„Ницшеанцы“ о воспитании

I

В нашу эпоху — „переоценки всех ценностей“, — как выражается Ницше, — нет ничего удивительного, что скоро подвергнут сомнению и факт возможности воспитывать людей, — что признавалось в течение тысячелетий. Возможности такого сомнения и посвящена весьма остроумная статья Паланта в одном из последних номеров „Revue Philosophique“, под заглавием: „Эдукационизм — педагогический идол“. Ознакомление с этой статьей и ее критический анализ будут, как надобно думать, не лишними и для наших читателей, интересующихся вопросами воспитания вообще и „ницшеанством“ — в частности.

Прежде всего остановимся на вопросе: что понимает автор под словом „эдукационизм“ (education)?

„Этим словом, — говорит он, — я называю ту теорию, в силу которой верят в непреложную способность и безграничное могущество эдукации — воспитания“.

Необходимо, — продолжает он, — различать два вида такой эдукации: один из них состоит в постоянном, непроизвольном, бессознательном и как бы механическом давлении окружающей общественной среды на каждого человека. Это давление производится влиянием окружающих нравов, обычаев, предрассудков, примеров и т. п. Совокупность всех этих влияний образует для индивидуального сознания некоторого рода моральную атмосферу, его пропитывающую без его ведома, нечто в роде бессознательность скрытого внушения, производимого без всякого предвзятого намерения или теории со стороны как тех, которые оказывают это воздействие, так и тех, которые его испытывают.

Рядом с этим роковым давлением, производимым общественным сознанием на сознание индивидуальное, может существовать другое влияние, не только различающееся от первого, но иногда совершенно ему противоположное. Это влияние, называемое обыкновенно воспитанием, есть действие, совершаемое в силу сознательной воли; в нем участвует рассуждающая способность человека, оно может быть систематично и, как полагает автор, оно есть всегда воздействие какой-нибудь части общественной группы на другие части этой группы.

„Такое воспитание, — по словам автора, — есть сознательная дрессировка умственная и нравственная, стремящаяся к известным коллективным целям, совершенно определенным, — к известным идеалам моральным или общественным, которые считают нужным реализировать. Оно является коллективною морализациею; это есть нечто повелительное, властное, почти официальное, и предполагает с одной стороны — управляемых, т.-е. людей, которым нужна дрессировка и воспитание, а с другой — управляющих, присваивающих себе роль руководителей и пастырей человеческого стада“...

„Эдукационизм“, о котором говорит автор, именно и утверждает необходимость, действительность и законность такого воспитания.

Несомненно, существует тесная связь между первым родом воспитания, т.-е. бессознательным коллективным влиянием на личность, и этим вторым родом: „ведь сами сознательные воспитатели берут свои основные формулы и начала из слепой и инстинктивной формы морали, господствующей в окружающей среде. Они только придают ей сознательный, систематизированный вид. Можно даже сказать, что это второе воспитание выше первого, как вообще выше то, что обработано разумом и наукой. Но как бы то ни было, а это воспитание, также как и первое, есть, так сказать, конфискация личности обществом: оно подчиняет развитие личности коллективным целям, которые ставятся не только как законные, но и как обязательные (императивные). Эдукационизм безмолвно подразумевает право общества формировать индивидуума. Он утверждает сразу и действительность, и пользу дрессировки. Поэтому все эдукационные теории тяготеют или стремятся к тому, чтобы довести до последних пределов власть общества над личностью. Поэтому же они, в своей частной области, затрагивают основную задачу, особенно волнующую нашу эпоху, — а именно задачу о противоположности (антиномии) общества и личности“.

Замечательно, что при таком властном характере эдукационизма, он в то же время является и самой демократической теорией воспитания — и вот — почему.

Все теории эдукационистов, — говорят „ницшеанцы“, — основаны на вере в способность человеческого разума исцелять самые различные беды и несовершенства, как личные, так и социальные. Эта вера в разум, этот рационализм и догматизм могут быть прослежены до Платона. Но в его время эдукационизм носил характер аристократический. В нашу же эпоху, наоборот, вера в могущество разума позволяешь демократии надеяться, что неравенства между личностями смоются как бы потоком, если у всех будет развит воспитанием одинаковый разум, т.-е. одинаковые знания, идеи, понятия. Все личные и общественные несовершенства зависят, по этой теории, от ошибочного понимания и мышления, от незнания и непросвещенности людей. Дайте всем одинаковые идеи, одинаковое понимание пороков и их вреда, одинаковое понимание общественного зла, — и все это будет сметено.

Таким образом, мы видим, что и здесь, как и во множестве других случаев, крайности сходятся. Для Платона государство было исправительным домом, достигающим этой цели посредством воспитания; для него государство было господином над личностью, а личность—вещью, принадлежащей государству. Для современного демократизма, наоборот, — личность есть все, а государство — ее слуга. Между тем, и в том, и в другом направлении надеются достигнуть совершенно противоположных целей одним и тем же средством, т.-е. воспитанием, уравнивающим всеобщую нравственность, утверждающим единство верований, надежд на добро, на исполнение моральных обязанностей, на непогрешимость авторитета, и пр., и пр.

Уже одно это совпадение одинаковых средств у совершенно противоположных целей невольно вызывает сомнение и заставляет разобраться в самом основании верований в воспитание как той, так и другой стороны.

И вот, автор начинает свою критику „эдукационизма“ с самых основ его, состоящих в вере, признающей первенствующее значение разума в человеческой жизни. Последуем же за ним в его критическом анализе этого общефилософского верования, хотя и утратившего давно прежнее поклонение, однако и до сих пор всплывающего весьма часто, в сознательной и бессознательной форме, в приложении к частным вопросам, и в том числе к вопросу о воспитании.