Бахрейн

«РЫБИЙ ГЛАЗ»

На аравийской стороне Персидского залива бытует такая легенда: «Не только земля, но и море ждет дождя. И когда первые его капли со звоном ударяются о поверхность, из синих глубин поднимаются жемчужные раковины. Они раскрывают створки, заглатывают всего одну каплю пресной воды и медленно опускаются на дно. Там, в темноте и покое, эта капля превращается в ни с чем несравнимый перл... »

О бахрейнском черном жемчуге или «рыбьем глазе» издавна складывались легенды, о нем знали еще древние греки, римляне. Совершая набеги на беззащитных ловцов, пираты всех мастей увозили в кованных медью сундуках десятки килограммов драгоценного жемчуга. Бахрейнские жемчужины украшали короны многих монархов.

Английские колонизаторы знали цену бахрейнскому жемчугу, и уже в договоре 1847 года они выторговали для себя ряд льгот в отношении эксплуатации жемчужных банок Бахрейна. Позже, в 1856, 1869 и 1890 годах, англичане в той или иной форме документально подтверждали свои, по существу неограниченные, права на жемчужные отмели. Тогда бахрейнский жемчуг называли «бомбейским», поскольку большую его часть сбывали в этом крупном городе Индии, которая в то время тоже находилась под властью Англии.

Добыча жемчуга на Бахрейне достигла своей кульминации к началу 30-х годов. Однако всеобщий экономический кризис, охвативший капиталистический мир, губительным образом сказался на дальнейшем развитии этого промысла. Но самый страшный и неожиданный удар был нанесен с востока: в Японии начали выращивать искусственный жемчуг.

Сейчас на Бахрейне еще можно увидеть потомственных ловцов жемчуга. С июня по октябрь, когда температура воды в заливе позволяет ныряльщикам подолгу оставаться в воде, они выходят в известные только им места собирать со дна моллюски жемчужниц.

В крошечной лавчонке на одной из улиц Манамы торговец показывал мне коллекцию раковин с приросшими к створкам, «забракованными» жемчужинами. Одна из них, неровной формы, была величиной с перепелиное яйцо. Этот экспонат вполне мог бы украсить стенд любого музея морских диковин.

— Было время, когда я сам ходил на лов жемчуга, — сказал хозяин. — Тогда мы неплохо зарабатывали. Хотя и платили собственным здоровьем. Теперь все изменилось. Что я имею в виду? — Он неслышно удалился в заднюю комнату, словно за кулисы передвижного балаганчика, и принес оттуда целую страницу из газеты «Файнэншл таймс». — Полюбопытствуйте! — Мой собеседник ткнул пальцем в сыпь нонпарельных букв. Я прочитал: «Японцы, подумывающие о расширении производства искусственного жемчуга, заинтересовались теплыми неглубокими водами вокруг Бахрейна. По словам одного из членов японской экономической делегации, посетившей Бахрейн, Япония подыскивает новые места для искусственного выращивания жемчуга, так как ее собственные воды сильно загрязнены».

И все же Бахрейн и теперь остается одним из видных мировых центров добычи жемчуга. Труд ловца — тяжелый труд. Методы лова не изменились с самых давних времен. Жизни ловца постоянно угрожают хищные рыбы или тропические медузы. От случайного прикосновения к ее щупальцам человек получает ожог, который может вызвать шоковое состояние и смерть.

ПЕРВЫЙ ФОНТАН, НОВЫЕ ИСТОЧНИКИ

Случай свел меня с человеком, который в буквальном смысле слова стоял у первой нефтяной скважины, которая забила на Бахрейне в 1932 году, в то самое время, когда жемчужный промысел зачах и страна оказалась на грани экономической катастрофы.

Сальман, напрягая память, восстанавливает события 1925 года. Тогда на Бахрейн прибыла британская поисковая партия. Англичане вели разведку на воду и бурили артезианские колодцы. Поиск велся в пустынной местности. Сальмана наняли в отряд подносить питьевую воду.

— Но, прежде чем они натолкнулись на нефтяные пласты и создали компанию для их разработки, — рассказывает Сальман, — прошли годы. Я сначала таскал на первую скважину воду в жестянках, а потом людей поприбавилось... Я купил ослика. А англичане приобрели концессию и привезли более современные бурильные установки. Новую компанию назвали БАПКО — «Бахрейн петролеум компани». Она стала дочерней компанией американской нефтяной монополии КАЛТЕКС. Помню, сколько было радости, когда забил первый фонтан. Мы перемазались нефтью, словно дети...

Гостям, приезжающим на Бахрейн в наши дни, показывают эту историческую первую скважину к югу от города Авали, скважину, которая вызвала новое направление в экономическом развитии архипелага. К настоящему времени на Бахрейне пробурено около 300 нефтяных скважин.

Основу бахрейнской экономики теперь составляет нефтяная промышленность. Начиная с 1952 года прибыли БАП. КО делятся пополам между концессией и государством. Однако следует помнить, что долговечность бахрейнских месторождений ограниченна. Сейчас здесь добывается более четырех миллионов тонн сырой нефти в год. Если вести добычу нефти нынешними темпами, ее запасов хватит, по мнению специалистов, еще лет на двадцать. И тем не менее будущее не столь уж мрачно, как может показаться на основании этого прогноза.

Помимо БАПКО добычу на месторождении Абу-Саафар, обнаруженном на дне моря между Саудовской Аравией и Бахрейном, ведет компания «Арабиэн-америкэн ойл» (АРАМКО). Половина дохода от добычи этой нефти идет в казну Бахрейна. Активизировала свои попытки обнаружить нефть на дне моря и БАПКО. На Бахрейне появилась еще одна нефтяная компания — американская «Сьюпериор ойл компани». Она приобрела концессии на два участка общей площадью около трех тысяч квадратных миль сроком на 35 лет.

Немалый доход получает бахрейнская казна от нефтеперерабатывающего завода БАПКО, который является вторым по мощности на Ближнем и Среднем Востоке после абаданского в Иране и входит в десятку крупнейших предприятий подобного рода в капиталистических странах. Помимо собственной нефти завод перерабатывает «черное золото» Саудовской Аравии, поступающее по 12-дюймовому трубопроводу из Даммама (около восьми миллионов тонн в год). Общая мощность этого завода, выпускающего широкий ассортимент нефтепродуктов, — 12 миллионов тонн в год. Завод приобретет еще большее значение, когда вступит в строй установка для отделения серы. Ее генераторы будут работать на природном газе, добываемом в районе Хуфуф, где его запасы очень велики.

Прибыли от добычи и переработки нефти дают основную часть поступлений в государственный бюджет Бахрейна. Национальный доход на душу населения островов сейчас составляет 450 долларов в год — цифра достаточно значительная для развивающейся страны. А если заглянуть в будущее, что будет с экономикой Бахрейна тогда, когда нефтяные запасы его в основном исчерпаются? На что же нужно будет ориентироваться в этом случае?

— Власти давно уже понимают необходимость изыскания новых источников экономического развития Бахрейна, — говорили мне в министерстве промышленности и развития. — Конечно, мы учитываем местные условия и видим их прежде всего в создании обрабатывающей промышленности, в общей индустриализации государства. Мы намерены шире привлекать иностранный капитал в бахрейнские предприятия, а также развивать исторически сложившиеся торговые связи с государствами Персидского залива и за его пределами. Мы также делаем большую ставку на дешевый природный газ. Его добычу уже осваивает компания БАПКО.

Некоторые экономисты предлагали построить на Бахрейне предприятие по сжижению газа и продавать его продукцию на дальневосточных и европейских рынках. Идеей заинтересовались поначалу японские промышленники. Но впоследствии им удалось договориться о закупках сжиженного газа на Борнео и они потеряли всякий интерес к бахрейнскому газу. В настоящее время бахрейнское правительство берет курс на использование природного газа внутри страны.

Наличие крупных морских портов вызвало к жизни ряд предприятий, обслуживающих судоходство. Здесь, например, обосновалась Бахрейнская судоремонтная компания, имеющая в своем распоряжении самые крупные судоремонтные мощности между Роттердамом и Сянганом (Гонконг). Механический завод фирмы «Де Лонг Уимпи энд Кану» выпускает конструкции для подводного бурения, необходимые многим нефтяным компаниям. На Бахрейне появились мастерские по ремонту оборудования нефтепромыслов.

Организация стран — экспортеров нефти приняла в 1972 году решение построить на Бахрейне сухой док для ремонта супертанкеров. Предполагается, что к 1975 году в Персидский залив будет ежегодно заходить около трех тысяч танкеров. Это обеспечит достаточную загруженность дока и оправдает затраты на его сооружение.

На архипелаге имеется несколько небольших предприятий пищевой промышленности, например завод безалкогольных напитков, фабрика по производству сухого молока, а также заводы стройматериалов — предприятия по производству асбестовых труб, кровли, цементных плит и некоторые другие.

Местному кустарно-ремесленному производству приходится выдерживать серьезную конкуренцию с западными фирмами, поставляющими на бахрейнский рынок товары легкой промышленности. (На Бахрейне установлена очень низкая пошлина на ввозимые товары — 10—15 процентов. ) Мне приходилось видеть в городах и деревнях длинные ряды лавочек-мастерских, организованных по цеховому принципу. Одни специализируются на производстве глиняных кувшинов, кальянов, мисок, горшков, тарелок, другие производят кожаные изделия — седла, сбрую, бурдюки для воды. Есть улицы, которые находятся во власти жестянщиков. Из оцинкованного железа они делают чаны разных размеров для сбора и хранения воды. В условиях Бахрейна, где отсутствуют реки и озера, пресной водой надо запасаться загодя.

Я побывал на старинной судоверфи острова Мухаррак. Там умельцы сооружают парусники, боты, весельные лодки по образцу и подобию тех, которые строили их деды и прадеды.

Перепись населения, проведенная в 1971 году, показала, что из общей численности занятых — 60 тысяч человек — в обрабатывающей промышленности Бахрейна занято 4 тысячи, в строительстве — 10 тысяч, в торговле — 7, 7 тысячи, в нефтяной промышленности — 4, 3 тысячи, в сельском хозяйстве и рыболовстве — 4 тысячи. Более половины работающих — лица иностранного происхождения.

КУСОЧЕК ЖИЗНИ

Октябрь подходил к концу, и дул резкий, порывистый северо-западный ветер «шамал» — верный предвестник бахрейнской зимы. Днем розовый столбик термометра поднимался не выше 30-градусной отметки.

По вечерам молодежь заполняла расцвеченный разноцветными огнями городской парк. Электрические лампочки веселыми гирляндами свисали с финиковых пальм, просвечивали сквозь нежную зелень листьев стройных папай. Возле несущих прохладу фонтанов, у входа в кинотеатр «Жемчужина» и у открытых кафе было особенно много народа. Толпы гуляющих наводняли набережную Персидского залива, в водах которого плавала круглолицая луна.

Столица Бахрейна — Манама отдыхала после знойного изнурительного лета. В тот памятный вечер молодой рабочий Зайян миновал причалы двухмачтовых рыбачьих самбуков с квадратной широкой кормой и высоко задранным носом, юрких джалибутов и хавайрай, прошел мимо остро пахнущих вяленой рыбой и водорослями складов. На ярко освещенной Таможенной площади с зеленой куртинкой в центре он свернул под широкую белокаменную арку знаменитых «ворот Бахрейна» и углубился в давно знакомый лабиринт узких улочек торговой части города.

Здесь, в одной из лавчонок, принадлежащей его приятелю Ахмаду, он обычно оставлял свой велосипед, когда приезжал с побережья в город за нехитрыми покупками или собирался провести время с друзьями за чашкой крепкого арабского кофе с корицей. С Ахмадом Зайян был близок много лет: с тех самых пор, когда еще их отцы занимались ловлей жемчуга на богатых раковинами банках Персидского залива.

Ахмад унаследовал от дяди пристрастие к торговле и сноровку в этих делах. В конце концов он занял его место за прилавком. Торговал всякой всячиной, начиная от иголок, мыла, зубной пасты и кончая готовой одеждой европейского покроя. Но сам национальной одежде не изменил. Он носил длиннополую рубаху «дишдаш», всегда отличающуюся снежной белизной, покрывал голову платком «гутрой», стягивал его «агалом» — черным сдвоенным обручем. И гутра и агал пришли в мир оседлых арабов от бедуинов, которые, кочуя на верблюдах по бескрайней пустыне, оберегали голову от жалящих лучей солнца.

Зайян, наоборот, одевался в европейское платье. Худой, подтянутый, с орлиным носом, он носил хлопчатобумажные дешевенькие брюки, резиновые шлепанцы на босу ногу и цветную рубаху с открытым воротом. Зайян работал на алюминиевоплавильном заводе АЛБА подсобным рабочим на разливке металла и наряжался в «дишдаш» только по праздникам.

Подойдя к лавке приятеля, Зайян негромко окликнул его. Но Ахмада дома не оказалось. За прилавком сидел его десятилетний сынишка.

— Ушел за товаром, — сказал мальчик. После этого Зайян вскочил на велосипед и поехал на юг по Шейх Иса-роуд за город по шоссе, ведущему на завод. Зайян заступал в ночную смену.

Встречный ветерок забирался под рубашку, приятно холодил тело. Зайян легко крутил педали. Городские постройки сменились рощами финиковых пальм, позади остались минареты последней мечети, и дорога узкой лентой побежала по выжженной солнцем пустыне. Такой унылый пейзаж тянулся до самого южного берега острова: песок, один песок. Но вот справа на горизонте показались небольшие лысые холмы. Там черными силуэтами на звездном небосводе прорисовывались «качели», день и ночь поднимающие на поверхность из глубоких колодцев пресную воду. Сколько же надо ее, чтобы утолить жажду людей, животных, растений и превратить безжизненную бахрейнскую пустыню в цветущий оазис...

Быстро мелькают мили. Еще один поворот, и впереди показались корпуса АЛБА. История завода началась в августе 1968 года. Зайян пришел на стройку чернорабочим. Он рыл котлован под фундамент, подносил трубы, укладывал арматуру, работал на бетономешалке. В дни отдыха Ахмад сажал за прилавок своего сынишку, а сам обучал Зайяна основам грамоты. Зайян в отличие от своего друга никогда не ходил в школу, и теперь для него открывался совершенно иной мир. Зайян постепенно усваивал некоторые тайны технологического процесса. В этом ему помогали молодые техники, когда в цехах шел монтаж оборудования.

В свои одиннадцать — двенадцать лет Зайян, бывало, проводил часы на старой прокопченной кузнице, которая и сейчас стоит недалеко от городского базара. Когда мальчишка примелькался, ему разрешили раздувать горн мехами, сделанными из козьих шкур. Широко раскрытыми глазами он смотрел на сыпавшиеся снопами из-под молота искры, на то, как раскаленный докрасна брусок в руках искусных мастеров превращался в засовы, петли, скобы, светильники, витые спинки стульев...

Теперь Зайян сам помогает разливать бахрейнский алюминий. Шестьдесят тысяч тонн этого ценного металла дал завод в 1971 году, а когда вступят в строй все его линии, он удвоит свою продукцию.

Возле синего щита на обочине дороги с надписью: «Алюминиум Бахрейн» Зайян слез с велосипеда и поднял голову. Над ним, слегка раскачиваясь, проплывали по канатной дороге одна за другой вместительные бадьи — 156 бадей. Шестимильный путь каждой из них начинается на небольшом искусственном островке у побережья, на который выгружается с морских судов алюминиевое сырье — глинозем, а заканчивается он здесь, на заводе. Но начинается этот путь вовсе не на искусственном острове в шести милях от завода, а за многие тысячи миль от Бахрейна, на западном побережье Австралии. Там, на далеком пятом континенте, АЛБА закупает сырье для завода — 230 тысяч тонн глинозема ежегодно.

Раздался грохот катящейся по рельсам вагонетки. Эта дорога тоже связана со складами искусственного островка. Вагонетки доставляют туда готовые алюминиевые отливки. Потом их грузят в трюмы транспортных судов и везут в другие страны. Всего завод выплавляет ежегодно 120 тысяч тонн металла.

«Я хочу дождаться того дня, — сказал как-то шутя Зайяну Ахмад, — когда рядом с АЛБА построят заводы по производству штампованных изделий из алюминия. Тогда я смогу расширить свою лавку и торговать оконными рамами, кастрюлями и другими товарами».

Зайян подошел к проходной. Возле нее почему-то толпились люди. Кто-то забрался на перевернутый ящик и, размахивая руками, призывал рабочих не заступать на смену, призывал к забастовке.

— Мы предъявляем администрации завода одно требование, — звучал в наступившей ночной тишине голос оратора, — равные условия приема на работу для всех национальностей — бахрейнцев и небахрейнцев. Кое-кто на заводе пытается утверждать, что бахрейнцы хуже знают английский язык, чем приезжие из других стран. В нашей стране живут люди многих национальностей. АЛБА строили иностранные фирмы. Но завод стоит на нашей земле, он создается нашими, вот этими руками. Хозяева завода должны уважать пас, бахрейнцев. Мы не хотим стоять выше других, мы хотим равных прав. Это право принадлежит нам, друзья!

Молчавшая толпа задвигалась, возгласами одобрения поддерживая оратора. Шквалистый «шамал» гнал тучи мельчайшей пыли, швырял ее в людей. Песок скрипел на зубах, заставлял слезиться глаза. Теперь уже у ворот завода собралось человек двести. Дежурный полицейский сержант в белой тропической униформе беспомощно метался возле проходной, куда-то звонил по телефону. Но рабочие не расходились.

Стоявший рядом с Зайяном рабочий шепнул:

— Ты еще молод, не помнишь, как мы бастовали в пятьдесят четвертом, а потом в пятьдесят шестом! Я работал тогда на нефтепромыслах. Мы добились своего. А потом в шестьдесят седьмом, когда Израиль напал на арабские страны, мы выступили против агрессора. Рабочие Бахрейна — это сила. С нами будут считаться!

Зайян спросил:

— В городе все чаще говорят о какой-то «бахрейнизации». Бастовать — это и означает делать «бахрейнизацию»?

— Ну, друг, это не совсем одно и то же. «Бахрейнизацией» мы называем замену британских колонизаторов«специалистов» нашими людьми в правительственных учреждениях, страховых конторах. Бахрейнцы сами должны заниматься своими делами — и маленькими и большими. А для рабочих всех национальностей — индийцев, африканцев, иранцев и бахрейнцев — мы требуем равных прав и условий труда. Вот так-то...

И он замолчал. Зловеще молчала черная толпа, молчала ночная пустыня. И только где-то далеко прерывисто выла сирена приближающейся полицейской машины. Стачка парализовала работу завода.

... Зайян несколько дней жил у Ахмада. Они гуляли по набережной, заходили на самбуки к рыбакам, знакомым ловцам жемчуга. Как-то вечером, когда они удобно расположились на чисто выскобленной палубе небольшого суденышка дяди Зайяна — весельчака Бехбехани и осторожными глоточками отпивали из фаянсовых чашек горячий кофе, Ахмад спросил:

— Достопочтенный Бехбехани, ты слышал о забастовке на АЛБА?

— Эта новость уже черства, как вчерашняя лепешка, Ахмад!

— Я не к тому...

— Боишься, что алюминиевые кастрюли уплывут из твоих рук?

— Да нет же! Расскажи, что было тогда с ловцами жемчуга...

— Что было? — Бехбехани вытер мясистой рукой пот с морщинистого лба, напряженно всматриваясь в оливкового цвета молодое лицо Ахмада. — Многое было. Всякое было... Мы тоже однажды устроили забастовку. Сейчас всех ловцов Бахрейна можно пересчитать по пальцам. А тогда нас ходило на жемчужные банки тысяч пятнадцать, а то и больше...

Жемчужные банки в двадцатые годы никогда не пустовали. С июня, когда вода в заливе теплела, начинался «гауз аль-кабир» — большой сезон промысла. Заканчивался он где-то в октябре. Но и в «гауз аль-бард» — малый сезон — ловцы умудрялись выходить в море.

Он замолчал, пододвинул к себе кальян с замусоленными кистями, изгрызанным мундштуком и глубоко затянулся, вспоминая былое. В памяти сохранились торжественные минуты выхода ловцов в море. Начало «гауз аль-кабира» широко отмечалось по всему северному побережью Бахрейна и острова Мухаррак. Самбуки отчаливали по большой воде от причалов под грохот барабанов, радостные возгласы мальчишек. Самбуки ведь уходили на месяц, а то и больше! Хотя ближайшие жемчужные банки лежат в нескольких часах перехода под парусом, ловцы возвращались к берегу неохотно, не желая упускать драгоценное для ловли время. Спешно пополнив немудреной провизией трюмы, оставив заболевших членов команды, они спешили вернуться к своим банкам.

Свежая пресная вода на бахрейнских самбуках всегда в изобилии. Подводные ключи, бьющие в районе промыслов, позволяют пополнять ее запасы в любое время. Кое-где даже встречаются «освоенные» источники с выведенными на поверхность залива резиновыми шлангами с поплавками: подплывай и бесплатно заполняй порожние баки!

Лов жемчужниц начинается ранним утром. С левого и правого борта лодки над водой выступают по пять — восемь (все зависит от размера самбуки) деревянных брусьев. К ним приторочено по два каната. Один с грузом, другой — для подъема сетки с жемчужницами. Ловец, с зажимом на носу, заткнутыми ватой ушами, перебирая руками, легко и быстро спускается по заякоренному канату на дно. За полторы минуты он срезает ножом с каменной банки десяток или больше приросших жемчужниц и складывает их в сетку. Чтобы не повредить руки, пальцы ныряльщика защищены специально сшитыми кожаными колпачками. Труднее всего приходится ловцам, погружающимся на самую большую глубину: давление толщи воды вызывает не только отчаянную боль в ушах, но и нередко кровотечение. К старости ловцы жемчуга заболевают кессонной болезнью.

Каждый ловец работает в паре с саибом (помощником). Саиб стоит на борту, внимательно следя за действиями напарника, выбирает из воды наполненные раковинами сетки.

По вечерам, когда ловцы отдыхают после тяжелого трудового дня, саибы ловят на спиннинг рыбу — основное питание ныряльщиков. Обедают поздно, при звездах. Здесь же, на палубе, на примитивной жаровне разводят огонь, пекут лепешки, вялят рыбу, варят традиционный кофе без сахара. Во время ловли ныряльщики не имеют права принимать пищу. Это вредно для здоровья. Лишь время от времени им разрешается выкурить сигарету да выпить чашечку крепкого арабского кофе, отдохнуть, согреться и снова в воду.

Рассыпанные по палубе жемчужницы подсыхают за ночь, и с первыми лучами солнца все члены команды самбуки принимаются за новую работу—ножами вскрывают раковины, выбирают из них жемчужины и сортируют их по размеру, качеству...

И так день за днем. Эта монотонная под палящим солнцем жизнь на воде лишь изредка нарушается приходом с берега тававиши — скупщика жемчуга. Начинается торг. Он тоже имеет свои неписанные законы и церемонии. Капитан самбуки — накхуда должен обязательно вести торговые переговоры с тававиши в присутствии двух членов экипажа самбуки. Он важно усаживается на палубу и приглашает сесть напротив себя тававиши Затем они медленно сближают руки, прикрытые куском красной ткани, и, как истые цирковые манипуляторы, начинают на пальцах под платком в абсолютном молчании торговаться о цене. Когда наконец обе стороны удовлетворены, накхуда сообщает об этом свидетелям. Те должны подтвердить сумму своим согласием. Только после этого мешочки с жемчугом переходят в руки тававиши, который тут же расплачивается наличными.

На Бахрейне с незапамятных времен существует своя система расчета с ловцами. Если капитан является владельцем самбуки, но постоянно финансируется каким-нибудь богатым купцом, они получают по 10 процентов прибыли от общей выручки. Если же купец является одновременно и хозяином самбуки, он берет себе 20 процентов, а капитан — 10. Оставшаяся сумма делится между членами команды.

Но у иных капитанов алчность не знала меры. Когда начинался «гауз аль-кабир», они давали ссуды семьям ловцов. Ловцы оказывались в долгу и должны были отрабатывать его в следующий сезон. Если умирал должник-отец, его долг обязан был отработать сын. Если отец-должник заболевал, а его сын по здоровью не мог заменить его на самбуке, он шел батрачить в дом капитана или купца. Так почти каждая семья в поселениях ловцов жемчуга попадала в вечную кабалу. И вот тогда-то промысловики и выступили с требованием улучшить их положение. Власти, боясь, что доходный промысел совсем прекратится, вынуждены были пойти на удовлетворение требований ловцов жемчуга. Большинство семей было избавлено от кабальных долгов.

... Когда Зайян возвращался от Ахмада домой, начинало светать. Солнце поднималось над заливом, окрашивая в розовые тона кружева прибойной волны, еще мокрую от ночного тумана набережную, ажурные минареты мечетей. По узким улочкам трусцой спешили с поклажей ослики, грузовики завозили в лавочки товары. От АЛБА промчалась полицейская машина с вращающимся на крыше ослепительным прожектором. Но ее сирена в это тихое безветренное утро молчала.

* * *

Перед независимым государством Бахрейн возникает много трудных проблем. Нередко их успешное решение затрудняет архаика отдельных звеньев его государственного аппарата, полуфеодальные пережитки.

Продвижению молодого государства по пути независимого развития препятствует и стремление некоторых западных держав захватить с помощью экономических рычагов «руководство» этим стратегически важным архипелагом в районе Персидского залива.

Сейчас на Бахрейне разрабатывается программа перспективного развития страны, намечаются ориентиры будущего хозяйственного строительства. Судя по всему, широкое привлечение иностранного капитала на данном этапе — мера временная, вынужденная. Из экономических планов, разрабатываемых в Манаме, видно, что страна стремится к созданию своей национальной экономики.

Еще в 1970 году народ Бахрейна единодушно высказался против британского протектората, за суверенность своей страны. А год спустя страна вышла на дорогу самостоятельного развития. Советский Союз одним из первых признал Бахрейн в качестве независимого государства и поддержал его просьбу о приеме в члены ООН. Никакие происки империалистов не смогут помешать ему идти вперед по пути прогресса и процветания.