Барчестерские башни

Глава III. Доктор Прауди и миссис Прауди

Наша история начинается сразу же после возведения доктора Прауди в сан епископа. Церемонию эту я описывать не буду, так как не имею о ней ясного представления. Я не знаю, носят ли епископа на стуле, как члена парламента, или возят в золоченой карете, как лорд-мэра, приносит ли он присягу, как мировой судья, или проходит между двумя собратьями, как рыцарь ордена Подвязки; но одно я знаю твердо – все было сделано по всем правилам, и ничто, причитающееся новоиспеченному епископу, опущено не было.

Доктор Прауди не допустил бы этого. Он хорошо понимал всю важность ритуалов и знал, что уважение к высокому сану поддерживается приличествующей ему внешней помпой. Он был рожден вращаться в высших сферах – так, по крайней мере, считал он сам, а обстоятельства поддерживали в нем эту веру. По матери он был племянником ирландского барона, а его супруга была племянницей шотландского графа. Много лет он занимал различные придворные должности, а потому жил в Лондоне, оставив свой приход на попечение младшего священника. Он был проповедником при лейб-гвардейском полку, хранителем богословских рукописей в Церковном суде, капелланом телохранителей королевы и раздавателем милостыни его высочества принца Раппе-Бланкенбургского.

Его пребывание в столице в связи с этими обязанностями, его родственные связи, а также особые его таланты обратили на него внимание влиятельных людей, и доктор Прауди прослыл священником, который далеко пойдет.

Совсем недавно, еще на памяти людей, которые пока не хотят признать себя стариками, священник-либерал был редкостью. Сиднея Смита за его либерализм считали почти язычником, а на горстку ему подобных их духовные собратья косились неодобрительно. Не было тори более заядлых, чем деревенские священники, и власти предержащие не имели опоры более надежной, чем Оксфорд.

Однако когда доктор Уотли стал архиепископом, а доктор Хемпден несколько лет спустя – королевским профессором, священнослужители помудрее поняли, что взгляды меняются и теперь либерализм будет приличен и духовным особам. Появились проповедники, не предававшие анафеме папистов, с одной стороны, и не поносившие сектантов, с другой. Стало ясно, что преданность так называемым принципам высокой церкви уже не является наилучшей рекомендацией в глазах иных государственных мужей, и доктор Прауди одним из первых приспособился ко взглядам вигов на богословские и религиозные вопросы. Он был терпим к римскому идолопоклонству, сносил даже ересь сосинианизма[4] и поддерживал наилучшие отношения с пресвитерианскими синодами в Шотландии и Ульстере.

Такой человек в такое время казался полезным, и имя доктора Прауди все чаще появлялось на страницах газет. Он был включен в комиссию, которая отправилась в Ирландию подготовить почву для работы более высокой комиссии; стал почетным секретарем комиссии, изучавшей вопрос о доходах соборного духовенства, и имел какое-то отношение как к regium donum[5] так и к Мейнутской субсидии[6].

Из этого не следует делать вывода, будто доктор Прауди обладал большим умом или хотя бы деловыми талантами – ни того, ни другого от него не требовалось. При подготовке тогдашних церковных реформ идеи и общий план исходили обычно от либеральных государственных мужей, а остальное доделывали их подчиненные. Однако считалось необходимым, чтобы во всем этом фигурировало имя какого-нибудь священнослужителя, и так как доктор Прауди слыл духовной особой весьма широких взглядов, то этим именем оказалось его имя. От него было мало пользы, но зато и никакого вреда, он всегда был послушен вышестоящим, а на заседаниях многочисленных комиссий, коих был членом, держался с достоинством, имевшим свою цену.

Он был достаточно тактичен и не выходил из границ предназначенной ему роли, но не следует думать, будто он сомневался в своих дарованиях – о нет, он верил, что придет и его черед стать одним из вершителей судеб страны. Он терпеливо ждал того часа, когда он будет возглавлять какую-нибудь комиссию, произносить речи, распоряжаться и командовать, а светила поменьше будут столь же послушны ему, как теперь послушен он сам.

И вот пришла награда, настал его час. Ему отдали освободившийся епископский трон: еще одна вакансия, и он займет свое место в палате лордов – и не для того, чтобы молчать, когда дело коснется достояния церкви. Вести свои битвы он собирался с позиций терпимости и мужественно полагал, что не потерпит урона даже от таких врагов, как его собратья в Эксетере[7] и Оксфорде.

Доктор Прауди был честолюбив и, не успев как следует водвориться в Барчестере, уже начал мечтать об архиепископском великолепии, о Ламбете[8] или, на худой конец, Бишопсторпе. Он был относительно молод и льстил себя надеждой, что природные и благоприобретенные дарования, послужившие причиной нынешнего его возвышения, откроют ему путь и в еще более высокие сферы. Поэтому доктор Прауди готовился принять самое деятельное участие во всех церковных делах страны и не намерен был похоронить себя в Барчестере, как это сделал его предшественник. Нет, полем его деятельности станет Лондон, хотя в перерыве между столичными сезонами дворец в провинциальном городе отнюдь не будет лишним. Собственно говоря, доктор Прауди всегда считал нужным покидать Лондон, когда его покидал высший свет. Итак, он решил остаться в Лондоне и именно там оказывать то пастырское гостеприимство, которое святой Павел столь настойчиво рекомендовал всем епископам. Как иначе мог он напоминать о себе миру? И дать правительству возможность в полной мере использовать его таланты и влияние?

Такое решение, без сомнения, благое для мира в целом, вряд ли могло сделать его популярным среди духовенства и обывателей Барчестера. Доктор Грантли жил там безвыездно; но и без этого новому епископу было бы нелегко заслужить такую же любовь, как покойный. Доход доктора Грантли достигал девяти тысяч фунтов в год, его преемнику предстояло ограничиться пятью тысячами. У него был только один сын, у доктора Прауди было не то семь, не то восемь детей. Он тратил на себя очень мало и жил, как скромный джентльмен, а доктор Прауди намеревался вести светскую жизнь, не обладая при этом достаточным состоянием. Конечно, доктор Грантли, как и подобает епископу, ездил в карете, но в Вестминстере его лошади, экипаж и кучер показались бы смешными. Миссис Прауди твердо решила, что ей не придется краснеть за выезд мужа, а то, что решала миссис Прауди, обычно сбывалось.

Все это означало, что Барчестер не увидит денег доктора Прауди, а его предшественник пользовался услугами местных торговцев – к большому их удовлетворению. И он и его сын тратили деньги, как благородные господа, но по Барчестеру скоро пополз слушок, что доктор Прауди умеет пустить пыль в глаза, соблюдая при этом строжайшую экономию.

Внешность доктора Прауди весьма благообразна; он очень чистоплотен и щеголеват. Его скорее можно назвать низеньким, но недостаток роста он возмещает благородством осанки. Взгляду его не хватает спокойной властности, но не по его вине – он прилагает много усилий к ее приобретению. Черты его лица красивы, хотя нос островат и, по мнению некоторых, лишает его облик значительности. Зато ртом и подбородком он гордится по праву.

Доктора Прауди поистине можно назвать счастливцем: он не был рожден в богатстве, а теперь он – епископ Барчестерский; и все же у него есть свои заботы. Семья его велика, трем старшим дочерям пора выезжать в свет, а кроме того, у него есть жена. Я не смею сказать ничего дурного о миссис Прауди, и все же я думаю, что при всех своих добродетелях она не способствует счастью мужа. Ведь в домашних делах она глава и пасет своего супруга и повелителя жезлом железным. Мало того! Домашние дела доктор Прауди предоставил бы ей охотно. Но миссис Прауди этим не довольствуется, она полностью подчинила его своей власти и вмешивается даже в дела церковные. Короче говоря, епископ у жены под башмаком.

Жена архидьякона в своем счастливом пламстедском доме умеет пользоваться своими привилегиями и отстаивать свое мнение. Но власть миссис Грантли (да и власть ли это?) кротка и благотворна. Она никогда не ставит мужа в ложное положение; голос ее всегда негромок, тон спокоен. Несомненно, она ценит свою власть и сумела ее обрести, но она знает ее пределы.

Не такова миссис Прауди. Эта дама властна со всеми, но с мужем она – деспот. Как бы ни завидовал свет его успехам, жена им всегда недовольна. Он давно оставил попытки защищаться и даже оправдывается уже редко; ему хорошо известно, что лишь покорностью может он купить подобие мира в своем доме.

Заседать в комиссиях вместо мужа миссис Прауди не могла, и, как он нередко себя успокаивает, в палате лордов ей также не будет дано права голоса. Правда, она может запретить ему исполнять эту часть епископских обязанностей и потребовать, чтобы он сидел дома. Доктор Прауди не доверил этого ни одной живой душе, но его решение твердо: в таком случае он взбунтуется. Собаки кусали чрезмерно строгих хозяев, даже неаполитанцы восставали на своих тиранов. И если удавка затянется слишком туго, доктор Прауди наберется мужества и тоже восстанет.

Крепостная зависимость нашего епископа от супруги не слишком возвысила его в глазах дочерей, и они привыкли командовать отцом, как им-то, уж во всяком случае, не подобало. Впрочем, это весьма привлекательные барышни. Статные и пышные, как их маменька, чьи высокие скулы и… скажем, каштановые волосы все они унаследовали. Они очень часто вспоминают о своих аристократических двоюродных дедах, которые до сих пор вспоминали о них очень редко. Но теперь, когда их папенька стал епископом, родственные узы, возможно, станут более тесными. Несмотря на свою близость к церкви, барышни не чураются никаких светских удовольствий и, в отличие от многих нынешних девиц, наверное, не огорчат родителей изъявлением пылкого желания затвориться в протестантском монастыре. Все сыновья доктора Прауди еще учатся в школе.

Следует упомянуть еще одну особенность супруги епископа: не чуждаясь суетного света, она по-своему религиозна, – во всяком случае, она строго блюдет день субботний. Развлечения и декольтированные платья по будням искупаются в воскресенье троекратным посещением церкви под ее строгим наблюдением, вечерней проповедью, которую она читает самолично, и строжайшим воздержанием от каких-либо нескучных занятий. Соблюдать эти правила обязаны все домочадцы, даже те, кто, подобно ее слугам и супругу, по будним дням не развлекаются и не носят декольтированных платьев. Горе несчастной горничной, которая предпочтет медовые речи кавалера в Риджент-парке вдохновенным вечерним поучениям мистера Слоупа. Она не только останется без места, но и получит рекомендации, с которыми ее не возьмут ни в один приличный дом. Горе шестифутовому телохранителю в красных плюшевых штанах, который провожает миссис Прауди до ее скамьи в церкви, если он ускользнет в соседний кабак, вместо того чтобы сесть на предназначенное ему место на задней скамье. Миссис Прауди – истинный Аргус. На излишние возлияния в будний день она может посмотреть сквозь пальцы – без некоторых послаблений шесть футов роста за маленькое жалованье не найти; но ни ради величия, ни ради экономии миссис Прауди не простит осквернения дня господня.

В подобных вопросах миссис Прауди нередко следует наставлениям только что упомянутого златоуста, преподобного мистера Слоупа, а так как доктор Прауди во всем следует наставлениям жены, приходится сделать вывод, что оный мистер Слоуп приобрел большое влияние на доктора Прауди в вопросах религии. До сих пор мистер Слоуп служил в очередь в одной из лондонских церквей, и потому, когда его друг стал епископом, он с радостью принял на себя многотрудные, но почетные обязанности капеллана его преосвященства.

Однако не следует представлять мистера Слоупа публике в самом конце главы.