Базар житейской суеты. Часть 4

ГЛАВА LXIV Старый другъ лучше новыхъ двухъ

На другой день послѣ встрѣчи за игорнымъ столомъ, мистеръ Джой, великолѣпный и блистательный въ своемъ парадномъ одѣяніи, спрыснулъ себя духами, и не сказавъ никому ни слова, отправился на поиски изъ гостинницы «Телячьей Головы». Это произошло въ ранній часъ утра, передъ завтракомъ. Черезъ нѣсколько минутъ уже видѣли, какъ сановникъ Индіи вошелъ въ гостинницу «Слона». Вслѣдствіе праздничнаго увеселенія, домъ этотъ былъ уже набитъ народомъ всѣхъ возможныхъ званій и состояній, общія залы его давно обкуривались табачнымъ дымомъ, и ранніе гости усердно истребляли колбасу и пиво національной варки. Когда мистеръ Джой на своемъ неуклюжемъ нѣмецкомъ діалектѣ освѣдомился о жительствѣ мистриссъ Родонъ, ему указали подъ облаками на самую верхушку дома. Въ нижнемъ этажѣ жительствовали здѣсь заѣзжіе купцы, выставлявшіе передъ публикой издѣлія шелковыхъ фабрикъ и предметы ювелирнаго искусства. Въ аппартаментахъ втораго этажа засѣдали представители игорной фирмы за рулетками и карточными столами. Въ третьемъ этажѣ квартировали труппы кочующихъ цыганъ и фигляровъ. Въ четвертомъ — обитали купеческіе прикащики, мелкіе торговцы, конторщики и фермеры, пріѣхавшіе въ Пумперниккель къ этимъ торжественнымъ днямъ. Между этой своиочью, въ одной довольно грязной и тѣсной каморкѣ, пригнѣздилась и мистриссъ Бекки.

Бекки любила жизнь. Всюду и всегда была она какъ дома; игроки, купцы, фигляры, торгаши, всѣ вообще и каждый порознь были ея искренними пріятелями и друзьями. Отъ своихъ родителей, истниныхъ цыганъ по призванію и вкусу, она получила въ наслѣдство натуру юркую и необузданную. Вообще движеніе, шумъ, толкотня, дружеская попойка, густые столбы табачнаго дыма, болтовня жидовъ, кривлянія фигляровъ, ссоры за игорнымъ столомъ, все это доставляло поводъ къ наслажденіямъ для мистриссъ Бекки, и она, очертя голову, умѣла веселиться даже тогда, когда нечѣмъ было заплатить трактирщику за обѣдъ или ужинъ. Тѣмъ беззаботнѣе веселилась она въ настоящую пору, когда въ кошелькѣ ея было вдоволъ золотыхъ монетъ: ихъ вчера вечеромъ выигралъ для нея мастеръ Джорджъ.

Взобравшись, наконецъ, послѣ большихъ усилій на послѣднюю ступеньку грязной лѣстницы, мистеръ Джой, съ трудомъ переводя духъ и утирая потъ съ своего лица, началъ отыскивать № 92-й, гдѣ, какъ ему сказали, жила искомая особа. Дверь противоположной комнаты, № 90-го, была отворена, и очамъ мистера Джоя представился какой-то юноша въ грязномъ халатѣ, лежавшій на постели съ длиннымъ чубукомъ во рту, между-тѣмъ, какъ другой рыжеватый юыоша въ щегольской и засаленой венгеркѣ стоялъ на колѣняхъ передъ нумеромъ девяносто-вторымъ и произносилъ весьма нѣжную и чувствительную рѣчь черезъ замочную скважину, умоляя въ страстныхъ выраженіяхъ, чтобъ ему отворили дверь.

— Ступайте прочь! откликнулся знакомый голосокъ, заставившій содрогнуться мистера Джоя. Я ожидаю гостей. Ko мнѣ придетъ дѣдушка. Онъ не долженъ васъ видѣть.

— О schöne Engländerinn! ревѣлъ колѣнопреклоненный юноша. Сжалься надъ нами. Назначь свиданье. Поѣдемъ обѣдать въ паркъ со мною и Фрицомъ. У насъ будутъ жареные фазаны и портеръ, плумпуддингъ и французское вино. Мы умремъ, если ты не поѣдешь.

— Умремъ непремѣнно, подтвердилъ другой джситльменъ, лежавшій въ постели.

Джой былъ свидѣтелемъ всѣхъ этихъ рѣчей; изъ которыхъ однакожь онъ не понялъ ни одного слова, по той простой причинѣ, что никогда не углублялся въ изученіе нѣмецкаго языка.

— Newmero kattervang dooze, si vous plaоt, сказалъ Джой величественнымъ тономъ, получивъ наконецъ возможность говоритъ.

— Quater fang tooce! промычалъ юноша, быстро подымаясь на ноги и опрометью убѣгая въ противоположный нумеръ. Онъ заперъ за собою дверь, и Джой слышалъ, какъ молодые люди залились отчаянно-громкимъ смѣхомъ.

Озадаченный такою выходкой, сановникъ Индіи продолжалъ въ нерѣшимости стоять на послѣдней лѣстничной ступени, какъ-вдругъ дверь нумера девяносто-втораго отворилась и выставила маленькую головку мистриссъ Бекки.

— Ахъ, это вы? сказала огіа, бросая на него умилительную улыбку и лукавый взглядъ, — если бы вы знали, съ какимъ нетерпѣніемъ я ожидала васъ, мисгеръ Седли! Постойте, однакожь… Черезъ минуту вы можете войдти.

Затѣмъ мистриссъ Бекки захлопнула дверь, спрятала въ постель баночку съ румянами, бутылку съ водкой, тарелку съ бифстексомъ, поправила свои волосы и окончательно впустила своего гостя.

На ней вмѣсто утренняго наряда было розовое полинялое домино, немножко смятое и отмѣченное въ разныхъ мѣстахъ пятнами помады, но миньятюрныя ея ручки сіяли ослѣпительною бѣлизною изъ-подъ широкихъ рукавовъ, и стянутая красивымъ кушачкомъ, она была въ этомъ нарядѣ и любезна, и мила. Мистеръ Седли вошелъ въ ея каморку.

— Прошу покорно, сказала она, войдите. Присядьте на этомъ стулѣ,

Она крѣпко пожала руку восторженнаго Джоя и улыбаясь посадила его на указанный стулъ. Сама она помѣстилась на маленькой постели. Черезъ минуту они уже бесѣдовали по дружески о разныхъ житейскихъ дѣлахъ.

— О, какъ мало измѣнили васъ годы! сказала мистриссъ Бекки, бросая нѣжный взоръ участія на своего гостя, — я бы узнала васъ изъ тысячи. Какъ пріятно такой странницѣ, какъ я, встрѣтить на чужбинѣ честное и откровенное лицо стараго друга!

Но сказать правду, на честномъ и откровенномъ лицѣ выражались въ эту минуту чувства, слишкомъ далекія отъ честности и откровенности; Джой былъ, напротивъ, крайне озадаченъ и взволнованъ. Онъ обозрѣвалъ изумленными глазами маленькую комнату, гдѣ помѣщалась его старинная любовь. Одно изъ ея платьевъ висѣло надъ постелью, другое торчало на гвоздикѣ передъ дверью. Ея шляпка лежала на туалетѣ передъ зеркаломъ, и тутъ же красовались ея маленькіе полусапожки. На столѣ передъ постелью лежалъ французскій романъ, и подлѣ него стояла свѣча, но не восковая. Бекки хотѣла также положить въ постель этотъ огарокъ, но успѣла только прикрыть его бумажнымъ колпакомъ, которымъ она обыкновенно тушила свѣчу передъ сномъ.

— Я бы узнала васъ вездѣ, мистеръ Седли, сказала Ребекка. Есть на свѣтѣ вещи, незабвенныя для чувствительнаго сердца. Вы были первымъ мужчиной… первымъ и единственнымх, котораго я видѣла.

— Неужели? вскрикнулъ Джой, — о, не говорите этого… право, мистриссъ…

— Когда мы пріѣхали съ вашей сестрицей изъ Чизвркка, я была еще почти ребенкомъ, сказала мистриссъ Бекки, — какъ-то живетъ она теперь? О! мужъ ея былъ дурной человѣкъ, и Амелія вздумала, къ несчастію, ревновать меня къ нему. Какая несправедливость! какъ-будто я могла заботиться о комъ-нибудь въ ту пору, когда всѣ мой мысли были обращены на одного только… Но къ чему вспомиать про эти старыя времена? Что прошло, того не возвратитъ никакая человѣческая сила.

И она прикрыла свои зеленые глазки грязнымъ платкомъ съ изорванными кружевами. Послѣдовала продолжительная пауза.

— Не правда ли, чго вы находите въ этомъ мѣстѣ и въ такомъ униженіи несчастную женщину, еще такъ недавно принадлежавшую къ другому кругу? продолжала Ребекка. Столько грусти, столько огорченій я вытерпѣла, Джозефъ Седли, что иногда мнѣ страшно становится за мой бѣдный разсудокъ. Я не могу утвердиться нигдѣ, ни на одномъ порядочномъ мѣстѣ, и принуждена перекочевывать изъ страны въ страну, сопровождаемая душевной тоскою. Друзья покинули меня всѣ до одного. Нѣтъ въ этомъ мірѣ ни одного истинно благороднаго сердца, ни одного честнаго джентльмена. Я была вѣрною женой, хотя бракъ мой совершился всѣдствіе какой-то странной судьбы, не по влеченію сердца, потому-что оно уже принадлежало другому. Но теперь нечего распространяться объ этомъ. Да, я была вѣрна, но мужъ оставилъ, попралъ меня безъ всякой жалости и пощады. Не было въ мірѣ матери, нѣжнѣе меня, Джозефъ Седли. Одинъ только сынъ былъ у меня, мой милый и ненаглядный сынъ, вся моя надежда, вся радость; денно и ночно я лелѣяла его на своей материнской груди, онъ былъ для меня единственнымъ, безцѣннымъ сокровищемъ въ жизни-и что же? они вырвали его у меня… вырвали… вырвали…

И подавляемая отчаянною грустью, она приложила руку къ своему сердцу и преклонила лицо свое къ постели.

Бутылка съ водкой зазвенѣла, и тарелка съ колбасою звякнула о спинку кровати; неодушевленные предметы выразили такимъ-образомъ свое участіе въ глубокой скорби. Максъ и Фрицъ стоали у дверей и прислушивались съ великимъ изумленіемъ къ рыданіямъ мистриссъ Бекки. Джой былъ растроганъ до глубины души.

Плавнымъ, чистымъ и свѣтлымъ потокомъ заструилась рѣчь изъ устъ мистриссъ Бекки. Въ простой и безъискусственной формѣ разсказала она плачевную исторію своей жизни, и очевиднымъ сдѣлалось для ея слушателя, что, если было на свѣтѣ чистѣйшее, благороднѣйшее, совершеннѣйшее созданіе, преслѣдуемое отвсюду безжалостными извергами — такъ это безпорочное созданіе, эта угнетенная невинность сидитъ теперь передъ глазами Джоя на бутылкѣ съ водкой.

Они говорили очень долго, и бесѣда ихъ приняла самый дружескій тонъ. Джой узналъ съ невыразимымъ наслажденіемъ, что сердце Бекки впервые забилось нѣжной страстью только въ его очаровательномъ присутствіи. Джорджъ Осборнъ конечно питалъ къ ней привязанность, и это доказывалось ревностью Амеліи, но Ребекка никогда шг словомъ, ни дѣломъ не поощряла этого легкомысленнаго джентльмена. Объ одномъ только Джоѣ думала она съ той самой минуты, какъ впервые увидѣла его на Россель-Скверѣ; думала и тогда, когда вышла замужъ, хотя, разумѣется, она всегда была вѣрна своему мужу, и ни за какія блага въ мірѣ не согласится даже теперь выступить изъ предѣловъ своихъ супружескихъ обязанностей до той поры, по крайней мѣрѣ, пока полковникъ Кроли не умретъ отъ желтой лихорадки на Ковентрійскомъ Островѣ.

Джой пошелъ въ твердой увѣренности, что имѣлъ честь бесѣдовать съ самою добродѣтельною и очаровательною леди во всемъ подлунномъ мірѣ. Онъ перебиралъ въ своихъ мысляхъ планы, какъ бы отнынѣ впредь и навсегда устроить земное благоденствіе мистриссъ Беккж. Преслѣдованія ея должны окончиться, Ребекка снова должна быть возвращена обществу, которое она украшала своимъ присутствіемъ. Онъ посмотритъ, что надобно для нея сдѣлать. Прежде всего она оставитъ эту гадкую кануру и найметъ спокойную квартиру. Амелія навѣститъ ее и обласкаетъ; относительно дальнѣйшихъ распоряженій надобно посовѣтоваться съ майоромъ. Ребекка пролила слезы сердечной благодарности, разставаясь съ своимъ великодушнымъ другомъ, и крѣпко пожала его руку, когда жирный и толстый набобъ Индіи нагнулся поцаловать ея пальчики.

Провожая Джоя изъ своего чердака, Ребекка поклонилась ему съ такою граціей, какъ-будто она была владѣтельницею великолѣпнаго палаццо. И лишь-только жиреый толстякъ спустился съ лѣстницы, Максъ и Фрицъ съ трубками въ зубахъ опрометью бросились въ комнату прекрасной Англичанки. Ребекка приняла ихъ съ громкимъ смѣхомъ, и начала для общей потѣхи передразнивать мистера Джоя, потягивая въ тоже время водку изъ бутылки и закусывая колбасой.

Джой съ великою торжественностью отправился прямо въ квартиру мистера Доббина и съ трогательнымъ краснорѣчіемъ изобразилъ передъ нимъ всѣ подробности плачевной исторіи, не упоминая однакожь о первоначальной встрѣчѣ съ Ребеккой за игорнымъ столомъ. Оба джентльмена, преисполненные жалости и состраданія, принялись совѣщаться о средствахъ оказать посильную помощь мистриссъ Бекки, которая въ эту самую минуту доканчивала свои прерванный déjeuner а la fourchette.

Какими судьбами мистриссъ Бекки пріѣхала въ этотъ маленькій городокъ? Какъ это случилось, что у ней нѣтъ ни друга, ни пріятеля, и она повсюду блуждаетъ одна изъ мѣста въ мѣсто? Мудренаго тутъ ничего нѣтъ; паденіе съ высотъ совершается очень быстро. Пересказывая ея исторію, мы сдѣлаемъ небольшой скачокъ. Замѣтимъ только, что въ сущности дѣла она была ничуть не лучше и не хуже того, какъ мы видѣли ее и прежде на подмосткахь житейскаго базара.

Что жь касается до мистриссъ Амеліи, мы уже имѣли случай убѣдиться, что она была женщина съ мягкимъ сердцемъ, и несчастія ближнихъ потрясали ея душу. Мистриссъ Эмми упрочила за собою привилегію баловать своимъ снисхожденіемъ и комплиментами всѣхъ, кто такъ или иначе приходилъ съ нею въ ближайшее соприкосновеніе. Она извинялась передъ горничными за безпокойство, причиненное имъ звонкомъ изъ ея будуара; извинялась передъ лавочнымъ сидѣльцемъ, развертывавшимъ передъ нею шелковую матерію; дѣлала поклонъ подметателю дороги, замѣчая въ тоже время, въ какой чистотѣ онъ содержитъ отведенный ему участокъ. Тѣмъ сильнѣйшаго участія можно было ожидать отъ нея къ старой пріятельницѣ или знакомкѣ, подверженной ударамъ злополучнаго рока.

Майоръ Доббинъ былъ не то, что мистриссъ Эмми. Выслушавъ съ большимъ вниманіемъ подробности печальной исторіи, онъ — мы должны признаться — былъ ими далеко не такъ заинтересованъ, какъ бенгальскій джентльменъ. Совсѣмъ напротивъ: впечатлѣнія его получили весьма мрачный характеръ, и онъ сообщилъ даже обидный отзывъ о нашей героинѣ, и назвалъ ее безстыдной пройдохой. Онъ не чувствовалъ къ ней ни малѣйшаго расположенія, и заподозрилъ ея характеръ съ той самой минуты, какъ Ребекка впервые обратила на него свои зеленые глазки.

— Это не женшина, а демонъ, выразился жестокій майоръ Доббинъ. Она распространяетъ зло и бѣду. Кто знаетъ, какой родъ жизни вела она до сихъ поръ, и что теперь она дѣлаетъ въ чужихъ краяхъ? Зачѣмъ, спрашивается, Ребекка слоняется одна изъ города въ городъ? Нечего тутъ говорить мнѣ о ея гонителяхъ и врагахъ; честная женщина всегда найдетъ друзей, и никогда не покинетъ свою семью. Зачѣмъ она оставила своего мужа? Въ Лондонѣ, кажется, толковали о разводѣ между ними, я слышалъ что-то въ этомъ родѣ.

Майоръ Доббинъ терпѣть не могъ сплетней, но все же мистеру Джою никакъ не удалось убѣдить его, что Ребекка самое невинное и безпорочное созданіе.

— Да вотъ мы лучше спросимъ объ этомъ мистриссъ Джорджъ, продолжалъ лукавый майоръ. Пойдемъ и посовѣтуемся съ нею. Согласись самъ, что она эти дѣла разумѣетъ получше насъ съ тобою, и ужь, разумѣется, намъ можно положиться на ея судъ.

— Гмъ! Хорошую судью нашелъ! промычалъ Джой, который, сказать правду, не слишкомъ любилъ свою сестру.

— Почему же нѣтъ? вскричалъ Доббинъ, быстро вставая съ мѣста. Мистриссъ Джорджъ въ одинаковой степени и прекрасна, и умна; такихъ леди немного, а можетъ-быть и вовсе нѣтъ на бѣломъ свѣтѣ. Пойдемъ къ ней и спросимъ: должно ли намъ сдѣлать визитъ этой женщинѣ? Я заранѣе подчиняюсь приговору этой женщины.

Хитрый и коварный майоръ разсчиталъ очень вѣрно, что этой аппеляціей онъ совершенно выиграетъ свое дѣло. Онъ припомнилъ, что Эмми когда-то страшпо ревновала къ Ребеккѣ, и произносила ея имя не иначе, какъ съ величайшимъ отвращеніемъ и страхомъ. Ревнивая женщина никогда не прощаетъ, думалъ мистеръ Доббинъ.

Такимъ-образомъ оба джентльмена перешли черезъ улицу, и направили свои шаги въ комнаты мистриссъ Джорджъ. Эмми на этотъ разъ всей душою погружена была въ музыкальныя занятія подъ руководствомъ мадамъ Струмпффь.

Когда кончился музыкальный урокъ, и госпожа Струмпффъ оставила свою ученицу, Джой приступилъ къ дѣлу съ слѣдующею рѣчью:

— Любезяая сестра, сегодня утромъ случилось необыкновенное… да, могу сказать, самое необыкновенное, удивительное приключеніе. Я встрѣтилъ — и при какихъ обстоятельствахъ — Боже мой! — старинную твою пріятельницу, въ которой ты, бывало, принимала дружеское участіе. Я желаю, Амелія… то есть, однимъ словомъ, я хочу, чтобы ты навѣстила ее.

— Ее! сказала Амелія. Кого же это? майоръ Доббинъ, прошу васъ не ломать моихъ ножницъ.

Майоръ немилосердо вертѣлъ ихъ вокругъ своего носа, и можно было опасаться, что онъ выколитъ ими свои собственный глазъ.

— Братъ вашъ говоритъ о женщинѣ, которая никогда мнѣ не нравилась, сказалъ мистеръ Доббинъ, и вы, мистриссъ Эмми, не имѣете никакихъ побужденій любить эту женщину.

— Это Ребекка… вы говорите о Ребеккѣ, я увѣрена, сказала мистриссъ Эмми взволнованнымъ тономъ, причемъ щеки ея покрылись живѣйшей краской.

— Вы угадали, отвѣчалъ Доббинъ, — вы всегда угадываете.

Брюссель, Ватерлоо, старыя времена, огорченія, печали — всѣ горестныя воспоминанія нахлынули на нѣжное сердце мистриссъ Эмми, и страшное безпокойство овладѣло ея душою.

— Я не пойду къ ней, не пойду, не пойду! сказала мистриссъ Эмми. Я не могу ее видѣть.

— Что? Не правду ли я говорилъ? замѣтилъ Доббинъ въ назиданіе Джоя.

— Она очень несчастна, продолжалъ Джой, и вытерпѣла большія напасти. Она живетъ въ крайней бѣдности, безъ всякаго покровительства и защиты. Негодный мужъ оставилъ Ребекку.

— Э! сказала мистриссъ Эмми.

— Гмъ! промычалъ мистеръ Доббинъ.

— Нѣтъ у ней ни покровителя, ни друга, продолжалъ ободренный Джой, — и она сказала, что питаетъ еще надежду только на тебя одну. Ребекка слишкомъ достойна твоего сожалѣнія и участія, Эмми. Она едва не потеряла разсудка отъ этихъ несчастій. Исторія ея очень трогательна… честное слово… можно даже прослезиться, слушая ее. Фамилія Ребекки поступила съ ней жестоко, безчеловѣчно. И всѣ эти гоненія она переноситъ съ непостижимою кротостію и терпѣніемъ, можно сказать, безпредѣльнымъ.

— Бѣдняжка! сказала Амелія.

— И она умретъ, вѣроятно, если не найдетъ ни одного друга, продолжалъ мистеръ Джей жалобнымъ и дрожащимъ голосомъ. И, Боже мой! Она ужь не разъ собиралась наложить на себя руки. Сказать ли? она носитъ ядъ съ собою, и я замѣтилъ бутылку въ ея комнатѣ. Что это за комната, еслибъ ты знала! Душная каморка въ четвертомъ этажѣ подъ самой крышей, въ гостинницѣ Слона. Я былъ тамъ.

Это обстоятельство, однакожь, не произвело, повидимому, особенно-трогательнаго впечатлѣнія на мистриссъ Эмми. Она даже улыбнулась слегка, воображая, вѣроятно, какъ мистеръ Джой долженъ былъ пыхтѣть и кряхтѣть, взбираясь въ четвертый этажъ.

— Она почти помѣшалась отъ постоянной тоски, говорилъ Джой. Страшно и слышать о тѣхъ душевныхъ пыткахъ, которыя вытерпѣла эта женщина. Есть у нея сынъ, ровесникъ Джорджа.

— Да, да, это я помню, замѣтила Эмми. Ну?

— Чудный, прекрасный мальчикъ, какъ она говоритъ, и онъ любилъ свою мать больше всего на свѣтѣ.

— Ну?

— И что же? Злодѣи вырвали малютку изъ рукъ матери, и даже не позволяли ей проститься съ нимъ.

Эмми вскрикнула, всплеснула руками, и сказала рѣшительнымъ тономъ:

— Идемъ къ ней, идемъ сію же минуту.

Затѣмъ, бросившись въ смежную комнату, она въ попыхахъ надѣла шляпку, взяла шаль подъ мышку, и приказала Доббину слѣдовать за собой.

Майору оставалось только повиноваться. Онъ накинулъ на ея плеча кашмировую шаль, присланную ему изъ Индіи, подалъ ей руку, и они отправились.

— Нумеръ девяносто-второй, въ четвертомъ этажѣ, не забудьте, кричалъ въ-догонку мистеръ Джой, не обнаружившій намѣренія сопровождать ихъ по крутымъ лѣстницамъ.

Помѣстившись у окна въ гостиной, откуда черезъ площадь открывался видъ на гостинницу Слона, сановникъ Индіи убѣдился нагляднымъ образомъ, что другъ его и сестра идутъ прямо къ мѣсту своего назначенія.

То было очень хорошо, что Бекки благовременно успѣла ихъ замѣтить изъ своего чердака. Она и молодые люди, докушивая холодный завтракъ, продолжали хохотать и потѣшаться насчетъ дѣдушки Ребекки, котораго они наблюдали изъ своей засады. Она тотчасъ же отпустила своихъ юныхъ друзей, и въ одну минуту привела свою комнату въ отличный порядокъ. Содержатель гостинницы, знавшій мистриссъ Осборнъ, какъ даму высшаго круга, встрѣтилъ ее съ низкими поклонами, и самъ проводилъ ее въ четвертый этажъ.

— Миледи! миледи! заголосилъ содержатель гостинницы, стучась въ дверь мистриссъ Бекки.

Еще не дальше, какъ вчера, онъ называлъ ее просто мадамой и не оказывалъ ей никакого уваженія.

— Кто здѣсь? откликнулась Бекки.

И отворивъ дверь; она испустила пронзительный крикъ удивленія и радости. Передъ ней стояли дрожащая Эмми и длинный майоръ съ бамбуковой тростью.

Видъ майора былъ угрюмъ, и онъ изподлобья наблюдалъ открывшуюся сцену. Эмии опрометью бросилась въ объятія Ребекки, я простила ей все въ эту минуту, она обняла и поцаловала ее отъ искренняго сердца. Первый разъ, быть-можетъ, мистриссъ Бекки прикасалась къ такимъ чистымъ и невиннымъ устамъ.