Августовские молнии

Глава XVIII

Почему мы разместили кавалерийскую бригаду в асьенде «Санта-Ана»? Я бы не мог ответить на этот вопрос. Из всех возможных способов разместить свои силы этот был, без сомнения, самым идиотским. И, однако, тогда я не только предложил его, но даже и принял командование бригадой.

Верно, что «Санта-Ана» — прекрасный наблюдательный пункт; верно, что в асьенде могли свободно разместиться три наших полка; верно и то, что владелица имения сеньора Эллен Гу оказалась восхитительной хозяйкой. Но что там было делать с тысячей солдат, если мы нуждались лишь в хорошем полевом бинокле и телефоне?

Тем не менее заявление, опубликованное Германом Тренсой в «Геральдоде Нуэво-Леон», я считаю самой настоящей клеветой. Я выбрал остановку в «Санта-Ане» вовсе не «в качестве предлога, чтобы провести несколько дней с Эллен Гу», ибо если бы я затаил какое-либо бесчестное намерение по отношению к вышеупомянутой даме, то не нуждался бы ни в бригаде, ни в другом предлоге: до сих пор меня связывает с Эллен Гу нежная дружба, и мне достаточно было малейшего намека, чтобы получить все, что мне заблагорассудится. Я прибыл в «Санта-Ану» потому, что, как я уже сказал, в эти дни мы все делали из рук вон плохо.

События развивались так: мы с Одилоном Рендоном и Анастасио сидели, словно Ганнибал в Капуе, и день и ночь играли в покер с Эллен Гу, как вдруг двадцать пятого августа в полдень нам донесли о появлении на дороге передовых отрядов Маседонио. Понимая, что период бездействия кончился и приближается кульминационный момент кампании, мы бросили карты и поспешили на наблюдательный пункт.

В самом деле, нам удалось заметить кавалерийское соединение — примерно четыре эскадрона, — продвигавшееся вдоль полотна железной дороги, которая связывает Куэвано с Сьюдад-Родригесом. Сделав несколько распоряжений, я вернулся в дом, и, пока крутил ручку телефона, горны уже запели сигнал боевой тревоги.

Мне ответила станция в Саусе.

— Нет связи с Югом, генерал, — раздалось в трубке.

Я понял, что передовые части Маседонио уже перерезали линию.

— Тогда соедините меня со штабом в Сьюдад-Родригесе, — попросил я.

Послышался треск, шум и затем раздался голос:

— Штаб слушает.

— Да прежде всего установите личность абонента! — рассвирепел я: вечно они забывали это сделать.

— Двести двадцать шесть, — тут же откликнулись на том конце провода.

— Триста сорок два, — сказал я.

Код наш все время менялся от одного телефонного разговора к другому, и при строгом соблюдении тайны разгадать его было невозможно. Я попросил к телефону Вальдивию, но его не было на месте. Подошел Тренса.

— Они уже здесь, — сообщил я.

Положение было опасное, но не безнадежное. Нам предстояло встретиться с врагом, значительно превосходящим нас в числе и боеприпасами, и потому мы знали, что сможем одолеть его только в том случае, если будем действовать стремительно и атакуем неприятеля прежде, чем он сумеет сосредоточиться и занять удобные позиции. Не успел я повесить трубку, как Анастасио пришел сообщить, что показались эшелоны Маседонио.

— Атакуй их кавалерией, — сказал Тренса, когда я передал ему эту весть. Он обещал погрузить войска в вагоны и на всех парах поспешить мне на помощь.

Разговор наш стал причиной того, что двумя часами позже я атаковал войска Маседонио Гальвеса в пункте, именуемом Лас-Вакас; однако, несмотря на обещание, Тренса с пехотой так и не появился. Я оказался вынужденным отступить с большими потерями. Эту незначительную стычку газеты охарактеризовали как крупное поражение. Конечно, мне пришлось с большой поспешностью отступить к «Санта-Ане», конечно, мы потеряли более сотни убитыми, ранеными и взятыми в плен (были и дезертиры), конечно, нам пришлось той же ночью оставить «Санта-Ану», но все же это нельзя назвать крупным поражением. И, кроме того, произошло оно не по моей вине.

Когда мы покинули поле боя и заняли оборонительные позиции в «Санта-Ане» на тот случай, если неприятелю вздумалось бы нас преследовать, в автомобиле, подняв облако пыли, прибыл Герман Тренса.

Вместо приветствия он обрушил на меня град оскорблений.

— Это по твоей вине все провалилось к чертовой матери!

— Нет, по твоей, сукин ты сын!

В том же духе мы обменивались комплиментами еще некоторое время, а когда немного успокоились, поняли, что произошло и на самом деле нечто неслыханное: после того как мы договорились по телефону, что Тренса предпримет атаку на войска Маседонио Гальвеса, приближавшиеся к Сьюдад-Родригесу по железной дороге из Куэвано, в штабе раздался другой звонок. Этот звонок, вне всякого сомнения, исходил от неприятеля, который, вне всякого сомнения, подслушал наш предыдущий разговор, и, благодаря халатности телефонистов, всегда забывавших установить мою личность, неприятель в этот, второй, раз сумел наговорить Тренсе всякой всячины, — будто имеется контрприказ и будто атаковать нужно железную дорогу на Монтеррей. Таким образом, пока я храбро, хотя и безуспешно, сражался с передовыми частями Маседонио, Герман Тренса отправился с тремя тысячами человек на Монтеррейскую железную дорогу, где, как и следовало ожидать, не обнаружил ни одной живой души.

— Сколько раз я вам говорил, чтобы не забывали удостовериться, что это я? — Я был взбешен. — Если завели код, надо им пользоваться.

Герману было очень стыдно, что его обвели вокруг пальца, и он не решился возразить.

— Лучше присоединяйся к нам, — сказал он мне немного погодя. — Будем оборонять Сьюдад-Родригес.

Он был прав. Не имело смысла держать в «Санта-Ане» кавалерийскую бригаду. Неприятель выгрузился из эшелонов и занял уже позиции на линии огня. Наших сил хватило бы только, чтобы оборонять Сьюдад-Родригес и сопротивляться как можно дольше в надежде на то, что по дороге из Кулиакана подоспеет к нам на помощь Толстяк Артахо с семью тысячами своих солдат и четырьмя полками артиллерии.

Герман и я расстались грустно, но примирившись. Он вернулся на автомобиле в город, а я пошел в дом приготовиться к отходу и попрощаться с сеньорой Эллен Гу.