Араб Пётр Великий. Книга вторая

Глава десятая.

Откровенно говоря, мы бы вывозили из Англии и сырьё, т.е. - руды и шерсть, но ещё Генрих Седьмой повысил вывозную пошлину на шерсть до четверти стоимости товара, а на руду, до шестой части. Шерсть и сукно мне было не интересно, а вот металлы и руды - да. Правда, железо в Англии делали дрянное, и мало. Шло оно на изготовление простых "кухонных" ножей и мы скупали их. Так же скупалось вся доступная медь, бронза и олово. Британские литейщики научились лить латунь, скупали и её. Мы скупали материальные ресурсы и распределяли их по нашим "базам".

* * *

- Питер, - вы знаете, какой у меня личный долг? - Спросил Генрих.

- Конечно, ваше величество.

- Папа Генрих оставил мне долг в семьсот четыре тысячи по залоговым обязательствам и у меня уже шестьсот. Но это свои внутренние облигации, а есть и внешние займы.

- Перед венецианцами? - Спросил я.

- Антверпенскими купцами.

- А! - Махнул я рукой. - Это одно и то же.

- В столе лежат.

Генрих показал на прикроватный винный стол.

- Сколько там?

Генрих поморщился.

- Миллион двести.

Я не удивился.

- Сколько кредиторов?

- Пятнадцать.

- Сроки погашения?

- Ещё есть время.

Я подошёл к столу, налил себе вина и прикинул, сколько дров лежит в казначействе. Ведь сейчас королевские долговые расписки представляли собой деревянные разломанные вдоль короткие доски, на которые казначейства выдавало натуральные деньги. Золота было мало. Оно почти не ходило в обороте, а оседало либо в кубышках аристократии, либо купцов, либо переплавлялось ювелирами на украшения.

- Я всё ломаю голову, Питер, как у вас вытянуть пару миллионов?

- Столько у меня здесь нет, ваше величество. Да и вы, вероятно, не посчитали сумму моих, вложенных в казну, субсидий?

- Вы правы, Питер, не посчитал. Но ведь мы с вами сочтёмся, не правда ли? - Генрих засмеялся.

- Сочтёмся, ваше величество.

- Можете забрать себе Йоркшир.

- Как скажете, ваше величество. Тогда предлагаю изъять монастырские земли в Йорке и продать их мне. А я обещаю платить вам со всего шира по двести тысяч налогов. Ежегодно.

- Вы не много на себя берёте? - Спросил Генрих. - Там рядом шотландцы. У нас с ними, прямо скажем, не очень добрососедские отношения.

- Я заселю шир патагонцами. Температуры в Йорке схожие, а воды значительно больше. В Америке они лам пасут, здесь будут пасти овец.

- Сговорились, Питер, - обрадовался король. - Пишем купчую?

- Пишем, ваше величество.

* * *

Патагонцам, в отличие от индейцев тупи и гурами, нравилось в Англии. Особенно если жить не в Лондоне. Да и кому понравиться жить на болоте? Темза меня раздражала. До того вида к которому я привык, ей было ещё сильно далеко.

Забегая вперёд, патагонцы, а их мы вывезли одиннадцать тысяч триста пятьдесят человек, обжили Йоркшир быстро и основательно. Им не нужны были большие, в смысле - высокие, дома. Они строили что-то типа каменных землянок с деревянной крышей, крытой дёрном.

Коренные жители шира, увидев почти трёхметровых новосёлов, быстро съехали, переселившись в Бразилию. А если учесть то, что патагонцам для охраны овец не нужны были собаки, и вставши на четвереньки, они становились похожи на громадных оборотней, то в Йоркшир забыли дорогу и шотландцы.

Причём, в целом цивилизацию "дикие" индейцы восприняли очень спокойно, и уверенно пользовались всеми предметами быта, инструментами и одеждой.

А "тупи", прошедшие нашу школу, и мой домашний "университет" в Португалии, вполне себе выглядели и вели себя цивилизованно. Имена при крещении они взяли очень похожие на их родные. Например, Леуну Керук (Рычащий медведь) звучало как Леон Керк.

* * *

Леуну Керук, управляющий Лондонским отделением казначейства Ост-Индской Компании, услышав стук в дверь, вложил в приходно-расходную книгу закладку и закрыл её.

- К вам сэр Генри Куртене, маркиз Эксетер, второй граф Девона, - сообщил секретарь. Вы позволите?

- Да-да! Я жду. Проводите, пожалуйста, - сказал Керук и, выйдя из-за стола, шагнул навстречу посетителю.

В кабинет вошёл маркиз - высокий, рыжеволосый и высокомерный. Без приветствия он обрушил на управляющего гневную тираду, смысл которой заключался в том, что он возмущён тем, что ему отказали в получении ссуды.

- Я брат короля, - в конце концов почти выплюнул граф Девона.

- Прошу меня правильно понять, - любезным, но решительным тоном произнёс Керук. - Внутренние правила не позволяют мне выдавать ссуду без государственной гарантии или обеспечения.

- Я не понимаю, о чём вы говорите, - глядя свысока, сказал Куртене. - Залог? Это вы хотите отнять у меня имущество?

- Не отнять, а обеспечить возврат займа. Сумма слишком большая. Мы должны быть уверенны...

- Вы должны быть "не уверенны", а счастливы, что я беру у вас ссуду. Я наследник престола... И в любой момент, хоть завтра, могу стать королём. Смотрите не пожалейте потом.

- Прошу меня извинить, господин, но ваш статус не позволяет вам претендовать на наши льготы. Если бы вы были наследником, казначейство компании, безусловно, выдало бы вам ссуду без обеспечения. К моему сожалению, это не так.

- Вы пожалеете, ничтожный... - Маркиз не смог найти продолжения фразы. - И очень скоро.

* * *

- Вынужден сообщить вам неприятную новость. Скорее всего ничего серьёзного, однако... Я обязан доложить.

- О чём вы, Питер?

- Ваш брат маркиз Эксетер прилюдно называет себя наследником престола, готовящимся стать королём Англии.

- Интересно... Где это он так выразился?

- В кабинете управляющего казначейства Ост-Индской компании.

- В вашей компании? - Удивился король. - Что он там делал? Тоже пытался взять ссуду?

- Пытался, ваше величество, но не хотел закладывать имущество и ему отказали.

- Отказали?! Генриху?! О, Боже! Я представляю, в какой он был ярости! Ваши безумно низкие проценты, Питер, сводят всех с ума. Он явно вышел из себя и хотел напугать вашего управляющего.

- Это так, ваше величество, - согласился я. - Однако, получив докладную записку от управляющего с приложенным текстом их беседы, заверенным двумя свидетелями и королевским нотариусом, мы взяли вашего брата под наблюдение и получили достоверные сведения, что он переписывается с ещё одним "наследником".

Генрих с интересом посмотрел на меня, чуть склонив голову на бок.

- С Реджинальдом Поулом.

- О! С этим лживым защитником католицизма?!

- Наши люди выяснили, что Брат Реджинальда Джеффри месяц назад тайно приезжал в Лондон для того, чтобы сообщить недовольным епископам о подготовке Святым Престолом восстания. Восстание готовится в Корнуоле. А в Девоне готовится восстание за признание за маркизом Эксетером статуса наследника короля.

В королевских покоях стоял двухтумбовый резной стол со столешницей, обтянутой зелёным сукном, сделанный из мной любимого бразильского полированного эвкалипта. Стул с высокой гнутой мягкой спинкой с мягкими подлокотниками очень нравился Генриху. Вся мебель в королевских покоях была изготовлена на бразильской мебельной мануфактуре и составляла единый гарнитур.

Мы его так и называли "Королевские Покои Генрих VIII". Были малые, средние и большие "королевские покои". Этот был "большой". Гарнитуры расходились по замкам баронов и графов как горячие пирожки.

Сейчас мы разрабатывали дизайн "Королевские Покои Франциск I" и "Королевские Покои Карл V".

- Это вы называете: "ничего серьёзного"? - Спросил Генрих, насупив брови и нервно ощупывая пальцами резьбу подлокотника. - Да это настоящий заговор! Положите сообщения информаторов мне на стол. И... Раз уж мы заговорили... Много недовольных нашей церковной реформой?

- Много, ваше величество. Тут, - я показал на папку с бумагами, - донесение о переписке жены маркиза с Элизабет Бартон - монахиней, публично обвиняющей вас в прелюбодеянии и предрекающей вашу скорую смерть. В одном из писем, Гертруда Блаунт сообщает, что маркиз тоже поддерживает Бартон.

- Даже так? Беда. Что же им не ймётся? Видимо, серого кобеля не отмоешь до бела.

- Но и доходы от продажи монастырских земель пополнили нашу казну в два раза, по сравнению с предыдущим годом.

- Нас втягивают в войну с Франциском. Говорят, что он ведёт переговоры с Османами. А он просит нас поддержать его в войне с Карлом.

- Если у него будет поддержка османов, зачем ему мы? Османы преградили нам путь к Тавриде и Азову, перекрыв Дарданеллы и Босфор ещё в двадцать шестом году. Мы даже не смогли исполнить "то" дело. Мне пришлось вернуться ни с чем.

- Да-да. Крутит что-то Франциск.

- Я предполагаю, что он хочет столкнуть нас с османами.

- Но мы ему не верим?! - Рассмеялся Генрих. - Мы никому не верим. Как хорошо, Питер, что вам не нужны деньги и вы не толкаете меня на войну.

- Мне нужны деньги и я знаю, что мне придётся раскошелится на войну, поэтому я и отговариваю вас, ваше величество, - я тоже позволил себе слегка рассмеяться.

Хоть за пять лет мы и стали близки с Генрихом, но вольностей я себе не позволял. Моя дочь вышла замуж в Португалии за сына нашего родового соперника и дальнего родственника. Брат не оставил наследников и замок Аленкер вместе с городом и графским титулом отошёл мне. Я не мог отдать его дочери в приданное, так как этот титул передаётся только по мужской линии. Это родовое наследие.

Король в благодарность, что мы легко отказались от "его руки", подарил Кристине небольшой городок в Винчестере, имевший статус графства - Саутгемптон.

Теперь зять Мигель стал английским графом. Правда по жене.

Саутгемптонский порт приходил в упадок. Отсюда ещё вывозили шерсть и кожу, а взамен ввозили вино из Аквитании. Для Плантагенетов это был мост, соединяющий их французские владения с Англией.

Но сейчас порт умирал из-за отсутствия нормального транспортного сообщения с Лондоном. Болота, сэр.

Вместе с городом-потом нашей семье отошёл и родовой дом Тюдоров, недавно перестроенный мэром из развалин небольшого замка.

Мэр и купец Джон Дотри сам в этом доме жить не решился, восстанавливал его для Генриха VII, сильно расстроился, не увидев в Генрихе VIII желания его посещать, и с удовольствием передал его нам. Расходы за строительство я ему компенсировал вместо короля.

Джон занимался снабжением судов и торговлей сукном. Для меня это было самое то. Мои запросы в "снабжении" были огромны. Особенно меня интересовали бронзовые и латунные корабельные элементы, канаты и паруса. Флот у меня был приличный.

Я сам иногда отдавал ему излишки своей продукции. Среди корабелов очень ценились наши ванты, сплетённые из кокосового волокна. Они не набирали воды, а потому не утяжеляли корабль. Также прекрасно продавались связанные из этого же материала кранцы. Они прекрасно плавали и не намокали.

Мы даже стали делать кранцы в виде плоских матрасов, которые можно было использовать как плавсредства при кораблекрушении. Очень полезная оказалась вещь и при абордажах. Не всякий мушкетный заряд пробивал такой "щит".

Из кокоса мы выжимали масло методом горячего прессования, из масла варили мыло, поэтому кокосового волокна-койра у нас было много.

В свою бытность американским "зоологом-экологом" я насмотрелся на островах всяких разных кустарных фабрик и технологий получения всевозможной продукции. От плетения кресел и канатов, до получения нефтепродуктов из гудрона. И вынужден был это записывать и зарисовывать. Поэтому помнил досконально и передал свои знания Хуяну и тот, постепенно, захватил власть на всех Островах Пряностей.

Саутгемптон постепенно становился не только шипчандлерским центром, но и, после открытия в нём филиала Ост-Индской компании, банковско-финансовым.

Моряки получали здесь свою зарплату, а купцы и капитаны торговых судов, расчёт за поставки товаров.

При общем дефиците твёрдой валюты, мы расплачивались золотом и товары потекли в Англию. Я не накладывал на них санкции, хотя по большинству видов товаров они были мне конкурентами, например по: сахару, кофе, табаку и рису.

Эти товары всё больше и больше котировались на севере и мы наладили их поставку в Данию, Швецию, ганзейские города и Россию.

К концу 1530 года мы имели сорок шесть представительств казначейства Ост-Индской Компании во всех крупных и средних портах Европы и свои бумажные "казначейские билеты".

Я очень много времени посвятил изготовлению собственных бумажных денег и организации их оборота. Сначала они напоминали именные долговые расписки, какие выдавались ещё тамплиерами и госпитальерами пилигримам, путешествующим в святые места, чтобы те не везли с собой кучу металлических денег. Я их назвал "чеки", или "чековые книжки".

Сейчас, когда нашими "расчетно-кассовыми центрами" стали пользоваться не только вкладчики, но и купцы, оплачивающие товар, покупаемый, допустим, в Малакке, я стал расплачиваться "казначейскими билетами" с номиналом: 1, 2, 3, 5, 20, 50, 100 и 1000 фунтов.

Изготовить собственные хлопчатобумажные деньги не составило труда. В свое время" нам прочитали целый курс по фальшивомонетчеству и особо заострили наше внимание на технологии изготовления двадцатипятирублёвок, разработанной нашим умельцем.

Казначейские билеты, обеспеченные золотом, о чём на них было написано мелкими буквами, получались красивыми и хрустящими. К ним мы освоили производство кожаных портмоне и специальных поясных сумок, для среднего класса, и инкрустированных драгоценными камнями "пачпортами", в которых, кроме денег, хранились и документы, разрешающие проход на особые территории или в охраняемые помещения.

Это могла быть закрытая территория порта или хаусхолда . Уже просто наличие такой плоской коробочки, висящей на груди на золотой или серебряной цепи, говорило о повышенном статусе "носителя", а уж наличие в "пачпорте" тысячефунтового билета, который кто-то прозвал банкнотой , говорило о её владельце больше слов.

Тысяча фунтов золотом - весьма тяжёлый мешок в пятнадцать килограмм весом, который не потаскаешь с собой, и не покажешь, а вот с бумажной тысячей полегче.

Обеспечение казначейских билетов золотом высшей пробы вызвал небывалый приток клиентов "банка". Английские графы и бароны стали закладывать земли и недвижимость ради получения "банкнот" и обмена их на "настоящее" золото.

Золото во время правления Генриха VIII возросло в цене и уже к 1526 году соверен его папы стоил не 20 шиллингов, а 22, а к 1530 году - 24.

Выданные мной соверены, в которых на 15,55 грамм веса было 15,47 грамм золота, Генрих переплавил и стал выпускать более дешёвые монеты. Я не стал выдумывать и продолжал лить что-то похожее на русские рубли - продолговатые слитки весом пятьдесят и сто грамм.

Вывоз из Англии серебра и золота, в том числе и в денежном выражении, был законодательно запрещён. Я же, принимая золотые деньги в Англии, выдавал их в любом другом своём "банке" за её пределами.

Генрих Восьмой принял мою идею "отъёма золота у населения" с повышенным энтузиазмом, так как изымал у меня золото под королевские залоги имущества. В залог он отдавал имущество и земли, отнятое у монастырей и врагов государства.

Схема была выгодна для него тем, что, беря у меня чистейшее золото, эквивалентное двадцатикратному годовому доходу с имущества, Генрих ещё год получал с него арендную плату, что категорически не получалось при простой продаже. Таким образом его личная казна обогащалась тысяч на пятьдесят, в среднем, больше.

Я был вынужден закрыть свои депозиты у английских сефардов, и тут у меня едва не возникла проблема.

Еврей с простым английским именем Томас Джонсон (Томасов в Англии было "как собак не резанных") на мою просьбу о закрытии последнего депозита, поднял взгляд от бумаги, лежащей перед ним на столе, и спросил, знает ли португальский король Жуан о том, что я добываю в Бразилии золото, плавлю его и чеканю из него монету?

- Это вас сильно заботит? - Спросил я сурово.

- Это должно заботить вас.

- Меня это заботит, - сказал я. - И я рассчитываю на то, что ваша "контора" оставит в секрете полученную от меня информацию. Штрафные санкции за неисполнение данных условий контракта слишком значительные, чтобы ими пренебречь, не так ли, сэр?

Обращение "сэр" без имени и фамилии для этого времени было оскорбительным.

- Естественно, сэр Питер Диаш, потупившись согласился управляющий.

* * *

Через месяц от короля Жуана мне пришло письмо, написанное, конечно же не им лично, а его секретарём. В письме король уведомлял меня, что к нему обратился некто Томас Джонс с письмом, сообщивши о том, что я, дескать, утаиваю от португальской казны добытое в Бразилии золото, которое плавлю и чеканю из него английские соверены Генриха VII. Португальский король извинялся, но просил от меня доступа к моим приходным книгам для сверки объёмов пятой части, отправляемого ему золота.

Следом пришло подобное письмо от главного казначея Ордена, просившего позволить сверить поступающую от меня десятину.

Ответив на письма положительно, я отправился к Тому Джонсону и предъявил ему королевское письмо, где чёрным на белом стояло его имя.

- С вас, уважаемый, неустойка - миллион фунтов золотом. Я официально уведомляю вас, что обращаюсь с иском в королевский суд.

* * *

Переселив из Йоркшира крестьян и городскую бедноту, я волевым решением уменьшил цену на шерсть на двадцать процентов, о чём вывесил объявления на рыночных площадях и этим снизил бунтарские проявления до нуля.

Осталось дело за малым, убедить не бунтовать дворян. Абсолютистская политика Генриха Восьмого, минимизировавшего деятельность тайного совета и переложившего принятие решений на меня и моих людей, возмущало аристократов, привыкших, что их постоянно подкармливают из королевского бюджета.

Практически все государственные должности я замкнул на себя: шерифы, лесничие, все были из моих бывших моряков, к этому времени уже изрядно помотавшиеся по свету и кое-чему от меня научившиеся. На время исполнения ими обязанностей я наделял их земельным участком и неплохим жалованием. Ранее эти должности получала местная аристократия и сейчас появилось очень много недовольных.

Моя контрразведка сбилась с ног, но результат выдавала хороший. Мы организовали по стране кофейни - питейные заведения, которые, в отличие от "ординарий", дешёвых забегаловок, сияли чистотой и были рассчитаны на аристократию и джентльменов. Вывески "For men & gentleman" ясно указывали на ограничения по полу и статусу.

В это время словом джентльмен называли нетитулованных дворян, к которым относились рыцари и потомки младших сыновей феодалов (в соответствии с майоратом титул наследовался только старшим сыном).

В кофейнях, кроме еды, подавали: кофе, чай, какао, мороженное. Вошли в моду кальяны с лёгкими табачными ароматными смесями и обсуждения планов государственных переворотов. Обсуждения шли, а "контора писала".

В Англии было много мигрантов, по каким-либо причинам, в основном религиозным, покинувшим материк.

Холодное мороженное не могло остудить горячие головы, и пламенные речи французских реформаторов разжигали сердца малоимущих английских дворян.

Естественно, были и те, кто за "реформы", и те, кто против. Чьи идеи круче, дворяне выясняли при помощи шпаг. Возле каждого заведения на площадках для игры в шары ежедневно проходило по несколько дуэлей.

При посвящении в рыцари кандидату давали пощечину - считалось, что это последнее оскорбление, на которое он может не отвечать, а оскорблением у джентльменов мог посчитаться любой жест или слово, поэтому звон клинков стал неотъемлемым атрибутом кофеен.

Не допущенные в заведение граждане получали удовольствие от зрелища легального, но незаконного убийства и здесь же делали ставки.

Церковь жестко осудила дуэли, как проявление двух смертных грехов - гнева и гордыни. А с точки зрения самих дуэлянтов поединок был, прежде всего, неотъемлемым правом. Он демонстрировал принадлежность к избранному кругу и наличие дворянской чести, которую можно и нужно было защищать с оружием в руках.

Я убедил Генриха, что излишне буйных и склонных к бунтарству дворян желательно из общества удалять и давал читать записи споров, приведших к дуэлям. Очень часто спор заканчивался дилеммой: убивать короля и всю его семью, или нет. Почти всегда побеждали сторонники короля.

Это были наши ребята - хорошо тренированные бойцы, которые всё время проводили в фехтовальных залах. Это была их работа. Профессиональные дуэлянты целенаправленно уничтожали английскую элиту и вынуждено переезжали с места на место. Для персональной идентификации они имели отличительные знаки в виде клановых перстней. Дабы не пересекаться в поединках.

Помня, что из себя представляли "джентльмены" моего времени, мне хотелось "смягчить" звериный оскал английского аристократизма.

Волевым королевским решением я национализировал все храмовые университеты, выкупил их у короны и постепенно заполнил их "своими" учениками.

Во время переписи населения переписчики выявляли крестьян и горожан, желающих дать образование своим чадам, но не имеющих такой возможности. Этих детишек и приняли в девять школ при университетских колледжах.

Студентов, проходивших обучение, гнать не стали, но перепрофилировали их обучение. Знатоков права, хоть общественного, хоть конфессионального везде было хоть отбавляй и университетское образование ничего кроме него не давало.