Бедная богатая девочка

к чему она была давно готова, произошло, но вдруг оказалось, что ей не хватает отцовского ворчания, ядовитых замечаний, бесполезных запретов. Она стала пить снотворное, вечерами раздраженно щелкала переключателем каналов телевидения, но ее ничто не привлекало. Телефон она отключала, в гости не ходила. "Наверное, это депрессия", - думала Вера, поглощая лошадиные дозы модного коаксила.

Но дело, наверное, в том, что я одна. Совсем одна".

* * *

Сима договорилась встретиться с Верой в маленьком кафе на Остоженке, недалеко от Института иностранных языков, где преподавала Вера Сергеевна. Сима уже заказала кофе и расслабленно курила длинную тонкую сигаретку пыталась перейти на более легкие, но от этого курила еще больше. Веру Сергеевну она узнала сразу, они были похожи с братом: те же глубоко посаженные глаза, узкие губы. Симе она показалась сухарем, типичной училкой: "Good morning, what is the date today? What is your task for today?" Сима вспомнила годы учебы и поморщилась. Она махнула Вере Сергеевне рукой, приглашая ее сесть рядом.

- Здравствуйте, кофе будете? - дружелюбно спросила Сима, протягивая ей свою карточку.

Женщина согласно кивнула. Сима заказала еще кофе и предложила

ей сигарету, пытаясь наладить контакт. Вера Сергеевна так же молча

покачала головой, только теперь отрицательно. Наконец она раскрыла

рот:

- Вы хотели что-то спросить? Я вас слушаю.

- Вера Сергеевна, я понимаю, такая трагедия, вам трудно говорить... начала Сима.

- Ничего, - обронила та.

- По обвинению в убийстве вашего брата арестована его

жена.

- Наверное, против нее есть какие-то улики, - холодно

произнесла женщина. - Или мотив.

- В качестве мотива фигурируют фальшивые фотографии с изображением

эротических сцен с участием Светланы и водителя Артемова - Олега

Хлопина.

- Фальшивые, вы уверены? - подняла брови Вера Сергеевна.

- Не я уверена, эскпертиза это доказала, - сказала Сима,

гася сигарету. Она видела, что собеседница морщится, отворачиваясь

от дыма.

- Ну что ж, - безразлично произнесла Артемова,

значит, у нее не было мотива. Ведь в таком случае она могла

доказать, что фотографии - фальшивка.

- Если только муж стал бы ее слушать.

- Стал бы. Света сумела так себя поставить, что вертела им как

хотела, - то ли с восхищением, то ли с осуждением сказала Артемова.

- Что вы имеете в виду? - заинтересовалась Сима.

- Понимаете, Света из тех женщин, которые выглядят несчастными

сиротками, все их жалеют, опекают, а потом оказывается, что она живет

в твоем доме, уводит твоего мужчину, носит твой халат, живет твоей

жизнью. Она умная, мягкая, но очень цепкая и своего никогда не

упустит. Как не упустила свой шанс, ухаживая за отцом очень богатого

человека. Наверное, Володя даже не понял, как произошло, что он оказался

на ней женат. Он обожал дочь, но ради Светы отселил ее. Вика не

выносила мачеху, они постоянно ссорились, а Володя страдал. Но

пожертвовал дочерью. Они оба, и он, и Вика, страдали от разлуки,

Вика устраивала истерики, говорила, что не может там жить, но он был непреклонен. Все ради своей прекрасной Светланы.

- Вера Сергеевна, как вы думаете, а Вика могла

бы убить из ревности? - неосторожно спросила Сима.

- Чушь! - фыркнула Артемова.

- Но ведь она, мягко говоря, неуравновешенная девочка?

- Ну и что? У нее были проблемы с психикой, но теперь все в порядке.

- А ее болезненная привязанность к отцу? - спросила Сима.

- Я думаю, любовь к отцу не может быть болезненной, - патетически заметила Артемова, поправляя очки.

- Было бы логично предположить, - продолжила Сима, - что убийца шантажист.

- Вы имеете в виду водителя брата?

- Его. Если бы не одно обстоятельство. Его убили той же ночью,

что и вашего брата.

Вера Сергеевна непонимающе посмотрела на Симу, затем медленным, неуверенным движением отодвинула чашку и ушла, даже не попрощавшись.

* * *

Сима с интервалом в полчаса названивала Вике. Трубку девушка не брала, на занятиях не появлялась.

Вика, Вика. Загадочная девочка, папина дочка, которую он

внезапно отселил, хотя и в дорогую квартиру. Что же происходит? Или любимая женщина оказалась сильнее любимой дочери? Что же, такое тоже встречается. Симин опыт в этой области был невелик, своего отца она не знала, а мать... Несмотря на громкие скандалы, Сима не могла себе представить, чтобы та бросила ее ради какого-то, может быть, любимого, но чужого мужика. Она даже поежилась, представив себе на мгновение, как мать ее, маленькую, беззащитную, отдает в интернат, чтобы наслаждаться жаркими ночами, не потревоженными ребенком, с любовником. Правда, Вике почти двадцать, и она

не была маленьким беспомощным ребенком, а проживание

отдельно от родителей зачастую благотворно сказывается на

личной жизни... Сима вспомнила домашние скандалы, связанные с ее бурными, но кратковременными романами, и решила, что она

бы, пожалуй, не отказалась от маленького чудного гнездышка типа "студио". Сима плохо представляла себе, что это, но слово ей нравилось. А

потом она вообразила свою мать, строгую Марину Алексеевну, с ее пристальным

взглядом над маленькими очками для чтения, с жестом, которым она стряхивает

пепел, когда он вот-вот должен упасть, в роли страстной, безумно

влюбленной женщины, готовой на все, чтобы удержать любовника, и хихикнула.

Да, с этим явно перебор.

Размышляя над горькой судьбой миллионерши-сиротинушки, Сима въехала на пустую аллею, ведущую к огромному зданию университета. Она уверенно сунула в лицо нетрезвому старичку-охраннику у шлагбаума яркую корочку детективного агентства, и тот от растерянности открыл ей въезд. Когда Сима объезжала выбоину, он спохватился и закричал ей вслед:

- Эй, ты! Чтой-то за пропуск у тебя? А ну стой! - и угрожающе замахал руками.

- Поздно, дедуля, проехали! - ехидно бросила Сима, приоткрыв

окно, и прибавила газу, разбрызгивая серый подтаявший снег.

* * *

Секретарь в деканате, миловидная пухленькая блондиночка, из тех, что годами не могут поступить, а затем отрабатывают зачисление в деканатах и на кафедрах, сперва насторожилась, а затем бросилась выполнять Симину просьбу. Удивительно, но большинство людей никогда не спрашивают документы, удостоверяющие личность. Видимо, боятся этим обидеть собеседника. Невинная ложь Симы, представившейся следователем прокуратуры, заставила толстушку поставить лестницу-стремянку и забраться на нее в попытке достать до верхней полки огромного стеллажа, забитого толстенными черными папками. Девушка подтянулась на носочках, и без того короткая юбочка туго обтянула круглый зад и высоко открыла толстенькие короткие ножки в блестящих от лайкры колготках. Они напоминали неестественно большие, словно сделанные для Гулливера, сосиски в целлофане.

Хотя, скорее всего, именно это и нравится декану, высокому, худому, лысому человеку в роговых очках. Он только что вошел и проследил взглядом, спрятанным за стеклами очков, за телодвижениями девушки. Почему-то Сима не сомневалась, что та питает к боссу романтические чувства. Что-то приторное, словно взятое из любовных романов-однодневок, было в ее облике, движениях, манере говорить. "Дивная парочка, - подумала Сима, - ржаной сухарик и клубничное мороженое".

- Снежана Робертовна, у нас посетители? - строго спросил

он. Его строгий тон не вязался с масленым взглядом, направленным на круглый зад и полные бедра секретарши.

"О боже, еще и Снежана Робертовна!" - ужаснулась Сима, перенявшая у матери привычку подозревать за вычурными именами как минимум родительскую истерию. Почему-то Симу заинтересовало, как ее зовут дома. Снежа? Жанна? Все, что она могла придумать, звучало довольно глупо.

Снежана обернулась и, увидев на уровне своих коленей лысую голову начальника, зарделась. Что-что, а кожа у нее была чудо как хороша: белая, прозрачная, с нежным румянцем. Но в этом был и существенный недостаток: девушка краснела, как пожарная машина. Она поспешно спустилась, натягивая тесную юбочку на бедра и прижимая к себе искомую папку. Подать ей руку и помочь спуститься декан и не подумал. Сима знала этот тип людей, которые больше всего опасаются, как бы кто-нибудь что-нибудь не заподозрил. Наверняка боится жены как огня.

- Юрий Викторович, это следователь прокуратуры...

- Серафима Григорьевна, - Сима представилась и протянула декану руку.

- Прошу вас. - Юрий Викторович церемонно открыл дверь в

свой кабинет. - Снежана Робертовна, меня ни с кем не соединять.

Снежана закивала головой и сделала вид, что что-то ищет в компьютере.

- Итак, чем могу? - его манера говорить неуловимо раздражала Симу.

- Можете. На четвертом курсе вашего факультета учится

Виктория Артемова.

- Она что-то натворила? - Декан наморщил лоб, делая вид,

что вспоминает.

- Нет, - сухо сказала Сима, - мы расследуем факт

смерти ее отца.

- Ах да... - как бы вспомнил Юрий Викторович. - Да,

да, это наша студентка.

- Секретарь уже нашла папку с ее личным делом, - напомнила Сима.

- Отлично! Снежана Робертовна! - крикнул он.

Девушка вошла и положила на стол папку, зная заранее, зачем ее вызвали.

- Так, посмотрим... - Он полистал находившиеся в папке бумаги. Виктория Артемова, 1980 года рождения, зачислена на первый курс филологического факультета в августе 1996 года на коммерческой основе, хотя экзамены сдала хорошо. Выговоров нет, задолженностей нет, учится средне. Неплохо, но и ничем не выделяется. Характеристика... Дисциплинированна, аккуратна, овладевает знаниями. Пассивна, в общественной жизни группы, курса участия не принимает.

Все! Пустое дело! Девочка как девочка, учится себе, не хулиганит, университет не поджигает.

Сима грустно вздохнула. Еще по своей работе в прокуратуре она знала, что нет ничего хуже формальных характеристик: как будто есть все, а на самом деле ничего, пустота, только имя.

- Минуточку! - внезапно оживился Юрий Викторович. - Есть идея!

Он вышел из кабинета и вернулся с долговязым прыщавым парнем в кожаных брюках и жилетке.

- Олег Попов, прошу любить и жаловать, - декан картинным жестом представил парня.

Сима не выдержала и прыснула, уж больно не вязался облик парня с веселым клоуном в клетчатой кепке.

- Ну вот, - констатировал парень, - так всегда. Моя мама была фанаткой цирка.

Сима еще раз подумала, как была права ее мать, Марина

Алексеевна, ставившая диагнозы родителям по именам их детей.

- Вызван в деканат в связи с прогулами, - продолжил декан. - Но о прогулах потом. Это от нас никуда не уйдет, - он бросил красноречивый взгляд в сторону прогульщика. - А сейчас поговори с Серафимой Григорьевной, она из прокуратуры, интересуется Викой Артемовой.

Парень оживился, приободрился, видимо, потому, что неприятный разговор с деканом откладывается.

- А что Вика? Девчонка симпатичная, видная, машина своя, квартира. Только бы гулять! Но она на тусовки не ходит, к себе не зовет, так, сама по себе. Тут парень один из нашей группы к ней клеился, Серега Кривский. Тоже под забором не валяется! Машина, загородный дом, ловэ на кармане. Очень даже cool!

При этих словах Юрий Викторович скривился и открыл было рот,

чтобы сделать замечание будущему филологу, но Сима жестом попросила

его не перебивать студента.

- А Вика какая? - спросила она.

- Да кто ее знает! Вещь в себе. Вроде разговаривает,

в универ ходит, как все. А что в голове - не поймешь. Иногда тормозит...

По взгляду декана было видно, что он уже ничего не понимает.

- Колеса? Герыч? Винт? - быстро спросила Сима.

- Да вроде нет... - задумчиво протянул Олег.

А там кто его знает. Если и есть что, то, может, колеса.

Декан переводил изумленный взгляд с Симы на студента, видимо, удивляясь, что они друг друга понимают.

- Да, вспомнил: как-то она говорила, что ей в Паутине больше по кайфу, чем вживую.

- В какой еще Паутине? - не выдержал декан.

- В какой еще, в Интернете, - снисходительно пояснил студент.

- А адрес, телефон Сергея дать можешь? - поинтересовалась Сима.

Олег Попов вытащил из кармана электронную записную книжку,

нажал несколько клавиш, затем продиктовал домашний, сотовый телефоны Сергея, а напоследок еще номер пейджера.

После его ухода декан недоуменно произнес:

- Не понимаю, и зачем им филология?

* * *

Когда Сима встретилась с Сергеем Кривским, она тоже не поняла, зачем ему филология. Парень приехал на "БMВ" пятой серии и если не последней, то точно предпоследней модели. Хорошо одетый, в отличие от Олега Попова, правда, в каком-то безлико-офисном стиле, безукоризненно выбритый, вычищенный, сияющий, как

и его машина темно-синего металлика. Сима закомплексованно поежилась, представив себя рядом с ним со стороны. Ее бежевая старенькая "девятка" была изрядно заляпана февральской грязью, так же как и ее ботинки

на гусеничной подошве. Кожаную курточку после падения с дерева

она так и не зашила, а на штанине джинсов отчетливо виднелся поперечный

след от грязного порога автомобиля.

"Ну и черт с ним, - подумала Сима, - не на свидание

же я приехала".

Казалось, парень совершенно не был смущен. Он распахнул перед ней дверцу машины и пригласил сесть. Она обернулась на свою боевую подругу и в нерешительности повертела в руках ключи. Сергей поймал ее взгляд:

- Здесь неподалеку есть американский бар. Поехали, выпьем по чашечке кофе. К сожалению, нам обоим нельзя ничего крепче, - мягко улыбнулся он, а потом я вас верну сюда, на стоянку.

Не разговаривать же в машине?

Сима плюхнулась на упругое кожаное сиденье машины, немножко

позавидовав ее владельцу. Наверное, тоже сынок "новых русских", как и Вика. Сергей захлопнул дверь, и машина немедленно потребовала пристегнуть ремни.

- Пристегнитесь, пожалуйста, - извиняющимся тоном

попросил Сергей.

В баре в это время было пусто. Бармен за освещенной стойкой

лениво протирал бокалы и развешивал их по специальным гнездам у себя

над головой. Не очень громко пела Уитни Хьюстон, что Сима

посчитала хорошим знаком. Парень усадил ее на диванчик, а сам

устроился напротив. Официант принес меню и положил его перед Симой.

Та пролистала его и отложила. Простенькие орешки стоили триста

рублей, а стакан минеральной воды - сто. До кофе она не добралась. Наверняка стоит целую стипендию, которую Сергей получает в университете.

Сергей уловил ее смущение:

- Серафима Григорьевна, я страшно голоден, а они готовят

сносные куриные крылышки по-мексикански. Вы любите мексиканскую кухню?

- Ну... - неуверенно протянула Сима,

наверное.

Когда она доедала острейшие, перченые, хрустящие куриные крылышки, она уже знала наверняка, что любит мексиканскую кухню.

- И два кофе эспрессо, - заказал Сергей.

После съеденного Симу клонило в сон, и для того чтобы вести разговор, ей надо было сосредоточиться.

- Я представляю защиту Артемовой, Викиной мачехи,

сказала она, сочтя, что представиться адвокатом в данном случае выгоднее, чем следователем.

- Странно, мне казалось, что вы следователь прокуратуры.

- Кто-то ошибся, - коротко пояснила Сима.

- Так что же вы хотели у меня спросить?

- Мне сказали, что вы встречались с Викой.

- Громко сказано, встречался, - с горечью сказал

Сергей. - Она мне нравилась с первого курса: стройная, экзотичная, в ней есть что-то восточное. И в то же время холодная, недоступная. Улыбается тебе, а ты не уверен, что именно тебе. Смотрит на тебя, а как будто сквозь тебя. Вы вообще с ней знакомы?

- Пока нет.

- Я постарше всех, армию отслужил. Приехал в Москву

из Рязани, жил в общежитии. Одни джинсы, кроссовки, курточка китайская с рынка. Разве подойдешь к такой? Все знали, что ее отец - крупный бизнесмен, да это и было сразу видно. Правда, она не задавалась, нормальная девчонка, даже помогала мне по английскому. Но разве такие деньги скроешь? Они в мелочах, в привычках, особенно если человек жил так с детства. Комплексовал я страшно. Даже мечтал, чтобы ее отец разорился, чтобы она стала как все, как я.

Сима даже раскрыла рот от удивления.

- Но разве...

- Понятно, - рассмеялся Сергей, - вы решили, что

у меня тоже новорусский папа. А папу своего я даже и не знаю. Мать

с сестренкой в Рязани в доме барачного типа жили. Это потом я им квартиру нормальную купил, евроремонт, мебель и все такое. А я... Ну как вам сказать, попал в струю, что ли... Вам будет неинтересно, но, короче, это торговля ценными бумагами.

- А как же филологический? - не удержалась Сима.

- Я ведь с детства стихи писал, мечтал о Нобелевской премии по литературе... И до сих пор пишу, - стыдливо добавил Сергей. - Так вот, когда появились деньги, я приоделся, купил машину, квартиру, девчонки стали на шею вешаться. Я все ждал, когда она на меня внимание обратит. Вроде бы теперь я ей ровня! Кроме того, я же видел, что у нее никого нет. Знаете, это всегда сразу видно.

Сима промолчала, согласно покивав головой.

- Я понимал, что Вика чуть-чуть диковатая, что ли. Приручал

ее постепенно, мы даже с ней подружились. Я читал ей стихи, мы вместе ходили на выставки, ведь на дискотеку или в ночной клуб ее не затащишь. Я часто подвозил ее до дома, но она никогда не приглашала меня к себе. Максимум, что она мне позволяла, так это подержать за руку, так сказать, чисто по-дружески. Вы понимаете?

Сима очень даже хорошо это понимала. Правда, терпения кого-то приручать

у нее не хватало, обычно она выступала в стиле "Ну-ка марш в койку!".

Но это иногда все портило. Что ж, характер - это судьба, как сказала бы Марина Алексеевна.

- Так вот, за два года наши отношения не претерпели

никаких изменений. Выставки, парки, стихи, братский поцелуй в щечку. Она не знакомила меня со своей семьей, но я знал, что она очень привязана к отцу и ненавидит мачеху. Правда, за что, я так и не понял. Возможно, она слишком любила мать. Та умерла, когда Вика была еще ребенком. Однажды я спросил Вику, но она так странно повела себя, что я боялся об этом заговаривать.

- А в чем же странность? - поинтересовалась Сима.

- Знаете, она не рыдала, не кричала. Она так странно застыла, уставилась в одну точку, молчала. За десять минут она не изменила позу, не отвела взгляд, не сказала ни слова, не реагировала на мои слова. Затем пришла в себя и попросила отвезти ее домой. Больше мы об этом не говорили.

- А потом?

- А потом наши отношения вконец разладились. Я немного выпил, приехал к ней домой, кстати, впервые. Она открыла, нехотя впустила меня. Она была одета по-домашнему в какой-то легкий шелковый халатик, немного растрепанная, такая соблазнительная... Ну, я и потерял голову. Стал обнимать ее, раздевать прямо в коридоре. Она вырвалась, убежала в комнату. Я пошел за ней, на ходу снимая одежду... Ничего, что я все это вам рассказываю? - внезапно спохватился Сергей.

- Адвокат - это почти доктор, - заметила Сима, приглашая его к продолжению рассказа.

- Она увидела меня раздетым, закричала, закрыла лицо руками.

Я стащил с нее халатик, орал что-то вроде: "Долго ты меня будешь мучить?!" Тут с ней случилась истерика, она упала, каталась по полу, кричала что-то несуразное вроде: "Папочка, прости меня, прости!" Я испугался, быстро оделся, пытался ее успокоить, но она визжала и царапалась, звала отца, кричала: "Зачем ты меня бросил?!" Кто ее бросил? Может, неудачный роман лет в шестнадцать? Как вы думаете, а при чем тут ее отец? Больше мы наедине не встречались, так, только здоровались. Но я знаю, что у нее никого нет. Только она еще больше отдалилась, стала совсем одинока. У нее есть только одна подруга, Аня, они учатся в одной группе. Может, вам с ней поговорить?

Сима охотно записала координаты Ани и решила непременно с ней встретиться.

Сергей привез Симу на стоянку, как и обещал, и она пересела в свою

"девятку". Выворачивая круто руль, где-то на втором плане

сознания фиксируя противный хруст и размышляя о необходимости

замены шруса, Сима подумала:

"А действительно, при чем здесь ее отец? Надо будет обязательно

спросить у мамы".

* * *

Вика упорно не отвечала на телефонные звонки и призывы незнакомых людей поднять трубку. Единственный человек, с которым она могла бы пообщаться, ее подруга Аня, но она, казалось, избегала встреч. Обидчивая Вика выжидала, не желая звонить первой.

Аня была примерно одного роста и телосложения с Викой, но ее отличали длинные светлые волосы, прозрачная фарфоровая кожа и серьезные серые глаза, что делало ее похожей на тургеневскую барышню. Впрочем, она такой и была. Писала романтичные стихи, которые читала только Вике, ждала неземной возвышенной любви, рассуждала о смысле жизни и подсознательном стремлении человека к смерти. Вику иногда даже немного шокировало, когда Аня начинала говорить о выборе способа самоубийства, о красоте ухода из жизни. Правда, всерьез воспринимать это было невозможно. Между собой подруги называли себя Одетта и Одиллия, подчеркивая сходство и различие своей внешности и характеров.

Вика посмотрела на стену, на акварель, написанную под

влиянием Аниных стихов, которые были посвящены ей. Темно-серые и темно-фиолетовые лилии на стеклянном столе на фоне зеркала в множественных отражениях:

@STIH-1 = Невесомо скольжение,

В зеркале черные лилии.

Торжество отражения.

Царство Одиллии.

Последнее время подруги встречались реже. Аня полунамеками

давала понять, что у нее появился мужчина, именно мужчина, а не какой-то

сопливый сверстник. В своей обычной манере она туманно и излишне романтично

говорила, что он - "тот, кого она, Аня, белый лебедь Одетта,

ждала всю свою жизнь", "самый необыкновенный мужчина, тонкий

и понимающий ее ранимую душу и стремление к смерти". При этом

подруга томно вздыхала, закатывала глаза и тренировала перед зеркалом

с ее точки зрения соответствующие позы - невероятное смешение

поздней готики и маньеризма. Вике это казалось смешным

и нарочитым, но она не комментировала влюбленность Одетты. Да и как

она могла судить о том, чего сама не испытала?

Вика решилась все же первая позвонить подруге, но

затем передумала. Вместо этого она включила компьютер и

электронной почтой отправила Ане послание с приглашением встретиться

в интернетовском чате. Через несколько минут Вика,

невнимательно пробегавшая глазами по большей части дебильные реплики

посетителей чата, наконец увидела знакомое имя, и подруги отправились

продолжать разговор в "приват", где никто не мог им помешать.

- Что нового, как ты? - написала Одетта-Аня.

- Скучно, тоскливо. А ты? Может, встретимся? - предложила

Одиллия-Вика.

- Прости, не могу сегодня. Встречаюсь с Ним. - Аня так

и написала слово с большой буквы.

- Как хоть его зовут?

- Пока секрет. В свое время все узнаешь. Могу только сказать,

что я безумно счастлива. А еще Он обещал сюрприз, сказал, что только

я сумею оценить его.

- Будь осторожна, ты почти не знаешь его! - предупредила

Вика.

- Но уже люблю и верю! Я пошла бы за ним на край света и даже

на ту сторону...

- Что ты несешь?!!

- Потом узнаешь. - Аня выступала в своем обычном стиле.

Я расскажу тебе, что там.

- Где?

- Там, в астральном мире. Говорят, что мифический дракон

в астральном мире не менее опасен, чем летящий на тебя грузовик

в реальном. Поэтому нужен опытный проводник.

- Он, что ли?

- Да, я и так слишком много сказала. Ухожу. Он уже звонит в дверь.

Вика вышла из Интернета и вынула из альбома большую цветную фотографию отца, сделанную для какого-то журнала.

Она подошла к большому зеркальному шкафу и из вороха одежды вытащила крошечное черное платье. Затем, словно находясь в трансе, медленно разделась, так же медленно, словно во сне, натянула черное кружевное белье, черные чулки и туфли, платье, накинула широкий шелковый палантин с фиолетовыми ирисами на черном фоне и легла на диван, прижав к груди фотографию отца. Вика прикрыла глаза. Она пыталась представить себе отца, слиться с его душой, если она только существует. Она вдруг почувствовала себя его вдовой.

ГЛАВА 7

Все попытки встретиться с Викой были безуспешными. Сима постоянно названивала ей домой, но автоответчик нежным девичьим голосом предлагал оставить сообщение. На Симины просьбы перезвонить ей Вика не реагировала.

- Знаешь, мам, - грустно заметила Сима, - у меня

такое ощущение, что я выбрала не ту специальность. Мне надо было быть психиатром.

- Почему же? - хмыкнула Марина Алексеевна. Она не слишком

верила в Симины способности как психиатра. - Надоело ловить преступников?

- Судьба постоянно сталкивает меня с сумасшедшими,

высокопарно заявила Сима, невоспитанно вытирая масло с подбородка

тыльной стороной ладони. - У меня ужасное предчувствие, что

это еще не все.

- Что ты имеешь в виду? - поинтересовалась Марина

Алексеевна, глядя на дочь строгими серыми глазами.

Сима вкратце пересказала разговоры со Светланой и Кривским.

- Дорогая моя, - несколько раздраженно произнесла

Марина Алексеевна, - психиатры часами, днями, неделями беседуют с пациентами, чтобы установить диагноз, а ты хочешь, чтобы я во всем разобралась на основании отрывочных высказываний посторонних людей, к тому же недостаточно хорошо ее знавших.

- Да, мам, тут ты права, - вздохнула Сима.

- А что тебе мешает с ней встретиться?

- Я не могу ее найти. Она не появляется в университете,

не берет трубку.

- Ну, рано или поздно ты ее найдешь, не сомневайся, - обнадежила ее Марина Алексеевна. - А пока ты могла бы поговорить еще с кем-нибудь.

- Я так и сделаю. Есть еще ее старая нянька, а теперь, как

они говорят, домоправительница. Есть еще ее единственная подруга.

Но чует мое сердце, тут не все в порядке.

- У тебя не сердце должно чуять, а ум - строить логические доказательства, - критически заметила Марина Алексеевна.

- Ну, не скажи, мам, в нашем деле интуиция ой как важна!

не согласилась Сима.

- Интуицию к делу не пришьешь, - веско заметила мать.

* * *

- Заходите, деточка, заходите, - засуетилась уютная кругленькая старушка, открывшая Симе дверь роскошного особняка. Было видно, что и над домом, и над участком потрудились дизайнеры. Правда, февральская слякоть не позволяла в полной мере оценить красоту японских садиков и искусственных водопадов.

- Одна здесь осталась, совсем одна, - причитала старушка, показывая Симе дорогу на кухню, как наиболее родное ей место в доме. - Что же за горе для этой семьи! Что же за напасть! А уж такие люди были хорошие, и за что бог так наказал! Вот, одна теперь здесь живу. Попросила бы Вику, ягодку мою, к старухе вернуться, так ведь нет ее нигде. - Александра Васильевна засеменила к буфету, вытащила из-за стекла фотографию. - Гляди, вот она, моя голубка! Красавица, вся в мать! - Она с гордостью продемонстрировала Симе портрет неулыбчивой школьницы с большими грустными глазами

и волосами, стянутыми в хвост.

- Ох, не случилось бы чего дурного!

- Чего дурного? - заинтересовалась Сима.

- Да что же, деточка, ты не знаешь? Ведь нездоровое дитя у нас. Как после смерти матери мозгами повредилась, так, почитай, и не оправилась. Уж ее, сердешную, к каким светилам только не возили! Как только не лечили! А ведь как оно, без материнской-то ласки! Уж я старалась, любила, как родную, да ведь кто мать заменит?

- Погодите, Александра Васильевна, - перебила ее Сима. - А что значит в уме повредилась?

- Так мать ее, Лера, Валерия Николаевна, почитай, на ее глазах

богу душу отдала! - с надрывом произнесла домоправительница.

Я у Артемовых служу почти двадцать лет, как Вика родилась.

Лера рожала тяжко, болела долго после родов. Словом, не могла

сама ребенком заниматься. Ну, деточка, между нами, могла, да не

хотела. Меня наняли, когда малышке всего неделя была. Так Лера

ею и не интересовалась. Бывало, лежит в постели, вся в кружевах, накрашенная, как кукла, это кто же в болезни красится? - Она вопросительно посмотрела на Симу в поиске поддержки. Та согласно покивала и изобразила недоумение.

- Так зайдешь к ней, мол, ребеночка кормить пора. А она: "

Ах, милая Сашенька, неужели уже? Как время бежит незаметно..."

Я ей ребеночка в руки, а она нос воротит: "Фу, описалась!"

Как будто ребеночек может не писать!

- Так что же, она не любила Вику? - спросила Сима.

- Да не то чтобы не любила, но и не больно-то интересовалась.

Когда одену крошку в кружевное платьице, а Вика в детстве была как куколка, да вынесу к гостям, Лера ее на руки берет, ути-пути, наша дочурка! А покажем всем, как мы танцуем, поем. Так ребенок заревет, бывало, непривычный к мамаше, и ко мне ручонки тянет. Ну не знала она ее! А так-то Лера женщина была добрая. Уж не знаю, то ли роды тяжелые, то ли болезнь после, а у нее было что-то вроде расхождения костей таза, ну, может, муки свои простить крохе не могла.

- А отец?

- Ну, этот просто обожал Вику. Мог запросто меня заменить:

и накормить, и перепеленать. Любил ее безумно, баловал,

читать учил, играл с ней. Только работал много, часто был занят. Вика плакала, все спрашивала, где папа, где папа?

Александра Васильевна так увлеклась воспоминаниями, что не заметила,

как почти выкипел чайник. Она не признавала хозяйских новомодных электрических приспособлений, предпочитала простой красный чайник в белый горох, такой же, какой был на Симиной кухне. Она спохватилась, заварила чай, тонко нарезала лимон, поставила сахарницу.

- Пей, детка. - Она налила чай в чашки. - А

вообще Лера была красавица, а пела как! Хозяин ее в консерватории увидел, она в концерте пела. Поэтому, когда злилась на него, всегда говорила, что из-за него зарыла свой талант в землю. Единственная отдушина была, когда гости приходили, тут уж она царила, пела,

даже на итальянском. Эти песни называла ариями. Ну, да я женщина деревенская, не больно в этом разбираюсь. По мне, так и "Шумел камыш" не хуже. Так ведь? - она подняла на Симу глаза.

- Так даже и лучше, - поддакнула Сима.

- Ну, конечно, и красавица была! Глаза огромные, чернющие, как блюдца, волосы до пояса, коса что моя рука, вот, правда, худа больно, Вика вся в нее. Но хозяину нравилась. Ох и ревновал он ее! А к кому ревновать было? Ведь безвылазно дома сидела, разве только гости приходили.

- А Вика ее любила?

- А как же родную мать не любить? Ну, однако, называла ее Лерой. Меня бабой Сашей, отца - папой, а мать - Лерой. Уж и не знаю почему. Все к отцу ластилась, ходила за ним по пятам, шагу ступить не давала, по ночам из своей комнаты в родительскую спальню сбегала, говорила, что ей страшно. Я тогда стала ночевать в ее комнате, но она все равно убегала. Леру это страшно злило,

она даже орала на нее. А Вика, даром что маленькая, так на нее посмотрела, у той и у другой глаза черные, огромные, уставились друг на друга, а Вика и говорит: "Подойдешь - убью!"

И так серьезно говорит, мне аж страшно стало. Хозяин за сердце схватился,

я за каплями побежала. Ну а Лера отступила, но почти с ней не разговаривала.

- А от чего она умерла? - спросила Сима.

- Ой, дурацкая смерть! Такая молодая, красивая! - запричитала

Александра Васильевна, видимо, забыв, что это было восемь лет назад.

- Да что это я, - внезапно успокоилась она. - А дело

было так. Лера была страстная любительница принимать ванну. Она у

них называется таким мудреным иностранным словом... Ну, там еще вода

бурлит, может, знаешь?

- Джакузи, что ли? - предположила Сима.

- Вот-вот, оно самое, - обрадовалась женщина. - Лежала

она в своей этой джакузии, как тут штука, которой голову сушат, с

подзеркальника мокрого свалилась, прямо в воду! А штука эта была

в розетку включена! Мгновенная смерть! Слава богу, не мучилась,

бедолага.

- И все это произошло на глазах у Вики? - с ужасом спросила

Сима.

- В том-то и дело! У ребенка был шок. Мы ее на полу ванной

нашли, она вся скрючилась, головку наклонила, ручки-ножки к себе прижала.

И молчала, молчала, ни словечка, ни слезинки. Весь год с ней мучились, по докторам возили. Да как же ребенку такое пережить, когда на ее глазах мать с жизнью попрощалась?! Ну, постепенно она оттаяла, заговорила. Только выяснилось, что она ничего не помнит. Сказали ей, что мама уехала далеко, она поверила. А уж потом, через год, все объяснили. Ну, конечно, кроме того, что это произошло на ее глазах...

- А что, до сих пор она ничего не помнит? - спросила Сима.

- Да теперь уж кто знает? Никто с ней об этом не говорил, может, разве доктор ее, Борис Ефимыч.

- Психиатр?

- Ага, - закивала Александра Васильевна, - он самый. Знаменитый, ужас до чего! Одно слово - светило! Одних денег немерено ушло.

- А потом что было? - Сима отхлебнула чаю из большой

чашки с аляповатыми цветами. Определенно, она принадлежала лично Александре Васильевне.

- А потом хозяин, погоревав, стал разных дамочек в дом приводить.

Но о женитьбе речи не было. Ну, должна я тебе сказать, бедолагам и пары часов здесь жизни не было, сами сбегали!

- Это почему же? - спросила Сима, уже зная примерный ответ.

- Так из-за Вики! Ох же она им и устраивала! Ох же и мастерица

была пакости придумывать! Ведь до истерик дамочек доводила! Отец с

ней и разговаривать пытался, и просил, и угрожал. А она,

бывало, ручками его шею обнимет, на ушко шепчет: "Ах,

папочка, прости, я так тебя люблю, так о тебе беспокоюсь! Разве нам

плохо вдвоем? Разве нам кто-нибудь нужен? Они хотят только твоих

денег". Ну он и размякал. - Старушка очень смешно копировала

высокий девичий голосок. - Если, храни бог, хозяин

дома не ночевал, ну, значица, не по делу, конечно, а так, сама

понимаешь... то Вика все телефоны оборвет, все выяснит, плачет,

истерики у ней случались. А что мне-то оставалось? Приходилось

звонить хозяину, так, мол, и так, с Викой плохо. Он, конечно,

злой был, но ехал домой среди ночи. А Вика мгновенно успокаивалась,

встречала его как ни в чем не бывало.

- А как же Светлана?

- О! - уважительно выдохнула Александра Васильевна.

У Светланы терпение, характер, дай бог каждому! Сколько она вынесла!

Но всегда спокойная, голос не повысит, не то что скандал устроить.

Как Вика ей ни досаждала, ведь ничего не смогла сделать. Женился хозяин на ней как миленький, дочку отселил, чтоб, значит, не мешала, и жил бы душа в душу, если б ... - Тут Александра Васильевна замолчала и картинным жестом поднесла к глазам платок.

- А что Светлана за человек? - быстро спросила Сима, пока женщина не разошлась в приличествующих случаю причитаниях.

- Так что же, - мгновенно успокоилась Александра Васильевна, Светлана - женщина спокойная, рассудительная, умная. С виду хоть и простая, а на самом деле... - она на секунду задумалась, - ну, как говорят, себе на уме. Со всеми найдет общий язык, приветливая, никогда не забудет про дни рождения, у кого проблемы, все в таком роде. Только Вика оказалась ей не по зубам. Оно конечно, воевали они обе, да только военные действия были видны только со стороны Вики. А Светлана, как христианская мученица, молчит, как бы ни на что не жалуется, только бледная, грустная, слезы на глазах. Хозяин с расспросами: "Ах, милая, что случилось?" А она отворачивается, мол, ничего. Тогда он Вику зовет, ее спрашивает. А она, понятное дело, в крик, обзывает Светлану всяко. Хозяину это и надоело. Купил квартиру, сделал ремонт - живи, взрослая уже!

- А Вика?! - азартно спросила Сима.

Александра Васильевна только обреченно махнула рукой.

- Так что же, это ревность?

- Да как же можно ревновать родного отца? - недоумевала домоправительница. - Но выглядело это как ревность.

- Александра Васильевна, дорогая, - Сима была чрезвычайно

любезна с таким толковым свидетелем, - а водитель Олег,

он что собой представлял?

- Так парень вроде неплохой. - Она задумалась.

А ведь и сказать нечего. Исполнительный, спокойный, вроде честный, неболтливый. Одинокий, жил с матерью.

- А с хозяйкой у них ничего не было? - осторожно спросила Сима.

- Да бог с тобой! - искренне возмутилась Александра Васильевна. - Нет, уж я бы заметила!

Сима не сомневалась, что уж она бы заметила. Пока хозяйка возмущалась, она стащила со стола фотографию и засунула в сумку.

- А хозяин со Светланой не ссорились?

- Всем бы так жить! - горячо сказала Александра Васильевна. - Как голубки, душа в душу! И не верю я, что Светка убила!

Сидит теперь, бедная, в тюрьме с уголовницами! Незачем это ей!

А ты? - требовательно спросила она Симу.

- И я не верю!

- Правильно.

- Александра Васильевна, а кто же мог ?

- Да кто ж его знает... - отвела глаза женщина. Но Симе показалось, что тот, кто знает, сидит напротив...

* * *

На выезде из поселка голосовал замерзший мужичонка в тулупе.

Вид у него был такой несчастный, что Сима сжалилась и посадила его в машину.

- Все равно куда, до любого метро, - попросил он, снимая потрепанные перчатки и грея дыханием руки.

- Ладно, - согласилась Сима и стала щелкать

кнопками магнитолы. Поймав какой-то блюз, она откинулась и, разбрызгивая

талый снег и грязную воду, выехала на шоссе.

- Ловко управляешься, хоть и девка, - похвалил

мужик.

Сима довольно улыбнулась:

- А вы здесь живете?

- Ага, в приживалах! - иронично заметил мужичок.

Летом на строительстве: подай, принеси, присмотри, машину помой, зимой больше сторожем. Меня тут знают, доверяют! - с гордостью заявил он. - А ты к кому ездила? Чтой-то я раньше тебя не припомню?

- К Артемовым, слыхал, которого убили?

- А то! Только там, кроме бабы Шуры, никого и нет.

- Так я к ней и ездила.

- Родственница, что ли? - поинтересовался мужичок.

- Ага, дальняя, давно не виделись, - уклончиво

сказала Сима.

- Да, все девки теперь за руль лезут. Вот и покойника

дочка, пока училась, раз пять машину в металлолом превращала, уж я-то знаю, сам помогал чинить. Покойный хозяин меня уважал, хороший был человек, царствие ему небесное. Всегда четвертинку на праздник поднесет, с уважением, значит. А тут гляжу, и Вика хахаля завела, по ночам по поселку мотаются.

- А вы когда ее видели? - заинтересовалась Сима.

- Так в аккурат когда хозяина убили. Только я ее саму не видел,

а машина ее стояла, а в ней мужик сидел. Правда, остановились почему-то

не у их дома, а через дом, возле Платоновых, ну дом со сторожевой

башней, видела?

- Может, и не ее машина, раз мужик за рулем, мало ли машин

похожих, тем более ночью, да еще и стояла у другого дома,

как можно безразличнее произнесла Сима.

- Ха, у меня глаз-алмаз, меня не проведешь! Я эту их "Рено"

столько раз мыл, что уж отличу как-нибудь.

За этим интересным разговором они быстро доехали до Москвы, правда, выяснилось, что мужичок тогда пребывал в трехдневном запое по случаю дня рождения кореша, и ночь, когда он видел машину Вики, может назвать только приблизительно. В общем, свидетель он был ну из рук вон.

* * *

- Мам, ты знаешь такого знаменитого психиатра Бориса Ефимовича? - Сима развалилась в кресле и лениво листала журнал.

Марина Алексеевна наморщила лоб, походила по комнате, прикурила сигарету.

- Из всех известных мне психиатров есть только один

Борис Ефимович. Не знаю, насколько он знаменит как ученый, но пользуется популярностью, давно занимается частной практикой, берет дорого.

Правда, говорят, что некоторые психотерапевтические методики ему удаются. А почему ты спрашиваешь?

- У него лечилась, а может, и до сих пор лечится Вика, дочка убитого. Хотелось с ним поговорить. Ты его знаешь?

- Я с Борькой училась в ординатуре, - хмыкнула Марина Алексеевна.

- Ух ты! - изумилась Сима. - Мам, а ты ему позвонишь?

Марина Алексеевна снисходительно кивнула головой и глубоко затянулась.

ГЛАВА 8

Приемная Бориса Ефимовича Гольдина, преуспевающего психиатра и психотерапевта,

располагалась в отремонтированном особняке в тихом центре Москвы

и резко контрастировала с обликом хозяина. Правда, отделка приемной

скорее отражала представления дизайнера о кабинете светила психиатрической

науки и практики, почерпнутые из книг и фильмов о Фрейде, чем истинные

вкусы и предпочтения самого Бориса Ефимовича. Темные дубовые панели,

глубокие кожаные кресла, массивные напольные часы, тяжелые

портьеры глубокого зеленого цвета, огромный старомодный стол и великое

множество книг на разных языках, которых хозяин наверняка не знал,

создавали ощущение, что здесь ежечасно творится медицинское или околомедицинское

чудо.

Хозяин кабинета, невысокий кругленький человечек с обрамленной кудряшками розовой лысинкой, более всего походил на директора гастронома застойного периода. Его двойной подбородок подпирал тугой крахмальный воротничок белоснежной рубашки, яйцеобразное брюшко не сумел скрыть классический и определенно очень дорогой двубортный костюм. На пухленькой, покрытой редкими черными волосами ручке красовались золотые часы.

Однако эти атрибуты респектабельной и очень небедной жизни сводились

на нет манерой поведения Бориса Ефимовича: он был подвижным, как

ртуть, непоседливым, как мячик, говорил быстро, необычайно четко выговаривая

слова, подкрепляя сказанное оживленной жестикуляцией, поблескивая

лукавыми влажными глазками, сияя доброжелательной улыбкой. Наверное,

так мог бы выглядеть добрый друг детей еврейский Дед Мороз, но откуда

в засушливой жаркой ближневосточной пустыне Дед Мороз?

Еще у Бориса Ефимовича было необыкновенное свойство располагать к

себе разнообразных людей. Каждому, кто попадал в его кабинет, хотелось

без промедления упасть в глубокое кожаное кресло и все-все рассказать

доброму доктору Борису Ефимовичу, поплакать на его пухлой груди,

испытав светлое очищение слезами, поверить, что вот он - спаситель,

врачеватель, утешитель. Так что, скорее всего, свой кусочек пирожного

на чудесной тарелочке кузнецовского фарфора доктор отрабатывал честно.

Но жизнь Бориса Ефимовича не всегда складывалась так благополучно.

В семидесятых он с треском был отчислен из ординатуры и исключен из обязательного тогда комсомола из-за неоднократных попыток выехать в Израиль. В Израиль он так и не попал, перебивался случайными не приличествующими его выдающемуся уму заработками, потихоньку тайно занимался частной практикой, на досуге читал непопулярные в Советском Союзе книги по психоанализу, объявленному буржуазными выдумками.

Правда, его телефон передавали друг другу невротические жены партийно-номенклатурных

боссов и подпольных цеховиков, а принимал он только по рекомендации.

К началу девяностых его имя произносилось пациентами с благоговейным

шепотом: "Борис Ефимович - маг и кудесник, Борис Ефимович

может все", а официальная медицина брезгливо морщилась и презрительно комментировала: "Шарлатан-недоучка", напоминая о том, что Гольдина вышибли из ординатуры. С тех пор Борис Ефимович получил множество дипломов различных западных школ, вступил в академии и научные сообщества, публиковал работы преимущественно в западных журналах, но у нас это почему-то игнорировалось с акцентом на не законченную двадцать с лишним лет назад ординатуру.

Наверное, все-таки комплекс по этому поводу у Гольдина был, о чем свидетельствовали вставленные в рамочки и развешанные по стенам кабинета дипломы. Как будто он постоянно доказывал всем: посмотрите, какой же я недоучка, ведь у меня столько дипломов! Впрочем, светила официальной науки не посещали его кабинет, а больные и так взирали на него, как на живого бога.

За все эти годы Гольдин успел несколько раз жениться, завести некоторое количество детей, оставить женам при разводе все, неоднократно уходя от них с чемоданами книг по психиатрии и психоанализу - единственное, на что жены не претендовали,- начать все сначала, пойматься в нежные лапки очередной искательницы денег и престижного мужа, разочароваться, благородно уйти, начать все сначала... Как бы то ни было, он всегда возвращался в старую квартиру в Трехпрудном переулке, к своей старенькой маме, которая давно уже оставила надежду поселиться на благословенных берегах реки Иордан, хотя сейчас это было так просто. Но не бросать же было любимого сыночка, такого беспомощного и так плохо приспособленного к жизни, даже ради Земли Обетованной!

* * *

Борис Ефимович встретил Симу преувеличенно радушно, долго

жал ей руку своей мягкой лапкой, вертел ее, деликатно поддерживая

за локоток (выше он не доставал), восхищенно охал и цокал языком,

всем своим видом выражая крайнее удовольствие видеть Симу. Наконец

он усадил ее в кресло, попросил секретаря принести кофе, достал бутылочку старого армянского коньяка.

- Спасибо, я за рулем, - с сожалением отказалась Сима,

она с удовольствием выпила бы рюмочку в такой промозглый день.

- Жаль, и я не могу, - вздохнул Борис Ефимович,

у меня еще больные.

Но Симе показалось, что он просто стремится быть абсолютно синхронным собеседнику, возможно, чисто профессионально.

- Как поживает ваша матушка? Язык не поворачивается назвать милую Мариночку Мариной Алексеевной! Ах, - он мечтательно закатил глазки, - а ведь, дитя мое, я чуть было за ней не приударил!

- Мама в порядке, работает, заведует острым отделением,

вежливо сказала Сима. Она уже чувствовала, что до цели своего

посещения она доберется не скоро. - А вы ведь учились

вместе, да?

- Ну, недолго, в ординатуре; если вам мама говорила, меня оттуда

вскоре отчислили, о чем я, впрочем, не особенно жалею. Тогда, надо

сказать, переживал! Казалось, жизнь кончена, карьере конец, можно

идти только в дворники. Но никогда не знаешь, чем все обернется.

- Да уж, - неопределенно сказала Сима, прихлебывая

кофе.

- А батюшка ваш, Григорий, если не ошибаюсь, Александрович?

- Я его не знаю, - честно выпалила Сима. Почему-то этому

маленькому человечку хотелось говорить только правду.

- Узнаю Мариночку, - вздохнул Борис Ефимович, - строгая, принципиальная и, между нами, очень гордая, очень упрямая.

- Да уж, - более определенно сказала Сима: кому, как

не ей, было это знать!

- Слава богу, мои бывшие жены не столь тверды в своих

решениях. Сколько раз они запрещали мне видеться с детьми, чтобы насолить

мне, конечно, но всякий раз отступали.

- А у вас много детей? - бестактно поинтересовалась Сима.

- Лиза, на год вас помоложе, Миша, студент четвертого курса медицинского, и, разумеется, будущий психиатр, Аркаша, восьмиклассник, и Анечка, - его лицо расплылось в счастливой улыбке, - ей всего пять,

она младшенькая, самая любимая. Разумеется, они от разных жен,

с гордостью добавил он.

Сима даже позавидовала, она с удовольствием присоединилась

бы к его многочисленному выводку. Было сразу видно, что Борис Ефимович необычайно любвеобильный папаша. Эх, зря мать в свое время отвергла его ухаживания!

- Ну, деточка, это все лирика, а что же привело

вас ко мне? Надеюсь, не ваши личные проблемы?

- Нет, слава богу, - поспешно сказала Сима,

я вполне здорова. У меня проблема другого порядка. Дело в том,

что я частный детектив.

- Ах, что вы говорите, - восхищенно всплеснул

ручками Борис Ефимович, от избытка чувств даже подпрыгнув в кресле.

Знаете, я всегда мечтал познакомиться с настоящим детективом!

Сима польщенно улыбнулась, странный доктор нравился ей

все больше и больше.

- Я веду расследование, - продолжила она,

и оно касается одной из ваших пациенток.

- Да что вы! И кого же вы имеете в виду? - заинтересованно

спросил Гольдин.

- Вы, наверное, слышали об убийстве Артемова?

- Ну конечно! Я же много лет наблюдаю его дочь! Боже

мой, какое горе, какой ужас! Бедная девочка потеряла мать, теперь

отца... Где же в мире справедливость?! - патетически воскликнул

он. - Кстати, мой секретарь несколько раз звонил ей, ведь девочка

определенно нуждается в психиатрической помощи, но увы... Никто не

отвечает. Честно говоря, я уже начал беспокоиться. Кроме того, лечение

давало хорошие результаты, а теперь все может пойти насмарку.

- Я тоже не могу ее найти, - пожаловалась Сима,

но я хотела бы узнать о ней как можно больше.

- Вы ведете это расследование?

- Неофициально, со стороны защиты вдовы Артемова, она ведь подозревается

в убийстве мужа!

- А вы подозреваете дочь? - внезапно спросил Гольдин и

внимательно, остро посмотрел на Симу.

- Что вы, - растерялась та, - я ведь ее даже не видела.

А почему вы спросили?

- Ну, должны же вы строить какие-то версии, - ускользнул

от ответа Гольдин.

- Я просто стараюсь узнать как можно больше о ближайшем окружении

Артемова.

Борис Ефимович встал, покружил по кабинету, периодически

беря в руки и раскрывая какую-нибудь из книг. Сима видела, что

он не решается что-то сказать. Неужели какая-то страшная тайна?

Она даже замерла в предвкушении какого-то открытия. Но вместо этого Борис Ефимович сказал суховатым будничным тоном:

- Ну что же, я наблюдаю Вику Артемову примерно семь лет. После смерти матери ее состояние было весьма, весьма плачевным. Существовавшие тогда методы лечения дали обратный эффект: неправильно подобранная терапия перевела острое состояние в затяжной реактив. Вы понимаете, о чем я? - Он взглянул на Симу, желая удостовериться, что она следит за его мыслью.

- Да, да, - понимающе покивала Сима, она действительно ориентировалась в психиатрической терминологии, особенно после дела Голубева.

- Так вот, к тому времени, когда я занялся Викой, она находилась в болезненном состоянии, была двигательно заторможена, не вступала в контакт, ее кормили через зонд. Улучшения были кратковременными, иногда отмечалось психомоторное возбуждение, которое плохо купировалось. К этому времени девочка была резистентна к любым нейролептикам. Да, пришлось мне с ней поработать.

- Это все из-за смерти матери?

- Да, девочка ведь была свидетельницей ее гибели. Кажется, та принимала ванну, когда туда свалился фен с подзеркальника.

- А что же дальше?

- Дальше... - Гольдин подумал, переложил блокноты

на столе с одного края на другой. - У нее была кататимная амнезия. Увидев непонимание на Симином лице, он пояснил: - Когда личность не в состоянии выдержать эмоционального груза особенно тяжелых воспоминаний, она неосознанно перемещает их в подсознание, как бы делает вид, что их не существует.

- Но на самом деле человек помнит об этом?

- Осознанно - нет, но эти воспоминания можно попытаться извлечь. Если этого не сделать, такие воспоминания, загнанные в подсознание, сами могут служить источником психического расстройства.

- Как у Вики? - спросила Сима.

- Ну почти, - снисходительно улыбнулся доктор. - Дело в том, что Вика очень своебразная девочка. У нее имеется определенная личностная патология, не то чтобы она была психически больна, но... Психоаналитический комплекс Электры, своеобразие эмоционального реагирования, ограничение социальных контактов, страх перед новыми людьми и вообще перед жизнью. Наверное, это результат перенесенной ею травмы. Но сейчас она вполне адаптирована, учится в университете, рисует, у нее даже есть подруга.

- Аня?

- А, вы знаете?

- Мне кажется, я уже представляю ее, - сказала Сима. - Я встретилась с некоторыми ее знакомыми. А вы все-все о ней знаете?

- Думаю, что все, - снисходительно рассмеялся

Гольдин. Он встал и открыл один из шкафов. Там бесконечными рядами стояли аудиокассеты. - Знаете, дитя мое, я со студенческой скамьи ненавижу вести записи, разве что совсем схематично. А это мой архив. Здесь хранятся аудиозаписи сессий всех моих пациентов, в том числе и Вики. Тут, наверное, больше, чем они сами о себе знают.

- А вы можете мне их дать? - У Симы загорелись глаза. Она уже предвкушала, как будет их слушать вместе с матерью.

- Что вы, деточка, существует же врачебная тайна, я и так сказал больше, чем положено, ради нашей старой дружбы с вашей матушкой. Мы не должны обнародовать сведения, которые могут нанести вред пациенту.

- А они могут нанести вред? - по следовательской привычке уцепилась Сима за его слова.

- Нет, - твердо сказал доктор. - Вика не убийца,

если вы это имеете в виду, во всяком случае, не расчетливая.

- А, например, в состоянии аффекта или болезни? - не унималась Сима.

- Простите, Сима, через пять минут у меня пациент.

Гольдин выразительно посмотрел на часы. - Мои пациенты не любят сталкиваться с кем-либо в приемной, было приятно познакомиться. Передавайте привет вашей милой матушке.

Он встал и протянул Симе руку. Она поняла, что перегнула палку своими вопросами.

ГЛАВА 9

Сима проснулась в предвкушении удачного дня. Сегодня у

нее свидание с Костровым, не по делу, а настоящее, всамделишное свидание в ресторане. Вчера вечером он позвонил, без излишней заинтересованности спросил, как идут дела, а затем после паузы спросил, какие у нее планы на следующий вечер. Она постаралась сдержать первый порыв и не завопить, что она, конечно, на все, на все согласна. Вместо этого Сима неуверенно ответила, что у нее, собственно, были определенные планы, но ее дела вполне можно отложить. Сергей вроде обрадовался и сказал, что приглашает ее вечером поужинать. Договорились, что оба будут без машины.

Сима нарочито медленно поднялась с постели, словно боясь спугнуть приподнятое настроение и ощущение, что все у нее получится. Она прошла в ванную и открутила краны. Оглядев стоявшие флаконы и тюбики, поколебалась, а затем щедро высыпала в воду полфлакона разноцветной ароматной соли. В ванной поплыл горячий запах трав и цветов. Сима с наслаждением вдохнула, сбросила халат и погрузилась в воду. Нащупав большой голубой тюбик, она нанесла на лицо маску из белой глины, мяты и розмарина, мамину любимую. Вообще-то Сима, несмотря на уговоры матери,

почти не пользовалась косметикой и средствами для ухода за кожей, считая, что и так сойдет. Но сегодня ей не хотелось быть "так себе", она должна была предстать перед Сергеем во всем блеске.

Она взглянула в зеркало и показалась себе очень забавной

с лицом бело-голубого цвета и ненамазанными участками вокруг глаз

и губ. Господи, знали бы мужчины, на какие ухищрения пускаются ради

них женщины и что только они делают, чтобы быть красивыми. Вскоре

лицо стянуло и стало пощипывать. Исходя из принципа "чем дольше, тем лучше", Сима не стала смывать маску. Она вытянула из воды длинную ногу и критически осмотрела ее. Да, ухоженность оставляла желать лучшего. Сима с остервенением принялась тереть пятки пемзой, а затем тщательно и аккуратно выбрила ноги. Она чувствовала себя наложницей, которой предстояло первый раз провести ночь с султаном. Она

даже захихикала, представив себя в прозрачных шароварах, натертую благовониями, в прозрачном покрывале, идущую темными коридорами дворца в сопровождении толстого черного евнуха. Когда все было закончено, оказалось, что лицо под глиняной маской жжет нестерпимо. Сима осторожно смыла высохшую корку, протерла глаза, взглянула в зеркало и ужаснулась. Припухшее лицо покрывали красные пятна, и на это невозможно было смотреть! Но почему, почему именно сегодня?! Сегодня, когда, можно сказать, решается все в ее жизни! Ну, или почти все.

Сима завернулась в махровый халат и поплелась к телефону. Настроение было безнадежно испорчено, но все же нужно попытаться что-то сделать. Конечно, надо позвонить Инке, уж она-то знала все о том, как быстро привести себя в форму. Иногда, учитывая особенности ее старой профессии, наутро вид у нее бывал изрядно помятый, а временами ее даже украшал фингал, но к вечеру Инка умудрялась выглядеть, как свежая роза с капельками росы на нежных лепестках.

Подруга была дома. Выслушав Симины причитания, она деловито задала несколько вопросов, уточняя суть проблемы и необходимый объем работ. Пока Сима ждала ее, она поминутно подбегала к зеркалу, выискивая малейшие признаки улучшения. Но тщетно.

* * *

Инка влетела свежая, румяная, пахнущая какими-то новыми духами, шоколадом и фруктами. Потом она пояснила, что это и есть запах духов, оч-чень аппетитно, оч-чень привлекательно, мужчины так и мечтают тебя облизывать и кусать! Она сбросила Симе на руки шикарное лайковое пальто, отделанное стриженой норкой, мечта, а не пальто!

- Ну, привет, жертва красоты! - захихикала она, рассматривая несчастную Симину физиономию. - Да, дела! Это чем же тебя угораздило?

- Маска, американская, - обиженно сказала Сима, недовольная

шуточками подруги. - Белая глина, мята и розмарин.

- Ладно, не горюй, сейчас разберемся. Тащи ее сюда, свою маску.

Сима послушно поплелась в ванную, в глубине души довольная, что

Инна приехала. Кто-кто, а она обязательно поможет.

- Ты кофейку пока свари, - велела Инка, - да только

не по своему рецепту коричневую жижицу, а по моему, "евреи, не

жалейте заварки".

Сима недовольно засопела.

- Мне, конечно, до твоих кулинарных талантов далеко, но жидким

кофе я тебя никогда не поила, - сказала она, тем самым признавая,

что для себя варит обычно коричневую жижицу.

Сима нажала кнопку кофемолки, периодически встряхивая ее, чтобы кофе мололся равномерно.

- С корицей или кардамоном? - осведомилась она, демонстрируя недюжинные знания в рецептуре заварки кофе.

- С кардамоном, и соль на кончике ножа, - не оценила Инка

ее знания.

Вскоре кухня наполнилась ароматом свежесваренного кофе. Сима не поленилась вытащить крошечные полупрозрачные чашечки, хотя обычно пользовалась большими фаянсовыми чашками, которые было удобно держать в руках и совсем не страшно разбить. Но раз уж Инка взялась ее критиковать, то надо соответствовать ее требованиям.

@INT-20 = Инка внимательно читала аннотацию на тюбике, от напряжения шевеля губами.

- С каких это пор ты читаешь по-английски? - не

удержалась Сима.

Инна вскинула на нее огромные укоризненные глаза, и Сима сразу устыдилась. Просто она помнила, какой отчаянной двоечницей была ее подруга.

- Мать, да ты забыла, кем я была. Вспомнила? А теперь заметь, валютной! Ты что, считаешь, я с ними на пальцах объяснялась?

- Зачем на пальцах, - заржала Симка, - на других частях тела!

- Ну да, - хмыкнула необидчивая Инна, - обычно достаточно было числительных. Но все же тогда ведь попадались очень интеллектуальные люди, надо же было поддерживать беседу!

Они расхохотались, и Инке даже пришлось поставить чашку, чтобы не расплескать кофе.

- Ну ладно, к делу! - Инна вдруг стала серьезной. - Скажи-ка мне, дорогая подруга, сколько ты держала это на лице?

- Да кто ж его знает! Полежала в ванне, привела в порядок пятки,

побрила ноги... Минут сорок, наверное,

- Вот оно! - торжествующе воскликнула Инна.

А в аннотации написано, что не более десяти минут. Кроме того, маска для смешанной кожи, а у тебя, если не ошибаюсь, сухая. Вот и получила раздражение.

Сима с восхищением посмотрела на подругу.

- Откуда ты все знаешь?

- У меня же дамский клуб! Сауна, массаж, солярий, тренажерный зал, косметика, парикмахерская, ресторан, маленький кинозал, и во всем теперь приходится разбираться! Дамы знаешь какие капризные, ой-ой!

- А мужской стриптиз? - ехидно спросила Сима,

рискуя нарваться.

Инна неожиданно задумалась.

- А что, это идея! - серьезно, с воодушевлением воскликнула она. - Ну, Симуха, молодец! Варят мозги! И почему я сама не додумалась? Это же как раз то, что надо!

Сима замерла, удивленная реакцией Инки. Та с подъемом продолжала:

- Вижу небольшой уютный бар, вишневый бархат и зеркала, вход только женщинам. Освещенный подиум. Двое танцовщиков: черный и белый. Их мускулистые тела блестят...

- Ты что, серьезно? - не поверила Сима.

- А почему нет? Или женщина не человек, и подобные

заведения должны быть только для мужчин?

- Ну, в общем, конечно... - неопределенно промямлила Сима.

Инна со знанием дела принялась лечить подругу. Для начала

она смешала жирный успокаивающий крем, принесенный с собой, с гидрокортизоновой мазью и щедро покрыла ею Симино лицо. Та послушно подчинилась.

Пока страдалица ждала облегчения своих мук, Инка заварила настой ромашки, охладила его за окном, разлила в формочку для льда и сунула в морозильник. Сима терпеливо наблюдала за ее манипуляциями.

- Ничего, будешь как новенькая, - приговаривала Инна. - Ну что, жжение прошло?

- Да, - успокоенно сказала Сима. Она верила,

что приятельница обязательно приведет ее в порядок.

- Кстати, а для кого это мы так стараемся? - подобралась наконец Инка к интересующей ее теме разговора.

- Ну-у...

- Только не вкручивай, что ты вдруг решила заняться собой!

А то я тебя не знаю, тебе в общем-то наплевать, как выглядишь. Подруга была безжалостна, но справедлива.

- Никому не наплевать, - буркнула Сима.

Но ты права. Он пригласил мня вечером в ресторан.

- Кто он? И в какой ресторан?

- Да какая разница, в какой? Главное, пригласил, и я

должна выглядеть на все сто! - Симино лицо блестело от

крема, но было видно, что краснота постепенно уходит.

- Тот, о ком ты говорила? Адвокат, на которого ты сейчас

работаешь?

- Он самый! Сергей. Боже, как я его хочу!

воскликнула Сима. - И я думаю, сегодня ночью все будет!

- Не гони коней, подруга! Может, еще и сама не захочешь! - подколола ее Инна.

- Кто не захочет? Я? Да я ночи не сплю, о нем мечтаю!

- Преувеличиваешь! Нет ничего такого в мире, что

могло бы нарушить твой сон, - засмеялась Инна.

- Ну, конечно, ты права, но все же...

- Эх, Симка, Симка. - Инна обняла подругу, стараясь

не испачкать свою одежду о ее намазанное лицо.

Она промокнула крем подогретым полотенцем, внимательно осмотрела Симу.

Затем вытащила из морозилки кубики замороженного травяного отвара.

Сима запищала от неожиданного холода.

- Терпи, сейчас будешь как новенькая. Твой адвокат ошалеет.

Инна завершила манипуляции нанесением легкого увлажняющего крема, критически осмотрела дело своих рук и заключила: - Порядок. Сколько у нас времени? Надо подумать о макияже.

Времени оказалось навалом, и они решили позвонить Снегиреву,

чтобы тот не волновался. Снегирев высказал некоторое недовольство, что дамы, вместо того чтобы заниматься делом, посвящают себя косметическим процедурам, но, услышав от жены, что "любовь единственного мужчины дороже всяких дел", растаял. Правда, спросил, при чем тут Симка. Та обиделась, но виду не подала. В конце концов, может же и у нее быть личная жизнь?

- А что ты собираешься надеть? - поинтересовалась Инна.

Сима только сейчас об этом подумала и с готовностью распахнула перед подругой шкаф.

Инна с удрученным видом покопалась в джинсах, брюках,

куртках, джемперах и майках. Вытащила на свет короткую черную юбку

и со вздохом засунула ее в шкаф. Сима убито смотрела на все

это, она и сама понимала, что надеть ей нечего.

- Ну что, дорогая, я это предвидела! Поэтому у меня

кое-что для тебя есть, так сказать, из прошлой жизни.

Инка сбегала в прихожую, принесла большой яркий пакет

и жестом фокусника вытащила из него потрясающее черное с красным платье!

Сима даже замерла от восхищения. У нее никогда такого не было, маленького шелкового платьица, скроенного по косой. Просто небольшой кусочек ткани, но какой! И стоил он явно немало.

- Надевай! - велела Инка.

Сима мгновенно сбросила халат и влезла в узкую

короткую одежку, которая облегла ее как вторая кожа. В зеркале

она увидела девушку необычайной стройности, с ногами длиною в морскую милю. Сима обернулась.

- Классно! - восхитилась Инна. - Бери!

- Но оно, наверное, страшно дорогое, - усомнилась подруга. - А вдруг я его заляпаю или прожгу? Ты ж меня знаешь.

- Знаю, знаю. Но ты уж постарайся. А если честно,

огорченно призналась Инка, - я в него уже не влезаю,

замужество впрок пошло, всякие барсики, мурзики...

- Какие еще барсики-мурзики? - не поняла Сима.

- А вот какие! - Инка ущипнула себя за бок.

Это барсик. - Затем похлопала по действительно округлившемуся животику. - А это мурзик. А ты вон какая стройная! Эх, надо ходить в тренажерный зал! На работе ведь! - продолжала сокрушаться Инна.

- Послушай, а туфли? - спохватилась Сима.

- А что, у тебя нет? - с ужасом спросила Инка. - Ну

уж этого я тебе дать не могу, - намекнула она на Симкин размер.

- Только с выпускного в университете, - пригорюнилась Сима. - Там такие шпильки, я на них ходить не могу.

- Ничего, походишь! - жестко сказала Инна.

Давай, показывай!

Сима показала.

- Ну ничего, - успокоилась Инна. - Не очень,

конечно, модные, но классические, сойдет. Слава богу, что не белые.

А то был бы полный ужас!

Сима тоже понимала про полный ужас. Под опытной рукой подруги она преобразилась: мягкой рыжеватой волной легли волосы, таинственно засияли глаза, умело подкрашенные золотисто-ореховыми тенями и темно-коричневой тушью, губы под терракотовым блеском казались полными и соблазнительными. Инна удовлетворенно провела по Симиному лицу кисточкой с прозрачной пудрой и удовлетворенно сказала:

- Красавица, ну просто красавица! И почему же ты не красишься каждый день? О, минутку, последний штрих! - Она сбегала и вытащила из сумки свои духи.

- Нет! - завопила Сима. - Мне не нравится!

- Ничего! Зато ему понравится, - хладнокровно

заявила Инна, опрыскивая Серафиму.

* * *

Телефон звонил не переставая, но Сима не спешила брать трубку.

Включился автоответчик, ее же голосом произнесший, что ее нет дома,

но она обязательно перезвонит. А затем раздраженный Снегирев потребовал, чтобы она немедленно отозвалась. Сима повздыхала, но взяла трубку.

- Ну чего тебе? - недовольно спросила она.

- Какого черта ты отключаешь мобильник и не берешь трубку? - противным голосом поинтересовался шеф.

- Так, устала, отдыхаю, - соврала Сима, делая вид,

что зевает.

На самом деле она просто боялась, что Костров позвонит и отменит встречу. Но только кто же в этом признается?

- Так вот, кончай отдыхать и дуй на задание, - безапелляционно произнес Снегирев.

- Я не могу, - лаконично заявила Сима. Тон ее был даже несколько угрожающим.

- Что значит "я не могу"?! - разорался начальник. - А кто тогда может? Я, что ли?!

- А почему бы и нет? - холодно, едва сдерживаясь, спросила

Сима.

- Да потому, что я не могу изображать из себя шлюху! - малопонятно пояснил Снегирев.

- А я, значит, прирожденная шлюха?! - заорала Сима. Казалось,

что из ее ушей сейчас со свистом вырвется пар, как из закипевшего

чайника.

Тут в их малопродуктивный разговор вмешалась Инка, решительно вырвав у Симы раскаленную трубку.

- Милый, - ласково проворковала она, - я тут у Симочки, у нее очень важное свидание, я помогаю ей выбрать наряд, а что ты хотел? - Она нажала кнопку на телефоне, и до Симы донесся голос шефа:

- Тем лучше, что собирается на свидание. Значит, не

в своем обычном прикиде: куртка-джинсы-кроссовки. Уж ты, Инуль, сделай ее поаппетитней.

При этих оскорбительных словах Сима окончательно

вышла из себя и вырвала у подруги трубку:

- Короче, ценитель прикидов, что ты хочешь?

- Да ничего особенного, просто ты единственный сотрудник

агентства, пригодный для этой работы.

- Я вообще единственный сотрудник агентства, - съязвила Серафима.

- Милая, да если бы я мог, сам бы пошел, - уже жалобно произнес Снегирев.

Этот его тон подействовал на "единственного сотрудника" умиротворяюще. Она обреченно вздохнула и поинтересовалась заданием. Все оказалось просто, и никаких сыщицких способностей не требовалось, даже наоборот.

- Ты помнишь дамочку, которая хотела получить на мужа компромат

для развода, но мы ничего не обнаружили?

Это был исключительный случай, потому что, как правило, всегда что-нибудь обнаруживалось. Сима легко вспомнила холеную блондинку лет сорока, которая мечтала избавиться от мужа, занудливого толстячка-банкира. Тот заглядывал ненаглядной женушке в рот, ловил каждое слово, таскал за ней по квартире плед и тапочки, подавал утренний кофе в постель, чем, видимо, смертельно ее утомил. Дамочка завела тридцатилетнего красавца-бездельника и согласна была его содержать, правда на деньги мужа. Несчастный супруг заявил, что в случае развода изменнице не достанется ни копейки, так как его репутация безукоризненна. Поэтому хитрая дамочка и решила нанять нас, чтобы скомпрометировать честного супруга и отсудить при разводе увесистый ломтик его имущества.

Учитывая, что, кроме босса Володьки Снегирева, в агентстве "Пуаро" работала только Сима, эту нелегкую задачу предстояло выполнять ей.

- Да ты не беспокойся, - утешал ее Снегирев. - Во-первых, он совершенно безобидный, во-вторых, он явно нуждается в утешении и исполнен желания выговориться, в-третьих, он на голову ниже тебя и, как все коротышки, млеет от девушек типа "тетя Степа", так что все козыри у тебя на руках.

- Какая еще "тетя Степа"? - не поняла Сима.

- Ну не дядя же ты, - гнусно заржал Снегирев,

намекая на ее метр восемьдесят два.

- Ну ты и хам! - возмутилась Сима.

- Да что ты, солнце мое, я, наоборот, тобой восхищаюсь!

Это же обалдеть можно - живые два метра чистой красоты!

- Так уж и два...

- Ну почти два. Если на каблуках. Какой же здравомыслящий

мужчина от этого откажется? - польстил он ей.

- Ладно, говори, куда ехать и как опознать объект.

Сима придвинула потрепанный блокнот и записала адрес. - Крутое

заведение! А почему ты уверен, что он там будет, - она опустила

глаза в блокнот, - этот Михаил Львович?

- У него там встреча с партнером, жена уверена в точности

информации.

- А командировочные? Или ты рассчитываешь, что я на

свои буду покупать минеральную воду по пять баксов за стакан?

- Возьми у Инки сотку, потом разберемся. Ни о чем не

беспокойся, пригласит куда - поезжай с ним, я буду у вас на

хвосте. Помни, клиент мирный, даже пассивный, поэтому, если паче

чаяния распустит руки, ты его сразу не убивай.

Сима положила трубку и вопросительно посмотрела на подругу.

- Ну вот, сходила на свидание... Черт, всегда так.

- Эх, Симка, это же так интересно, я бы... - Инка

закатила глаза, явно вспоминая свою бурную молодость.

- Слушай, а может, сходишь вместо меня? - оживилась

Сима.

- Ты что, спятила? Да он убьет и тебя, и меня, и вашего клиента.

- И то правда, - грустно согласилась Сима. - Ты

как считаешь, он на меня клюнет?

- Еще как! Только вот надо другой макияж. Погоди... - Инна

быстро разложила орудия труда, протерла лицо Симы тампоном,

смоченным в жидкости для снятия макияжа.

- Ты что делаешь? - возмутилась подруга. - Ведь было

так красиво!

- Молчи, уж я лучше знаю, - не потерпела возражений Инна.

Она пока нанесла на Симино лицо очень светлый тон, легкими движениями растушевала его. Затем в течение двадцати минут колдовала над глазами, пока они не приобрели невероятную глубину, а взгляд не стал драматическим, чтобы не сказать трагическим. Для губ она выбрала очень темную помаду, но накрасила их таким непостижимым образом, что узкие Симины губы не казались тоньше, как можно было ожидать. И никаких румян.

- О боже, это я? - завопила Сима, глядя на

себя в зеркало. - Как тебе это удалось? Я напоминаю одновременно женщину-вамп и наркоманку, которая всю ночь трахалась и у которой под утро умер любовник.

- Поверь мне, это как раз то, что нужно. - Инна удовлетворенно осмотрела результат своей работы и сложила объемные косметички. - Ну, с богом, - торжественно сказала она и протянула Симе стодолларовую купюру.

* * *

Из Инкиной машины Сима набрала номер Кострова.

- Извини, пожалуйста, - она нервно теребила ремешок дорогой Инкиной сумочки, также взятой напрокат. - У меня очень срочное задание. Я никак не смогу.

Она отключилась и расстроенно посмотрела на подругу. Инка произнесла тоном многоопытной дамы:

- Эх, Сима, дурочка ты все-таки. Не умеешь играть

с мужчинами, водить их на поводке, морочить голову. Сама бросаешься

навстречу, легкая ты добыча. А что легко досталось, не ценится.

- А ты трудно доставалась? - не удержалась Сима.

Инна надулась, замолчала и преувеличенно внимательно следила за светофорами.

Сима поняла, что ляпнула не то, взяла Инкину теплую ладошку, лежавшую на рычаге коробки передач, сжала ее и виновато сказала:

- Ин, ну прости меня, я знаю, что ты права и хочешь, чтобы

мне было лучше. А я не со зла ляпнула.

- Ладно, ладно, - смягчилась Инка, выдергивая руку. - Дай мне переключить передачу, а то обороты уже зашкаливает.

ГЛАВА 10

Все-таки, кого бы ты ни изображал, входишь в образ, если даже он тебе абсолютно чужд. Сима вошла в бар, слегка покачиваясь на огромных каблуках. Чтобы удерживать равновесие, ей приходилось вилять бедрами и выпячивать обтянутый платьем зад. Одним движением она сбросила на руки крепышу-охраннику шубку, представив себе, как бы это сделала Инка. Охранник посмотрел на нее снизу вверх с непередаваемым восторгом. Что же с женщиной делают макияж, одежда, каблуки! Приди она сюда в своем обычном наряде, ни одна особь мужского пола не обратила бы на нее внимания. Но сегодня... Все сидевшие в полупустом питейном заведении повернули к ней головы. Сима как можно более независимо прошла сквозь их заинтересованный строй, стараясь не свернуть ногу или шею. Как написали бы в дамском романе, "она вонзала стилеты каблуков в беззащитные мужские сердца". Сима попыталась небрежно и элегантно впорхнуть на высокий стул у барной стойки, но шпилька предательски соскользнула с металлической подножки, и она, безуспешно стараясь затормозить, съехала с высокого кожаного сиденья. Каблук при этом намертво застрял в замысловатой конструкции стула, обтягивающее короткое платье задралось едва ли не до

пупа, а в попытках удержаться Сима ухватилась за мраморную столешницу стойки и сломала два только что наманикюренных ногтя. Это была настоящая катастрофа! Сима, держа босую ногу на весу, выковыривала застрявшую туфлю, когда услышала над собой :

- Пожалуйста, не двигайтесь, я сейчас вам помогу.

Она выпрямилась и увидела маленького круглого человечка с быстрыми черными глазами, чем-то напоминавшего знаменитого олигарха. Не сводя с нее восхищенных глаз, он вытащил каблук и бережно надел туфлю на Симину ногу. Вот когда она пожалела, что у нее не изящный тридцать шестой размер! С другой стороны, человеку, похожему на олигарха, было все равно: хоть его макушка и доставала только до подбородка красавицы, он тем не менее жадно пожирал глазами ее всю с ног до головы.

- Спасибо, - с достоинством произнесла Сима.

Он, бережно поддерживая даму под локоток, усадил ее, а затем извинился:

- Умоляю вас, не уходите. Я попрощаюсь со своим партнером

и немедленно вернусь к вам, хорошо?

Собственно, Сима никуда и не собиралась уходить,

так как человек, похожий на олигарха, и был искомый клиент. Надо

же, как удачно повернулась маленькая неприятность!

- Что вы будете пить, очаровательная незнакомка? - галантно

поинтересовался мужчина.

Сима неопределенно пожала плечами. Она бы махнула рюмочку водки,

но, по ее мнению, это противоречило образу. Кроме того, она не знала,

что пьют подобные дамы.

Он понял ее молчание по-своему.

- Арнольд, - обратился он к бармену, - приготовьте

даме коктейль, ну... скажем, "Лунный свет".

Бармен кивнул и деловито засуетился. Он извлек ананас и одним движением отрезал у него верхушку. Сима заинтересованно смотрела, не понимая, что он собирается делать. Арнольд ловко специальным ножом вынул серединку плода и принялся наливать в ананас шампанское и ликеры. Процесс приготовления завершился украшением шедевра живой орхидеей.

Ничего себе жизнь у дамочек такого сорта! Сима даже

позавидовала. Ни с того ни с сего падаешь со стула, и тут тебе просто так, ради алых губок и длинных ножек, преподносят роскошный и, наверное, дорогущий коктейль! Но, с другой стороны, ведь это надо краситься, делать маникюр, прическу, носить туфли на каблуках, думать о том, как ты ходишь, держишь ли спину, достаточно ли покачиваешь бедрами, достаточно ли сексапильно бросаешь взгляды, облизываешь губы, поправляешь волосы... Ну нет, все это не по ней, тут никакого терпения не хватит, если, конечно, такой не родилась. Вот Инка, да! Еще в первом классе - локоны, бантики, кружевные воротнички. "Ах, Сашенька, миленький, дай списать домашнее задание!" - "А что мне за это будет?" - "А я дам тебе себя поцеловать". И подставляла нежную бархатистую щечку. Не то что Сима - чуть что, сразу в лоб! "Дай списать, а то получишь портфелем по голове". Эх, неправильно жила!

За этими размышлениями ее застал восхищенный поклонник. Краем глаза

она еще заметила Володьку, приготовившегося снимать наиболее показательные

сцены. Он одобрительно показал подчиненной большой палец, поощряя

ее для качественного выполнения задания.

- Мне так приятно, что вы дождались. Меня зовут Михаил Львович

Арабский.

Сима от удивления выпустила соломинку, через которую поглощала находящийся в ананасе божественный напиток.

- Да, да, Арабский - моя фамилия, а отнюдь, как вы понимаете, не национальность. Наверное, мне было бы более правильно носить фамилию Сионский или Еврейский. Но такова ирония моей жизни. А как вас зовут, прекрасное дитя?

- Изабелла, - почему-то брякнула Сима. Наверное,

что-то навеяла экзотическая фамилия собеседника.

- Ах, Изабелла, как это мило, романтично, так и представляешь себе напоенные солнцем виноградники на юге, темно-красное ароматное вино с тонкими оттенками фиалки и земляники... - От восторга Арабский закатил черные, похожие на оливки глазки.

В этот момент Сима слишком сильно втянула через соломинку коктейль и, к своему стыду, издала весьма неприличный звук.

- О, не смущайтесь, дорогая, - он улыбнулся ей, в

то время как она покрылась под пудрой красными пятнами,

и произвел неопределенный жест, адресованный бармену. Тот со сноровкой иллюзиониста приготовил два слоеных разноцветных коктейля. И это тоже было очень вкусно.

- Я уже попрощался с коллегой, Изабелла, и могу быть полностью

в вашем распоряжении. Куда бы вы предпочли потом пойти? Ресторан,

казино, дискотека, боулинг или, может быть, у вас есть какие-нибудь предложения?

Сима быстро прикинула, что людные места ей ни к чему, ну что за интимное свидание в боулинге? Просто курам на смех. Поэтому она долгим и, как ей казалось, весьма выразительным взглядом окинула кавалера и сказала:

- Я немного грущу сегодня, знаете ли, дорогой Михаил, я бы предпочла что-нибудь менее шумное, более интимное...

Арабский даже задохнулся от восторга, он сжал Симины руки

своими пухлыми лапками и прочувствованно промолвил:

- Изабелла, я сразу понял, что мы - родственные души! Все

эти казино-мазино, - почему-то сказал он, как кавказец,

развлечение для дешевок. А в вас сразу видны романтичная натура,

идеалистический взгляд на мир, благородство, интеллект.

Сима даже зарделась от таких комплиментов.

* * *

За милой беседой, которая с каждым выпитым коктейлем становилась все

менее продуктивной и все более состояла из междометий и плохо выговариваемых признаний в любви и заверений в преданности, прошла еще пара часов.

Сима, казалось, совершенно забыла, для чего здесь находится,

она бросала в сторону Снегирева затуманенные алкоголем взгляды, но,

похоже, совершенно не реагировала на его выразительные мимические

экзерсисы. Зато к нему подбегал несколько раз любезный бармен Арнольд,

чтобы поинтересоваться, все ли у того в порядке, не хочет ли он

обновить заказ. Снегирев не слишком вежливо и довольно злобно мотал

головой, продолжая корчить рожи в Симину сторону. А ведь он всего

лишь хотел остановить ее от неумеренного употребления алкоголя и напомнить

ей, что она все же находится на задании.

А парочка тем временем успела перепробовать все виды коктейлей, причем, похоже, шли они согласно детской присказке, описывающей последовательность цветов радуги: каждый ("Красный дракон") охотник ("Тропикана") желает ("Дезерт бум") знать ("Изумрудный Будда"), где ("Голубые Гавайи") сидит ("Синий бархат")

фазан ("Поцелуй Виолетты").

Такое разнообразное меню духовно сблизило парочку, они сидели обнявшись и роняли пьяные слезы. Снегирев, как ни старался, не мог разобрать, о чем они говорили. До него лишь доносились высказываемые в чей-то адрес упреки: "А она такая сука, но я ж ее люблю...", "А я так его хотела, мерзавца..."

Наконец они засобирались и нетвердой, но сосредоточенной

походкой направились к выходу. Сима оказалась более стойкой и почти несла маленького и расползающегося, как медузка, одетого в костюм от Черутти Арабского. Наверное, алкоголь распределялся у них не на килограмм веса, а на сантиметр роста. Надо сказать, зрелище они представляли презабавное. Снегирев немного расстроился, но нежные объятия Симы и Арабского запечатлел.

Пьяницы погрузились в бесшумно подкативший черный "Лексус", при посадке Сима умудрилась опять потерять туфлю. Швейцар в ожидании щедрых чаевых услужливо подобрал ее и надел на бесконечно длинную Симину ногу. Снегирев быстро прыгнул в свой скромный неновый джип и поехал следом.

* * *

- Миш, а где жена? - спросила слегка протрезвевшая Сима, проходя в шикарную квартиру Арабского, занимавшую целых два этажа в старом отреставрированном доме. Она с облегчением сбросила туфли на утомительных шпильках и прошла в огромную гостиную с камином, зеркалами, лепниной, более всего напоминавшую зал приемов во дворце. Было красиво, но неуютно, все равно что жить в музее.

- А она здесь никогда не живет. Всегда в загородном доме.

Ей все равно, где я, с кем я... - Арабский обреченно махнул рукой. Затем, как будто что-то вспомнив, стал рыться в карманах, вытащил телефон и нажал на кнопку. Послышались длинные гудки, и недовольный женский голос ответил.

- Ну как ты, лапуля? - заискивающе спросил бизнесмен. - Нет, нет, что ты, вовсе не напился, просто немного устал. Да нет, что ты!

В трубке недовольный голос перешел в крик. Михаил со вздохом отключился.

- Вот так всегда. Слушай, давай еще выпьем.

- Выпьем, - пьяно кивнула Сима. Она хихикала про себя,

представляя, как вокруг дома бродит трезвый и замерзший Снегирев,

пытаясь сообразить, как продолжить слежку. Сима сжалилась над ним

и подошла к огромному, чуть не в стену размером окну. Она не

сразу сообразила, как раздвигаются шторы, и слегка подергала их

за шелковые кисти.

- Нет, - Арабский подошел к ней и нажал кнопочку на стене.

Шторы медленно и бесшумно раздвинулись, впуская в ярко освещенную гостиную промозглую февральскую ночь, слабо освещенную уличными огнями тихого центра.

- Да, не Нью-Йорк, - разочарованно сказала Сима, вглядываясь во тьму и пытаясь разглядеть там несчастного коллегу. - Тебе бы, Миш, в пентхаузе жить. Я читала, что это очень, очень круто.

- А, мне все равно, - отозвался Арабский, обнимая

Симу за талию. Его голова уютно покоилась на ее груди, она чувствовала

сквозь тонкое платье его теплое, наполненное парами алкоголя дыхание.

Только не понижать градус! - внезапно встрепенулся он и резво поволок скользящую по наборному паркету Симу в сторону бара.

А бар у него и вправду был как настоящий: стойка, высокие

табуреты, зеркальные полки с огромным выбором напитков. Арабский сбросил пиджак, закатал рукава рубашки и старательно изображал профессионального бармена.

- Что леди желает выпить? Шампанское "Дом Периньон", коллекционное, замечательного урожая 1995 года? Подать карту вин?

- Только не понижать градус! - завопила Сима, понимая,

что залить плещущуюся в ней алкогольную смесь шампанским смерти подобно.

- Что же, мудро, мудро, - по-отечески похвалил ее

Арабский. - Могу предложить что-нибудь на свой вкус?

- А то! - немедленно откликнулась Сима, - Эх,

Майкл, не поверишь, я ведь всегда по водочке заходила, селедочкой закусывала.

- А по тебе и не скажешь. - Арабский недоверчиво окинул

ее взглядом с ног до головы. - По виду - шампанское, Париж,

норка, икорка.

- Это сейчас, - спохватилась Сима, поправляя дорогие

Инкины часики на запястье. - А ведь выросла я в семье алкоголиков.

Сима мысленно попросила прощения у мамы и скрестила пальцы.

Безрадостное детство, корка хлеба, свист ремня... Гены не спрячешь.

- Ах, бедная моя девочка, - со слезами в голосе произнес

Арабский, вылезая из-за барной стойки, чтобы нежно прижать к себе девушку. - Что я могу для тебя сделать? Хочешь поступить в университет? Хочешь, я открою для тебя фирму, например туристическую? Или салон красоты?

Сима растрогалась и дрожащим голосом спела из Земфиры:

- Хочешь, я убью соседей, что мешают спать?

- Девочка моя, Изабелла, только я умоляю тебя, уйди

с панели. - Арабский так расчувствовался, что из глаз его потекли слезы, он их размазал по лицу пухлым кулачком, напоминая лысоватого ребенка.

Сима тоже разрыдалась, исполненная нежности к этому маленькому олигарху, но все еще не решив, обижаться ли ей на то, что ее приняли за проститутку. Затем она передумала обижаться, так как этот образ выбрала сама и, стало быть, отлично в него вписалась.

- Будем пить прекрасный, бесподобный молт, - наконец-то успокоился Михаил, вырвав у Симы обещание никогда не торговать своим телом. - Нет ничего лучше простого, но благородного скотча на скалах.

- Чего на скалах? - не поняла Сима.

- Скотча, прекрасного, выдержанного, несмешанного

молта, сохранившего запах дыма после копчения ячменных зерен. - Он положил в широкие невысокие стаканы крупные куски льда

и медленно налил янтарную, резко пахнущую жидкость,

с удовольствием глядя, как виски, растапливая лед, становится светло-желтым, вязко, как масло, переливается и обволакивает прозрачные кубики.

- Лед - это и есть скалы. А скотч на скалах

просто шотландское виски со льдом.

Сима понюхала стакан и сморщилась:

- По-моему, чистый самогон.

Арабский мягко и покровительственно засмеялся:

- Никогда так не говори. Со временем ты научишься ценить этот

вкус и аромат, различать его оттенки, отличать шотландское виски

из копченых зерен от ирландского из сушеных, от канадского бурбона,

ржаного, кукурузного. И уж конечно, никогда не спутаешь прекрасный

зрелый молт с дешевым ординарным "Джонни Уокером"

с красной этикеткой или "Учительской горькой".

- Какой-какой учительской? - засмеялась Сима.

- Виски "Teacher's", "Учительская", никогда

не пей.

Сима поднесла к губам стакан и, стараясь не дышать, глотнула. Маслянистая жидкость обожгла небо, но это оказалось приятно. Она уже смелее глотнула. Действительно, ничего похожего на самогон, запах которого вначале испугал ее. Это было как с маслинами, вкус которых сначала ей тоже показался отвратительным.

- Миш, а у тебя есть кто-нибудь? - Сима со стаканом

в руках прошлась по комнате. Она задержалась у камина, где стояли многочисленные фотографии в разнообразных аляповатых, явно случайных рамках.

- Ну, я женат. Ты же знаешь.

- Да, знаю. - Сима раздраженно махнула рукой. - Я

имею в виду любовницу, подругу.

- У-у, - покачал головой Арабский. - Хотя нет, подожди, теперь ты моя подруга. - Он взял Симу за руки и просительно заглянул ей в глаза. - Мы ведь можем иногда встречаться, выпить виски, поболтать. Ты не смотри, что я "новый русский", я ведь доктор исторических наук, специалист по античной истории. Знаешь, я, когда разбогател, всех старых друзей потерял, наверное, неловко им со мной. А новых так и не завел. Жена на даче живет, выезжает в Москву только походить по магазинам ("Не только", - подумала Сима), не вижу ее неделями. Сын в Америке учится, в Принстоне.

Вот вечерами выпиваю в этой огромной хате сам с собой, от тоски выть хочется. Понимаешь меня?

Сима покивала, ей и вправду было жалко маленького одинокого олигарха.

- Ты ведь будешь моим другом, правда?

- Конечно, буду, - сказала Сима и решительно

нажала на кнопку, закрывающую шторы.

Пока Арабский готовил очередной скотч, Сима без особого интереса рассматривала стоявшие на камине фотографии. Ухоженная стройная дама с недовольным лицом - жена. Чернявый губастый мальчишка, вымахавший на голову выше отца, - сынок-студент. Несколько фотографий с приемов, некоторые - на фоне экзотических пейзажей. Неизменно только недовольное высокомерное выражение лица жены и немного заискивающее и виноватое Михаила. Внезапно сердце у нее екнуло, перевернулось и забилось беспорядочно-быстро. С фотографии ей улыбалась Светлана, одетая в легкомысленную цветную тряпочку. Она была снята у подножия гигантской статуи Будды в компании с четой Арабских.

- А это кто? Родственница? - безразлично спросила Сима.

- Да нет, случайное знакомство на отдыхе. Очень милая женщина, Света, кажется. И муж у нее приятный, молодой, забыл, куда дел его визитку.

- Тоже бизнесмен, наверное? - Сима безуспешно скрывала свой интерес, голова ее неожиданно стала совсем ясной.

- Не помню, случайное знакомство. А почему ты спрашиваешь?

- Да так, уж больно вид у тебя довольный, выглядишь шикарно. Арабский польщенно улыбнулся, хотя, надо сказать, вид его трудно было назвать шикарным: круглые щечки торчали из-под соломенного шлема завоевателя диких народов, майка туго обтянула упитанное брюшко, шорты подчеркивали кривизну коротких ножек. Он напоминал постаревшего детсадовца на прогулке. Не хватало только трехколесного велосипеда или сачка для ловли бабочек. Но он был мил и обаятелен, и Сима почувствовала, что при других обстоятельствах даже могла бы в него влюбиться.

- А где же ее муж?

- Снимает.

- А на других фотографиях?

- Точно нет, жена очень скоро из-за чего-то поссорилась

со Светланой. Она вообще всегда со всеми ссорится, - вздохнул он.

Они выпили по стаканчику виски, и Арабский отправил Симу домой

на своем "Лексусе". Она была все же изрядно пьяна и не заметила, что благородный Снегирев на стареньком джипе проводил ее до дома и даже дождался, пока в ее окнах загорится свет. Все-таки она лучшая подруга его жены и единственный сотрудник его агентства.

ГЛАВА 11

Всю ночь Симу преследовали бессвязные кошмары: она погибала

в жаркой пустыне без воды, облизывала сухие потрескавшиеся губы, горло было обожжено, она с трудом дышала. Затем все в той же пустыне наступила ночь, стало холодно, но пить хотелось по-прежнему. Сима с трудом разлепила глаза, потерла их, размазывая несмытую вчерашнюю тушь, и поплелась на кухню в поисках питья. Кроме тепловатой воды в чайнике, ничего не нашлось, и Сима, страдая от жажды и головной боли, запила ею таблетку аспирина. Вероятно, она вчера еще и простудилась, разгуливая на шпильках по лужам. Уж куда уютнее были бы высокие ботинки на гусеничной подошве. Возвращаясь, она наткнулась на нечто безвольное, мягкое и шелковистое, валявшееся прямо в коридоре на заляпанных туфлях. Инкина шубка напоминала шкурку мертвого животного. Полная раскаяния и угрызений совести, Сима с трудом наклонилась, подняла шубку и повесила ее на вешалку. Нетвердой походкой, натыкаясь в темноте на углы, она вернулась в постель и уснула, сквозь дрему вспоминая уговоры Арабского уйти с панели. Она даже захихикала, если только во сне можно хихикать.

Утром сквозь полупрозрачный, смешанный с явью сон она услышала, как Марина Алексеевна нарочито громко двигается по квартире. Обычно, если Сима спала, мать старалась передвигаться бесшумно, чтобы не разбудить бесценное чадо. Но сегодня...На кухне гремела посуда, половицы грозно скрипели под ногами Марины, она демонстративно хлопала дверью, всячески выражая свое неудовольствие и раздражение. Марина Алексеевна подчеркнуто ласково и громко разговаривала с огромными волосатыми котами Дымой и Гошей, представляющими собой неполную семью - мать и сына. Сын перерос Дыму раза в полтора, но был глуповатым, пугливым и во всем слушался более мелкую мамашу. Изображая возмущение Симой, Марина Алексеевна становилась необычайно нежной с котами, называла их детками, умилялась прекрасному аппетиту и той благодарности, с которой они ласкались к ней, облизывая хищные мохнатые морды.

Вот и сегодня Марина Алексеевна громко, чтобы слышала Сима, приговаривала:

- Ешьте, мои золотые! Вкусная рыбка, да? Только вы и цените хорошее

отношение, только вы и есть настоящие дети, а не та злыдня,

тут Марина Алексеевна еще повысила голос, - которая дрыхнет,

как пьяный сапожник. А вы бы слышали, как от нее несет перегаром!

А вы бы видели, какая она вчера пришла! Одета, как уличная

девица, пьяная в лоскуты и тряпочки. Как вы думаете, киски, что это

она ночью на кухне делала? Так я вам скажу: это она водичку пила,

да еще и с таблеткой! А что же мы ей дадим на завтрак? Думаете, рюмку

водки на опохмел, так сказать, поправить здоровье? И в кого же она?

Ведь никто в семье не пил, даже никчемный муж мой бывший Григорий.

При этих словах Сима поморщилась, вспомнив, как объясняла Арабскому что-то о семье алкоголиков и неизбежной генетической предрасположенности. Выход был только один: дождаться, когда мать уйдет на работу, а до тех пор притворяться спящей.

* * *

Сима кое-как умылась, пару раз махнула щеткой по волосам, почти вслепую натянула джинсы и водолазку. Надо бы вернуть Инке шубейку, платьице, часы, сумку.

- Ин, это я. Если никуда не собираешься, я сейчас подъеду.

- Давай, и Володька дома. Выпьете кофейку и поедете на работу.

- Угу. - Сима положила трубку и вышла из дома,

избегая смотреть в зеркало. Ноги были ватными, она не сразу сумела

открыть дверцу машины. В салоне ей сначала было холодно и сыро, затем

стало жарко и душно, влажные волосы прилипли ко лбу. Удача, что

ехать недалеко, а то с такой реакцией можно и в аварию попасть.

В доме Снегиревых было тепло, уютно пахло булочками с корицей и крепким кофе, который мастерски варила Инка. Подруги обнялись, и Инка слегка поморщилась:

- Боже, что ты вчера пила?

- Чего я только вчера не пила... - вздохнула Сима. - Эх, тяжела и полна опасностей жизнь частного детектива.

- Ну, допустим, тебя никто не заставлял так напиваться!

не согласилась Инна.

- И ты, Брут! - горестно воскликнула Сима. - А

ты забыла, в каком состоянии я нашла тебя прошлой зимой на

своей даче?

- Ты сравнила! Моей жизни угрожала опасность! Меня могли убить!

А ты просто развлекалась!

- Я не развлекалась! Я работала! - не согласилась Сима.

- И поработала неплохо, - вклинился в их разговор Снегирев. - Молодец, Симка, отлично справилась с ролью "ночной бабочки", хоть и слегка перебрала. Я уже получил снимки, вот полюбуйтесь, есть на что взглянуть! Он протянул пачку фотографий.

Сима с интересом рассматривала их и себя не узнавала. Боже

мой, что за красавица! Какой взгляд, поворот головы, как соблазнительно струится шелк по стройному телу, как небрежно закинута нога на ногу, демонстрируя их почти нечеловеческую длину. Сима мысленно сравнила фотографии с тем, что она ежедневно наблюдала в зеркале, и вздохнула. Красиво, конечно, но совершенно непрактично. Инка тоже издавала сдавленные писки, свидетельствующие о высшей степени восхищения. Что же касается компромата, то его было предостаточно. Коленопреклоненный Арабский элегантно надевает туфлю на Симину ножку. Он же с неповторимой нежностью поит ее чем-то из своего бокала, воркует ей на ушко, держит за плечико, с вожделением заглядывает в декольте... Дальше еще хуже. Парочка уже изрядно пьяна. Дружеские лобзания вполне можно принять за любовные. Вот они садятся в машину, короткое Симино платье становится еще короче и открывает область, где наконец-то заканчиваются, казалось бы, бесконечно длинные ноги. Сима стоит у огромного окна в ярко освещенной комнате, Арабский обнимает ее за талию.

- Блеск, - не удержалась Инка. - Хороша, чертовка.

- Да, - неопределенно протянула Сима.

Володь, а у тебя есть негативы?

- А как же, вот они, останутся в архиве агентства.

Снегирев вынул из кармана пленку.

Сима покрутила ее в руках, а затем на глазах у изумленных

Снегиревых принялась рвать снимки на мелкие кусочки. Фотографии были плотные, и Сима от прилагаемых усилий даже покраснела.

- Ты что, с ума сошла?! - заорал Снегирев, пытаясь спасти хоть что-нибудь. - Это же заказ, нам за это заплатят деньги, и неплохие! Отдай немедленно пленку!

Но Сима уже изорвала снимки, а кассету с пленкой, похоже, отдавать не собиралась.

- Да какая муха тебя укусила?!

Сима как-то обмякла и заплакала:

- Я не отдам! Он мой друг! Он знаете какой? Одинокий, беззащитный, очень добрый. А эта стерва ему врет, содержит любовника, да еще собирается деньги оттяпать при разводе. Я не могу его предать! - Тут Сима почти заголосила, судорожно сжимая в кулаке пленку. - Ну Снегирев, миленький, ну пожалуйста, мы что-нибудь придумаем. Инка, помоги же мне!

Инка чуть не прослезилась и просительно посмотрела на мужа.

- Ну, правда, может, не надо?

- Да вы что говорите?! - окончательно

вышел из себя Снегирев. - Это работа, а вы сопли пускаете!

- Он мне в институт предлагал поступить, фирму открыть,

если я уйду с панели, - прорыдала Сима.

У Инны даже дыхание перехватило после этих слов. Вот это благородство!

Она вспомнила свою путанскую юность, и ей стало отчаянно себя жалко. Ну почему, почему ей никогда не встретился такой Арабский, который вместо того, чтобы отслюнявливать поутру зеленые купюры, просто сказал бы ей: "Детка, уходи отсюда, я тебе помогу".

Подруги обнялись, плечи их почти синхронно вздрагивали. Снегирев плюнул и ушел курить на кухню. Когда все немного успокоились и обсудили создавшееся положение, было принято решение: Сима пишет отчет, что, несмотря на все ее приставания, завлекания и заигрывания, клиент проявил нечеловеческую стойкость и безразличие к доступным радостям продажной любви. К этому прилагаются тщательно отобранные снимки: Сима стреляет глазами в Арабского, но он отвернулся, беседует с партнером, и все в таком духе.

Они уже мирно пили кофе, когда Сима вспомнила самое главное!

- Я видела у Арабского странную фотографию! Он, его жена и Светлана Артемова на фоне какой-то южноазиатской экзотики. Арабский не очень хорошо их помнит, это было мимолетное курортное знакомство, но, по его словам, Светлана была не с Артемовым, а с молодым мужчиной. Он, правда, считает, что это был ее муж.

- С кем же? - поинтересовалась Инна, наливая себе из джезвы густого кофе.

- В том-то и дело, он не помнит.

- А когда это было? - резонно спросил Снегирев.

- Черт! Не знаю! Но я же была пьяная, - сокрушенно ответила

Сима.

- Это могло быть до Артемова, - заметила Инна.

- Могло, но, судя по тому, что она мне рассказывала о себе, она

была бедна, если не как церковная мышь, то почти. Иначе зачем ей работать сиделкой у тяжелобольного? - заявила Сима.

- Справедливо, - заключил Снегирев.

- Ты должна узнать, что это была за поездка. Тем более ты теперь подруга Арабского.

Сима промолчала, только с вызовом посмотрела на шефа.

* * *

Трель мобильного воспроизвела навязшие на зубах "Подмосковные

вечера". Сима затормозила у светофора и ответила.

- Ну и чем же вчера занимался мой маленький детектив?

От бархатного голоса Кострова у Симы забилось сердце.

- Пришлось срочно выполнить одну работу. Это не связано с Артемовыми.

- И даже с другими мужчинами? - пытался пошутить Костров.

- Особенно с другими мужчинами, - многозначительно сказала

Сима.

- Как бы там ни было, нам нужно увидеться. Сегодня.

- Сейчас?

- Ну, если хочешь, сейчас, - засмеялся он. - Приглашаю

тебя на обед. Как насчет грузинской кухни?

- Хорошо, - как можно сдержаннее сказала Сима, лихорадочно прикидывая, успеет ли она переодеться.

- В четыре на пятнадцатом километре Осташковского шоссе.

Найдешь?

- Постараюсь. - Сима рванула домой, прикидывая, что

такое надеть, чтобы не быть совсем уж замарашкой, но в то же

время не переборщить с нарядом и не показать тщательную подготовку.

Дома она попыталась небрежно уложить волосы, как ее учила Инна, нанесла на лицо легкий светлый тон, чуть тронула ресницы тушью, дотронулась до губ каштановым блеском. Несмотря на вчерашнее возлияние, получилось неплохо. Затем Сима с удовольствием надела роскошные

брюки из тонкой шерсти шоколадного цвета, купленные

по настоянию все той же Инки на суперраспродаже при закрытии бутика Ферре, и нежнейший облегающий кашемировый свитер устричного цвета. Ботиночки на каблуках были неудобны, но не надевать же гриндеры! Несколько капель "Зеленого чая" завершили образ, полуспортивный, полуделовой, но очень симпатичный и привлекательный.

* * *

Скромный с виду загородный ресторанчик предлагал по-настоящему домашнюю грузинскую кухню, и ее спутника здесь хорошо знали. Окрыленная вчерашним успехом и мужским вниманием, Сима чувствовала себя уверенной элегантной дамой, а не зеленой смущающейся девчонкой в лапах опытного сердцееда.

Она со знанием дела принялась изучать карту вин, хотя большинство грузинских названий ничего ей не говорили.

- Говорят, 1995 год был хорош для виноделия? - блеснула она познаниями.

Сергей только удивленно приподнял брови.

- Я вижу, дама знаток, - с сильным кавказским акцентом угодливо произнес метрдотель. - Тогда сразу замечу, что хорошие года для французских вин не всегда совпадают с таковыми в Грузии. Вы меня понимаете?

- Конечно, тогда, может, вы сами предложите что-нибудь? - с достоинством спросила Сима.

- Да, мадам, это моя работа, - поклонился грузин, продемонстрировав аккуратную плешь среди черных вьющихся волос.

Костров с интересом следил за их диалогом.

Метрдотель щелкнул пальцами и негромко сказал несколько слов по-грузински подлетевшему официанту. Через пять минут тот бережно, как драгоценность, принес невзрачную бутылку темного стекла, покрытую пылью и паутиной.

- Надеюсь, вы понимаете, что пыль не стерта специально,

чтобы показать вам, что вино это действительно старое, что оно

долго хранилось в одном месте. Это настоящая "Хванчкара" урожая 1947 года из сталинских подвалов! - торжественно произнес он. - Драгоценное вино! Только для таких дорогих гостей, как вы!

Он осторожно вынул пробку, налил немного вина в бокал и отставил вино на поверхности могло впитать запах пробки. Затем наполнил на четверть второй бокал и предложил Кострову. Тот со знанием дела подержал бокал в руках, посмотрел на свет, вдохнул аромат, попробовал, перекатывая вино во рту, и наконец выдохнул:

- Восхитительно!

Сима тоже попробовала, стараясь повторять его действия.

Гранатовые капли растеклись по языку, наполнив рот вкусом солнца, травы, цветов, фруктов, выросших когда-то, более полувека назад, тщательно собранных и хранившихся все это время, чтобы дать ей, Симе, почувствовать аромат того послевоенного лета.

Она открыла глаза, Костров смотрел на нее нежно и немного насмешливо.

- А почему ты для них такой дорогой гость? - поинтересовалась Сима.

- Так, помог однажды. Что будем есть?

- Полностью доверяю тебе, дорогой, - многозначительно

произнесла Сима, пребывающая в романтической расслабухе, вызванной замечательным напитком.

Между лобио, сациви, чанахи и шашлыком разговор о деле все-таки состоялся.

- Я не понимаю, почему ты до сих пор не встретилась с Викторией, сказал Костров.

- Пойми, я хотела сначала собрать о ней как можно больше сведений, чтобы было о чем говорить, - оправдывалась Сима.

- И что же ты узнала? - Сергей аккуратно отрезал

сочащийся золотистым маслом кусочек ачма-хачапури.

- Ну, девочка она странная, возможно, психически больная,

до сих пор посещает психиатра. Я, кстати, была у него, кажется, все

беседы с пациентами он записывает на кассеты, потом их анализирует.

Мама говорит, что это обычная практика, чтобы не ускользнуло нечто

важное, на что можно не обратить внимания при беседе. Но, как ты понимаешь, это - врачебная тайна. Просидела я у него полтора часа, практически ничего не узнала, зато захотелось рассказать ему о себе - он психиатр от бога, мама говорит, этому не научишься, с этим надо родиться.

Сергей молча слушал, иногда одобрительно кивал, подливая в бокалы вино.

- Гораздо больше я узнала от ее няньки. Очаровательно говорливая старушка. Похоже, Вика не слишком любила свою мать, зато обожала отца. Но она стала свидетелем несчастного случая, происшедшего с матерью, и ее смерти. И впала в "реактивное состояние". Я немного знаю, что это. Обычно такие состояния довольно хорошо лечатся, но только не в Викином случае. Шли месяцы, а лучше ей не становилось. Пока не обратились к Гольдину. Она почти выздоровела, но, похоже, только "почти". Я была в университете, ее характеризуют замкнутой, малообщительной, странной, она не участвовала в студенческих тусовках, не принимала ухаживания сверстников, возможно, употребляла наркотики. Ты слышал о посттравматическом стрессовом расстройстве?

- Это что-то вроде вьетнамского, афганского или чеченского синдрома?

- Не только. Это психические расстройства после переживания

катастроф, - пояснила Сима. Выросшая в семье психиатра, она

чувствовала себя почти профессором. - Катастрофа может быть

любой: война, стихийное бедствие, угроза жизни, в данном случае

смерть матери у нее на глазах.

- Ты молодец, - похвалил Симу Костров. - Могла

бы Вика убить своего отца?

- Она очень его любила и патологически ревновала. Девочка она

как минимум психически неуравновешенная, всего можно ожидать. Но это

было бы слишком просто.

- Почему?

- Неясно, при чем здесь Хлопин. Затем, логичнее было

бы убить Светлану, как главную соперницу. Кроме того, в прошлом Светланы

не все чисто.

- С чего ты это взяла? - спокойно спросил Костров.

- Она говорит, что была бедна, приехала работать сиделкой.

Но в то же время я точно знаю, что у нее был, а может быть,

и есть, любовник. Кто и когда, - Сима предупредила вопрос

Сергея, - не знаю. Но обязательно узнаю.

Сергей пожал плечами.

- Не уверен, что это важно. А вот в чем у меня нет сомнения,

так это в том, что мы должны опередить следствие и найти настоящего

убийцу.

Сима немного поколебалась и сказала:

- Я не сказала самого главного. В поселке Артемовых

я встретила человека, который видел машину Вики, возможно, в ночь

убийства. В ней сидел мужчина. Правда, свидетель - пьяница,

и я не уверена, что ему можно верить.

Они прощались у Кольцевой дороги. Оба вышли из своих машин,

не глуша моторы и не выключая свет. Костров привлек к себе Симу

и поцеловал, впервые поцеловал по-настоящему, не щеку и не в макушку,

и не шутя. Она чувствовала это по его ставшим тяжелыми рукам, горячему

дыханию, по чему-то еще, не поддающемуся описанию, но более

всего напоминающему энергетический кокон, вне которого течет время,

идет мокрый снег, сигналят машины, хрипит динамик голосом Джо Кокера...

ГЛАВА 12

- Мамочка, а если я выпрошу у Гольдина его кассеты?

заискивающе спросила Сима у матери, которая в это время заваривала

чай.

Рука Марины дрогнула, и она перелила кипяток в заварочный чайник. По столу расползлось желтоватое пятно с чаинками.

- Что значит выпрошу? - Марина Алексеевна строго

посмотрела на дочь над очками. Вид у нее был совершенно учительский.

Неужели ты всерьез считаешь, что он даст тебе профессиональные записи? Смешно даже говорить об этом.

- А если я все же попробую? - не сдавалась Сима.

Она обожглась кипятком и старательно вдыхала воздух, смешно приоткрыв рот и маша руками.

- Пробуй, - сухо откликнулась Марина Алексеевна,

но я бы не дала.

Отдышавшись, Сима порылась в сумке и выудила оттуда потрепанную бумажку, на которой был записан телефон Гольдина. Марина Алексеевна с презрением посмотрела на беспорядок, царивший в Симиной сумке, - у нее самой все было идеально.

- Борис Ефимович, здравствуйте, дорогой, - ласково пропела Сима. - Это опять Серафима, дочь Марины Алексеевны.

Да, да, вы очень заняты? Как насчет завтра вечером? Последняя пациентка, и как раз Вика? Отлично! А можно к вам приехать, посоветоваться? Да-да, очень важно. Ладно, договорились, в восемь. - Сима положила трубку и посмотрела на мать.

Марина Алексеевна пожала плечами, прихватила под брюшко тяжеленного упирающегося Гошу и отправилась смотреть новости. Сима не разделяла материнской страсти к новостям, но уже привыкла, что та ежедневно смотрит "Сегодня", "Вести", программу "Время". Марина Алексеевна считала, что только анализ различных информационных программ, представляющих различные политические течения, может составить объективную картину мира.

Уже засыпая, Сима планировала завтрашний день: утром написать отчет для жены Арабского, позвонить самому Арабскому, узнать насчет Светланы и ее любовника, еще раз поговорить с нянькой, попытаться связаться с Викой, вечером - Гольдин...

* * *

Сима проснулась бодрая и свежая. Она закрыла глаза и вспомнила Кострова, его насмешливый взгляд, жест, которым он подавал ей руку, запах его теплой щеки, привкус табака на его губах... Она резким движением подняла сжатую в кулак руку и взвизгнула:

- Йес!

Через час она неслась по забитым транспортом улицам

Москвы в агентство. В полдень должна была прийти мадам Арабская

за вожделенными свидетельствами измены. Ну уж нет, она не могла подсунуть ее другу Мише такую свинью. Поэтому, когда, сидя в теплом офисе и прихлебывая противный растворимый кофе, она заканчивала отчет, Арабский в ее описании представал чистым и непорочным ангелом, спустившимся с небес и имевшим только один недостаток: некоторое пристрастие к алкоголю, да и то в силу духовной неудовлетворенности и душевного одиночества. Сей отчет мог даже из самого черствого сердца выдавить слезу и заставить каяться даже самую грешную душу. Ну, ясное

дело, только не мадам Арабскую. Оставив объясняться с ней Снегирева, Сима помчалась дальше, проверяя на ходу, хватит ли заряда у ее мобильного.

Из машины она позвонила Александре Васильевне:

- Я тут в ваших краях, рядом. Если вы не заняты, может, пригласите на чашечку чаю, он у вас просто замечательный, а на улице так сыро! - лисичкой запела Сима. Ей очень хотелось еще раз взглянуть на дом, поговорить с болтливой старушкой.

- Ой, деточка, конечно, как приятно, что вы

меня не забыли! - Александра Васильевна и впрямь обрадовалась. Может, по дороге чего-нибудь сладенького захватите?

- Непременно! - пообещала Сима и порулила в

ближайший "Перекресток".

Она припарковала машину у ворот и вошла во двор. Судя по неряшливо таявшему снегу, двор давно не убирали. Сима удивилась, как быстро становятся видны следы запустения. Александра Васильевна увидела подъехавшую машину и гостеприимно распахнула дверь, но не большую, дубовую, парадную, а боковую, неприметную, для прислуги. Здесь рядом была кухня и комната самой Александры Васильевны.