— Ну, тогда давай пешком пройдемся.
Я взял у нее пакет (скрипку Ирина мне не доверила), и мы не спеша пошли по пешеходному проспекту.
По дороге я рассказал Ирине о наших с Приятелем последних заботах и попросил помочь.
— Не знаю, Валера. — Она едва заметно пожала плечами. — Я теперь сошка мелкая, нынче другие депутатствуют. А мы так — на скрипочке сквалыжим… Попробую узнать о всяких местных коммерческих делишках, но обещать — не могу.
— Да ты просто введи меня в курс ваших дел. Хочу иметь представление о губернской оперно-симфонической жизни. Я ведь так от этого далек, — пояснил я свои намерения.
— Только не сегодня, Валера, спешу. Ты меня проводишь?
— Не только провожу, но и подвезу, если не против.
За разговором мы добрались почти до моей халупы. Убедившись в отсутствии слежки, я осторожно провел Ирину во двор. На сей раз он был пуст.
Я незаметно вздохнул с облегчением. Теперь попытаемся заманить даму в замок Валераса-Мареваса… Я нежно взял ее за локоток:
— Ира, может, зайдем на минутку? Слегка отметим встречу…
Она лучезарно улыбнулась, недвусмысленно убрала локоть и ответила:
— Спасибо, Валера, я действительно спешу. Меня ждут. В следующий раз, хорошо?
— Жаль, — теперь уже открыто вздохнул я, нашаривая в кармане ключи от машины. Ждут ее… Конечно, такую тетеньку — да чтоб мужик не ждал!
— Завтра я опять буду в консе весь день. Заходи, если сможешь. Я постараюсь тебе рассказать, что знаю, — сказала она, садясь в машину. — Подержи балалайку… сейчас устроюсь… давай ее сюда.
Я передал ей скрипку, пакет и закрыл дверцу. Пока обходил машину, Ирина уже пристегнулась.
— Молодец, — похвалил я ее. — Ну, как говаривал первый космонавт — поехали!
…Доехали мы быстро, не переставая болтать о чем угодно, только не о нашем с Приятелем деле. Эх, заругает он меня! Ну и черт с ним.
Я проводил Ирину до подъезда, поцеловал на прощание в щечку. Она вошла в лифт, двери его закрылись — и тут только я понял, как мне жаль ее отпускать.
На обратном пути желание еще побыть с Ирой усилилось неимоверно. Стоя на перекрестке в ожидании зеленого сигнала светофора, я мысленно отчитал себя: «Ты что, старый, очумел? Вот приедешь к себе в берлогу, а там вспомнишь молодежную песню „Смело, товарищи, в руку“? В твои-то годы!»
Кстати, возвращаться домой не стоило и по гораздо более веской причине, чем психоэмоциональный дисбаланс В. Б. Мареева. Бог ведь троицу любит. Как пить дать, дома уже ждет очередная группа захвата!
И меня осенило: а соединим-ка приятное с полезным! Айда к Рюриковичу!
Как по заказу, я ехал прямехонько к нему в магазин у Среднего рынка — воистину, к рынку все дороги ведут! Даже не надо по пути звонить — через пять минут буду на месте.
Фирма, где служил менеджером по закупкам мой добрый друг Андрюха, исправно снабжала граждан телевизорами и прочими новомодными сплит-системами. Дела потихонечку шли в гору, но до собственных грузчиков в униформе и с рациями пока не дошли.
А потому я нашел Андрея взваливающим на свои могучие плечи очередную размалеванную импортными надписями громадную коробку из уже почти опустевшего кузова грузовика.
— Здорово, однако совсем! — приветствовал он меня, подавая руку и небрежно придерживая свой груз.
— Здорово, бог в помощь! — ответил я.
— Ну, ты нахал. Помогай давай!
— Меня такая коробочка раздавит в блин. Закругляйся лучше, пошли пиво пить, — поделился я с приятелем сокровенной мечтой. Правда, пока не всей.
— Ты кого хошь уговоришь, — словно после двухчасовой борьбы, сдался Андрей. — Подожди в комнате отдыха, я скоро.
И он улетел со своим, кажется, холодильником на плече.
Магазин они отделали недавно, а потому в комнате отдыха имелся, кроме новенькой четырехконфорочной плиты, лишь довольно приличный диван. Приличным диван был как по внешнему облику, так и по габаритам. Я отчего-то — видимо, гормональная буря во мне еще не утихла — преисполнился уверенности, что этот сексодром не раз уже опаляло пламя страсти.
— Сидишь? — вывел меня из задумчивости Андрей. — Ну, сиди дальше. Я сейчас в душ нырну минуты на две.
— Ныряй, — разрешил я. — Смотри воды не наглотайся, а то пиво не поместится.
— В меня? Да это же полный нонсенс! — возмутился Андрей.
— Амунсенс, — машинально поддержал я нашу дежурную шутку. — Давай-давай, шевели трусами. Пиво не ждет!
И Рюрикович исчез в душевой кабине — славно живут нынче менеджеры по закупкам!
Кстати, прозвище он себе дал, можно сказать, сам. Однажды, еще в начале нашего знакомства, я спросил, как его звать по отчеству, и Андрей, хмыкнув, ответил киноцитатой: «Рюриковичи мы!».
Нырял он, и правда, недолго. Моя российско-итальянская старушка бодро завелась, и мы помчались в ближайшую оптовку за лекарством от жажды.
Нам повезло: только что завезли свежее волжское пиво. А мы с Андреичем, будучи не слишком взыскательными ценителями благородного напитка, считаем, что свежее волжское пиво превосходит по своим тактико-техническим данным заграничное баночное.
Словом, мы стимульнули отечественного производителя ящиком пивка, вместе с ящиком погрузились в мою колымагу, и тут я задал серьезный вопрос:
— Андрей, у тебя зависнуть сегодня можно?
— Базару нет, — кивнул романтик Андрей, окончивший местный университет и московскую академию классической гитары. — Чего-чего, а площадей у меня хватает. Эх, я чувствую, мы с тобой сегодня и оттопыримся!
Вместе с женой Валей и сыном Олежкой преуспевающий коммерсант благородных кровей занимал второй этаж несколько покосившегося деревянного особняка на одной из самых центральных, — а также самых пыльных и шумных — улиц нашего почти стольного града. Комнат там насчитывалось примерно по две на каждого члена семьи — согласитесь, не слишком-то для людей с августейшими корнями.
Мы заехали в уже почти декоративные от времени ворота, разгрузились и поволокли ящик с напитком в палаты Рюриковичей. Ведшую в палаты лестницу слева украшал живописный обломок перил.
Другой достопримечательностью великокняжеского дворика был покосившийся образец деревянного зодчества: сарай, плавно переходящий в сортир. Стену малой архитектурной формы украшал роскошный лозунг, призывавший достойно встретить 175-летие восстановления генерал-губернаторства.
Несмотря на довольно ранний еще час, жена Андрея была уже дома: она работала на почте, по-моему, с пяти утра. Наследник по будним дням, как водится, воспитывался бабушками.
— О-о, какие люди! — улыбнулась она. — Вы куда столько пива натащили, а? Пушнину ставить некуда, а сдавать некому!
Надо сказать, что, по крайней мере в смысле отношения к друзьям мужа, Валентина — идеал. Приходи к ним в ночь-заполночь — мордой об стол никогда биться не будешь, Валя обязательно приветливо встретит и вкусно накормит.
— Женщина, — поднял палец свободной от груза руки Андрей, не переставая разуваться. — Сегодня великий день.
— Серьезно? И что же это за день, можно узнать?.. Валера, вон тапки стоят. Я, вообще-то, полы только что притерла, но ты лучше обуйся.
Мы прошли на кухню и принялись укладывать бутылки в холодильник.
— Сегодня два благородных дона, — Рюрикович кивнул в мою сторону, — собрались принять на грудь по паре капель пива. И если в этом доме найдется нежирное мясо, то и тебе, женщина, дозволено будет участвовать в грядущей трапезе.
— Да без меня вам, благородные доны, придется сосать одно пиво!
— Ты ошиблась! Причем два раза! Во-первых, я буду готовить мясо в пиве, а во-вторых, у нас имеется запас соленых орешков.
— Тогда я у вас пакетик реквизирую, испеку соленого печенья, — сказала Валентина, задумчиво взяв себя за крошечный подбородок.
— Видишь? — посмотрел на меня расширенными от восхищения глазами Андрей. — Общаясь с таким мудрым и добрым мужем, как я, даже эта скромная женщина растет на глазах.
Валя с притворной яростью схватила громадную жестяную кружку и замахнулась:
— Я тебе сейчас эту кружку на голову поставлю!
— Расплавится, — спокойно предупредил Андрей, закладывая в холодильник последнюю пару бутылок. — Мясо тащи, однако.
— Ну, ты тиран! — Валентина вернула кружку на место.
— Похож, похож на тиранозавра, — вставил я.
— Практически одно лицо! — с энтузиазмом согласился Рюрикович, а потом сказал мне: — Иди в зал, я сейчас мясо затею и подползу.
В зале я включил старенькую катушечную «Яузу» и поставил бардов Мищуков, а сам устроился на диване и задумался.
Братья запели с полуслова:
«…Я тогда любил говорящих „нет“…»
Задумался я сначала о деле Судакова, о том, что еще ни на шаг не продвинулся вперед. Почему? Потому что и на Приятеля полагаюсь, и не желаю откладывать жизнь на потом, — а вдруг «потом» не будет? Специфика работы. Сибаритство, вино, женщины… Когда в любой день можешь проснуться и увидеть на кровати свой хладный труп, тяжело позволить себе роскошь глубокой и длительной привязанности, — даже если не принимать во внимание цинизм, свойственный моему преклонному возрасту.
«Голосит разлука, горчит звезда,
Я давно люблю говорящих „да“»
— пели Мищуки.
Единственный на всем белом свете человек не со мной во многом по моей вине. А за все в жизни надо платить. И я плачу судьбе по счету почти спокойно, лишь изредка стискивая зубы. Я плачу судьбе сладко-жгучей памятью о плеске реки, о синих городских сумерках, о наших неистовых прощальных объятьях, об обещаниях быть вместе. Я плачу судьбе написанными, но не отправленными письмами! Я плачу судьбе сумбурной жизнью в вечном ожидании. Я плачу судьбе погибшей надеждой. И пар из моего котла уходит во многом в свисток…
«Я забыл, как звали моих подруг.
Дальнозорок, сделался близорук,
Да и ты ослепла почти, душа,
В поездах простуженных мельтеша.
Наклонюсь к стеклу, прислонюсь тесней,
Двадцать лет прошло, будто двадцать дней,
То ли мышь под пальцами, то ли ложь —
Поневоле слезное запоешь…»
Кухонная дверь отворилась, и мою начавшуюся было хандру в зародыше подавил Андрюха.
— Пойдем, махнем по жбану, пока мясо готовится, — промолвил он, переоблачаясь из делового костюма в домашний, состоявший из одних тренировочных штанов.
— Пойдем. — Я поднялся с дивана, восхищенно глядя на могучий торс хозяина. — Андрей, ты ведь здоровый лось и так, куда ты еще гирями накачиваешься? Что ты с собой делаешь?
— Не знаю, — придирчиво оценивая свой внушительный бицепс, ответил великий князь Андрей. — Пока не решил.
На кухне процесс шел полным ходом: печенье пеклось, мясо жарилось.
— Подождали бы немного, что ж без закуски, — спросила Валя, вытирая руки полотенцем.
— Благородные доны мучимы жаждой, — сурово возвестил Рюрикович. — Опять же, нам с Валерой к трудностям не привыкать. Помнишь, — обратился он ко мне, — какая летом жизнь была тяжелая? Хлеба не было. Икру мазали прямо на колбасу!
Валя рассмеялась и подсела к нам. Андрей уже разливал пенный напиток по маленьким стеклянным кружкам.
Выпили первую, немного погодя — вторую. Мясу еще оставалось около часа до готовности, печенью — полчаса. Андрей предложил:
— Пойдем, Баха сыграю. Или Бултыха…
И он сыграл нам «Чакону» Баха из сюиты ре минор для скрипки соло в переложении Сеговии для гитары. Дальше прозвучал этюд Джулиани, потом — романс «Дремлют плакучие ивы» в обработке Сергея Орехова, потом — собственная рюриковская стилизация под нечто латиноамериканское…
А потом Валя спохватилась: «Печенье!» — и юркнула на кухню.
— Валера, — спросил вдруг Андрей, машинально перебирая струны, — у тебя какие-то сложности?
— Раз на постой прошусь… Ты в гитарных кругах еще вращаешься?
— Эпизодически. А что?
— Убили Стаса Судакова. Слышал о таком?
— Нет.
— Он организовывал концерт Паваротти.
— А-а… Большие бабульки. Знаешь, кто заведует выпуском юбилейных плакатов?
— Неужто сам губернатор?
— Сынуля. Он же и по торжествам рулит. Наши ребята из охраны веселые ходят: говорят, бандиты притихли, все к празднику готовятся. Ватрушки делят.
«Ну, положим, не все еще гоблины занялись ватрушками», — подумал я, вспомнив сегодняшнюю увеселительную поездку на «ауди». Однако в эту минуту Валя крикнула из кухни:
— Эй, солист! Ты мясо солил?
— Ба-лин! — вскочил благородный дон Андрей и вихрем умчался на кухню…
…Через полчаса, отрываясь от неподражаемого мяса в пиве, мы уже внимали очередному андреевскому тосту:
— Пусть успешно пройдет юбилей и пусть нашу вице-столицу поскорей переименуют из Малых Говнищ в Большие Говнищи!
…Еще через полчаса над столом, в исполнении дуэта благородных донов, колыхалось раздольное:
«Литять у-утки… Э-эх…
Ли-и-тять у-у-утки —
При-сти-и-ту-утки…»
…Спал я сладко.
Пива хватило с избытком.