Ариозо хакера

3 fatum.com

Проснулся я с ощущением тяжести в голове и пустоты в желудке — этакое «похмелье наполовину». После того как посидишь с Пентюней часиков до двух-трех, всегда наутро тебя ждет отходняк.

Но сегодня, на удивление, голова прояснилась сразу после вялого омовения морды лица, и осталась лишь какая-то мысль, упорно метавшаяся где-то между затылком и почему-то пупком.

Я перекурил, перечитывая вчерашние наставления Приятеля и соображая, по какому из дел мне отправиться в первую очередь. Потом открыл холодильник — и вспомнил: йогурта хочу! Да и вообще, припасы на исходе — вернее, их нет вовсе.

Почему-то необходимость отложить дело о покойном Станиславе меня воодушевила — надо думать, слились в экстазе моя утренняя лень и продовольственный кризис.

Я оделся в свою старую джинсовую «робу», прикидывая, чего же мне закупить, кроме обретавшей черты реальности «Мечты», и вывалился из дверей квартиры прямо под солнечный свет набиравшего силу осеннего дня.

На улице Буревестника уже вовсю бушевало море уличной торговли. С тех пор как высочайшим указом отменили продуктовую смычку города и деревни на площади, пенсионеры и прочие малообеспеченные граждане переместились для торгово-закупочных дел на соседние улицы или же дальше, к Перекрытому рынку. А на бывшей площади Героев (ныне Двух Губернаторов) вместо КамАЗов с картошкой толклись экскаваторы: неподалеку от памятника Предсовнаркому возводили православный храм.

К счастью, с некоторых пор я могу позволить себе не толкаться в полуоптовых рядах, а закупать провизию либо на ближайших лотках, либо в «ультрабазаре» за углом.

Однако на сей раз удача слегка поморщилась: «Мечты» мне достался только один пакет — вот что значит поздно вставать! Впрочем, немецкие молкомбинаты работали исправно, а посему я легко восполнил йогуртовый пробел в персональной «продовольственной корзине». К слову, эту мою личную полиэтиленовую «корзину» в знак международной солидарности с ковыляющей по капиталистическим проселкам страной украшала почти пушкинская строфа на английском языке: «Верь, Россия вспрянет из руин!»

«Сергеевский» круглосуточный «ультрабазар» продолжил всемирную акцию спасения от голодной смерти бывшей РСФСР и лично В. Б. Мареева. В сумку полетели голландский сыр, новозеландское масло, польские мороженые овощи, японские креветки, американские сосиски, турецкий хлеб, австрийская колбаса, китайские супы… «Стоп, — сказал я себе, — не надорвись, обжора. Айда назад. Пивка в оптовке возьмем».

…Сумки приятно оттягивали руки, брюхо мурлыкало что-то хищное, и я невольно ускорил шаг, сворачивая на свою Майскую.

Ключ, дверь, еще дверь, сумки — на пол, башмаки — долой. Плюхаюсь на стул, наполняю стакашек «Мечтой» — и рассветного тона жидкость, орошая гортань, напоминает, что есть в жизни приятные мгновения…

Позавтракав, я уже основательно, со смаком побрился, принял душ, а потом «оделся свеже», не забыв приладить кобуру с верным «макаром» и сунуть в карман, как и советовал мой дальновидный Приятель, две запасные обоймы. Я посмотрел в зеркало на свое галстучно-пиджачное отражение, одобрительно кивнул двойнику и покинул родной дом; стратегически — корысти ради, тактически — волею пославшего меня Приятеля.

«Жигуль» скрипнул, заворчал и покатил, влекомый моей рукой и энергией высокооктанового бензина… Ба! Да ведь на заправку надо, старый склеротик, обругал я себя. Винпоцетин, винпоцетин и снова винпоцетин!

Попасть на заправку оказалось нетривиальной задачей, несмотря на мой изрядный водительский стаж. Как вчера верно подметил в телебеседе Набольший, приближался отопительный сезон, и коммунальщики вовсю рыли землю носом. Объезд, еще объезд!

На подступах к заправочной станции дежурили малолетки с замызганными тряпками, сшибавшие мелочь за размазывание грязи по лобовому стеклу. «В школе бы лучше так старались», — подумал я и, вставая в очередь за серо-бежевым «Вольво», крикнул в приоткрытое окошко подбегавшему мальчишке:

— Иди, иди отсюда! Сам протру!

Охламон свистнул, махнул рукой — и к моей машине со всех сторон устремились его собратья по ремеслу. Я едва успел поднять боковое стекло, как отовсюду послышалось: «тьфу!», «тьфу!», «тьфу!»…

Так я и подъехал к бензиновому роднику оплеванный. Пришлось спешно протирать машину под ухмылки и гудки водителей ближайших авто. Ладно, переживем! Зато теперь бак полон, можно двигать в «Юпитер».

Мой «жигуль» снова покатил по узеньким улочкам исторического центра, и через пятнадцать минут я уже привычно поднимался по лестнице на второй этаж.

В «Юпитере» меня знают не первый год. Я у них почетный клиент, беру самую крутизну, хотя и привередлив страшно. Когда-то мы подхалтуривали перепродажей техники вместе с Генкой Плотниковым, нынешним генеральным директором.

Став главой процветающей корпорации, Генка, на удивление, не забыл нашей с ним старой дружбы, и его секретарша не задерживает меня в приемной.

Вот и сегодня его Елена прекрасная полыхнула в меня своей улыбкой, ответив на мое приветствие, после чего сообщила:

— Геннадий Алексеевич у себя. Заходите, пожалуйста, Валерий Борисович!

Я отворил дубовую, кажется, дверь со стильной ручкой под старинное золото и шагнул пред светло-серые Генкины очи.

— Привет, Геныч!

— А-а, здорово, Валера. Проходи. По делу? — Геннадий поднялся из-за стола и шагнул мне навстречу.

— Естественно. — Я пожал его хилую ладонь. — Бэк хочу поменять.

— О-о, это ты неудачно зашел. На складе одни четырехсотые, машину ждем не раньше субботы, ты же знаешь.

— Ну, на четырехсотом только кактусы растить, у самого такой стоит. А чего это напряг такой?

— Борисыч, ты меня удивляешь. Зима близко! Землю роют, кабели повреждают — раз, все греются электричеством — два. Результат — перебои в электросети. Вот и метет народ бэки подчистую… Да ты не горюй, на той неделе заходи — весь ассортимент тебе предложим. Давай кофейку?

— Спасибо, — вздохнул я. — Спешу.

— Да ладно тебе!.. — улыбнулся он и нажал кнопку интеркома: — Леночка, сотвори нам кофейку, пожалуйста.

Мы расположились на монументальном диване, и почти сразу же очаровашка Елена принесла ароматнейший кофе.

— Гена, ты что уставший такой? — спросил я, глядя на заметную даже из-за его очков синеву под глазами.

— Перетопчемся, — сморщил он свой нос и отхлебнул из полупрозрачной чашечки. — В столице нас кинули на гвозди, теперь отряхиваемся. Да еще жена с этой дачей долбаной запилила совсем. С работы — на стройку, со стройки — на работу. Замотался вконец с этой Пидорасловкой.

— Гена, я тебя умоляю! До твоих поездок это была просто Расловка!

Генка хохотнул и, поправляя очки посредством сморщивания носа, принялся рассказывать, как идут дела в «Юпитере». Дела шли неплохо: корпорация расширялась, обороты росли.

Мы потрепались еще немного и расстались, довольные друг другом, несмотря на облом с моим несчастным бэком. «Собственно говоря, пока не горит, — думал я, открывая дверцу машины и забираясь на сиденье. — Шут с ним, с этим бэком. Авось, в любви повезет… Впрочем, пока надо исполнять следующее приятельское ЦУ: ловить Сапсаныча».

Итак — вперед, за хищной птицей!

Где они теперь водятся, сапсаны? Это ведь, по-моему, какая-то разновидность сокола? При слове «сапсан» мне почему-то представлялись бескрайние степи, коротконогие скакуны и желтоглазые птицы на перчатках у желтолицых наездников — то есть явный Восток. Тем более странно, что искать мне предстояло в окрестностях «Запада»…

К счастью, сам клуб находился не слишком далеко от центра, зато буквально в двух шагах от взятой под чью-то недобрую опеку и потому опустевшей — надеюсь, на время — заводи Судаковых. Предполагаемое гнездовье Сапсаныча с виду тоже пустовало; мне удалось без труда припарковаться перед стареньким трехэтажным зданием.

На подходе к низенькому крыльцу я заметил две потрепанные непогодой афишки, гласившие, что каждую среду здесь имеют место быть вечера «Кому за 30», а каждый четверг — «Кому за 50».

Не без труда отворив тяжелую деревянную дверь на здоровенной пружине, я проник в этот клуб одиноких сердец, даже не удостоившись внимания довольно еще средних лет вахтерши, сидевшей за мутноватым окошком. Судя по тому что вязала она, кажется, детскую шапочку, можно было заключить: вечера отдыха для людей солидного возраста сия хранительница врат на запад не посещает.

Решив не отвлекать вахтершу от ее занятия, я принялся изучать объявления, украшавшие обширную доску на правой стене холла. Спустя пару минут стало ясно, что известный экстрасенс Заболтушный берет со своих клиентов плату только при условии полного излечения от геморроя и перхоти, а самодеятельные рок-группы репетируют на третьем этаже ежедневно в порядке живой очереди.

Пребывая в некоторых сомнениях по поводу истинности особенно последнего объявления (уж больно тихо было в пустынном клубе), я поднялся на второй этаж. Тут откуда-то сверху коротко взвизгнула гитара, и на третий этаж я поднялся уже без лишних сомнений, ведомый тихим пением флейты.

Посреди довольно обширного зрительного зала сидела стайка долговязых девчушек, уставившихся на еще более долговязого тощего парня, который стоял в дальнем углу сцены и с закрытыми глазами насвистывал на блок-флейте нечто довольно тоскливое. В ближнем углу сцены, свесив ноги, беседовали трое парней. У двоих на коленях покоились гитары, а у третьего — тетрадка, в которой он, не прерывая разговора, что-то строчил.

Я подошел к слушательницам и тихонько спросил:

— Девушки, где тут Сапсаныча можно увидеть?

Девушки, как по команде, разом повернули ко мне свои совсем еще юные, но жутко серьезные мордашки. У каждой на лбу красовалась косичка из разноцветных ниток, что еще больше усиливало их воинственно-бунтарский вид. Было же как-то в Китае восстание Красных повязок? А это, видимо, революция Разноцветных косичек.

— Вон он, интервью берет, — снисходительно объяснила одна из поклонниц блок-флейты, зябко поведя плечами. — Только вы подождите немного, он сейчас тоже должен сыграть…

Я послушно подсел к девчонкам. Действительно, весьма скоро долговязый флейтист утомился, после чего интервьюер вместе с интервьюируемыми поднялись на ноги. Сапсаныч засунул в какую-то драную котомку свою тетрадку и обратился к подошедшему солисту:

— Баня, дал бы подудеть, что ли!

«Оказывается, таким изможденным солиста сделала безграничная любовь к парной», — подумал я. Между тем Сапсаныч взял в руки флейту и заиграл — в отличие от своего предшественника, глядя прямо на нас.

Я не очень разбираюсь в этом инструменте, но, по моему, играл он скорее вдохновенно, чем умело. Больше, чем игра, меня поразило открытое и доброе лицо «пернатого хищника». Мне, знаете ли, довольно часто приходится видеть прямо противоположную категорию лиц…

Но вот он опустил флейту, и одна из моих соседок вздохнула:

— Нет, зря он на радио свинтил…

Я встал со своего места, но не успел сделать в сторону сцены и трех шагов: радиожурналист подошел ко мне сам.

— Здравствуйте, вы ко мне? — широко улыбнулся он, протягивая большую ладонь.

— Здравствуйте, — слегка кивнул я, отвечая на неожиданно крепкое рукопожатие, по моим понятиям, не вязавшееся с его хипповатой внешностью: недолатанные джинсы, жилетка, кожаный шнурок на шее, такой же — на лбу; заметная только вблизи светло-русая бородка… — Если вы — Сапсаныч, то к вам.

— Ко мне, — подтвердил он. — А по какому делу, можно узнать?

— Разумеется, только, если не вы не против, наедине. Хорошо?

Юноша кивнул, сходил за своей сумкой, набросил на плечи укороченную солдатскую шинель без погон, и мы покинули зрительный зал. Нам в спину заиграли гитары.

В коридоре я представился, объяснив, что меня интересует все, касающееся Стаса Судакова.

— Святое дело, — вздохнул он. — Славный был парень… Я в вашем распоряжении, Валерий Борисович. Где будем разговаривать? Может, кофе выпьем? Тут напротив харчевня.

— Не возражаю, — согласился я. — Кстати, позвольте узнать, как вас все-таки зовут? Уважаю псевдонимы, но…

— Да все просто на самом деле. — Он поднял бровь и поправил висевшую на плече котомку — ни дать ни взять молодой ветеран «той единственной гражданской». — У меня классическое имя-отчество — Сан Саныч. Дальше понятно. А в околомузыкальной среде псевдоним закрепляет, если можно так выразиться, «клановую принадлежность». Я пишу в основном о местном роке, веду передачу на «Радио-А», и мне это необходимо. Да и люблю я это дело…

— Спасибо за разъяснение, — сказал я, вторично вступая в схватку с врагами Запада — то есть, прошу прощения, с вратами «Запада». — Признаться, ваш псевдоним меня слегка озадачил. Во внешности у вас, Александр, уж извините, ничего хищного нет.

— У меня братец есть, вот тот — хищнюга, — сообщил молодой сотрудник «Радио-А». — Давайте по переходу — вон она, харчевня наша…

Мы воспользовались подземным переходом и вышли почти к самому крыльцу «харчевни» традиционного для советских времен «аквариумного» дизайна.

За стеклянными стенами стоял довольно приятный запах снеди, играла негромкая и почему-то знакомая музыка. Следуя за уверенно планировавшим к прилавку миролюбивым хищником из числа сапсанов, я напрягся — и вспомнил.

— Саша, это случайно не «Юрайя Хип»?..

Александр даже обернулся, и я понял, что вырос в глазах юноши метра на два с половиной.

— Да, «День рождения волшебника». Уважаете?

— Когда-то ночи напролет слушал. А разве теперь их не забыли?

— Классика бессмертна, — склонил голову Саша, застыв на мгновение. Я случайно глянул в его раскрытый бумажник и понял, отчего в обеденный час он собирается довольствоваться кофе. Не годится, мой юный друг!

— Саша, разговор у нас с вами будет долгий. Давайте пообедаем как следует?

— Конечно, пообедайте! — поддержала меня бойкая тетка за прилавком. — Супчик грибной только что сварился, пельмени сибирские у нас все хвалят. А? Давайте, молодые люди!

— Валерий Борисович… — начал было Саша, но я не дал ему проявить скромность, и мы заказали полный обед.

Обед, как говорится, прошел в теплой, дружественной обстановке полного взаимопонимания. Александр сам заговорил о покойном:

— Стас молодец был, хоть и работал в основном с попсовиками. Крутился, как пчелка в колесе. Не жался никогда, имел свое мнение. Мне помогал часто, особенно с интервью. Помните, Киркоров в Краснобойцовск приезжал? Я тогда совсем на мели сидел, Наташку с Глебом на хлебе держал. А Стаська меня подвел к Филу в нужный момент, я и треснул в «Наших вестях» статью на полполосы — с тех пор так там и подкармливаюсь, признали… — Парень, явно охваченный воспоминаниями, опустил голову и ловко подцепил с тарелки последнюю дольку помидора.

— А где вы познакомились?

— Да здесь и познакомились — я имею в виду, в клубе. Мы тогда оба Чижа заманивали, но очень хорошо потом договорились: он и в цирке отыграл, и в рок-клубе, как раз на вторую годовщину.

Принесли первое. Я подождал, пока наша хозяйка расставит дымящиеся тарелки с аппетитным варевом и удалится, после чего задал этот дурацкий вечный вопрос:

— Как вы думаете, Саша, у него были враги?

Он ответил сразу и с нескрываемой горечью:

— Да у кого их нет? А Стас еще и человеком оставался — чуть ли не единственным в их гадюшнике. Удивительно, как ему удавалось вертеться и не скурвиться. Наверное, кому-то был нужен, а теперь решили, что без него обойдутся.

Некоторое время мы молча поглощали горячий острый суп, хрустя крупно порезанной вешенкой. Саша ел красиво и аккуратно; впрочем, не оставалось сомнений, что сытно обедать ему приходится отнюдь не каждый день, — знаю я эти «гонорары» у наших «первопечатников». Мне, по совести говоря, тоже давненько не случалось отведать горяченького — то некогда, то ленюсь…

— И все-таки, Александр, — вернулся я к своим баранам (они же — волки, они же — гады ползучие), — можете назвать кого-то конкретно?

— Скорее нет, чем да, — ответил он, опуская ложку в опустевшую тарелку. — Я не сыщик, прошу прощения… Появлялся с ним однажды такой поплавок здоровенный с парой шкафообразных. Ухмылка у него была мерзкая, высокомерная — терпеть ненавижу! Про таких говорят: лыбу давит…

Подоспело второе. Пельмени составили достойную конкуренцию грибному супчику, и мне стоило немалых трудов оторваться от кушанья ради продолжения нашей беседы.

— А что, Станислав всегда один с вами встречался? Больше неприятных типов рядом с ним не замечалось?

— Очень даже замечалось, — пережевывая очередной пельмень, ответствовал мой сотрапезник. — Просто потом Стас сам о нем говорил, и так получилось, что сразу после этого разговора случилось одно забавное событие…

— Ну-ка, ну-ка, — поощрил я своего собеседника. — Что за случай?

— Мы летом выбирались к друзьям из универа на раскопки. Там был кое-кто из местных бардов, системные ребятки подгребли с рок-тусовки, и мы с семьями рванули на выходные. Вечером, натурально, почумились, а на рассвете просыпаюсь, вылезаю из палатки и вижу — Стас уже встал, первую сигарету тянет. Я подхожу. Стоим, курим на берегу — лагерь свой археологи у озера сотворили. Над водой туман — периной, тишь — до звона. И вдруг откуда-то с дальнего берега пробивается сквозь туман женский голос: «Ва-анька-а! Коров гони…. твою ма-ать!» И эхо: «… твою ма-а…» Откуда-то из другого места доносится: «Чо-о-о?!» — «Ко-ро-вы, рыба-ак…ный!» — «На… я их вида-а-ал!» — «… ты сраный, придешь…., убью!»

Я живо представил нарисованную Сашей картину и не смог удержаться от смеха — хорошо еще не подавился. А потом мой собеседник продолжил:

— Вот тогда-то Стас и сказал, кивнув на туманную гладь: «Лучше материться на всю ивановскую, чем вежливо улыбаться и сжирать с порохами, как мои „поплавки“…». «Какие?» — спрашиваю. «Да ты видел, заходил в клуб один сальный пузырь со своими брюхохранителями… черт, такое утро одна мысль о нем испоганила».

— Имена? — с надеждой заглянул я в Сашины глаза, еще подернутые пеленой воспоминаний.

— Нет, — он покачал головой, комкая бумажную салфетку. — Предпочитаю не замечать того, чего не в силах изменить.

«Мудро, юноша», — мысленно одобрил я и решил продолжить «интервью».

…Когда мы закурили и приступили к кофе, я уже многое знал и об Александре, и о покойном Станиславе, причем оба мне нравились все больше.

— Разрешите и мне задать один вопрос, Валерий Борисович?

Я кивнул.

— Вы считаете, что его убили?

— Не исключено, — уклончиво ответил я.

— Понятно, — кивнул он. — Что-то конкретное?

— Нет, — покачал головой я, незаметно для себя перенимая его привычку сопровождать реплики движениями в шейном отделе позвоночника. — Пока только сомнение в официальной причине смерти: упал под трактор и замерз… шутка.

— Да, такая вот грустная шутка, — заметил Саша.

После обеда я подвез Александра до Среднего рынка, искренне поблагодарил за беседу, и мы расстались, обменявшись координатами. Он вскочил в троллейбус и укатил в свою редакцию, а я нырнул в толпу, гомонившую на подступах к зданию рынка.

Хризантем сегодня, на мое счастье, было много. Я выбрал самые крупные и свежие, так что букет из семи штук пришлось нести обеими руками.

Уложив белых красавиц на заднее сиденье, я проехал еще квартал и нашел местечко рядом с серым «кирпичом» компании «Российский колос».

Здесь работала Надежда Разнощекова.

Работала она у здешнего президента (или председателя правления? не знаю) личным… мн-э-э… секретарем. В свое время она пришла к нам в «ящик» бухгалтером, молниеносно, не успев еще заочно проучиться в экономическом и двух лет, взлетела до заместителя главбуха. Злые языки… впрочем, не станем мыть кости свободной молодой стройной женщине, к тому же натуральной (!) блондинке, думал я, поднимаясь по лестнице. Частная сексуальная жизнь — это свято. Я когда-то ей помог, она… мн-э-э… в долгу не осталась. Считаемся друзьями…

Отягощенный букетом и размышлениями о былом, я прошел бы мимо своей цели, если бы не услышал насмешливый голос:

— Здравствуй, Валера! И кто же счастливица, которой ты несешь столь роскошные цветы?

IF желаете ненависти GOTO 3.1

IF желаете любви GOTO 3.2

Enter your choice…