Авантюристка (ЛП)

ГЛАВА 12

Настоящее

— Мне кажется, или на улице действительно минус двадцать градусов[36]? — Я растираю руки, дрожа. Это наш последний с ним день здесь, и комок страха поселился в моем животе.

— Попробуй пятьдесят, — говорит он, протягивая мне пластиковый стаканчик с кофе.

Я хмурюсь и захожу обратно в палатку, чтобы собрать вещи. Я складываю одежду, когда слышу его голос.

— Оливия, нам нужно поговорить, — я подозрительно смотрю через плечо. Он теребит кольцо на пальце, а это всегда было плохим знаком.

Я вздыхаю, задаваясь вопросом, о чем он хочет поговорить. Неужели о телефоне?

— Конечно. — Я балансирую на самом краю пропасти, осознавая, что наше время утекает, словно песок сквозь пальцы. И тут я вспоминаю предостережение от, как я потом узнала, маньяка, с которым встретилась возле музыкального магазина. «Тебе следует вернуться домой до того, как станет слишком поздно. Небо красное - жди неприятностей». Красное, красное, красное…словно волосы Лии.

Я выхожу следом за ним на улицу, все еще держа кофе в руке. Он облокачивается на капот своего автомобиля.

— Что случилось? — Я стараюсь быть беспечной, тихонько вставая рядом с ним.

— Что здесь происходит, Оливия? Что мы делаем?

— Отдыхаем на природе, — заявляю я, но не зарабатываю даже легкую улыбку с его стороны.

Что он хочет, чтобы я сказала?

— Мы... я не знаю, Калеб. Что ты хочешь от меня услышать?

Калеб качает своей головой. Он выглядит разочарованным. Неужели он хочет, чтобы я излила ему душу? Но прежде чем я открываю свой рот, он «бьет» меня прямо по нему.

— Ты ничего не хочешь сказать? — задает он контрольный вопрос. Я качаю головой. И почему я всегда вру? На самом деле, это уже похоже на болезнь.

— Ладно.... — неожиданно говорит он. Вместо того, чтобы еще сильнее подтолкнуть меня, он просто начинает убирать наши вещи: спальные мешки, одежду, Пиклз. Когда все они оказались в машине, одна за другой, единственное, что я могу делать, так это смотреть на все это с открытым ртом. Но что я могу сказать? Я хочу быть с тобой, Калеб. Эти несколько дней были просто уделом мечтаний. С каждой секундой я люблю тебя все больше и больше.

Я загнана в угол. Неохотно, я забираюсь в машину и прячу свои замерзшие руки под мышками. Калеб включает музыку на полную громкость, игнорируя меня. Это сводит меня с ума. Я думаю о том, что могла бы сказать ему, но я слишком пугливая, чтобы произнести это вслух. Прежний Калеб имел взрывной характер, и если и этот парень унаследовал его, то мне не очень хотелось бы убеждаться в этом.

Холмы плавно превращаются в равнины по мере того, как Джорджия превращается во Флориду.

Я убавляю громкость, пока мы едем сквозь Таллахасси[37], и поворачиваюсь к нему лицом.

— Калеб, ... поговори со мной.

Я вижу, как дергаются мышцы на его челюсти, и это все, что пробудили мои слова.

— Пожалуйста, поговори со мной, — снова пытаюсь я. Это сложнее, чем я ожидала. Новая тактика.

— Почему ты такой чувствительный? Я не сказала тебе того, что ты хотел от меня услышать, и теперь ты дуешься?

И это срабатывает. Он съезжает с дороги, резко беря вправо. Я слышу, как ворчит Пиклз, когда перекатывается на заднем сидении.

Мы останавливаемся фиг знает где. Со всех сторон нас окружают только деревья, и лишь дорога виднеется впереди. Калеб подъезжает к воротам, похожим на вход в парк. Здесь только три места для парковки, и все они свободны. Калеб въезжает на одно из них и жмет на тормоз. Это место действительно пугает. Я нервно ерзаю и смотрю ему в лицо.

— Что мы делаем? — снова спрашивает он.

— Я .... — Я смотрю в окно, отчаянно желая сбежать. Он пытается заставить меня рассказать о своих чувствах, но я не могу сделать этого, в противном случае всплывет вся моя ложь. Не смотря на свою боязнь темноты, я выпрыгиваю из машины.

— Ты куда? — требует он, открывая дверь и следуя за мной. Прежде чем я успеваю закрыть дверцу, он обходит машину и встает рядом со мной, загоняя меня в угол.

Я стараюсь пройти мимо него, но он прижимает меня всем своим телом к двери, упираясь руками по обе стороны от моей головы. Мы стоим нос к носу, и он чертовски зол на меня.

— Что...мы...делаем? — требует он.

Я извиваюсь, пытаясь выбраться, но он не оставляет мне никакой возможности сделать это. Я упираюсь обеими руками ему в грудь. Почему он всеми возможными способами пытается выжать из меня ответ? Готова поклясться, что сейчас передо мной старый Калеб, а не нежный маленький олененок, с которым я имела дело раньше.

— Хорошо, хорошо. Но для начала покинь мое личное пространство...

Он отодвигается на несколько дюймов, и я использую эту возможность, чтобы нырнуть под его руку.

Я игнорирую его крики и сосредотачиваюсь на том, чтобы продолжать ставить одну ногу перед другой. Я пробираюсь в полной темноте, но это лучшая из альтернатив. Мне нужно время подумать. Я иду вперед до тех пор, пока не перестаю слышать гул автотрассы. Я в лесу? Нет, я в апельсиновом саду. Несмотря на темноту, я различаю белые цветы, обсыпавшие деревья. Их аромат напоминает мне запах Калеба. И почему все в моей чертовой жизни обязательно напоминает мне о Калебе? Я пинаю ногой ствол дерева.

Я слышу шаги позади себя, поэтому останавливаюсь. Я начинаю подумывать о том, чтобы прямо сейчас рассказать ему все, поэтому я расправляю плечи, готовясь к бою.

Калеб появляется из темноты, словно прекрасный призрак. Он останавливается, как только замечает меня. Мы смотрим друг на друга, а потом я скрещиваю на груди руки.

— Что мы делаем? — я повторяю его вопрос. — Я пытаюсь скрыться от своей ужасной и одинокой жизни. Я... — Я делаю глубокий вдох, после чего продолжаю. — Я лживый и лицемерный человек. Я врала тебе. Я....

Ему требуется около трех секунд, чтобы добраться до того места, где стою я. Я начинаю задыхаться, когда он прижимает меня к дереву. Он находится всего лишь в нескольких дюймах от моего лица. Его руки упираются в ствол, блокируя мне все пути для побега.

— Хватит, — говорит он. — Прекрати.

Я смотрю ему в глаза, а затем отворачиваюсь. Почему он все усложняет? Я просто хочу прекратить уже все это...

— Посмотри на меня, — требует он.

И я смотрю.

— Ты оправдываешься, играя со мной в игры, — говорит он.

— Нет, я...

— Да. Ты. Меня не волнует, что ты сделала. Меня волнует, что ты чувствуешь.

Он выглядит очень рассерженным, поэтому я отступаю назад к дереву до тех пор, пока моя спина не прислоняется к коре. Он хочет получить честный ответ, но я уверена, что нужно быть поистине честным человеком, чтобы дать его ему. Я облизываю губы, и думаю....думаю. Около миллиона мыслей в день, и все они о Калебе. Все, что мне нужно сделать, так это заставить их выйти из моего рта.

— Я хочу, чтобы ты поцеловал меня.

Он не выглядит удивленным.

— Что еще?

Его губы. Все, что я сейчас вижу - это его губы, такие полные и чувственные. Мое дыхание учащается.

Если наклонюсь немного вперед, то наши губы соприкоснуться. Но уже я знаю по своему опыту, что он не даст мне то, что я хочу до тех пор, пока я не дам ему то, что он хочет.

Мое упрямство вступает в игру. Я поворачиваю голову в сторону. Он поворачивает её обратно легким движением своих пальцев.

— Оливия... — предупреждает он. Его глаза проделывают отверстия в моей голове. Рукой я ощущаю жар его груди, и я знаю, его сердце бьется также быстро, как и мое.

— Скажи это, Оливия. На этот раз, черт возьми, скажи это. — Он смотрит на мои губы, выжидающе. Я думаю о лжи. Мне не нравится, каким напористым он стал. Мне было очень комфортно играть в игры.

— Я хочу.... чтобы ты....— Я ищу подходящее слово, но не могу его найти. — Может, ты сначала просто поцелуешь меня, а затем мы узнаем, что я чувствую?

Он зажимает язык между своими зубами и смотрит на мой рот так, словно изучает его. Я практически падаю обморок.

Он перемещает руки, убирая одну из них с моего предплечья и упираясь ею в ствол дерева выше моей головы, второй же рукой приобнимая меня за талию.

Мы стоим лицом к лицу, соприкасаясь лбами. Мое дыхание учащается, грудь приподнимается в ожидании. Понимаю, что звучит как клише, но бабочки начинают порхать в моем животе, покалывание и тепло распространяются по телу, сигнализируя о сильнейшей форме желания, которую я когда-либо испытывала.

Держась обеими руками за его рубашку, я усиливаю хватку. — Чего ты ждешь?

Играющий, влюбленный в рыжую, симулирующий придурок!

Он прищуривается, и мне хочется поцеловать морщинки, которые образуются на внешних уголках его глаз. Его голос звучит грубо и одновременно искренне, когда он говорит:

— Если я тебя поцелую, то уже не остановлюсь.

Я закрываю глаза. Это угроза. Очень хорошая угроза.

— Я и не прошу тебя об этом, — шепчу я напротив его губ.

И в этот момент я чувствую прикосновение его губ к своим, и мне хочется умереть. Он прикусывает мою нижнюю губу, оттягивая ее назад. Мои руки покидают его грудь, обвивая его шею.

— Ты сказал никаких игр.

Он улыбается напротив моего рта. Я стою на цыпочках, прижимаясь к каждому теплому дюйму его тела. Один нежный поцелуй.. второй..третий. Его поцелуи отражают его индивидуальность. Он любит дразнить, чередуя быстрые и медленные, жесткие и мягкие. Я уже начинаю привыкать к его ритму, когда его язык скользит в мой рот. Я смущенно вдыхаю, задыхаясь. Он снова улыбается, и это так чертовски сексуально. Я целую его еще сильнее.

Еще несколько легких, порхающий поцелуев, а затем он начинает набирать обороты. Наши рты врезаются друг в друга, словно два разъяренных грозовых облака. Его руки перемещаются вверх по моему животу.

Я начинаю ответную атаку, ведь он умудрился свести меня с ума. Я целую его за все то время, на протяжении которого я не получала его поцелуев, за все то время, на протяжении которого он целовал Лию вместо меня. Я целую его потому, что именно я все разрушила, а ведь я могла бы целовать его каждый день. Он прерывает поцелуй, чтобы поцеловать чувствительное место на моей шее.

— Оливия, — произносит он мне на ухо. Я дрожу от звука его голоса. Когда его голос понижается, прямо как сейчас, я знаю, что он говорит серьезно. Мы оба тяжело дышим.

— Ты любишь меня?

Я оцепенела. Мурашки бегут по моей спине.

Он хватает меня за подбородок, поворачивая его к себе.

Я понимаю, что если не отвечу ему, он уйдет. Мне хочется быть честной с ним, хочется сказать, как долго я уже люблю его, рассказать, почему я люблю его, но все, что я могу сделать, так это прошептать слабое: — Да.

— Скажи это, — говорит Калеб.

Я стиснула зубы.

Он трясет меня. — Скажи это.

Откуда он знает, что нужно сделать, чтобы я это произнесла?

— Я люблю тебя! — кричу я на него. Он выглядит так, словно я только что ударила его. Я сумасшедшая.

Я тянусь к его талии, прикасаясь к пуговице его джинсов. Он совсем не ожидал этого.

Он оцепенел. Его тело напряжено. Я целую Калеба, пытаясь сломить его сопротивление. Это срабатывает, и он обрушивается на меня, словно цунами. Он прерывает поцелуй, чтобы снять рубашку, а затем возвращается так быстро, что я едва успеваю вздохнуть.

Я протягиваю руки, чтобы прикоснуться к нему. Его мышцы напрягаются под моими пальцами. Он невероятно красив: широкие плечи, узкая талия. Я убираю свои руки, неуверенная в себе. Калеб хватает меня за запястья, возвращая мои руки обратно на свою кожу. Он эксперт в этом деле, а я новичок, и это понятно нам обоим. Он напирает на меня, управляя моментом. Снимая мою рубашку через голову, он целует мои плечи, одновременно расстегивая бюстгальтер. Я снимаю штаны.

Он отступает назад и смотрит на меня. Я раздавлена этим диким, мужским моментом, но позволяю ему наслаждаться видом, потому что никогда не делала это раньше. Мне кажется, что я нахожусь на обозрении всего мира. Я никогда не позволяла никому видеть меня голой.

Когда он заканчивает любоваться на меня, то притягивает меня к себе.

— Господи, Оливия, — говорит он, уткнувшись в мою шею. Я не знаю, что означают его слова. Я отступаю назад, чтобы взглянуть на его лицо. Выражение его глаз изменилось. Оно уже не такое спокойное, каким было раньше. Они больше не смеются. Они полны желания и похоти. Я так боялась этого момента.

Он приподнимает меня одним легким движением, и я ощущаю прохладное покалывание травы своей спиной. Я могу почувствовать запах цветов апельсинов в воздухе. Я обвиваюсь вокруг него, ожидая.

Он владеет временем, владеет мной. Наши глаза закрыты. Я не знала, на что это будет похоже. Мне хочется застонать. Хочется вцепиться ногтями ему в спину и обхватить его ногами, но я слишком гордая, чтобы сделать хоть что-нибудь из этого. Он увлеченно наблюдает за моим лицом. Он хочет увидеть реакцию, но все мои чувства спрятаны внутри, и он не может их разглядеть...

Он входит, затем выходит и снова входит. Посасывает мою нижнюю губу. Смеется мне в рот. Я убираю голову назад, чтобы взглянуть на него.

— Ты - та самая …

Я не знаю, что он имеет ввиду. И не хочу знать, ведь сейчас мне так хорошо.

Он хватает меня за запястья, фиксируя их над моей головой.

— Расслабь ноги.

Впервые в жизни я делаю то, что мне говорят. И к моему удивлению, все ощущается еще лучше. Я сжимаю губы и поворачиваю голову в сторону, что спрятать от него свое лицо. Он пробегает зубами по мочке моего уха, и мурашки вновь пробегают по всему телу. — Посмотри на меня. — Его голос немного хриповат. Я смотрю на него. Он двигается жестче. Мое дыхание сбивается. Жестче... и я дышу так, словно только что пробежала марафон.

— Так хорошо чувствовать тебя...

И это срабатывает. Нечто, напоминающее стон, срывается с моих губ в районе его ключицы, когда я прижимаю свое лицо к его груди. Когда я снова поднимаю на него глаза, на его лице читается выражение, а-ля «Эврика!». — Так вот как я могу заставить тебя стонать?

И после этого он говорит поистине грязные вещи мне на ухо. Он нашел мое слабое место. Я издаю стоны, о которых буду жалеть до конца своих дней.

Я ощущаю, что подхожу к вершине наслаждения, но не хочу, чтобы все заканчивалось. Он полностью контролирует мое тело и разум. Я не люблю терять контроль над собой. Когда он прижимает голову к моему плечу, я пользуюсь возможностью изменить положение наших тел, чтобы оказаться сверху. Он позволяет мне в течение нескольких минут управлять нашими движениями, после чего берет под контроль мои бедра. Двое могут играть в эту игру. Я наклоняюсь, чтобы прошептать ему на ухо:

— Жестче, Калеб....и не вытаскивай... — Его глаза закрываются, и его пальцы зарываются в моих бедрах. Я ощущаю свою маленькую победу до тех пор, пока он не переворачивает меня на спину.

«Я бы этого не делала», — мой оргазм отвечает на его предложение.

Но я не произношу ни слова.

Мы не разговариваем по пути домой. Калеб помог мне навести порядок в своей квартире. Мы заполняет с десяток огромных мусорных пакетов остатками того, что раньше было моей жизнью, запихивая сломанные тарелки и стаканы в один мешок, а клочья моей одежды - в другой.

Мы работаем в тишине, и лишь радио играет на фоне. Я делаю перерыв от того, чем занимаюсь, чтобы подумать о том, что произошло в апельсиновой роще.

Я ощущаю вкус соленых слез на своих губах, когда вытаскиваю фотографию Томаса Барби[38] из треснувшей рамки. Это всего лишь плакат, но он мой, и я любила его. Прежде чем я смогла скомкать его, Калеб выхватил его из моих рук и убрал в сторону.

— Мы можем исправить это, — говорит он, пробегаясь пальцами по моей скуле.

Когда я нахожу антикварную фарфоровую статуэтку, принадлежащую когда-то моей бабушке, разбитой в углу на полу, то запираюсь в ванной, чтобы поплакать. Калеб, ощущая значимость расписанной в ручную статуэтки, оставляет меня и незаметно убирает все осколки за исключением головы, которой чудом удалось уцелеть. Я нашла ее позже, завернутую в папиросную бумагу и убранную в коробку, где были и других уцелевшие предметы, которые, по мнению Калеба, мне хотелось бы сохранить. Когда все, что раньше было моим, было уложено в десять мешков, стоящих у парадной двери, Калеб обнимает меня и уходит. Я прислоняюсь к окну, выходящему на автостоянку, и наблюдаю за тем, как он направляется к своей машине. Я испытываю настолько сильное чувство одиночества, что мне кажется, словно мои легкие закрываются. Я прижимаю ладони к вискам, сдавливая их. Я не могу больше так. Не могу больше лгать. Он слишком хороший и не заслуживает всего того, что я с ним сделала. Он заслуживает того, чтобы узнать правду от меня, а не от Лии. Я бегу к двери и открываю ее нараспашку. — Калеб, подожди!

Он практически дошел до своей машины, когда останавливается и оборачивается.

Я бегу к нему, не беспокоясь насчет того, что я все еще одета в старый шерстяной свитер. Подбежав, я обнимаю его.

— Прости меня за то, что я была таким ужасным человеком, — говорю я, прижимая свое лицо к его груди. — Мне очень жаль.

— О чем ты говоришь? — он берет меня за подбородок, приподнимая его, чтобы взглянуть на мое лицо. — Ты хороший человек.

— Нет, я не такая, — я яростно качаю головой из стороны в сторону. — Я ужасно испорченная. — Он улыбается, поглаживая меня о спине, словно я ребенок. Затем он наклоняется, и я ощущаю прикосновение его губ на своей шее. Он целует меня, слегка прижимая свои губы.

— Почему ты продолжаешь говорить подобное о себе, — смеется он нежно. — Ты нравишься мне такой, Ужасно Испорченная. — Его ноги начинают перемещаться в такт тихой мелодии, и я начинаю двигаться вместе с ним. Я чувствую прикосновение холодного воздуха к своим босым ногам, его теплых рук к своей спине, которые затем переплелись с моими пальцами.

— Это все, что меня волнует, Оливия.

— Ты изменишь свое мнение, — говорю я ему, — когда узнаешь ... кто я на самом деле.

— Я уже знаю, кто ты.

Я качаю головой, пока неизбежные слезы наполняют мои глаза.

— Ты ничего не знаешь.

— Я знаю все, что должен знать. Ничего не говори.

Потом я закрыла свой рот, закрыла крепко-накрепко, избежав своего признания ... снова. Я чувствую, как правда решительно борется со временем. Но прямо сейчас он напевает «Yellow»,[39] и мы танцуем под небом, обнимая друг друга в последний раз. Пусть Лия расскажет ему. Я останусь трусихой.

Позже этим же вечером, я сижу на диване, одетая в халат, укутав мокрые волосы полотенцем, когда раздается резкий стук в дверь.

Я отбрасываю полотенце в сторону и широко распахиваю дверь, надеясь увидеть Калеба.

— Здравствуй, Оливия.

Лия.

Она улыбается мне, словно мы с ней старые подружки.

— Какого черта? — говорю я скорее себе, нежели ей, но она выглядит удивленной. Я отхожу в сторону, пропуская ее.

Она теребит волосы, накручивая прядь вокруг своих молочно-белых пальцев, и небрежно осматривает комнату.

— Ты прибралась.

Я приподнимаю брови, словно скучая. Если она пришла воевать, то мне это не интересно.

— Итак... — говорю я, — что тебе нужно?

— Оу, я здесь, чтобы заключить с тобой сделку, — она выжидательно смотрит на меня, сужая свои ореховые глаза.

От нее воняет дорогими духами и новой одеждой. Я наблюдаю, как она облокачивается на спинку дивана, словно она слишком хороша, чтобы сидеть на нем. Она похожа на китайскую статуэтку из благотворительного магазина. Я иду в ее сторону, сталкиваясь с ней взглядом.

— Говори, зачем пришла и убирайся отсюда, — требую я.

Она прокашливается, издавая легкое щебетание, и кладет руки на колени.

— Уверена, ты знаешь, что кое-какие компрометирующие тебя вещи находятся теперь в моем распоряжении.

— Да, я знаю, что ты украла мои письма и фотографии, — отвечаю я.

— Признаюсь, то, как ты снова притянула к себе Калеба, выше всяких похвал, — она достает портсигар с монограммой из своего клатча и открывает крышку. — Он рассказал мне, как ты манипулировала им, как только вы начали встречаться. Вау!

Она берет в руку сигарету, прокручивая ее между пальцами. Я вспоминаю, как Джим делал тоже самое. Я теряю все свое восхищение данным процессом.

— Ты словно насморк, Оливия, который сам по себе не пройдет. Но ты уйдешь и оставишь меня с моим женихом в покое.

— Он такой же твой жених, как и мой, — отрезаю я. — На самом деле, насколько я знаю, коробочка с обручальным кольцом все еще лежит в ящике с носками, и он не планирует надевать его тебе на палец. — Я удовлетворенно смотрю, как цвет пропадает с ее лица.

— Если бы не было этой аварии и если бы ты не показалась снова на горизонте, то я бы уже прямо сейчас носила это кольцо. А знаешь почему? Потому что он выбрал меня. Он бросил тебя и встретил меня. Ты просто его маленькое увлечение. Ты совсем ничего не значишь для настоящего Калеба. — Она задыхается. Ее глаза пылают огнем, как и ее волосы.

Я чувствую, как порох воспламеняется в моих жилах. Она ничего не знает о Калебе. Я была той, в кого он впервые влюбился. Я была той, кто причинил ему больше всего боли. Я была связана с ним разбитым сердцем и слезами сожаления, и видит Бог, это гораздо более крепкая связь, чем у нее когда-либо возникнет с ним.

— Если ты считаешь, что я ничего не значу для него, то почему тогда ты сейчас здесь?

Она обдумывает мои слова.

— Я здесь, чтобы предложить тебе спасение. — Я подозрительно наблюдаю за тем, как ее алые губы обвиваются вокруг сигареты.

— Я вся во внимании.

— Если Калеб узнает о том, как ты использовала его, то.... думаю, ты знаешь, что тогда произойдет, — она стряхивает пепел на мой кофейный столик. — Если ты прекратишь видеться с ним, если ты исчезнешь, то я не расскажу ему ничего.

— Не расскажешь ничего? — Я издеваюсь над её выбором слов, который напоминает речь воспитателей из детского сада, и закатываю глаза. — Он узнает, что я сделала, когда память вернется к нему. Что изменится для меня, если ты сейчас расскажешь ему, по сравнению с тем, если он сам узнает об этом позже?

— Ты получаешь возможность уйти по собственному желанию. Сохранить некое подобие целостности. Подумай об этом, дорогая. Подумай, как ты будешь унижена, когда он обнаружит твою маленькую ложь. Будут обиды, слезы, боль, и понадобится гораздо больше времени, чтобы все это зажило. Не пойми меня не правильно. Ты меня совсем не заботишь. Я делаю это ради Калеба, которого хочу защитить.

— Мне трудно поверить, что единственное, о чем ты беспокоишься в данной ситуации, это Калеб, — вкрадчиво говорю я. Она встает, бросая окурок от своей «Чарльстон»[40] на мой ковер, и тушит его ногой.

— Это ты у нас эгоистичная сука, Оливия. Давай не будем путать происходящее. Я никогда не делала то, что делал ты! Никогда! — Ее слова жалят меня своей правдой. Даже эта больная женщина никогда не обманывала человека, которого любила. Я настолько потрясена ее словами, что делаю угрожающий шаг в ее сторону.

— Когда я встретила его, он все еще пытался справиться с болью, которую ты ему причинила, — она указывает на меня пальцем. — Мне потребовался год, чтобы убедить его в том, что ты этого не стоишь. Год, — шипит она. — Ты всего лишь белое отрепье, и я не позволю тебе снова быть рядом с ним! Ты понимаешь меня?

И я понимала. Возможно, если я боролась бы за него также, как это сейчас делает она, мы все еще были бы вместе.

Я вздохнула. Если я откажусь от ее предложения, она пойдет прямиком к Калебу со всеми доказательствами. Конечно, я могла бы смириться с погромом в квартире и шантажом, но даже в своей совокупности ее «преступления» были ничем по сравнению с тем, что сделала я. Я была диареей, в то время как она была всего лишь расстройством желудка. А что насчет Калеба? Он, несомненно, бросил бы Лию, если бы узнал, что она сделала, даже несмотря на то, что это причинит ему боль и сделает его одиноким. Каким монстром я должна быть, чтобы разбить ему сердце...снова? Неужели только так я могла досадить Лии? Если я исчезну, то со временем он забудет обо мне. Как делал это раньше.

Я уступаю.

— Хорошо. Убирайся. — Я иду к входной двери и открываю ее, даже не взглянув на Лию. Я хочу, чтобы она убралась из моего дома и из моей жизни. Не было ни одного человека, которого бы я ненавидела больше, чем саму себя. Она держит паузу, пока идет к выходу, смотря мне в глаза. Сука.

— Я всегда выигрываю. — Она бросает конверт у моих ног и уходит. Я захлопываю дверь, после чего пинаю ее ногой. Я хожу по квартире, выкрикивая всевозможные ругательства, какие только могу придумать.

Пришло время забыть его. Мне кажется, словно мое сердце вот-вот взорвется от боли. Мне нужно убраться отсюда, из этого места, насыщенного Калебом. Именно! Решено. Я уезжаю отсюда и никогда больше сюда не вернусь.