Барнеби Радж

Глава четырнадцатая

В таком унылом настроении Джо Уиллет медленно трусил на своей кобыле, представляя себе, как дочка слесаря танцует бесконечные контрдансы и напропалую кокетничает с незнакомыми развязными кавалерами (мысль эта была просто нестерпима), как вдруг он услышал за собой стук копыт и, оглянувшись, увидел джентльмена, скакавшего галопом на прекрасной лошади. Проезжая мимо, всадник на миг придержал лошадь и окликнул Джо. Джо пришпорил свою серую кобылу и тотчас поравнялся с ним.

— Я так и подумал, что это вы, сэр, — сказал он, приподняв шляпу. — Какой прекрасный вечер! Я очень рад, что вы уже выезжаете из дому.

Джентльмен с улыбкой кивнул головой. — Как провели этот счастливый день, Джо? Она все так же мила? Ну, ну, не краснейте, дружище!

— Разве я покраснел? Если да, мистер Эдвард, так это от стыда, что я был так глуп и питал какие-то надежды. Она для меня недосягаема, как небо.

— Ну, значит, не так уж недосягаема! — шутливо возразил Эдвард.

— 3х! — Джо вздохнул. — Хорошо вам говорить, сэр. Когда душа покойна, легко шутки шутить… Нет, я уже ни на что не надеюсь… Вы заедете к нам, сэр?

— Да, я еще недостаточно окреп, чтобы ехать дальше. Думаю переночевать у вас, а рано утром по холодку поеду домой.

— Если вы не особенно торопитесь, сэр, — сказал Джо, помолчав, — и если вам не скучно плестись так же медленно, как я на моей несчастной кляче, — то я с удовольствием доеду с вами до Уоррена и постерегу вашу лошадь, пока вы сходите в дом. Тогда вам не нужно будет идти пешком от нас туда и обратно. Времени у меня достаточно, я выехал из Лондона раньше, чем рассчитывал.

— Да и я не спешу, — отозвался Эдвард. — Если я пустил лошадь вскачь, так это, вероятно, в такт своим мыслям: они несутся как ураган. Едемте вместе, Джо, нам обоим будет гораздо веселее. Только не вешайте носа, Джо, не вешайте носа! Смело атакуйте дочку слесаря, и вы ее победите, ручаюсь вам. Джо покачал головой. Однако в тоне и словах Эдварда было столько жизнерадостной уверенности, что они подбодрили не только Джо, но, видимо, и серую кобылу, — в приливе энергии она сразу перешла на легкую рысцу, состязаясь с лошадью Честера, и, кажется, даже воображала, что делает это весьма успешно.

Был прекрасный погожий вечер, и только что взошедший молодой месяц вместе со светом разливал вокруг ту мирную тишину и покой, которые составляют главное очарование вечерней поры. Длинные тени деревьев, зыбкие, как отражения в воде, ложились на тропу, по которой ехали путники, и легкий ветерок веял еще тише, словно баюкая задремавшую природу. Молодые люди все реже перекидывались словами, потом, наконец, и совсем примолкли и ехали рядом, наслаждаясь тишиной.

— Смотрите-ка, «Майское Древо» сегодня сияет огнями, — заметил Эдвард, когда они ехали уже по аллее, откуда сквозь обнаженные деревья видна была гостиница.

— Да, сэр. Огней сегодня больше обычного, — подтвердил Джо, поднявшись на стременах, чтобы лучше видеть. — Свет горит в большой комнате наверху, а в нашей лучшей спальне топится камин. Не понимаю, для кого все это?

— Наверно, какой-нибудь запоздалый путешественник по дороге в Лондон остался здесь ночевать, напуганный рассказами о моем приятеле-бандите, — сказал Эдвард.

— Должно быть, человек он знатный, если отец отвел ему лучшие комнаты. И ведь занял вашу кровать, сэр!

— Пустяки, Джо, мне все равно где ночевать. Ого, бьет девять! Едем скорее!

Они поскакали вперед со всей быстротой, на какую способна была лошадь Джо, и скоро остановились в той самой рощице, куда Джо утром заезжал по пути в Лондон. Эдвард спешился, бросил ему поводья и бесшумными быстрыми шагами пошел к дому.

У боковой калитки его дожидалась служанка и тотчас впустила в парк. Эдвард прошел по дорожке к террасе и стрелой, взлетев по широким ступеням, вошел в старинный мрачный зал, стены которого были увешаны ржавыми доспехами, оленьими рогами, охотничьим оружием и другими украшениями в таком же роде. Здесь молодой человек постоял недолго: в ту минуту, когда он оглянулся, ища глазами свою провожатую и удивляясь тому, что она не вошла сюда вместе с ним, в зал вбежала красивая девушка, и ее черноволосая головка мигом прильнула к его груди. Но тут чья-то тяжелая рука внезапно легла на ее плечо, а Эдвард был отброшен в сторону: между ними стоял мистер Хардейл.

Не снимая шляпы и одной рукой обняв племянницу, он сурово смотрел на Эдварда и хлыстом указывал ему на дверь. Эдвард выпрямился и смело встретил Его взгляд. — Хорошо же вы поступаете, сэр, нечего сказать! Подкупаете моих слуг и непрошенный, тайком, как вор, приходите в дом, — произнес мистер Хардейл. — Уходите, сэр, и никогда больше не появляйтесь здесь!

— Присутствие мисс Хардейл и ваше родство с ней мешают мне ответить, как должно, на ваши оскорбления, — сказал Эдвард. — Если вы человек порядочный, не злоупотребляйте этим. Вы сами вынудили меня так поступать. Вина не моя, а ваша.

— Нет, сэр, недостойно порядочного человека, неблагородно и бесчестно — добиваться любви слабой, доверчивой девушки тайно от ее опекуна и защитника. Хорошие, должно быть, у вас намерения, если вы боитесь встречаться с нею при свете дня и являетесь сюда ночью! Больше я ничего не скажу. Уходите немедленно и помните, что мой дом для вас закрыт навсегда.

— Так же бесчестно, и неблагородно, и недостойно порядочного человека брать на себя роль шпиона, — отпарировал Эдуард. — Ваши обвинения я отвергаю со всем презрением, какого они заслуживают.

— Ваш посредник ждет вас у калитки, через которую вы вошли, — сказал мистер Хардейл уже спокойнее. Вы ошибаетесь, я ни за кем не шпионил. Я случайно увидел, как вы вошли в сад, и последовал за вами. Если бы вы не летели так и задержались бы хоть на секунду в саду, вы бы слышали, как я постучал в дверь раньше, чем войти. А теперь уходите. Ваше присутствие оскорбительно для меня и расстраивает мою племянницу. Говоря это, мистер Хардейл снова обнял за талию испуганную и плачущую девушку и крепче прижал ее к себе. В этом жесте чувствовалась нежность и жалость к ней, хотя лицо его сохраняло обычную суровость.

— Мистер Хардейл, — сказал Эдуард» — все мои помыслы и надежды связаны с той, кого вы сейчас обнимаете. За одну минуту счастья для нее я с радостью отдал бы жизнь. Этот дом — шкатулка, в которую заперта драгоценная жемчужина, единственное сокровище, которым я дорожу в жизни. Ваша племянница и я дали друг другу слово. Чем же я заслужил ваше неуважение и те резкости, которые выслушал сейчас? Что я сделал?

— Вы сделали то, с чем сейчас надо покончить, — отвечал мистер Хардейл. — Завязали отношения, которые во что бы то ни стало необходимо порвать. Я сказал необходимо, и вы запомните это. Я не допущу никаких уз между вами. Я знать не желаю вас и весь ваш род, бессердечный, лживый и лицемерный.

— Сильно сказано, — с гневным презрением бросил Эдвард.

— Сказано не на ветер, а решительно и обдуманно, был ответ. — Вы в этом скоро убедитесь. Так что отнеситесь к моим словам серьезно.

— Запомните же и вы мои слова, — сказал Эдвард. Действовать тайком, хитрить и скрываться нам с Эммой вовсе не хотелось, это чуждо нам и противно гораздо более, чем вам, сэр. Но нас к этому вынудила ваша холодная суровость, которая леденит все живое вокруг, превращает все добрые чувства к вам — в страх, почтение — в трепет. Нет, сэр, я не лжец, не лицемер, не бессердечный человек. Это вы, видно, таковы, если позволили себе оскорблять меня такими несправедливыми, незаслуженными обвинениями после того, как я предупредил вас, что ваши оскорбления останутся безнаказанными. Вам не удастся разлучить нас. Я не откажусь от Эммы! Я твердо надеюсь на ее верность, на ее чувство чести и не боюсь вашего влияния на нее. Я ухожу, зная, что вы никогда не сможете поколебать ее доверия ко мне, и огорчает меня только то, что я не могу оставить ее на чьем-нибудь более бережном и нежном попечении.

Эдвард прижал к губам холодную руку Эммы и вышел, в последний раз смело выдержав пристальный взгляд мистера Хардейла.

Садясь на лошадь, он в нескольких словах объяснил Джо, что случилось, и угнетенное настроение Джо после этого еще усилилось. В дороге они не обменялись ни словом, и оба приехали в «Майское Древо» в тяжком унынии.

Старый Джон увидел их, выглянув из-за красной занавески, когда они подскакали к дому и стали звать Хью. Он тотчас вышел встретить Эдварда и, поддерживая ему стремя, с важностью сказал:

— Он уже изволил улечься. В самой лучшей нашей кровати. Вот это настоящий джентльмен! Я не видывал на своем веку человека приятнее и любезнее.

— О ком это вы, Уиллет? — рассеянно спросил Эдвард, соскочив с лошади.

— О вашем почтенном батюшке, сэр, о вашем достойнейшем, благородном отце.

— Что такое он говорит? — Эдвард с недоумением и тревогой посмотрел на Джо.

— Что ты сказал, отец? — спросил Джо. — Ты же видишь, мистер Эдвард не понял.

— Неужто вы этого не знали, сэр? — Джон от удивления и глаза вытаращил. — Странно! Да ведь он здесь с самого полудня, и у них с мистером Хардейлом был долгий разговор — мистер Хардейл уехал не больше как час назад.

— Мой отец, Уиллет? Вы не ошибаетесь? — Что вы, сэр, он сам мне это сказал. Красивый, статный джентльмен в зеленом кафтане с золотым шитьем. Он ночует в вашей комнате наверху. Вы можете к нему пройти, сэр. — Джон вышел на дорогу и посмотрел на верхнее окно. — В комнате еще горят свечи.

Эдвард тоже посмотрел на окно и, торопливо пробор мотав, что он совсем забыл… что ночевать здесь не может, так как ему необходимо немедленно ехать в Лондон, снова вскочил на лошадь и ускакал, а Уиллеты, отец и сын, долго еще стояли и в немом удивлении смотрели друг на друга.