Атака с ходу

12

Ананьев выскочил из речушки едва не последним - грязный, мокрый, с зажатым в руке пистолетом, затвор которого застопорился в заднем положении, выдвинув вперед тонкий вороненый ствол. Пулеметная очередь обдала ротного брызгами грязного снега, но он даже не уклонился от нее - одним махом взлетел на обмежек, и я подался ему навстречу. Командир роты, однако, не взглянул на меня, будто не узнал. Впрочем, с первого взгляда я тоже едва узнал его такое, еще никогда не виданное мною, темное, искаженное гневом лицо. По щекам его стекал пот. Грудь и живот старшего лейтенанта были в грязи, шинель сбоку распорота. Он подбежал к насыпи и, увидев тут бойцов, что беспорядочно залегли на откосе, с ожесточением закричал:

- В цепь! В цепь!!

Его тут же послушались, несколько человек поднялись и, пригнувшись, отбежали, чтобы залечь пореже. Нисколько не укрываясь от пуль, которые взвывали вверху. Ананьев проследил за бойцами, затем оглянулся в другую сторону и крикнул:

- Васюков!

Кажется, только сейчас он заметил меня и окликнул так привычно я буднично, как это делал вчера или когда-нибудь еще, когда не было ни этой беды, ни моего такого некстати теперь ранения. Как всегда, я без слов вскочил с откоса и, сиганув через лужу, бросился по обмежку. Там за кустами над болотцем, где был взвод Пилипенко, еще продолжалось беспорядочное движение, некоторые из бойцов залегли над речушкой, а человек пять бежали по косогору в тыл на пригорок. Пулемет с высоты теперь бил туда.

- Всех - в цепь!

Я не оглянулся, но я слышал его приказ и мчался короткими перебежками, то и дело плюхаясь в мягкий подтаявший снег и через десять секунд вскакивая снова. Сначала с высоты по мне не стреляли, затем, наверно, все же обратили внимание на одинокого беглеца, и пулемет с рассеиванием в глубину сыпанул горстью пуль. Одна из них хлестко щелкнула под руками, что-то светловатое мелькнуло внизу, я с маху упал и сжался на пересыпанной светом стерне. Падая, наверно, сдвинул повязку, плечо остро заболело, стиснув зубы, я минуту мычал, едва превозмогая боль. Между тем очередь метнулась к насыпи, надо было бежать дальше, и я схватил автомат, приклад которого оказался расколотым. Протирка и ершик, выпав из отбитого затыльника, валялись невдалеке в снегу.

Однако пилипенковцы были уже близко, еще один бросок - и я укрылся за ольшаником, который хотя и не защищал от пуль, но все же прикрывал от вражеских глаз с высоты. Крайние в цепи автоматчики, расползшись по обмежку, начинали окапываться, я подбежал и растянулся возле одного из них, что невозмутимо лежал, широко раскинув ноги. Кажется, он что-то жевал.

- Где Пилипенко?

Боец молча кивнул в сторону и натянул на затылок ворот шинели.

Окапываться почему-то он не собирался.

- У вас что - нет лопаты? - спросил я. Автоматчик молча двинул бедром, у которого торчал черенок пехотной лопатки.

- Окапывайтесь скорее!

Перестав жевать и повернув в сторону худое, тронутое серой щетиной лицо, он окинул меня равнодушным взглядом:

- А зачем?

- Как зачем? Чтобы уцелеть!

- Дурной ты, гляжу! - вдруг с нескрываемым презрением сказал автоматчик. - Долго ты думаешь тут уцелеть? До обеда? Или, может, до вечера?

Самое нелепое заключалось в том, что, в общем, он был прав, неправ был я. Я понял это в ту же минуту, хотя такое открытие, разумеется, не принесло мне радости, и чтобы задушить в себе неожиданную досаду, я рванул от бойца подальше.

Пригибаясь за голым, местами довольно-таки густоватым кустарником, я побежал вдоль цепи и вскоре вместо Пилипенко в какой-то впадине-ямке наткнулся на лейтенанта Гриневича. Замполит был ранен и, откинувшись на локте, со страдальческим видом лежал на боку. Брюки его были сдвинуты к коленям, незнакомый боец в телогрейке, склонившись нал лейтенантом, поспешно и неумело бинтовал ему бедро. Руки бойца плохо слушались, бинт закручивался, и Гриневич раздраженно прикрикивал:

- Да сильней ты затягивай! Не бойся!

- Сейчас, сейчас!..

Я вбежал в ямку и опустился рядом.

- Что - здорово?

Боец не ответил, лейтенант коротко из-под каски взглянул на меня и поморщился. С виду, однако, он был не так плох, как мне показалось вначале, только, как и все, был грязный и загнанно, устало дышал. Я подумал, что рана у него, пожалуй, не трудная. Действительно, вместо ответа он вдруг довольно бодро спросил:

- Где командир роты?

- Там, возле мостка.

- Сволочи! - поморщился замполит. - Что натворили! Дразнили с одного бока, а ударили с другого.

- Командир роты приказал: всем в цепь! - сказал я.

Гриневич приподнялся на локте:

- Беги, передай Пилипенке. И чтоб ни шагу назад! А то на склоне положит всех.

Я было поднялся бежать, как увидел поодаль старшину - громко ругаясь, тот гнал в цепь трех бойцов, которых вернул, наверно, от самого пригорка.

- Гэть! Гэть вашу мать! Я вам покажу тикаты!

Наши в цепи не стреляли, погодя прекратили огонь и немцы - наверно, бить было не по кому или уже стало далековато даже для пулеметов. Пилипенко устало пробежал еще немного, пока от немцев его не заслонил кустарник, затем по взмежку свернул в нашу сторону.

Я опустился на мокрую полу шинели.

Однако не успел старшина добежать до нашей впадины-ямки, как с другой стороны послышалось торопливое чваканье ног, все оглянулись - решительной походкой сюда направлялся Ананьев. Он по-прежнему был без фуражки, в наспех застегнутой на пару крючков шинели, сбоку которой непривычно болталась знакомая планшетка Ванина. Увидев ее, я понял, что младшего лейтенанта нет. Командир роты вдруг остановился над ямкой, будто неожиданно для себя наткнулся на нас.

- Ну! - произнес он тоном, от которого у нас похолодело внутри. - Что расселись? Что расселись, так вашу растак! Бегите дальше! Драпайте!

Он уставился в какую-то неизвестную вам точку у ног замполита в стоял так, вызывающе грозно возвышаясь над всеми. Гриневич, автоматчик, который, перевязав замполита, без дела ерзал внизу, и потный, усталый Пилипенко, что на беду как раз сунулся сюда, - все молчали. Старшина часто дышал, шмыгал простуженным носом, не решаясь высморкаться и, может быть, сознавая какую-то свою вину перед ротным.

- Почему драпанули? Драпанули почему? Я вас спрашиваю, старшина Пилипенко!

- Так цэ ж... обкружалы, - неуверенно начал Пилипенко и замолчал. Вскоре, однако, он уже решительнее выпалил: - А хиба мои одвы драпанулы?

- Ах, не твои одни! - подхватил Ананьев. - Оправдался! Выкрутился, как... Не его одни! И Ванина тоже - это ты хотел сказать?! Но Ванин на высоте остался, а ты тут! На какого же хрена тогда ты тут нужен!

Ананьев зло, раздраженно кричал. Таким я давно уже не видел моего ротного и чувствовал тут себя неловко до крайности. Я то вскакивал, то садился - хотелось куда-нибудь убежать от этого его гнева, хотя ни в чем не чувствовал себя виноватым.

Гриневич тоже неловко застыл на боку, попытался было что-то сказать, но Ананьев никому не давал вымолвить слова. Наконец замполит вставил:

- Что материться без толку? Окапываться надо.

- Материться? - грозно сказал Ананьев. - Мало материться! Надо высоту вернуть! Поняли?

Гриневич с непроницаемой сосредоточенностью на темном, тронутом гримасой боли лице сказал:

- Вряд ли вернешь!

Впрочем, Ананьев и сам, наверно, не был уверен в своих словах, потому что не ответил и, минуту помедлив, сунул пистолет в кабур. Рота уже вся залегла двумя группами, на этой стороне речки не было заметно никакого движения, но позиция была тут более чем неудачная: все подходы с тыла находились на виду у немцев.

- А теперь что ж! - сказал командир роты, поворачиваясь лицом к высоте. - Получается, Ананьев - трепач! Донес про высоту, а сам в болоте сидит!

- Я же говорил вчера! - напомнил Гриневич. - Не надо было лезть. Пусть бы сидели, черт с ними. Приказа на атаку не было, зачем было выпендриваться!

- Ты мне про атаку не дуди! - снова загорячился Ананьев. – Атака первый сорт. А вот сегодня обос… я! -закричал командир роты и повернулся к унылому Пилипенко. - Я же приказал тебе остановить взвод! Какого же ты черта сам кинулся за всеми?

- Так биглы ж!

- Видели его: биглы! И ты побежал! Ну, тогда и бегай! Рядовым бегай! Я снимаю тебя со взвода! Понял?

- Знимайтэ, - покорно сказал старшина, пожимая плечами. Затем, как-то враз приняв независимый вид, стянул шапку и ее подкладкой вытер с лица пот. - Така мени бида! Тьфу!

- Тебе стадом овец командовать, а не взводом! Тюфяк!

- Та хто е.

Пулеметчик с высоты, кажется, что-то заметил на этой стороне и длинной очередью запустил через кустарник. Две пули щелкнули на краю ямы, пырснув в небо черной землей. Ананьев, однако, не двинулся и по-прежнему грозно стоял над нами.

- Гриневич , командуйте взводом! Всем окопаться и не спускать глаз с противника.

- Лейтенант ранен, - сказал я.

- Что?

- Ничего страшного, - махнул рукой Гриневич. С излишней поспешностью он вскочил на раненую ногу, но туг же поморщился и снова опустился на землю. Ананьев видел все это, но не сказал ни слова - круто повернулся и стремительно зашагал к дороге.

Я выбрался из ямы и побежал следом.