Атомные уходят по тревоге

Глава XI АТАКУЕТ «ЛЕНИНСКИЙ КОМСОМОЛ»

Случилось то, что они менее всего ожидали и никак не предвидели. Однородный шум работающих винтов вдруг «раздвоился» в наушниках гидроакустиков. Теперь совершенно явственно прослушивались шумы и с левого и с правого борта.

Доложивший Соколову, об этом лейтенант предположил:

— Либо они разделились, либо, что маловероятно, мы проморгали момент, когда к отряду подошли другие корабли.

— Этого еще только не хватало!

Команды выполнялись стремительно, но, когда Соколов прильнул к окуляру, прямо по курсу никого не было.

Повернув рукоятку, он сразу увидел на горизонте отряд кораблей.

«А где же крейсеры?»

Только развернув перископ на девяносто градусов, он поймал быстро уменьшающиеся силуэты кораблей. Крейсеры уходили на юг.

Именно в эту минуту, пожалуй впервые за всю флотскую жизнь, он почувствовал, что нервы у него сдают. На короткое время он ощутил даже нечто вроде растерянности.

Задача казалась неразрешимой. Одна лодка не может следовать одновременно за двумя группами кораблей. Тем более идущими прямо противоположными курсами. Но он не имеет права упустить ни те, ни эти корабли.

Решение нужно было принимать мгновенно. Но какое?

«Спокойнее, Николай! Спокойнее! — уговаривал он сам себя. — Спокойнее. Иначе ты ничего не решишь».

Может быть, пойти за первым отрядом, он главная ударная сила «противника». Но тогда уйдут крейсеры.

— Штурман! Карту!

Он прикинул расстояние и время. Пожалуй, можно успеть.

— Убрать перископ! Право руля! Полный вперед! Самый полный!

Акустики слышали, как шелест могучих винтов субмарины перешел в рев. Но и те, кого не информировали сверхчувствительные гидроакустические системы, почувствовали, как стала стремительно нарастать скорость лодки. Корпус ее дрожал.

«Главное, не обнаружить себя, проверить, каким курсом в действительности пойдет отряд. А тогда можно и к крейсерам». — Мысль Соколова стала работать как бы механически. Наверное, с человеком всегда бывает так: спокойствие приходит, когда принято решение.

Через полчаса он поднялся на перископную глубину. Это удача! Может быть, даже везение: отряд поворачивал. Не пойди сразу за ними — ищи потом. Ведь он разыскивал бы их по ложному следу. И сколько бы ушло на это времени!

Но спешить нельзя. Нужно все проверить. Истинный это курс? А может, снова маневр? Сейчас надо отойти в сторону. Чтобы не засекли гидроакустики на кораблях сопровождения.

— Малый… Лево руля…

Они описали огромную дугу, прежде чем оказались снова у отряда, — теперь уже почти по их курсу.

Перископ подняли лишь на мгновение. Есть! В опустившихся на море сумерках брезжили силуэты кораблей. Идут прежним курсом.

Теперь только бы успеть к крейсерам. Не потерялись ли они?

Соколов пропустил корабли отряда, а когда акустики донесли, что контакт с кораблями потерян, увеличил ход до полного.

Определив по карте предполагаемую точку встречи, они пошли кратчайшим путем, и, пожалуй, здесь впервые Соколов ощутил, какое волшебное существо дали морякам в руки конструкторы. Все, что сейчас происходило, было немыслимо ни на одной старой лодке. Как летящая стрела, лодка прошивала океан со скоростью курьерского поезда. Если его, Соколова, расчеты были правильны, встреча неминуемо близилась.

— Кажется, пора! — Караваев посмотрел на хронометр. — Пора!

— Попробуем! — Соколов отрывисто скомандовал: — Стоп! Подвсплыть под перископ!

Вначале Соколов ничего не мог разобрать. Море штормило, а густая мгла окутывала все вокруг.

— Справа шум винтов!

Разворот перископа — и в окуляре чуть заметно мигнули далекие топовые огни.

Теперь уже можно было различить темные силуэты крейсеров. Значит, его, вернее, не его, а потенциального стороннего наблюдателя действительно обманывали. Отряд разделился, чтобы сбить с толку возможных преследователей.

Теперь можно было уже и не торопиться. Охотник раньше дичи окажется на тропе.

«А вдруг они снова изменят курс? Нет, не должны. Для обманного маневра такие эволюции в пол-океана — непозволительная роскошь. Значит, можно докладывать? Пожалуй, можно».

Через полчаса Соколов вышел в эфир…

Из дневника офицера Н-ской атомной подводной лодки Василия Усова.

Она входила в бухту, поседевшая от морской соли, стремительная в могучих обводах своих, с гордым, поющим на ветру флагом. И хотя над черной водой не полыхнуло, как это было в Отечественную, пламя орудийного залпа — тогда подводники так сообщали берегу о своих победах — на пирсе ждали ее напряженно и радостно. Потому что, хотя и шла она долгими днями в глубинах, встречающие знали, какой это был поход и что, по выражению адмирала, сумела «натворить» в море эта субмарина.

Впрочем, говорилось все это с гордостью, и чувствовалось, что от нее, крылато нареченной когда-то «Ленинским комсомолом», и не ждали иного. Потому что уже как-то привыкли, что люди ее достойно выходили из таких немыслимых ситуаций, которые не только в понятии военных, но и по самым что ни на есть объективнейшим причинам казались безвыходными…

А «натворить» в океане «Ленинский комсомол» действительно успел многое… Сейчас все это, как и итоги учения «Север» в целом, будет анализироваться и изучаться в штабе. В обстановке относительно спокойной и можно сказать «кабинетной».

А тогда — всего считанные часы отделяли людей лодки от недавно пережитого, — тогда все было иначе…

Приказ адмирала гласил:

— В Северной Атлантике действует отряд кораблей «западных». Найти и уничтожить!..

Приказ есть приказ. Но не всегда легко его выполнить. Легко сказать «уничтожить», когда корабли идут в окружении многочисленного эскорта противолодочных кораблей…

— Контакт с «западными» установлен, — доклад гидроакустиков как сигнал: на размышления больше нет времени. Нужно действовать. Но ведь «западные» тоже, наверное, лодку прослушивают.

Значит, нужно идти на сложный обманный маневр.

Дрожит корпус корабля, стремительно, распарывающего глубину. И вот наконец:

— Атака!..

Сказать, что командир мастерски вывел «Ленинский комсомол» на дистанцию торпедного удара, — значит почти ничего не сказать. Ибо в эту абстрактную формулу не вместишь ни горящих глаз боцмана, ни взволнованного напряжения электриков, ни того первого ожидания, которое приковало торпедистов к приборам.

Команда и сама лодка стали в эти мгновения одним живым организмом — стремительным, нервно-напряженным. Так, наверное, сливаются истребитель и машина, идущие на таран.

И когда грозно вздрогнуло могучее тело корабля — самонаводящиеся торпеды вышли навстречу цели, — напряжение не спало. Наоборот, секунды растянулись в часы, а минуты — в вечность.

И лишь после известия, что атака проведена отлично, люди улыбнулись. И боцман вытер пот со лба, и не без гордости подмигнули друг другу торпедисты: мол, знай наших…

Кажется, все.

Но почему нет отбоя тревоги?

Люди недоуменно переглядывались.

В тревожной тишине как-то особенно резко прозвенел голос динамиков:

— Получено срочное сообщение. Идем на поиск подводного ракетоносца «противника».

Дело принимало более серьезный оборот.

Подводный атомоход все же имеет многие преимущества перед самыми мощными надводными кораблями.

Здесь предстояла встреча на равных. Кто кого?

К тому же, судя по всему, атомоход «западных» вовсе не собирался обнаруживать себя. Вероятно, у него была другая цель: скрытно выйти на позицию и нанести внезапный ракетный удар.

В эти минуты главные люди на корабле — акустики. Кажется, они обратились в слух, боясь пропустить малейший шорох тревожного моря.

Идут минуты, напряженные, как сжатая пружина бойка перед ударом.

Одна, десять, сорок минут, сто…

И кажется, с облегчением молодой матрос, почти шепотом, словно боясь ошибиться, доложил:

— Справа по борту — шумы подводной лодки…

Своих здесь быть не может. Значит, это ракетоносец «западных».

Лодка противника прямо по курсу.

Нет, сейчас атаковать нельзя: надо выйти на выгодную позицию.

Вот теперь, кажется, в самый раз.

— Залп!…

И уже потом, на берегу, при подробном анализе учений «Север» моряки услышали авторитетную оценку: «Будь это настоящий бой, не условный «противник», а вражеский корабль, экипаж уничтожил бы его…»

Днем проходило совещание командования.

— Город наш разросся, — начал Сорокин. — Он заимел улицы. У них нет названий. Так не годится… Какие будут предложения для местного совета?

Бевз задумался, развел руками.

— Город флотский. И было бы неплохо, чтобы здесь были имена Нахимова, Лазарева, Ушакова.

— Я не против Ушакова. Но стоит ли так далеко ходить? Город молодой. Но у него уже есть свои герои. Кто же увековечит их память, как не мы сами.

И сразу у нескольких человек почти одновременно мелькнуло: Корчилов.

— Вероятно, мы думаем об одном и том же человеке — лейтенанте Борисе Корчилове.

— Есть еще предложение.

— Давайте.

— Одну из улиц нужно обязательно назвать именем корабля. Одного из первых.

— «Ленинского комсомола»?

— Да…

— Других мнений нет?

Единодушие было полным.

Вечером убывающая белая ночь расцветила океан и сопки воистину удивительными красками: черная прибрежная вода переходила, приближаясь к горизонту, вначале в золото, а потом в туманную лазурь. Акварельно-оранжевое небо, казалось, дымилось, и первые синие тени от красных скал — первые признаки, что солнце уже клонится к горизонту и кончается полярное лето, — легли на белый ягель.

Сергеев поднялся на сопку, откуда открывалась пронзительно сверкающая даль и темная полоска наплывающей с севера свинцовой хмари.

Примерно через час из-за мыса показалась длинная черная сигара, стремительно разваливающая волну. Описав полукруг, она прямо на глазах стала быстро уменьшаться в размерах. Вот уже тугие пенящиеся струи коснулись рубки, потом и она пропала. Только блеснули на мгновение линзы перископа и белая полоска на поверхности воды исчезла совсем.

Атомная ушла в глубину.

Солнце слепило глаза, и Сергеев не рассмотрел бортового номера. Может быть, это был «Ленинский комсомол», а может быть, его могучий собрат.

Ребята, стоящие сейчас там, в глубине, у приборов, подумал Анатолий, увидят через несколько дней сверкающую оправу ледяных полей полюса. Или, быть может, мерцающее в темном тропическом небе золото Южного Креста…