Ардагаст, царь росов

Глава 1 БИТВА ЗА АРКАИМ

Тёплый летний ветерок гнал чуть заметные волны по седому ковыльному морю. Однообразие равнины нарушали лишь вздымавшиеся то тут, то там курганы да зеленевшая осокой и камышом долина обмелевшей от жары речки. Не было видно ни сёл, ни стойбищ. Без пастуха шёл к водопою табун диких коней-тарпанов — рыжих, со стоячими тёмными гривами. Следом двигалось стадо горбоносых сайгаков. Казалось, нет в мире ничего, кроме этой белой равнины и ярко-голубого свода над ней, и сам мир — лишь круглая голубая юрта повелителя мира, которого скифы зовут Отец, тохары — Мудрый Владыка, гунны — Небо-царь.

Утопая в ковыле до самых подпруг, до блестящих серебряными и бронзовыми бляхами сбруйных ремней, вслед за табуном диких коней неспешно двигались к реке два десятка всадников на стройных породистых конях, в облегающих шерстяных кафтанах, штанах и остроконечных башлыках. Все были при мечах, коротких акинаках[1] и луках, а многие ещё и с копьями. У сёдел позвякивали снятые из-за жары доспехи. Впереди ехал голубоглазый юноша с золотистыми волосами до плеч и щёгольски закрученными тонкими усами. На его коротком красном плаще, скреплённом позолоченной застёжкой, была вышита золотом тамга-трезубец[2]. Рукоять и ножны длинного меча были аккуратно обшиты кожей. Рыжего коня ферганских кровей вместо чепрака покрывала тигровая шкура. Распахнув синий кафтан и подставив загорелую грудь ветерку, юноша беззаботно напевал сарматскую песню, раздольную и тягучую, как сама степь.

Молодого предводителя отряда сопровождали воин богатырского сложения с очень смуглой кожей и густыми чёрными усами и красивая молодая женщина, круглолицая и узкоглазая, с распущенными по плечам пышными чёрными волосами. Воин был вооружён индийским двуручным мечом-кхандой, женщина — небольшим луком и кривым греческим мечом-махайрой.

— Послушай, Ардагаст, — обратилась женщина к предводителю. — Мы, кажется, ехали на запад, в твою землю? А забрались на север, к самому Уралу.

— Разве плохо? — усмехнулся тот. — Там, на юге, все пески да верблюжья колючка. А здесь хорошо — как у нас на Днепре!

— Да? — сощурила она раскосые глаза. — А по-моему, ты просто любишь шататься по чужой степи и лезть в чужие свары. Мы были дружинниками великого царя кушан, а стали какими-то бродягами.

— Ну, нет! Эта степь нам не чужая. Скажи, Ларишка, откуда пришли твои предки — тохары?

— Они жили на Золотом Алтае и в степи к югу от него, до самой Гоби.

— А твои предки, Вишвамитра? — обернулся Ардагаст к смуглому воину.

— Мы, арьи, жили на севере, у высоких Рипейских гор, где ночь длится полгода.

— Может быть, это и есть Урал? Говорят, дальше к северу он гораздо выше и тянется до страны, где зимой солнце не восходит... Ну а племя моей матери — росы — пришло на Днепр с востока, из-за Ра-реки[3]. Значит, вся эта степь — наша! — Он широко взмахнул рукой. — Вся, от Дуная, который стерегут легионы Веспасиана, до стены, за которой прячется Сын Неба Мин-Ди! Она так велика, а её люди так храбры, что никто не может её покорить. Дарий Персидский пытался, да еле ноги унёс от великого Быстрого Оленя, царя сколотов-пахарей, а он — предок моего отца.

— И мы здесь — не бродяги и не разбойники, а воины Солнца! — гордо произнёс Вишвамитра. — Разве мы обнажали мечи ради одной лишь добычи?

— Всё-таки пусто тут как-то, — вздохнула Ларишка. — За целый день не увидишь ни города, ни сёла, ни даже кочевья. Я смеялась над кушанами, которые не видели степи, а сама была в ней только раз, когда ездила с отцом за Яксарт[4].

— Было бы о чём жалеть! — махнул рукой индиец. — Города! Я имел там всё, что можно купить за деньги, пока однажды не проиграл в кости своё достояние и себя самого.

Ардагаст взглянул из-под ладони на возвышавшийся над рекой холм.

— А вот города тут были. Там, на холме, городище.

Из-за холма вдруг явственно донеслись крики, ржание коней, звон железа. Раздался свист — жуткий, пронзительный, врывающийся в душу. Ларишка вздрогнула, стиснула рукоять махайры:

— Так свистят стрелы гуннов!

— Дружина! Надеть всем панцири и кольчуги! — скомандовал Ардагаст. — Посмотрим, кто тут воюет и с кем. Кому в степи места мало...

Мимо остановившихся в нерешительности сайгаков и диких коней отряд подъехал к реке, обогнул городище. Под обрывом, среди камышей и осоки, сражались две сотни всадников. Сарматы в доспехах и коротких плащах, прижатые к обрыву, отбивались от низкорослых людей, у которых из-под кольчуг выбивались полотняные рубахи, а из-под шлемов — длинные чёрные косы. Над косоплетами колыхался бунчук[5], увенчанный медвежьей головой. Порыв ветра развернул над сарматами знамя — красное, с золотым трезубцем.

— Тамга росов! Моего племени! — Меч серой молнией взвился над головой Ардагаста. — Дружина, за мной!

Не оборачиваясь, он погнал коня вперёд. Следом устремилась вся его небольшая, но испытанная дружина. Сердца воинов с косами дрогнули, когда спереди и сзади одновременно раздался грозный сарматский клич «Мара!» — «Смерть!». А кушанские копья с длинными наконечниками уже вышибали врагов из сёдел, пробивая кольчуги. Тяжёлый двуручный меч индийца крушил шлемы и панцири. Предводитель гуннов, до того спокойно стрелявший из лука в сарматов, обернулся и послал в Ардагаста стрелу. Пущенная из мощного лука стрела могла пробить панцирь, но была на лету сбита мечом тохарки. Выстрелить снова вражеский вождь не успел. Длинный меч Ардагаста разрубил его лук, потом плашмя ударил по остроконечному шлему, и его владелец рухнул с коня, не успев обнажить меч.

Потеряв вождя, нападавшие с испуганными криками погнали коней на север, за реку. Самых нерасторопных настигли стрелы и арканы противников. Победители собрались у высокого кургана к северу от городища. Предводитель сарматов — крепкий старик с пышной белой бородой, из-под которой выглядывала золотая гривна[6], — приветственно поднял руку:

— Я — Распараган, царь восточных росов. Кто ты, отважный воин? Ты одет по-кушански, но на тебе сарматский плащ с тамгой нашего племени.

Юноша с достоинством выпрямился в седле:

— Я — Ардагаст, сын Саумарон, царевны западных росов, и Зореслава, потомка великих царей сколотов-пахарей. А это моя жена Ларишка, дочь чаганианского князя.

— Кем же тебе приходится славный Сауасп-Черноконный, царь западных росов, победитель скифов и венедов[7]? И где сейчас живут наши западные родичи?

На поясе царя блестели золотом и бирюзой две застёжки в виде тигра с грифом, вцепившихся в быка и друг в друга. Ардагасту вспомнилось: чернобородый всадник на чёрном коне в серебряной сбруе презрительно глядит на него, семилетнего, и цедит сквозь крепкие белые зубы: «Раб, тебе никогда не быть ни царём, ни князем. Живи среди рабов, кровь которых в твоих жилах». На плаще у чернобородого — точно такие же застёжки. С ним дружинники в доспехах. А за спиной у Зореславича — только угрюмые венеды в белых сорочках, с рогатинами и топорами, да ещё дремучий лес. Ардагаст вскинул голову, отгоняя воспоминания, и смело взглянул в глаза Распарагану.

— Западные росы живут на землях по Днепру, Роси и Тясмину, которые завоевал Сауасп, брат моей матери. Он лучший полководец великого царя Фарзоя. Но даже из сарматов многие ненавидят моего дядю за жестокость, алчность и подлость.

— Если ты гнушаешься таким родичем, — нахмурился Распараган, — то твой отец, верно, не меньше чем царь?

— Я не могу гнушаться родом своей матери, хоть дядя и позорит его. А царей у венедов нет. Мой дед Властимир был великим старейшиной племени полян.

Царь восточных росов вдруг прищурил глаза и хитро усмехнулся в белую бороду:

— Слыхал я о каком-то Ардагасте, дружиннике, что принёс Куджуле Кадфизу, князю кушан, солнечный амулет Атарфарна, великого мага, и тем помог Куджуле одолеть людей-змей.

— Вот после этого Куджула и стал великим царём, а Ардагаст — моим мужем, — задорно откликнулась Ларишка.

— А ещё я слыхал, как этот Ардагаст помог Виме, сыну Куджулы, в одну ночь похитить в Индии двух невест-царевен, а потом одолел грека Стратона, владевшего оружием богов, — продолжил Распараган.

— Клянусь Кришной, всё это правда. В ту ночь я, кшатрий[8] Вишвамитра, рядом с Ардагастом сражался с демонами, а в битве со Стратоном нёс знамя Солнца, — сказал индиец.

— Теперь вижу: в тебе кровь росов — «сияющих, как Солнце», если ты совершил такие подвиги во славу его, — довольно улыбнулся восточный рос западному.

— С кем же ты сражался сегодня, отец? — почтительно спросил Ардагаст.

— С самыми мерзкими трусами и ворами, какие только есть в лесу и степи. С востока пришли гунны, и манжары[9], тупые лесные медведи, обнаглели до того, что вместе с ними стали грабить наши кочевья и захватывать скот даже к западу от Урала. Ты сейчас поймал Бурибая, брата вождя гуннов. А мои люди — Хурьянга, двоюродного брата манжарского князя Лунг-отыра[10].

Бурибай и Хурьянг походили друг на друга: низенькие, скуластые, узкоглазые. Только у гунна со стриженой головы свисали не одна, а две косы, и одет он был гораздо роскошнее: в шёлковый кафтан и расшитые драконами шёлковые шаровары невероятной ширины. Но глядели оба на победителей смело, даже вызывающе.

— Да, — важно кивнул Бурибай, — мой брат Бейбарс — второй в державе гуннов после Сына Бога, рождённого Небом и Землёй, поставленного Солнцем и Луной. Брат даст за меня большой выкуп, а Сын Бога будет рад принять тебя, отыр Ардагаст, в число своей служилой знати. Клянусь Тенгри-ханом, ты достигнешь ещё большего, если будешь другом мне и Бейбарсу.

Росич, удивлённый наглостью гунна, ничего не ответил. А тот, не смущаясь, обратился к Ларишке:

— Ты дочь тохарского князя, женщина-джигит? Малые тохары на реке Тарим с радостью служат нам: иго Сына Бога легче ига Сына Неба и его чиновников...

— Ардагаст, муж мой, не подаришь ли ты мне этого пленника с его выкупом? — ласкающей пантерой промурлыкала тохарка.

Ардагаст молча кивнул, зная: в такие моменты супруге лучше не перечить. Горящий взгляд Ларишки впился в самодовольно-важное лицо гунна.

— Какой выкуп ты дашь мне, гуннский шакал, за наш Золотой Алтай? За разграбленные курганы моих предков?

Молнией мелькнул кривой меч, и черноволосая голова с двумя косами полетела в ковыль.

— Ответ врагу, достойный царицы! — довольно разгладил бороду Распараган. — Не буду и я брать выкупа с этой лесной росомахи Хурьянга — кроме его жизни. После захода солнца я принесу его в жертву Саухурону, Чёрному Солнцу. А сейчас вы все мои гости! Не будем гоняться за трусами — загоним лучше вон то стадо сайгаков. И дрофы здесь в камышах такие — до самого Тобола лучших не найдёшь. А вечером устроим славный пир!

И охота, и пир действительно вышли на славу. Добытые своей рукой жирная сайгачатина и нежное мясо дроф казались вкуснее всех индийских яств, поданных во дворце смуглыми полуобнажёнными рабынями. Был тут и лошадиный сыр, и овечий, и сладкое хорезмийское вино. Лихо плясали под звуки бубна сытые воины. А царь росов неторопливо рассказывал:

— Эта земля древняя и славная. Только мы, сарматы, знаем это. То городище над рекой — остатки Синташты, великого города арьев. К западу отсюда, у самых гор, лежат развалины священного города Аркаима. А в этом кургане погребён Кришнасурья, непобедимый воин. Мы зовём его Саухурон — Чёрное Солнце. Он был самый великий из царей арьев, но и самый грешный. После него беды обрушились на эту землю: суровая зима, затем — потоп от растаявших глубоких снегов. Одни арьи ушли на юг, другие — наши предки — остались. Но городов с тех пор тут не было.

— Кришнасурья... — задумчиво произнёс кшатрий. — Господь Кришна, которого я почитаю, есть Солнце. На земле он родился и царствовал у нас, в Индии. Но у Господа было много воплощений...

— Я знаю одно: лежащий в этом кургане достоин поклонения. Приносящим ему жертвы он дарует мужество и победы, но только потомкам арьев, — сказал Распараган. — Иногда он выходит из кургана. Следом восстают из могил его дружинники, и тогда горе тем, кто встанет на их пути!

Стемнело, и сарматы стали полукругом у подножия кургана. Два воина подвели Хурьянга под руки к большому бронзовому котлу. Почему-то Ардагасту стало жаль пленника, словно тот был ему роднёй. Низенький чернявый воин был совсем не похож на высоких русоволосых венедов и в то же время напоминал их: то ли холщовой рубахой, то ли молчаливым спокойствием перед лицом смерти. И совсем уж не нравились Зореславичу слова царя росов насчёт «тупых лесных медведей».

Распараган воздел руки к кургану:

— О Саухурон, великий воин! Я жертвую тебе пятерых коней и Хурьянга, самого знатного из пленённых мною манжаров. Если тебе угодна жертва, о Солнечный Царь, даруй мне победу над его братом Лунг-отыром. Да удастся мне сжечь его городок, пленить его женщин и детей, разграбить его святилище, где приносят в жертву сарматов, и тогда я принесу тебе и Солнцу ещё большую жертву: людей и скот, меха и серебро!

Воины повалили арканами пятерых коней и задушили их удавками. Потом не без труда поставили на колени манжара. Распараган обнажил акинак. Хурьянг выкрикнул — сначала на своём языке, потом по-сарматски:

— Мир-сусне-хум, За Людьми Смотрящий Человек, Солнечный Всадник, ты всё видишь — спаси моё племя, отомсти за мою смерть!

— Михр-Солнце — наш бог, он помогает росам, — хищно осклабился Распараган и перерезал горло пленнику. Затем собрал его кровь в котёл, отсёк голову и правую руку, положил их на склон кургана и вылил туда же кровь.

Вдруг кровь закипела, взметнулась красным пламенем, и насыпь расселась. Показалась бревенчатая стена, потом и она распалась, и стала видна небольшая комната, залитая странным красноватым светом. У стены стояла лёгкая боевая колесница. Запряжённые в неё кони — два вороных и два красных — неподвижно лежали на полу. С деревянного ложа поднялся высокий, сильный воин, одетый, подобно сарматам, в кафтан, штаны и высокий башлык. Свисавшая из-под башлыка длинная прядь волос отливала золотом. На красной коже кафтана выделялись два чёрных креста с загнутыми в одну сторону, посолонь[11], концами — знак Ночного Солнца. В руке у воина был бронзовый топор, у пояса — бронзовый кинжал и кожаный колчан, за плечом — большой лук. На шее блестела золотая гривна.

Сарматы разом опустились на колени и простёрли руки к кургану. Вишвамитра выступил вперёд, сложив ладони, и произнёс на санскрите:

— Приветствую тебя, о, великий царь арьев!

— Ты знаешь речь моего племени? — удивлённо вскинул брови Кришнасурья. — Где же оно теперь?

— Мы, арьи, живём далеко на юге, за Индом. Наша речь изменилась, но к богам мы обращаемся только на древнем священном языке. Я — кшатрий Вишвамитра, почитатель Солнца — Господа Кришны. Скажи, о, владыка, не его ли ты воплощение?

— Я тоже почитаю Солнце — Чёрное Солнце, Кришну Сурью, которое каждую ночь следует под землёй от заката к восходу. Не его ли зовёшь ты Кришной?

— Господь Кришна — не только Солнце, но и весь мир и все боги. Но в земной жизни он был великим наставником людей. Он учил кшатриев воевать не ради земных богатств, власти и славы, а ради истины и добра, то есть ради Кришны. В этом дхарма — долг воина.

— Странное учение! Неужели с ним согласится хоть один царь, хоть один воин? Разить врагов, угонять их скот, сжигать селения — вот радость и слава воина! Быть богатым скотом и оружием, властвовать над сильным племенем и неприступным городом — вот счастье воина! Растоптать чужое племя колёсами своих колесниц и тем возвеличить своё племя — вот долг воина!

— Твои речи, о, царь, достойны почитателя демонов, раба своих страстей и невежества, а не воина Солнца, — бесстрашно сказал, глядя в лицо Кришнасурьи, индиец.

Голубые глаза царя арьев загорелись гневом, бронзовая секира вспыхнула ярким золотистым светом.

— Наглец! Я не тёмный пастух, чтобы молиться демонам. Из своей добычи я всегда приносил великие жертвы небесным богам: овец, коров, коней и пленников. Арьи звали меня «воплощённым Солнцем». Клянусь Чёрным Солнцем, я поразил бы тебя этой секирой, если бы не видел, как ты сражался!

— Если ты, о, царь, так праведен, как сам говоришь, то почему тебя зовут самым грешным из арийских владык? — смело, но без тени насмешки спросил Вишвамитра.

Кришнасурья опустил топор, угрюмо склонил голову, потом медленно заговорил по-сарматски (он знал язык, на котором ему веками возносились молитвы):

— Восемнадцать веков назад передо мной трепетали дикие племена в северных лесах, темнокожие горожане на юге и коварные тохары на востоке. Но однажды я пренебрёг неблагоприятными знамениями и пошёл в набег на юг. Я разграбил Город Золотого Быка за Чёрными песками. А тем временем вождь тохар Йоло-Уолло, Злой Царь, сжёг наш священный город Аркаим и перебил мудрых брахманов, наблюдавших там небесные светила. Я страшно отомстил тохарам — тысячи истребил, сотни принёс в жертву. Не осталось ни одного их города, ни одного селения. Уцелевшие бежали далеко на восток. Но мой долг воина не был исполнен до конца. Ведь я поклялся принести Злого Царя в жертву оскорблённым им богам на руинах Аркаима. А он погиб в пограничной стычке с врагом, и я поныне не знаю, где его могила. Вскоре я сам попал в засаду и пал вместе с лучшими из моих дружинников. Но наши тела и тела наших коней не могут истлеть, а наши души — вознестись на небо, пока есть угроза священному городу. Ведь Злой Царь натравливает на потомков арьев то одно, то другое племя, чтобы захватить Аркаим и обратить в капище своего тёмного Лунного Бога. До того он, как и я, не может покинуть земной мир — если не будет сражён в самом Аркаиме.

Сарматы почтительно внимали царю арьев — своему покровителю. А тот вдруг властно обратился к Ардагасту:

— Царевич западных росов! Когда ты бился, сердце моё радовалось. Я вижу в тебе силу Солнца. Защити же Аркаим, город Солнца! Это к нему сейчас ищут пути глупцы Лунг-отыр и Бейбарс. Их направляет Карабуга, чёрный шаман в шапке с железными рогами. А его — неупокоенный Злой Царь!

— Ардагаст, сами боги послали тебя! Сразись вместе с нами, своими родичами, и твоя доля в добыче будет не меньше моей! — воскликнул Распараган.

Сарматы одобрительно зашумели. Росич в раздумье потёр подбородок. На этот раз ему вовсе не хотелось лезть в тянущуюся много веков распрю. Оба неупокоенных царя, на его взгляд, стоили друг друга и походили... на его жестокого и мстительного дядю Сауаспа. Царевич осторожно взглянул на жену. Её круглое миловидное лицо светилось воинственным огнём.

— Я не знаю о вражде между арьями и тохарами, но я знаю, кто такие гунны. Им мало набегов и обычных войн. Они не успокоятся, пока не покорят весь мир или не сгинут сами. Ардагаст, муж мой, останови их, или они дойдут когда-нибудь до Днепра!

— Ты можешь пренебречь добычей и славой, а власть ждёт тебя на Днепре. Но если мы, воины Солнца, откажемся постоять за его город, то этим ухудшим свою карму, — тихо, но решительно сказал Вишвамитра.

Подножие кургана отделял от гробницы не один десяток шагов. Но Ардагаст чувствовал на себе властный, испытующий взгляд царя арьев и почему-то знал, что глаза у того такие же голубые, как у самого росича. Юноша посмотрел на знамя росов — красное, со знакомой золотой тамгой — и обнажил меч:

— Я родился на Днепре, где живут росы — племя Солнца. Клянусь Солнцем и этим мечом защищать священный город Аркаим от врагов Солнца и моего племени!

Клинки его дружины разом блеснули в лившемся из гробницы красноватом свете. Но ещё ярче сверкнул бронзовый кинжал в руке неупокоенного златоволосого царя.

Десятый день отряд росов двигался на север. Распараган хотел добраться до городка Лунг-отыра прежде, чем туда из-за Тобола подойдёт Бейбарс со своими воинами. Местность постепенно менялась. Среди белого ковыльного моря появились зелёные островки берёзовых и сосновых рощ. Они встречались всё чаще, становились всё больше и гуще, и Ардагаст радовался, вспоминая приднепровские леса, среди которых он рос до тринадцати лет, прячась от своего безжалостного дяди Сауаспа и другого, ещё более жестокого и страшного дяди — колдуна Сауархага, Чёрного Волка.

Рощи изобиловали лесной дичью, и Ардагаст часто отправлялся с дружиной на охоту. Как-то они с Ларишкой погнались за стадом оленей и сами не заметили, как оторвались от остальных охотников. Больно уж хороши были олени, особенно крупная стройная самка со снежно-белой шерстью. Стадо долго мчалось степью, потом вдруг метнулось между двух курганов и скрылось в распадке. Росич с женой последовали за ним и увидели, как олени преодолевают вброд озерцо, стремясь к спасительному берёзовому леску.

Вдруг спокойная зелёная вода озерца забурлила, и из неё бесшумно поднялась лёгкая боевая колесница, запряжённая четырьмя конями, — такая же, как в кургане Кришнасурьи, только кони были белые и вороные. И колесничий чем-то напоминал царя арьев, хотя его кафтан, штаны и башлык были из белой кожи, а длинные волосы — совершенно белые, но, похоже, не от возраста, а от рождения. Красные глаза смотрели так же повелительно и безжалостно, как синие глаза неупокоенного царя. Колесничий был вооружён бронзовым кинжалом, умело отшлифованным каменным топором, копьём с бронзовым наконечником и большим луком.

Словно не замечая Ардагаста, беловолосый внимательно оглядел Ларишку и заговорил по-тохарски:

— Я знаю тебя, ты — дочь тохар. Я — Мануолло, Лунный Царь, правивший тохарами в этой стране. Понятна ли тебе моя речь?

— Да. Мы уже двести лет живём в Бактрии, но помним язык предков, — ответила Ларишка и тут же без малейшего смущения спросила: — Не тебя ли прозвали Йоло-Уолло, Злым Царём?

Беловолосый гордо усмехнулся:

— Да, меня так называли. Передо мной трепетали все местные племена. Но лишь тохары меня любили. Никогда прежде они не пригоняли столько скота и пленных, не захватывали столько мехов, золота и меди. Искусные рабы ковали для нас бронзу, нас услаждали узкоглазые девушки из восточных степей. Я предал огню город Аркаим, где жрецы арьев ворожили им о набегах и насылали злые чары на тохар.

— И за эти славные дела ты, конечно, пребываешь теперь на небе Царя Богов? — спросила тохарка, чуть покривив углы губ.

Злой Царь угрюмо стиснул рукоять каменного топора:

— Нет. Ибо не исполнена моя клятва: принести в Аркаиме Кришнасурью, царя арьев, в жертву моим богам — Месяцу и Грому — и обратить Аркаим в их святилище. Дочь тохар! Кришнасурья изгнал вас из этой благодатной страны. Отомсти же арьям, помоги мне исполнить мою клятву! Скоро я поведу на Аркаим воинов двух народов, но среди них нет ни одного тохара. Я чувствую: ты и этот златоволосый муж — славные воины.

Ларишка смело взглянула в красные глаза Злого Царя:

— Арьями теперь зовут себя многие народы, и ни от одного из них ни я, ни моё племя не видели зла. Мы живём в стране бактрийцев и говорим их языком. Вот мой муж — Ардагаст из сарматского племени рос. А его друг и главный дружинник — индийский арья Вишвамитра.

— О боги! Во что обратились тохары? Забыть священную ненависть к арьям, смешать свою кровь с их нечистой кровью...

— О такой вражде я не слышала даже от стариков. Зато я хорошо знаю, как изгнали нас с Золотого Алтая гунны — те самые, кого ты натравил на сарматов.

— Мы с женой и дружиной поклялись Солнцем защищать Аркаим от тебя и твоей своры, — решительно произнёс Ардагаст по-тохарски.

— Клялся? Солнцем? — расхохотался беловолосый. — Ты не знаешь ни людей, ни богов! Кто ты здесь? Чужак! По волосам вижу — ты не из здешних росов. Они же потом найдут причину от тебя избавиться, лишь бы не делиться добычей. А Месяц и Гром сильнее Солнца. Куда оно девается, когда мрак ночи покрывает мир, когда бушует гроза и не видно даже голубого Неба-Отца?

— Есть свет и среди тьмы: в огне, в молнии, в месяце и звёздах, в душах людей, — убеждённо сказал росич. — Так учил меня волхв Вышата, мой воспитатель. Месяц и Гром — боги Света, а не Зла и Тьмы и не станут помогать клятвопреступнику.

Грудь неупокоенного царя заколыхалась от смеха.

— Зло? Добро? Добрый бог — это тот, кто помогает тебе, злой — тот, кто мешает. А помощь богов покупается жертвами, богатыми жертвами! Привози с войны много добычи — и всегда будешь прав перед богами.

Ардагаст презрительно усмехнулся:

— А если богов можно купить, то воина и подавно? Даже с нечистой кровью... Да только я не из тех бродяг, что мечом торгуют. А законы Солнца — одни для всех, и для царей тоже. Сунешься в Аркаим — убедишься в этом. Прочь с дороги, нежить! Не мешай охоте!

— Как бы вы не увидели богов раньше, чем вам хочется... — зловеще осклабился царь. — А если они приберегут вас для битвы за Аркаим, помните: это лишь мой дух, а тело моё не истлело. И не истлеет, пока не исполнится клятва. В оружии моем — сила Грома! Ну а теперь охотьтесь дальше. Вот ваша добыча!

Злой Царь со своей колесницей исчез в водах озера, а среди берёз снова появилась белая олениха. Только теперь на её лбу вдруг выросли сияющие дивным серебристым светом рога. Олениха мотнула головой, словно маня за собою, и опять скрылась в лесу. Ардагаст вспомнил слышанный от греков миф о лани Артемиды-Луны, которую смог догнать лишь Геракл, и погнал коня через озеро. Следом лихо поскакала Ларишка.

В самой глубине леса охотники почти нагнали олениху. И тут вдруг что-то обрушилось сверху на Ардагаста, опутало, сковало движения, стащило с коня. Рядом в такой же ловчей сети барахталась тохарка. Низкорослые скуластые люди быстро и сноровисто связали их обоих, разоружили. Потом, не вытаскивая из сети, словно дичь, пристроили между двух коней и, нахлёстывая лошадей, помчали на север. Их предводитель, довольно усмехаясь, сказал по-сарматски:

— Ай, больших волков мы сегодня поймали, степного волка с волчицей. Ваши теперь не скоро вас найдут, их отвлекут гунны. А что с вами будет — решит Лунг-отыр, Чёрт-богатырь... Зачем за небесной оленихой гнались? За ней охотились два брата — орёл и медведь, в нашу землю пришли, нашими предками стали. А вы не манжары, такая дичь не для вас.

Манжары везли их весь день и лишь под вечер въехали в густой дубовый лес. Наезженная тропа вывела на берег реки. За рекой зеленели поля, а над ней на высоком обрывистом мысу стоял городок, защищённый рвом и валом, над которым поднимался крепкий дубовый частокол. Отряд въехал в ворота. Внутри городок был застроен небольшими, но добротно срубленными избами. Жители были одеты небогато, но нарядно: не только рубахи, но даже чулки изукрашены вышивкой и узорами из цветной кожи. На женщинах были простенькие, но яркие бусы, бронзовые (а кое у кого даже золотые) серьги, подвески-уточки. А сами люди — простые, беззлобные: над пленными степняками смеялись, показывали пальцами, но не кричали, не ругались, не бросали ничем. Ардагаст тихо произнёс:

— Это их мы собирались разорить во славу Чёрного Солнца.

Пленников вытряхнули из сети под смех горожан и со связанными руками повели к самой большой избе. Росичу вспомнились венедские городки над Днепром: такие же небольшие, с такими же валами и рвами. Только пустые. Обгорелые остатки частоколов торчали, словно гнилые зубы. В крапиве и чертополохе тонули остатки белых мазанок. И не было видно ни посевов, ни садов — лишь стада сарматов-росов. В первый год жизни Ардагаста его дядя покорил венедов, разогнал их по лесам, а лучшие земли забрал для своей орды.

Из большой избы неторопливо вышел крепкий, рослый — на голову выше остальных манжар — воин в чёрной с красным кожаной одежде, расшитой золотыми бляшками. Длинная коса небрежно падала со стриженой головы на плечо. На шее блестела золотая гривна, в ухе — золотая серьга с яшмой и бирюзой. На золотом с бирюзой и рубинами поясе скалились головы барсов и драконов. Узкие чёрные глаза смотрели дерзко и надменно. Под тонкими чёрными усами растянулись в довольной усмешке губы.

— Так это вы убили безоружными моего брата и Бурибая, брата вождя гуннов? Теперь боги отдали вас в мои руки, — сказал по-сарматски воин.

— Хурьянга поймали и принесли в жертву Солнцу сарматы. А Бурибая зарубила я! — смело бросила Ларишка в лицо предводителю манжар.

— Бейбарс ещё не вернулся из похода на ненцев, моих врагов. Поэтому за его родичей мщу я, Лунг-отыр! И я завтра же принесу вас обоих в жертву Хонт-Торуму, богу войны. Так велел дух Злого Царя, а он всегда помогал нам против врагов... До утра посидите в моем амбаре, среди мехов, которые вы хотели разграбить. Бежать не пробуйте: амбар крепкий, и мои дружинники всю ночь сторожить будут.

В амбаре, срубленном из толстых дубовых брёвен, было темно и душно. Связки отборных мехов громоздились до самой крыши: соболя, лисы, куницы, медведи... Пленников развязали, оставили еду — лепёшки и лесные ягоды, потом закрыли дверь на тяжёлый засов. Ардагаст обессиленно привалился к стене. Он ждал от жены упрёков, но та лишь тихо проговорила:

— На этот раз я тебя втянула в чужую распрю. Распрю двух мертвецов. Восемнадцать веков они воюют руками живых... А мы из-за них так и не увидим Днепра.

— А вот и увидим! — задиристо воскликнул Ардагаст. — Мы ведь с тобой из Долины Дэвов выбрались, из древних пещер проклятых, и оружие богов не сожгло. Значит, нужны мы зачем-то светлым богам?

— А вдруг уже не нужны в этом мире? Вдруг боги решили, что с нас подвигов уже хватит?

— Значит, в другом мире будем нужны. Станем в Перуновой дружине по небу скакать и бить огненными стрелами чертей и тех, кто им служит. Первым делом этому джигиту все амбары сожжём... — Он обнял тохарку за плечи, прижался щекой к её лицу. — Да ты что, плачешь, Ларишка?

— Со мной такого на войне не бывает! — Она быстро отёрла слезу волосами. — Обидно только: зарежут, как овцу.

— Овца только блеять может. А мы им напоследок покажем, как бьются степняки. Только бы рук не связали или хоть ног... Так что ешь получше, чтобы назавтра для боя сила была. Эх, а ягоды здесь какие! Куда там вашей хурме с инжиром! Сколько лет я лесных ягод не ел... Клади на лепёшку, так вкуснее.

Управившись с едой, тохарка повеселела и принялась устраивать постель из мехов. Потом стянула кольчугу, сбросила кафтан...

— Иди ко мне, Ардагаст, милый... Не знаю, что решат завтра боги, но эта ночь — наша!

Чешуйчатый панцирь росича звякнул, упав на кольчугу.

— И эта, и следующая тоже, и потом ещё много! Выберемся, назло всем чертям выберемся, как Даждьбог с Мораной из царства Чернобогова!

Далеко в лесу кричал филин. Но и его зловещий крик не мог теперь смутить сердца двоих пленников Лунг-отыра...

Они заснули не скоро. А во сне Ардагаст увидел человека в чёрном гуннском кафтане, отороченном мехом чернобурки. Пояс тесно покрывали бронзовые бляшки в виде бычьих голов и драконов. Поверх чёрного колпака с меховой опушкой была надета железная корона с рогами, похожими на бычьи. Тёмные раскосые глаза смотрели хитро и насмешливо.

— Здравствуй, царевич Ардагаст! Чёрного шамана Карабугу ты конечно же никогда не видел. И всё равно я знаю тебя, а ты меня. Мир невелик для истинно смелых и мудрых, ибо их немного.

Высокие скулы, крупный острый нос, длинные чёрные волосы...

— Подвижник Шивасена? Хотя это, конечно, не твоё имя. И Карабуга, может, тоже?

Колдун довольно улыбнулся:

— Ты догадлив. Нет, я не назову тебе ни имени моего отца, ни его рода. Это очень знатный степной род, но родичи меня зовут ханьским ублюдком. Не назову я и родового имени моей матери. Это тоже очень почтенное имя, но её родичи называют меня северным варваром, хотя я лучше многих из них знаю книги Кун-цзы и Лао-цзы. Титулом и состоянием я обязан не этому имени, а своим заслугам перед Сыном Неба. Я назову лишь имя, которое предпочитаю сам: Чжу-фанши, маг Чжу. Я не родился даосским[12] магом, но стал им, и этим я обязан лишь самому себе. У меня не было даже наставника, я учился по старинным книгам, добытым мною ценой очень страшных дел.

— Я слышал от ханьских купцов о даосах. Это люди мудрые и добродетельные, а не лазутчики и убийцы вроде тебя.

— Ну конечно же я не настоящий даос, — рассмеялся Чжу-фанши. — Я не гоняюсь за бессмертием, не лезу в безгрешные небожители, не тешу простолюдинов сказками о Жёлтом Небе Справедливости. Смелый и мудрый может найти себе место и под Синим Небом Насилия. Для этого мне и служит знание дао — тайных причин всего сущего.

— И зачем же оно тебе? Чтобы покорить ещё больше народов Сыну Неба? Сколько же их ему ещё нужно?

— Кто не стремится покорить весь мир, будет покорен сам. Но маг Чжу не служит ни Сыну Неба, ни Сыну Бога, — он служит лишь самому Чжу. Если человек мудрее или хотя бы смелее тысяч людей — он должен повелевать ими. Если он мудрее царей — он должен повелевать царями, как это делаю я.

— А мной ты тоже хочешь повелевать? Я, правда, не царь...

— Ты будешь царём. Великим царём! Поэтому я и явился тебе — чтобы ты... чтобы мы оба обрели великую силу, которой достойны владеть. Смотри и постарайся понять.

Даос легко взмахнул рукой, и в воздухе появился светящийся чертёж: круг, образованный как бы телами двух головастиков — красного и синего. Из круга исходили восемь прямоугольных лучей, составленных из коротких и длинных чёрточек.

— Этот чертёж зовётся «Ба Гуа», и в нём — дао[13] всего мира. Ибо миром правят две неразделимые и непримиримые силы: огонь и влага, свет и тьма. Ханьцы зовут их Ян и Инь, индийцы — Митра и Варуна, а твой народ... — Маг вопросительно взглянул на юношу.

— Даждьбог и Морана. Он властен над солнцем и жизнью, она — над водой и смертью, но они — брат и сестра, муж и жена.

— Так вот, если две эти силы сойдутся в битве — в определённое время, в определённом месте, а в центре этой битвы окажутся двое — великий маг и великий воин, то каждый из них обретёт обе эти великие силы. И тогда... Помнишь грозовой меч Куджулы Кадфиза и его солнечное золотое перекрестье?

— Перекрестье доставил царю я сам, — гордо сказал росич, — и тогда перед тем мечом не устояли наги, люди-змеи.

— Вот таким и станет всё оружие великого воина и его дружины. А великий маг обретёт невиданную власть над всеми силами природы.

— И кто же эти двое великих?

— Ты и я! Я жалею, что связался с Бейбарсом. Он алчен, как волк, и непостоянен, как степной ветер. А главное — он гунн и может быть только гунном. А ты... Ведь у тебя нет своего племени, как и у меня. Кто ты — венед, сармат? Так будь просто Великим Воином! Ты ведь не боишься ни людей, ни демонов, ни богов. В древних подземельях ты сражался с Кали, богиней смерти, и Махишей, богом-быком. Ты не только храбр, но и умён. Бейбарс может стать разве что Потрясателем Мира. А ты — Великим Царём, Повелителем Мира.

У Ардагаста перехватило дыхание. В душе словно выросли могучие крылья. Вдруг для этого боги и предназначили его, потомка великих царей? Можно ли отвергнуть дар и волю богов?

— Ты знаешь время и место битвы? — тихим, прерывающимся голосом спросил росич.

Чжу-фанши прочертил в воздухе знак, и юноша с магом оказались на вершине невысокой горы. Вокруг поднимались горы, или скорее высокие холмы, поросшие ковылём, а кое-где — лесом. На западе низко над холмами стояло красное солнце. На востоке — белёсая, как ковыль, но уже хорошо заметная луна. А внизу, в долине у подножия горы, при слиянии двух мелких речек лежало городище, похожее на огромное колесо со множеством спиц, но с двумя ободами вместо одного. Словно бы с колесницы Солнца сорвалось колесо и упало на землю.

— Время — самая короткая ночь в году. До неё меньше двух недель. Место — священный город Аркаим, — величественно произнёс маг.

«Купальская ночь! В эту ночь Солнце едет четвёркой коней навстречу своему супругу Месяцу», — вспомнилось росичу. А даос продолжал:

— В эту священную ночь здесь должны сразиться два войска: войско Солнца и войско Луны и Грозы. Их поведут два мёртвых царя — тебе они известны. За Чёрным Солнцем пойдут росы, за Злым Царём — гунны и, возможно, манжары. Не столь важно, на чьей стороне будем мы — я и ты и твоя дружина. Главное, чтобы мы в разгар битвы оказались в самой середине городища. Во время битвы родится огненный вихрь. Он станет бушевать вокруг города, набирая силу с каждым погибшим воином. Когда падёт один из царей, а ещё лучше оба, вихрь понесётся четырьмя языками в четыре стороны и уничтожит всё на много дней пути. А две мировые силы войдут в нас и в наше оружие. И тогда победителями в битве за Аркаим станем мы! Мы вызовем битву богов и победим в ней.

В своей чёрной одежде и рогатой короне, с величаво простёртой рукой даос казался не человеком, а могучим беспощадным божеством. Бог-бык, крушащий всё на своём пути, зверобог, сочетающий мощь и ярость быка с человеческим разумом. Махиша! Чёрный, быкоголовый Махиша, с которым росич дважды сражался в древних пещерах... Даже почитатели Шивы считали его демоном, но своего трёхликого бога изображали верхом на быке. На древнем рельефе в Долине Дэвов Трёхликий имел огромные бычьи рога. А гуннские чёрные шаманы служили быкоголовому Эрлику... Юноше вдруг стало легко, словно он через дремучий лес выбрался наконец в опасные, но давно знакомые места. Он бестрепетно взглянул в чёрные глаза колдуна:

— Не мы победим в этой битве, а бог, которому ты служишь, — Разрушитель. Шива, Ахриман, Эрлик, или как ты его теперь зовёшь. И силы той мне не нужно. Для доброго дела боги сами дадут оружие и силу. Видел я одного грека, что оружием богов чуть мир не сжёг — двенадцать мудрецов еле удержали, а остановил его мой меч.

— Я не служу никому из богов, — покачал головой даос. — Я заставляю их служить моим целям. Знаешь ли ты, что иные из тех, кого сейчас чтят как богов, родились людьми, но завоевали себе место на небе мечом или магией? Боги требуют от людей праведности, а сами так же страстны и порочны, как они.

— Не по себе ли о богах судишь? Сварог и Даждьбог на земле родились и жили, но людям добро делали. За то их и любят, а твоего бога только боятся. Мне обещаешь великое царство, а сам в нём кем будешь? Великим жрецом Чернобоговым? Думаешь и мной править, как другими царями?

Искренняя досада появилась на лице мага.

— Ты боишься не поделить со мной власти? Не тревожься, я возьму лишь ту её часть, которая будет непосильна для тебя. Нельзя быть сразу Великим Воином и Великим Магом. Ты будешь завоёвывать народы мечом, а я — покорять тебе их души. И говорить с богами и духами — я о них знаю гораздо больше твоего.

— И назовут нас люди Чёрным Жрецом и Злым Царём, и будут лихие колдуны призывать нас с того света и молиться нам... Не нужно мне царство бесовское, чернобожье! Я ищу царства моих предков — солнечного, даждьбожьего, ищу золотых даров Колаксая, Солнце-Царя, а они в твои руки не дадутся!

Лицо даоса обратилось в каменную маску.

— Я хотел дать тебе величайшую свободу — быть выше людей и богов. Но твой дух прикован к земле. Значит, ты мне не нужен! Твоя жизнь окончится завтра в святилище Хонт-Торума.

— Если боги захотят.

— А если не захотят — ты никогда не станешь никем, кроме жалкого царька под рукой Фарзоя и его наследников. И твои венеды будут проклинать тебя даже и после смерти, как сарматского прихвостня и отступника от племени. Так, как клянут твоего предка Яромира, сына царя сарматов Сайтафарна.

— Яромир спас Колаксаевы дары от таких, как ты. А я, если буду достоин, верну их людям.

— Если раньше до твоего Днепра не дотянется рука Бейбарса, Потрясателя Мира!

Холмы, городище, вечернее небо — всё разом пропало. А вместо умного и жестокого лица даоса в воцарившейся полутьме проступила огромная бычья морда. В её красных глазах светился человеческий ум, злобный и непреклонный. Ардагаст тряхнул головой, отгоняя страшное, давящее душу видение, и проснулся. Над ним склонилось встревоженное лицо Ларишки.

— Тебя, наверное, мучил демон? Я не смела будить тебя — вдруг он унесёт твою душу?

— Вот это ему и не удалось! — рассмеялся Ардагаст. — Хотя он и не демон, а ещё хуже: человек, готовый стать демоном.

И царевич рассказал о ночном разговоре, пока тохарка приводила себя в порядок, глядя в серебряное зеркальце. Утренний свет уже проникал в амбар через окошко под самой крышей.

Вскоре дверь открылась и пленников вывели наружу, где их уже ждал Лунг-отыр с двумя десятками дружинников. Князь манжар сегодня выглядел ещё роскошнее: в панцире с двумя серебряными бляхами в виде драконов на груди, плаще из золотой парчи и чёрной шапочке с золотыми нитями по краю. К золотому поясу были пристёгнуты меч, кинжал и боевой топор. Узкоглазое лицо лучилось гордостью и самодовольством.

— Моё святилище богатое, очень богатое. Многие хотели его разграбить, но никто из врагов его не видел иначе, как перед смертью. Вот и вы его сейчас увидите.

Лунг-отыр легко взобрался на крепкого вороного жеребца, махнул рукой, и дружина двинулась к воротам городка. Все, кроме Ардагаста с Ларишкой, ехали верхом. Пленников не связывали, но стерегли тщательно. Миновав поля, отряд углубился в густой дубовый лес. Ардагаст узнавал всё новые голоса лесных птиц, знакомые с детства, опытным глазом замечал пробиравшихся через чащу лосей, кабанов, оленей, и в его душу вливалась спокойная весёлая уверенность. Погибнуть не в забытых индийских подземельях, не в ущельях Гиндукуша, не среди барханов, а в этом добром, полном жизни лесу? Боги того не допустят! Этот Хонт-Торум — не Перун ли, которого на Днепре почитают у таких же вековых дубов?

Ближе к реке дубовый лес сменился сосняком. Отряд остановился на большой поляне. Здесь, опираясь спинами на жердь, соединявшую две могучие сосны, стояли семь деревянных идолов с заострёнными наподобие шлемов головами. У ног идолов лежали остатки небогатых приношений: кости, стрелы, лоскутки, черепки.

— Это место зовётся Сат-сармат, Семь Сарматов, — пояснил Лунг-отыр. — Семь братьев убил здесь Хонт-Торум, их сестру в жёны взял, Лесной Женщиной сделал. Этих семерых не одевают, богатых даров им не кладут.

Все спешились, небрежно поклонились идолам и оставили коней возле поляны под присмотром двоих дружинников. Дальше дорога пошла через болото, среди высоких густых камышей и хвощей. Ардагаст старательно запоминал путь. Наконец впереди показался большой песчаный бугор-остров, заросший соснами. В глубине острова находилась обширная поляна. Середину её занимало широкое кострище, возле которого стояли два позеленевших бронзовых котла степной работы. Дальше под деревьями виднелся высокий шалаш, завешенный спереди красной тканью. На дереве над ним висели десятки скальпов. Правее его, на нескольких пнях, будто избушка на курьих ножках, возвышался амбар. Левее стояли два идола, закутанные в разноцветные ткани. Один идол с остроконечной головой-шлемом, другой — с круглой головой в женском платке.

— Хонт-Торум в шалаше живёт, Лесная Женщина — в амбаре. А это, — небрежно махнул Лунг-отыр рукой в сторону идолов, — Хуси и Энки, раб и рабыня Хонт-Торума.

Важной походкой богатого хозяина он подошёл к шалашу и откинул завесу. Идол был сделан из нескольких связок стрел, наконечники которых грозно торчали пучками из его головы и воздетых рук. Туловище и руки были обмотаны белой тканью. Лицо прикрывала серебряная личина. Ниже её блестела золотая гривна. Перед идолом стояло серебряное блюдо с грудой золотых монет, а рядом — большая серебряная фигурка слона индийской работы, усыпанная жемчугом и самоцветами. В глубине шалаша грудами лежали меха, дорогие одежды и оружие, самое отборное оружие: длинные сарматские мечи, акинаки, луки, копья, костяные и железные панцири, кольчуги...

— Видишь, какой богатый мой бог? И какой сильный? Это всё добыто мечом.

— И это тоже? — прищурилась Ларишка, указывая на слона. — Ты доходил до Индии? Мы сами недавно оттуда, но о тебе там никто не слышал.

— Это я выменял у индийских купцов на пушнину, что у ненцев отнял. Купцы сказали: на таком звере ездит Индра-Громовержец, первый отыр среди богов.

— Правду сказали, — кивнула тохарка. — А могли и крокодила подсунуть. Или обезьяну.

— Нет! — самодовольно усмехнулся отыр. — Я шаман, меня не проведёшь. — Он открыл дверь амбара. — А теперь смотри, женщина, какая богатая жена у моего бога.

В глубине амбара сидела большая тряпичная кукла, наряженная в полдюжины богато расшитых одежд, одна поверх другой. Шею куклы в несколько рядов обвивали бусы с голубыми египетскими амулетами среди яшмы и сердолика, лицо покрывала серебряная маска. В открытых берестяных ларцах переливались самоцветами серьги, ожерелья, браслеты, блестели серебряные ханьские и сарматские зеркала. Под стенами амбара плотно лежали меха, шёлковые халаты с драконами, стояли чеканные серебряные кувшины и блюда. На блюдах — знакомые тохарке южные богини. Вот Артемида-лучница, крылатая кушанская Хванинда, согдийская Нана-многорукая верхом на льве. На одном блюде Ларишка узнала сцену из «Вакханок» Эврипида, виденных ею при дворе греческого царя Гермея в Беграме.

— Видишь, женщина? Твой муж тебе столько не добудет.

Тохарка гордо выпрямилась:

— Мой муж добудет мне больше: царство, которого у тебя нет. Ты ведь только отыр своего городка?

— А скоро буду царём всех исетских манжар! — гневно блеснул глазами Лунг-отыр. — А вот вы царствовать уже нигде не будете. Вот кинжал — зарезать вас, вот серебряная чаша — собрать вашу кровь, вон дрова — сжечь ваши тела! Из ваших черепов я буду пить вино, ваши волосы повешу на эту сосну! — Благодушие отыра исчезло разом, в его голосе теперь рокотала ярость хищника, готового прыгнуть на добычу. — Зачем шли к нам в леса? Мы вас сюда не звали!

«А кто тебя звал в степь?» — подумал Ардагаст, а вслух сказал:

— Кто твой бог, шаман, Солнце или Гром?

— Мой бог на земле великий воин, а на небе он — Громовержец. Радуга — его лук, молния — его стрела, гром — копыта его коня.

— Это — наш Ортагн. Так вот, клянусь тебе громом Ортагна и своим оружием: всё, что я сейчас скажу, правда.

И росич пересказал отыру весь ночной разговор с многоимённым магом. Отыр с интересом выслушал, а потом азартно хлопнул себя по бёдрам:

— Ай, славная битва будет! Для настоящих отыров! Карабуга великий шаман, знает, что делать. Поведу и я своих воинов — может быть, и нам достанется сила богов?

— По костям твоих воинов Бейбарс с Карабугой войдут в Аркаим! А огненный язык может добраться и до твоего городка.

— Мой бог такого не допустит!

Глядя в самоуверенное лицо отыра, Ардагаст прикинул: двинуть его ногой, чтоб к кострищу отлетел, потом схватить оружие из шалаша, пробиться к тропинке — и бегом в Сат-сармат, к коням. Он переглянулся с Ларишкой... И всё же обратился к манжару:

— Слушай, отыр, ты не знаешь, с чем играешь. Видел я одного царя в Индии, что тоже силой богов баловался; на своего бога надеялся — и чуть весь мир не поджёг. А бог у него был пострашнее твоего: Шива, Разрушитель.

— Куль-отыр по-нашему. Страшный бог, злой, ему только чёрные шаманы служат, — зябко поёжился манжар и, чуть помолчав, сказал: — Странный ты, рос. Тебя смерть ждёт, а ты думаешь обо всём мире.

— Так и нужно, если ты человек, а не медведь в берлоге.

— Обидеть хочешь? У нашего рода медведь — зверь святой, родовой зверь.

Ардагаст напрягся, готовясь к схватке. И тут из-за шалаша раздался голос:

— Лунг-отыр! Отпусти этих людей. Боги хотят, чтобы они сражались за Аркаим. Так сказал мне Солнечный Всадник.

На поляну вышел низенький, тщедушный человек с длинными чёрными волосами в красной вышитой рубахе. На поясе его звенели амулеты, а на груди висела большая бронзовая бляха в виде всадника. Говорил он по-манжарски, но Лунг-отыр ответил ему по-сарматски:

— Зачем пришёл в моё святилище, Зорни? Твой род — Гуся. Твой бог — чужой бог, степной. Сам ты сколько лет бродил на юге, чужому шаманству учился. Гусь на юг улетает, медведь из наших лесов никуда не уходит. Иди в степь со своим богом, тут не его земля, не его власть.

— Это же Хиранья! — взволнованно прошептала Ларишка Ардагасту.

Теперь и росич узнал маленького узкоглазого брахмана[14], вместе с которым они пробирались через древние пещеры, сражались с демонами, упырями и зверобогом Махишей. Именно через этого невзрачного и несведущего в боевой магии пришельца с севера двенадцать мудрецов направляли свою волшебную силу, отражая удары оружия богов, которые самонадеянный грек Стратон, обученный жрецами Шивы, обрушивал на войско кушан. Хиранья-Зорни тоже узнал их и приветливо кивнул так, словно расстался только вчера.

— Ларишка, Ардагаст! Боги любят вас, особенно тебя, тохарка. Золотая Баба сказала мне: «Пусть жена Ардагаста, славная богатырка с метким луком, с кривым мечом, тоже сражается за город моего сына, Солнечного Всадника».

— Золотая Баба — богиня вашего гусиного рода и сама гусыня, — вмешался Лунг-отыр, — а сын её — Медный Гусь. Нечего гусям указывать у медведя в берлоге!

Левая рука отыра поигрывала плетью, а правая легла на рукоять меча. Дружинники тоже смотрели на чужого шамана с презрительными усмешками, готовые по первому приказу вытолкать его взашей или загнать в болото. Но тот лишь невозмутимо усмехнулся:

— В твоей берлоге всё своё, всё лесное. Только, чтобы вызвать богов, ты хорезмийский терьяк[15] куришь. Наши мухоморы тебе плохи.

— Хватит болтать! Хонт-Торум этих двоих в жертву требует!

— Это тебе бог сказал? Или Беловолосый? Ему давно в нижнем мире место.

— Я тебя самого туда отправлю, лживый шаман! Злой Царь — друг нашему племени.

Меч блеснул у самых глаз Хираньи. Жестом остановив готового броситься на помощь Ардагаста, маленький шаман спокойно взглянул в горящие глаза отыра:

— Злой Царь — друг только самому себе. А ты, правдивый шаман, не знаешь, что гунны тебе уже не друзья? Оглянись, видишь дым? То Бейбарс жжёт твой городок. Слышишь, кони ржут в лесу? То гунны идут грабить твоё святилище.

Все невольно обернулись в сторону городка. Из-за леса клубами валил чёрный дым. С быстротой пантеры Ларишка бросилась к шалашу, схватила один из луков и колчан, выстрелила. Из-за сосны рухнул наземь человек в кафтане с меховой опушкой и колпаке, с большим луком в руках. В ответ загудели десятки тетив, пронзительно засвистели стрелы, пробивая насквозь кольчуги манжар. Следом на поляну высыпали гунны, и святилище наполнилось лязгом стали, криками, бранью. Лунг-отыр, выкрикивая имя своего бога, яростно бился мечом и кинжалом. Ардагаст с мечом и акинаком прикрывал тохарку, славшую одну меткую стрелу за другой. Её небольшой, но хитро изогнутый скифский лук вблизи наносил урона не меньше, чем тяжёлые, с костяными накладками на изгибах луки гуннов. За спиной Ларишки скромно устроился Хиранья, не владевший ни оружием, ни боевыми заклятиями.

Наконец, не выдержав бешеного натиска отыра и его воинов, нападавшие обратились в бегство. Манжары преследовали их через болото и успели к идолам Семи Сарматов как раз вовремя, чтобы не дать угнать своих лошадей. Потом вскочили в сёдла и, вовсю нахлёстывая скакунов, помчались к городку. Ардагаст с Ларишкой успели на ходу подобрать своё оружие, принесённое манжарами в святилище. Нашли себе и коней.

Вылетев галопом из леса, они не увидели возле городка ни одного гунна. Ворота были сорваны, частокол в нескольких местах горел. Из-за частокола валил густой дым и явственно доносились крики и плач. Не думая о том, сколько врагов может ждать его в городке, Лунг-отыр погнал коня к воротам. Следом поскакали дружинники. Они, лучшие воины, не сумели защитить своё племя, и теперь им оставалось лишь отомстить или погибнуть. Или — погибнуть, отомстив.

Но и в городке они не встретили ни одного врага. Только местные жители, воины и простые горожане вперемешку, усердно гасили пожар, собирали тела убитых, ловили разбежавшуюся скотину. Женщины громко, в голос плакали над погибшими. Воевать было не с кем. Отыр осадил коня и, чувствуя на себе укоризненные взгляды, поехал шагом к остаткам своего дома. Две женщины в богатых, но изорванных и обгоревших платьях и пятеро маленьких детей со слезами бросились к нему. Один из заливавших огонь воинов опустил ведро и сурово, пристально взглянул на Лунг-отыра. У воина были редкие в этих местах тёмно-рыжие волосы, остроконечный позолоченный шлем с наносником и золотая гривна на шее. («Это мой брат Зорни-отыр, Золотой Богатырь», — вполголоса пояснил Хиранья).

— Ты доволен, отыр? Твои жёны и дети живы. Даже пушнина твоя не вся сгорела. И людей твоих в неволю не угнали. Боги оповестили моего брата, и я успел с дружиной. Гунны уже в городок ворвались: жгли, грабили. Но твои воины ещё бились. Солнце свидетель — крепко бились! Гунны моё войско увидели, сразу ускакали на юг. Я гнаться не стал: есть же у этого городка отыр. Или нет?

Лунг-отыр спешился и стоял, угрюмо опустив голову. Частицы пепла и золы, поднятые ветром, оседали на его панцире с серебряными драконами. Пятна крови высыхали на золотом поясе. Вокруг собирались манжары. А Зорни-отыр беспощадно продолжал:

— Я не ходил в набеги так далеко, как ты. И с гуннами дружбы не водил. Моё святилище беднее твоего. Но моего городка ещё никто не сжигал. Так кто же должен быть царём исетских манжар?

Лунг-отыр мрачным взглядом обвёл своих людей. Кто из них первый крикнет: «Не нужен нам такой князь!»? Нет уж, он умрёт как воин — в бою! Пусть попробует Зорни-отыр отказать ему в поединке — сам первым погибнет!

Тем временем Ардагаст напряжённо думал. Почему это Бейбарс напал на верного союзника? Только из жадности? Почему тогда бросили грабить городок? Или союзник стал не нужен? Убегать от врага гунны позором не считают, как и все степняки. Но почему ушли так легко и быстро? Берегли силы? А ушли на юг... Росич шагнул между двумя вождями:

— Не время делить царство, отыры! Гунны идут на Аркаим. Если огненный язык дотянется сюда, царствовать вам будет не над чем.

И царевич рассказал им о страшном замысле даоса. Зорни озабоченно потёр лоб:

— Кто такой Карабуга, я быстро узнал. Поэтому мы с братом и не верили гуннам. Так вот зачем он выведывал всё об Аркаиме! Шаманов поил, пленных стариков пытал... Да он опаснее Стратона! Тот мало учился и полез как медведь через тайгу, а этот много знает и всё рассчитает.

— Значит, нужно не допустить гуннов до священного города. Помиримся с росами и перехватим Бейбарса в степи, — предложил Ардагаст.

— Сказать легко, сделать трудно, — покачал головой Зорни-отыр. — Распараган горд и упрям.

— Что бы он ни решил, я буду с вами, — твёрдо сказал царевич росов.

— Сарматы идут к городку, — доложил подбежавший дружинник.

Вожди манжар и Ардагаст с Ларишкой сели на коней, не спеша выехали из ворот городка и остановились за рвом. В воротах стояла наготове конная дружина, на валу за обгоревшим частоколом — лучники. Впереди ехали Распараган с Вишвамитрой. Увидев Ардагаста живым и невредимым, его воины разразились приветственными криками, а кшатрий воздел руки к небу:

— Хвала Кришне! Эй, псы, благодарите Солнце, что вы не успели ничего сделать с нашим царевичем! Иначе мы не оставили бы от вашего городишки даже головешек.

— А твоей шкурой, Лунг-отыр, я обил бы свой колчан, — сказал царь росов, — а из твоей пустой головы сделал бы чашу для кумыса — на большее она не годится.

— Это я из твоего черепа пить пиво буду, твои волосы на сосну повешу! — выкрикнул Лунг-отыр. — Ты моего дядю убил, его сына убил, выкупа не дал — заплатишь головой.

Сарматы возмущённо зашумели.

— Выкуп головой заплатили Хурьянг с отцом за моего брата. Они его убили, кочевье разорили, пленных продали, — огрызнулся Распараган. — Что, и Зорни-отыр здесь? Дрались небось за городок, а завидели росов — сразу помирились от страха?

— Оставьте свои распри! — громко вмешался Ардагаст. — У нас теперь один враг. Городок сожгли гунны, а сжечь могут весь мир, если мы их не остановим.

Он подъехал к царю росов и рассказал ему о том, что готовил безродный, но могущественный маг. Распараган внимательно слушал, и его тёмные глаза разгорались воинственным азартом, а крепкие ещё жёлтые зубы блестели в усмешке над белой бородой.

— Клянусь Михром, в Аркаиме будет славная битва, и победить в ней должны мы с тобой! В наше оружие войдут обе божественные силы. А Карабуге, или как там его, похоже, всё равно, кто будет стоять рядом с ним на городище, когда взметнётся огненный вихрь. Колдун ещё послужит нам, вот увидишь. А на лесовиков, ты прав, не стоит тратить времени.

«Да ты не умнее Лунг-отыра, хоть и дожил до седой бороды», — подумал Ардагаст, а вслух сказал:

— Ты не понял, царь. Битвы за Аркаим не должно быть. Гуннов надо разбить по пути к городищу. Неизвестно, что сожгут огненные языки — может быть, твои кочевья и пастбища.

— Солнце не допустит того! — мотнул окладистой бородой Распараган. — Ведь мы — его воины! И за нас Чёрное Солнце, великий царь и великий воин!

— Он — мертвец, а мы живые! И эта битва нужна не Солнцу, а богу тьмы и его рабу — Чжу-фанши. Останови их, царь! Или...

— Или мы будем защищать Аркаим и от Бейбарса, и от тебя, — твёрдо сказал подъехавший ближе Зорни-отыр.

— И тогда ты увидишь, на чьей стороне Солнечный Всадник, — добавил его брат-шаман.

Распараган с презрением скривил губы и вопросительно взглянул на Ардагаста. Тот решительно произнёс:

— Моя дружина, царь, будет биться вместе с манжарами.

Густые седые брови Распарагана сдвинулись.

— Ты пойдёшь против своего племени? Да рос ли ты?

Ардагасту показалось, что в глаза ему глядит никогда не виденный им дед, царь днепровских росов. И прадед, и ещё множество богатырей племени росов — «сияющих, как Солнце». И он не отвёл взгляда.

— Если восточные росы пойдут путём Тьмы, а не Солнца, я должен буду спасти честь росов. Я с дружиной клялся защитить Аркаим, и мы эту клятву выполним.

— Харе Кришна! — восхищённо глядя на царевича, воскликнул кшатрий и обнажил свой огромный двуручный меч.

Следом блеснули на солнце клинки остальных дружинников. Позади одобрительно зашумели манжары. Царь росов с досадой сгрёб бороду в кулак:

— В тебе всё-таки лишь половина крови росская. А вторая половина — от таких же лесных медведей, как эти. Но ты мой родич и спас меня. Поэтому слушай. Я подойду к Аркаиму с войском в священную ночь. А вы можете занять само городище: ведь вам, лесовикам, привычнее сражаться за земляными кучами. Но с другой стороны подойдут гунны, и тогда решай сам, на чьей стороне сражаться. Видит Михр, я не хотел бы биться с тобой. А нападать на гуннов по пути к Аркаиму смотри не пробуй, я прослежу. И помни: с нами пойдут Саухурон и его воины, в их оружии — сила Солнца. А с гуннами — Злой Царь, и в его оружии — сила Молнии. Не ищи места между этими силами, царевич росов!

Распараган повернул коня, и его войско следом за ним скрылось в дубраве.

— «Лесные медведи»... У венедов, племени моего отца, медведь — тоже священный зверь. Его Перун-громовник любит, — сказал вдруг Ардагаст Лунг-отыру, и лицо гордого богатыря озарилось добродушной улыбкой.

Потом царевич глянул вслед уходившим сарматам и вдруг понял: он сейчас стал орудием проклятого мага, выболтав его замысел Распарагану, который стоил Бейбарса. Теперь проклятая битва всё равно состоится, и огненный вихрь опустошит страну, и самый большой и безжалостный убийца вместе с чёрным магом пойдёт по пеплу и обгорелым костям завоёвывать мир! А ему, Ардагасту, остаётся лишь стать этим убийцей или погибнуть. В Индии он познакомился с шахматами, и теперь мир показался ему расчерченной доской, по которой воинственных царей и их рати передвигают всемогущие игроки — боги или демоны? Или это Разрушитель играет сам с собой в игру царей? Отчаяние когтями стервятника впилось в сердце. Вонзи он в это сердце акинак — страшной битвы всё равно не остановить. Росич поднял глаза на Хиранью: теперь надеяться можно было лишь на его спокойную мудрость.

А тот в раздумье ерошил длинные тёмные волосы.

— Дело плохо. Только не совсем. Огненный вихрь появится, если воины Солнца схватятся с воинами Луны и Грома, так? Значит, вихря не будет, если солнечные воины будут биться только с солнечными, а грозовые — с грозовыми. Ты, Ардагаст, почитаешь Солнце, мы с братом — тоже, а Лунг-отыр — Грома. Тогда твоя дружина и воины нашего рода должны сражаться с сарматами, а воины Лунг-отыра — с гуннами. Главное — продержаться до утра, до конца священной ночи. А моё дело — шаманить, чары Карабуги от вас всех отводить.

Хиранья простовато улыбнулся, словно остановить схватку мировых стихий было не сложнее, чем отыскать чарами пропавшую скотину.

— А как быть мне? — спросила Ларишка. — Я почитаю Анахиту, богиню войны. Она властна над водами и луной. Но она ездит на колеснице с четырьмя конями, а её золотая бобровая шуба сияет, как солнце.

— Это же Мать богов, наша Золотая Баба. Значит, ты можешь биться и с сарматами, и с гуннами, и с обоими мёртвыми царями. Береги свою жену, Ардагаст, она наш лучший боец!

Над светлой поляной в глубине лесной чащи поднималась высокая старая ель. Её ствол был очищен от ветвей, лишь две из них остались, обращая дерево в крест — знак Солнца. На перекрестье была привязана большая тряпичная фигура Солнечного Всадника в семи дорогих шапках, красном кафтане и красных сафьяновых сапожках. На груди бога сияло, ярко отражая лучи солнца, парфянское серебряное блюдо с царём-всадником. Увенчивал дерево большой медный гусь. Справа от ели на кедре висело изображение Нуми-Торума, Отца богов, в белой одежде и медвежьей шкуре. Слева, на берёзе — кукла Золотой Бабы, в золотой личине, с золотыми серьгами и браслетами. На груди лесной богини блестело блюдо, а на нём воздевала четыре руки южная богиня верхом на льве. В её верхних руках были солнце и месяц.

Гулко рокотал бубен в руках седовласой шаманки. Друг против друга плясали, потрясая каждый двумя мечами, Хиранья и Лунг-отыр. А за их спинами, грозно вздымая оружие, танцевали манжары и кушаны. Лучшие воины собрались на зов из окрестных городков для похода на Аркаим. Над воинами Лунг-отыра колыхался бунчук с медвежьей головой, над воинами Зорни-отыра — с медным гусем.

Между воинами Солнца и Грома оставалась лишь неширокая дорожка, на которой горели в ряд семь костров. А на этой дорожке плясала тохарка в тёмной одежде, кольчуге и остроконечном шлеме. Кривая махайра и акинак со звоном скрещивались над её головой. Серебристо-чёрной птицей перелетала она через костры, её длинные чёрные волосы свободно реяли в воздухе. Седая шаманка одобрительно улыбалась. «Как у нас на Купалу», — думал Ардагаст. Ему не пришлось прыгать с любимой девушкой через купальский костёр: родные леса, такие похожие на этот, росич покинул в тринадцать лет, спасаясь от двух дядьёв — царя и оборотня.

Семь костров должны были очистить души людей от алчности и вражды. Ведь предстояла битва не ради добычи и мести (хотя было, что добывать и за что мстить), но ради спасения мира. Одни люди шли в Аркаим, чтобы вызвать битву богов ради собственного тщеславия и властолюбия. Другие — чтобы остановить её. И все считали себя воинами богов. А что же боги? Разукрашенные куклы на деревьях молчали. Молчало и ясное летнее солнце. Молчало — но и не скрывало за тучами своего чистого золотого лика. А где-то далеко на юге призывно грохотал гром.

Человек в чёрной гуннской одежде и железной рогатой короне стоял на вершине горы Аркаим. Не раз его дух посещал эти места, теперь же он сам пришёл сюда с войском Бейбарса. Двадцать воинов охраняли гору, но главной защитой её были теперь чары того, кого они знали как Карабугу, великого чёрного шамана. С чистого голубого неба глядели сразу два глаза Верховного Бога — красное закатное солнце и белёсая луна. Закроется красный глаз — и наступит самая короткая ночь года, ночь великих чар, страшных варварам и невеждам.

Внизу, среди ковыльных холмов, у слияния двух речек — двойное колесо священного города. К востоку от него стоят под красным знаменем с золотой тамгой росы. К западу, под белым бунчуком, увенчанным полумесяцем, — гунны, поставленные там Бейбарсом по указанию шамана. Солнце против Месяца, восток против запада, огонь против воды, Ян против Инь — всё согласно чертежу Ба Гуа. К северо-западу от города, за речкой, Огненная гора, к юго-востоку — другая речка. Это тоже отвечает схеме Ба Гуа: гора против водоёма. Что ещё? Гром на северо-востоке и ветер на юго-западе он создаст своими чарами. На юге — вершина горы Аркаим, где он разведёт магический костёр. На севере — холмистая степь и речка. Небо и огонь на юге, земля и вода на севере. Ведь вершина священной горы подобна небу. А стоящий на ней — богу.

Да! Вверху — он, наделённый высшим тайным знанием, полный великих замыслов. Внизу — люди, невежественные, погрязшие в мелких и низких страстях. Таковы даже их цари. Так кто же кому должен подчиняться? Кто бы из двух воинственных глупцов ни победил этой ночью, он приберёт к своим рукам этого «Великого Воина». Они думают, что властвовать должен сильный. Нет, править должен мудрый. Мудрый и безжалостный, как сами боги.

И всё же уверенности в своём всемогуществе не было. Стройную картину нарушало происходившее в городе и на Огненной горе. Обогнав гуннов, городище заняли манжары и кушаны, которым росы почему-то не помешали. Маг не тревожился бы, не будь среди неожиданных защитников города этого Ардагаста, бесстрашного и непонятного. К тому же они зачем-то заняли ещё и Огненную гору и сложили на ней кучу дров для костра. Даос хотел попросить Бейбарса выбить их оттуда, но вдруг обнаружил на горе мощную магическую защиту. Если её построил шаман Хиранья... Чжу поёжился, вспомнив, как убегал в Индии от него и кушанских воинов. Еле ноги унёс, раненный, на спине одуревшего от страха демона.

Не собрались ли Ардагаст с Хираньей сделаться Великим Воином и Великим Магом? Ну конечно! Так он и поверил болтовне Ардагаста насчёт солнечного и бесовского царств. Пусть попробуют! Чтобы выполнить план мага Чжу без него самого, нужно знать даосскую магию, а не мухоморные бредни шаманов. А, в общем, чем ожесточённее будет битва за Аркаим, чем яростнее столкнутся силы Инь и Ян и их почитатели, тем лучше! Хорошо бы ещё воины-манжары передрались друг с другом и с кушанами... О том, сколько человек не увидит завтрашнего утра по его милости, маг Чжу вовсе не думал. Как подобает будущему богу.

Щуря и без того узкие глаза, Бейбарс разглядывал поросшие травой валы древнего города. Нет, не случайно он оказался здесь, куда не доходил в набегах ни один гуннский джигит. И поход этот — не просто набег. Потому что он, Бейбарс, не обычный угонщик скота и должен думать не только о добыче, но о судьбе своей державы. Великий народ расколот. Южные гунны продались Сыну Неба за чай и шёлковые тряпки. Он тоже любит чай, особенно зелёный, с маслом и жиром. И кафтан у него красного шелка, а шаровары — синего, с золотыми фениксами и драконами. Но пояс на нём — гуннский, с бронзовыми бляхами в виде тигра и грифа, терзающих козерога. А на плечах, поверх панциря — барсовая шкура, как у Рустама, великого джигита. Это значит: он, Бейбарс — гунн и больше любой роскоши любит походы и битвы, и стон побеждённого врага, и дым над разорёнными стойбищами врагов.

Да, только северные гунны сохранили мужество и любовь к битвам. Но их ненавидят все соседи, которые только и ждут случая стаей шакалов наброситься на ослабевшего тигра. А ханьский дракон потом растерзает их всех. И тогда великий народ спасёт только одно: уйти на запад, к народам, ещё не знающим гуннов, и здесь, в крови и пламени, создать новую державу. А если гунны не смогут больше властвовать над народами, то пусть лучше погибнут до последнего, и само их имя забудется!

Он, Бейбарс, воин и привык надеяться на острый меч и тугой лук, а не на шаманский бубен с колотушкой. Может быть, эта ночь принесёт лишь ещё одну победу над глупыми и трусливыми племенами запада. Пусть потом кричат о коварных и жестоких гуннах — лишь бы боялись. А если сбудется то, что обещал чёрный шаман... Тогда Бейбарс станет величайшим из Сынов Бога, славнее самого Модэ, основателя державы. Одного не должно быть в эту ночь — поражения. Иначе — лучше его костям остаться без погребения, без памяти здесь, среди руин священного города. Желающий, но недостойный властвовать — недостоин и жить.

В то же самое время Ардагаст стоял на внутреннем валу городища. Гордые отыры, чтобы не подчиняться друг другу, доверили воеводство ему. Теперь росич ещё раз деловито осматривал укрепления давно погибшего города. Два вала были всё ещё высоки — в два человеческих роста. Во внешнем валу было четыре прохода, направленных на северо-восток, северо-запад, юго-запад и юго-восток. Во внутреннем валу — только два: на северо-восток и юго-запад, и подобраться к ним было непросто из-за нескольких поперечных валов. Был ещё ров вокруг внешнего вала и третий, передовой, сильно расплывшийся вал, тоже с четырьмя проходами. Некогда стоявшие вдоль валов стена в стену жилища почти не оставляли в городе свободного места. Но теперь от них остались лишь слабые следы — они-то и делали городище похожим на колесо со спицами. Лишь в самой середине города была небольшая площадь, где никогда не строили домов. Здесь, на священной площади, как объяснил Хиранья, и должны будут встретиться двое жаждущих повелевать миром, когда вокруг городища будет бушевать огненный вихрь.

А его, царевича и воеводы, дело — не допустить этой встречи. Лучников он расставил на всех трёх валах, но больше всего на внешнем, самом высоком. Расплывшийся передовой вал защищать долго не стоило. С востока городище обороняли воины рода Гуся, с запада воины-медведи. Внутри валов оставались две конные дружины. Кушаны и всадники Зорни-отыра ждали своего часа между валами с восточной стороны, конники Лунг-отыра — с западной. Сейчас воины у костров доедали ужин, переговаривались, шутили, раззадоривали себя, хвастая былыми подвигами. Все знали: пока светит солнце, битва не начнётся.

Не было на городище лишь Хираньи. Только на священной площади стояли кругом двенадцать столбов с конскими шкурами, и двенадцать конских голов глядели в сторону врага. Принеся шестерых отборных белых коней в жертву Солнцу и шестерых вороных — Грому, маленький шаман в шапке с головой орла отправился на Огненную гору, даже не взяв с собой охраны. «Зачем мне воины? Они здесь нужны, на городище. Я чарами вершину горы окружу, если они гуннов не остановят, не помогут и воины».

Солнце скрылось среди гор, оставив костёр зари полыхать на вершинах. Лучники заняли свои места на валах, всадники сели на коней. К западу от города полумесяцем выстроились гунны, к востоку, за рекой — сарматы. Сердце росича сжалось при виде знакомого знамени с золотой тамгой. Такой же стяг внизу держал Вишвамитра. Может быть, Распараган всё же одумается, и ему, царевичу росов, не придётся проливать кровь родичей?

Погасла заря, и стало темнеть. К Ардагасту тихо подошла Ларишка:

— Ты говорил, эта ночь у вас, венедов, самая священная?

— Да, после ночи Рождества Даждьбога. Но и самая страшная. В эту ночь Чернобог похищает Морану. Следом уходит в подземный мир искать богиню Даждьбог, её брат и муж. А на земле гуляет вся нечисть: черти, русалки, водяные, лешие... Ведьмы зелья собирают, чужую скотину доят, урожай чарами губят. Кто богатства хочет, ищет цвет папоротника или чёрта вызывает. А кто хочет мир от нечисти спасти, как мы сейчас, те собираются на горах над реками и жгут священные костры. Чтобы знала нечисть: есть свет и среди тьмы чернобожьей. Стоишь, бывало, и видишь: тянутся над рекой огни цепочкой. И знаешь: нет той цепочке конца, покуда люди живут. А здесь... пусто, — вздохнул он. — Никто в этой степи не живёт, земли не пашет, святых огней не жжёт.

Словно отвечая ему, на Огненной горе красным цветком распустилось пламя костра. И тут же вспыхнул второй костёр — посреди священной площади. Приветственные крики воинов огласили городище, сотни рук с оружием поднялись к темнеющему небу. Ардагаст улыбнулся:

— Мы, мальчишки, пошли в купальскую ночь подглядывать, как девушки будут голые плясать. Да набрели вместо красных девиц на ведьму Шумилиху. Тоже голая, простоволосая и мешок зелья тащит. «Ой, ребятушки, помогите донести! Такое увидите...» А у самой вокруг шеи гадюка вьётся да из-за спины два чёрта красными глазищами светят. Мы — бегом через камыши, а там русалки. Не возьми мы с собой полыни, защекотали бы.

— Защекотали?

— А как же. Так и норовят утопить или защекотать до смерти.

— До смерти? — Ларишка звонко расхохоталась. — Ну не поверю!

— Пока сама к ним не попадёшь? Так они от твоего меча все разбегутся, не надо будет и полыни.

Теперь захохотали оба. А на небе уже проступали россыпи звёзд. В степи тоскливо завыл волк. Вдруг на вершине горы Аркаим вспыхнул огонь — синий, как на болоте. Ардагаст вздрогнул:

— Не иначе, это Чжу там колдует. Помнишь, я рассказывал, как в купальскую ночь под Пантикапеем мы стояли на Золотом кургане у священного костра? А некромант Захария на Черном кургане жёг синий огонь. И вызвал таких бесов, что чуть город не разнесли, а потом призвал самого Чёрного бога.

— Помню. И победили вы. Ведь с вами была Богиня Огня.

— А у меня был золотой оберег Атарфарна. Но Карабуга пострашнее Захарии будет. Тот хоть в боги не лез.

— «Карабуга» значит «Чёрный Бык». Чёрный бык — враг Михра-Солнца. Ардагаст, мы же с этим дэвом-быком уже два раза бились! В таких пещерах, что вспомнить страшно. И одолели! А сейчас мы на земле. И Богиня Огня с нами — в этих двух кострах. Ну, кто мы будем, если теперь не победим?

— Степные бродяги, — улыбнулся он и обнял жену за плечи. — Знаешь, у сколотов-пахарей танец в купальскую ночь начинала царица или царевна. Так вот, через год мы будем праздновать Купалу на Днепре. И пляску начнёшь ты.

На вал к ним поднялся Лунг-отыр. Серебряные драконы на его панцире переливались в лунном свете, плечи вместо парчового плаща покрывала медвежья шкура.

— Ларишка, женщина-отыр, из тохар самая храбрая! Не хочешь ли ты сразиться с гуннами? Я знаю, ты их больше всего ненавидишь. И со Злым Царём, хоть он и тохар? Это он хотел вам смерти.

Ардагаст нахмурился. Отыр всю дорогу до Аркаима увивался вокруг Ларишки, при том, что таскал с собой красивую наложницу.

— Я буду сражаться рядом с мужем, — вскинула на него глаза тохарка. — Ты что, не надеешься на своих воинов?

— Не надеюсь, — тихо сказал манжар. — Они не испугаются гуннов, а я не боюсь биться с Мануолло, ведь они с Карабугой обманули меня. Но если я погибну — не знаю, кто тогда посмеет сразиться с Беловолосым. Он часто помогал нам, и в его оружии — сила Грома.

— Хорошо, отыр. Если ты будешь мёртв, а Злой Царь жив, я приду к вам на помощь.

— А если ты... как-нибудь потом... в эту ночь выльешь в огонь чашу вина для Лунг-отыра, его душа в стране мёртвых будет рада. И прости, что хотел тебя принести в жертву. Не чары меня ослепили — своя же глупость.

Он резко повернулся, сбежал с вала, сел на коня и поехал к своим всадникам.

Ночь опустилась на руины Аркаима, на горы и холмы, на бескрайнюю степь. Белая луна среди звёздных стад. Белый ковыль, серебрящийся в её свете. Словно в нездешнее мёртвое царство перенесли боги своих воинов для невиданной битвы — чтобы не опустошили вконец этого мира.

«Месяц-Велес, небесный пастух, солнце ночной нечисти, за кого же ты в эту ночь?» — подумал росич. Бледный бог ничего не ответил. Лишь по-прежнему ярко светил с безоблачного неба, хорошо освещая воинам место битвы. И горели три костра — два красных и один синий, напоминая о великих силах, готовых обратить это безмолвное белое царство в огненное пекло.

Два полумесяца вражеских войск недвижно стояли на равнине, явно поджидая кого-то. Вдруг одинокий воин с белым платком на копьё подъехал к валу:

— Царевич Ардагаст! Царь Распараган желает говорить с тобой наедине.

Царевич западных росов и царь восточных неторопливо выехали навстречу друг другу недалеко от юго-восточных ворот, степенно подняли правые руки в приветствии. На лице Распарагана была уже не обычная надменность, а тревога. На востоке в степи жутким хором выли волки.

— Ардагаст, сынок! Одумайся, пока не поздно. Слышишь, в степи стучат колеса, гремят копыта, воют волки? Это мчатся колесницы Саухурона и его воинов, за ними волки бегут — пожирать трупы.

Царевич прислушался. Да, шум боевых колесниц, знакомых ему по Индии, нельзя было ни с чем спутать. А Распараган продолжал:

— Видишь, на севере что-то белое движется, само собой светится? Это Злой Царь скачет к гуннам. В его оружии — сила Грома, в оружии Саухурона — сила Солнца. Разве можно сражаться с ними земным оружием, можно ли второй раз убить мёртвых? Иди ко мне со своей дружиной, и мы возьмём вместе Аркаим. А глупые манжары пусть делают что хотят. Лучше всего — пусть уходят, пока целы, к себе в леса.

— Одумайся, отец! Давай вместе ударим на гуннов: я с городища, ты из степи. Главное, чтобы не было боя в самом Аркаиме.

— Поздно, сынок, — покачал головой царь. — Неупокоенных царей уже не остановить.

— А этих живых мертвецов нужно перебить, пока они все здесь. Как их можно убить, я знаю.

— Если и можно, то мы, росы, не пойдём против Саухурона, защищавшего нас и наших праотцов. Это всё равно что пойти против богов и предков. И как можно променять славную битву, где наградой — сила богов, на обычную? Честь росов этого не велит!

— А мне честь росов велит в святую ночь воевать с нежитью и нечистью, а не за неё, — отрезал Ардагаст. — Прощай, царь, и пусть вина за кровь росов, что прольётся в эту ночь, будет на тебе, а не на мне. — И царевич повернул коня к городищу.

Он успел снова подняться на внутренний вал, когда сарматы, гремя доспехами, устремились с криком «Мара!» на Аркаим. Почти сразу же с запада донёсся топот копыт, пронзительный свист стрел и клич «Тенгри!». Лучники на расплывшемся валу выпустили по стреле и быстро взобрались на не слишком крутой внешний вал.

Рога обоих полумесяцев, гуннского и сарматского, были направлены на четыре входа в городище, словно два огромных, чёрных, железнорогих быка с разбегу бодали священный город. Большая часть лесных воинов Ардагаста имела лишь луки и стрелы. Зато луки эти были гуннские — большие, с костяными накладками. И немало закованных в железо воинов, ещё не доскакав до вала, рухнули наземь: кто оставшись без коня, а кто со стрелой в груди, пробившей панцирь или кольчугу. Конные дружинники обоих отыров в доспехах, с тяжёлыми копьями наперевес ждали врага во всех четырёх входах, как бы заткнув их железными пробками во много рядов.

На остриях рогов сарматского строя мчались колесницы Саухурона — лёгкие, двухколёсные, каждая запряжена парой коней (две пары были лишь у царя). На каждой по два воина: лучник и возница. Колесниц было всего восемь, по четыре на каждом крыле. Царь в своём красном кафтане и золотой гривне был на левом фланге. Над его колесницей трепетал красный стяг со знаком Чёрного Солнца. Одеты мёртвые воины были подобно сарматам — кафтаны, штаны, башлыки. Но вместо волос до плеч у каждого из-под башлыка выглядывала лишь одна длинная прядь, развевавшаяся на скаку, и эти пряди у всех были светлого или золотистого цвета, что давно уже стало необычным в здешних местах.

Манжары лишь посмеивались, глядя на таких противников. Ни мечей, ни кольчуг, ни шлемов, ни даже костяных панцирей, как у ненцев. Только бронзовые копья, топоры да короткие кинжалы. Луки большие, но простые, без изгибов, без накладок. Только и страха, что воины мёртвые. Так ведь Ардагаст объяснил: бить их копьями с осиновыми древками в сердце, отсекать головы, а после боя для верности сжечь тела, и больше не встанут неупокоенные. Да они, верно, ни верхом как следует ездить, ни с коня стрелять не умеют, а только со своих телег. Правда, жутковато было смотреть, как скачут, не издавая ни звука, колесничие и кони, как горят в ночи золотистым светом их копья и топоры.

Не насторожило манжар даже то, что метко пущенные из тяжёлых луков стрелы никак не действовали на арьев, словно лучники попадали в тряпичные чучела. Мертвецы даже не стреляли в ответ. Ничего, мёртвые — не железные, сейчас их конники на копья насадят, мечами в капусту посекут! Расслабились, думая так же, и сами конники. А напрасно.

Недалеко от входов колесницы остановились. Придержали коней и сарматы. Загудели тетивы арьев, полетели стрелы, сиявшие всё тем же золотистым светом, и передние дружинники рухнули с коней, гремя бесполезными доспехами. Стрелы с кремнёвыми наконечниками, наделёнными силой смертоносного Чёрного Солнца, прожигали и панцири, и тела насквозь. Снова просвистели стрелы, и ещё один ряд защитников повалился с коней. Зорни-отыр хотел уже идти на вылазку, чтобы разбить опасных лучников в ближнем бою, но Ардагаст приказал отойти внутрь города, в пространство между валами. Он вспомнил грозовой меч Куджулы и догадался, что сияющие бронзовые топоры и копья неупокоенных могут быть столь же могучим оружием.

Несколько отчаянных молодцов, ослушавшись приказа, покинули городище и помчались вперёд, на арьев. Ни один не поразил врага и не остался в живых. Пылающие солнечным жаром топоры легко перерубили древки копий и мечей, оставив в руках манжар обгорелые или оплавленные обломки, пламенные копья разворотили панцири, оставив в телах страшные раны с обугленными краями.

Саухурон, однако, знал, что его воины не столь уж неуязвимы, и помнил, сколь хитро устроены укрепления священного города. Он не стал врываться в оставленные ворота, предоставив эту честь сарматам. Владыка арьев приберегал силы для схватки с главным своим врагом — Злым Царём.

Правое крыло росов ворвалось в город через северо-восточный вход — и оказалось в настоящей охотничьей ловушке. Небольшой двор между четырьмя валами, и со всех валов нещадно и метко били из луков опытные лесные охотники. А путь к узкому проходу между поперечным и внутренним валами преграждали конные воины Зорни-отыра. Вскоре двор заполнился трупами, большей частью сарматскими. Кони, оставшиеся без всадников, метались по двору, мешали своим, топтали упавших. Не выдержав ливня стрел, нападавшие бросились назад, ругая своих неупокоенных союзников. Те стояли снаружи и не стреляли даже по лучникам на валах. Древних кремнёвых стрел у них было не так уж и много, а железные в их руках были бы обычным оружием.

Через юго-восточный вход вёл росов сам Распараган — и привёл их в такую же ловушку, только раза в два больше, и ждал их тут сам Зорни-отыр с большей частью конной дружины. Ломались копья, под ударами мечей рвались доспехи. Не одному кичливому сармату пришлось убедиться, что «лесные медведи» не хуже его владеют мечом и имеют столь же прочную броню. А при виде Медного Гуся — птицы Солнца — над знаменем противника в души многих росов закралось сомнение: да на их ли стороне Михр в этой битве? И стоило ли связываться с живыми мертвецами, их Чёрным Солнцем и проклятым оружием, перед которым бессильна честная сталь?

Кушаны ждали на священной площади, напряжённо прислушиваясь к шуму битвы за валом и поглядывая на стоявшего на валу царевича. Вишвамитра покрикивал на самых нетерпеливых. Ардагасту самому больше всего хотелось бы броситься, не раздумывая, в вихрь праведной битвы. Но он учился спокойствию и рассудительности у Куджулы Кадфиза, на его глазах создавшего могучее царство кушан.

Нелегко приходилось и воинам Лунг-отыра. Гунны были закованы в железо и вооружены не хуже сарматов и лучников с тяжёлыми луками имели немало. Неупокоенный воин здесь был лишь один — беловолосый царь тохар но он стоил многих. Без возницы, обвязав вожжи вокруг пояса, правил он колесницей, стрелы же метал с невероятной быстротой. Стрелы эти ударяли в воинов с грохотом и ослепительными вспышками, и наземь валились обугленные трупы в оплавленных кольчугах. «Сам Хонт-Торум с нами воюет!» — в страхе думали многие.

Гунны атаковали сразу два западных входа. У юго-западного они попали на площадку перед воротами, где на них посыпались стрелы сразу с трёх валов. Манжарских конников, оборонявших вход, Злой Царь своими громовыми стрелами загнал внутрь городища, но сам туда соваться не стал. Когда же нападавшие во главе с самим Бейбарсом ринулись в проход, на них сбоку обрушился Лунг-отыр с отборной дружиной и быстро прижал к внутреннему валу. Уцелевшие гунны с трудом вырвались назад. Бейбарс чуть не погиб. Одно копьё прорвало его панцирь, другое разорвало роскошные штаны, расшитые фениксами и драконами, и расщепило луку седла. Вождь гуннов слетел с коня и, отбиваясь мечом, с трудом выбрался из прохода. Беловолосый только посмеивался. Сунься он туда первым, его просто прикололи бы к стене десятком копий, прежде чем он выпустил бы вторую или даже первую стрелу.

Ещё хуже пришлось гуннам в северо-западном проходе. Здесь за узким входом оказалась маленькая площадка, а за ней — столь уже узкий выход, из которого торчали копья манжарских всадников. Сверху, с валов, дождём сыпались стрелы. Сбоку вдруг осела земля (защитники города поставили плетёную перегородку и замаскировали дёрном), и из древнего потайного прохода выскочили пешие воины с копьями и мечами. Вскоре площадка была так завалена трупами гуннов и их коней, что пробраться тут верхом стало невозможно.

На горе Аркаим у синего колдовского костра Чжуфанши кусал губы с досады. В его великолепно задуманный магический опыт вдруг вмешался какой-то невежественный степной вояка. Точнее, его наставник, этот пожиратель мухоморов и брахман-недоучка из индийского храма Солнца. Их замысел стал ясен даосу лишь в ходе битвы. А нужно было ещё раньше заметить, что бунчук с медвежьей головой развевается над западной частью городища, а с медным гусем — над восточной. Воистину, невежество порождает глупость и трусость! Они хотят превратить великую битву мировых сил в обычную степную сечу на пустом городище! Он-то думал, что эти двое сами хотят повелевать миром. Оказывается, такая мысль слишком сложна для тупых заскорузлых лесовиков. Ничего, мудрость Ба Гуа им знать неоткуда. Пусть кипят битвы, возникают и рушатся царства — для мудрого в мире есть лишь два головастика и звезда с восемью лучами из длинных и коротких чёрточек. Короткие — Инь, длинные — Ян. Итак, ветер против грома...

Чёрный ворон слетел с вершины горы Аркаим и понёсся к юго-западным воротам. Увидев его, Бейбарс, вовсю поминавший Эрлика и его духов, облегчённо вздохнул и отвёл своих воинов прочь с опасной площадки. Внезапно с юго-запада донёсся нарастающий шум, и к воротам понёсся, прокладывая широкий проход в ковыле, могучий ветер. В считанные мгновения он просто сдул с валов их защитников. Воины скатывались вниз, теряя и ломая луки. Многие всадники валились с коней, другие метались по городищу, не в силах совладать с обезумевшими лошадьми.

А в это самое время с северо-востока на городище надвигалась, грохоча и полыхая молниями, гася звёзды, чёрная туча. Вот она нависла над воротами, над устланным людскими и конскими телами двором, и вдруг десятки синих молний с оглушительным грохотом разом ударили вниз, разя насмерть лучников и всадников. Следом хлынул ливень. Уцелевшие бросились прочь со страшного двора.

Вою ветра и грому вторили радостные крики осаждавших. И гунны, и сарматы были теперь уверены, что боги в этой битве за них. Росы теснили манжаров всё дальше от входа. Спешившиеся гунны полезли с запада на внешний вал, перестреляв перед тем многих лучников. На помощь уцелевшим поспешили спешившиеся или потерявшие коней дружинники. На гребне вала зазвенели мечи. В пространство между валами всадники не ворвались лишь потому, что один вход был завален трупами, а другой недоступен из-за ветра.

А ветер и туча уже перешли внутренний вал, смели его защитников. Ардагаст с Ларишкой бросились на священную площадь, к своим дружинникам. Их кони ржали в смертельном испуге, становились на дыбы, но даже не пытались вырваться за пределы круга, ограниченного двенадцатью столбами с конскими шкурами. С одной стороны бесновался ветер, с другой — били в землю молнии и хлестал ливень. На горе у синего костра довольно щурил узкие глаза колдун. Сейчас две стихии сметут жертвенные столбы, погасят костры, уничтожат этого полусармата и его дружину. Костер на Огненной горе уже не сможет влиять на происходящее в священном городе. И тогда наконец начнётся великая битва за Аркаим.

Но ни ветер, ни дождь, ни молнии не могли прорваться на священную площадь, и костёр по-прежнему горел ровным золотистым пламенем. Даже потоки воды, заливавшие городище, обтекали круг двенадцати столбов. Даос хмурился, произносил всё более могучие заклинания, но священный круг оставался нерушимым. Ардагаст в волнении стискивал обшитую кожей рукоять меча. На городище шёл бой, вот-вот могли ворваться неупокоенные, а он с дружиной стоял без дела, загнанный в эту ловушку, и даже не мог узнать, что творится за высоким внутренним валом. Боги, да где же вы? И за кого вы? Чьи мы воины в этой битве?

Росич поднял голову к небу, всё ещё ярко освещённому луной. И увидел двух громадных всадников. Один, на востоке, был молодой, златоволосый, в зелёном плаще, на красном коне. Другой, на западе — с седыми волосами и золотой бородой, в огненно-красном плаще, на тёмно-синем, как грозовая туча, коне.

Тешились ли они битвой смертных? Нет, за потехой не следят так сосредоточенно, в суровом молчании. Или собираются сами сражаться? Но почему до сих пор не схватились, ведь оба при мечах, секирах и луках?

А на севере Ардагаст увидед_могучего чёрного великана с бычьей головой, в ожерелье из черепов. Он тоже напряжённо всматривался горящими красными глазами в происходившее на земле. А его мощные когтистые лапы держали перед собой (или пытались ухватить?) чёрный диск, окружённый золотым венцом с трепещущими пламенными языками. Вот оно, Чёрное Солнце! Возмущение вспыхнуло в душе росича. Может быть, светлые боги не всегда между собой ладят, но чтобы судьёй над ними и над людьми был Чёрный Бог? Не может, не должно так быть! Он перевёл взгляд на костёр и вдруг увидел в его пламени прекрасную женщину с пышными золотыми волосами, в красном платье с золотым пояском. Это была она, Богиня Огня, та, что встретила его, тринадцатилетнего, на Золотом кургане, что послала его на Восток с амулетом Атарфарна, что обещала ему огненное золото Колаксая, Солнце-Царя! Он оглянулся на своих кушан. Их лица были полны благоговения — не умиления толпы в храме, не подобострастия рабов, а сурового благоговения воинов. Они видели то же, что и вождь.

Огненная богиня, улыбнувшись своим воинам, исчезла. И тут же пламя рванулось ввысь, и самый высокий язык его оторвался, превратившись в сияющего золотого орла. Огненная птица призывно заклекотала, заглушая вой ветра и гром, взмыла ввысь, и бушующий ветер не в силах был её остановить. Ардагаст поднял меч. То был меч Куджулы Кадфиза — не тот, грозовой, но царский: под кожаной обшивкой таились до времени золотые ножны и рукоять.

— Дружина, за мной! Слава!

Сейчас, ведя дружину на восточных росов, он выкрикнул не сарматский клич «Мара!», а клич венедов. И кушаны подхватили его. Отряд скакал за золотой птицей, и вихрь стихал, словно убоявшись выставленных вперёд копий с осиновыми древками. Стихала и гроза.

Во внутреннем валу было два прохода, но ни один не выходил прямо к воротам внешнего вала. Чтобы достичь этих ворот, надо было объехать половину или хоть четверть внутреннего вала.

В восточной части городища всадники Ардагаста появились вовремя. Колесницы неупокоенных уже ворвались через ворота с двух сторон, сея смерть своими огненными стрелами. Мёртвые воины и их такие же мёртвые кони были совершенно безмолвны, и это леденило душу больше, чем самый грозный боевой клич. Но трудно было напугать кушан, устоявших в Индии против Оружия богов. На всём скаку они насаживали живых мертвецов на копья, поражали коней, опрокидывали колесницы, рубили головы упавшим и не успевшим подняться. Уцелевшие вскакивали на ноги, обрубали копья огненными топорами, но воины Ардагаста помнили — упырю страшно не железо, а заострённый осиновый кол, тем более обожжённый — и всаживали обломки копий в грудь неупокоенным. Видя это, манжары ободрились и дружно бросились на врагов, прорвавшихся через северо-восточные ворота. Следовавшие за арьями росы теперь не очень-то рвались в бой.

С Саухурона слетел башлык, обнажив бритую голову. Длинная прядь золотистых волос моталась из стороны в сторону, как косы у обступивших его манжар. Его возница свесился с колесницы с обломком копья в груди, два коня погибли, остальные запутались в постромках. Грозный лук был разрублен воином-манжаром, поплатившимся за это жизнью. Отбиваясь топором и кинжалом, вождь арьев кричал на древнем языке:

— Где этот Вишвамитра, недостойный имени кшатрия? Пусть посмеет сразиться со мной, если верит в Кришну Сурью!

На красном кафтане мёртвого царя двумя пауками темнели знаки Чёрного Солнца.

Индиец погнал коня вперёд, зычно выкрикнув: «Харе Кришна!» Тяжёлый двуручный меч-кханду он держал одной рукой, легко, словно обычный длинный меч. Другой рукой кшатрий поднимал красное с золотой росской тамгой знамя Ардагаста, и на его пути расступались не только манжары, но и росы. Жестокая радость боя с сильным врагом горела в синих глазах владыки арьев. Саухурон ударил топором, рассчитывая перерубить клинок пылающей бронзой. Но Вишвамитра быстро отвёл меч и отбил удар древком знамени. Древко скрестилось с длинным топорищем ниже обуха. Ткань и древко задымились, коснувшись огненного металла. В следующий миг огромная кханда рассекла тело царя надвое, снеся бритую голову вместе с левым плечом и рукой. Пылающий бронзовый кинжал был слишком короток и успел только оставить след на клинке из лучшей индийской стали. Труп, восемнадцать веком сражавшийся и убивавший живых, стал наконец просто трупом и рухнул с колесницы на истоптанную копытами траву.

Ни капли крови не было ни на трупе древнего царя, ни на мече индийца. Живые мертвецы из Синташты не имели крови и не пили её. Призрачную жизнь в них поддерживали жертвы, что приносили им все эти долгие века воинственные потомки арьев.

Тем временем Ардагаст увидел Зорни-отыра, бившегося на мечах с Распараганом. Золочёный шлем вождя манжар был разрублен, по лицу текла кровь. Царь росов был и вовсе без шлема, несколько стрел торчало в его панцире, кровь алела на седой бороде. На помощь царю уже спешил его знаменосец. Ардагаст указал Ларишке на старика и крикнул: «Аркан!» — а сам поскакал наперерез знаменосцу. Кожаная змея аркана взвилась в воздух, охватила шею Распарагана, стащила его с коня и поволокла по земле. От неожиданности царь выронил и меч, и акинак. В это самое время Ардагаст, ударив мечом плашмя, оглушил сармата и отобрал у него знамя. Придя в себя, царь росов услышал мягкий женский голос:

— Не хватил ли боя, отец? Пожалей росов.

Старик с трудом встал. Аркана на шее уже не было.

Перед собой он увидел обнажённую махайру и круглое миловидное лицо тохарки. В её раскосых глазах не было ни капли издёвки над побеждённым. Царь огляделся. Его знамя было в руках Ардагаста, а другое, точно такое же, — в руках смуглого великана с огромным мечом, стоявшего у знакомой колесницы над телом Саухурона и кричавшего: «Харе Кришна!» Что делать после такого позора? Погибнуть в бою? За кого и за что? Да и оружия у него нет... И силы сражаться тоже — ни в душе, ни в теле... Старик вздохнул, пригладил длинные волосы и бороду, набрал в грудь воздуха и крикнул:

— Росы! Во имя Михра, прекратите битву!

— Воины! Битва окончена! — зычно возгласил Зорни-отыр.

Мечи и копья разом опустились, стрелы вернулись в колчаны. И только теперь люди заметили, что тела неупокоенных и их коней на глазах истлевают, осыпаются бурым прахом, превращаясь в пожелтевшие скелеты. Обратившись в тлен, рассыпались колесницы, сбруя, луки, колчаны вместе со стрелами, древки копий и секир. Быстро зеленела погасшая бронза. Грозные мертвецы стали тем, чем должны были стать восемнадцать веков назад.

Но битва за Аркаим ещё не окончилась. Как только улёгся ветер, конница гуннов снова хлынула в юго-западные ворота. Лунг-отыр к тому времени успел собрать и построить своих конников, но не у самого прохода, где бушевал ветер. А гунны не стали сразу атаковать, но расступились, пропуская Злого Царя, и громовые стрелы снова стали разить одного отважного всадника за другим. С яростным кличем Лунг-отыр ринулся навстречу беловолосому колесничему, потрясая мечом и крича:

— Эй ты, обманщик, трус, брось свой лук, сразись как мужчина, если не разучился!

Беловолосый презрительно усмехнулся, положил лук, понял каменный боевой топор. Как только разъярённый отыр поравнялся с ним, Злой Царь взмахнул топором. Камень столкнулся с железом, прогремел гром, и Лунг-отыр вместе с конём замертво рухнул на землю. С громовым кличем «Тенгри!» гунны устремились вперёд, и манжары не выдержали. На их плечах враги, обогнув половину внутреннего вала, ворвались на священную площадь, и вместе с ними — Злой Царь. Оборонявшие город воины ещё рубились с гуннами, но ему уже не было дела до них всех. Над городищем разнёсся его громовой голос:

— Кришнасурья, царь арьев! Я снова взял твой священный город! Сразись со мной, если посмеешь!

Он не знал, что меч Вишвамитры уже рассёк надвое его врага. Но это видел с горы Аркаим маг Чжу, и происходившее внизу вызывало у него всё большую досаду, причём на самого себя. Так недооценить противников! Гусиный шаман в орлиной шапке сумел одолеть две стихии, а полусармат воюет так, что ни один грозовой воин ещё не схватился с солнечным, зато один из мёртвых царей уже убит. Следовательно, нужно пожертвовать вторым. В этих шахматах целых семь царей, а остаться должен один. Ничего! Теперь-то уж воинам Солнца придётся схватиться со Злым Царём. Значит, именно теперь место Великого Мага — внизу, в гуще битвы.

Крупный чёрный бык бежал с вершины горы Аркаим. Его гладкая, без единого пятнышка шерсть лоснилась в лунном свете. Вот он достиг городища, влетел в юго-западные ворота, понёсся вдоль внутреннего вала. Гуннские воины почтительно расступались перед ним: сам великий шаман Эрлика спешит на помощь их предводителю! Да и попробовал бы кто остановить несущегося ураганом зверя... Оборачиваясь, маг Чжу умел не давать зверю воли над собой. Но сейчас он с удовольствием чувствовал себя быком — могучим, яростным, готовым всё сокрушить на своём пути. И немного — человеком: спокойным, мудрым, расчётливым. Именно этот человек, засев в толстолобом бычьем черепе, управлял сейчас мощным, неодолимым телом зверя. Человек-бык был так уверен в своей силе, что, пробегая через городище, не обратил внимания на воина в медвежьей шкуре поверх панциря с серебряными драконами. Воин медленно вставал, опираясь на секиру.

Беловолосый выкрикивал свой вызов по-тохарски, и в восточной части городища его поняли лишь Ардагаст, Ларишка и кушаны. Тохарка решительно произнесла:

— Если воины Лунг-отыра не выстояли, то из всех нас сразиться с ним могу лишь я. — И тихо добавила: — А если я... не справлюсь, отступайте с городища и выманите в степь его и гуннов. Только тогда и сражайтесь, слышишь, Ардагаст!

Тут из-за валов донёсся бычий рёв. Карабуга или сам Чёрный Бык — Махиша?

— Городище отдавать им нельзя. Неизвестно, какие мерзкие обряды они успеют совершить до восхода, — сказал Ардагаст.

— Значит, остаётся одно: мне — победить Злого Царя, а вам, мужчинам, — не мешать мне, — усмехнулась Ларишка и погнала коня к проходу во внутреннем валу.

Манжары, кушаны и росы поскакали следом и так спешили, что в узком проходе между поперечным и внутренним валами устроили давку. Ардагаст с трудом навёл порядок. Когда же он первым влетел в ворота внутреннего города, то увидел такое, что едва не забыл о мировых силах и о своём месте в их схватке. Ларишка лежала на земле недалеко от священного круга. Её ноги были придавлены телами двух упавших друг на друга коней. А над ней стоял на своей колеснице царь тохар с занесённым для удара пылающим копьём.

— Воин Солнца! Ты не отстоишь Аркаима. Это моя ночь, ночь Лунного Царя! Я убью твою женщину и твоих воинов, недостойных зваться тохарами.

Лицо живого мертвеца, такое же бледное, как озарявшая его луна, светилось жестокой радостью убийцы. Ещё миг — и росич бросился бы на помощь жене. Его остановил отчаянный, пронзительный крик Ларишки:

— Ардагаст! Не смей!

Да! Если он или любой из солнечных воинов сейчас схватится со Злым Царём или с гуннами, вокруг городища забушует огненный вихрь. И ринется четырьмя языками, неся гибель целым странам. И в битве за Аркаим победит Разрушитель. Да вот и он (или его раб-колдун?)! Стоит у входа, ревёт на всё городище, мотает чёрной рогатой головой... Росич оглянулся по сторонам. Лунг-отыра не было видно. Его воины бились с гуннами, но ни один не решался поднять руку на Беловолосого.

Время для росича словно замедлило свой бег. Жестом он остановил своих всадников и, оцепенев, смотрел, как пошло вниз огненное копьё-молния. И тут другая, серая молния ударила снизу наперерез первой. Описав дугу, кривой меч Ларишки врезался в древко, отбивая удар. Пылающая бронза с грохотом ударила в землю рядом с тохаркой. Ещё одно быстрое движение руки — и древко треснуло, а царь тохар упал с колесницы, потеряв равновесие. Он тут же вскочил на ноги, выхватил из-за пояса боевой топор, взмахнул им... Но Ларишка, опершись на левую руку, ловко отбила два его удара, ухитрившись не коснуться клинком грозно светившегося серого камня. В левой руке Злого Царя сверкнул огнём бронзовый кинжал.

— Злой отыр, ты разучился убивать мужчин!

Беловолосый, узнав этот голос, вздрогнул и обернулся. В следующий миг копьё, брошенное сильной, уверенной рукой, пронзило его грудь. Древко копья было не из осины, но сила удара повалила неупокоенного царя на спину. Он ухватился руками за копьё, пытаясь вырвать его из груди. Но не успел. Блеснула махайра Ларишки, и беловолосая голова покатилась по мокрой траве. А Лунг-отыр уже подбежал к тохарке, рывком отбросил обе конские туши, помог встать на ноги и вдруг порывисто прижал её к себе. Ларишка мягко высвободилась и побежала к Ардагасту, который, с трудом стряхнув оцепенение, бросился навстречу ей.

Первым побуждением чёрного быка было броситься на манжара и тохарку, поднять их на рога, истоптать копытами в кровавое месиво. Но человек тут же обуздал зверя. Цари-мертвецы сгинули, и ничья смерть уже не могла придать огненному вихрю, если бы он и возник, нужную силу. Магический опыт не удался, и нужно было думать о том, чтобы унести ноги, одному или вместе с гуннами.

Обладай Бейбарс философским спокойствием даоса, он увёл бы своих воинов, чтобы не сражаться рядом с манжарами и росами неведомо за что — ведь он уже знал, что и второй неупокоенный царь погиб. Но именно это и привело Бейбарса в дикую ярость. Ему, второму после Сына Бога победителю стольких племён, зашедшему на запад дальше всех гуннских джигитов, не дано стать Великим Воином и обрести силу богов? Слушать насмешливые песни о Бейбарсе, сражавшемся за пустое городище? И всё из-за степного бродяги, зовущего себя царевичем! Отомстить, погибнуть вместе с войском, но отомстить виновнику своего позора!

С неистовым, звериным рычанием Бейбарс погнал коня прямо на Ардагаста. Сейчас вождь гуннов и впрямь напоминал барса, шкура которого развевалась у него за спиной, — раненого, обезумевшего от боли зверя. Росич мигом вскочил в седло, но биться ему на этот раз не пришлось. На пути у разъярённого гунна встал Лунг-отыр, пеший, с мечом и секирой в руках. Отбив мечом клинок Бейбарса, он подрубил секирой ногу его коню. Гуннский вождь свалился наземь, но тут же вскочил и бросился на отыра. Тот мечом и топором, словно клещами, схватил меч гунна и вывернул у него из рук. Забыв всякую осторожность, Бейбарс метнулся к отыру с кинжалом, но клинок манжара вонзился ему в горло, и Бейбарс, так и не ставший Потрясателем Мира, с хрипом рухнул в густую траву. Рядом с ним рассыпались в прах тела Злого Царя и его коней. Лунг-отыр ещё раз взмахнул мечом и высоко поднял за косы голову Бейбарса.

— Вот что бывает с тем, кто Лунг-отыра и его племя предаёт, его городок жжёт, его святилище грабит!

Битва как-то сама собой стихла. Потерявшие вождя гунны теснились к валу. Воины Лунг-отыра устали, а въезжавшие во внутренний город воины Зорни и росы не торопились вступать в бой. Манжарские стрелки с луками наготове встали на внутреннем валу. Ардагаст выехал на священную площадь, поднял руку.

— Ну, кто ещё хочет сражаться за священный город Аркаим? Тут есть кому его встретить, какому бы богу он ни молился. — Он обвёл взглядом смущённо молчавших воинов. — Вам что, всей степи мало, всего леса? Великая зима и великий потоп здесь уже были — до сих пор города пустые стоят, а вы чуть не устроили великий пожар — чтобы ни одного стойбища не осталось, ни одного городка.

— Здесь всегда шла война. Наши предки всегда воевали и помогали нам воевать, — сказал Распараган, и воины согласно закивали.

— Ваши предки что, все были такие, как этот? — Ардагаст указал на кости Злого Царя. — Вас ссорили два мертвеца! Мёртвым никого не жалко и ничего не страшно, у них здесь только могилы, а у нас, живых, весь этот мир! А таким мертвецам, которым в могиле не лежится, у венедов, племени моего отца, не молятся, а выкапывают из земли, да колом осиновым, да в огонь, да в болото к чертям!

— Ты, царь росов, сказал: мы всегда воевали, — задумчиво произнёс Зорни-отыр. — Нет, не всегда! А торговали всегда, даже в голодный год. У нас как-то хлеб не уродил, скот подыхал, я хотел уже в набег идти, а ты много скота пригнал на пушнину менять. И купцы с юга приходят тогда, когда у нас мир.

— Это все гунны. Всех перессорили, всех ограбили. Злые духи сюда их привели! — сказал кто-то, и воины дружно зашумели: обвинять других всегда легче, чем себя.

— Не гневайтесь на нас, люди запада, люди севера, — сказал пожилой гуннский сотник. — Нас послал сам Сын Бога, рождённый Небом и Землёй, поставленный Солнцем и Луной, повёл сам Бейбарс — как их ослушаться? Сам великий шаман Карабуга сказал: боги велят вам здесь сражаться, великую силу дадут. Как ему не поверить?

— Никакого шамана Карабуги нет и не было, — громко произнёс Ардагаст. — Вас дурачил ханец. Имя его — Чжу-фанши.

Гунны разразились возмущёнными криками. Ханьцев они ненавидели больше всего.

— Где он? Где чёрный бык? Содрать с него живьём шкуру, Сыну Неба послать!

Но чёрного зверя нигде не было. Кто-то крикнул:

— Я видел, чёрный бык обернулся большим вороном, прочь улетел. А за ним золотой орёл гнался.

Над головами воинов захлопали могучие крылья. Большой орёл с удивительными золотистыми перьями опустился у священного костра и превратился в низенького длинноволосого человека в шапке с головой орла.

— Ай, не догнал. Сильный шаман, хитрый. Улетает вороном, гляжу — уже три ворона летят. За одним погнался, а то морок. А настоящий ворон, верно, уже змеёй обернулся, в такой норе спрятался, что и шаманским зрением не разглядишь.

— Отпусти нас с миром, Ардагаст, джигит Солнца, — взмолился гунн. — Мы вам всю добычу отдадим, она далеко отсюда, в стане, его трудно найти. Мы скажем Сыну Бога: не ходи на запад, сами боги эту страну стерегут.

Ардагаст переглянулся с тремя вождями. Те, подумав, кивнули. Битву на городище лучше было не возобновлять: неизвестно, какую колдовскую пакость устроит тогда притаившийся где-то чёрный шаман. Росич повернулся к гуннам:

— Отдайте добычу и всё оружие, кроме луков, и можете уходить. Вас стоило бы продать в рабство, но лучше вернитесь к своему племени и научите его, как жить в мире с соседями.

— А чтобы мир был прочным, отберите четырёх породистых коней, и я на восходе принесу их в жертву, — сказал Хиранья. — И соберите поскорее кости неупокоенных, сожгите вместе с их оружием, а пепел бросьте в реку.

На востоке небо уже светлело. Битва за Аркаим окончилась — через восемнадцать веков.

Ардагаст взглянул на обезглавленное тело Бейбарса и увидел на его поясе застёжку в виде трёх зверей: тигр и гриф боролись с козерогом и друг с другом. Почти такая же, как у Сауаспа и Распарагана, только не золотая с бирюзой, а бронзовая. Вот так эти великие воины и представляют себе жизнь: вечная грызня людей-зверей, племён-зверей, которым помогают боги-звери. Неужели только для этого Род создал мир? Ардагаст, сын Зореслава, вырос в лесах, среди людей, часто бравшихся за меч, но больше любивших мирный труд и презиравших бездельников и грабителей. Тот, кто лучше всех защитит пахаря и пастуха, — это и есть Великий Воин. А тот, кто защитит и пахаря, и воина от тёмных сил, перед которыми бессильна сталь, — и есть Великий Волхв.

В долине у подножия горы Аркаим было шумно. Готовили к погребению тела павших, резали скот, пригнанный сарматами, для поминок и большого пира в честь победы. А Хиранья, Ардагаст с Ларишкой и Лунг-отыр, забравшись подальше, отдыхали от ратных трудов на берегу речки. Они уже успели искупаться и теперь не спеша потягивали кумыс из объёмистого бурдючка. Мужчины, в одних шароварах, подставляли тела жаркому степному солнцу. На тохарке, кроме шаровар, была лёгкая полотняная сорочка.

— Так за кого же были боги в этой битве? — задумчиво сказал росич.

— Как за кого? Мы победили, значит, за нас! — простодушно улыбнулся отыр. — Золотую Бабу в огне ведь все видели? Я её тоже видел. Лежу, вокруг совсем темно, думаю: совсем убил меня Беловолосый. И вдруг среди тьмы она: вся из золота, из огня. «Ты не умер, отыр. Ты в этой битве ещё двух врагов убить должен. А самого сильного врага ты на Исети победил». — «Какого?» — «Самого себя». И снова светло стало. Встал, перелез через вал и вижу: Ларишка бьётся со Злым Царём. Лучше меня бьётся! Твой меч что, от грозового оружия заговорённый?

— Нет. Просто я две его стрелы мечом отбила и поняла: сила Грома у них в наконечниках, не в древке. Ну, значит, и остальное оружие у него такое же. Я и била только по древку. У Куджулы грозовой меч, тот весь из железа, только рукоять бронзовая.

— Хорошо, Огненная Богиня за нас была, а Солнце и Громовник, которых я в небе видел? Может, ты знаешь, шаман? — обратился к Хиранье царевич.

— А почему боги всегда должны за кого-то быть? — прищурился шаман. — Был бы я богом, погнал бы всех нас с городища молниями и градом, чтобы не затевали таких битв! Наверное, боги хотели узнать, совсем люди глупые в нашей стране или нет. Выходит, не совсем. — Он помолчал и горько вздохнул, посмотрев на городище. — Мудрецы Аркаима столько знали о звёздах, солнце, обо всём, что на небе — ни один шаман столько не знает. Где теперь эта мудрость? Я искал её в Индии, у магов-брахманов, многие из которых со мной и говорить не хотели. Мало нашёл. Что годится в Индии, не годится здесь. Чем тут помогут все наши подвиги?

— Что ж, мы, неучёные воины, хотя бы избавили людей от тех, кто погубил Аркаим, — сказал Ардагаст.

И был пир в долине у реки Аркаима. Славный, богатый пир. Распараган не жалел баранины и кумыса, лошадиного сыра и вина. Он знал: и для него манжары не пожалеют медвежатины, рыбы и пива, когда он придёт с дружиной не в набег, а в гости. В песнях и пляске, а не в битве, состязались сарматы, манжары и кушаны. Кто не сражался за Аркаим, в старости хвалился тем, что побывал на этом пиру.

Царь восточных росов поднял серебряную чашу, полную золотистого хорезмийского вина.

— Ардагаст, великий воин, я желаю пить за тебя! Но прежде скажи: кто ты? Ты мог сражаться за любое из трёх племён, а сражался за всех людей. Ты спас нас всех от живых мертвецов, а главное — от нашей собственной глупости. Ты мог обрести силу богов — и отказался. Может быть, ты ею и так владеешь? Скажи, с земли или с неба ты пришёл к нам, златоволосый царевич?

— Мир-сусне-хум, За Людьми Смотрящий Человек — так зовут Солнечного Всадника. Он смотрит, чтобы люди по правде жили. Он царевич, сын Нуми-Торума и Золотой Бабы, но родился на земле, в бедной избе вырос, потому и любит людей. Кто же ты, Ардагаст, царевич росов? Я, шаман, не знаю, — сказал Лунг-отыр.

— Кто я? — улыбнулся росич. — Ардагаст, сын Зореслава и Саумарон. «Ард» значит «Огонь». А ещё — «Правда». Огненная Правда, которую в этом мире хранят Богиня Огня и Солнечный Всадник. Я — Огненный Гость, Гость Правды. Я гостил у многих народов, и у многих ещё побываю. Я воин, но за меч берусь, чтобы Огненная Правда не ушла из мира. Чтобы святой огонь не погас, а злой огонь не опустошил мир. Чтобы этим, средним миром не завладел Чёрный бог — хватит с него и нижнего. Бог богов высоко, в верхнем мире. А средний мир хранят боги-воины: Солнце, Громовник и Богиня Огня. Но за всеми злыми демонами и их слугами не уследят и они. А если воин защищает дом, что должен делать его взрослый сын? — Он обвёл взглядом пирующих. — Грабить соседа и пить вино? Или встать рядом с отцом? И разве для этого нужно самому быть богом?

— Нет. Нужно быть похожим на светлых богов. Только не так, как эти, которых мы упокоили, — сказал Хиранья.

Два десятка всадников ехали через Уральские горы. Шестерых дружинников потерял Ардагаст в битве за Аркаим. Но с ним пошли на запад трое росов, два манжара рода Гуся и один — рода Медведя. Заходящее солнце указывало путь отряду.

— Вот так, вслед Солнцу, и до Днепра за месяц дойдём, на обжинки у венедов будем, — сказал Ардагаст.

— Если ты по дороге ещё в какие-нибудь славные дела не ввяжешься, — отозвалась Ларишка.

— Ввяжусь, и не в одно, — беззаботно тряхнул золотистыми волосами росич. — Понимаешь, Ларишка, я ведь с Днепра изгоем уехал. Одни меня венедским ублюдком звали, другие сарматским. А вернуться должен славным воином, всей степи известным. Как же мне без подвигов? И где их росичу искать, если не в степи?