Рано или поздно любая хард-метал-группа выпускает сборник лирических песен или баллад. АРИЯ занялась этим дамоугодным делом скорее поздно, чем рано, — пираты давно уже составили свои альбомы и успешно их продавали, то и дело нещадно перевирая названия песен. Баллад в классическом понимании у «арийцев» набиралось не много, потому в «2000 и одну песню» вошли их главные «слезные» хиты и упражнения на вечную тему любого творчества «я да ты, да мы с тобою»… Но совсем без новых песен компакт выпускать было все-таки неудобно. «Подумаешь, — сказали бы фанаты, — перепели старье, и радуются!» И требуемые народом свежайшие ду-шезавлекательные медляки выдал Сергей Терентьев. Вполне возможно, что достал он их откуда-нибудь с заветной полочки, из заветной баночки или даже из спичечного коробка. Вполне возможно, что раньше эти песни были какими-нибудь «молотиловками» или «крушиловками». Процесс довольно быстрого превращения различных быстряков в медляки или, наоборот, медляков в быстряки с ветряками неоднократно описывался на страницах различных журналов и книг, посвященных рок-музыке, и он свидетельствует об одном: у рокеров Ничего никогда не пропадает, у них в цеху хорошими темпами развивается безотходное производство.
Холстинин в процессе нашего с Терентьевым хороводовождения вокруг сюжетов для песен чему-то все время улыбался. Вообще-то, его улыбка всегда обещает в жизни нечто сногсшибательное. Когда, например, тебя сшибает с ног какая-нибудь гадость на скейтборде, и ты лежишь потом этакой яичницей на асфальте, пытаясь сообразить, жива ты или уже нет. А гадость, проехавшая по твоим костям, уже веселится наверху горы.
— Вот что, ребята, где-то читал я… — начал Петрович, гипнотизируя нас взглядом зеленых глаз, как это делает опытный удав с неопытными кроликами, — любовь…туда-сюда…страдания, герой остается один, но ему удается отделаться от душевной боли, навечно навесить ее камнем на сердце бывшей подруге…
Такая передача боли эстафетой давно не давала «арийскому» гитаристу покоя…
(музыка С.Терентьева)
Читался Терей и Холстом в автобусе по пути на Байк-шоу, в гости к Хирургу, предводителю московских «Ночных волков».
ПОСЛЕДНИЙ ТРОФЕЙ
Одно лишь желанье
Стать холодней, нем камень,
Быстрее, чем ветер…
А ветер догнать нельзя.
Как павшая крепость,
Дом мой в лучах рассвета —
Проиграна битва,
Ее проиграл не я!
Эта боль —
Tвой трофей, а не мой,
Эта боль —
На всю жизнь, навсегда,
Твой черед
Ощутить, испытать эту боль,
Принимай последний мой дар!
Ритмичная осень
Дождями все беды косит,
Не сбиться бы с ритма
По дороге в новый день!
Там, солнцем пронизан,
Брошу любви свой вызов,
В другом измеренье
Ты вновь ответишь мне…
Эта боль —
Твои трофей, а не мои…
Одно лишь желанье —
Стать холодней, чем камень,
Быстрее, чем ветер,
А ветер догнать нельзя!
Пусть будет, что будет,
Здесь нет беспристрастных судей,
Проиграна битва,
Ее проиграл не я…
- Что-то тебя на двусмысленности потянуло, — сказал мне по поводу этого варианта человек по кличке Брат Брюс, прозванный так из-за своего внешнего сходства с вокалистом IRON MAIDEN, — о каком таком последнем даре поет, торжествуя, твой герой в припеве? Он ее СПИД'ом, что ли, наградил? Сифилисом? Дескать, я пошел, а ты страдай, лечись и помни? Идея, конечно, неплохая, но Кипелов не панк, чтоб такие песни петь… Да и панка полноценного здесь не получается, матерка и грязи не хватает.
Брат Брюс всю свою сознательную жизнь — а жил он на земле уже 35 лет — был провокатором-любителем. Доступ к Интернету дал новый стимул для развития его провокационного таланта: он часами бродил по виртуальным просторам, ругался на открывающуюся его взору всемирную информационную помойку и под разными никами захаживал во множество чатов. Посетив несколько сайтов металлических групп и пообщавшись с тамошними обитателями, Брат Брюс долго чесал в затылке, прежде чем изречь: «Не понимаю, как вы для них пишите… Почти везде одно «э-э», «ы-ы», «по пиву» да «по бабам». Можно на любом варварском наречии для них бацать, все равно поросячий визг стоять будет, главное — чтобы ваш Кипелыч рот раскрывал и героические позы принимал… А с юмором у ваших подопечных вообще засада… Чуть что — сразу или на х. или в морду. Нация вырожденцев». Обижаться на Брюса и доказывать, что не все такие, как он думает, было бесполезно. Двойник Диккинсона вошел в раж: «Зарабатывать деньги на недоумках нечестно, — перешел он на соль первой октавы, — вы ж не попса какая-нибудь, вы ж взрослые люди! Посмотрите на себя со стороны! На себя посмотри!».
Пришлось украдкой взглянуть в зеркало — действительно, ничего хорошего я там не увидела. Все те же джинсы, все тот же свитер, рыжий хаер, бледная физиономия человека-совы, ведущего в основном ночной образ жизни, Тетка «меж времен и лиц». Кошмарный ненавистный курносый нос. От папы достался. Краситься толком не умею, модное шмотье пропадает в бутиках без меня. Юмор какой-то сомнительный, дикция ни к черту, у ног — собака не породистая. Руки-крюки — вся техника ломается только при одном моем приближении. Солидности — ноль, и еще раз ноль.
«Ненавижу я тебя, Пушкина, — бросила я своему отражению, но Брюсу сказала: злой ты, дядя, бешеный. Ну не удались мы — что ж, стреляться теперь? Людей обижать не надо, в них порох-то еще не отсырел!» Брюс выразительно покрутил пальцем у виска и скрылся. С тех пор я видела его имя один раз — на форуме сайта Маврика, где он высказывался по поводу религии. Правит всем Высший Абсолют. А земляне у Высшего Абсолюта вроде как дрессированные обезьянки… Xion! — и нет дрессированных обезьянок. Нет землян. Нет моего курносого носа. И деревни Суконники, откуда наш пушкинский род пошел. Высказывание Брюса из форума быстро убрали.
БОЛЬ
Играю без правил,
Сегодняшним днем отравлен,
Из пепла пытаюсь
Воскресить наш прошлый день.
Вчерашние ласки —
Так ли они опасны?
Вчерашние клятвы —
Последний выстрел в тень.
В кипящую реку
Срываюсь опять с разбега,
Но дважды не вступишь
В один и тот же поток.
Я понял,
Но поздно —
Ты все приняла серьезно,
Я слое утешенья,
Увы, найти не смог…
Одно лишь желанье —
Стать холодней, чем камень,
Быстрее, чем ветер,
А ветер догнать нельзя!
Не знаю, что будет,
Кто завтра тебя разбудит,
Но в следующей жизни
Ты вновь найдешь меня.
Вечер. Захотелось подпустить немного своего любимого, призрачно-мистического. Вспомнился отчаявшийся Христос из черного мрамора, застывший в нише кирпичной стены Донского монастыря. Желтые листья, красно-бурый камень, чернота одеяния Спасителя, который, в какой бы точке ты ни стоял, внимательно следит за тобой. Если возникнет желание познакомиться с ним поближе, войдите на территорию монастыря, пройдите немного вперед и сверните направо, мимо надгробий старых масонов… За вами может увязаться занудливый охранник, не давая подойти к Христу, со стороны жилых помещений к вам могут направиться черными антирок-н-ролльными воронами чересчур бдительные обитатели келий. «Хватать! Чужих не пускать!» Раньше наша компания приходила сюда запросто, за монастырскими стенами царила удивительная тишина, словно кто-то действительно Всемогущий и Заботливый вырезал кусочек этого мира из общего полотна и давал входящим и вписывающимся в него возможность насладиться покоем… Мы шли к всепонимающему Христу в нише, мимо тяжелых каменных саркофагов со всевидящим оком на крышках, заодно заходили и в часовенку, где сидел другой, тоже черномраморный, Christ, разведя в изумлении руки… Та скульптура Антокольского называлась, кажется, «Христос в пустыне».
— А не скажете ли Вы, — очень вежливо обратилась я к местному монаху, уже полчаса бубнившему, что во время службы посторонним находиться на территории монастыря запрещено, — а не скажете ли Вы, куда перевезли скульптуры Антокольского из этой…
- Не знаю я никакого вашего Антокольского, — оборвал меня на полуслове монах, зыркнув глазом, — а находиться посторонним на территории во время… и т. д., и т. п.
«Рост количества монастырей и церквей в наши дни, — примерно так писал умнейший человек прошлого француз Виктор Гюго в романе «Отверженные», — свидетельствует лишь об упадке государства». Да с цитатником Гюго к нашим властям не подъедешь…
Когда неулыбчивый монах не дал мне посмотреть в глаза печального Иисуса, я еще раз пожалела, что не наделена способностью ни испепелять взглядом, ни проходить сквозь камни…
Судя по тому, что происходит на родных просторах и в головах наших государственных управителей в отношении религии, очень скоро на Руси будет введено принудительное или насильственное крещение… Как некогда, в конце X века, князь Владимир загонял киевлян в Днепр, а потом послал Добрыню в Новгород приводить к истинной вере язычников-новгородцев «огнем и мечом». «Огня и меча» в наши дни в прямом смысле может и не быть, но черные списки нехристей, не постящихся, как наипервейшие госчиновники, стукачество на не выказывающих должного почтения к ликам и благостным лицам священнослужителей, решающих политические и государственные проблемы (а ведь церковь законом отделена от государства!), освящающих депутатские бани и пр., - войдут в обиход и станут неотъемлемой частью напряженной жизни россиян XXI века.
Нет, не найти нам золотой середины — чтоб не шарахаться от одной крайности в другую: сначала взрывать храмы, расстреливать священников, а потом с помпой и под истошные вопли неофанатиков строить новые, холодные дома Бога, вместо больниц, приютов и библиотек… Отличный, между прочим, сюжет для очередной фантазии. Надо бы подумать.
(…Последняя моя попытка свидеться 19 февраля 2002 года со стоящим в нише странным Спасителем закончилась неудачей: всю территорию Донского монастыря перегородили металлическими заборчиками с угрожающими табличками «Проход запрещен». Охранники, выслушав мою просьбу пропустить к Христу, терпеливо объясняли: «Не положено. Говорят, когда снег растает… Когда весна наступит. Сейчас никак нельзя. И фотографировать нельзя. Только с разрешения Наместника». — «Да мне бы на минуточку», — вяло продолжала я терроризировать стражей монастырского покоя, краем глаза наблюдая за двумя смешливыми монашками… Трое теток с. бесноватыми глазами носились от одной церковной лавки к другой, вырывая друг у друга из рук какую-то бумажную иконку. Кусты монастырских роз, укутанные по случаю зимы мешковиной, напоминали расставленные в некоем тайном порядке чьи-то отрубленные головы… Как поступила бы я, окажись на месте Отца-Наместника? Если бы вот так приперлась ко мне какая-нибудь обуреваемая сомнительными идеями обнародовать любимую скульптуру дамочка? «Конечно, конечно… — сказа-га бы я и не думая ставить всякие перегородки-загородки на монастырских тропах, — проходите, дочь моя! Запечатлевайте образ Спасителя нашего, донесите его до страждущих этого дивного света! Да снизойдет на них благодать…» (или что-то в этом роде, за правильность выбранной лексики не ручаюсь, но настроение должно быть именно таким). Вот если скажет так священник, тогда можно считать, что он отработал свое звание «ловца душ человеческих». В противном случае — считайте, что десяток-другой душ возможных истинно поверивших он отпугнул от Храма и дела своего.)
Очередной вариант текста:
КОЛЫБЕЛЬНАЯ
Неясные тени
Сети плетут на стенах,
И ты постепенно
Превратишься в тень сама.
Все вечные страхи
Станут никчемным прахом,
Вчерашние слезы
Смахнет ночная тьма.
Засыпай (ara,вот оно!)
На руках у меня засыпай,
Без обид и стыда
Засыпай!
Под шаманство дождя
Засыпай…
Я уиду,
(Но) чуть позже… прощай!
Легка и свободна,
Ты делаешь что угодно,
Проходишь сквозь камни
К тому, кто так любим.
Бросаешь всем вызов,
Но вызов тоской пронизан,
Крик тени неслышен,
Смех тени неуловим!
А новый день снова
Солнце мешает с болью,
И жить снова страшно,
Еще страшней умереть…
Твой сон — твоя крепость,
Ночь красит черным небо,
Ты ждешь, чтобы тени
Смели на стенах сеть…
Вполне осборновский вариант по духу, особенно если перевести на английский.
«Жить снова страшно, еще страшней умереть» — в несколько измененном виде эта строчка перекочует в другую терентьевскую песню. Я воспроизвела слова одной милой девушки, испуганной взрывами домов в Москве и несколько дней спавшей в парке на лавочке.
Почему все-таки одна строчка может кочевать из текста в текст? Да потому, что, если идея или образ хороши, но они не проходят музыкантскую «цензуру», их жалко, и хочется куда-нибудь пристроить. Так никто не делает? На здоровье, пусть не делает. У меня один из дедов одно время был крепким хозяином, середняком. У него ничего в хозяйстве не пропадало, видимо это дедушкины гены не дают мне бросать ценные мысли на ветер.
(уже ближе к окончательному варианту)
От края до края
Небо в грозе сгорает,
И в нем исчезают
И надежды, и мечты…
Ни пепла, ни дыма,
Печалью невыносимой
Душа захлебнется
С наступленьем темноты.
Никто не заметит,
Как быстро наступит лето,
Как белое войско
Вновь отправит к нам зима.
А жизнь все короне,
И все беспощадней ночи,
И тени с рассветом
Похищают имена.
Хозяин Вселенной,
Дай мне разрушить стену!
Ее ты построил
Между миром всем и мной,
Стою на дороге,
Один в грозовом потоке,
Изранен грозою,
Рожденный вновь грозой…
Вот где собака, т. е. пес, т. е. Горец зарыт! Представляю старика Кипелыча, объятого сотней светящихся белым змеек на фоне грозового неба, с развевающимися волосами, с безумным взором. Вот он, став Бессмертным, поднимает вверх руки, туда, куда имеет обыкновение на скоростном лифте подниматься Хозяин (он же Мастер) Вселенной. Молнии — удар за ударом, жало небесного огня уходит в землю у самых валеркиных ног, и вот вокалист растет, растет, пропитанный дивным живительным электричеством, и заполняет собой все поднебесье.
Н-да, красиво, но не прошло!
(слюнявый)
В нем появляется еще один уже хорошо узнаваемый фанатами фрагмент окончательной версии.
Люблю больше жизни
Голос такой капризный,
Люблю смех твой громкий
И всезнающий твой взгляд.
Когда засыпаешь —
Ангел к тебе слетает,
Смахнет твои слезы,
И домой летит назад.
Во сне хитрый демон
Может пройти сквозь стены,
Дыханье у спящих
Он умеет похищать,
Бояться не надо,
Моя душа будет рядом,
Твои сновиденья
До рассвета охранять.
Твой крест я на плечи
Взял бы, но я не вечен,
Исчезну я первым,
Стану гостем тишины.
Но там, во Вселенной,
Встретимся непременно,
В другом измеренье
Разгадаем наши сны.
Получился романс стареющего джентльмена, спетый его нимфетке Лолите. Джентльмен прекрасно понимает, что отправится на тот свет раньше своей возлюбленной, ибо анализы его неудовлетворительны, лейкоцитоз повышен, белок в моче, электрокардиограмма ужаснула домашнего доктора… Возможна злокачественная опухоль за мозжечком, неоперабельная.
«Дыханье у спящих…» — у Стивена Кинга есть рассказ, впоследствии экранизированный, из серии детских кошмаров. В комнате маленькой девочки, за стеной, живет дрянной упыренок, который после полуночи выбирается из своей норы и крадет у спящей малютки дыхание. Родители думают, что этим богопротивным делом занимается кот тигровой масти, и пытаются усыпить котяру. Животное чудом убегает из клетки смертников в ветлечебнице и успевает как раз вовремя: обнаглевший упыренок вот-вот отправит на тот свет спящего ангелочка. Естественно, происходит смертельная схватка, в которой принимает участие даже «вертушка» с поставленной на нее пластинкой (Стивен Кинг, как известно, большой любитель рок-н-ролла). Упыренок размазан героическим котом по стенам, все счастливы. Но вот глаза у кота-спасителя мне что-то категорически не понравились: глумливые какие-то, с явным подвохом… Недосказанность висела в воздухе, отчаянно хотелось второй серии, но ее не последовало: видимо, снимавшийся в фильме кот просто перебрал валерьянки.
Из всего вышенаписанного постепенно складывался окончательный вариант, ставший, к нашему удивлению, хитом. Процесс изготовления окончательной версии «Рая» можно проиллюстрировать цитатой из классической оперетты «Нищий студент»: «Берем полкружки красного, берем полкружки белого, взбалтываем, пьем… Красное ударяет в голову, белое ударяет в ноги, а когда они встречаются, то не знают, куда кому идти… Так мы остаемся трезвыми…».
Мучаясь над припевом и заметая на обшарпанный совок для мусора кучи разорванных на мелкие клочки бумажек с карандашными каракулями, я сочинила еще один вариант, специально чтобы прочитать его Холсту.
Петровичу очень нравились выражения, подсмотренные в одной 13 песен Яна Андерсона из группы JETHRO TULL, — «святая невинность» и «святая простота» с альбома 1991 года «Всплытие зубатки».
Она повернулась и взглянула на меня,
Эта святая невинность,
А в ее чистом взгляде — выражение вечной печали.
На мгновенье она задержала свою маленькую руку на моем колене,
Я притормозил.
Она вышла из машины и зашагала прочь.
Странная штука — мудрость одиночества,
Странная штука — очарование юности.
А теперь ты уходишь. Святая невинность.
Сметала я, значит, кусочки бумаги в могильные холмики и напевала себе под нос:
От края до края
Небо в грозе сгорает,
В огне исчезают
И надежды, и мечты.
Одна на дороге
Идешь в грозовом потоке,
Совсем не боишься
Наступления темноты!
Легка и свободна,
Ты делаешь что угодно,
Святая невинность,
И святая простота.
В любовную реку
Бросаюсь я сам с разбега,
И сам понимаю,
Что бросаюсь не туда.
Наступит ли завтра?
Думать об этом не надо!
С рассветом — наступит…
Этот мир устроен так:
От края до края
Небо в грозе сгорает,
Следа не оставит
В нем святая простота…
Святая простота, или сама невинность, довольно легко трансформируется в богохульствующую стерву, стреляющую сигареты и деньги на пиво. Таков неумолимый закон человеческой природы.
Ну, а Холста я с удовольствием сняла бы в короткометражном фильме по песне Яна Андерсона. И ехал бы наш Петрович по дороге в своем «Москвиче» цвета морской волны (иных марок машин он пока не признает, отличаясь в своих автомобильных пристрастиях от прочих «арийцев»), ехал бы на какой-нибудь рок-фестиваль типа «Нашествия», и села бы к нему в авто какая-нибудь милая девушка в белой блузке…
А потом (замедленная съемка) вышла бы из автомобиля и встала на обочине, насквозь пробиваемая лучами заходящего солнца…
Качали мы, качали терин шедевр и так и этак, убаюкивали, и сами не заметили, как в припеве оказался «потерянный рай». Вроде ткнули с Кипеловым пальцем в пустое небо, а угодили в сердце солнца…
Тема потерянного рая через некоторое время вдруг оказалась очень популярной и у попсовиков. Может, конечно, я страдаю манией величия, но зазвучала она после рождения «арийской» песни. Меня не оставляет ощущение, что они постоянно подсматривают в замочную скважину дверцы в стене, разделяющей поп- и рок-мирки. После нашего «Короля дороги» и диппепловской «Звезды Хайвея» у певца Валерия Меладзе появилась «Королева автострады»: о крутой девахе, красящей губы черной помадой и призраком гоняющейся по шоссе.
Вот о рае, потерянном в районе снегов Килиманджаро, запел Фил Киркоров (какая-то то ли темная, то ли белая богиня охмуряет в этой песне героя), и какой-то успешно клонированный менеджментом мальчуково-девчачий коллектив сбацал нечто весьма танцевально-эротическое на эту же тему.
Действительно ли потерянный рай находится там, где неба кончается край, как постановили мы? Если посмотреть на решение этого трудного географического вопроса глазами древних китайцев, то получится, что он размещается где-то в Центральной Азии и представляет собой сад, населенный драконами мудрости… Там, в этом саду, есть и озеро драконов, из которого берут свое начало четыре главные реки мира — Оке, Инд, Ганг и Нил (я попробовала себе вообразить этот речной узел, и не смогла, китаянка из меня никакая получилась).
На самом деле Потерянный Рай-символ духа, нечто недостижимое, сродни островам Блаженных, призрачному Эльдорадо…
Текст песни у самых разных людей вызывал самые противоречивые чувства. Каждый раз, встречаясь со мной у подъезда, журналист Антон Климов, сын известного кинорежиссера Элема Климова, начинает возмущаться: «Ну нельзя же так, Маргарита! Ну что это за халтура! «Засыпай!». Сначала «байк, а не лимузин» в «Беспечном ангеле», а теперь «засыпай»!». Да, «Беспечный ангел» был беспощадно обруган одними и принят на ура другими. Точно такая же история повторялась и с «Раем». Оправдываться, доказывать свою правоту или обижаться — зачем? На обиженных воду возят. Самое главное — относиться ко всему, в том числе и к самому себе или к себе самой, с юмором, тогда здоровее будешь, дольше проживешь.
— А ты представь, — прервала я поток климовских междометий и вскриков, — вот такой клип: сидят «арийцы» в подвале старого полуразрушенного дома, трясут по привычке головами, терзают гитары, Кипелов в очередной раз выдает «Засыпаем!». И огромный, гремяший всеми частями тяжелого своего тела, бульдозер наезжает на отжившее свой век строение… «Арийцы» поднимают головы, видят в подвальных окнах огромный бульдозерный ковш и слышат зычный крик прораба: «Засыпай на фиг!!!».
- Ну, тогда другое дело… — милостиво вздохнул Климов-младший и отправился домой — включать систему, ставить «Ночь короче дня» и петь-кричать вместе с Валерием гордые слова о вершине и трех царских птицах.
От края до края
Небо в огне сгорает,
И в нем исчезают
Все надежды и мечты…
Но ты засыпаешь,
И ангел к тебе слетает,
Смахнет твои слезы —
И во сне смеешься ты…
Во сне хитрый демон
Может пройти сквозь стены,
Дыханье у спящих
Он умеет похищать.
Бояться не надо —
Душа моя будет рядом
Твои сновиденья
До рассвета охранять.
Засыпай,
На руках у меня засыпай,
Засыпай
Под пенье дождя,
Далеко,
Там, где неба кончается край,
Ты найдешь потерянный рай.
Подставлю ладони —
Их болью своей наполни,
Наполни печалью,
Страхом гулкой пустоты.
И ты не узнаешь,
Как. небо в огне сгорает,
Как жизнь разбивает
И надежды, и мечты.
(музыка С.Терентьева)
Тема бродила-ходила где-то рядом, но стоило протянуть к ней руку, как она ускользала, словно ящерица — Хозяйка Медной горы… От музыки веяло холодом, измученный ожиданием Терентьев клялся и божился, что «ни сном ни духом не ведает, о чем все это — может, о девушках?».
Из двух песен, предложенных Сергеем для альбома баллад, вторая мне была симпатичнее по музыке, чем та, которая стала впоследствии «Потерянным раем». Зеленоватые искры, пробегающие по мрачным стенам, многократное эхо… Вспоминаю, как однажды зимой, в пустой квартире, когда время перевалило за полночь, вдруг ощутила я чье-то присутствие. Собаки тогда еще у меня не было, и некому было рычать, вздымать дыбом шерсть на загривке и высматривать в конце коридора гостя или гостью из потустороннего мира. Я зажгла во всех комнатах свет, включила на всю мощь магнитофон, но, пока не зазвонил телефон, — кто-то ошибся номером, — страх не исчез.
Ровно полночь.
Слышу тихий голос —
Шепчет имя,
Плачет и зовет меня,
И белым туманом
На стеклах чей-то вздох оставлен,
И гаснет вдруг пламя,
Хотя нет ветра.
Вижу тень я —
Некто в черном у окна.
Московский дом 58-го года постройки превращается в готический замок. На массивном столе, рядом с бронзовой чернильницей с фигурой мудрой совы на крышке — череп, напоминающий о том, что все мы смертны… Или вместилище жизни и мысли. Недоделанная чаша из двух полусфер, одна из которых символизирует силу духа, другая — все земное. Налитое в череп темно-красное вино не выпито — оно пролито на темную поверхность стола и расползлось причудливыми пятнами. Одно пятно напоминает очертания сгорбленной человеческой фигуры.
Кто ты? Наказанье или милость?
Кто ты? Отрекаться не спеши…
Кто ты? За душой моей явилась?
Только
Нет
Души.
Проклят,
Брошен,
Словно камень с неба,
Страшно падать,
Только жить еще страшней…
Все помнить,
И жаждать
Любви, но быть распятым ею,
И мчаться
К безумью,
Услышав голос…
Ровно полночь —
Снова тень идет ко мне.
Существовал еще один вариант припева:
Кто ты? Знак, что послан мне Всевышним?
Кто ты? Знак, что послан черной тьмой?
Кто ты? И в аду есть передышка,
Сжалься надо мной!
Концовка сюжета предполагалась другая: обитатель готического замка случайно задевает стоящую на столе вновь зажженную свечу…
Отправлю
В огонь я
И дом свой,
И полуночный голос,
Быть лучше
Бездомным,
Чем слыть безумным!
И тогда:
Пляшет пламя —
Плача к небу рвется тень.
Плачущая тень могла прихватить с собой и хозяина замка. Компьютерная технология позволяет.
Последние кадры придуманного мной печального фильма представляли бы собой трансформацию картины художника Эль Греко «Толедо в грозу» — в полотно под названием «Толедо, объятое пламенем». Все-таки во мне погиб великий поджигатель.
Наблюдавший за творческим процессом издалека Петрович уже по ходу записи заменил «только жить еще страшней» на «только ждать еще страшней», убрав конкретность. Ждать чего? Окончания падения? Смерти? Холодного прикосновения тени? Завралась я что-то, сами тени прикоснуться к материальному объекту не могут.
Дубинину не очень понравилось, как Валерка спел бриджи… Короче, песню «закопали». А зря. Такого настроения обреченности, страха, такой драматичности, пожалуй, нет ни водной из «арийских» песен. Пару дней работы — и она засияла бы миллионами осколков оконного стекла, лопнувшего от напора толедского пламени.
Что бы почитать:
Джон Мильтон «Потерянный рай», «Возвращенный рай»
В. Набоков «Лолита»
Что-нибудь из Стивена Кинга, например «Оно» (2 тома) или «Сердца в Атлантиде»
Что бы посмотреть:
«Горец», «Горец-2», «Горец-3» и т. д. (смотреть можно задом наперед)