Между тем социал-демократическая идея советского переворота была подхвачена независимыми и анархистами. 6 апреля, после поездки по провинции, Центральный совет, “революционный рабочий совет”, лидеры крестьянского совета собрались снова уже без социал-демократических министров, и в ночь на 7 апреля Бавария была объявлена республикой советов. {90}
“Совет народных уполномоченных” был составлен из 4 независимых, 2 анархистов, 1 социалиста, 1 представителя крестьянского совета (министерство юстиции).
Пост военного министра, оставшийся незамещенным, был через несколько дней поручен Рейхгардту, исключенному из коммунистической партии за нарушение дисциплины[1].
Во главе советского правительства стали анархист Ландауэр и независимый социал-демократ, студент Толлер, заменивший ушедшего вскоре социал-демократа Никиша на посту председателя Центрального совета.
Советское правительство порвало дипломатические сношения с центральным германским правительством и отправило приветственные радиотелеграммы Российской и Венгерской советским республикам.
Мелкобуржуазные вожди советской республики из независимых и анархистов были, разумеется, далеки от подлинно революционной линии и программы пролетарской диктатуры.
Советы, руководимые независимыми и анархистами, прикрывали по существу контрреволюцию против революции. Советская республика оставила в полной неприкосновенности государственный аппарат буржуазии. Бюрократическая машина функционировала в прежнем составе, и мелкобуржуазное чиновничество в общем довольно благожелательно относилось к такой “мирной пролетарской диктатуре”. Но свою подлинную природу мнимо советская республика обнаружила в вопросе о социализации.
Проведение ее было поручено приглашенному еще правительством Гофмана австрийскому экономисту Нейрату, подвизавшемуся одно время со своим проектом социализации в Саксонии. О сущности его социализаторских планов достаточно говорит его заявление, что с “чисто общественной точки зрения, следовательно для функционирования хозяйственной организации, политическая советская система казалась мне малоцелесообразной”[2].
Отрывая социализацию от проблемы политической власти пролетариата, от обобществления средств производства, {91} Нейрат ограничивал все дело принудительным объединением всех отраслей хозяйственной жизни при сохранении частной собственности.
Фабрики, горные предприятия объединялись по группам промышленности в картели, ремесленники и крестьяне охватывались также особыми хозяйственными объединениями. Торговля и даже свободные профессии объединялись в корпорации. Банковский концерн осуществлял кредитное регулирование всей хозяйственной системы. Наряду со сложной иерархией государственных экономических органов, осуществляющих “плановое руководство” хозяйственной жизнью, общественные интересы должна была представлять система из фабзавкомов и образуемых ими “производственных советов” по отраслям промышленности и центрального контрольного совета. Считая существовавшую во время войны систему госкапитализма за начало планового хозяйства и отмирания денежно-товарной формы распределения, Нейрат развивал под видом социализации идею более полной, всеобъемлющей формы госкапитализма, надеясь таким путем без потрясений, без классовой борьбы преодолеть экономическую разруху и создать “постепенно” плановое хозяйство.
“Социализация” началась с того, что прежде всего последовала “социализация” университета, затем “социализация” прессы.
Последняя была объявлена независимой от партийно-политических организаций и обязана была предоставлять свои страницы для помещения материала партий, не имеющих своих газет. В редакционные советы газет вводились государственные комиссары; для предохранения читателей от “односторонности” буржуазная печать обязывалась печатать наряду со своими статьями статьи социалистических партий.
Только после этого был поставлен вопрос о социализации промышленности, т.е. фактически о развитии существовавшей во время войны системы госкапитализма, которую Нейрат преподносил как начало планового хозяйства и отмирания рыночной формы распределения. Обращение банкнот было приостановлено и ограничено получение денег по чекам. Вводился контроль фабзавкомов над ведением дел предприятий, а также участие представителей ФЗК с совещательным голосом в заседаниях революционных советов и правлений {92} предприятий. Фабзавкомам вменялось в обязанность “оказывать воздействие в смысле устранения с обеих сторон требований и мероприятий, которые повредили бы общим интересам”.
В период деятельности первого советского правительства не было недостатка в широковещательных программах и проектах. Было объявлено о полной реквизиции и перераспределении жилищной площади по всей стране, о коренном изменении в вопросе заработной платы и т.д. Решительные действия и суровая классовая борьба заменялись декларациями об единстве, мирном строительстве, общих интересах населения и т.д. Все это приводило к тому, что важнейшие мероприятия саботировались буржуазией, насмехавшейся над болтовней правительства. Объявляя о создании Красной армии из организованного пролетариата, сохраняли в то же время реакционные воинские части, продолжавшие нести службу и охранять важнейшие пункты. Приказ о сдаче буржуазным населением оружия был встречен открытым саботажем, и удалось собрать не более 600 винтовок, которые и были бессистемно розданы рабочим. Созданный “из представителей всех социалистических течений” революционный трибунал положил в основу своей деятельности буржуазную юриспруденцию и оправдывал “за недостатком улик” одного за другим виновных в контрреволюционной деятельности.
“Советское” правительство шло навстречу быстрому разложению, несмотря на ряд внешних успехов. К числу внешних успехов надо прежде всего отнести расширение советской территории на всю Верхнюю Баварию. Ряд провинциальных городов – Аугсбург, Вюрцбург, Фрейзинг и т.д. – поспешил присоединиться к советской республике. Однако в Вюрцбурге советская власть была свергнута уже через несколько дней руками правых социал-демократов и буржуазных элементов. Вся Южная Бавария стояла под флагом советской республики. Было установлено сотрудничество с левым крылом крестьянского совета и союза.
Представители крестьянского совета – Гандорфер и др. – принимали непосредственное участие в провозглашении советской республики и входили в состав правительства народных уполномоченных. Народный уполномоченный юстиции Кюблер, член крестьянского совета, впоследствии объяснял свое согласие на занятие этого поста тем, что он стремился {93} “предупредить вступление на пост кого-либо из более радикальных элементов” и предотвратить таким образом красный террор и его жертвы.
Газета «Мюнхенское красное знамя», орган компартии Баварии
Свое согласие на провозглашение советской республики крестьянский совет обусловил требованиями: 1) социализация в сельском хозяйстве должна касаться только хозяйств размером выше 1 тыс. тагеверков[3]; 2) дальнейшая социализация владений размером ниже 1 тыс. тагеверков должна быть передана Центральному крестьянскому совету и может быть распространена только на владения, в отношении которых будет доказано плохое ведение хозяйства; высшим законом при проведении обоих видов социализации должно и впредь быть обеспечение народного питания; 3) изъятие из социализации торговли, ремесла и мелкой промышленности; 4) решительное выступление против насильственной и угнетающей политики имперского правительства[4].
Требования крестьянского совета, в особенности ограничение социализации хозяйствами выше 1 тыс. тагеверков, выражали несомненно стремление зажиточной верхушки крестьянского союза спасти от обобществления буржуазно-кулацкие хозяйства, ограничившись экспроприацией (конечно за вознаграждение) феодально-помещичьих имений.
Участие Гандорфера и крестьянского совета в советской республике вызвало открытый раскол в крестьянском союзе и в крестьянских советах. В то время как большинство функционеров крестьянского союза и крестьянских советов на местах выступили за правительство Гофмана, против советской республики, – среди мелких крестьян и в ряде крестьянских советов Южной Баварии имели место благожелательный нейтралитет и поддержка позиции Гандорфера.
Одна крестьянская прокламация, обращавшаяся к членам крестьянского союза в Алльгоу (Южная Бавария) говорила: “Кто мы, члены крестьянского союза? И чем мы занимаемся? Мы воплощаем баварское среднее сословие. Капитализм – наш смертельный враг! Пролетариат признает в нас равноправную силу. Очень хорошо. Мы – за Мюнхен. Штейнер, Гандорфер, Вутцгофер, Кюблер являются нашими пионерами. {95} Они обладают весом и силой. Социализация нас не затронет. Наши владения ведь малы”[5]. Но если мелкие крестьяне и проявляли, как видно из воззвания, симпатии к советской республике, то в целом блок крестьянского союза с независимыми отражал характер и сущность правительственной власти первой советской республики. {96}