Банда - 4

- Вчера меня оскорбил ваш водитель,- вымученно сказал Бевзлин, поскольку он вынужден был все-таки объяснить, зачем пришел, по какому поводу, а дальнейший разговор без этого объяснения вообще терял всякий смысл.

- Сильно оскорбил? - уважительно поинтересовался Пафнутьев.

- Такое не прощается.

- Я обязательно с ним поговорю. Скажу ему, чтобы он больше вас не обижал. Сделаю ему очень строгое внушение,- добавил Пафнутьев, чтобы уж совсем успокоить Бевзлина.- Очень строгое.

- Не надо со мной так разговаривать, Павел Николаевич,- произнес Бевзлин с трудом. Лицо его покрыла неестественная бледность, глаза остекленели, рука, уверенно лежавшая на столе Пафнутьева, начала вздрагивать от нервной дрожи.

- Что же он такого с вами сделал? - невинно спросил Пафнутьев, понимая, что держится неплохо, что в этом разговоре он явно переигрывает Бевзлина.

- Он утопил в говне мою машину,- ответ был глуповатым, но ведь и невозможно постоянно говорить умные вещи при умственных способностях среднего уровня.

- Хорошая машина? - сокрушенно произнес Пафнутьев.

-Да.

- Это сколько же говна нужно, чтобы утопить в нем вашу машину? У Андрея никогда не было столько говна,- Пафнутьев принялся осторожно собирать бумаги и фотографии, разложенные на столе, надеясь, что в бешенстве Бевзлин может и не заметить его невинных движений. Но Пафнутьев ошибся. Бевзлин мгновенно оценил положение и сам собрал все документы со стола в одну стопку. Быстро перебрал бумаги, всмотревшись в каждую фотографию, в каждый договор о наследовании квартир, остановился взглядом на сморщенном личике проснувшейся, наконец, девочки, и после этого поднял на Пафнутьева глаза, в которых явно прочитывалась скорбь.

Бевзлин принял решение.

- Неплохо работаете, Павел Николаевич... Материал собрали достаточно полный и убедительный.

- Спасибо на добром слове, но, должен вам сказать, работа еще не закончена. В уголовном деле еще не назван главный герой... Это я собирался сделать сегодня.

- Кто же он, Павел Николаевич? - посеревшие губы Бевзлина все-таки растянулись в улыбку, но она более напоминала оскал. Пафнутьев как никогда раньше почувствовал, что опасность совсем рядом. Но ощущение смертельного риска его лишь подстегнуло. Темная волна неуправляемого гнева в его душе поднималась, вот-вот могла достигнуть глаз, и тогда уже Пафнутьеву никак не удалось бы скрыть злость и ненависть.- Так как же зовут главного героя вашего уголовного дела?

- Его зовут Анатолий Матвеевич Бевзлин.

- Ответ правильный. Честный. Мужественный. Одобряю. Приветствую. Ваш ответ нравится мне еще и тем, что он подтверждает правоту моих слов, произнесенных несколько минут назад.

- Что же за слова такие? Я чегой-то и не уловил в ваших словах какого-никакого смысла? - Пафнутьев растерянно моргал глазами.

- Я сказал, что вам придется поехать с нами,- Бевзлин оглянулся на телохранителей, и все они сделали еще по шагу к Пафнутьеву.

И тот спохватился, понял, что надо выигрывать время, только время сейчас может его спасти. В коридоре прокуратуры никто не остановит этих амбалов, и выведут они его легко и просто, усадят в машину быстро и ловко и увезут, ведь увезут, и никто не сможет им помешать. И кто знает, может быть, сжалятся и подбросят куража ради его правую руку или левое ухо...

- Вы мне так и не сказали, чем вас обидел мой водитель? - спросил Пафнутьев.- Машина - ладно... Может быть, он машину обидел? Выгрести из нее говно и снова можно ездить, а? - это был удар, это было оскорбление, но Пафнутьев уже не мог себя сдержать, он уже не отвечал за свои слова. И где-то в самой глубине сознания брезжило понимание - он правильно себя ведет. Ни в чем, даже в самом малом, нельзя сейчас уступать. Он в своем кабинете, за своим столом, а перед ним сидит разоблаченный бандюга. Как он ни крут, как ни силен, но жилки в его поганом нутре дрожат, поскольку понимает, что находится в кабинете начальника следственного отдела.

- Он нанес мне и личное оскорбление,- подавив истерику, ответил Бевзлин.Он меня ударил.

- По морде? - спросил Пафнутьев.- Ох, простите, по физиономии?

- Можно и так сказать.

- Надо же, какой пакостник,- огорченно покачал головой Пафнутьев.- А меня он заверил, что всего лишь наделал вам в штаны... А в штаны он вам не наделал? - сочувственно спросил Пафнутьев.

- Оставим это,- Бевзлин поднялся.

- А где это происходило? Неужели он все это проделал публично? Неужели люди видели, как он наделал вам в штаны? - это тоже был удар, и Пафнутьев прекрасно это сознавал.

- Я понял вас, Павел Николаевич,- сказал Бевзлин.- Исправить вас может только могила.

- Совершенно с вами согласен! - широко улыбнулся Пафнутьев.- Могила она такая, она хоть кого исправит, хоть кому мозги выправит.

- Вы мужественный человек, Павел Николаевич,- сказал Бевзлин, запихивая в черный конверт фотографии, собранные со стола документы, договоры. Он оглянулся на телохранителей, и те вплотную подошли к Пафнутьеву.- Только без глупостей, ладно? - попросил Бевзлин.- Вы должны меня понять... Не могу же я отвечать на оскорбление какому-то водителю... А ответить должен. Кроме того, мне не нравится ваша деятельность по сбору этих вот бумажек,- он повертел в руке черным конвертом.

И в этот момент произошло нечто совершенно неожиданное, что не вписывалось ни в зловещие планы Бевзлина, ни в отчаянные надежды Пафнутьева. В разговоре все забыли о распростертом на полу Худолее. А тот потихоньку пришел в себя, но виду не подал, на это у прожженного выпивохи хватило и хитрости, и осторожности. Сквозь прищуренные веки он внимательно наблюдал за происходящим и слышал, впитывал каждое произнесенное слово. Когда напряжение достигло высшей точки, Худолей вскочил на свои не больно крепкие ноги и заорал так, как не орал никогда в жизни и, наверное, уже не заорет. Это был визг, вой ужаса и безнадежности, вопль отчаяния и самоотверженности, в этом крике при желании можно было даже расслышать предсмертный хрип умирающего человека.

Секунду-вторую все пребывали в каком-то оцепенении, но и этого времени хватило Худолею. Он рванулся к двери, на ходу выхватил у Бевзлина из его куражливо протянутой руки черный пакет, всем телом, как на амбразуру, упал на дверь, распахнул ее и, не прекращая кричать, завывать и всхлипывать, понесся по коридору, заставляя распахиваться все двери, люди бежали по лестницам, спешно покидали кабинеты и туалеты. На своих чудесным образом окрепших ногах Худолей пронесся полыхающей шутихой по коридору, опять же всем телом ткнулся в дверь своей каморки, распахнул ее, проскользнул вовнутрь и набросил жиденький крючочек из гвоздика, полагая в последней надежде, что этот крючочек его спасет.

Воспользовавшись секундной растерянностью своих гостей, Пафнутьев вскочил и, не в состоянии сделать ничего другого, поскольку был плотно сжат телохранителями Бевзлина, захватил нижний край своего стола и, приподняв его, бросил на середину кабинета. И тут же, без роздыха, без размаха со всей вдруг пробудившейся в нем силой двинул кулаком в подвернувшийся подбородок одного из амбалов. Тот рухнул, рухнул тут же. Это был сильнейший нокаут. Амбал, ворочая мутными глазами, попытался было приподняться, но не смог и снова опрокинулся на пол.

- Уходим,- сказал Бевзлин и, не оглядываясь, шагнул к двери - легкий, стремительный, в развевающемся плаще и с выражением полнейшей невозмутимости на лице. Два амбала, подхватив под руки своего незадачливого товарища, поволокли его в дверь, по коридору, во двор, запихнули в уже распахнутую дверцу серого "мерседеса". Тот рванул с места, выехал со двора, влился в поток машин и исчез, растворился, пропал.

Пафнутьев вздохнул, потер ладонями лицо, оглянулся. И только тогда увидел на полу у двери свой пистолет. То ли он выпал в суматохе из кармана амбала, то ли он его выбросил. Пафнутьев подошел, наклонился, чтобы поднять пистолет, но отчаянный крик остановил его.

- Не прикасаться!

Пафнутьев с недоумением обернулся - неужели опять вернулся Бевзлин со своей бандой? Но нет - в дверях стоял Худолей. Глаза его были безумны, он пошатывался, в руках вздрагивал фотоаппарат. Видимо, эксперт еще надеялся застать здесь гостей и сфотографировать их. Это было уже легкое помешательство, нормальный человек не должен был так поступать.

- Почему? - распрямился Пафнутьев.

- А отпечатки?!

Да, что-то чисто профессиональное сработало в Худолее, и он успел остановить Пафнутьева, когда тот наклонился к пистолету - он мог стереть отпечатки пальцев Бевзлина, который держал в руках пистолет, вертел его перед глазами, наслаждаясь собственным могуществом. Худолей еще раз доказал, что не тронулся умом, что самое важное, что в нем было, осталось в целости и сохранности.

- Тоже верно,- согласился Пафнутьев и, не в силах противиться усталости, которая вдруг непреодолимой тяжестью навалилась на него, опустился в кресло.

Худолей пробежался по кабинету, сфотографировал Пафнутьева, обессиленно сидевшего в кресле, пистолет на полу, перевернутый стол, разбросанные по полу бумаги...

- Ну, что сказать, Паша... Дикие орды изгнаны с нашей священной земли!

- Надолго ли...

- Но сегодня, сейчас отсюда изгнаны?

- Похоже на то...

- И о чем тебе это говорит?

- А тебе? - бездумно спросил Пафнутьев, все еще пытаясь придти в себя.

- Говорит и очень внятно,- произнес Худолей хриплым, сорванным от нечеловеческого крика голосом.

- Господи,- простонал Пафнутьев.- Скажи, наконец, о чем тебе все это говорит?

- Паша! - озаренно воскликнул Худолей.- Ты не знаешь? Не догадываешься? Не чувствуешь? А я сразу сообразил... Обмыть все это надо, Паша, хорошо обмыть! Чтобы никогда в жизни, никогда в будущем не случилось ничего подобного! Ни с кем, Паша!

- Согласен.

- Немедленно?

- Прям счас...- с трудом проговорил Пафнутьев, но улыбка, правда, несколько растерянная, но пафнутьевская, шалая и глуповатая улыбка, осветила его лицо.

- Так я пошел? - обернулся от двери Худолей.

- Дуй... Только это... Нигде не задерживайся. Ни на минуту!

- Ох, Паша... Если б ты только знал... Твои слова вызывают в моей душе неподдельный трепет!

- Дуй... Встрепенемся вместе. Только это... Конверт цел?

- Паша!

- Вовнутрь не заглядывал?

- Паша!

- А то ведь на снимках отпечатки Бевзлина-шмевзлина...

- Паша! - с каждым возгласом в голосе Худолея было все больше гнева и оскорбленности, но это был восторженный гнев и счастливая оскорбленность.

- Все, иди,- Пафнутьев махнул рукой, и воодушевленного Худолея мгновенно вьюесло из кабинета волной, порожденной слабым движением пафнутьевской руки.

Часть третья.

КОНТРОЛЬНЫЙ ВЫСТРЕЛ В ГОЛОВУ

Рабочий день закончился, кабинеты и коридоры прокуратуры опустели, и лишь уборщица, громыхая ведрами и шваброй, медленно передвигалась по этажам, очищая пол от окурков, скомканных бумажек, конфетных оберток и прочих отходов, которые оставляли здесь жалобщики, истцы и ответчики. Пафнутьев и Андрей сидели в кабинете, не зажигая света и заперев дверь на ключ - с некоторых пор выяснилось, что это просто необходимо. Время от времени долго и назойливо звонил телефон, но Пафнутьев не поднимал трубку. Нет, дескать меня, не ищите, не найдете.

Андрей расположился в жестковатом кресле возле простенка, Пафнутьев остался на своем месте, он уютнее и увереннее чувствовал себя именно за столом, где под рукой были ящики с документами, телефон, бумага, ручка. Оба поделились испытаниями, вьшавшими на их долю за последние несколько дней, и теперь молча осмысливали происшедшее.

В кабинете давно уже наступили сумерки, и лишь по вспышкам света, пробегавшим по шторам, можно было догадаться, что машины на улице уже включили фары. Пафнутьев надсадно вздыхал, громоздко и неуклюже ворочался в кресле и снова затихал, найдя позу, в которой он мог просидеть еще какое-то время.

- Ну что, Андрюша... Как дальше жить будем? - спросил он негромко полумрак в комнате вынуждал говорить тише, да и не было надобности повышать голос, замершее здание прокуратуры позволяло разговаривать даже шепотом.

- Как жили, так и дальше будем жить.

- Поприжало нас маленько... Тебе не кажется? И пожаловаться некому... Засмеют. Нет, скажут, такой опасности, черти нам мерещатся, креститесь чаще, скажут нам... Но мы-то с тобой знаем, что все всерьез.

- Знаем,- кивнул Андрей.

- Да, Бевзлин звонил... Один из его телохранителей, который тебя обижал... Помер.

- Знаю. Он и должен был помереть.

- Почему?

- Я немножко ответил ему..! После таких приемов не живут.

- А ты не погорячился?

- Или он меня, или я его. Мне повезло больше, ему тоже повезло, но меньше.

- А знаешь, Андрей, какой наиболее вероятный исход из всего, что случилось за это время? Меня выгонят.

- За что?

- За что угодно. Например, за то, что у меня в носу две дырки, а не три. За то, что пупок в нижней части живота, а не в верхней. Бевзлин подарил по хорошей машине нашему губернатору и всем его заместителям. И они не смогут отказать ему в маленькой просьбе. Его фирма потеряла трех человек - налицо разгул преступности. А кто, кого, за что... Все это не так уж важно.

- Значит, надо опередить Бевзлина.

- В чем?

- Как всегда, Павел Николаевич, как всегда... В нанесении удара. Пока мы будем опережать, остается шанс выжить. Надо лишить его возможности высказать губернатору свою просьбу. Пусть он не успеет ни о чем попросить.

- Как?

Андрей молча передернул плечами. Ответ напрашивался сам собой, а произносить очевидные слова он не любил. Да и Пафнутъев прекрасно знал ответ на собственный вопрос. В кабинете наступило долгое молчание, но не сонное, нет, это было сосредоточенное молчание. Пафнутьев даже ни разу не заворочался в своем жестком кресле, не поменял позы. Время от времени вспыхивал свет фар на занавесках, слышался визг трамвая на повороте, но приглушенно, терпимо. Потом появился несильный ритмичный шум в коридоре - приближалась уборщица, ее швабра натыкалась на ножки стульев, билась о плинтуса, о запертые двери кабинетов. Дойдя до пафнутьевской двери, уборщица подергала ручку и двинулась дальше, она была даже рада пройти мимо запертого кабинета.

- Надо выманить его из берлоги,- негромко произнес Андрей, чтобы даже уборщица не догадалась, что в кабинете кто-то есть.

- Как? - повторил Пафнутьев.

- Большая рыба клюет на живца.

- Не понял? - Пафнутьев повернулся, пытаясь рассмотреть выражение лица Андрея, но тот сидел в тени и тусклый свет из окна не достигал его.

- Большая рыба клюет на живца,- повторил Андрей. На этот раз Пафнутьев не стал переспрашивать. Днем, когда прокуратура гудела от страстей, от горя и ненависти, когда он сам был взвинчен и раздражен, Пафнутьев заставил бы Андрея выразиться подробнее, но сейчас у него не возникло даже такого желания, и так все было ясно.- Как вы думаете, Павел Николаевич,- заговорил Андрей, осторожно подбирая слова,- как вы думаете, есть ли у Бевзлина сейчас человек, которого он ненавидит больше всех на белом свете?

- Есть,- сказал Пафнутьев, помолчав.- И я знаю этого человека. Ты его тоже знаешь. Он так его ненавидит, так ненавидит, что теряет самообладание при одном только упоминании о нем. Бевзлин покрывается красными пятнами и начинает биться в мелкой дрожи, едва лишь вспомнит этого человека, Андрюшенька.

- Ну вот, видите, как хорошо,- по голосу Пафнутьев понял, что Андрей улыбается.

- Что же тут хорошего?

- Из этого человека можно изготовить прекрасного живца.

- Это не просто,- заметил Пафнутьев.

- А у нас, Павел Николаевич, нет выбора,- произнес Андрей.- Мы можем, конечно, поплясать немного вокруг да около, но рано или поздно все равно придем к этому решению. Сделать все надо, не откладывая. Времени нет, Павел Николаевич.

В кабинете опять наступила тишина. За окном стемнело, и все ярче становились уличные огни. Теперь проносящиеся на повороте машины изредка светом фар выхватывали из сумрака лицо Пафнутьева, и оно вспыхивало ярким розовым пятном.

- Что будем делать, Павел Николаевич? - спросил Андрей из темноты своего угла.

- Будем думать.

- Я тоже могу кое-что поприкинугь, да, Павел Николаевич? - спросил Андрей.

- Конечно.

Андрей настойчиво вел свою линию, более того, в этом разговоре его настрой был более решительным. Пафнутьев колебался, сомневался, пытаясь найти решение, которое хотя бы немного вписывалось в требования закона. Но он не видел такого решения, а Андрей его и не искал. Недавнее происшествие, когда он чуть было не лишился жизни, развязало ему руки, и он готов был действовать быстро и жестко.

Пафнутьев тоже прошел через некоторые испытания и, хотя не предлагал ничего сам, не останавливал и Андрея.

- Мне кажется, Павел Николаевич, что, если мы не уничтожим его, он уничтожит и меня, и вас. Он не остановится, пока не пришлет Вике вашу правую руку, свернутую в кукиш. Или левое ухо, надетое на шампур.

- Мне хочется тебе возразить, Андрюша, но нечего,- сказал Пафнутьев. Не было сейчас в его голосе обычной дурашливости, готовности посмеяться поиграть словами. Пафнутьев говорил тише и печальнее, чем обычно. И понял Андрей созрел Павел Николаевич, кажется, созрел.

Раздался телефонный звонок - в этот вечер они казались резкими и раздражающими. Но этот звонок отличался от прочих - прозвучав единственный раз, он смолк. Пафнутьев придвинул аппарат поближе к себе. Через минуту телефон зазвонил снова, и тогда он поднял трубку. Это был их с Викой условный сигнал когда жена хотела дать знать, что звонит именно она, то, набрав номер и дождавшись одного звонка, опускала трубку. И тут же звонила снова. Если Пафнутьев был на месте, он сразу догадывался, кто к нему ломится.

- Да! - сказал он преувеличенно бодрым голосом.

- Паша... Это... У нас кое-что случилось,- голос Вики оборвался, она замолчала, видимо, разговаривая с кем-то, прикрыла трубку рукой. Потом Пафнутьев снова услышал ее учащенное дыхание.

- Вика! - крикнул он, сразу предположив худшее,- Что там у тебя? Говори!

- У нас гости, Паша...

-Кто?

- Он говорит, что его фамилия Бевзлин, Анатолий Матвеевич.

- Зачем ты открыла дверь?! Зачем ты его впустила?! Мы же договаривались никого! Ни под каким предлогом! Ни днем, ни ночью!

- Паша... Остановись... Я его не впускала.

- Как?!

- Я пришла домой, а он уже сидит в квартире... И с ним еще двое. Они смотрели телевизор и пили кофе. И шампанское вот... И еще, Паша... Только ты не расстраивайся, ладно? Не будешь?

-Ну?

- Они тут небольшой беспорядок устроили... Не буду рассказывать об этом подробно, сам увидишь...

- Так,- выдохнул Пафнутьев чуть слышно.- Дай этому Бевзлину трубку.

- Он и сам просит.

- Что там? - спросил Андрей, почувствовав напряжение в голосе Пафнутьева.

- Бевзлин у меня дома. Вошел, когда там никого не было. Вика вернулась, а он со своими костоломами шампанское пьет. Сейчас возьмет трубку. Со мной хочет поговорить,- все это Пафнутьев произнес странным мертвым голосом, даже не прикрывая трубку рукой. Бевзлин перешел границу, и теперь не было ничего, что могло бы остановить Пафнутьева, образумить, заставить подумать о последствиях. Теперь последствия не имели для него ровно никакого значения.

- Алло! - раздался в трубке молодой оживленный голос Бевзлина.- Павел Николаевич?

- Да, это я,- односложно ответил Пафнутьев, не в силах произнести еще хотя бы несколько слов.

- Рад вас слышать! Давно жду вашего звонка... А вы все не звоните и не звоните... Я начал беспокоиться. Думаю, уж не случилось ли чего...

- Ничего не случилось,- ответил Пафнутьев, дыша широко открытым ртом и пытаясь как-то совладать с собой.

- Как я рад! Я действительно счастлив тому, что с вами ничего не случилось! - Бевзлин весело рассмеялся.- Мне бы хотелось лично участвовать во всем, что с вами происходит, Павел Николаевич! Я даже испугался, неужели, думаю, меня опередили! Представляете мой ужас?

- Ужас впереди,- без выражения произнес Пафнутьев.

- Да! - обрадовался Бевзлин.- Конечно! Хорошо, что вы это понимаете!

- Что вам нужно в моем доме?

- Решил встретиться... А тут ваша жена... Знаете, я был приятно удивлен... Совершенно очаровательная женщина! Причем, в моем вкусе! Знаете, таких называют женщина-подросток... Есть в них и некоторая неловкость, и непосредственность, мальчишеская порывистость... Да и фигура подростковая - узкие бедра, высокая шея, маленькая грудь...

- Вы напрасно это сделали, Анатолий Матвеевич.

- О, Павел Николаевич! Если бы вы только знали, как много в жизни я делаю ошибок! В некоторых даже раскаиваюсь, их немного, но бывают. Такие ошибки вызывают в моей душе чувство горечи и скорби.

- Вы напрасно это сделали,- повторил Пафнутьев без выражения. Не смог он сейчас придать своему голосу ни гнева, ни раздражения, ни злости На все это у него не было сил.

- Да ладно вам, Павел Николаевич! Напрасно, напрасно... Мы вот тут познакомились с вашей женой, Вика согласилась даже позвонить. Она у вас просто очаровашка. Я предложил ей поехать с нами, обещала подумать... Надеюсь, подумает-подумает и согласится. А, Вика? Мы хорошие ребята и не сделаем тебе больно. Мы сделаем тебе хорошо и приятно. Ну?.. Согласна? Вот и отлично.

Пафнутьев слушал, не перебивая, и спадали, спадали с его души последние оковы. В эти мгновения он был даже благодарен Бевзлину за те слова, которые тот произносил в трубку. Пафнутьев не перебивал его, внимательно слушал, кивал головой, и, будь сейчас в кабинете посветлее, Андрей мог бы даже заметить на его лице улыбку. Но вряд ли он захотел бы, чтобы Пафнутьев вот так посмотрел на него. Наверное, и Пафнутьев содрогнулся бы, увидев в зеркале гримасу, которую лишь с большой натяжкой можно было назвать улыбкой.

- Знаете, Анатолий Матвеевич... Хотел у вас спросить... Как вы объясните тот факт, что отпечатки пальцев на тисках, которыми была раздавлена голова Самохина, и отпечатки пальцев на фотографиях, которыми вы любовались недавно в моем кабинете... Да, они совпали. Может быть, вы не поверите, но точно такие же отпечатки пальцев мы обнаружили в квартире старика Чувьюрова. Вам это не кажется странным?

- Ай-яй-яй! Павел Николаевич... И это все, что вы можете мне сказать? Вам ответить, или вы сами извинитесь и отзовете свои слова?

- Ответьте, пожалуйста, если это вас не затруднит.

- Вика, дорогая, свари еще кофе... У тебя это получается неплохо. Ладно? Умница... Дай я тебя поцелую! - Все это Бевзлин проговорил в прекрасном актерском исполнении, и, если бы Пафнутьев услышал эти слова в другом месте, в другой обстановке, он легко принял бы их за искренние и непосредственные.- Так вот, отпечатки на фотографиях... Признаю, я в самом деле держал их в руках, когда заглянул на минутку к вам в прокуратуру. Вы мне их показали, поделились поисками и находками... Я благодарен вам за доверие. Тиски? Но, надеюсь, вы знаете, что я являюсь спонсором в роддоме... Представляете, Павел Николаевич, до чего дошла Россия... Бабам рожать негде. На соломе и то чище, безопаснее, нежели в той конюшне, которую представляет этот, так называемый, родильный дом!

- Может быть, потому им негде рожать, что появились состоятельные граждане, которым срочно понадобились виллы в Испании?

- О, вы знаете о моих недавних приобретениях? Весьма рад, весьма польщен. Так вот, о тисках... Помнится, как-то меня провели по всем подсобным помещениям роддома, заглянули мы и к сантехнику. Мастерская мне понравилась, правда, запасных частей там совершенно не было, пришлось помочь, подбросили ему запчасти. И в роддоме появилась горячая вода. Вполне возможно, что я коснулся и тех злополучных тисков. Не знаю, не помню... Но, возможно.

- Этими тисками была раздавлена голова Самохина.

- Какой ужас! Не говорите мне больше о таких вещах, Павел Николаевич!

- А квартира Чувьюрова?

- Моему другу Шанцеву, владельцу фирмы "Фокус", в этом доме принадлежит несколько квартир... Как-то он пригласил меня посмотреть их... Вполне возможно, что мы были и в квартире человека, которого вы называете... Я не помню его фамилии.

- Придется вспомнить,- ответил Пафнутьев, горько сознавая, что не удалось ему прижать Бевзлина к стене, что он, Пафнутьев, выглядит сейчас жалко и беспомощно.

- Не старайтесь, Павел Николаевич, не тужьтесь... Что бы вы там ни придумали, как бы ни ловчили, поверят мне. Не сомневайтесь в этом - мне поверят, а не вонючим бумажкам.

- Вонючим? - смог, наконец, усмехнуться Пафнутьев.- Воняет последнее время совсем не от

меня.

- Не надо так, Павел Николаевич,- голос Бевзлина мгновенно изменился.- Не заставляйте меня поступать плохо по отношению к близким вам людям. Вы должны извиниться за свой хамский намек. Извинитесь, Павел Николаевич... Прошу вас.

- Да, действительно, я сказал, не подумав, какую-то глупость...- произнес Пафнутьев легко и даже охотно, чем озадачил Бевзлина.- Извините меня, _ ради Бога, дорогой Анатолий Матвеевич. Я готов поклясться чем угодно, что больше никогда не позволю себе чего-либо подобного! Еще раз прошу меня извинить и постараться забыть об этом досадном недоразумении. Простите, Анатолий Матвеевич!

Извинение было столь охотным, многословным, самоуничижительным, что Бевзлин не сразу смог понять, что же произошло. Но его просьба была выполнена, и ему ничего не оставалось, как принять извинение.

- Не надо так унижаться, Павел Николаевич. Мне достаточно было и двух слов. Унижения впереди, как вы понимаете. Я ухожу из вашего дома. Вика меня проводит до двери, надеюсь, поцелует на прощание. Все наши встречи с ней впереди... Вы, надеюсь, понимаете, что на полпути я не остановлюсь, что ваши многословные извинения касаются только сегодняшнего вечера...

- Да-да, конечно, дорогой Анатолий- Матвеевич.

- Прекрасно. Вика, не переживай, он извинился и заверил меня, что в будущем будет вести себя прилично. Павел Николаевич, тут Вике предстоит небольшая уборка, к вашему приходу она вряд ли успеет справиться со всем... Но вы уж ее простите, как простили ее мы, да, Вика? Запах хорошего парного говна будет теперь знаком и вам, Павел Николаевич.

Слышимость вечером была гораздо лучше, чем днем, и Пафнутьев явственно услышал рыдания Вики. Вот этого он переносить не мог, потому что в таких случаях считал себя единственным виновником всего, что происходит. Не усмотрел, не предусмотрел, не справился. Оплошал.

- Я хочу, Павел Николаевич, чтобы вы знали свое место. Не думаю, что вы на нем, на этом своем месте, задержитесь долго, что вы вообще здесь задержитесь, но сегодня вам должно вести себя скромно. Вы меня поняли?

- Да, очень хорошо понял.

- И сделаете выводы?

- Можете в этом не сомневаться.

Что-то в последних словах, видимо, насторожило Бевзлина, и он, помолчав, спросил:

- Простите, как вы сказали?

- Я заверил вас в том, что сделаю все необходимые выводы и в дальнейшем вам не придется уделять мне столько своего драгоценного времени, дорогой Анатолий Матвеевич.

- Вы меняетесь прямо на глазах, Павел Николаевич! Это радует.

- Стараюсь.

- До скорой встречи, Павел Николаевич,- сказал Бевзлин.

- До скорой встречи,- проговорил Пафнутьев в трубку, из которой уже неслись короткие гудки. И только после этого, совершенно обессилевший, тяжело опустился в кресло. Подняв через некоторое время голову, он тяжело вздохнул.Предстоит большая работа.

- Поработаем,- откликнулся из темноты Андрей.

***

Наутро Пафнутьев пришел в кабинет более обычного сонный, более обычного непричесанный и какой-то ссутулившийся. Он почти не спал в эту ночь. Сначала Вика, рыдая и повторяясь, рассказывала о том, как, открыв дверь своим ключом и войдя в квартиру, она застала толпу народа, а в спальне на их кровати, не раздеваясь, в плаще сидел какой-то моложавый тип и пил шампанское из ее бокала. Вся квартира была в полном смысле слова загажена, и вычищать ее пришлось чуть ли не до рассвета. И только потом Пафнутьев смог прилечь и поспать два часа, да и то он постоянно просыпался, прислушивался к каким-то невнятным звукам, хотя раньше никогда их не замечал. Вика расталкивала Пафнутьева, едва хлопала дверь подъезда, раздавались гудок машины или громкий голос во дворе.

Когда Пафнутьев уже сидел одетый на кухне и пил крепкий чай с лимоном, раздался звонок.

- Звонят! - прошептала Вика, не смея прикоснуться к трубке.

- Надо ответить,- с хмурой рассудительностью проговорил Пафнутьев и, пройдя в комнату, поднял трубку.

Звонил Бевзлин.

- Доброе утро, Павел Николаевич! - раздалось радостное приветствие. Чувствовалось, что отдохнул Бевзлин куда лучше, чем Пафнутьев.- Как вы себя чувствуете?

- Спасибо, хорошо.

- Извините, что повторяюсь, но мне бы хотелось надеяться, что вы сделали правильные выводы из нашего вчерашнего разговора?

- Можете в этом не сомневаться, Анатолий Матвеевич.

- И в дальнейшем у нас с вами не будет неприятностей?

- Как я могу это обещать... Это не в моей власти.

- Но усилия приложите?

- И в этом не сомневайтесь.

- Знаете, Павел Николаевич, в ваших словах мне все время видится второе дно... Вы отвечаете не только на мои слова, но и еще на какие-то свои мысли... Вам не кажется?

- Мало ли чего мне кажется... В данный момент мне кажется, что я опаздываю на работу.

- Так есть второе дно?

- И третье тоже.

- Вы шутник, Павел Николаевич!

- Тем и жив.

- Вы заметили, что я ничего не говорю о вашем водителе?

- Заметил.

- Считайте, что его нет.

- В каком смысле?

- В прямом. Я не делаю намеков, не говорю иносказательно, не пытаюсь дать понять, я всегда говорю прямо и открыто.

- Это делает вам честь. А как поживает белый "мерседес"?

- Я вижу, вы тоже не склонны выражаться намеками... "Мерседес" восстановлению не подлежит. А если его и отмоют, то сесть в него я все равно не смогу. Он всегда для меня будет вонять городским говном. До тех пор, пока ваш водитель... Вы меня поняли?

- Да. И после этого запах говна в вашем "мерседесе" исчезнет? Или вы перестанете его замечать?

- Там воцарится другой запах. Более мне приятный.

- Какой, интересно?

- Говно можно смыть только кровью, Павел Николаевич.

- Мысль интересная. Я ее запомню. Похоже, не только говно, но и все остальное вы предпочитаете смывать исключительно кровью.

- Забавное наблюдение,- усмехнулся Бевзлин.- Я как-то не задумывался об этом... Может быть, вы и правы. Знаете, какой вывод я сделал из этой нашей беседы?

- Скажите, пожалуйста, буду премного благодарен.

- Дерзите, Павел Николаевич. Следовательно, урок не усвоили. Проявляете непокорность, оставляете за собой право поступать, как считаете нужным... Кровь играет в ваших жилах, Павел Николаевич?

- Да, пока она еще там.

- Кто? - не понял Бевзлин.

- Кровь.

- А! - Бевзлин рассмеялся.- Шутите? Это хорошо! Прекрасное качество. Павел Николаевич, вы поставили меня в сложное положение... Я не могу жить спокойно в этом городе, пока вы сидите в своем кабинете. И потому вынужден спасаться.

- Хотите написать явку с повинной?

- Чуть попозже, Павел Николаевич, чуть попозже...- голос Бевзлина сделался холодньм, из него исчезли добродушные интонации.- Всего доброго.

- Будьте здоровы,- ответил Пафнутьев.- До скорой встречи,- не удержался он от обычного своего прощания.

И положил трубку.

И вернулся на кухню допивать свой чай.

- Что он сказал? - спросила Вика - она стояла рядом и слушала весь разговор.

- А! - Пафнутьев махнул рукой.- Дурака валял.

Такой разговор состоялся утром, и хмурый, нечесанный Пафнутьев, нависнув над своим столом, медленно перебирая слово за словом, все больше убеждался схватки не избежать.

- Можно? - в дверь заглянул Андрей.

- Входи. Дома ночуешь?

- А где же еще?

- Завязывай. Сегодня утром звонил Бевзлин... Он сказал, что тебя уже нет. Кровью, говорит, буду отмывать свой "мерседес".

- Значит, достал я его.

- Да, это тебе удалось. Теперь вот что... Дуй к Овсову, забирай младенца и вези вот по этому адресу,- Пафнутьев набросал на бумажке несколько слов.Спросишь Антонину Ивановну... Ей и вручишь. Бумажку тут же проглоти. Адрес забудь.

- Так круто?

- Видишь ли, охота идет не только за тобой, но и за младенцем... Он может выступить в качестве вещественного доказательства, если ты мне позволишь так выразиться. В нем, в младенце, остались следы предварительной обработки.

- Значит, и на этом зарабатывают...

- И очень неплохо. Если, конечно, удастся переступить через кое-что в себе самом. Товар хорошо сохраняется, причем, с каждым днем цена его растет. Стоит он... Ничего он не стоит. Сообщат матери, что умер ребенок, она поплачет-поплачет да и успокоится. Нового зачнет. А многие мамаши и рады избавиться - эти европейско-американские хмыри с помощью российского телевидения убедили их, что живут они хуже некуда, что ребенка позволить себе не могут. Наши дуры и поверили. Если на Канарские острова поехать она, видите ли, не может, то и ребеночка вырастить ей не под силу. Опять же зеленоглазые телевизионные задрыги об этом талдычат ей с утра до вечера. Ну ничего, помолясь, доберемся и до них, расчистим их вонючие конюшни.

- А почему зеленоглазые? - улыбнулся Андрей.

- От непомерного употребления внутрь долларовых вливаний. Ладно, задача ясна?

- Овсов все знает?

- Он тебя ждет.

- Тогда я уже в дороге,- Андрей направился к двери.

- Постой! - успел крикнуть Пафнутьев.-Значит, так... Готовность номер один. Понял?

- Уже провел мобилизацию,- усмехнулся Андрей.

- Пройди к нашему завхозу, или как он там у нас называется... И получи пистолет. Команду я уже

дал.

- Даже так? Вообще-то я противник оружия...

- Давно? - спросил Пафнутьев и уставился на Андрея долгим взглядом.

- Виноват, Павел Николаевич. Намек понял.

- Получи и делай с ним, что хочешь. Я не о тебе думаю, думаю о себе. Я должен знать, что сделал все возможное, чтобы избежать людских и материальных потерь. Вопросы есть?

- Все понял, Павел Николаевич,- и Андрей вышел.

Пафнутьев снова навис над столом и в какой-то момент вдруг понял, что похож сейчас на Шаланду, который, вот так же нахохлившись, рисовал толстым пальцем узоры на пыльном стекле - узоры подробно отражали смятенное состояние шаландинской души. Пафнутьев тоже попытался что-то изобразить на полированной поверхности стола, но, поймав себя на этом странном занятии, убрал руки со стола.

- Здравствуйте, Павел Николаевич! - дверь распахнулась, и на пороге возникла тощеватая фигура Худолея. Обычно он тихонько просовывал голову в приоткрытую дверь и молча дожидался, пока Пафнутьев посмотрит на него, пригласит в кабинет. А чтобы войти вот так... "Это что же должно случиться, чтобы Худолей врывался, не спрашивая разрешения и хлопая дверью?" - подумал Пафнутьев, не изменив ни позы, ни взгляда.- Я пришел к тебе с приветом рассказать, что солнце встало! - продолжал орать Худолей.

- Что у тебя встало? - хмуро спросил Пафнутьев.- Ну-ка, ну-ка, интересно даже.

- Солнце, Павел Николаевич, солнце! - Худолей не пожелал услышать срамного намека в словах Пафнутьева.- Я пришел к вам с радостным сообщением, Павел Николаевич! Веселитесь, Павел Николаевич! Танцуйте!

- Прям счас? - поинтересовался Пафнутьев.

- В гастрономе напротив появилась водка под названием "Золотая рожь". Бутылки литровые. Пробка винтовая. Вкус - потрясающий. Хмель - как в юные годы, как после первой в жизни рюмки.

- И что же из этого следует?

- Дуйте за бутылкой, Павел Николаевич! - нахально заявил Худолей и изогнулся в горделивой позе, выпятив грудь и вскинув подбородок.

- Так...- протянул Пафнутьев.- Круто. Надо же, как, оказывается, весна на тебя подействовала... Ты так ведешь себя, будто познакомился с прекрасной девушкой, и она ответила тебе взаимностью.

- Насчет взаимности не знаю, не уверен, но с одним человеком я познакомился. Только сейчас. Вы слышали такую фамилию - Бевзлин? Слышали?

- Ну, слышал,- насторожился Пафнутьев.

- Забудьте. Нет такого человека, нет такой фамилии.

- Куда же все это подевалось?

- Ушло в небытие. Безвозвратно. Раз и навсегда. Будто никогда и не было.

- Ну, что ж... Спасибо. Рад слышать.

- За бутылкой смотаетесь, Павел Николаевич?

- Смотаюсь,- Пафнутьев тяжело кивнул головой, с трудом снова ее подняв,Говори уже, наконец.

- Отпечатки пальцев на тисках, в которых быта зажата непутевая голова Самохина Михаила Михайловича. Отпечатки пальцев на снимках, которые недавно мусолил здесь вонючий Бевзлин, мир праху его!

- Он помер? - с надеждой спросил Пафнутьев.

- Нет, он исчез. Вместо него появился другой человек, по фамилии Бевз. Именно Бевзу принадлежат и те, и другие, и третьи отпечатки пальцев.

- А третьи где? - не понял Пафнутьев.

- Да на самих же пальцах! - расхохотался Худолей.- Пришел ответ на запрос, Павел Николаевич! Работаем, между прочим, не думая о наградах, но и не забывая о них! Работаем! Эти отпечатки принадлежат вору, грабителю и убийце Бевзу.

- Так...- протянул Пафнутьев, нависая над столом.- Это все точно? Надежно?

- Павел Николаевич! - вскричал Худолей оскорбленно.

- Ладно-ладно... Расшумелся, понимаешь, как холодный самовар...

- Брать надо, Павел Николаевич! Брать!

- Кого?

- Бевза!

- Нельзя.

- Почему?! Вы уже помирились? Нашли общий язык? Не разлей вода, да?

- Он депутат.

- Ну и что?

- Депутатская неприкосновенность,

- Лишить! - отчаянно заявил Худолей.

- Это невозможно...- вздохнул Пафнутьев.- Все руководство нашего депутатского корпуса в полном составе вернулось недавно с острова Кипр. Недельное турне по злачным местам...

- Я, кажется, догадываюсь,- просветленно воскликнул Худолей.- Эту поездку организовал Бевз?

- И оплатил тоже он,- добавил Пафнутьев.- Ладно, давай сюда свои ответы-приветы... Какой-никакой, но все-таки козырь. А козыри должны играть.

- Вы имеете в виду "дурака"? - осторожно спросил Худолей.

- И дурака тоже.

- Вы правы, Павел Николаевич, как вы правы! Самая поганая шестерка, и та, бывает, переломит весь ход игры!

- Шестерка? - переспросил Пафнутьев, и взгляд его, устремленный в окно, залитое солнечным светом, остановился.- Ну что ж, пусть так.

Худолей, не решаясь нарушить начальственные раздумья, пятясь, отошел к двери, неслышно отворил ее и выскользнул в коридор. И даже, удаляясь от кабинета, шел осторожно, большими шагами, стараясь ступать на носки.

***

Андрей вел машину по улицам города, время от времени бросая взгляды В зеркало - на заднем сиденье сидела выделенная Овсовым сестричка с младенцем на руках. Девочка спала, но на этот раз сон ее был вполне нормальным - она посапывала, постанывала во сне, пыталась пошевелиться, плотно запеленутая умелыми руками овсовских подчиненных.

Была еще одна причина, по которой Андрей настороженно поглядывал в зеркало заднего обзора - он опасался "хвоста". Несколько раз менял направление, въезжал во дворы, выезжал с противоположной стороны, пока, наконец, не убедился, что может спокойно ехать по указанному Пафнутьевым адресу.

- Кажется, мы уже проезжали по этой улице? - недоуменно спросила девушка.

- И еще поедем,- усмехнулся Андрей.

- Почему?

- Так ближе.

- Надо же,- удивилась девушка. И пока Андрей делал еще одну петлю по городу, она то хмыкала себе под нос, то краснела, то поглядывала в зеркало с каким-то игривым интересом. Не сразу, но Андрей догадался, в чем причина сестричка решила, что он специально колесит по городу, надеясь подольше побыть с ней, с красавицей.

- У вас такая улыбка, будто хотите что-то сказать, но не решаетесь,сказала она, взглянув на него в зеркало.

- А что, бывают такие улыбки?

- Разные улыбки бывают,- девушка почему-то покраснела.

- Приехали,- проговорил Андрей.

- В каком смысле?

- В прямом,- Андрей остановил машину во дворе, заросшем кленовым кустарником. Девушка надула губки - он не поддержал ее готовности познакомиться, не увидел ее красоты, не пожелал переброситься шаловливыми словами. Поводов для обиды у нее действительно было более, чем достаточно.

Выйдя из машины, Андрей распахнул заднюю дверцу, чтобы помочь девушке выйти с ребенком, но что-то там у нее случилось - не то колготки пошли-поехали, не то с каблуком беда стряслась, не то обида приняла такие странные формы.

- Помоги же! - сказала она, протянув ребенка, и Андрею ничего не оставалось, как взять девочку. Пока сестричка выкарабкивалась из машины, он успел рассмотреть сморщенное личико младенца размером, как ему показалось, не более кошачьей морды. Андрей видел ребенка в таком возрасте едва ли не впервые в жизни и смотрел на это чудом выжившее существо с какой-то пристальностью, отмечая и вздернутый нос, и лиловый цвет лица, и родинку между бровями. Почему-то именно эта родинка привлекла его внимание - маленькая, еле заметная, он даже решил поначалу, что прилипла какая-то крошка, и попытался ее снять мизинцем, но тут решительно вмешалась сестричка.

- Вы с ума сошли! - воскликнула она почему-то резко, с легкой девичьей злостью.

- А вы раньше этого не замечали?

- Можете уезжать, я сама отдам ребенка кому надо.

- Когда родите, милая девушка,- жестковато проговорил Андрей,- тогда и отдавайте кому надо. А этого ребенка поручено отдать мне. Я это и сделаю.

- Какой деловой! - воскликнула девушка опять с еле заметной злостью. Андрей с любопытством посмотрел на нее, усмехнулся. Первым войдя в подъезд, он нашел нужную дверь, позвонил. Им открыла пожилая женщина в белом халате и тут же замахала рукой, торопя гостей быстрее проходить в дом.

Это были частные детские ясли.

В период начавшихся долгожданных общественных преобразований миллионы людей оказались выброшенными из привычной жизни, и вынуждены были заняться самыми неожиданными делами - сколачивали гробы на балконах, заводили коз в собственных спальнях, летали в Арабские Эмираты за лифчиками и трусами, случали породистых собак и торговали щенками в подземных переходах... Некоторым повезло больше, они находили дело не столь хлопотное - превращали свои квартиры в ясли на пять-десять детей и тем жили. В такую квартиру и попали Андрей с сестричкой и младенцем.

- Мне звонил Павел Николаевич,- сказала женщина, принимая ребенка.- Все в порядке, скажите ему, чтобы он не беспокоился.

- Беспокойство его пройдет, когда я ему позвоню,- Андрей слегка уколол сестричку, дав понять, кто здесь главный. Прямо в прихожей он набрал номер телефона и связался с прокуратурой.- Павел Николаевич? Докладываю обстановку... Задание выполнено.

- Все, что нужно, доставил куда нужно и у тебя не возникло никаких неприятностей? - спросил Пафнутьев. Андрей лишь по этому его вопросу понял, насколько усложнилось положение - даже Пафнутьев из своего собственного, служебного прокурорского кабинета не решается говорить открыто.

- Да,- ответил Андрей.

- Ты ничего не заметил... Такого-этакого?

- Нет.

- Значит, все в порядке?

- Да... Я вам нужен?

- Подъезжай, там будет видно.

- Понял,- Андрей положил трубку.

Выйдя на улицу, он подождал замешкавшуюся сестричку. Похоже, она задержалась нарочно, чтобы заставить его помаяться на улице. Выйдя из дверей, девушка сбежала по ступенькам и, не взглянув в сторону машины, в которой сидел Андрей, пошла в противоположную сторону - видимо ждала, что он окликнет ее, догонит на машине, уговорит сесть. Но Андрей не окликнул, не позвал. Смотрел вслед удаляющейся девушке и не мог заставить себя произнести ни слова. Она замедлила шаги, оглянулась, бросив через плечо взгляд на его "Волгу".

Андрей не сдвинулся с места, пока девушка не скрылась за углом. Он наверняка знал, что она наблюдает сейчас за ним из-за киоска или автобусной остановки, но оставался на месте. Что-то мешало ему броситься вслед за девушкой, неплохой в общем-то девушкой. "Возраст? - спросил себя Андрей.Неужели возраст? Не должно бы..." Он знал, ясно понимал, как сильно изменился за последнее время. Суровее стал, молчаливее и спокойнее. И к себе относился уже без прежнего трепета. Будь, что будет - так примерно можно было объяснить его состояние.

Только теперь он понял слова китайца, который на каждом занятии напоминал о спокойствии. И вот пришло спокойствие, но с налетом какого-то пренебрежения, безразличия к самому себе. Да, Андрею стало не очень важно все, что с ним происходит и произойдет. И тогда он понял, что стал сильнее. Дошло до него еще одно - в любой схватке, кровавой или бескровной, он готов идти дальше, чем другие, он готов идти до конца, что бы его не ожидало - смерть, кровь, преступление... Противник это всегда чувствует, и, если у него нет такой готовности, он уклоняется, он не может бросаться в схватку, зная, что не готов к самому страшному.

А Андрей был готов.

И сейчас, вслушиваясь в себя, всматриваясь в себя, он осознавал перемены, которые с ним произошли, и был доволен этими переменами. Он нравился себе обновленным.

- А ты, наверное, думал, что уже навсегда от меня избавился? - распахнув переднюю дверцу, сестричка упала на сиденье рядом с Андреем,- Признавайся!

- Признаюсь,- он скупо улыбнулся и понял, что ему стало легче оттого, что девушка вернулась. Так лучше. Не для него, и не для нее - в мире от этого стало спокойнее.- Тебе куда?

- В больницу, куда же еще! Только без этих петляний по городу, ладно?

- Как скажешь,- кивнул Андрей.

- Ох, чует мое сердце, ничего у нас с тобой не получится,- сказала девушка, вскрывая пачку сигарет,- Угрюмый ты какой-то, насупленный.

- Не угрюмый, а сосредоточенный.

- На чем же тебя сосредоточило?

- На правилах дорожного движения... Еду, вот, и думаю - как бы довезти тебя в целости и сохранности. Да еще и вовремя.

- Я не возражаю против некоторого опоздания. Начальство меня простит.

- За что?

- За все простит. А тебя?

- А меня выгонит,- Андрей и сам не заметил, как втянулся в разговор далеко не легкомысленный, он понял вдруг, что ему откровенно предлагают уединиться где-нибудь на часок-второй. И если у него есть, где уединиться, то все остальные вопросы сняты. Подождет начальство, ничего с ним не случится.

- Трусоват ты, как я вижу.

- Это есть,- согласился Андрей, въезжая во двор больницы.- До скорой встречи! - он и сам не заметил, как выскочили у него прощальные слова Пафнутьева.

- Ха! - бросила Оля, захлопывая за собой дверцу машины. Не то презрительно произнесла, не то с надеждой на то, что поумнеет он, повзрослеет, а может, вынесла ему приговор. Андрей только хмыкнул про себя, его устраивали все варианты, которые могли вместиться в этом "Ха!"

Но был, все-таки был в их коротком разговоре или перебрехе, что более верно, смысл куда более значительный, чем это могло показаться человеку постороннему. Андрей получил толчок к действиям, на которые долго не решался.

Выехав со двора больницы, Андрей направил машину к дому, где жил старик Чувыоров. Это был хороший дом, в центре города, и добираться до него было и недолго, и несложно. Остановив машину за углом, Андрей, стараясь не задерживаться во дворе, шагнул в подъезд, где жила подруга Нади Чувьюровой, женщина, с которой он так неожиданно познакомился несколько дней назад. Он решил не звонить, не предупреждать о своем приходе, чтобы избежать неожиданностей - мало ли какие связки действуют в этом кругу - Бевзлин, Надя, Света, амбалы...

Кроме того знал Андрей и то, что нужно сохранять повышенную осторожность, Пафнутьев сказал открытым текстом - на него объявлена охота. Никогда не простит Бевзлин мексиканского соуса в собственных штанах, набитой морды, оскверненного "мерседеса". И успокоится он, лишь когда сможет послать Пафнутьеву руку Андрея со свернутым кукишем из мертвых пальцев. Сколько бы не прошло времени, какие бы не произошли события, но прощения Андрею не будет никогда. Никто так не унижал Бевзлина, и пока он не расправится с Андреем, все вокруг будут посмеиваться за его спиной. Только уничтожение, предельно жестокое уничтожение может восстановить его достоинство.

Андрей остановился у двери, прислушиваясь к тому, что происходило в квартире. Там стояла тишина. О том, что он мог появиться здесь, Бевзлин мог без труда просчитать и оставить здесь на всякий случай пару амбалов.

- Ладно,- пробормотал Андрей.- Разберемся,

И нажал кнопку звонка.

В квартире раздался едва уловимый шорох. Потом Андрей увидел потускневший глазок - его рассматривали с той стороны двери. Дверь открылась - на пороге стояла Света.

- Вы? - прошептала она, побледнев.

- Да, это я,- сказал Андрей как ни в чем не бывало и шагнул в квартиру.Разрешите? - спросил он уже в прихожей.

- Да, конечно, проходите...- пролепетала совершенно потрясенная Света.

- Я некстати?

- Да, нет, нормально...

- Вы не одна в квартире?

- Одна.

- Тогда вообще все прекрасно,- Андрей мимоходом заглянул в ванную, на кухню, в комнату.- Я ненадолго. Хорошо?

- Пожалуйста,- девушка стояла в домашнем халатике, прижав руки к груди, нервно перебирая складки дрожащими пальцами.

- Вы, вроде как, не ждали меня? - усмехнулся Андрей.

- Не ждала,- Света в состоянии была произносить лишь односложные слова, на большее у нее попросту не было сил.

- У меня есть немного времени?

- Совсем немного.

- Вы кого-то ждете?

- Да,- она молча показала рукой у себя над головой - дескать, жду кого-то очень большого, громадного, сильного.

- Передайте, пожалуйста, Наде, что я буду ждать ее сегодня возле универмага. У витрины с видеотехникой. В восемь часов вечера. Сможете?

- Постараюсь.

- Постарайтесь, пожалуйста, Света, ладно. У нее телефон на контроле, и я не могу с ней связаться.

- Она не придет... Не сможет.

- Сможет и придет,- твердо сказал Андрей.- Сможет и придет.

- Вы же знаете... Это невозможно.

- Восемь часов вечера. Центральный универмаг. Витрина с видеотехникой. Я буду ждать ее десять секунд. Каждая секунда сверх этих десяти опасна. Она это знает, и я знаю. И вы знаете. И все у нас получится. Можете подойти вместе с ней.

- Ни за что! - в ужасе прошептала Света, прижимая вздрагивающие руки к груди.

- А и не надо за что-то... Сделайте это просто так, даром,- усмехнулся Андрей.

- Все, уходите, я не желаю больше с вами разговаривать! - неожиданно резко проговорила Света. Вытолкав Андрея на площадку и прикрыв за собой дверь, она наклонилась к нему и прошептала: - Андрей, вы не знаете, что происходит... За вами охотятся. Все охранники имеют ваш портрет, адрес, телефон... Знаете, как прозвучал приказ Бевзлина? "Только живым! Мертвый он мне не нужен!"

- Значит, у меня есть надежда! - воскликнул Андрей тоже шепотом.- Меня не настигнет шальная пуля, не задавит машина, не пырнут ножом в толпе...

- Мне больше нечего вам сказать,- прошептала Света чуть слышно.- Извините.

- Больше и не надо говорить. Остальное скажите Наде. До скорой встречи! он коснулся рукой плеча девушки и, наклонившись, осторожно поцеловал ее в щеку.

- Вы просто не представляете,- проговорила она сквозь слезы,- вы просто не представляете... Они не люди, Андреи... Это пришельцы какие-то...

- Разберемся,- Андрей подмигнул Свете и быстро сбежал по лестнице, стараясь ступать по ступенькам бесшумно. Он уже знал, что чуть ли не треть квартир в доме принадлежит "фокусникам" и удара можно ожидать чуть ли не из-за каждой двери.

Но все обошлось. Машина стояла на месте, никто его не остановил, никто не вызвал подозрений. Он выехал со двора и сразу же влился в поток машин. Только на оживленной улице, окруженный со всех сторон несущимися машинами, зажатый ими так, что невозможно было свернуть ни вправо, ни влево, Андрей почувствовал себя в безопасности.

Андрей понимал, что поступает опрометчиво и рискованно. Наверное, он мог бы отказаться от задуманного, но не хотел. Он наказал Бевзлина, ему удалось то, что не удавалось никому, и Андрей решил, что может проделать это еще раз.

Однако была причина и более важная - он увидел Надю живой, и живой она ему понравилась больше, чем на фотографии. Да, она выглядела испуганной и бледной, в ней было что-то нездоровое - то ли сказывалась перенесенная болезнь, то ли общение с такими людьми, как Бевзлин, накладывало отпечаток страданий. Но те несколько слов, которыми они обменялись у загаженного тела Бевзлина, ее взгляд, голос подсказали ему, что не подлая она, все-таки, не подлая. Она не стала оправдываться, хотя вполне могла допустить, что, расправившись с Бев-злиным и охранниками, он точно так же поступит и с ней. Надя сказала лишь, что он сам виноват, а он и в самом деле виноват - нельзя было звонить в это логово из прокуратуры. Он должен был сообразить, что "фокусники" постарались обеспечить себя всей записывающей, прослушивающей, пронюхивающей техникой, которую только можно было достать за деньги. А денег у них, похоже, достаточно.

Да, он оплошал и получил по ушам.

Во всем его плане было только одно слабое звено - Света. Если Света знает, кто такие "фокусники", то, вполне возможно, работает на них. Да, Света ее подруга, да, они могут и пошептаться, и поделиться девичьими своими секретами, но это вовсе не исключало того, что Света вначале поделится не с Надей, а с тем же Бевзлиным.

- Ладно, где наша не пропадала,- усмехнулся Андрей и свернул на проспект. Через несколько минут он был возле универмага. Остановившись в переулке, прошел к витринам - он хотел еще раз осмотреть место встречи. Да, это будет явный, вызывающий риск, единственное, что может его спасти, это предусмотрительность. Все должно быть рассчитано до секунды. Амбалы Бевзлина, конечно, крутые ребята, они ни перед чем не остановятся, но соображают медленно, туго соображают, в этом Андрей уже убедился. У них не только на задницах наросли десятки килограммов жира, у них и мозги жиром заплыли. Эти ребята годились, когда требовалось запугать, надавить, прижать животом к стене, отодвинуть в сторону престарелую вахтершу, пройти мощным малиновым строем в какую-нибудь контору, которая отказывается платить дань... Но в уличных условиях, в толпе, среди хлопающих дверей и визжащих от ужаса женщин... Здесь они вряд ли будут так же сильны и убедительны.

Впрочем, Андрей остановился от внезапно пришедшей мысли - а может быть, у Бевзлина для других дел есть другие исполнители? Нет, вряд ли, ведь и несколько дней назад тоже были бы более уместны другие, ловкие, жесткие и натасканные.

И было еще одно обстоятельство, которое подогревало решимость Андрея найти Надю - он понимал, что это важно для Пафнутьева. Поэтому ему предстоит не просто рискованное свидание с красивой женщиной, которая приглянулась на рекламе и в которую он, похоже, влюбился, это еще и оперативная работа...

Андрей медленно прошел вдоль витрин, постоял у той, где была выставлена видеотехника. Тут всегда толпились люди, которые мечтали обо всех этих видиках, камерах, телеках, в основном молодежь - парни с девушками, которые считали, что настоящая счастливая, интересная жизнь у них начнется, когда они смогут смотреть половые шалости негров с белыми, детей с животными, толстых с тонкими, а без всего этого жизнь их представляет собой сплошное прозябание, жалкое, унылое существование.

Еще раз пройдя вдоль всех витрин, Андрей вернулся к оставленной за углом машине и, уже не отвлекаясь, направился в прокуратуру - Пафнутьев наверняка выглядывает в окно: не приехал ли он, не вернулся ли с опасного задания по перевозке младенца с места на место.

***

Пафнугьев вышел из прокуратуры, оглянулся по сторонам, с некоторых пор он постоянно оглядывался - ему не нравилось установившееся вдруг затишье. Так не бывает, так никогда не бывает, когда дело имеешь с хорошо организованной бандой. Если тишина - запирай окна и двери, вызывай милицию, если, конечно, удастся уговорить ее приехать спасать тебя, или же вообще высылай верного человека за билетом на вокзал, в аэропорт.

И сматывайся, смывайся, линяй!

И лучше до обеда, чем после, лучше до того, как выпьешь чашку чаю, чем после. Другими словами - немедленно в дверь, и сразу включай четвертую скорость. Хватай случайную машину, в твою наверняка заложена бомба, добирайся окраинными улицами, избегай тех, к которым привык, и мотай вместе с ближними своими, иначе удар придется на них.

Вокруг Пафнутьева с некоторых пор наступила вполне осязаемая тишина. Он чувствовал ее шкурой, и с каждым часом она угнетала его все больше. Резко уменьшилось количество телефонных звонков - люди словно поняли, увидели его обреченность. И посетителей стало меньше, и сослуживцы посматривали на него с явным недоумением - дескать, неужели он еще жив?

Полностью уйти в подполье Пафнугьев мог.

Но не хотел.

Что-то его останавливало, может быть, сохранившаяся где-то в самых отдаленных уголках души гордость - качество ныне странное, редкое, вызывающее у окружающих неприятие, а то и откровенную ненависть. И это справедливо - гордый человек непредсказуем, он подвергает опасности не только себя, но и окружающих. Под ним взрываются гранаты, вокруг него вьются шальные пули и вертятся люди, каждую минуту готовые на контрольный выстрел в голову.

Как-то к нему забрел Худолей. Вошел, потоптался у двери, не дождавшись, пока Пафнугьев закончит телефонный разговор, сам сел к приставному столику.

- Паша,- сказал он, когда Пафнугьев положил трубку,- я на два слова... Если не возражаешь.

- Валяй.

- Тут вот такое деликатное дело... Слухи разные ходят, люди впадают в недоумение... Это тебя касается, Паша.

- Ну? - насторожился Пафнугьев.

- Говорят, снимают тебя,- Худолей поднял воспаленные глаза и посмотрел на Пафнутьева.

- Так... Снимают меня, это я уяснил. А назначают кого?

- И об этом говорят, Паша. Якобы, человека подобрали. Опыт, правда, у него не больно велик, но образование есть, юридическое образование, характер, жизненная закалка... Понимание задач... Ты же знаешь, Паша, что понимание задач, стоящих перед должностным лицом - это главное.

- Поддержка влиятельных людей? - подсказал Пафнутьев.

- Да, Паша, да.

- Откуда слухи?

- От Невродова. С той стороны ветер дует. Областная прокуратура.

- Кого же подобрали?

- Его фамилия Шанцев.

- Знаю такого.

- Кто он, Паша?

- Бандюга.

- Я так и знал,- Худолей поднялся.- Если понадобится, Паша, скажи... У меня руки не всегда дрожат. Пришли времена, Паша, когда каждая контора должна подумать о самообороне.

- У всех окон автоматчиков поставить? - усмехнулся Пафнутьев.

- А ты не смейся, Паша, до этого не так уж и далеко. Одно окно я готов на себя взять. И я тебе обещаю, в мое окно никто не влезет.

- Ну ты даешь, Худолей!

- Паша, давно у тебя гости были? Давно у тебя по карманам шарили и документы изымали? Давно я в бессознательном состоянии на этом полу валялся? Это было совсем недавно. И будет опять. Лед сломан, почин сделан, брачная ночь позади.

- Какая ночь? - переспросил Пафнутьев, не сразу поняв причудливую мысль Худолея.

- Брачная,- твердо повторил тот.- Тебя не увезли в прошлый раз? Увезут в следующий. Не я тебя спас, случай подвернулся, судьба уберегла.

- Шанцев - это человек Бевзлина,- сказал Пафнутьев.- Президент фирмы "Фокус". Рука в холодильнике - его работа.

- У меня нет больше слов, Паша,- Хуцолей развел руки в стороны и, повернувшись, побрел к двери.

Пафнутьев его не останавливал.

Странно, но разговор с Худолеем не столько насторожил его, сколько успокоил. Если подобран человек, если этот человек Бевзлина, значит, снятие его, Пафнугьева, и назначение Шанцева должно быть проделано с некоторой служебной осмотрительностью, без трупа, без крови. Сначала пройдет быстрая, короткая газетная подготовка. Десяток позорящих статей при нынешней свободной прессе и наличии демократически мыслящих журналистов изготовить несложно, да и обойдется не очень дорого. Потом несколько интервью с Шанцевым по телевидению, его решительное заявление о необходимости жесткой борьбы с организованной преступностью...

Ну, и так далее.

Пафнутьев не стал даже додумывать эту мысль - все здесь было очевидно и многократно опробовано. Выйдя со двора прокуратуры на улицу, он остро глянул в одну сторону, в другую и зашагал к своему дому. Но не успел пройти и сотни метров, как возле него со скрежетом тормозов остановился старенький "жигуленок". В первое мгновение Пафнутьев отшатнулся, рука его нырнула под мышку, и, уже нащупав рукоятку пистолета, он узнал человека за рулем - это был Халандовский.

- Садись, Паша,- сказал тот.- Быстрее!

Пафнутьев бухнулся на сиденье, захлопнул дверцу, и Халандовский тут же рванул с места. Некоторое время он молчал, втискиваясь в плотный поток машин, чтобы затеряться, раствориться и исчезнуть для того наблюдателя, который, возможно, подсматривал за ним, следил и замышлял что-то поганое.

- Как понимать? - спросил Пафнутьев.

- Вот так и понимай. Слышал, у тебя были в гостях крутые ребята? - он быстро глянул на Пафнугьева и тут же снова повернулся к дороге.

- Были.

- Выжил?

- С трудом.

- А после этого по улицам разгуливаешь? Не надо, Паша, с ними шутить. Они не понимают шуток. Они смеются только после удачно сделанного выстрела. Вот тогда они смеются весело и непосредственно. Как дети. Они и есть дети, только больно уродливые какие-то, неудачные дети. Глупые, наивные, злобные. До умопомрачения. В последнее время они понесли небольшой урон в живой силе и теперь ищут человека, который бы взял вину на себя. Такого человека они нашли.

- Андрей?

- Нет, он не сможет оправдать их потери, хотя тоже обречен. Им нужна фигура покрупнее, чтобы все вокруг раз и навсегда заткнулись и не путались у них под ногами. Цель в этом, а не в том, чтобы свести счеты с каким-то наглецом... А знаешь, город гудит в радостном возбуждении,- усмехнулся Халандовский, сворачивая в какой-то неприметный переулок с выщебленным асфальтом и ямами, залитыми мутной весенней водой.- Весь город, Паша, смеется до упаду. Куда бы ни позвонил Бевзлин, на другом конце провода он слышит смех. По телевидению показали его "мерседес", полный говна, собранного со всего города. Раньше он дал команду доставить к нему твоего Андрея живым или мертвым. А после телепередачи, когда и его самого показали, какую-то старую запись нашли, он прежний свой приказ отменил и дал другой - только живым.

- Мудрость военачальника заключается в том,- медленно проговорил Пафнутьев,- чтобы не отдавать приказов, которые не могут быть выполнены.

- А Бевзлин и не отдает таких приказов. В этом смысле он достаточно мудрый военачальник, Паша.

- Его настоящая фамилия Бевз,- несколько невпопад произнес Пафнутьев.

- Знаю,- кивнул Халандовский.

- Почему же молчал?

- Я узнал об этом чуть позже, чем ты. На несколько часов позже. В моем кругу тоже налажена система оповещения, Паша.

Халандовский подъехал к краю дороги, почти прижавшись колесами к остаткам бордюра, машину последний раз тряхнуло на залитой водой яме, и она остановилась. Улица была совершенно пустынна, разве что изредка на мокром тротуаре появлялась какая-нибудь старуха с сумкой и, не обращая ни на кого внимания, семенила в магазин или же из магазина.

- Выпить хочешь? - спросил Халандовский таким тоном, будто сидел у себя дома в низком кресле перед журнальным столиком и принимал дорогого гостя.

- Хочу,- кивнул Пафнутьев, глядя перед собой в мутное ветровое стекло, пронзенное несколькими трещинами.- Почему машину в порядок не приведешь?

- Чтоб не угнали. Иногда я даже открытой ее оставляю - ни одна собака не желает иметь такую машину. А за мотором я слежу. Это очень хорошая машина, Паша. Ты не кати на нее бочку,- он достал из бардачка бутылку водки, как заметил Пафнутьев, бутылка эта лишь пятнадцать минут назад вынута из холодильника - она была влажной. С кряхтеньем запустив мохнатую руку в глубину бардачка, Халандовский вынул что-то, завернутое в фольгу, и два хрустальных стаканчика. Когда он развернул шелестящий металлом пакет, внутри оказались тонко нарезанное мясо, пучок зелени, большой помидор и кружок домашней колбасы, при виде которого Пафнутьев не смог сдержать восторженного стона.- Да, Паша, да, знаю я твою слабость и потому позаботился. Ты ведь ощущаешь иногда мою заботу?

- Очень явственно,- кивнул Пафнутьев.

Халандовский с хрустом свинтил пробку и разлил водку в стаканы, щедро разлил, граммов по сто двадцать, как прикинул Пафнутьев.

- Это не мешает тебе вести машину?

- Такие машины не останавливают. Гаишники знают, кого останавливать. В таких машинах ездят пенсионеры, ветераны, бывшие ударники труда, жертвы будущих преступлений... Вперед, Паша... Будем живы! - Халандовский поднял стакан в приветственном жесте, подмигнул Пафнутьеву громадным своим, черно-лукавым взглядом и выпил. Пожевал травку, разломил помидор, одну половину сунул в рот, вторую протянул Пафнутьеву.

- Говори, Аркаша... Чего там у тебя за новости? Не зря ведь ты похитил меня средь бела дня, а? - рука Пафнутьева помимо его воли потянулась к кружку домашней колбасы.

Халандовский снова наполнил стаканы, помолчал, глаза его подернулись легким хмелем, заблестели, будто в него только что была впрыснута жизнь, глубоко вздохнул.

- Тебя снимают, Паша? - прямо спросил он.

- По слухам, да.

- И ты знаешь, кого тянут?

-Да.

- Бевзлин не всем нашим ребятам нравится. Последнее время он слишком много о себе понимает... Некоторые наши ребята им недовольны. А если нашим ребятам по-настоящему кто-то не понравится...

- Считай, что я тоже им недоволен.

- О том, что он детишками торгует, ты знаешь?

- Знаю. И целыми, и по частям.

- На этом его связи с роддомом не ограничиваются.

- Что еще?

Халандовский взял свой стакан, некоторое время задумчиво его рассматривал, потом как-то неприметно, буднично выпил, сунул в рот пучок зелени.

- Не знаю, насколько это важно для тебя, но... В роддоме он снимает несколько комнат, нынче модно для поддержки штанов сдавать в аренду собственные помещения состоятельным фирмам... Некоторые утверждают, что в этих комнатах можно найти забавные вещи.

- Оружие?

- И оружие.

- Это интересно,- равнодушно проговорил Пафнутьев.

- Другими словами, это для тебя не новость? - чуть обиженно спросил Халандовский.

- Новость, но не очень важная... Аркаша, у меня есть его отпечатки пальцев, оставленные на трупе. А я не могу его взять, потому что он депутат. Депутаты не лишат его неприкосновенности, потому что он всех их с потрохами купил.

- В подвалах роддома может обнаружиться еще кое-что,- неуверенно проговорил Халандовский.- И потом, если застать его там...

- Он там не бывает.

- Откуда ты знаешь?

- Это было бы неграмотно. А он ведет себя нагло, но грамотно. Понимаешь? В роддомовском арсенале мы можем застать его водителя, но не более.

- Наши ребята им недовольны,- повторил Халандовский.

- Пусть наймут убийцу,- невозмутимо проговорил Пафнутьев, принимаясь за холодную свинину.

- Пробовали. Он осторожный, как черт. Не смог парень к нему подобраться. Долго охотился, но, в конце концов, вернул деньги. Все, до последнего доллара.

- И что же ваши ребята?

- Удвоили гонорар. Но парень отказался. Не мой, говорит, клиент. Все правильно, Паша... Этот хмырь на бронированной машине въезжает в подвал дома, специальным лифтом поднимается в свою контору... Такая же система у него дома. Все эти хохмы, когда убийца поджидает клиента в подъезде дома... Для Бевзлина это не подходит. Он не шастает по казино и ночным ресторанам, "девочек" к нему доставляют тем же путем, каким он пользуется сам... Невозможно даже установить, кто у него бывает...

- Живец нужен,- сказал Пафнутьев.

- Не понял?

- Большая рыба ловится на живца... Так мне сказал один человек. И я все больше убеждаюсь, что он прав. Вези меня, Аркаша, обратно в прокуратуру. Я, можно сказать, пообедал, мы с тобой прекрасно провели время... Поехали,вздохнул Пафнутьев.

- Подыскать живца? - осторожно спросил Ха-ландовский.

- Есть живец,- коротко ответил Пафнутьев и не стал пояснять, что он имеет в виду.

***

Первый раз Андрей проехал мимо универмага без четверти восемь. Ничто не насторожило его, не привлекло внимания. Машины в этом месте шли медленно, как всегда здесь было оживленно и бестолково. Возле витрины с видеотехникой толпились мальчики, постанывающие от восторга, девочки, постанывающие от нестерпимой жажды увидеть запретные картинки, молча и сосредоточенно стояли в сторонке дяденьки посолиднее.

Проехав мимо ряда машин, он не увидел ни "джипов", ни "мерседесов" - это его немного успокоило, но, с другой стороны, он понимал, что амбалы Бевзлина, наученные горьким опытом, будут вести себя осторожнее.

Второй раз он проехал мимо универмага без пяти восемь. И опять все было спокойно, опять ничто не привлекло его внимания.

И Андрей решился.

Когда до восьми оставалось меньше минуты, где-то секунд сорок, он подъехал к тротуару, остановился, взглянул на часы. До восьми оставалось меньше десяти секунд, но и этого времени было достаточно. Мотор он не выключал, ключи оставил в замке зажигания. Переднюю дверцу тоже оставил открытой, но кнопку замка опустил - достаточно будет с силой захлопнуть ее, и машина окажется запертой. И левую дверцу он оставил приоткрытой. То есть все было сделано так, чтобы можно было сорваться с места за три-пять секунд. Уже отходя от машины, Андрей вспомнил еще об одном - включил магнитофон, чтобы не делать это потом, на глазах у Нади. Если, конечно, она подойдет.

До восьми оставалось пять секунд. И Андрей решительно шагнул к витрине. Быстро окинул взглядом всех, столпившихся у освещенного стекла, но Нади не увидел. Не было ее и среди людей, стоящих чуть поодаль. Прошло уже секунд пять-семь, пора было уходить, он сам ограничил время. Все еще глядя на толпу зевак у витрины, Андрей попятился к своей машине. И вдруг почувствовал, что кто-то взял его за локоть. Он резко обернулся, готовый к отпору, вырвал руку, сделал шаг назад...

- Здравствуйте,- перед ним стояла Надя. В черном плаще под темным зонтиком, она казалась неестественно бледной.

Не отвечая, Андрей взял ее под локоть, сделал два шага к машине. Бросив женщину на сиденье, он тут же с силой захлопнул дверцу. Выскочить немедленно Надя не могла, ей понадобилось бы время, чтобы найти кнопку замка, поддернуть ее, распахнуть дверцу...

Машина тем временем уже мчалась в общем потоке. Андрей глянул в зеркало на дороге метались, бестолково размахивая руками, два амбала явно бевзлинского набора -. громоздкие и растерянные. Несколько раз Андрей проскакивал на желтый свет светофора и, оглядываясь назад, не видел, чтобы его кто-то преследовал. Значит, оторвался, если преследователи и были. Он въехал в какой-то двор и сделав круг, выскочил в арку с противоположной стороны, потом еще дважды повторил этот же прием Оказавшись, наконец, уже в четвертом дворе, втиснулся в длинный ряд машин и выключил мотор. Здесь найти его было невозможно, даже если вся гаишная служба города бросится на поиски. К тому же, он изменил номера, воспользовавшись старым своим испытанным приемом - изоляционной лентой, из тройки сделав восьмерку, из единицы - семерку. И номер стал совершенно неузнаваем.

Надя сидела молча, глядя прямо перед собой, и на губах ее играла еле заметная улыбка - то ли забавляла ее вся эта история, то ли посмеивалась над наивностью Андрея, решившего перехитрить самого могущественного человека в городе.

- Опять с амбалами пришла? - спросил Андрей.

- Нет, на этот раз ты поступил осторожнее... Никто не знал, куда я иду.

- Кроме твоей подруги.

- Света? - Надя повернулась к Андрею, внимательно посмотрела на него.- Не может быть.

- Когда мы отъехали, двое выскочили на дорогу,- заметил Андрей.- Они даже пробежали несколько шагов вслед...

- Значит, им повезло,- улыбнулась Надя.- Если бы они тебя догнали, с ними наверняка что-то случилось бы, а?

- Возможно.

- Ты знаешь, что у Бевзлина сейчас единственная цель в жизни?

- Какая?

- Снова с тобой встретиться. Ни о чем думать он не может. Похудел, побледнел, перестал улыбаться, его уже не интересуют ни деньги, ни "девочки".

- Ты тоже перестала его интересовать?

- Это произошло без твоих подвигов.

- Сама справилась?

- Все сложнее, Андрей, все гораздо сложнее, чем ты думаешь. А в общем, да, я перестала его интересовать.

- Но он держит тебя при себе?

- Он держит меня при фирме,- поправила Надя.- Бевзлин не любит отпускать людей. Или они продолжают служить ему, или он избавляется от них.

- Как это происходит?

- Есть много разных способов, но каждый раз он выбирает самый надежный. Одного достаточно припугнуть, другому дать денег, третьего женить на своей девушке, которая его уже не волнует.

- Тебя ждала именно эта судьба?

Надя достала из сумочки пачку сигарет, прикурила, чуть опустив стекло. Выдвинув из дверцы пепельницу, она стряхнула туда пепел и некоторое время молчала, глядя в ветровое стекло. Андрей сидел вполоборота к женщине - ему представилась, наконец, возможность внимательно ее рассмотреть. Ничто не разочаровало его, а он этого боялся. У нее были ровные белые зубы, сдержанная улыбка, может быть, даже полуулыбка.

- Ты крутовато начал, Андрей,- сказала Надя и улыбнулась извиняюще, как бы прося прощения за слова, которые собиралась произнести.- Не надо так... Попридержи коней. Ты не знаешь той жизни, которая там протекает. Тебе немного повезло, но ведь никакое везение не может продолжаться слишком долго. Оно кончится, может быть, уже кончилось. Зачем ты привез меня сюда?

- Посмотреть, полюбоваться,- Андрей улыбнулся, сбитый с толку ее напором.

- Посмотрел?

- Да.

- Я могу идти?

- Можешь.

Теперь уже растерялась Надя. Она нервно докурила сигарету, выбросила ее в щель окна, повернулась к Андрею.

- Зачем ты меня нашел? Зачем назначил встречу? Что происходит, можешь сказать?

- Попытаюсь... При обыске у старика Чувьюрова...

- Это мой отец.

- Я знаю... Так вот, при обыске в его квартире мы нашли твою фотографию.

- С титьками? - усмехнулась Надя.

- Да, с ними. И я... В общем, я захотел тебя увидеть. Провел некоторые оперативные меры... И вот, пожалуйста, ты сидишь в моей машине.

- Значит, ты тоже участвовал в обыске?

- Немного. На подхвате.

- А после этого отец умер в тюрьме,- Надя в упор посмотрела на Андрея.Значит, и ты принял небольшое участие в его добивании.

- Твой отец не умер. Его убили. В тюрьме.

- Нет,- упрямо повторила Надя,- он умер от разрыва сердца... Или, как сейчас говорят... Инфаркт.

- Его сердце было проткнуто шилом. Вполне возможно, что это была заточенная велосипедная спица - укол был очень глубоким. Сердце оказалось пробитым насквозь.

Надя быстро взглянула на Андрея и снова вынула сигарету. Зажигалка в ее пальцах вздрагивала, вздрагивал огонек, но, наконец, над сигареткой поднялся дымок.

- Это совершенно точно?

- Есть акт вскрытия.

- Мне сказали, что с ним поработали ваши костоломы, все пытались выбить из него какие-то страшные тайны... А после этого он умер на нарах от сердечного приступа.

- С ним не работали никакие костоломы. Все было так, как я сказал. Скажи, среди способов, которыми Бевзлин избавляется от ненужных или опасных людей... Есть такой - удар иглой в сердце?

Надя медленно повернула голову к Андрею. Теперь она казалась еще более растерянной.

- Да, такой случай был... Но там все произошло случайно, никто этого не хотел...

- Кроме исполнителя,- поправил Андрей.- Только исполнитель знал, чего он хочет.

- Его-то за что, Господи! - выбросив сигарету в окно, Надя закрыла лицо руками.

Андреи прислушался к себе - он оставался настолько спокойным, что даже устыдился своего спокойствия. Он рассматривал тонкие, длинные пальцы Нади, ногти были не слишком длинными, но ухоженными, видимо, за руками женщина следила постоянно. Браслет был явно золотой, хотя и тонкий, но с причудливой вязью и с тем лимонным оттенком, который говорил о золоте очень высокой пробы. Потом Андрей увидел, как сквозь пальцы просочилась слезинка, но и это нисколько его не взволновало. Единственное, что он себе позволил, это осторожно положил ладонь Наде на голову. Его движение означало лишь сочувствие и просьбу взять себя в руки, ничего более.

- При обыске в его квартире мы нашли в холодильнике отрубленную руку,сказал Андрей.- Она лежала в морозильном отделении, завернутая в газету с подсохшими пятнами крови.

- У него в холодильнике?! - забыв о слезах, о размазанной по щекам туши, Надя уставилась на Андрея.- У него в холодильнике лежала человеческая рука?!

- Человеческая,- кивнул Андрей.- Наш эксперт потом нашел на ней татуировку... Небольшой якорек... Между большим и указательным пальцами. И еще в этой руке был обнаружен маленький осколочек. Наши ребята сделали вывод, что человек этот участвовал в войне и имел отношение к морю.

- Спиридонов...- шепотом произнесла Надя.- Петр Иванович Спиридонов. Это он...

- Сосед? - спросил Андрей.

- А ты откуда знаешь?

- У твоего отца многие соседи почему-то умирали... По разным причинам. Ты этого не знала?

- Анатолий обещал отца не трогать.

- Анатолий - это кто?

- Бевзлин.

- Надо же,- удивился Андрей.- У него, оказывается, имя вполне человеческое.

- У него и фамилия человеческая,- повысила голос Надя, почему-то ей захотелось защитить Бевзлина.

- Нет,- твердо сказал Андрей.- Фамилия у него совершенно нечеловеческая. Это уж точно. К тому же, еще и фальшивая. Настоящая его фамилия - Бевз. И очень многие люди хотели бы с ним встретиться и поговорить. О многом они хотели бы с ним поговорить. Что касается твоего отца... Бевзлин не мог его не тронуть по той простой причине, что ваша квартира оставалась единственной на площадке, которая не принадлежала твоему Толику. А сделай он на всей площадке одну квартиру, ее цена подскочила бы очень сильно. Отдельный лифт, отдельная площадка, бронированная дверь, автоматчики у входа, полная безопасность... Это сейчас дорого стоит. Есть люди, которые готовы платить любые деньги за такие квартиры.

- Он обещал не трогать отца,- повторила Надя, как заклинание.- Он обещал мне это и дал слово.

- Бевзлин дал слово? - усмехнулся Андрей.

- Наверное, Анатолий не очень хороший человек, наверное, его можно назвать плохим человеком, но слово свое он держит. И я прямо тебе об этом говорю. И поэтому жизнь твоя в опасности.

- В мире кое-что изменилось, Надя. Жизнь Толика в неменьшей опасности. Толик Бевзлин тоже пусть пораскинет умишком, тоже пусть поостережется.

- Откуда же ему грозит опасность?

- Он обидел очень крутого человека... Его зовут Пафнутьев Павел Николаевич.

- Это тот самый прокурорский чиновник, который...

- Да, это он,- Андрей не позволил Наде произнести обидные для Пафнутьева слова.

- Оставим это,- женщина устало махнула рукой.- Знаешь... Ты, конечно, парень ничего так... И, возможно, в другой жизни у нас с тобой могло бы что-то получиться... Но здесь, сейчас... Слишком многое стоит между нами. Слишком многое, Андрей.

- А что между нами стоит?

- Если сказать одним словом... Бевзлин.

- А кто это? - спросил Андрей с серьезным видом.

- У меня такое чувство, что у тебя будет возможность познакомиться с ним поближе.

- Я сам этого хочу!

- Да? - улыбнулась Надя.- Ладно, Андрей, оставим это... Знаешь, отвези меня домой или хотя бы поближе к дому... Я плохо себя чувствую. Мне плохо, Андрей...

- Что-то случилось?

-Да...

- Я могу помочь?

- Исключено.

- А я ведь и в самом деле могу помочь,- настаивал Андрей, почувствовав колебание в голосе Нади.

Женщина посмотрела на него, но ничего, кроме усталости не было в ее взгляде. Она помолчала, потом, видимо, решившись, вздохнула, закурила новую сигарету, выдохнув дым наружу.

- У меня умер ребенок,- сказала она негромко.- Соврем недавно... Месяц еще не прошел.

- Сколько было ребенку? - механически спросил Андрей, чтобы не молчать, чтобы заполнить паузу, если не словами, то хотя бы звуками.

- Неделя,- сквозь слезы проговорила Надя.- Ему было около недели.

- А что с ним случилось?

- Что случается с детьми в первые часы после рождения? Этого никто не знает, но время от времени дети почему-то умирают. Поэтому я сейчас не в самом лучшем виде, не в самом лучшем расположении духа... Ты уж меня прости... В другое время мы поговорили бы иначе... Не обижайся, ладно? - она беспомощно улыбнулась сквозь слезы.

Так, наверное, бывает в жизни, так бывает со многими - человек вдруг начинает ощущать, понимать, чувствовать гораздо больше обычного. То ли проницательность его повышается, то ли обретает он способность улавливать из пространства какие-то волны, несущие мысли, энергию боли и радости. И, получив такой толчок, человек начинает осознавать то, мимо чего совсем недавно проходил равнодушно, не видя, не слыша.

Что-то произошло в сознании Андрея, и все те разрозненные сведения, которые он впитывал в последние дни, все, что услышал краем уха в кабинете Пафнутьева, в логове Бевзлина, в больнице у Овсова, вдруг выстроилось в какую-то зыбкую цепочку, дрожащую от внутреннего напряжения, пульсирующую так, будто в ней билась живая кровь. Но как всегда бывает в подобных случаях, человек не верит в прозрение, опасается не оправдать собственных надежд на себя же... И невольно ищет хоть какое-нибудь подтверждение своему провидческому мигу...

И пока Андрей молчал, охваченный непривычными, может быть, бесовскими чувствами, Надя достала из сумочки и протянула ему небольшой снимок, сделанный "полароидом", квадратик цветной бумаги. На снимке была изображена улыбающаяся Надя и на руках у нее крошечный, отчаянно орущий младенец. Кто-то, видимо, посетил Надю в роддоме, сделал снимок счастливой мамы и тут же вручил ей на добрую и долгую память, не подозревая даже, что это первая и последняя фотография только что родившегося человека. Андрей всмотрелся в фотографию, глянул на Надю, опустил стекло, чтобы лучше видеть снимок, и снова всмотрелся в сморщенное, как печеное яблоко, лицо ребенка.

- Твой ребенок... Девочка? - спросил он напряженным голосом.

- Да... А как ты узнал? Неужели по этому снимку можно определить - мальчик или девочка?

- Почему-то подумалось,- Андрей опять взглянул на снимок.- Послушай, а что это у нее между бровями? Грязь вроде какая-то, а?

- Родинка,- с улыбкой ответила Надя и тут же отвернулась.

- Так,- протянул Андрей почти попафнутьев-ски.- Так... А как это произошло? Как она умерла?

- Ее унесли на ночь в инкубатор... Почему-то решили, что ей лучше переночевать в инкубаторе, заподозрили что-то... А утром сообщили, что спасти не удалось.

- Ты ее мертвой видела?

- Нет,- сказала Надя.- Мне сказали, что не положено. И потом, я была в таком состоянии, что даже не хотелось... Наверное, это плохо, но не до того было.

- Родинка, говоришь, между бровями?

- Поехали домой, Андрей. Я же сказала тебе... Мне плохо.

- А отец кто?

- Извини, но это уже не твое дело! - резковато ответила Надя.

- Бевзлин?

- Да! - неожиданно заорала Надя, глядя на Андрея бешеными от злости глазами.

- Я так и думал,- сказал он спокойно.

- Это почему же ты так думал?

- Ты сама сказала... Что с некоторых пор он потерял к тебе интерес, но еще не прогнал, а как прогонит, когда, за что - еще не знаешь. Но прогонит обязательно.

- Теперь я убедилась, что ты и в самом деле работник прокуратуры! Если даже водитель, которым ты представляешься, вот так рассуждает...

- А я не рассуждаю. Я слушаю. И вина моя только в том лишь, что я слышу тебя.

- Но при этом еще делаешь какие-то выводы!

- Живой человек...- усмехнулся Андрей.- Извини.

- Все ясно,- Надя откинулась на спинку сиденья и скрестила руки на груди. В позе ее были и вызов, и оскорбленность, и беззащитность.- Поехали, Андрей. Хватит. Я сыта сегодняшним вечером.

- Поехали,- он с трудом протиснулся между машинами, стоявшими по обе стороны проезда, поколесил по двору и выбрался, наконец, на улицу. Не спрашивая у Нади, куда надо ехать, Андрей вел машину медленнее, чем позволяли условия, машине словно передалось его раздумчивое состояние.

- Ты всегда так ездишь? - спросила Надя, и в ее голосе прозвучало раздражение. Она, похоже, устала за этот вечер, какая-то взвинченность повисла в воздухе, с трудом сдерживаемое недовольство друг другом.

- Всегда,- ответил Андрей.- Когда везу особо опасный груз.

- Это я - опасный груз?

- Конечно.

- В чем же моя опасность?

- Связи у тебя чреватые... Знакомства еще те...

- Вообще-то да,- Надя опять закурила.

- Много куришь,- заметил Андрей.

- Жизнь вынуждает. А куда мы, вообще-то, едем?

- Да так, в одно место.

- Там не опасно?

- Тебе нигде не опасно. Кроме места работы.

- Андрей, куда мы едем? - уже требовательно, с беспокойством спросила Надя.

- Уже приехали...- проговорил Андрей ворчливо и свернул во двор, каких были тысячи в городе - три пятиэтажных дома ограничивали заросшее кленовыми зарослями небольшое пространство, в центре которого располагался небольшой пятачок, где можно было посидеть на скамейке и подождать, пока твоя собака погадит где-нибудь в сторонке, пока твое дите натешится в песочнице, пока твоя жена закончит стирку и из квартиры выветрится вонь распаренного белья.

- Я не выйду из машины,- твердо сказал Надя, с тревогой всматриваясь в темные заросли, сквозь которые кое-где просвечивали окна.

- Разберемся,- спокойно сказал Андрей, выходя из машины и запирая дверцу. Потом обошел вокруг капота и открыл дверцу, предлагая Наде выйти,- Ты выйдешь, потому что это очень важно.

- Для кого?

- Для тебя.

- А если не выйду?

- Я вытащу тебя силой. И никто мне не помешает. И мне действительно никто не сможет помешать, ты это знаешь.

- Да, имела удовольствие убедиться! - сказала Надя с вызовом, но все-таки вышла из машины.- Скажи хотя бы, где мы находимся?

- Это неважно. Пошли,- он взял женщину под локоть, и она почувствовала такую силу в его руке, возражать которой не было никакого смысла.

- Андрей, я боюсь,- умоляюще сказала Надя.

- Не стоит,- твердо сказал он.

- Ты не сделаешь мне ничего плохого?

- Пошли-пошли! Не дрейфь.

Андрей ввел Надю в полутемный подъезд, пропахший кошачьей и человечьей мочой, не выпуская локтя, провел ее на третий этаж и позвонил. Здесь было сумрачно, грязновато, но другие подъезды в городе были такие же, поэтому неудобства почти не замечались. В дверной глазок их долго рассматривали, но, наконец, Андрея узнали. Щелкнули замки, и тяжелая, стальная дверь, обтянутая коричневым дерматином, открылась. На пороге стояла пожилая женщина в белом халате.

- Здравствуйте,- сказал Андрей.- Я был у вас сегодня... Помните, ребенка привозил? Меня зовут Андрей. Мы были с девушкой...

- Помню-помню, проходите,- женщина пропустила Андрея и Надю в квартиру и тщательно заперла за ними несколько замков.- Вы разденетесь?

- Да, лучше раздеться,- Андрей сбросил с себя куртку, взял у Нади ее черный плащ, повесил все на вешалку здесь же, в коридоре.- Как поживает наш ребеночек? - спросил он, выходя на освещенное пространство.

- В порядке ребеночек,- улыбнулась женщина устало, день, видимо, был у нее достаточно хлопотный.- Садитесь, и я присяду,- сказала она, проходя в комнату.Ноги уже не держат к вечеру.

- А взглянуть на ребеночка можно? - спросил Андрей, нервно передернув плечами. Сейчас может произойти нечто такое, что, возможно, перевернет многие события последних дней. Или же его прозрение, его догадка подтвердятся, или же придется пережить тяжелый конфуз и оправдываться, объясняться и беспомощно разводить руками.

- Спит ваш ребеночек, спит сладким сном.

- А мы и не будем его будить.

- Да? - женщина внимательно посмотрела на напряженно замершего Андрея, на бледную Надю - ничего не понимая, она лишь молча переводила взгляд то на Андрея, то на женщину. Странный разговор о каком-то ребеночке, темный двор, женщина в белом халате за бронированной дверью, нервная улыбка Андрея - во всем этом было смутное значение, что-то тревожное, касающееся ее, Нади.- Хорошо,сказала женщина, но в голосе ее оставалось сомнение.- Вы что... Оба хотите посмотреть?

- Да, если вы не возражаете.

- Хорошо,- повторила женщина, не двигаясь с места...- Может быть, сюда принести ребенка?

- Если это удобно,- согласился Андрей.

- Хорошо... Я принесу сюда.

Она поднялась, прошла ко второй комнате, постояла, опустив голову, оглянулась на Андрея и Надю, пожала округлыми плечами, как бы снимая с себя ответственность. Просьба Андрея была не совсем обычной, и время было позднее, и Надя вела себя странно, явно не понимая, где находится, зачем, что вообще происходит. Но, в конце концов, женщина вошла в комнату - там было почти темно, только маленькая лампочка торшера создавала полумрак. Выйдя через минуту со свертком в руках, женщина приблизилась к столу, присела на стул, откинула с лица ребенка кружевной треугольник.

- Я что-то должна делать? - нервно спросила Надя. Она машинально достала сигареты, но тут же снова сунула их в сумочку.- Андрей, я ничего не понимаю!

- Посмотри на ребенка,- сказал он.- Это, между прочим, девочка. Подойди и посмотри,- сказал он уже раздраженно, видя, что Надя все еще чего-то опасается.- Подойди и посмотри. Это совсем недалеко и совсем нетрудно. Ты даже не успеешь вспотеть от этой работы,- жестковато добавил он, исподлобья глядя на Надю.

Надя поднялась, обошла вокруг стула, на котором сидел Андрей, и приблизилась к женщине с ребенком. Некоторое время она смотрела на сморщенное личико все с тем же выражением непонимания, даже неприятия. Но вот что-то вздрогнуло в ее лице, оно напряглось. Склонившись ближе к ребенку, она всматривалась в каждую складку, морщинку, и, наконец, глаза ее сошлись на еле заметной темной точке между бровями. Надя побледнела, сделала шаг назад и вдруг, вся обмякнув, опрокинулась на ковер.

- Все,- сказал Андрей.- Хватит. Хорошего понемножку. Отнесите ребенка, займемся мамашей.- Попросив женщину открыть ему дверь, Андрей поднял бесчувственную Надю и снес на первый этаж. Без спешки, но и не медля, он усадил ее в машину на прежнее место, осторожно выбрался со двора и, промчавшись минут за десять в другой конец города, въехал точно в такой же двор. Остановившись у похожего подъезда, он опустил стекло со стороны Нади, скрестил руки на груди и откинулся на спинку сиденья.

Надя пришла в себя минут через пять. Вначале она открыла глаза, некоторое время пыталась понять, где она, что с ней, потом порывисто распрямилась, повернулась к Андрею.

Тот молча смотрел на ветровое стекло, залитое дождевыми потеками. Капли на стекле искрились, отражали окна домов, уличные фонари.

- Что это было? - спросила Надя.

- Ты о чем?

- Я потеряла сознание... Извини, пожалуйста. Мне стало плохо.

- Пустяки, не обращай внимания. Это бывает со многими.

- Я не помню, как снова оказалась в машине.

- Просто я взял тебя на руки и вынес. И ты сразу пришла в себя.

- Я снова хочу подняться... Давай поднимемся в ту квартиру, а, Андрей!

- Это невозможно.

- Почему?

- Все боятся твоего Бевза.

- Это была моя дочка?

- Нет, это ты мне скажи!

- Мне кажется, да... Но я не уверена... Эта родинка между бровями... И потом возраст... Ведь и возраст совпадает... Как девочка там оказалась?

- Это мой шеф, Пафнутьев Павел Николаевич, выменял ее у одного хмыря за три бутылки водки.

- Какой ужас! Но ведь она умерла!

- Ты видела ее мертвой?

- Нет.

- Кто тебе сказал, что она умерла?

- В роддоме сказали... Я уже не помню, кто...

- Кто отец ребенка?

- Мы с тобой уже говорили об этом,

- Повторим. Кто отец?

- Бевзлин.

- Кто спонсор роддома? Кто принес тебе первые утешения и соболезнования? Кто попытался скрасить твои первые печальные дни? Он тебя никуда не отправлял на недельку-другую в себя придти?

- Почему ты так решил? - беспомощно спросила Надя. .

- У тебя загар совсем даже не мартовский. У тебя августовский загар. Где сейчас август, Надя? Канары? Кипр? Хургада? Ну? Скажи, пожалуйста.

- В Хургаде сейчас август, Андрей.

- Поскупился Бевзлин, он мог бы и на Канары отправить.

- Я слышала объявления по телевидению о том, что какой-то пьяница продавал девочку возле универмага... Значит, это была моя дочь... А я даже не откликнулась.

- Все было сделано для того, чтобы ты не откликнулась.

- Но это и его дочь... Как он мог?

- Что мог? Если он торгует детишками, если распродает их и целыми, и по частям, в виде выжимок и отдельных органов... Он, скорее всего, подумал, что пусть, дескать, она выносит, как положено, родит, как положено, а он уж распорядится ребенком по своему усмотрению. Девочки, тем более хорошо выношенные и нормально рожденные от трезвых родителей, ценятся очень высоко.

- Не верю. Этого не может быть. Бевзлин сволочь, но не настолько.

- Надя, ты знаешь, что он сделал с мужиком, который у него украл товар, то есть твою дочку? Зажал голову в тиски и медленно-медленно давил эту несчастную голову, пока из нее не потекли пьяные мозги. Ты сама говоришь, что у вас испортились отношения. А зачем ему сложности, ребенок, какая-то девица... Ведь он знал, в тебе завелся ребенок? Знал. Ты ему об этом давно сказала?

- Сразу.

- Он не склонял к аборту?

- Нет.

- Тебе что-нибудь непонятно?

- Я не могу поверить, что все это так.

- А что нужно, чтобы ты поверила? Для большей достоверности ты хочешь родить от него мальчика и посмотреть, за сколько бутылок водки его будут продавать на местном базаре?

- Я его убью,- тихо, почти неслышно, одними губами проговорила Надя.

- Вот это уже разговор,- одобрил Андрей.- Твоя девочка была приготовлена к отправке в невероятно гуманную европейскую страну, куда именно, не знаю. В девочку ввели какую-то заразу, и она несколько суток не могла проснуться.

- Боже! - простонала Надя сквозь зубы.

- Последнюю неделю она провела в реанимации. Ее вытащил с того света один хороший человек, когда-нибудь я тебя с ним познакомлю. Он ничего мужик, пафнутьевский приятель.

- Я его убью,- повторила Надя, и Андрей понял, что она не слышала ничего, что он говорил.- Сама убью. Никому не позволю это сделать. Он мой. Понял? - она резко повернулась к нему, и Андрей в свете фонаря еще раз убедился, что все-таки она красива. Надя, не мигая, смотрела на Андрея широко раскрытыми глазами, и они были до самых краев полны ненавистью.- Не вздумай с ним что-нибудь сделать. Понял?!

- Посмотрим,- неопределенно проговорил Андрей.

- Я не буду повторять все его слова, обещания, заверения, не буду перечислять его подарки. Но все это придает его подлости такой чудовищный смысл, что только я, только я могу вынести приговор и исполнить его.

- Ты меня извини, Надя,- Андрей помялся,- но мне кажется, что не следует тебе этим заниматься. Тебя нет в его поле зрения уже несколько часов. И он понимает, что это означает. Теперь он и близко не подпустит тебя к себе. Знаешь, японские камикадзе набивали самолеты взрывчаткой и пикировали на американские корабли, но не могли пробиться сквозь стену заградительного огня. Ты сейчас напоминаешь этого отчаянного японца в самолете, напичканном взрывчаткой... Тебе не пробиться сквозь стену заградительного огня.

Надя помолчала, включила дворники, и они двумя взмахами сняли с ветрового стекла сверкающие капли дождя. Дождь и сейчас еще барабанил по крыше, первый весенний теплый дождь, который смоет остатки снега, сугробов, смоет остатки зимы с улиц города.

- А ведь это не тот подъезд,- сказала вдруг Надя.- Мы не здесь были, когда ты повел меня к той женщине в белом халате. Ты привез меня в другое место, Андрей.

- Конечно.

- Зачем?

- Мне бы не хотелось, чтобы ты знала, где девочка.

- Почему?

- Я не был уверен, что ты не захочешь сообщить этот адрес Бевзлину.

- Ты считаешь меня идиоткой?

- Я не знал, как ты воспримешь мой маленький сюрприз,- улыбнулся Андрей.Но не переживай. Ты увидишь ее, как только пожелаешь.

- Я его убью. Вот увидишь, все газеты об этом сообщат.

- Решение правильное, но поспешное. Есть опасность того, что он убьет тебя раньше. Ты уже не союзник ему, сейчас ты улика. Самое большее, что ты сможешь сделать, чтобы уничтожить Бевзлина, это остаться живой.

- Ты и в самом деле думаешь, что мне что-то угрожает?

- Я в этом уверен. И ты тоже. И не надо пудрить мне мозги. И себе тоже.

Надя положила прохладную ладонь на горячую руку Андрея и легонько похлопала по ней, не переживай, дескать, я смогу за себя постоять.

***

Увидев появившуюся в дверях Надю, Бевзлин вскочил, выбежал из-за своего стола и бросился навстречу с распростертыми объятиями. На лице его играла счастливая улыбка, глаза сверкали радостно и озорно, белые зубы блестели и вызывали нестерпимое желание улыбнуться в ответ.

И Надя улыбнулась, прижалась к груди Бевзлина, на глазах ее невольно выступили слезы.

- Неужели нашлась! - воскликнул Бевзлин.- Неужели цела и здорова?!

- Жива, Толик, жива,- сказала Надя и, отстранившись, посмотрела на него ясными глазами.

- Куда же ты пропала? Я обзвонился, обыскался, изрыдался!

- Меня похитили,- Надя пожала плечами, как бы говоря, что Бевзлин и сам мог бы догадаться, нечего спрашивать о таких очевидных пустяках.

- Кто? - улыбка сползла с его лица.- Неужели он?

- Да, Толик, да. Твой лучший друг - ассенизатор.

- Я же приставил к тебе двух ребят!

- Твои ребята - дебилы. Я не ругаю их, нет, не обзываю. По отношению к ним это просто медицинское определение. Они дебилы, Толик. Этот тип запихнул меня в машину, захлопнул дверцу и уехал.

- А дебилы? - мрачно спросил Бевзлин.

- Они выбежали на дорогу и долго, старательно махали руками. И кричали. Что-то очень громкое и гневное. Я слышала их крики, пока Андрей не повернул за угол.

- Его зовут Андрей? - Бевзлин посмотрел на Надю исподлобья, будто хотел в ее словах услышать нечто большее, о чем она сказать не хотела.

- Ты и раньше это знал,- Надя опустилась в кресло у журнального столика, вынула из сумочки пачку сигарет, закурила.

Бевзлин молча прошел за свой стол, отодвинул от себя телефон, попробовал вчитаться в какую-то бумагу, но отодвинул и ее. Нервно постучал пальцами по столу, не выдержав, подошел к Наде и сел рядом, в соседнее кресло.

- Куда он тебя повез? Ты выглядишь бледной...

- Мало бываю на свежем воздухе,- Надя услышала только последние слова Бевзлина.

- Я спросил, куда он тебя повез?

- Не надо об этом, Толик. Мой рассказ не доставит тебе много радости. Мне кажется, кое-что тебя даже огорчит. Хотя мы с тобой немного разошлись, ты ко мне охладел, и я к тебе тоже, хотя у тебя появилась девочка не в пример моложе и краше меня, и ты постоянно именно с ней находишься на связи, на горячей линии связи... Я не буду говорить тебе об этой ночи. Это тебя огорчит.

- Неужели он и здесь успел? - проговорил Бев-злин каким-то мертвым голосом.

- Успел, Толик, успел. И здесь тоже. Беспризорную девочку кто угодно может обидеть, беспризорная девочка к любому плечу прислонится... И ее трудно винить за это, Толик.

- Он знал о наших с тобой отношениях?

- Не знал, но теперь знает. Я сама рассказала ему об этом. Правда, не сказала, что все это в прошлом, я заверила его, что наши лучшие дни с тобой это нынешние дни. Ты не обижаешься на меня за это?

- И что же он?

- Мне показалось, что после этого он воспылал ко мне какими-то чуть ли не исступленными чувствами.

- Когда ты ушла от него?

- Как только он меня отпустил, так я сразу и ушла. Было уже утро.

- Значит, ты говоришь,- медленно протянул Бевзлин,- что когда он узнал, что ты... что ты моя женщина... Это его не остановило?

- Остановило?! - расхохоталась Надя.- Ты спрашиваешь, не остановило ли? Да он после этих моих слов озверел от счастья!

- Да, ты выглядишь бледновато,- произнес Бевзлин, думая о чем-то своем.

- Ночной образ жизни,- усмехнулась Надя.- Мало бываю на солнце. Мало дышу свежим воздухом.

- И ты пришла, чтобы рассказать мне обо всем этом? О том, с кем и как ты проводишь ночи, кто звереет в твоих объятиях от счастья? Ты для этого пришла?

- Я не должна была тебе всего этого рассказывать? Ты же сам спрашивал!

- Да нет, все правильно... Все правильно, Надя... Извини, меня занесло. Когда ты сказала о том, что он начал звереть... Я, кажется, тоже немного озверел.

- Может быть, ты ко мне еще что-то питаешь? И душа твоя трепещет при звуках моего голоса?

- Не надо, Надя, так шутить. Этим не шутят. Тем более со мной. Я тебе обещаю, Надя, что он в твоем обществе, вернее, в твоем присутствии еще не раз озвереет. И заверяю тебя - не от счастья.

- Увы, он счастия не ищет,- проговорила Надя нараспев.

- Что же он ищет?

- И не от счастия бежит.

- Ага... Понял. После такой ночи на стихи потянуло, да? - Бевзлин сощурился, кожа на его лице натянулась так, что даже зубы показались, но это была не улыбка, он ощерился, как это делают собаки перед отчаянным броском.

- Ладно, Толик, хватит глазками играть... Пора поговорить о деле,суховато произнесла Надя, как бы забыв обо всем, что было только что сказано.

- Я его найду,- прошептал Бевзлин.- Я его найду на противоположном конце земного шара!

- Не надо. Во-первых, потому что у шара нет конца, он круглый, шар-то, ты знал?

- И у твоего Андрея очень скоро не будет конца. Я заставлю его проглотить собственный член у тебя на глазах!

- А я-то при чем здесь?

- А ты здесь и ни при чем! Это представление будет для него.

- Ладно, Топик, хватит. Поговорим о деле. Тебе не придется огибать землю в поисках обидчика, он здесь, в городе, в пяти минутах ходьбы. Примерно в пяти минутах ходьбы. Через два дня у меня с ним встреча. Любовное свидание, если хочешь. Тебе это интересно?

- Надька! - Бевзлин вскочил, обежал вокруг журнального столика, присел на колени перед женщиной и смотрел на нее такими радостно-влюбленными глазами, будто она наконец-то согласилась подарить ему неземное наслаждение, в котором долго отказывала.- И ты мне его сдашь?

- Конечно! - Надя запустила пальцы в волосы Бевзлина и легонько потрепала их.- Если ты не будешь сдавать меня каждому встречному-поперечному.

- Я буду просто уничтожать каждого, кто приблизится к тебе на расстояние меньше десяти метров.

- Это меня вполне устраивает.

- Где у вас встреча?

- У него дома. Как обычно,- улыбнулась Надя.

- Не шути! - строго сказал Бевзлин.- Мне плохо от таких шуток, Надя. Где он живет?

- Не знаю, не запомнила... Где-то рядом... Он встретит меня на улице.

- Отлично! - воскликнул Бевзлин.- Если он похитил тебя, почему бы нам не похитить его? Это будет даже справедливо, как ты считаешь?

- Я считаю очень хорошо,- серьезно произнесла Надя.- И всегда хорошо считала, ты это знаешь. Сейчас вот я иду тебе навстречу в самом заветном твоем желании, в самом сильном стремлении - наказать ассенизатора. И надеюсь на взаимность,- Надя в упор посмотрела на Бевзлина.

- Неслабо, нехило! - смеясь воскликнул Бевзлин. И поняла Надя, почувствовала - надсадно рассмеялся Бевзлин, неискренне. И в чем дело, поняла не хочет он взаимности и с расплатой не будет торопиться.

- Насчет взаимности,- сказала она,- успокойся, пожалуйста, я имею в виду совсем не ту взаимность, о которой ты подумал. Я тебе помогу, но и ты мне поможешь.

- Чего же ты хочешь?

- Это в твоей власти, это не потребует от тебя больших денег, усилий, не потребует никаких жертв... Так, немного великодушия... Найдется для меня немного великодушия?

- Я всегда хорошо к тебе относился,- произнес Бевзлин с некоторой вымученностью.

- И в будущем готов быть не менее...

- Готов,- Бевзлин посерьезнел.- Так чего же ты хочешь?

- Я даю тебе прекрасную возможность проявить свое могущество, талант, силу, превосходство над всей этой шелупонью, которая тебя окружает...

- Так что же?! - потеряв терпение, закричал Бевзлин.

- Что бы ни случилось, ты оставишь меня в живых.

Бевзлин вскинул брови и некоторое время молча рассматривал Надю. На лице его играла привычная улыбка, но он был озадачен, он не ожидал столь скромной и столь дерзкой просьбы.

- Разве у тебя есть основания думать, что я...

- Да! - перебила его Надя.

- И для тебя имеет значение то, что я сейчас отвечу?

-Да.

- Хорошо... Я обещаю, что не причиню тебе ни малейшего вреда. Ты можешь оставаться в моей фирме, можешь уходить... Ты свободна. Нас слишком многое связывает, чтобы...

- Ладно,- Надя поднялась.- Договорились. Я сообщу, когда буду что-то знать. Когда мы с ним встретимся, где, зачем...

- Зачем - я догадываюсь,- улыбнулся Бевзлин.- Но постараюсь вмешаться.

- Не оплошай! А то до сих пор у тебя случались срывы с этим парнем, досадные срывы, Толик! - Надя поцеловала Бевзлина в щеку и, махнув рукой уже от двери, вышла из кабинета.

Бевзлин проводил ее улыбчивым взглядом и, лишь когда дверь за женщиной закрылась, сделался озабоченным. Прошелся по кабинету, легкий, стремительный, молодой, остановился на секунду у громадного окна, окинул взглядом простирающийся внизу город, снова пересек по диагонали весь кабинет и, наконец, смог сесть за стол. Потерев тонкими пальцами виски, он похрустел теми же пальцами, как бы переламывая их, и с облегчением откинулся на спинку стула.

- Все ясно,- проговорил он.- Будет денег просить. Ну, что ж, пусть просит. Пообещаю. А если станет плохо себя вести, обещать перестану.

***

Странный телефонный звонок прозвучал вечером в кабинете Пафнутьева. Рабочий день закончился, наступили ранние весенние сумерки, в раскрытую форточку стекал прохладный воздух. Откинувшись на широкую спинку скрипучего своего кресла и закрыв глаза, Пафнутьев пытался лицом ловить свежие потоки воздуха, улыбаясь расслабленно и благодушно. Еще один день окончился, он выжил, только что Вика сообщила по телефону, что зажарила на сковородке кусок мяса размером в две ладони и ждет его с нетерпением.

В этот момент и раздался резковатый в комнатных сумерках звонок. Пафнутьев уже не ждал никаких вестей, и сердце его сразу отозвалось несколькими тяжкими ударами - не к добру звонок. По каким-то ему самому неведомым признакам он всегда знал заранее, будет ли разговор приятный или же нервный, тревожный.

- Да! - сказал он в трубку.- Слушаю.

- Павел Николаевич? - голос был знакомый, но Пафнутьев никак не мог вспомнить - кто же это? Но телефонный гость сам назвался.- Невродов тебя беспокоит, на ночь глядя. Не возражаешь?

- Всегда рад! - как можно приветливее отозвался Пафнутьев. Но понял, догадался, почувствовал - тяжелый будет разговор, не звонят областные прокуроры в такое время, чтобы сообщить нечто радостное не звонят, чтобы спросить о самочувствии или поздравить с днем свадьбы. Другие у них поводы, другие задачи и требования.

- Как жив-здоров? - продолжал спрашивать Невродов, оттягивая главное, ради чего он и позвонил.

- Очень хорошо! - не сбавляя темпа, отрапортовал Пафнутьев.

- Судя по твоему тону, тебя и сновидения посещают самые счастливые, добрые, полные радостных предзнаменований, а, Павел Николаевич?

- Мне снятся большие ласковые собаки, они лижут меня своими розовыми, влажными, горячими языками, трутся об меня своими мордами и по-кошачьи мурлыкают мне прямо в ухо.

- А мне снятся пауки, лягушки, змеи и прочая нечисть,- грустно поделился прокурор.

- Что-нибудь съел и, наверное, плохое? - предположил Пафнутьев.

- Ладно, Павел Николаевич... Мое меню обсуждать не будем. И без того есть, о чем поговорить... Один человек был у меня недавно... О том, о сем поговорили. Ничего так, парень, башковитый. И дела умеет делать, и законы соблюдает, и налоги платит исправно.

Эти слова никак не вписывались в облик Невродова. У прокурора должен быть обвинительский уклон в словах, мыслях, поступках. Такая у него работа, за это он деньги получает. А тут прямо адвокат, а не прокурор. Не должен он хвалить человека вот так взахлеб, не станет ради этого звонить старому своему соратнику Пафнутьеву. Если же он это делает, значит, есть у него для этого причина, а причина может быть только одна...

- Он у тебя сейчас сидит? - прямо спросил Пафнутьев.

- Да,- замявшись, ответил Невродов.

- Меня не слышит?

- Нет. Кстати, он знает тебя, хорошего о тебе мнения... Бевзлин его фамилия. Слышал?

- Приходилось.

- Жалуется Анатолий Матвеевич, нехорошо ты себя ведешь. Обижаешь. И сотрудники твои ведут себя неуважительно по отношению к Анатолию Матвеевичу.

- Виноват,- сказал Пафнутьев.- Я уже провел с ними работу, одного даже уволил.

- Уволил? - удивился Невродов, явно не для Пафнутьева, для Бевзлина, который сидел в его кабинете, было предназначено это восклицание. Пафнутьев хорошо представил себе, как тот развалился в кресле, забросив ногу на ногу, как радостно улыбается и как молодо лучатся его глаза.

- Да! Я не намерен работать с людьми, которые не умеют прилично себя вести! - продолжал Пафнутьев угодливо и усердно.

- Правильно, от таких надо избавляться! - подыграл ему Невродов. Но в голосе его оставалось беспокойство, может быть, зависимость - такие нотки в разговоре Пафнутьев чувствовал остро и безошибочно. Юлил Невродов, это было совершенно очевидно. Но когда перед тобой юлит большой человек, это чревато. Опасно держать слона за хвост, даже когда он удирает от тебя сломя голову. И Невродов недолго будет юлить, спохватится, вспомнит, кто он, как называется его должность, и голос его окрепнет, зазвенит в нем металл, гневно и яростно. Но пока, похоже, до этого дело не дошло.- Павел Николаевич,- проговорил Невродов несколько смущенно.- Анатолий Матвеевич уважаемый человек, его знают в нашем городе давно и с самой лучшей стороны...

- Брать его пора,- ответил Пафнутьев, отбросив все дипломатические обороты.

- Ни в коем случае!

- Он оставил следы на трупе.

- Сейчас это не имеет слишком большого значения. Дошли слухи, что ты плетешь вокруг него свои сети, это правда?

-Да.

- Не надо, Павел Николаевич. Это все недоразумение. Я во всем разобрался, у меня нет никаких сомнений в том, что Анатолий Матвеевич...

- Валерий Александрович! Вы решили позвонить мне в присутствии этого хмыря. Как я понимаю, не по своей воле. До сих пор мы с вами работали вместе, были единомышленниками и не подводили друг друга. Я правильно понимаю положение?

- Да, вполне.

- Я остался один?

- Нет, Павел Николаевич. Все осталось по-прежнему.

- Я могу ваши последние слова принять всерьез?

- Да. Вы обязаны это сделать.

- Он торгует младенцами, умерщвляет стариков, завел бордель, вокруг него постоянно гибнут люди...

- Возможно. Видите ли, Анатолий Матвеевич намерен выставить свою кандидатуру в губернаторы нашего города. И у меня нет сомнений в его победе. Он депутат, проявляет большую заботу о горожанах, можно сказать, содержит роддом, заасфальтировал рынок, оплатил новую крышу на здании школы... Кроме того, он три месяца платил зарплату учителям, без него они попросту все бы вымерли от голода.

- Так,- крякнул Пафнутьев.

- Я хочу, чтобы вы все это знали,- произнес Невродов тем странным голосом, который позволял толковать его слова по-разному - то ли он сообщал сухую информацию, то ли предупреждал, или же хотел насторожить.- Прошу обратить внимание, Павел Николаевич, на еще одно важное обстоятельство... Анатолий Матвеевич вхож в ближайшее окружение президента. Вам это о чем-нибудь говорит?

- Да, и очень много. О президенте, в основном.

- Завтра-послезавтра забросьте мне все бумажки, которые у вас собрались. Я сам поговорю с Анатолием Матвеевичем и задам ему вопросы, которые покажутся мне уместными.

- Нас двое? - снова спросил Пафнутьев.

- Да.

- Мы вместе?

- Да.

- Я вас правильно понял?

- Я в этом уверен. Учитывая сложившуюся обстановку, я прошу вас, требую, в конце концов, прекратить копать под этого человека. Не позволю! - в голосе Невродова прозвучали гневные нотки, но Пафнутьев, о, этот старый пройдоха, шут и хитрец Пафнутьев явственно уловил в словах областного прокурора второе дно,Вы меня хорошо поняли?