Авось, прорвемся!

Глава седьмая Искал обороны петух у вороны

– Ща! – рявкнул командир, крепкий боевой блиняра. И так махнул рукой, что стало ясно – сейчас дом будет окружен, крыша взята штурмом, а мы – повязаны и доставлены в блиновку.

– Авось, лезь на чердак, прячься… – прошептала я. – Мне-то они ничего не сделают, я их – синонимом…

– Не полезу, обойдется, – отвечал он.

– Я океев не боюсь, а тебе они хуже смерти!

– Ничего не хуже… поскребусь два дня, и заживет…

– О-кей! – раздалось совсем близко. Ну конечно, что для тренированного блина двухэтажный домишко? Встали стопкой – и дотянулись до крыши! Стопочка – это у них старый прием, разработан был, правда, для масленичных игрищ и увеселений, но вот и в оккупационном быту пригодился…

– Какого хрена?! – возмутилась я. – Ща как пронесу на хренах!

Я не люблю пускать в ход мощный синоним хрена, от него потом во рту погано, а иногда приходится.

– О-кей?! – раздалось с другого угла. Это был бас самого командира патруля. Очевидно, он не поверил собственным ушам.

Прицелиться в темноте я не могла, разве что кое-как, на отзвучавший голос.

– Имела я вас в стрелецкую водку, в квашню и в сковородку, в тибетского гуру и в черную дыру!

Раздался удар типа «тум-м-м». Мне повезло – я сбросила наземь командира. И тут же за спиной раздался стон – Авось плохо переносил аромат подобных заклинаний.

Но блины, сволочи, наловчились действовать во всяких условиях. По непонятному нам сигналу они дали дружный, в четыре глотки, и узконаправленный залп:

– О-кей!

Авось не полетел с крыши только потому, что успел ухватиться за косяк чердачного окна. Но его сильно крутануло, и он влетел в это окно головой вперед, с криком не на выдохе, а на вдохе.

– Вы, типа, совсем? – заорала я в ответ на залп. – Крыша съехала?..

Вот ее-то мне, очевидно, в зародившейся магической атмосфере и не стоило поминать. А может, стоило.

Она, зараза, дернулась, словно снимаясь с каких-то незримых штырей, накренилась и рывками, стряхивая с себя повисших блинов, поползла к сараю, продавила черный толь, каким у нас до сих пор кроют такие вот жалкие сараи, и остановилась, задрав к небу один край, как будто нацелившись им на далекие звезды.

От такого дела блины онемели. То есть, те, кому удалось соскочить без повреждений, стояли чурбанами, глядя туда, куда указывал край крыши. А тот, кого выломанным куском стены притиснуло к сараю, орал как резаный. Но, видно, блины здраво рассудили: раз так орет, значит, жив и не слишком пострадал. Так что сам и выкарабкается.

Я висела, держась за косяк чердачного окна, и это было несложно – еще ногой во что-то упиралась. Мне было страшно за Авося – сейчас, когда крыша так лихо съехала, он должен быть весь на виду. И достаточно блинам, увидев его светлую майку, радостно воскликнуть: «О-кей!», как тут же и будет ему карачун…

– Принесла же вас нелегкая! – не сказала, куда там, а сердито подумала я про патруль, так злобно, что дальше некуда.

– О-хо-хо-у-а-а-а!.. – был ответ моим мыслям. И прозвучал не в голове – прозвучал, чтоб я сдох, наяву!

Блины тоже его услышали и дружно повернулись на голос.

Этот пока еще незримый голос тянул свое «уа-а-а!» так долго, что черловеческого дыхания бы точно не хватило, и сводя его все тише и тише, завершил слабеньким «а-ха-ха-а-а…»

– Кто там, блин? – спросил командир патруля.

– А я, голубчики, не ждали?.. М-м-м-уа-а-а!..

Наконец у них хватило ума высветить фонариком то место, где пребывал голос. И увидели мы все толстую бабищу, такой необъятности, что впору по улице боком ходить, в старом ситцевом халате, в платке, завязанном узлом вперед, зевающую роскошно, с потягом, с треском косточек!

– Во, блин!.. – приветствовали эту бабищу ошалевшие блины.

– И кто ж это меня разбудил? – осведомилась она, переводя тяжелый взгляд с одной круглой рожи на другую. – Кто ж это додумался? А, масленые вы мои?

Я, вися на съехавшей крыше, смотрела на здоровенную тетку из темноты, поражаясь ее неслыханным габаритам. И понравился мне ее голос – уверенный, в меру суровый, но исполненный тайного веселья, свойственного обычно лишь тем, кто полностью владеет ситуацией.

– А чего тебя, блин, будить? – некстати развеселился командир. – Ты типа спала? Ну так иди спи дальше.

– Не-е! Разбудили – так терпите.

Она подняла голову и, убиться веником, увидела во мраке бледное пятно – футболку Авося!

– Ах ты голубчик мой! – воскликнула она. – Жив! Целехонек!

Блины, проследив направление ее взгляда, тоже обрадовались.

Боевой клич «Ща-а-а!!!» вырвался из четырех глоток. Командир махнул – и патруль кинулся штурмовать лишенный крыши дом, где на чердаке валялся потерявший от окейного залпа сознание Авось.

У одного блина хватило ума вбежать в двери, прямо от которых начиналась довольно крутая лестница. Он поспешил наверх, а бабища – за ним.

Треск, раздавшийся, когда под ней просела лестница, был какой-то апокалиптический. Дом рушился прямо на глазах. Заорали разбуженные бомжи. Оставаться на крыше было уже очень опасно.

Не люблю прыгать в темноту, но на сей раз – пришлось. Отпустив косяк и перекатившись к краю крыши, я соскочила прямо в кучу векового мусора и в ней застряла. Что и неудивительно – куча была мне выше колен. Ближайший блин метнулся ко мне…

– Все о-кей! – рявкнула я ему прямо в рожу, и он шарахнулся. С трудом выдирая ноги, рискуя остаться без кроссовок, я кинулась прочь от дома, и вовремя – он начал сам в себя проваливаться. Грянуло! И тут же блины подняли крик.

Отбежав шагов с десяток я обернулась и увидела угловатую и клыкастую развалину, над которой стояло облако пыли.

– Хреново… – пробормотала я. И точно, было хреново – ведь под обломками остался Авось. Глупый, несуразный, наивный, ничего в этой блиново-хреновой жизни так и не уразумевший!

Тут развалина зашевелилась. Воздвиглось нечто, как если бы встала на дыбы квасная цистерна. С этого темного тела посыпалась всякая дрянь, оно делалось все ниже, как будто сходило с пьедестала, и наконец все мы опознали бабищу в ситцевом халате. На руках у нее в позе «принцесса в обмороке» был Авось…

– Во, блин… – изумленно прошептал кто-то из патрульных.

– Гля! Он, блин! Держи, блин!

Это патруль заметил Авося. Но подступиться к тетке как-то не решался. Она до того уверенно шла сквозь останки деревянных стен, даже не пытаясь их обойти, что это поневоле внушало уважение. Она даже не раздвигала – она продавливала…

И тут до меня дошло, что она-таки явилась!

Никогда еще существо женского рода не вызывало во мне такого бурного желания повиснуть у него на шее.

– Ах ты, моя Нелегкая! – без голоса вскричала я и побежала обратно к дому.

– Ну, будет, будет! – покровительственно сказала она. – Разбудили, подняли, ничего-то не растолковали! Что ж у вас тут деется? А надежа-государь наш – что это с ним?

Го-су-дарь?..

Вот этот – в майке со страшными рожами, в обтрепанных джинсах?

Так оно, надо думать, и было. На кого ж еще столетиями полагались? Да все же на него! Чьим именем дорогу сквозь огонь прокладывали? Да все же он – Авось!

– Океем зацепило, – объяснила я, хотя все было куда хуже: окей прошелся по нему по всему, и теперь бедолагу придется выхаживать, как малое дитя. Государь… ишь ты!..

– Куда нести-то? – совершенно не обращая внимания на блинный патруль, спросила Нелегкая.

– А это хорошо – что ТЫ его унесешь?

– Свои же, родные.

– Ты лучше вон их унеси!

Нелегкая поглядела на патруль и поморщилась.

– Приносить таких уродов случалось, а уносить?.. – пробормотала она.

– Да ты попробуй!

– Да не умею я! – взревела вдруг Нелегкая. – Я все больше приношу!

– Да ведь сцапают они нас сейчас! Вызовут по рации подкрепление и повяжут! – я уж была не рада, что мы с этой дурой связались. Тем более, что командир патруля сейчас как раз со своей поясной рацией и возился.

Стало быть, явится полувзвод блинов, сперва они добьют океями Авося, а потом и за нас возьмутся. Нелегкая-то уйдет – если в канализацию не провалится, а я?..

– И мы вызовем, – вдруг предложила Нелегкая.

– А ты заклинание знаешь?

– Какое еще заклинание? – она уставилась на меня круглыми глазищами. – Для сестрицы родной – заклинание?! Погоди, гаркнем вместе – и ее разбудим.

– Что гаркать-то?

– Кри-ва-я! – подсказала Нелегкая. – Ну, благословясь!

– Кри-ва-я!!! – завопили мы. И повторили этот вопль трижды. Никто не отозвался, не зевнул громогласно, не ругнулся – полнейшая тишина была нам ответом.

– Крепко же твоя сестричка спит, – наконец-то севшим голосом проскрипела я.

– Ничего, долго запрягает, да быстро поедет.

Нелегкая была спокойна, словно на руках у нее не висел тряпочкой помирающий государь-надежа-Авось, а вокруг не торчали вооруженные блины.

Пока мы вопили, блинный командир успел сказать в рацию те слова, после которых с ближайшего поста вылетают на подмогу все, способные держать оружие. Вроде бы и очень далеко зародился рев и гул, а и минуты не прошло, как окреп, налился силой и окружил со всех сторон. Это были общеизвестные зеленые блинные джипы, а хрены – те ездили на белых, словно бросая вызов дорожной грязюке.

Оставалось только юркнуть в развалины – и тем продлить ненадолго свою свободу. Отстреливаться – и то было нечем. Мой репертуар не то чтобы иссяк – кое-что я еще помнила, могла и сочинить на ходу, но отбиваться пришлось бы непрерывно, и столько бы я не выдержала, я же все-таки не уголовник! А если сейчас помянуть страшный синоним – то, чего доброго, Авось не выдержит. Хоть он и в полной бессознанке, но дыхание-то пока работает…

– О-кей! – крикнула я, видя, что блины окружают развалину с нами тремя вместе. – Имела я вас в рыло, в светило, в дрозда, в ежа и в три этажа!

Пошатнулись четверо, как я и рассчитывала. Они должны опомниться минуты через две – и ведь очухаются, сволочи! Но стояли эти четверо рядом – и мы вполне могли проскочить!.. Если сейчас дернуть за локоть и пихнуть вперед Нелегкую – она ведь и без слов поймет, что нужно бежать!

– Ого?! – изумилась Нелегкая.

Я думала – моему словесному изыску, а она углядела белый автомобиль, которого я за зелеными и не приметила. И него выскакивали господа в бежево-рябеньких комбинезонах – распроклятые хрены!

Понять что-то в их субординации мог только мужчина. То, что хрен выше блина, для него – само собой разумеется. А я, женщина, видела другое: блины – оперативники, они всюду пролезут, всякое слово под контролем держат, и в оккупированной местности именно они наводят порядок, понемногу просачиваясь во все щели. Хрены же – некие статичные боевые единицы, которые прибывают на поле боя, когда уже сказаны роковые слова: хрен с ним! Конечно, едки, язвительны, ядовиты, но уважения к ним, как к армейским чиновникам, у нормальной женщины быть не может.

Вот теперь эта команда могла брать нас голыми руками.

– О-кей! – радостно грянуло из всех глоток. Я кинулась вперед, чтобы прикрыть собой Авося. Мне-то что, я и сама такой окей выдам – мало не покажется, а он, горемыка?..

От залпа Авось содрогнулся. И как-то разом обмяк на руках у Нелегкой. Похоже, мы не уберегли его.

И тут взвыла сирена!