Барнеби Радж

Глава сорок четвертая

Когда толпа схлынула, беспорядочными группами рассеявшись в разные стороны, на месте происшествия остался один человек. Эта был Гашфорд. Он больно ушибся при падении, но еще мучительнее было воспоминание о пережитом только что позоре и публичном разоблачении. Он бродил, прихрамывая, взад и вперед, бормоча себе под нос проклятия и угрозы.

Однако не в его характере было изливать свой гнев попусту. Дав волю кипевшей в нем злобе, он все время зорко следил за двумя людьми, которые, убежав вместе со всеми, когда поднялась тревога, затем вернулись; при свете луны видно было, как они прохаживались неподалеку, толкуя о чем-то между собой.

Гашфорд, не приближаясь к ним, терпеливо ждал на темной стороне улицы, пока они, устав, наконец, бродить взад и вперед, не пошли прочь. Тогда он двинулся следом за ними, но на некотором расстоянии, чтобы, не теряя их из виду, не быть заподозренным в слежке, а если удастся, остаться и вовсе не замеченным.

Они прошли по улице Парламента, мимо церкви св. Мартина и вышли на Тоттенхем-Корт-роуд; к востоку от нее в те времена находились так называемые «Зеленые тропы», глухое место, пользовавшееся не очень-то хорошей славой, а дальше уже начинались поля. Груды золы, стоячие прудки, густо заросшие ряской и сорными травами, сломанные рогатки и одиноко торчавшие колья давно разобранных на дрова заборов, грозившие рассеянному прохожему острыми ржавыми гвоздями, — таков был окружающий пейзаж. Там и сям осел или заморенная кляча, привязанные к столбу, щипали чахлую жесткую траву, свой единственный жалкий корм. Они вполне гармонировали с окружающей картиной и свидетельствовали (впрочем, об этом же достаточно красноречиво говорили и дома) о бедности здешних жителей, ютившихся в ветхих лачугах, и о том, как рискованно прилично одетому человеку, имеющему при себе деньги, появляться здесь одному, — разве что среди бела дня.

Бедняки, как и богачи, имеют свои прихоти и вкусы. Некоторые домишки были украшены башенками, у других, на источенных плесенью стенах — нарисованы фальшивые окна, а один даже был увенчан подобием часов на шаткой четырехфутовой башенке, маскировавшей дымовую трубу. При каждом домике в крохотном палисаднике непременно стояла простая, грубо сколоченная скамейка или беседка. Обитатели «Зеленых троп» кормились тем, что собирали и продавали кости, тряпье, битое стекло, старые колеса, торговали птицами и собаками, которые содержались в палисадниках, в различных (смотря по роду этого «товара») хранилищах и наполняли воздух далеко не приятными ароматами, оглушали криками, лаем, визгом и воем.

В этот-то уголок Лондона попал секретарь, следуя за двумя людьми, которые привлекли его внимание, и здесь увидел, как они вошли в одну из самых жалких лачуг, состоявшую из одной только комнаты, да и то очень небольшой. Подождав на улице, пока не услышал их голоса и нестройное пение, ясно показывавшее, что они навеселе, он только тогда прошел к дому по качающейся доске, переброшенной через канаву, и постучал в дверь.

— Мистер Гашфорд! — с явным изумлением воскликнул отворивший ему мужчина, вынимая трубку изо рта. — Вот не думал, не гадал, что вы окажете мне такую честь! Входите же, мистер Гашфорд, входите, сэр!

Не ожидая вторичного приглашения, Гашфорд вошел с самой любезной миной. На ржавой решетке очага горел огонь (несмотря на то, что весна наступила давно, вечера были холодные), а на табурете у огня сидел Хью и курил. Деннис придвинул гостю единственный стул и сам сел на табурет, с которого только что встал, чтобы открыть дверь.

— Что слышно, мистер Гашфорд? — спросил он, снова сунув трубку в рот и бросив искоса взгляд на секретаря. — Есть уже какой-нибудь приказ из штаба? Приступаем, наконец, к делу?

— Пока ничего, — отозвался секретарь, приветливым кивком здороваясь с Хью. — Но лед тронулся! Сегодня уже была небольшая буря, не так ли, Деннис?

— Ну, какая это буря! — проворчал палач. — Так, безделица. И вполовину не то, что было бы мне по вкусу.

— И не по мне тоже такие безделицы! — подхватил Хью. — Дайте нам дело боевое, чтобы разгуляться как следует, хозяин! Ха-ха-ха!

— Но вы же не хотели бы такого дела, которое пахнет кровью? — промолвил секретарь с самым зловещим выражением лица, но самым вкрадчивым тоном.

— Не знаю, — ответил Хью. — Что прикажут, то и буду делать. Я не привередлив.

— И я тоже, — гаркнул Деннис.

— Молодцы! — сказал секретарь тоном пастыря, благословляющего их на великий подвиг доблести и мужества. — А кстати, — он сделал паузу и погрел руки над огнем, затем вдруг поднял глаза. — Кто это сегодня бросил камень?

Мистер Деннис крякнул и покачал головой, словно говоря: «В самом деле, непонятно!» А Хью продолжал молча курить.

— Меткий удар! — продолжал секретарь, снова протянув руки к огню. — Хотелось бы познакомиться с этим человеком.

— В самом деле? — переспросил Деннис и посмотрел ему в лицо, точно желая убедиться, что он говорит серьезно. — Хотите познакомиться?

— Разумеется.

— Ну, так, с божьей помощью, познакомитесь. — Палач хрипло захохотал и концом трубки указал на Хью. — Вот он перед вами. Он самый. И клянусь небом и веревкой, мистер Гашфорд, — добавил он шепотом, придвинувшись вплотную к секретарю и подталкивая его локтем, — презанятный парень, доложу я вам! Его, как настоящего бульдога, все время приходится держать на привязи. Если бы не я, он бы сегодня прикончил этого католика и в одну минуту взбунтовал бы народ.

— А почему бы и нет? — воскликнул Хью сердито, услышав последние слова Денниса. — Что толку тянуть да откладывать? Куй железо пока горячо — вот это По-моему!

— Ишь какой торопыга! — отозвался Деннис, покачав головой с видимым снисхождением к наивности своего молодого приятеля. — Ну, а если железо еще не горячо, братец? Раньше чем поднять народ, надо хорошенько разогреть в нем кровь. А сегодня не было ничего такого, что могло бы достаточно рассердить его — это я тебе говорю. Если бы не я, ты испортил бы нам всю будущую потеху и погубил бы нас.

— Это верно, — сказал Гашфорд примирительно. — Деннис совершенно прав. Он хорошо знает жизнь.

— Как же мне ее не знать, мистер Гашфорд, когда я стольким людям помогал расстаться с нею? — шепнул палач, прикрывая рот рукой и многозначительно ухмыляясь.

Секретарь хихикнул, чтобы удовлетворить Денниса, Затем обратился к Хью:

— Вы легко могли заметить, что я придерживаюсь именно такой тактики, о какой говорит Деннис. Вот, например, сегодня я упал, как только на меня набросился Этот Хардейл. Я не хотел сопротивляться, чтобы, боже упаси, не вызвать преждевременной вспышки…

— Истинная правда, черт возьми! — воскликнул Деннис с громким хохотом. — Преспокойно шлепнулись на землю, мистер Гашфорд, и растянулись во всю длину. Я даже подумал: «Ну, конец, видно, нашему мистеру Гашфорду!» Отродясь не видывал, чтобы живой человек лежал так тихо и смирно! С этим папистом шутки плохи, что и говорить!

В то время как Деннис гоготал и, сощурив глаза, переглядывался с вторившим ему Хью, лицо секретаря могло бы служить моделью для изображения дьявола. Он сидел молча, пока оба приятеля не угомонились, а тогда сказал, озираясь вокруг:

— Здесь у вас очень уютно, Деннис, и я охотно посидел бы подольше, хотя отсюда и небезопасно возвращаться одному вечером. Но милорд настойчиво просил меня отужинать с ним сегодня, и мне пора идти. Как вы и сами догадались, я, собственно, пришел к вам по делу… Да, я хочу дать вам небольшое поручение, очень для вас лестное. Если мы рано или поздно будем вынуждены… а ручаться ни за что нельзя, в нашем мире все так ненадежно…

— Верно, мистер Гашфорд! — перебил его палач, с важностью кивнув головой. — Господи, сколько я на своем веку перевидал случайностей и неожиданных перемен! Мне ли не знать, какая ненадежная штука — человеческая жизнь!

Решив, вероятно, что тема эта слишком обширна, попросту неисчерпаема, Деннис умолк, запыхтел трубкой и посмотрел на собеседников.

— Так вот, — продолжал секретарь медленно и с подчеркнутой выразительностью, — нельзя знать, как все сложится. И на тот случай, если нам придется против воли прибегнуть к силе, милорд — он сегодня был обижен так тяжко, как только могут обидеть человека, — милорд, которому я вас обоих рекомендовал как надежных и верных людей, поручает вам почетное дело — наказать этого Хардейла. Можете расправиться, как хотите, с ним и его семьей, и помните — никакой пощады! Разнесите его дом, камня на камне не оставьте. Грабьте, жгите, делайте, что вам заблагорассудится, дом нужно сровнять с землей! Пусть Хардейл и все его близкие останутся без крова, как брошенные матерью новорожденные младенцы. Вы меня поняли? — Гашфорд замолчал и медленно потер руки.

— Как не понять, хозяин? — воскликнул Хью. — Чего яснее! Вот это здорово, ей-богу!

— Я так и знал, что это поручение придется вам по душе, — сказал Гашфорд, пожимая ему руку. — Ну, до свиданья. Не провожайте меня, Деннис, не надо. Я сам найду дорогу. Мне, может быть, прядется еще бывать здесь — так лучше, если не придется всякий раз вас затруднять. Покойной ночи!

Он вышел и закрыл за собой дверь. А Хью и Деннис переглянулись и подмигнули друг другу. Деннис помешал огонь.

— Это уже как будто похоже на дело, — сказал он.

— Еще бы! — подтвердил Хью. — Это я люблю.

— Я слыхал, что у мистера Гашфорда замечательная память и железная воля, — сказал палач. — Он ничего не забывает и ничего не прощает. Выпьем за его здоровье.

Хью охотно согласился — на этот раз он не пролил на пол ни капли. И они выпили за здоровье секретаря, ибо это был человек вполне в их вкусе.