Если вы хоть раз, хоть когда-нибудь, жили в общаге, значит вы прекрасно знаете, что в таком вот способе проживания есть как свои плюсы, так и минусы. В общаге, которая относилась к условно-служебному жилью Калиновского ЖЭКа, плюсы тоже были. А как же без них!
Ну, к примеру, здание общаги было близко к месту моей работы. Но главным плюсом, пожалуй, это было единение. Сообщество. Коллективность. Жильцы общаги жили, можно сказать, единой дружной семьей, и горе тому мизантропу, который этого не ценил или пытался обособиться.
Я прочувствовала всю прелесть такой общности в первый же день на кухне, когда ухитрилась, наконец, занять конфорку и теперь варила нехитрый ужин (пельмени). Дело в том, что холодильника, как такового, у меня ещё не было (да и вообще ничего не было), поэтому вопрос сохранности пропитания стоял крайне остро. Если дома я могла наварить кастрюляку борща, которого вполне хватало на три дня (а на следующий день, как известно, борщ гораздо вкуснее), хранить его в холодильнике и по мере надобности разогревать себе небольшими порциями. То сейчас передо мной стала задача размером с Эйфелеву башню — у меня не было ничего.
Нет, не так. Ни-че-го!
А, как минимум, нужен холодильник, иначе с продуктами будет швах!
В комнату, спасибо Алексею Петровичу, я вселилась довольно быстро. Мы тогда с ним сходили в эту общагу, и я выбрала из двух комнат лучшую.
Ну что сказать? Они обе были «лучшие» и нуждались в кардинальном ремонте, но особенно впечатляла первая — начиная от вздувшейся краски на стенах и сероватой побелки на потолке, и заканчивая широченными щелями в оконных рамах и картонной дверью, которая держалась на добром слове и двух металлических финдибоберах, которые при открытии-закрытии возмущённо позвякивали и грозили отвалиться.
Но дареному коню, как говорится.
Я и так была рада.
Ведь снять жильё, да ещё нормальное, для меня в нынешних условиях — это была непосильная задача.
Вторая комната оказалась получше в плане покраски и вообще ремонта, там даже обои были. Но, в то время, пока мы её осматривали, за стеной соседи вдруг хором грянули что-то типа: «я бычок подниму, горький дым затяну, покурю и полезу домо-о-ой…»(а на дворе на минуточку утро!), так что я, даже не задумываясь, остановила свой выбор на первом варианте — зато там комната дальняя, и относительно тихая.
Рядом проживала одинокая старушка, с другой — затюканный очкарик, который всё время везде таскал с собой книжку. Так что нормально.
Возвращались же мы в первую комнату уже под бодрое попурри из репертуара «Красной плесени».
— В этой буду жить! — сказала я категорическим тоном.
— Точно? — уточнил Алексей Петрович, хмуро рассматривая выбранную мной комнату. — Там ремонт лучше.
— Я не очень люблю «Сектор Газа» в это время суток, — покачала головой я, — и вряд ли их можно заставить разучить песни на стихи Пахмутовой.
— Ну смотрите сами, — вручил мне ключи Алексей Петрович, — если передумаете — дайте знать.
Мы договорились, когда я выйду на работу. Затем он ушел, а я принялась переносить вещи из дворницкой и обустраиваться.
Но это я отвлеклась. Возраст такой, поэтому у меня вот такие лирические отступления частенько случаются.
Так вот, вернулась, значит, я на кухню, смотрю, а какой-то здоровенный хмырь моей же ложкой вылавливает и есть пельмени прямо из кастрюли. Ещё и самые большие выбирает.
— Вкусно? — спросила я.
— Угум-с, — с набитым ртом кивнул мужик, — малёхо недосолено, но есть можно.
— Я польщена, что вы оценили моё кулинарное мастерство, — обличительно намекнула на неуместность такого действия я.
Но мужик, не проникся:
— Сойдёт, — констатировал он, равнодушно облизал ложку и вышел из кухни, почёсывая мохнатую грудь, сквозь разодранную спереди тельняшку.
Я мрачно посмотрела на недоеденные пельмени и пошла высыпала их собакам во дворе.
Ужинала я остатками уже подсохшей «косички» с чаем.
При этом мрачно размышляла.
У человечества есть только два насущных вопроса. Как быть и что делать? В моём случае оба эти вопроса слились во единый, и если я срочно не решу данную проблему, то вскоре «косичка» станет моей единственной едой на ближайшее время.
Ладно, будем решать вопросы по мере их появления.
С помощью тряпки и прихваченных из дворницкой Семёна (на время, я потом всё честно верну) эмалированного ведра и дистрофического веника, я кое-как навела в комнате порядок. На узкой монашеской кровати кроме продавленного сероватого матраса ничего больше не было. Я накрыла его пока халатом и старой кофтой, скрутила из свитера валик под голову и легла спать. Укрылась старым любашиным пальто бежевого цвета.
Хоть за этот день я устала, как собака, но сон не шел. Лежала, думала.
Вот как мне сейчас рассматривать своё новое положение? Если смотреть, что сюда я попала после жизни в относительно благоустроенной двухкомнатной квартире на ул. Комосомольской, где у меня был удобный диван и хоть и старенькое, но чистое и даже накрахмаленное, постельное бельё — то это безусловно падение. Но если учесть, что там я была на непонятных ролях с непонятным супругом, а сейчас я абсолютно свободна — то это несомненный взлёт. Всё зависит от точки зрения.
В общем, я решила пока считать, что это взлёт. Буду оптимисткой. Иначе взвыть хочется.
Я покрутилась, устраиваясь поудобнее, так, чтобы попасть позвоночником между двух ребристых пружин — кровать была на сетке. Сон всё равно не шел. Почему-то вспомнился мой средненький внучок Елисей. Нет, я их всех одинаково люблю, но Елисей… он так на Пашку похож в детстве… Интересно, как они там без меня?
Но эту мысль додумать я не успела — с удара ноги распахнулась запертая дверь, оба финдибобера забряцали уже где-то на полу и укатились под кровать, а на пороге возникли люди.
Вспыхнул свет, заслепляя глаза.
— Ты гля, Пузырь, вот и комната! — весело похихикивая, сказал тощий, похожий на подростка индивид. Примечательным было его лицо: мясистый, как у индюка, нос и мягкие тоже мясистые, уши.
— Ага, и баба есть! — заржал второй, действительно похожий на Пузыря, мужичок, примерно лет тридцати пяти — сорока на вид, лысоватый, кругленький и весь какой-то маслянисто-лоснящийся.
— Ну так заходим, чё Сифона в коридоре ждать?
Меня аж подбросило с кровати (хорошо, что в комнате было не жарко и спать я легла в любашином спортивном костюме):
— Это что такое⁈ — возмутилась я.
— Гля, Пузырь, она же старая, га-га-га… — загоготал мясистоносый.
— А ты её одеялом накрой! — отозвался Пузырь и тоже заржал.
— Я сейчас милицию вызову! — заявила я.
— Ты чё, мать, опухла? — изумился Пузырь, — решила нас мусорам сдать? Да у меня батя знаешь кем работает!
Он выпятил губу и гордо задрал подбородок. Я случайно взглянула в его глаза — и в ужасе отшатнулась: глаз не было! Вместо обычных человеческих глаз там черными провалами зияла тьма!
Одержимый? — мелькнула мысль. Руки у меня моментально вспотели и мелко затряслись.
— Если я скажу бате — тебе капец будет! Фуууух! — выдохнул он в мою сторону слова, которые, очевидно, должны были повергнуть меня в ужас.
С этими словами я уловила сладковатый запах каннабиса.
Действительно, фуууух! — у меня аж отлегло. Придурок (да и второй тоже) оказался обычным человеком, просто сильно обкуренным, поэтому и зрачки разошлись. А то я уже нафантазировала.
Так и до инфаркта недалеко.
— Что здесь происходит? — в комнату заглянул мужичок в наспех накинутом пиджаке и синих трениках.
Сосед из комнаты по диагонали от меня, — вспомнила я.
— Да ничё, ничё, — примирительно поднял руки ладонями вверх мясистоносый. — Вот баба в гости позвала, так мы общаемся.
— Да, извините, если громко, — сказал Пузырь, затем не выдержал и прыснул от смеха.
Его поддержал мясистоносый. Около минуты они взахлёб хохотали.
— Вы бы не водили гостей так поздно, — с упрёком сказал мне мужчина, — мне в шесть утра на работу вставать.
— Да я их впервые вижу! — возмутилась я, — я спала, они дверь выбили и вошли!
От моих слов оба «гостя» опять буквально покатились со смеху — очевидно, как раз их накрыло.
— Что здесь смешного? — нахмурился мужик.
— Обкуренные они, вы разве не видите? — пояснила я.
— Слышь, мать, ты за базаром следи, а то я щя тебе глаз на жопу натяну! — не одобрил мои слова Пузырь.
Я с надеждой посмотрела на мужичка.
— Ладно. Время уже позднее, так что вы тут не шумите сильно, — пряча глаза, сказал мне мужичок и торопливо ретировался.
А я осталась с двумя обкуренными наркоманами наедине.
Пока я судорожно соображала, что в таких случаях нужно делать, наркоманы опять принялись хохотать. А вот реально, что делать? Поднять крик? Так глуховатая старушка-соседка не услышит, а ботан в очечках, если и прибежит, то максимум что сделает — заплачет. Был шанс, что прибежит тот дремучий любитель чужих пельменей, но у меня были серьёзные сомнения, на чью сторону от встанет.
Я пошарила глазами по комнате — но ничего подручного не было (в данной ситуации хорошо бы топор, или даже ружьё, хотя, боюсь, мои гости настолько в неадеквате, что не среагируют).
И тут раздался резкий окрик:
— Это что такое, я спрашиваю⁈
В коридоре стоял и грозно смотрел на это безобразие мужик. Обычный нормальный мужик, примерно предпенсионного возраста, но при этом подтянутый, хоть и слегка лысоватый.
— Почему безобразничаем после одиннадцати? — жестко спросил он.
И, как ни странно, наркоманы моментально притихли и уже не пытались проявить свою безудержную разухабистость.
— Да мы мимо шли, батя, — пробормотал Пузырь.
— Мы уже уходим, — на глазах трезвел мясистогубый.
Буквально через полминуты они ретировались.
— Спасибо вам огромное! — от души поблагодарила я.
— Я на третьем этаже живу, — сообщил мужик, — хотел чаю вскипятить, а у нас лампочка на кухне перегорела. Так я к вам спустился. Слышу — эти опять безобразничают.
— Так они тут часто так?
— Я за ними давно наблюдаю. На наш этаж они даже не ходят — мы отвадили. И на первый тоже боятся. Там мужики из рабочих бригад живут, шабашники, так у них тоже разговор короткий. А ваш этаж — это, конечно, рассадник всего этого. И ничего сделать нельзя: контингент у вас, я скажу — не очень.
Я вздохнула — вечно мне с соседями не везёт (сразу вспомнилась уринолюбивая Ивановна).
— А сегодня, как назло, Варвара Тимофеевна дежурит, она обычно «Богатые тоже плачут» посмотрит, закроется у себя и до утра спит. А что здесь происходит, кто тут ходит — ей до лампочки. Хреновая, я скажу, старушка. Но была передовицей производства, так что за заслуги держат.
Он взглянул на меня и спохватился:
— Ой, заболтался что-то я, время позднее, вставать всем рано.
— Спасибо за помощь, — ещё раз поблагодарила я.
— Да вы, если опять начнут — меня зовите, — велел мужик, — меня Григорием звать. Я живу над вами, в тридцать пятой комнате. Сейчас они уже не вернутся. Дня три-четыре вообще сюда ходить не будут. А потом опять начнут. Так вы сразу зовите, в любое время, а то раз смолчите — потом не отвадишь.
Мужик ушел, а я забаррикадировала дверь, подтянув к ней кровать, легла, и моментально уснула, без сновидений.
Выспалась я, кстати, преотлично. Возможно, потому что умаялась за эти дни и физически, и морально, а, может, и потому, что в комнате было свежо — из оконных щелей дуло.
На окнах ни шторок, ничего не было, поэтому первые лучи мартовского солнышка меня и разбудили. Я сходила, пока все спят, хотела принять душ, но вода была только холодная. Так что помылась по частям, ёжась от холода. Ледяная вода взбодрила.
Я поставила кастрюльку с водой на плиту и вернулась в комнату. Оттащила кровать на место, отыскала закатившиеся финдибоберы и запечалилась, глядя на покорёженную дверь и выбитый замок. Вот сейчас мне на работу, а дверь я даже символически закрыть не смогу. И что делать? Опять опоздаю же.
Да, свою клетчатую сумку и часть вещей той Любаши, я-то припрятала в дворницкой Семёна. Здесь же, кроме старого халата, эмалированного ведра и драного веника особо и тырить-то нечего. Но не хотелось бы вернуться с работы и обнаружить у себя в комнате любителей матерного хардкора в хоровом исполнении.
И как назло, у меня ни гвоздя, ни молотка — ничего.
Остается единственный выход — закрутить как-то дверь, может проволочку какую-нибудь найду, бежать на работу, а там просить Виталика, чтобы пришел и замок навесил. Здесь нужен навесной замок снаружи и засов изнутри.
Да, дверь сама по себе хлипкая, из ДСП, её ребёнок одним пинком проломит, но замок на двери, хотя бы иллюзия защиты собственности.
Я вздохнула. Где же найти эту чёртову проволочку?
Вспомнила за воду и побежала на кухню.
— Доброе утро, — там уже вовсю хозяйничал Григорий, — а я вашу кастрюлю отставил в сторону, она давно вскипела. И на ваше место свой чайник поставил. У меня спички, как назло, закончились. Я, как курить бросил, вечно беда с этими спичками… мужики на этаже постоянно стреляют, а докупить я забыл.
— Доброе утро, — улыбнулась я ему. — Спасибо, что присмотрели за водой. Уже второй раз выручаете.
— А как вас зовут? А то вчера впопыхах и не до конца познакомились.
— Люба, в смысле — Любовь, — поправила саму себя я.
— Вот и хорошо, Люба, — удовлетворённо кивнул Григорий.
— Извините, Григорий, — решилась я, — у вас случайно никакой проволочки нету?
— Проволочки? — удивился он, — с какой целью?
Я рассказала о своей идее.
— Надо глянуть, — сказал Григорий.
Я думала, он имеет в виду — глянуть в своих запасах, а он пошел к моей двери и принялся рассматривать вырванный «с мясом» замок.
— Мда. Дела. — констатировал Григорий, а затем ушел на свой этаж.
Я как раз варила овсянку, когда он вернулся.
— Григорий, — сказала я, — я варю овсянку. Не бог весть какая еда, но у меня другой пока нету. Я только вчера вселилась. Если хотите, я вам тоже накладу в тарелку.
— Хочу! — живо откликнулся Григорий. — Я, Люба, кашу очень люблю, а вот варить её нормально не умею. Мясо жарить — могу, суп там какой-никакой — могу, и даже борщ могу, а плов так вообще у меня хорошо выходит. Но кашу вот не умею. Так что не откажусь.
— Но у меня без молока, на воде, — торопливо сказала я. — Если устроит.
— Я всеядный, — заявил Григорий и ушел к моей комнате.
Пока я раскладывала кашу, он уже вовсю стучал молотком, перебудив остальных соседей на всех этажах. Но это его нисколечки не беспокоило.
— Григорий, — я несла две тарелки с кашей в мою комнату. — Каша готова.
Григорий как раз прикручивал какой-то шпингалет (или оно по-другому называется, загогулина, в общем такая).
— О! — обрадовался он и сказал, — неси, Люба, кашу в мою комнату. Тридцать пятая. Там открыто. И свою неси тоже. У тебя даже стола, я смотрю, нету. Где ты есть собралась? А у меня, зато масло есть. Возьмёшь в холодильнике. И себе возьмёшь. А то знаю я вас, стеснительность сейчас начнётся. А я через две минуты приду. Чайник сам захвачу. Надо до конца прибить, чтобы наверняка!
Я спорить не стала, взяла кашу и, обжигая пальцы горячими краями тарелок, понесла наверх.
Комната Григория была не чета моей — на полу даже палас и то был, и на стене ковёр тоже висел, бордовый.
Я поставила тарелки на стол и, дуя на обожженные пальцы, полезла в холодильник искать масло.
— На боковой полке, на дверце, — Григорий вошел в комнату с чайником. — Люба, ты будешь чай или кофе?
Мы завтракали и разговаривали о том, о сём.
Григорий работал тоже в ЖЭКе, главным мастером в отделе теплоснабжения.
Я ещё удивилась, раз мастер, да ещё и наивысшего разряда — то почему живёт в общаге? Но вслух вопрос задавать не стала.
Зато спросила, что ему известно о «войне» между дворниками.
— Ты Михалыча имеешь в виду? — хмыкнул Григорий, помешивая растворимый кофе в чашке.
— Ну да, — ответила я.
— Насчет Михалыча, я тебе, Люба, вот что скажу… — Начал было Григорий, и в это время дверь распахнулась и в комнату буквально ворвалась полноватая блондинка лет тридцати пяти. И ошарашенно замерла, уставившись на меня:
— Гриша, что это такое⁈