Банальная история

Глава 1 Кто?

Говорят, Лукреция Борджа так сильно любила своего брата Чезаре, что их отношения причислили к не естественным.

Я люблю с не меньшей силой, и выглядит это еще более противоестественно. Потому что у меня три брата. И каждый — идеал, мечта.

Старший, Алексей — заведующий кафедрой акушерства и гинекологии, директор элитного медицинского центра матери и ребенка «Аист». Автор многочисленных трудов в этой области, статей и книг. А еще он не только умница, но и красавец — пышная, чуть вьющаяся шевелюра, шикарные усы и безбрежно голубые внимательные глаза. Прибавьте стройную фигуру ростом метр восемьдесят пять и протяжный, ласковый голос, и сами поймете, что поклонниц у него более чем достаточно.

Средний, Андрей, не менее роскошен во всех аспектах личности, но, естественно, на свой лад. Он адвокат, весьма преуспевающий, востребованный и хорошо оплачиваемый. Обладатель огромной двухуровневой квартиры в центре города, дачи в живописном месте, трех машин; выразительных карих глаз, родинки над губой и бархатного баритона, от которого млеют все, от изысканных леди самого разного возраста до строгих дядечек юридической наружности.

Младший, Сергей — универсальный строитель с богатой фантазией. Нет, он не плотник и не каменщик, а директор фирмы «Феникс», которая, в кратчайшие сроки, легко одарит избушкой Бабы-Яги или величественным замком феодала, легким косметическим ремонтом или сложной перепланировкой в самом модном стиле, по вашему усмотрению.

В общем, у меня самые талантливые братья, красивые, умные и перспективные. Но есть один факт, значительно портящий настроение родителям — они не женаты. Ни один. И ни разу не были.

Моей подруге Ольге Кравцовой это не кажется странным, а мне вот — да.

Нет, я согласна выполнять обязанности хозяйки на вечеринках Сергея, развлекать заумных дядечек Алексея и вальяжных знакомых Андрея. Бегать по мебельным салонам, ресторанам, химчисткам, присутствовать на деловых встречах и всячески помогать своим любимым братьям…

Против мой муж.

— Я хочу, чтобы ты встречала с работы меня! Чтоб мою дубленку сдавала в химчистку и мне, а не Андрюшеньке заказывала ужин на дом в ресторане. Чтоб для моих друзей был накрыт стол и заказан торт на мои именины. И блистала ты перед моими знакомыми. В конце концов, твой муж — я, а не эта банда! Я ждал тебя четыре года и безропотно сносил их общество. Я проявлял огромное терпение, согласись. Я надеялся, что после свадьбы все изменится, но ситуация лишь ухудшилась и вот уже пять лет я изо дня в день слышу три имени и лицезрею три физиономии! У меня такое чувство, что я мебель, а они… хозяева. Ах, Сереженька чихнул! Он простудился на объекте, его нужно срочно напоить чаем с лимоном и остаться на ночь у его постели, чтобы как только он захочет, подать горячее молоко с медом. А у Лешеньки сегодня очень важная встреча и он просто не сможет адекватно общаться с коллегами, если рядом не будет сестры. А Андрюшенька желает снять сауну на ночь, но никак не успевает. Да и стесняется он в одиночку есть черную икру! А как он проведет встречу с клиентом, если утром не попьет кофе с сестрой? Да ясно — отвратительно, и дело завалит. И Алексей будет невнимателен при осмотре пациентки, если раз двадцать не позвонит сестре и не вытащит ее из постели, ванны и объятий мужа! Ну, объясни, почему я должен мириться с их обществом даже в интимных вопросах?! Я нормальный человек, нормальный мужчина и… хочу ребенка, в конце концов! Но не я, а они решают — забеременеть моей жене или нет. И конечно — ей нельзя. Кто тогда будет возиться с ними? Утирать носы и утрясать неприятности?

Здесь, он, несомненно, перегнул. Мои братья не нуждались в сторонней помощи даже в детстве. И носы я им точно не утирала, а вот они мне — да. Но Олег был обижен и оттого судил предвзято.

Я аккуратно разрезала банан и не спеша начала есть, ожидая окончания нравоучительной тирады с нотками истерии. Впрочем, привычной.

Бесспорно, в чем-то он прав и несомненно, у него, как и у любого мужчины, есть чувство собственного достоинства, которое проявляется иногда в таких вот всплесках. Но данная невротическая тирада была вызвана совсем другим чувством — собственничества.

Олег утихомирился и перестал бегать по кухне. Сел напротив, преданно заглядывая в глаза:

— Ну, скажи, что я не прав, Анечка?

Я со вздохом отодвинула тарелку — вот так всегда. Ни криков, ни битья посуды, ни ультиматумов. Хорошо… но скучно. Андрей в раздраженном состоянии мило улыбается и давит словами, как танк, Алексей давит взглядом, по сравнению с которым и «танки» Андрея — детские игрушки, Сергей бурно выражает эмоции и рвется в бой, белея от ярости.

Но моего мужа зовут Олег и фамилия у него Кустовский, а не Шабурин.

— Разумеется, ты, прав, Олежка, но только отчасти. Конечно, это свинство с моей стороны — купить Сергею шелковую рубашку, а тебе нет, сдать в химчистку дубленку Алексея, а про твою забыть. И уж конечно подло оставить тебя наедине с недалекими друзьями и бутылкой водки, а вместо этого поглощать омаров в «Акуле» в обществе знаменитостей — клиентов Андрея, в то время как вы, умирая со скуки, тупо накачиваете себя низкопробным спиртным и с тоской смотрите на латвийские шпроты. Гадость, ничего не скажешь. Мне бы тоже подобный ужин настроения не улучшил. Но самое возмутительное, что ты вводишь в разряд смертных грехов мои отношения с братьями. Однако хочу заметить: во-первых, об их наличии ты был осведомлен. Они не прятались, не появились внезапно и ничуть не изменились за время вашего знакомства. Во-вторых, их пристальное внимание и забота почему-то совсем не обременяют тебя, когда направлены на твою персону. Вспомни, кто превратил халупу твоих родителей в произведение искусства? Кто устроил тебя на кафедру профессора Гуреева? Кто, наконец, замял дело, когда ты по неадекватности состояния удалил аппендикс вместо желчного пузыря?

— Это несправедливо — припоминать мне дело четырехлетней давности, — обижено надулся Олег и стал похож на глупого хомячка.

— Извини, в этом ты прав. Вспомним дело четырехмесячной давности, после чего тебя пришлось спешно эвакуировать в Хургаду, подальше от разгневанного пациента.

— Ты уходишь в сторону от главной темы, — недовольно бросил Олег.

— Да? Я думала тема — мои братья.

— У меня такое чувство, что ты издеваешься надо мной. Я говорил о ребенке, о необходимости укрепить наши отношения, о естественном стремлении любого нормального человека продолжить свой род.

"Разве я что-то пропустила?" — озадачилась я, решительно не припоминая такое направление разговора. Но перечить не стала:

— Этот вопрос мы поднимаем в течение пяти лет ежемесячно, а после твоего возвращения из египетских песков — ежедневно. Могу повторить в двухтысячный раз — мне не меньше, чем тебе, хочется иметь детей, но я не могу.

— Твой Алексей мог ошибиться, — кинул муж, засовывая в рот кусочек банана.

— Заведующий городской кафедрой акушерства и гинекологии?

— Все равно — я не верю ему. Я врач, Аня, и прекрасно осознаю, что резус-фактор не является противопоказанием к зачатию и рождению нормального ребенка. Да, есть риск, но он тем больше, чем дольше мы будем тянуть с этим.

— Дело не только в резус-факторе, а в совокупности всех проблем…

— Вот! — Олег обвиняюще ткнул пальцем в бесконечность над головой. — В совокупности трех огромных, в метр восемьдесят пять каждая, проблем — Алексей, Андрей, Сергей.

— Дело не в них…

— В них. И в тебе. Ты делаешь лишь то, на что получила их благословление. Ты бы и замуж за меня не вышла, если б они сказали «нет».

Так они и сказали:

"Нет. Он неприемлем. Забудь. Наследственность отягощена, характера нет, стремления низменны и банальны".

"Категорически не подходит для нормальной семейной жизни. Если, конечно, ты желаешь выйти замуж, а не жениться".

"Я этому слюнтяю ноги выдеру! Увижу еще раз рядом — он не то что твое имя и адрес — себя забудет!"

Только зачем Олегу знать об этом? И о том, какой я выдержал бой и прессинг, чтобы получить вялое "делай, что хочешь" и пойти наконец в ЗАГС.

— Олег, я просто не могу, понимаешь? Не могу забеременеть!

— Другие могут, — бросил он то ли с обидой, то ли с предостережением.

И, как мне это понимать?

— Это шантаж?

Олег отвернулся, долго разглаживал брюки на коленях и, наконец, выдавил, не глядя на меня:

— Понимай, как хочешь.

Я заскучала — Олег был Тельцом по гороскопу и бараном по жизни, оттого, видимо, если упирался во что-то, то навсегда.

Не без радости я схватила оживший мобильный телефон. Мужчина бросил злобный взгляд на трубку.

— А у меня мобильника нет, — заметил с обидой и завистью одновременно и надулся.

— Куплю, — пообещала, чтобы смягчить его. И отключила связь — с Олей все равно не поговоришь, позже перезвоню.

— Ага, скинутся твои и подкинут на бедность.

Я качнула головой:

— Ты сегодня неподражаем.

— Я хочу ребенка, — заявил Олег снова с упрямством заезженной пластинки.

Его патологическое желание повесить на шею ребенка было мне не понятно. Допустим, у женщин материнские инстинкты от природы должны превалировать над всеми остальными, но у него-то они откуда?

— Зачем тебе ребенок?

— Я хочу, чтобы наша семья стала полноценной ячейкой общества.

И где он это вычитал? Насколько я знаю, сейчас мой любимый читал криминальный роман "Собор без крестов", а никак не книгу "Молодым родителям".

Олег опять вперил злобный взгляд на вновь проснувшийся телефон. Я взяла — звонил Андрей.

— Как дела малыш? Не отвлекаю?

— Нет, конечно, — я невольно улыбнулась: ах, эта Андрюшина тактичность, сколькие на нее покупаются? — Как дела?

— Твоими молитвами, Анечка. Хочу напомнить, сегодня у меня посиделки намечаются, не по делу — для души…

— Ты вчера говорил — пятеро утомленных жизнью мачо.

— Точно, малыш. И без тебя — никак. Зачахнем от тоски.

— Не зачахните. Я заказала сауну на восемь.

— У Гавриша? И без девочек?

— Как просил.

— Аня, ты единственный луч света в этом темном царстве.

— Вот только плагиатом заниматься не надо…Обед привезут по звонку. Я с Оскоряном договорилась — все как всегда.

— Идеально. Спасибо, солнышко. За тобой заехать?

— Сама. Мне еще к Кливицкой заехать надо, Сергей у нее документы оставил.

— Ах, горячий русский строитель. Ладно, через час увидимся. Буду ждать у входа. Осторожнее — на дороге гололед.

— В курсе. И минус двадцать семь градусов. К вечеру обещают метель.

— Не пугай, а то я до утра в сауне останусь, — рассмеялся Андрей и отключил связь.

Олег демонстративно вышел с кухни и хлопнул дверью в комнату.

Я переоделась, отзвонила Яне Кливицкой, предупреждая, что подъеду, и уже одела сапоги, как в коридоре появился Олег. Прислонился к косяку с не столько несчастным, сколько с обвиняющим, уничижающим видом, и спросил:

— Когда явишься? Опять под утро?

Ему явно хотелось что-нибудь разбить или кого-нибудь ударить, но мальчик вырос в интеллигентной семье. Жаль. Порой мне очень хотелось, чтобы он проявил твердость и стукнул кулаком по столу.

— Олег, не стоит устраивать скандал…

— Может еще благословить?

А вот так не надо. Я качнула головой, упреждая:

— Не надо.

— Что "не надо"?

— Грязных намеков. Ты прекрасно осведомлен о том, что мне предстоит сугубо деловая встреча.

— В сауне, — серые глаза сузились.

— Да в сауне. Люди устали от шума и суеты, для них сауна ничем не хуже ресторана. Даже лучше…

— Тишина, покой, девочки и тайский массаж.

— С девочками Андрей отдыхает без меня.

— А его клиенты?

— Ты хочешь меня оскорбить?

— Я хочу знать, с кем именно ты трахаешься — со всеми вместе или с каждым по отдельности? Может, ты не хочешь ребенка потому, что не будешь знать, от кого залетела?!!

Это было слишком. Меня словно дали пощечину. Что такое физическая боль по сравнению с душевной?

Я схватила шубку и выбежала из квартиры, жалея, что не смогла скрыть от Олега слез. Судя по его взгляду, он был удовлетворен.

— Ты весь вечер была грустна и молчалива.

— Испортила тебе встречу?

— Нет. Но хотелось бы знать причину твоей печали, — Андрей остановил машину во дворе, выключил фары и повернулся ко мне. Ясно — будет пытать, пока не вызнает все. Начал в девять вечера, сейчас три ночи, самое время — клиент дозрел.

— Я просто устала, Андрюша.

— Не ври мне, малыш. Ты серьезно расстроена. Этот?

"Этот"…Так всегда — брат никогда не называл Олега по имени. «Ты», "дар-рагой", «этот» — все.

— Андрей, у моего мужа есть имя. Очень красивое, прекрасное имя — Олег.

Андрей кивнул и обвел взглядом пустынный двор, по которому гуляла метель.

Я повернула его к себе:

— Повтори — «Олег».

— Угу, — кивнул, рассматривая меня сквозь пушистые, полуопущенные ресницы. Карие глаза загадочно блестели, губы чуть изгибались в улыбке, и родинка над верхней губой манила. Так и хотелось потрогать ее, провести пальцем по гладковыбритой щеке… Я отпрянула: ну почему мои братья кажутся мне самыми красивыми, самыми лучшими — сексуальными, неотразимыми, умными, заботливыми? Идеальными. А другие? Чем хуже? Олег разве не красив, не умен, не заботлив? Почему же я воспринимаю его скорей как ребенка, чем как мужчину?

Я хмуро посмотрела на подъездные двери — злой, капризный мальчишка. Домой совсем не хотелось. Здесь, рядом с братом, я чувствовала себя защищенной от всей грязи мира. Я бы с удовольствием прижалась к шелку рубашки, прикрывающей родную грудь, и забылась безмятежным сном.

— Малыш, — позвал Андрей, повернул к себе, заглядывая в лицо, — ну, не хмурь бровки — морщинки появятся, и Яна не поможет… Ты действительно его любишь?

— Глупый вопрос, Андрюша. Почему ты спрашиваешь?

— Так… — он отвернулся, отстукал пальцами по рулю незамысловатую мелодию и тихо спросил: — А если вы расстанетесь?

Я насторожилась — сердце неприятно заныло в груди:

— Почему мы должны расстаться?

— Не должны, малыш, конечно, не должны, но… жизнь такая штука.

— Почему ты задаешь такие вопросы? Что-то знаешь? Скажи — что?

— Да ничего, малыш, успокойся, — Андрей широко улыбнулся. — Работа у меня такая. Сегодня бракоразводный процесс закончил. Грязный. Вот и подумалось.

Глаза честные, бесхитростные. Но я знала, что за ними может скрываться все что угодно. Однако я хотела верить, и поверила.

— У вас отвратительная работа, господин адвокат.

— Да уж.

— Константин Сергеевич, кстати, тоже казался усталым. Я тебя подвела?

— Нет. Ты подарила нам еще один чудесный вечер, и не нужно мучить себя сомнениями. Мои знакомые не только порядочные, но и весьма понимающие люди. Им было достаточно того, что ты внимательно слушала их интеллектуальные пикировки.

— Но не принимала в них участия…

— Наверстаем упущенное в следующий раз. Кстати, как тебе Борзов?

Вадим Михайлович был «новеньким» в этой компании. Пепельноволосый мужчина невысокого роста, с атлетической фигурой и волевым, но не жестким лицом, заинтересовал меня. В нем чувствовалась сила — не только физическая, но и духовная. Он был ненавязчив, немногословен, и этим импонировал еще больше. Взгляд его чуть раскосых карих глаз исследовал, но не следил, и был честным.

— Неплох, — кивнула я. — Намечается дело?

— С ним? Нет. Но… по-моему, он заинтересовался тобой.

— О, только не это! Хватит с меня твоего Лугащенко!

Мы оба рассмеялись, вспомнив неуклюжего мужчину невзрачной наружности — помощника Андрея. Его любовь ко мне была робка, как подснежники, неистребима, как снег на горных вершинах, и стара, как палеонтологические находки.

Пойду-ка я, пока Андрей не начал мне сватать еще кого-нибудь.

— Борзов — не Лугащенко, — остановил меня серьезный голос Андрея.

— Ты хочешь, чтобы я бросила ради него Олежку? — насторожилась я.

— Что ты, малыш. Как ты могла такое подумать? Может, просто так бросишь?

— Прямо шекспировский сюжет. А Шабурин и Кустовский разыгрывают Монтекки и Капулетти. За что вы его не любите?

— А за что любить? — тихо спросил Андрей. — За отвратительное отношение к тебе?

— Ты необъективен. Представь, что твоя жена будет частенько пропадать по ночам…

— С братом, уважаемым и известным в городе человеком. В обществе порядочных людей. И не пропадать, а общаться и отдыхать от унылых дней и рутины существования замужней женщины…

— Но без тебя.

Он вздохнул и закивал, признавая мою правоту, но его взгляд говорил об обратном. Я не хотела продолжать дискуссию и вышла из машины.

Андрей, как водится, пошел провожать до дверей квартиры. Молча пропустил вперед себя в двери лифта и так же молча всю дорогу гладил пальцем мех шубки на моей груди, задумчиво щурясь. Когда лифт остановился, он вдруг вскинул взгляд и тихо спросил:

— Олег хорошо целует?

Я дрогнула — этот вопрос, этот взгляд…

Это было четырнадцать лет назад, вот в такую же предновогоднюю ночь. Я лежала в полумраке своей комнаты и орошала подушку горькими слезами, страдая от неразделенной любви к однокласснику — парню своей лучшей подруги. А та, как мне казалось, назло, специально давила на психику, рассказывая подробности их свиданий, до нюансов передавая впечатления от первых объятии и поцелуев. Мне только исполнилось пятнадцать, но я уже казалась себе никому ненужной старой девой, у которой нет будущего — все в прошлом. Мир казался черным, люди — злыми, посланными специально изводить меня.

За стеной шуршали книжные листы — казалось, также мне назло. Я не выдержала и пошла в комнату братьев.

Андрей сидел за столом, обняв колено руками, и при свете настольной лампы читал книгу. Я не знаю, что тогда случилось, может, повзрослела в одночасье, а может… нет, не знаю. Я просто увидела его обнаженный торс, по которому плыли тени, и поняла, что мой брат намного красивее Ярослава. Тому было пятнадцать, Андрею — двадцать четыре.

— Что-то случилось, Аня?

Андрей выжидательно смотрел на меня, и было в его взгляде что-то странное, завораживающе манящее и теплое. Оно пряталось на дне черного зрачка.

— Научи меня целоваться, — брякнула я неожиданно для себя.

Он смутился, но тщательно прикрыл смущение суетливыми движениями: закрыл книгу, сел нормально, махнул мне рукой, приглашая зайти.

— И чем вызвана подобная просьба? — голос с хрипотцой, взгляд пытается быть строгим и все соскальзывает со стен, пола, мебели, стремится ко мне и одновременно боится найти. И вдруг Андрей сорвался, приблизился ко мне и заглянул в лицо:

— Что случилось, малыш? Тебя кто-то обидел?

Я испугалась, что он меня прогонит, отругает за непристойную просьбу, расскажет о ней родителям, Алексею и Сереже. Я опять заплакала и принялась, как мне казалось, складно придумывать доводы и объяснения. Он сел рядом и внимательно слушал, перебирая мои волосы и кивая порой невпопад, а потом тихо заметил:

— Я твой брат.

Он не пытался создать непреодолимую преграду, а обозначил зыбкую границу досадного препятствия.

— Я прошу всего лишь о поцелуе. Думаешь, будет лучше, если меня научит этому чужой дядя?

Лицо Андрея окаменело, брови нахмурились. Ему явно не понравилось последнее замечание.

— Сестра не целуется с братом. Это не правильно.

Это потом я поняла, что он убеждал не меня — себя, не мне объяснял — себе.

— Почему? — задала я один из самых нелепых вопросов в своей жизни.

— Потому что…потому что мы…

Какие слова он пытался подобрать?

И не нашел их — склонился ко мне и коснулся губ, словно пух…

Мы словно перенеслись в те дни. Ладонь брата накрыла кнопку с цифрой шестнадцать, и лифт плавно тронулся вверх. Губы Андрея накрыли мои, и я поддалась порыву, обняла его, отвечая. Разве я могла устоять?

Я обожаю аромат его одеколона. Каждый из моих братьев пользуется совершено разными, непохожими по запаху один на другой. Все они сводят меня с ума, я млею от этих ароматов, как кошка от валерианы. Хочется урчать, и вдыхать, и ластиться…

Андрей целовался очень нежно, даже трепетно. Сергей — страстно, порывисто, оттого что сам был таким неуправляемым, горящим. Алеша не целовал — он пил, ласкал и дурманил…

Конечно, я хотела их. Давно, и не в первый, а пожалуй, в миллионный раз с момента взросления. Но человечество имеет в своем арсенале безапелляционное и пугающее слово — инцест. Это во-первых. А во-вторых, то, что теоретически должно быть «во-первых» — я любила Олега.

Я отодвинулась, посмотрела в глаза Андрея и прижалась щекой к груди. Мне не хотелось выходить, возвращаться в квартиру к обиженному мужу:

— А помнишь, как мы целовались, и вошел Сережа?

— Такое не забыть. Ты тогда плакала из-за какого-то Васькина и говорила, что он бросил тебя, потому что не умеешь целоваться.

Я рассмеялась — неужели я так сказала?

— Фамилия у него не Васькин, а Васкин. Он не бросал меня. Просто он дружил с Ольгой, а я ревновала.

— Знаю, — улыбнулся Андрей. — Мне Алеша подробности поведал. С ним ты была откровеннее.

— Он старше…

— И опытнее…а ты так и не сказала тогда, кто из нас лучше целуется.

"Сергей", — подумала я. Сутки он не разговаривал со мной и смотрел мимо, а потом пришел в комнату и сел на постель. Я тоже села, пытаясь понять, смогу ли пережить нагоняй. А он схватил меня и впился в губы. Что это был за поцелуй! В нем была монашеская неискушенность и севильская страсть, бурная, почти отелловская ревность, любовь Ромео и отстраненность Печорина… Ему только исполнилось двадцать.

— Сергей вспугнул меня своим злобным видом — зашел и замер. Помнишь его лицо? Вы выставили меня за дверь и закрылись, а я испугалась, что вы подеретесь.

— Серый хотел, но его мечты не сбылись…

— Ты объяснил ему суть происходящего…

— А ты подслушивала под дверью…

— Но ничего не услышала…

— Потому что мы были в курсе твоих наклонностей и говорили тихо, а к дверям поставили магнитофон с записью Высоцкого.

— Не честно.

И все же улыбнулась. И провела по его груди:

— Ладно, мне пора.

— Вот так всегда, на самом интересном месте… Что тебе подарить на Новый год?

Вопрос застал меня на площадке у квартиры.

— А тебе?

— Хитришь? Я ведь знаю, малыш, подарок давно куплен и лежит в укромном месте в ожидании своего часа.

— Естественно. До праздника два дня…

— Всего?

— Да-а, господин адвокат, и напоминаю, что празднуем мы его на вашей даче.

— Серьезно? — он улыбался. Он помнил, но специально тянул время. Зачем?

— Иди, Андрюша, поздно уже.

— Не выспишься?

— Мне завтра родителей в аэропорт доставить надо.

— Сергей во сколько заедет?

— В пять договорились.

Сергей приехал с опозданием на пять минут, но я все равно не была готова. Я вообще забыла, что нужно куда-то ехать…

Я открыла дверь и подивилась темноте и тишине. Обычно Олег забывал выключить свет на кухне или в прихожей, а часто оставлял работать и телевизор. Пройдя в квартиру, я включила свет и поняла, что мужа нет дома. Циферблат высвечивал 03:42. Диван не разобран, рубашка брошена на спинку стула, спортивные брюки лежат на полу.

Минут двадцать я сидела за круглым столом в гостиной, сложив руки на полированную поверхность, и тупо следила за отсчетом времени. Я пыталась понять, куда мог уйти Олег.

Вызвали на работу?

Глупая мысль. Он не незаменимый хирург, а весьма посредственный специалист, которого терпят лишь благодаря связям Алексея. Иначе его бы и к плановым операциям не допустили.

У друзей? Пошел провожать после внеплановой встречи?

Нонсенс. Если в доме появлялись друзья Олега, то как-то сам собой появлялся густой дух табака, низкосортного спиртного и зыбкий, отвратительный запах копеечного одеколона. А еще гора тарелок, которые Олег всегда забывал поставить в посудомоечную машину, и они были расставлены, где придется — на диванном валике, на полу, подоконнике, на магнитофоне и компьютерном столе.

Сейчас было чисто и свежо, что говорило за то что, ни один друг в мое отсутствие здесь не появлялся.

Тогда где Олег? Не спалось, вышел подышать свежим воздухом? Полюбоваться на метель?

Он пришел через час, когда я медленно, но верно начала впадать в панику. Молча скинул сапоги, прошел в комнату, сделав вид, что не заметил меня, разобрал диван, разделся и лег, отвернувшись к стене.

Я застыла, боясь пошевелиться, спросить… и услышать в ответ что-нибудь резкое, грубое, грязное.

А потом долго лежала поверх одеяла, разгадывая потолок, силилась понять, что происходит. И уверяла себя, что все хорошо, досадные семейные дрязги, пошлые и пустые. Быстро приходящие, быстро уходящие. Слишком частые. Как и претензии Олега, все более капризные, хамские. Этот тон, взгляды, жадная грубость в постели, желание причинить боль и упиться ею…

— Ты меня разлюбил? — я не надеялась на ответ. Мне, казалось, он спит, но я ошиблась. Все это время Олег мучился от обиды и злости. Он резко откинул одеяло и развернулся ко мне:

— Разлюбил?! — зашипел муж мне в лицо. Глаза злые и холодные. — А тебя можно любить? За что? Какой нормальный сможет любить тебя, терпеть то, что ты вытворяешь?! Мириться? Ты импотента из меня сделала! Ты и твои братья — извращенцы! Сволочи! Стая шакалов! Что-то ты рано вернулась — быстро управились? Или на этот раз тебя трахал только Андрюшенька?

Я размахнулась, желая влепить пощечину, но он перехватил руку, сжал до боли и навис надо мной. Я поняла по лицу — сейчас он способен на любую низость. Противиться, спорить, доказывать — бесполезно.

Я попыталась вырвать руку, он сжал ее сильней. Попыталась ударить второй — Олег перехватил и ее, начал выворачивать, заламывать. Я закусила губу, чтобы не расплакаться, не закричать, и все смотрела на него, пытаясь остановить безумца взглядом. Бесполезно.

— Мне больно! Отпусти!

Он отпрянул, выпустил и уткнулся лицом в подушку. Минута, пять, десять — и снова Олег навис надо мной, но уже другой — жалкий, виноватый и…упрямый:

— Я хочу ребенка. Я больше не хочу, не могу так жить. Хочу ясности.

— Давай возьмем приемного ребенка…

— Нет!! Того, что нам подсунет твой Алешенька?! Мне не нужен чужой, я хочу своего, родного. Чтобы у него были мой нос, мои глаза, губы, улыбка. Не Алешины, не Сережины — мои!!

Я зажмурилась и вдруг почувствовала такую усталость, что больше не желала сопротивляться, не могла. И кивнула:

— Хорошо.

Ночь кроликов Кентукки плавно переросла в утро и день. Мы оба устали от склок и стремились обновить отношения, направить их в позитивное русло вот таким незамысловатым способом — насилуя себя и свой организм. И преуспели в этом, забыв о времени.

В итоге мы оказались не готовы к гостям, и звонок застал нас в весьма пикантной положении.

— Кто это? — нахмурился Олег, а я посмотрела на часы: 17:05.

— Сережа! — и скатилась с дивана, спеша накинуть халат.

— Что ему надо? — обозлился Олег, не менее проворно натягивая спортивные брюки.

— Родители к дяде Севе улетают, их надо отвезти в аэропорт.

— А без тебя никак? — в голосе мужа опять проступали нотки капризного недовольства.

— Олег, каждый год я провожаю родителей в Калининград, и каждый год слышу один и тот же вопрос…

— Прямо "Ирония судьбы": "Каждый год мы с друзьями ходим в баню"…

Я невольно рассмеялась и поспешила открыть дверь — Сергей упорно жал на звонок и в нетерпении попинывал препятствие.

— Привет, — лицо недовольное, а взгляд подозрительный.

— Привет, проходи. Я сейчас, Сережа. Минут десять подожди, хорошо?

Он кивнул и зло посмотрел в спину Олега, прошедшего мимо на кухню. Была бы на нем футболка — вспыхнула бы. Сергей шагнул в коридор за ним.

— Сережа, — остановила я его, придерживая за рукав куртки. Видимо, у меня было испуганное лицо, потому что он широко улыбнулся и, напустив в глаза безмятежной дури, примирительно развел руками:

— Да ты что, Анюта? Я сока выпить — сушняк мучает.

Я подозрительно оглядела его физиономию и не нашла ни единого признака вчерашнего похмелья. Впрочем, обычно возлияния, даже чрезмерные, не отражались ни на его лице, ни в глазах. Они были зеркально чисты и бесхитростны. Только в их глубине по-прежнему жил зверь, поселившийся там еще во времена службы Сергея в армии. В моем присутствии этот зверь был животным покладистым и абсолютно домашним, но стоило отвернуться, как он становился невыносимо жестким и беспринципным хищником.

Я ушла одеваться и все думала — что случилось с Сережей в армии? Впрочем, в армии ли? Он всегда был драчуном и забиякой, водил дружбу с откровенными бандитами и казался родным братом криминалу. Не знаю, понимали ли его Алеша с Андреем, но я понимала. Сергея сжигало изнутри то, что поначалу лишь тлело в груди, но не осознавалось, а потому и не принималось, но потом оно начало крепнуть и разгораться, пожирая, словно хворост в топке, каждый прожитый день и год, а вместе с ними — и его самого. Я не знала, что это. Только догадывалась. Но страшилась увериться, как с детства боялась закрытых дверей и тупиков.

Сергей дождался, пока сестра скроется в комнате, и плавно перетек в кухню, плотно прикрыв спиной дверь.

— Ты что ж делаешь, козел? — процедил он зловеще, обращаясь к Олегу. У того в руке дрогнул пакет томатного сока в руке:

— Ты о чем? Или это вместо приветствия?

— Ты что с женой делаешь?

— Ах, вон в чем дело… Ну, извини, что не спросил разрешения, можно ли с ней спать.

— Спать? Как раз этого ты ей и не дал, — Сергей говорил тихо, чтобы не привлекать внимания сестры, и оттого тон казался особенно угрожающим. А еще он перестал жевать жвачку, что являлось признаком раздражения и очень высокой степени кипения. — У нее же синие круги под глазами. Ты смотрел на нее? Ее шатает. А руки? Что ты с ней делал?

— Не твое дело, — ощетинился Олег.

— Ага? — Сергей качнул челюстями, сделав пару жевков, и шагнул к парню. — Я понимаю, что ты недоумок, и потому попытаюсь тебе терпеливо и доходчиво объяснить… в пятый раз, — мужчина выставил палец перед носом Олега. — И последний.

Мощная рука схватила Кустовского за горло и прижала к холодильнику трепыхающееся тело:

— Мы с тобой договаривались? Ты все понял и обещал беречь ее. И я вижу, как исполняешь обещанное. А теперь слушай внимательно — если ты, особь без названия, не умеешь заботиться о любимой женщине и регулировать свои…нужды, то лучше оскопи себя сам. Иначе это сделаю я!

Сергей отпустил побелевшего от испуга Олега, и мило улыбнувшись ему в лицо, вытащил изо рта жвачку и влепил ее в поверхность холодильника, в сантиметре от уха онемевшего оппонента. Тот понял, что в следующий раз сюда так же налепят его. Шкафообразный атлет с каменным лицом и совершенно отмороженным взглядом высился над ним, как отвесная скала над гномиком, и бороться с ним не представлялось возможным. Олег сник, обессилено свесив голову.

Сергей удовлетворенно кивнул, забрал пакет с соком, хлебнул и хлопнул на стол, расплескивая содержимое. А потом беззвучно вернулся в коридор.

Когда я вышла из комнаты, Сергей поправлял челку, улыбаясь своему отражению в зеркале, и открывал новую упаковку жвачки. Увидев меня, он сунул в рот пластинку, распахнул входную дверь и, галантно шаркнул ногой, пропуская меня вперед.

— Олежа, я убежала, — крикнула в закрытую дверь кухни и шагнула на площадку. Муж даже не выглянул.

Когда я остаюсь один на один с Андреем, я люблю его больше других братьев. Но стоит остаться с Алексеем, происходит тоже самое. И с Сергеем так же.

Всю дорогу я не переставая любовалась его лицом и фигурой, наслаждалась запахом Hugo Boss и мучилась от необходимости отвечать на многочисленные вопросы родителей: как живешь, почему долго не заходила, как Олежка, как Оленька, что с твоими проектами, выплатил ли Симаков гонорар, как планируешь провести праздничные дни…

Мама трещала без умолку, папа вторил с некоторым отставанием и все перебивал ее, вопрошая о забытых вещах и приготовленных родне подарках. А потом мама завела нудный и неприятный разговор на ту же болезненную тему, словно специально вторя словам Олега и издеваясь надо мной:

— Аня, когда же ты нас порадуешь внуком или внучкой? Сколько можно встречать Новый год в кругу племянников и племянниц? Знакомые уже замучили меня расспросами и категорически не понимают, отчего вы не заводите детей. И я не понимаю. Эти остолопы до сих пор холостые, в грош нас не ставят, но ты-то женщина! Ты должна понимать, что дети необходимы! Вы с Олежкой женаты уже пять лет. Вот вильнет хвостом, что делать будешь? Послушай меня, рожай! Обязательно! Я больше не желаю ничего слушать! Семья без детей — пуста! Вы что, узаконили половые отношения? Или все же действительно создали семью? Тогда нужны дети. Это бог знает что — я родила четверых, вырастила, выучила, обеспечила, и ни один, ни один не желает выполнить свой долг, порадовать мать! Я не желаю слышать оправдания! Я желаю вернуться домой и услышать долгожданную весть — у вас будет ребенок. Аня, ты меня слышишь?

— Мама, мне надоело тебе объяснять — мне нельзя иметь детей…

— Бред! Как это женщине нельзя иметь детей?! Ты убогая, калека, тяжелобольная? Ты думаешь, у меня было богатырское здоровье?

— Мам, не сравнивай себя и Анюту…

— А ты помолчи — сначала женись, а потом лезь. Живешь бобылем, общаешься со всяким отребьем. И это сын научных работников, героев социалистического труда!

— Действительно — бред, — фыркнул зло Сергей, недобро покосившись на мать в зеркало обзора. Я молчала, смиряя гнев, недовольство и раздражение. А хотелось развернуться и высказаться — громко и доходчиво.

— Послушай меня, дочь, не верь Алексею, ему соврать ничего не стоит. Я же предлагала тебе сходить к Варваре Семеновне. Она тебя быстрее любых врачей на ноги поставит. К ней и раковые больные ходят и эти… как их? СПИД у которых. Бесплодие за три сеанса излечивает…

— Мама, я не бесплодна…

— Тогда перестань капризничать и рожай. Что тянешь? Или еще не решила, подходит ли тебе Олег? Так уже поздно. Да и где ты со своим характером лучше найдешь? Мужчина уважительный, интеллигентный, семья хорошая, а ты знаешь, не королева, да и больная — кому нужна-то?

— Мам, хватит!

— А ты помолчи! Я с дочерью разговариваю! С тобой тоже разговор предстоит. Почему до сих пор не женился? Королеву ищешь? И что, всех разобрали? Вот то-то и оно, много вы о себе думаете! И дети никакие — ни уважения к родителям, ни внимания, словно мы вам зла желаем. А я день и ночь о вас молюсь, уж до чего дошла — в храм ходить стала, детей вам вымаливать! А вы ничего не цените, живете только для себя…

Я больше не слушала.

Сергей лукаво щурился и, поглядывая на меня с пониманием, гнал машину, словно шел по трассе "Париж — Даккар". Он всегда был сумасшедшим. «Бесшабашным», как говорила Ольга, вновь и вновь расспрашивая о его жизни. Она любила его с того момента, как увидела в парке на танцах, куда он провожал меня на второй день после возвращения из армии. Высокий, загорелый и рисковый. Наглый, насмешливый взгляд, саженные плечи, мощная фигура, обтянутая военной формой, и десантный берет выделяли его из толпы. Но будь даже на той дискотеке вместо разноцветной разряженной толпы малолеток строй десантников, Сергей все равно бросался бы в глаза. Было в нем что-то необъяснимое, волнующее женские сердца. И девушки толпились вокруг, с нескрываемой завистью поглядывая на двоих счастливиц, держащих Сергея под руки.

Впрочем, держала я, а Оля откровенно висла на нем и преданно заглядывала в глаза, как дрессированный тюлень, выпрашивающий лакомство. А говорить она вообще не могла, только смеялась, как ненормальная, по малейшему пустяку. Выглядело это ужасно, так что мое настроение быстро упало ниже некуда. В тот раз мы впервые поругались с Олей и я услышала от нее обвинения в ревности и патологической привязанности к братьям. И возможной связи. Может быть даже постоянной и давнишней. Причем не только с каждым в отдельности, но и со всеми разом.

Год мы не виделись и не разговаривали с ней. Еще год она пыталась вымолить прощение. Я не могла простить — я впервые обиделась не просто сильно, а как говорят — смертельно.

В аэропорте мы проводили родителей до пункта досмотра, помахали на прощание и, перекинувшись взглядами, облегченно вздохнули и, смеясь, чуть не бегом направились к выходу. По дороге Сергей затерялся в толпе и нашелся уже у машины. Сунул мне в руку пластиковый кубик с орхидеей:

— Смотри, какую прелесть завезли, Анюта. Почти, как ты, хороша.

И хлопнувшись на сиденье, дал по газам, выражая радость освобождения громкими возгласами, больше похожими на брачную песню орангутанга. Я смеялась до слез всю дорогу. А Сережа вторил, периодически прерываясь на замечания в адрес скверных водителей.

А потом, мне стало не до смеха. Я открыла окно, пытаясь справиться с накатившей дурнотой, и, видимо, выглядела хуже некуда, потому что испугала Сергея. Тот резко тормознул у обочины и засуетился, помогая мне расстегнуть шубку, отклонил кресло, открыл дверцу и все вопрошал:

— Ну, что ты Анюта, что? Все хорошо, маленькая, вот… Все, да? Ну посмотри на меня, солнышко… легче?

В эти минуты он был настоящим, нежным и совсем не грозным, не жестким, а мягким и пушистым, как норка на моей шубке. Я любовалась им и все пыталась подбодрить улыбкой, но, похоже, сотворила ее хуже некуда, потому что Сергей окончательно перепугался, позеленел, затрясся. Начал одной рукой стаскивать с меня шарф, другой набирать номер на мобильном. Я уже почти не видела брата — противная сизая дымка плыла перед глазами и лишала не только зрения, но и сил. Мне было слишком хорошо знакомо это ощущение, и ненавистно.

— Да, да!! Леха! Да, мы на трассе, твою!!.. Ане плохо!! Что?!! Да что за связь? Порву, блин! Ну!! Не знаю!.. Плохо!! Совсем!! Кого? Понял!

Шорох, стук, хруст снега, щелчок, еще шорох.

— Какие?! С желтой полосой? А дальше? Достал — есть. Дальше что, спрашиваю?! Вода? Фанта! Ага. Ага. Всегда с собой. Ладно, не учи. Ага, давай.

Руки не слушались. Сергей помог — сунул в рот кусочек шоколада, потом накрыл пластырем место укола с ватным шариком на локтевом сгибе. Снял куртку и, прикрыв ею мне грудь, вынырнул из салона. Затоптался около дверцы, закурил и злобным шепотом бросил в разрумяненный морозом солнечный диск, уходящий за горизонт:

— Убью недоумка!

Я поняла о ком речь и огорченно вздохнула, потому что поверила — он может. Легко.

Я начала встречаться с другом Ярослава, Славой Рысевым от безысходности. Мы шатались по улицам, пиная пивные банки, и болтали ни о чем. Отношения были вялыми и бесполыми — пару раз сходили на дискотеку, пару раз в кино. Где-то между этими событиями я стала замечать на себе косые взгляды одноклассников. И словно лыжи с горы, поехали события одно хуже другого. Косые взгляды сменились откровенно похотливыми, грязные намеки и сальные шуточки стали сыпаться на меня со всех сторон. Парни из параллельного класса и те, что старше на год, караулили меня и то гнали, как бешеную собаку, то пытались зажать и облапать.

Я ревела день и ночь, боялась идти в школу. Но и не идти не могла — там был Ярослав. Пусть он усиленно избегал меня, откровенно пренебрегал и старался оградить Олю от общения со мной — я все равно не хотела лишаться возможности видеть его.

Конечно, я пыталась понять суть происходящего, жаловалась Славе, просила помощи. Тот странно смотрел на меня и все пытался обнять при всем классе, в то время как наедине не делал и малейшего движения в мою сторону, говорил, заикаясь и краснея, а руки в карманы прятал.

В конце февраля ситуация настолько ухудшилась, что я стала скатываться все ниже по всем предметам — в голову ничего не шло, ее гнуло до пола непонятным стыдом и обидой на все человечество разом. Я стала прогуливать, а когда шла в школу, брала с собой кухонный нож. Встречаться со Славой мы перестали. По вечерам я лежала на кровати и тупо разглядывала стену. Зачастили «скорые», в начале марта я оказалась в больнице и вышла только в конце четверти, чтобы в первый же день попасть в медпункт. Спустилась в раздевалку и была зажата тремя одноклассниками со Славкой во главе. Я испугалась настолько, что не смогла даже закричать и мгновенно рухнула на пол. Они разбежались от испуга, а меня нашел физрук, провожающий первоклашек.

Домой меня забирал Алеша. Шел, крепко придерживая за плечи, и хмуро обозревал школьный двор с его обитателями. Вечером братья что-то бурно обсуждали и то и дело заглядывали ко мне в комнату, пытаясь выпытать суть происходящего. Я не могла говорить. Хотела, но не могла. Плакать тоже не могла. Не хотела ни есть, ни спать. Словно потерялась, и, казалось, уже не найдусь.

Ночью я ушла в ванную, включила воду и начала методично вытаскивать бритвенные лезвия из первого попавшегося станка. Мне казалось, это просто и правильно. И совсем не больно.

Ничего подобного — это оказалось больно, страшно и абсолютно бесполезно. Лезвия не резали, а пилили, и лишь украшали запястья некрасивыми мелкими полосками крови, которая текла нехотя, да и не текла — сочилась.

Я слышала стук в дверь, но не открыла, надеясь, что желающие принять душ подождут до утра. Это был Сергей, а он не умел ждать. Один раз пнул в дверь, и та впустила его, выплюнув шпингалет на пол.

— Ты что делаешь-то, дура? — просипел он, разглядывая меня. Впервые я слышала от него оскорбление и впервые видела таким испуганным. Мне всегда казалось, что он в принципе лишен подобного чувства.

Не знаю, сколько мы смотрели друг на друга и молчали, а потом он ударил меня по щеке. Не больно, но хлестко и обидно. И меня словно прорвало — я набросилась на него с кулаками, забилась в истерике, выплескивая душевную боль, грязь и обиду, а он укачивал меня на своих руках и слушал. Вероятно, никто бы не узнал о ночном инциденте, если бы кровь, сочащаяся из поверхностных ранок, свернулась у меня, как у любого нормального человека…

Все обошлось, если не считать трехдневного общения с капельницами в больнице и пожизненного учета у гематолога.

Точку в той истории поставил Сергей. Он сложил все, что услышал от меня, с собственным опытом и, прихватив трех своих отвязных друзей с приблатненными замашками, подкараулил Рысева у школы и в присутствии других одноклассников выведал остальное. Выяснилось, что Славка виртуозно развешал лапшу на уши неискушенных пацанов, зарабатывая авторитет в их глазах похабными пересказами папиных порнокассет, не скупясь на пикантные подробности. Получалось интересно и весьма правдоподобно — человек всегда верит в то, во что хочет верить. И вот по школе поползли слухи, а у меня, как у главной героини Славкиных сказок, появились ревностные «поклонники».

Закончилась та история полным унижением Рысева. Его славно попинали и заставили ползать у меня в ногах на глазах всего класса и половины школы. Сергей, наплевав на взрослый контингент образовательного заведения, устроил шоу прямо во дворе школы.

Вечером со стороны униженного прибыла грозная и весьма решительно настроенная делегация, но буквально через полчаса ее глава, рыжий мужчина внушительной комплекции усиленно кланялся, прятал глаза и мялся в попытке "загладить, извиниться, компенсировать". Братья выстроились в ряд и ответили грубо, но доходчиво. Гостей смыло из квартиры, а Рысева из нашей школы. С тех пор ко мне стали относиться, как к великой святой, с трепетом и вниманием. Это, кстати нервировало больше, чем холод и третирование.

В сентябре Сергей ушел в армию, а я перевелась в другую школу.

Сергей сел в машину и зябко передернул плечами — легкий джемперок не грел.

Я скинула куртку и протянула ему:

— Все хорошо, Сережа, одевайся.

Он не верил, и правильно, но я за эти годы научилась обманывать. Жалость — очень неприятное чувство, когда испытываешь ее на себе.

— Честное слово, мне лучше, вот только холодно очень. Может, закроем двери и включим обогреватель? Замерзну! — предупредила я, улыбнувшись.

Он послушался.

Мы ехали медленно. Я ела шоколадку, Сергей, как обычно, жевал жвачку. Внезапно он выплюнул ее в открытое окно и бросил в темноту:

— Все равно убью этого…

— Не ругайся, — осекла его я, и повторила во второй раз за сутки: У этого есть прекрасное имя — Олег.

— Да, хоть Гиперболоид, мне по косинусу! — бросил брат зло и чуть прибавил скорость.

Я насторожилась: доела в раздумьях шоколадку, допила «фанту» и спросила:

— Почему вы так ненавидите его?

— Почему? Почему… — дернулся он и усмехнулся, а руки, сжимающие руль, побелели.

— Да, почему? Откуда столько злости? Вы всегда относились к нему с прохладой, но в последний месяц словно произошло спонтанное обострение ненависти и подкосило разом весь клан Шабуриных. Вернее, ее мужскую половину. Не понимаю — что он вам сделал? Что вообще происходит?

— "Что? Почему?" — передразнил Сергей недовольно и внезапно закричал в лобовое стекло: — Потому что он никто и зовут его — никак!

Внезапно он тормознул, развернулся ко мне, схватил за шубу и выдохнул в лицо:

— Да пойми ты, он же убивает тебя!! Тебя…

И выпустил, отвернулся, задумчиво разглядывая зимний пейзаж в приоткрытое окно.

— Это неправда, Сережа, — ответила я тихо. — Он не виноват в том, что я не очень здоровый человек. Тысяча, миллионы людей болеют, и если винить всех, кто рядом с ними…

— А мне плевать на всех! — брат опять качнулся ко мне и взмахнул ладонью, словно хотел дать пощечину. Но я даже не вздрогнула, потому что знала, видела по глазам — он прикоснуться хочет, убедиться, что я жива, и под его пальцами теплая кожа. Моя.

— Ты… Ты, понимаешь, только ты мне важна! Остальное… — и уткнулся лбом мне в грудь, потерся и отпрянул.

— По косинусу, — закончила я за него, чтобы сгладить неловкость.

— И по гипотенузе, — хмыкнул он, хмуро зыркнув в мою сторону.

— Ладно, но Олега трогать не смей.

— Ладно, — кивнул и завел мотор. — Я только дыхну.

Я представила и фыркнула — сдует. И опечалилась.

— Да шучу я, Анюта. Настроение ни к черту, праздники еще эти некстати. Дел по самую макушку — когда отдыхать-то?

— Хорошо, что напомнил, я документы у Яны забрала, — и вытащила из сумочки стопку бумаг. — В бардачок суну, не забудь.

— Спасибо, котенок, удружила. Мне их завтра с утра на объект вести, прикинь, как неловко получилась бы? Это какой круг давать!

— Во сколько, ты на даче появишься?

— Да в пять, думаю, уже приземлюсь. Кстати, тебе «Абсент» привезти или «Перно»?

— Купи «Рофано».

— А разница? Что то, что другое — "Сызрань корпорейшен".

— Вот и не мучайся в поисках.

— Чем душу веселить будешь?

— Вашими лицами.

— Ага, и выпьешь всю Лехину «Манзаниллу».

— Жалко, да?

— Да нет, если Андрюхиным «Шхедамом» запивать не станешь. А то ведь опять всех зайцев распугаешь. Помнишь, как в прошлом году орала во весь лес: "С Новым Годом! Счастья вам, звери лесные, духи ночные!"? Они счастливы были…

— Тогда убирайте «Шхедам» подальше, а то он так заманчив. И Олежке нравится.

— Твой пробкой из-под «Клинского» обойдется, — бросил Сергей, потеряв игривый тон вместе с улыбкой. — Пусть подбирает на дороге и нюхает все праздники.

— Сережа! — мне было неприятно слышать его слова.

— Он и с того пьяный будет, Анюта! Ты вспомни, как после свадьбы его на встречу с Андрюхиными друзьями потащила. Что? Весело было? Ладно, мужики нормальные оказались — мои бы точно пластику лица на месте сделали и рот наглухо зашили. А у Алеши? Нет, ну ты тоже молодец — знаешь ведь, что он вести себя совершенно не умеет — кураж, сопли и бурчание об ущемлении прав. А эти его пьяные излияния в любви и преданности? Да меня так и тянет их в точку отсчета отправить.

Я ткнулась лбом ему в плечо, и он смолк.

— Знаю я, почему ты плохо относишься к Олегу.

— Почему? — а голос глухой, тихий.

— Жениться тебе надо.

— А-а-а, вот оно! Точно! А я все гадаю…

— Я серьезно, Сережа.

— Пусть сначала Лешка с Андрюшкой женятся, — бросил через минуту. — Или у них таких проблем нет?

— Обиделся? Знаешь, я, пожалуй, возьму с собой на дачу Олю, она давно тебя видеть хочет.

— Вот только не надо. Ничего хорошего из этого все равно не получится.

— Почему?

— Потому, великая почемучка!.. Лилю вспомни…

Я вспомнила и зажмурилась, тяжко вздохнув — ох вы, годы молодые, глупые! Что ж меня толкало на подобные поступки? И что было бы, если не вмешайся я в их отношения? Сергей бы женился, у меня появились племянники. Наверное.

Я уже думала на эту тему два года назад…

Мы лежали на пляже — июль, жара и своевременная забота брата об уютном немноголюдном пляже с максимально приятным ландшафтом. Он был в двадцати километрах от города, которые мы с легкостью преодолели под Криса Ри. А потом грелись на песке, наслаждаясь покоем.

Сергей лежал рядом и, щурясь от солнца, пристально изучал мое лицо. Я натянула ему на нос солнцезащитные очки. Он тут же снял их, отложил и уткнулся лбом мне в шею:

— Почему мы с тобой брат и сестра? — спросил тихо и вновь посмотрел мне в глаза. — А, Анюта?

— Потому что родители так решили, — безмятежно пожала я плечами.

— Тогда почему ты не похожа на нас? Такая худенькая…

— Миниатюрная…

— Волосы редкого цвета — пепельные, и вьются. Смотри — на палец накручивать не надо, сами обвивают. И глаза…

— Голубые, как у Алеши и папы. И вообще, я точная копия прабабушки. Фотографию у мамы возьми и сравни.

— Да-а, — брат огорчился и отвернулся, чтобы скрыть это. — Чуть раскосые глаза с приветом от татаро-монгольского ига. А острый подбородок и белую кожу не иначе еще викинги в гены заложили.

И сел, задумчиво обозревая пространство, — стайку резвящихся у воды малышей, песчаную косу, островки леса на том берегу. А я смотрела на мощную, бронзовую от загара спину, к которой прилипли золотые песчинки. Мне хотелось дотронуться и почувствовать под пальцами тепло прогретой солнцем кожи. Я села и прильнула к его руке, нарочно медленно начала отряхивать песчинки со спины.

— Жениться тебе надо, — протянула задумчиво, представляя его отцом вот таких же сильных сыновей.

— На ком? Ты же всех кандидаток распугала, — заявил Сергей шутливо, покосившись на меня.

Как же он был красив — совершенен…

— Может, мне на тебе жениться, Анюта? — и хоть улыбался, голос был серьезен и взгляд под прикрытием ресниц ничуть не шутил. Я потерлась щекой о его руку.

Я бы тоже вышла за него замуж, но глупое слово из арсенала милосердного человечества упало, как шлагбаум перед машиной, и остановило признание. Я лишь прищурилась, как сомлевшая кошка, вдыхая терпкий аромат, исходящий от его кожи.

— Молчишь, почемучка?

— Боюсь отобрать эту роль. Сегодня, похоже, она твоя.

— Да, — согласился Сергей легко и отвернулся, бросив словно невзначай: — Лилю вчера встретил. В кафе посидели, старое вспомнили.

Я насторожилась и отодвинулась.

— Что, проказница? — Он засмеялся и прижал меня к себе. Зачем он это сделал? Его лицо оказалось в сантиметре от моего, голая грудь была прижата к моей, слегка прикрытой чашечками купальника. Какая Лиля? Какой Олег? Какой пляж? И что такое инцест, когда голова кружится от одного только взгляда на родное, желанное до боли лицо. До физической боли, невыносимой, как ломка наркомана и бесконечной, как мучения раковых больных.

А мы и так были больны. Все. С детства. Больны любовью друг к другу. Она разъедала наши тела и умы, как разъела нашу жизнь. И если б она не была столь запретной и невысказанной…

Я помню каждую из женщин, что переступала порог нашей квартиры. Но почему-то именно Лилю я невзлюбила особенно. Большеглазая девушка с толстой черной косой и мягкими застенчивыми манерами одним своим видом возбудила во мне жуткую ревность, которую я по детской неопытности приняла за естественное желание оградить своего брата от боли разбитого сердца. А в том, что это случится, я не сомневалась — ведь именно такие женщины способны нанести значительный вред доверчивым юношам.

Я как раз закончила читать «Анжелику», книга все еще пряталась от родительских глаз под кипой нижнего белья. И пусть Лиля не была светловолосой томной француженкой, все равно она казалась мне слишком красивой, чтобы быть верной и любить по-настоящему сильно.

И я планомерно начала изживать это «порочное» создание из жизни брата и нашей квартиры. Нет, я была тиха и приветлива, мило улыбаясь, приносила им в комнату чай — Сергею с двумя ложками сахара, как он привык, а ей — с двумя соли. Стучалась в дверь с периодичностью таймера, как только она закрывалась, и получала в итоге по носу. Шла в подъезд собирать бычки Алешиным пинцетом, чтобы засыпать их в сумочку Лили, оставленную в коридоре. Бежала к Оле, чтобы расчесать ее вальяжного перса и сунуть полную кошачьих волос расческу в карман пальто. Лила уксус в сапоги, сыпала в туфли соль и кошачьи экскременты…

Что я только не вытворяла. И не стыдилась, уверенная, что права. Стыд появился много позже. Вместе с первым робким осознанием многогранности человеческих чувств и недоумением по поводу терпимости брата и девушки к моим взбалмошным выходкам.

Сергей ни разу не дал мне понять, что находится в курсе моих военных действий. Он лишь криво усмехался, закрывая за Лилей дверь, и смотрел на меня с насмешливым прищуром, в котором, словно в зеркале, отражались малейшие движения моей души, гениальные задумки и глупые фантазии.

Я повзрослела, вышла замуж, но до сих пор стыжусь тех поступков и искренне жалею невинно пострадавшую Лилю. Никто и никогда не сможет любить его, как я, понять и принять таким, какой он есть. Прощать, видеть истинные мысли, спрятанные на дне его глаз, а не кривую усмешку и каменное равнодушие. Слышать то, что звучит даже не в голосе и интонации, а где-то значительно глубже.

У меня защемило сердце и захотелось обнять Сергея настолько крепко, чтобы слиться с ним в одно целое, забыв о законах человеческой анатомии, делящей людей на мужчин и женщин, братьев и сестер.

— Знаешь, что мне сказала Лиля? — спросил он тихо, вглядываясь в мое лицо. Я мотнула головой.

— Она сказала, что ты ревновала меня тогда и таким образом пыталась избавиться от соперницы. А еще сказала, что ты очень сильно любишь меня. Слишком сильно для сестры… Это правда?

Я лишь крепче обняла его — зачем спрашивать, ведь ответ очевиден. Но Сергей хотел слышать и видеть. Отодвинул меня, придерживая за плечи, и повторил вопрос.

— Да, — ответила я и увидела, как расширились его зрачки, глаза увлажнились, а по лицу прошла судорога — ему было больно и сладко. На свой важный вопрос он получил не менее важный ответ. А я изумилась — неужели он мог сомневаться?

Сергей выпустил меня, повернулся к озеру, чтобы скрыть волнение и радость, и спросил с иронией:

— Сильней, чем Лешу и Андрея? — но голос подвел, выдал с головой.

Я смутилась и грустно посмотрела в высвеченную солнцем даль. Ведь я любила своих братьев и вместе, и отдельно, каждого по-особенному сильно и неповторимо, потому что и они были неповторимы по своей сути.

И честно ответила:

— Не знаю, Сережа.