Баллада Мефистофеля

«Золото мыть — голосом выть!»

Когда были открыты золотые россыпи на Лене, там ещё не было оседлого населения, жили только якуты — охотники и скотоводы — и тунгусы, кочевавшие со своими оленьими стадами от одной горной речки к другой.

С давних времён сибирские купцы вели торговлю с кочевыми тунгусами и якутами, меняя хлеб, овощи, сахар, мануфактуру, гвозди, топоры и другие инструменты на меха. Для торга летом устраивались в разных местах на берегах рек небольшие ярмарки, которые кочевали с места на место, развозя товары на баржах.

Торговля начиналась весной и замирала к осени. Ещё плыли по реке одинокие льдины, на берегах ещё лежали торосы выброшенного льда, отливавшего на солнце всеми цветами радуги, а вдали на синей воде реки уже появлялись белые паруса. То плыли баржи с товарами — плавучая ярмарка. Попутный ветер надувал паруса и быстро нёс баржи, которые приставали к берегам у небольшого таёжного села или стойбища. Здесь баржи украшались флагами и распахивали двери своих плавучих магазинов. Из тайги на ярмарку выезжали с огромными караванами оленей якуты и тунгусы, по реке со всех сторон плыли лодки из окрестных улусов и стойбищ. Надо было торопиться, так как через три-четыре дня ярмарка уже уплывала дальше за сотни вёрст.

С ранней весны до поздней осени плавали купцы с товарами, заезжая в каждое село, пока не останавливались в Якутске. Здесь они окончательно всё распродавали, баржи бросали на произвол судьбы и, разбогатев, возвращались домой.

На одной из таких ярмарок торговал иркутский купец Трапезников. К нему на баржу за товаром пришёл тунгус. Кроме богатых мехов на обмен он принёс с собой золотой самородок. Тунгус не знал, для чего и как употребляется золото. Самородок нравился ему просто как блестящий диковинный предмет. Но Трапезников прекрасно знал цену и значение золота и сразу заинтересовался заманчивой находкой. Он выменял самородок, нанял тунгуса проводником и послал со своим доверенным приказчиком в то место, где самородок был найден. Доверенный исследовал место и нашёл золотой песок и ещё несколько мелких самородков.

После этого богатое иркутское купечество охватила золотая лихорадка. Они организовали десятки поисковых партий, которые разбрелись по суровой безлюдной тайге. С помощью тунгусов и якутов, руководствуясь разными «приметами», они очень скоро нашли богатое золото на реках Хомолхо, Ныгри, Малом Патоме, Бодайбо и других. Но золото не так-то просто было добыть из недр земли в диком, пустынном крае без всяких путей сообщения, на тысячи вёрст удалённом от железной дороги. Глухая таёжная тропа только и связывала прииск с судоходной рекой или с жилым местом. Короткое лето, суровая длинная зима, безлюдье, отсутствие какого бы то ни было земледелия, необходимость привозить за тысячи вёрст продовольствие — всё препятствовало развитию здесь золотопромышленности.

Кроме того, золотые россыпи залегали иногда на очень большой глубине. Чтобы добраться до них, надо было произвести огромные земляные работы, снять сверху всю пустую, не содержащую золота породу или прорыть глубокие шахты. Но в этой глуши не было сотен рабочих, которые при помощи самых простых орудий — кайлы и лопаты — могли бы выкопать миллионы пудов песка, добыть золото и промыть его на несложных промывательных приборах.

Однако здесь были такие сказочные богатства, что слухи о них быстро разнеслись по тайге, и сюда, кроме сибирских купцов, бросилась масса людей: беглых преступников, солдат и разных авантюристов. Одни ставили заявочные столбы и продавали заявки, другие в тяжёлых условиях тайги собственноручно мыли золото и возвращались богачами, третьи тоже добывали золото, но пропивали его на месте, четвёртые — и их было большинство — погибали от цинги, голода, морозов и бездорожья.

Много погибло старателей, а новые всё приходили и приходили, потому что слух про золото распространялся всё дальше. «Золото людям — что патока мухам, — говорили в тайге. — Сколько их ни гибло, а всё больше их налетало». А когда слух дошёл до столицы, тут и большие богачи появились; хоть и непроходима была тайга и путь был страшен, а купцов и капиталистов понаехало много.

Первыми рабочими у этих предпринимателей были тунгусы и якуты. Но они привыкли к кочевой жизни, они были охотниками и скотоводами, и приспособить их к тяжёлым земляным работам, к упорному повседневному труду было невозможно. Они плохо работали, скоро заболевали и большей частью разбегались. Зато в Сибири нашлось много каторжан и ссыльных поселенцев. Их-то и закабалили золотопромышленники и стали безбожно эксплуатировать. Они были совершенно порабощены и бесправны и не могли даже распоряжаться своим заработком, состоявшим буквально из нескольких грошей. При выдаче паспорта из полагавшегося ссыльнопоселенцу в счёт заработной платы задатка высчитывался годовой оклад податей. При увольнении же из остатков заработной платы удерживались и отсылались по месту приписки числившиеся за ним недоимки. В результате рабочий уходил с пустыми руками, а часто даже оказывался в долгу у золотопромышленника и вынужден был оставаться на приисках, чтобы отработать свой долг. Зная всё это, ссыльнопоселенцы пытались избавиться от работы на золотых приисках. Но единственным средством для этого был побег, так как оставить работу по своему желанию они не имели права.

Чтобы помешать рабочим бежать с приисков, на помощь хозяину приходила местная полицейская власть. Бежавших ловили, водворяли обратно и жестоко наказывали розгами, карцером, штрафами.

Рабочие, приходившие по своей воле, а их было очень немного, попадали в те же условия, что и их ссыльные товарищи. К тому же, нанявшись на золотые прииски, они должны были пройти по бездорожной дикой тайге огромное расстояние от сборного пункта до места работы, делая по двадцать пять вёрст ежедневно, причём получали только по три фунта ржаных сухарей в сутки и при подписании контракта обязывались больше ничего не требовать.

Кроме того, рабочий не имел права брать с собой на прииски жену и детей. Это разрешение давалось только в особых случаях. А женщины, которые попадали на прииски, были в полной зависимости от промысловой администрации. Они должны были выполнять всю чёрную домашнюю работу в рабочих казармах и, кроме того, шить и стирать на бессемейных.

Время работы было не ограничено. Трудовой день начинался в пять часов утра и кончался в восемь часов вечера. В экстренных случаях надо было работать, сколько потребует необходимость. В кабальном договоре, который должен был подписать рабочий, стояло: «Пока мы будем находиться в работе, то выдачу нам денег и отпуск разных товарных вещей предоставляем в усмотрение управления, сколько когда оно сочтёт возможным». И дальше: «Рабочие обязуются самовольно никуда не отлучаться, но быть в повиновении, не грубить, не упрямствовать». По договору никто из рабочих не имел права требовать увольнения до окончания срока найма, зато промысловое управление было вправе уволить рабочего во всякое время или передать другому золотопромышленнику. Подписывая контракт, рабочий тем самым как бы продавал хозяину тело своё и душу.

Кроме того, рабочие получали зарплату не деньгами, а квитанциями на товары, которые могли покупать только на приисковых складах, а не в частных лавках, где промышленные товары и продукты были и дешевле, и лучшего качества.

Когда широко разнёсся слух о ленском золоте, появилось много «старателей» — людей, которые отыскивают золото для себя. Это были главным образом беглые каторжане, беглые солдаты, а после отмены крепостного права — крестьяне, которые, чтобы спастись от нищеты, безземелья и голода, приходили в тайгу и пытали счастье в одиночку или собираясь в артели.

Люди ликовали и пьянели от счастья, когда вырывали золото из недр земли. Они были ослеплены его блеском и думали, что покорили драгоценный металл, что сделают с ним что захотят. А золото как бы смеялось над ними: «Я покорило человека, и весь мир поклонится моему величию, будет служить мне». И действительно, золото человека покоряло.

Тайга окрасилась кровью. Из-за золота люди убивали друг друга. Недаром стали говорить, что «в золоте — грех», и сложилась поговорка: «Золото мыть — голосом выть!». Но по тайге ходили рассказы, которые всё больше разжигали страсть к золоту. Рассказывали о солдате, вернувшемся с войны в свою заимку у Ярого озера. Стояла осень, и солдат пошёл на озеро промышлять гусей. Стая гусей плавала по воде, солдат выстрелил, и стая взвилась в облака. Два гуся упали. А третий — то взлетал, то снова садился. «Что за чудо, — думал солдат, — ранить я его не мог, этот гусь был в стороне, дробь не могла в него попасть». И стал солдат на этого гуся охотиться. Убил его и нашёл в зобу У гуся фунта два золота, которое гусь наглотал. От этой тяжести он и не мог далеко лететь. Догадался тогда солдат, что и озеро, и вся земля кругом полны золота: гуси паслись здесь всё лето, значит, тут и наглотались золотых зёрен. Стал солдат промывать землю и через три года уже в миллионах ходил.

Однажды по тайге шёл охотник и набрёл на берегу ручейка на логовище медведицы. Трава и дёрн были Еырваны когтями сильных лап, таким образом образовалась яма. Охотник заглянул в неё и заметил, что в углу ямы, озарённое лучами заходящего солнца, что-то поблёскивает. Он встал на колени и не поверил собственным глазам: перед ним лежали золотые самородки. В первую минуту им овладело возбуждение. Он разгребал глину, пропускал между пальцами самородки и камешки. Золота было так много, что его невозможно было всё сразу забрать. У охотника была с собой только небольшая кожаная сумка и кисет с табаком. Он быстро наполнил их и все карманы золотом. Потом срубил несколько тощих ёлочек и завалил ими логовище. Но ему показалось, что от этого место стало ещё приметнее. Тогда он принёс из лесу сухой хвои и листьев, потом с трудом прикатил к найденному кладу несколько тяжёлых камней. Только теперь он мог быть спокоен, что сделал всё необходимое, чтобы скрыть следы своей находки. Окружающие деревья он обозначил зарубками и после этого отправился домой, чтобы вернуться с мешком. Дальше одни рассказывали, что он будто бы, вернувшись, не нашёл золота — кто-то успел его украсть, а другие, что он, разбогатев, уехал в столицу, купил дом и стал жить припеваючи.

Появилось много старателей, которые, найдя золото, сдавали его арендатору прииска и получали плату за каждый намытый золотник. Это были люди, которые продавали свою рабочую силу казне или крупному предпринимателю и жестоко ими эксплуатировались. В большинстве случаев им не принадлежала содержащая золото земля, она была государственной или была собственностью золотопромышленника, который сдавал её старателям на кабальных условиях.

Росла добыча золота, а на приисках не хватало рабочих. Пришлось вербовать их на стороне. Специальные агенты разъезжали по деревням и сёлам. Агенты знали, что работа на приисках очень тяжёлая, поэтому выбирали людей здоровых и сильных, не старше сорока лет. Давали им задатки в счёт будущей работы, старались их напоить и пьяным подсовывали кабальный договор. Чтобы сманить крестьян с насиженных мест, агенты рассказывали им всякие небылицы. Они говорили, что при промывке золотоносного песка иногда попадаются довольно большие самородки, которые рабочий имел право «поднять» и сдать промысловому управлению за особую плату. Такое золото называлось «подъёмным». Если рабочему посчастливилось найти несколько самородков или один очень крупный, то он сразу мог разбогатеть. Слухи о «подъёмном золоте» разносились по всем приискам, и распространялись они главным образом администрацией, которой было выгодно, что рабочие, в надежде на удачу и богатство, будут безропотно выполнять самые тяжёлые работы и выносить самое возмутительное обращение.

В 90-х годах прошлого столетия была построена сибирская железная дорога, которая «открывала Сибирь», связывала её с европейской частью России. Хотя от железной дороги до приисков оставалось до двух тысяч вёрст, они всё же стали значительно доступнее. Вербовщики рабочих могли уже не ездить во все концы России. Привлекаемые слухами о баснословных богатствах золотых приисков, сюда стали устремляться тысячи крестьян из числа тех, кого голод заставлял, как говорил В. И. Ленин, «бросать насиженные места и бродить по всей России в поисках за работой».

Изменился состав рабочих, и хотя условия работы оставались по-прежнему кабальными, но в конце XIX века уже нельзя было за провинность — прогул и непослушание — сечь рабочего розгами. Вместо платы квитанциями на товары стали платить заработную плату деньгами, хотя по-прежнему приходилось всё покупать по грабительским ценам у промыслового управления.

Новые рабочие из России стали нащупывать и новые методы борьбы. И в 1901–1904 годах формой борьбы сделались стачки и организованные массовые забастовки.

С конца XIX века золотые прииски на Лене стали самым крупным предприятием в России. Там добывали сотни пудов золота в год. Однако постепенно от купцов прииски перешли в руки крупного петербургского банкира барона Гинцбурга. Он вёл работу на приисках так же хищнически, как до него её вели купцы. Завладев приисками разорившихся мелких золотопромышленников, Гинцбург купил богатейшие прииски и по реке Бодайбо. На это были затрачены огромные деньги, а постановка работ требовала ещё больших затрат. Гинцбург, финансист и банкир, связанный с финансистами и придворными кругами, не владел таким капиталом, но он сумел превратить Ленские прииски в акционерное общество. Это было общество на паях, для вступления в которое надо было купить известное количество ценных бумаг (акций). Покупая акции, человек таким образом вкладывал часть своего капитала в «общество» и получал право на причитающуюся на каждый пай (акцию) долю прибыли с предприятия.

Хотя акции были проданы на несколько миллионов рублей, прииски требовали всё новых затрат.

А в это время английские капиталисты стремились в горную промышленность Урала и Сибири. Они с удовольствием пошли навстречу Гинцбургу, и в 1908 году было основано специальное акционерное общество, которое стало называться «Лена-Гольдфилс». Таким образом, вокруг ленского золота переплелись русские и английские капиталы, причём англичане смотрели на эти прииски главным образом как на средство спекуляции на денежном рынке.