- Проходите, Симочка, как приятно, что навестили
старуху! Сижу здесь одна, как сыч, и словом перекинуться
не с кем. Чаек с мелиссой, с душицей, только что заварила. Садитесь к столу, грейтесь. Что нового?
Сима с удовольствием вытянула ноги, обутые в меховые хозяйские тапочки, взяла в руки знакомую цветастую чашку.
- Да какие новости? Светлана в тюрьме... - При
этих словах Александра Васильевна мелко сочувственно закивала. - Вот Вику найти не могу. Не звонила она вам?
- Как же, звонила. Бедная детка, такое горе, такое горе, сиротинушка. - Александра Васильевна попыталась впасть в кликушество и заголосить, как на похоронах.
Однако Сима довольно резко и невоспитанно ее оборвала:
- А что же трубку она не снимает, или ждет, что ее с
милицией на допрос привезут?!
Александра Васильевна мгновенно успокоилась.
- Ага, не снимает трубку, говорит, никого слышать
не хочет. А мне сама позвонила, голубка, ведь никого у нее, кроме
меня, на этом свете не осталось. - Голос ее взмывал все выше
и выше, приобретая истерическую пронзительность.
- А допрос? - громко и резко спросила Сима.
А как же допрос?
- Так допросили уже сердешную, нелюди. Им ведь все равно,
что у человека такое горе. Ах, деточка моя, ах, сиротинушка, зачем
пришла, зачем глупостей наделала? Я же видела все, видела! Что
же ты меня не послушала?! - обращалась сама к себе Александра Васильевна, раскачиваясь на стуле и глядя в одну точку.
У Симы даже пересохло в горле, и она отхлебнула горячего чаю, пытаясь сообразить, что происходит.
- Что же ты, голубка, как тать ночной прокралась? Что
же никого не пожалела? - продолжала нараспев страдать старушка.
Сима окликнула ее, но она не ответила. Тогда Сима
взяла ее за плечи и сильно встряхнула. Голова женщины безвольно
качнулась, из пучка волос выпали неопрятные седые космы.
Оставалось только одно средство: обрызгать ее водой, что Сима
и сделала. Поймав на себе осмысленный ее взгляд, Серафима строго спросила:
- Так когда это приходила Вика? В ночь убийства?
Вы ее окликнули? Что она сделала?
Александра Васильевна в отчаянии прикрыла рот морщинистой рукой и взирала на Симу с ужасом. По ее лицу стекала вода. Теперь главное - не позволить ей впасть в прежнее состояние. Поэтому Сима спокойно и твердо, держа ее за руку, сказала:
- Я поняла, в ночь убийства здесь была Вика. Она
прошла через черный ход мимо вашей комнаты, поэтому вы ее видели. Вы ее окликнули, но она не ответила, так?
Женщина молча кивнула. На ее лице был написан такой ужас, что Симе стало ее жаль.
- Когда она вернулась?
- Не знаю, быстро, я слышала, как захлопнулась дверь,
минут через пять. Я еще удивилась, зачем она приезжала, чтобы так
быстро уйти.
Внезапно старая няня упала перед Симой на колени и запричитала:
- Христом-богом молю, не говори никому. Я в милиции
не сказала и дальше отказываться буду, скажу, ты все придумала!
* * *
- Сергей, у меня новости! Надо срочно увидеться. Где
ты?
- В суде на процессе. Сейчас перерыв, суд на совещании,
быстро ответил Костров. - Когда ты можешь приехать?
- Мне нужно около получаса.
- Жду. Если заседание начнется, подожди, зал
номер восемь.
Через сорок минут Сима подъехала к относительно новому
зданию суда на севере Москвы. Она немного опоздала, заседание началось.
Дело рассматривалось в открытом слушании, поэтому она тихо проскользнула через боковую дверь и смешалась с сидевшими родственниками то ли потерпевших, то ли подсудимых. И у всех были напряженные лица, женщины сжимали в руках платочки. Преступники, парочка несовершеннолетних разбойников, довольно нелепо выглядели в специальной зарешеченной выгородке, как звери в зоопарке. Костров тихо переговаривался с другим адвокатом. Когда скрипнула дверь, он поднял голову, встретился с Симой взглядом и только слегка кивнул головой.
Сима много раз бывала в суде, особенно когда проходила
практику. С каждым годом помещения ветшали, компьютеры приходили в негодность, а судьи достигли того возраста, когда уже даже проблематично читать внукам сказки. Не из-за зрения, конечно.
Судья по имени Алла Тарасовна, зачитывавшая какую-то длинную малопонятную юридическую бумагу, похоже, работала еще с Вышинским и уже в те времена была зрелой дамой. Сначала до Симы донесся ее надтреснутый громкий голос с модными лет пятьдесят назад патетическими нотками. Заинтересованная Сима прищурила глаза, вглядываясь. Судья напомнила ей главную героиню из любимой в детстве книги "Безобразная герцогиня". Ужаснее всего было то, что Алла Тарасовна не хотела мириться с возрастом: неподвижное маскообразное лицо с отвисшими брылами покрывал слой пудры толщиной в палец. По этому грунту были нарисованы брови и глаза, причем неверной рукой автора, трясущуюся голову венчал огромный нейлоновый парик. Судейская дама обладала громким пронзительным голосом и явно склочным характером, и это, равно как и плохое понимание того, что происходит, можно было отнести к ее почтенному возрасту.
Допрашивая свидетелей, судья начинала их перебивать, не
давала им ответить, кричала, обвиняла во всех мыслимых морально-этических и экономических проступках и преступлениях и неизменно доводила до слез.
Молоденькая секретарь суда, пытаясь вести протокол, бросала вокруг недоуменные взгляды.
Прокурор задумчиво протирал очки, оставив попытки вникнуть
в происходящее. И только адвокаты выглядели невозмутимо, демонстрируя, что все идет как надо.
А над всем царил эмоционально насыщенный, пафосный
голос судьи. Только, к сожалению, было трудно понять, что же она
говорит.
Сима вздохнула. Конечно, даме давно пора на заслуженный
отдых, караулить наступающий маразм, но кем ее заменить? Молодые
юристы не согласны работать за копейки, вот и они со Снегиревым ушли
из прокуратуры...
Наконец-то экзекуция закончилась, и все со вздохами
облегчения покинули зал. Костров взял Симу под локоток и быстро
увел.
- Что здесь происходило? - поинтересовалась она.
- Да все путем, что бы ни происходило, все равно дело
пойдет в суд высшей инстанции. Так что никто не напрягался. Кроме
судьи, конечно. Так что у тебя за срочные новости?
- Похоже, ты был прав, это Вика. Нянька призналась,
что видела ее в ночь убийства!
Глаза Кострова блеснули, но он промолчал.
- Похоже, настало время встретиться с Викой. И я
знаю, где ее найти. Сегодня вечером она последняя на приеме у Гольдина.
Он сам мне сказал.
* * *
- Изабеллочка, душа моя! - раздалось из трубки.
Сима опешила и не сразу вспомнила, что так ее называет Арабский, вернее, под этим именем он ее знает.
- Ой, Миша, как дела?
- Думаю о тебе, дружочек, не хочешь со мной пообедать?
- Конечно! - Тут Сима с сожалением вспомнила,
что на ней довольно потертые джинсы, словом, узнать ее можно было только по росту.
- Давай в "Царской охоте" на Рублевке, там днем
никого нет.
Знаменитый ресторан "Царская охота", где в свое
время Ельцин давал неформальный обед для Жака Ширака, разочаровал
Симу своей аляповатостью и эклектичностью. Здесь соседствовали стили "деревенская изба" с бревенчатыми стенами, грубыми деревянными столами, печью, огромной колодой непонятного назначения, подвешенной на цепях, и "царские покои" с китчевыми картинками на шелке, псевдомраморными бюстами царей, натыканными во все углы, резными шкафчиками ампир. Все это производило довольно странное впечатление, словно хозяин реализовал свое детское видение русских сказок, трансформированное изучаемым в школе романом "Война и мир". Правда, еда была неплохой, а официанты в поддевках предупредительными.
Арабский очень обрадовался Симе, а еще больше
он обрадовался тому, что она, оказывается, просто одетая девушка, явно промышляющая не на панели.
- Слушай, здорово! - воскликнул он. - А
я опять собрался уговаривать тебя бросить ночные занятия.
- А я боялась тебя разочаровать, - рассмеялась Сима. - Да и зовут меня не Изабелла, а Серафима, Сима.
- Здорово, - еще раз восхитился Арабский.
- И вовсе я не из семьи алкоголиков, - призналась сыщица.
- Да и я, если признаться, редко себе позволяю. А чем
же все-таки ты занимаешься и что делала тогда в баре? - спросил Михаил.
- Я вообще-то юрист, - уклончиво сказала Сима,
а в баре... Понимаешь, с подружкой поспорили, ей все во мне не нравится: сидишь не так, стоишь не так, ходишь, как лошадь, топаешь, как полк солдат, одеваешься, как старая дева, помешанная на турпоходах...
Ну, я ей и доказала.
- А я, Сима, очень рад, что ты такая. Если честно,
я просто боюсь эдаких женщин-вамп, пожирательниц сердец, - признался Арабский.
- Да уж, это точно не обо мне. Слушай, а та фотография
на камине, где это было? - спросила Сима, макая оленину в
клюквенный соус.
- Юго-Восточная Азия. Таиланд-Малайзия-Сингапур,
года три назад, точно уже не помню. А почему тебе это интересно?
- Я их дочку Вику знаю.
- А ты уверена, что у них есть дочка? - спросил
Михаил.
- Его дочка, падчерица Светланы.
- Странно, мне кажется, что он слишком молод, чтобы
иметь дочку твоего возраста, - удивился Арабский.
- Ну, она, конечно, немного моложе меня, но она точно
дочка Артемова, а Светлана ее мачеха.
- Артемова, которого убили, - воскликнул бизмесмен,
но я же прекрасно его знаю! Прекрасно, и неоднократно с ним встречался! Светлана была там не с ним. Но вели они себя как муж и жена.
К сожалению, не могу припомнить его имени. Алексей, Андрей...
Нет! Какое-то распространенное русское имя. Такой симпатичный мужчина. Жаль, жена скоро поссорилась со Светланой из-за того, что та купила ту самую соломенную шляпку, на которую положила глаз моя жена.
- Да ладно, наверное, это был первый муж Светланы, - как можно безразличнее сказала Сима. - Расскажи мне лучше, ты ведь специалист в античной истории, кто такая Электра?
- Странно, что ты этим интересуешься. Электра
героиня древнегреческих трагедий Эсхила, Софокла и Еврипида.
- А ты не знаешь, какое отношение это имеет к психиатрии?
- Ну, наверное, не к психиатрии, а к психо-анализу.
Если я не ошибаюсь, комплексом Электры называют болезненную любовь к отцу и ненависть к матери.
- Но какое отношение к этому имеет древнегреческая Электра?
- Она была дочерью Агамемнона, слышала о герое Илиады? - Сима согласно кивнула, роясь в уголках памяти. - Сущностью Электры была неукротимая жажда мести убийцам ее отца, то есть матери и ее любовнику. - Арабский почувствовал себя в своей тарелке и вещал, плавно жестикулируя, словно с кафедры.
Сима несколько запуталась в греческих именах и согласно кивала головой.
- Но ведь Электра не убивала своего отца из ревности? - наконец задала она вопрос, который волновал ее более всего.
- Нет, конечно! Наоборот, она мстила за него матери
и ее любовнику!
Сима почувствовала, что запуталась окончательно.
ГЛАВА 13
Серафима припарковала машину недалеко от приемной доктора
Гольдина, чтобы видеть всех, выходящих из здания. Метрах в ста от нее стояла машина Вики - красный "Рено-Клио". Сима сразу его узнала. В ожидании она откинулась на сиденье, расслабилась, поставила любимую кассету Уитни Хьюстон и закурила. Чернильно-синие мартовские сумерки каким-то неуловимым оттенком отличались от зимних, возможно, намеком на то, что утром будет солнце.
Сима сразу ее узнала: тонкая фигурка мелькнула в свете
фонаря у входа, "Рено" пискнул и зажег фары, словно узнавая хозяйку. Сима бросила сигарету и, не заперев дверцу, бросилась к девушке. Ее спринтерский рывок не остался незамеченным: Вика застыла у открытой двери, не торопясь садиться в машину, только поплотнее запахнула скромную с виду куртку, подбитую песцом. Это была высокая худощавая брюнетка с длинными волосами, причесанными так, чтобы создавалось впечатление нарочитого отсутствия прически. Кажется, это стоит довольно дорого.
- Вы ведь Вика? - спросила запыхавшаяся
Сима, притормаживая у красного автомобильчика.
- Вика, - сухо сказала девушка, ожидая продолжения.
- Меня зовут Серафима Григорьевна, я помощник следователя и хочу задать вам несколько вопросов.
- Я уже на все вопросы ответила в прокуратуре.
- Думаю, что не на все. В ваших интересах поговорить здесь, а
не быть доставленной для дачи показаний. - Сима, конечно,
блефовала, но она прекрасно знала, что испуганный свидетель самый разговорчивый.
Однако не было похоже, чтобы девушка особенно испугалась. Она вздохнула и скупым жестом пригласила Симу сесть в машину.
- Я вас слушаю.
Серафима хотела было следовательским тоном сказать: "Это
я вас слушаю!", но передумала. Похоже, эту девчонку и так достаточно прессовали.
- Я все знаю, - пошла Сима ва-банк.
- Что именно? - Вика подняла на нее огромные черные
глаза.
По глазам ей можно было дать лет сто. Они чужеродно смотрелись на гладком юном лице. В полутьме были видны только провалы глаз и губ, как на печальной венецианской маске.
- Что вы в ночь убийства были в доме вашего отца. Значит, вы знаете, кто убийца. - Сима не стала сейчас обвинять девчонку в убийстве отца, хотя эти слова вертелись у нее на языке.
- Вы ошибаетесь, весь вечер и всю ночь я была
дома. У вас неверные сведения. - Вика была на удивление спокойна.
- Есть свидетели, кроме того, вашу машину видели в поселке
ночью.
Мимо них пролетали встречные машины, на доли секунды освещая салон "Рено".
- Вы не против, если я закурю? - вежливо спросила Сима.
Вика нажала кнопку прикуривателя и выдвинула пепельницу.
- Пожалуйста, - безразлично сказала она.
Сима прикурила, прикрыв глаза. Внезапно в глаза ударил яркий белый свет, отчего она на какое-то время ослепла. Это какой-то огромный внедорожник, увешанный люстрами и кенгурятниками, съехал с противоположной стороны и припарковался у них прямо перед носом.
- Как же я ненавижу эти бандитские машины с их газоразрядными галогенами! - прошипела Сима.
- Я тоже. Правда, не все они бандитские, - справедливо
заметила Вика. Симе показалось, что она немного смягчилась.
Сима повернулась к девушке, ярко освещенной фарами. От
того, что она увидела, у нее перехватило дыхание. Сима открыла
рот, чтобы заорать, но вовремя его захлопнула, сделав вид, что
закашлялась дымом. Рядом с ней сидела девушка с видеопленки убийства
Хлопина! Потрясенная этим открытием, Сима долго собиралась с мыслями, не зная, что сказать. По всему выходило, что Вика сначала съездила с Хлопиным в сексшоп, чтобы запасти необходимые для их игр аксессуары, затем довольно долго кувыркалась с ним в койке, а когда она ушла, ее сообщник убил несчастного любителя клубнички. Впрочем, не такого уж несчастного, ведь он пробавлялся шантажом, за что и пострадал. Потом, выходит, парочка направилась в родительский дом и грохнула папашу. Вот уж совсем непонятно зачем!
- Так что же еще вы хотели у меня узнать? - довольно холодно поинтересовалась Вика.
- Вы, конечно, знаете о смерти Хлопина. Можете что-нибудь
о нем сказать?
- Исполнительный водитель-телохранитель, четкий, обязательный, надежный. А его личная жизнь меня не касается, - слишком поспешно сказала она.
- Вика, а как у вас складывались отношения со Светланой?
не слишком тактично спросила Сима.
- А как могут складываться отношения с мачехой?!
взорвалась Вика. Затем взяла себя в руки. - После
того как я уехала - нормально. Правда, я стала реже видеть
отца, - уже спокойнее продолжила она.
- Светлана в тюрьме, ее обвиняют в убийстве.
- Знаю. Только, кроме нее, убить было некому,
жестко заявила Вика. - А еще накануне папа звонил
своему адвокату, Выгодскому, чтобы изменить завещание или начать развод.
Они поссорились со Светланой.
- Откуда вы знаете, ведь вас там не было?
- Мне позвонил папа и сказал, что завтра к ужину
будет Сан Саныч, просил быть и меня. Намекнул, что произойдет
нечто важное, касающееся жизни всех членов семьи. Голос у него
был взволнованный, но он держал себя в руках. Я хорошо знаю отца,
его желание собрать всех вместе и пригласить адвоката свидетельствовало
о каком-то важном шаге. Мне кажется, он собирался развестись.
- И вы дали об этом показания? - спросила Сима.
- Меня не спрашивали, - сухо ответила девушка.
Ведь можно подумать, что я специально топлю ее, потому что она моя мачеха.
- Но есть свидетели, что и вы там были, в ту ночь видели вашу машину, - справедливо заметила Сима.
- Я не могу этого объяснить. Я была дома, хоть
и не могу этого доказать. И вообще, зачем мне его убивать?
Я же любила его, любила! - Вика заплакала, но не в голос, взахлеб, а сдержанно, как будто слезы преодолевали какую-то преграду. Из-за этого стало видно, как она страдает, не на публику, не для зрителя, а скрывая боль.
- Из ревности! - ляпнула Сима, одержимая идеей
комплекса Электры.
Вика вытерла глаза и посмотрела на нее, как на идиотку.
- Надеюсь, вы все спросили, - ледяным тоном
сказала она.
Симе ничего не оставалось, как попрощаться и выйти из машины.
Она опаздывала к Гольдину, часы показывали четверть девятого,
а договаривались они на восемь. Но из здания никто не выходил, а значит,
доктор ждет ее. Сима заперла свою "девятку" и вошла в старый
московский особняк, где располагалась приемная. Секретарь давно
ушла, ее стол отличался полным отсутствием каких-либо бумаг.
Верхний свет был погашен, горели только светильники в углах комнаты.
Из-под двери кабинета Гольдина пробивалась узкая полоска желтого света. Сима пересекла приемную, постучала в массивную дубовую дверь и, не дожидаясь ответа, вошла. Большое помещение тонуло в полумраке, света от настольной лампы не хватало, и стеллажи, забитые книгами, сливались в темные пятна. Хозяина не было видно.
- Борис Ефимович, - позвала Сима. Было очень
тихо, так тихо, как никогда не бывает в центре Москвы. Наверное, специальная звуко-изоляция.
Сима заметила еще одну дверь, вероятно, санузел. Она села
в глубокое кожаное кресло и решила подождать. Через десять минут
ей пришло в голову, что здесь что-то не так. Вокруг стояла все та
же давящая на уши тишина, когда кажется, что ты внезапно оглох.
Не было слышно ни шума льющейся воды, ни шагов - вообще ничего. Сима решительно подошла к двери, еще раз прислушалась, постучала, а затем распахнула ее. В туалете с душевой кабиной горел свет, но никого не было. Сима вернулась и села в кресло. Внезапно она заметила что-то черное, высовывающееся из-за массивной ножки стола. Она поднялась и нерешительно, как будто совершая что-то недозволенное, заглянула за стол.
Тело Гольдина лежало на ковре за столом в неестественной позе, которая не оставляла надежд на то, что он жив. На всякий случай Сима, как их учили, попыталась нащупать пульс на сонной артерии. Бесполезно. На голове психиатра зияла страшная рана, орудие убийства - тяжелый антикварный бронзовый подсвечник, изображающий античную деву, держащую на плече амфору, - валялось рядом. Сима видела и не такое, пока работала в прокуратуре, но тут... Очаровательный, блистающий глубиной и остротой ума Борис Ефимович... Она вспомнила о его многочисленных женах и детях, особенно о младшенькой любимой Анечке. Сима перевела глаза на подсвечник в пятнах крови и мозгового вещества с налипшими на нем волосами, и ее замутило. В туалете она умылась ледяной водой и немного успокоилась. Гольдина не вернуть, но необходимо забрать то, ради чего она к нему пришла. Сима глубоко вздохнула, вошла в кабинет и, стараясь
не смотреть на лежащее у стола тело, надела кожаные перчатки. Все-таки она нарушала закон и понимала это. В идеале она, ни до чего не дотрагиваясь, должна была вызвать милицию, дождаться их и начать давать показания как лицо, нашедшее труп. Как раз это и не входило в ее планы. Компьютер был включен, но содержал наброски научных статей, план монографии по психоанализу и деловую переписку, в том числе на английском и французском. Все делопроизводство, вероятно, находилось в руках у секретарши. Тайнами здесь и не пахло. Никаких паролей, скрытых файлов и тому подобного. Сима разочарованно отошла от стола, внимательно осмотрела полки. Кроме разнообразных медицинских изданий, ничего обнаружить не удалось. Остались ящички и шкафчики. Сима, теряя надежду, поочередно открывала их, обнаруживая счета, открытки, длинные конверты с приглашениями на конференции и прочую бесполезную ерунду. Она обнаружила сейф, но добраться до его содержимого не было никакой возможности. Кроме того, вряд ли доктор держал в сейфе аудиокассеты, с которыми работал.
Наконец-то нашелся запертый шкафчик. Сима пошарила глазами по кабинету,
соображая, где же мог быть ключ. Рыться в карманах у покойника
она не решилась, поэтому пошарила в своей необъятной сумке, в которой,
наверное, можно было бы при желании найти даже прокладку от
текущего крана, и выудила пилочку для ногтей. Пятиминутное ковыряние
в не слишком сложном замочке дало свои результаты: шкаф был сверху
донизу забит кассетами. Оставалось только найти нужные. Поразмыслив,
Сима решила, что раз Вика наблюдается уже восемь лет, то кассет должно быть много и датированы они начиная с 1992 года. А раз она только что покинула доктора, то они находятся где-то близко. Сима быстро нашла серию кассет с инициалами "В. А." и стала бросать их в сумку. Однако на последней из них была дата 15 февраля 2000 года. За четыре дня до убийства! А где же самое главное, а где же запись сегодняшней беседы?
У нее зазвонил мобильный, и она ответила почему-то тихо, почти шепотом. Сергей поинтересовался, почему она так разговаривает.
- Слишком много народу слушает, - солгала Сима.
- У тебя ничего не случилось? - забеспокоился Сергей.
- Все в порядке, позвоню завтра, просто не могу сейчас разговаривать.
Сима отключилась, оглянулась по сторонам в поисках магнитофона.
На столе она нашла компактный диктофон. Он был пуст. Значит, убийца забрал кассету! А может быть, доктора убили как раз из-за кассеты! Сима еще раз осмотрела кабинет и вышла в приемную. То, что ей сначала показалось стенным шкафом, оказалось дверью, ведущей
на черную замусоренную лестницу с выходом в темные дворы. Замок
двери был, похоже, сломан. Это, видимо, был путь, которым проник преступник.
Больше здесь оставаться было нельзя. Сима вернулась, осторожно выглянула на улицу. Узкую московскую улочку подметал ветер, таская куски грязного целлофана. Припаркованные у офисных зданий машины разъехались, а прохожие уже давно сидели в теплых квартирах у телевизоров.
Сима быстро завела машину, включила ближний свет и поехала домой.
Она сама являлась свидетелем того, что последним человеком, покинувшим приемную доктора, была Вика. Но держалась она так спокойно, так невозмутимо, что ее трудно было заподозрить. С другой стороны, она не знала, что Сима сразу же после их разговора идет к доктору. Кроме того, она хрупкая девушка, а удар был нанесен физически сильным человеком. Хотя... В состоянии аффекта или даже эмоционального напряжения и параличные инвалиды могут горы свернуть. Но зачем ей убивать доктора? Только в том случае, если он стал свидетелем ее признания в другом убийстве...Тогда понятно, зачем она взяла последнюю кассету.
* * *
Голова у Симы шла кругом. Дома Марина Алексеевна смотрела свои любимые "Итоги" с Киселевым.
- Сим! Ты за кого голосовать будешь? - спросила
она дочку, надевая мягкие тапки и сгоняя с колен свернувшегося в огромный
пушистый шар Гошу.
- За Жирика! - брякнула Сима, не желавшая вступать с матерью
в политические дискуссии. Марина Алексеевна, в отличие от дочери,
была политически грамотна, следила за событиями и плавно, эволюционным
путем проделала путь от умеренной коммунистки через отчаянную демократку
до политической нигилистки. Ругала она все и вся, не верила никому
и к превозносимому преемнику президента (читай - престолонаследнику)
относилась с прохладцей. Это, впрочем, не мешало ей трезво оценивать
обстановку и точно знать, что общая масса послушно проголосует
за того, кого ей укажут.
- А я голосовать пойду, чтобы моим голосом не могли распорядиться,
и проголосую против всех, - заявила она, направляясь на кухню,
чтобы накормить Симу заботливо приготовленным ужином.
После увиденного в приемной доктора Симе кусок в горло не лез, ее слегка мутило. Чтобы не обижать мать, она сказала:
- Ма, не беспокойся, я ужинала. Только чайку с лимоном попью. А котлетки оставь мне на завтрак.
Марина Алексеевна с жалостью посмотрела на Симину худобу, но настаивать не стала. Что ж, в конце концов у них теперь мода такая. Сама Марина Алексеевна помнила времена, когда ценились круглые румяные щечки, налитые плечи, пышная грудь и увесистый зад, правда, при тонкой талии, сантиметров этак пятьдесят, что достигалось путем неимоверных утягиваний и шнурований.
- У Борьки была? Дал он тебе кассеты?
- Не-а, не успела, - безразлично протянула Сима,
прихлебывая чай.
Всю ночь ей снились бронзовые античные девы, замахивающиеся на нее огромными бронзовыми амфорами.
* * *
Аня открыла дверь мужчине и мельком взглянула на себя в зеркало. Царевна-лебедь, она была чудо как хороша. Тоненькая, с легкими светлыми волосами, в чем-то длинном, белоснежном, полупрозрачном, она действительно напоминала прекрасную птицу. Мужчина с порога протянул ей охапку кремовых, почти белых роз.
- Ты сегодня удивительна, дорогая, - восхищенно
сказал он. - Каждый из твоих образов по-своему неповторим.
- На сей раз это не образ, это я, кем я себя чувствую,
Одетта.
- А разве прошлый раз тебе не понравилось?
- Да, в тот момент, когда все происходило, я была
в восторге. Я даже не думала, что сумею так перевоплотиться, из
тихой скромницы - в женщину-вамп, из пушистого кролика - в тигрицу.
- И из Одетты - в Одиллию, - добавил мужчина.
- Не говори так, дуэт Одетта и Одиллия слишком
много для меня значит.
- Но ведь и Одетта, и Одиллия - всего лишь две стороны одного и того же, как добро и зло, которые никогда не существуют сами по себе, которые, лишенные друг друга, теряют всякий смысл.
- Да, я понимаю, это философский взгляд, но есть еще
и конкретный человек. Я - Одетта, она - Одиллия. Но не злая, она замечательная, мое второе "я".
- Прости, милая, у тебя несколько детские представления о дружбе.
- Все чистое кажется наивным. Если даже ты этого не понимаешь,
зачем тогда жить... - грустно сказала девушка.
Мужчина приблизился к ней и осторожно обнял, стараясь не измять прозрачные шелковые одежды. Он отвел от ее лица длинную прядь волос и прошептал:
- Поверь мне, все только начинается. Расскажи мне лучше, что ты чувствовала в роли женщины-вамп.
- Это была не я. И звали меня не Аня и не Одетта. Я
была совсем другой личностью, да? Когда мы с тобой выпили это,
я почувствовала себя сильной, бесстрашной, казалось, одним ударом
я могу пробивать стены, одним движением переворачивать машины. И знаешь, что еще? Я больше не хотела умереть, я хотела жить вечно, меня захлестывали горячие волны, и я не сразу поняла, что хочу мужчину.
Аня стыдливо подняла глаза и спросила:
- Ты же знаешь, у меня никогда раньше не было мужчины... Я
не знала, что такое сексуальное желание. Где же ты был? Почему
ты меня бросил, почему не ты был со мной, не ты был у меня первым? Девушка была готова заплакать.
- Ты потом поймешь, так нужно. Ты должна пройти через все
это, чтобы найти себя. А сейчас ты хочешь? - Мужчина поднял
ее голову за подбородок и посмотрел в глаза.
Аня отвела взгляд.
- Расскажи мне, как тебе с ним было. Все, до мельчайших подробностей, - потребовал он.
- Я не могу.
- Ты должна, иначе ничего не получится. - Он продолжал
смотреть ей в глаза.
- Как ты велел, я подошла к нему, когда он садился в машину.
Я была так возбуждена, что расстегнула "молнию" на груди,
и он не отрывал взгляда от движения змейки. Он открыл дверь и предложил
мне сесть. Я села, и он сразу же расстегнул "молнию" до конца
и стал целовать мою грудь. Раньше никто этого не делал. Я стала
задыхаться, хотя этот человек был мне безразличен. Может, хватит,
мне неприятно об этом говорить. - Аня покраснела и с трудом подбирала
слова.
- Нет, продолжай, - требовательно сказал мужчина.
- Он почти раздел меня еще в машине и все время почему-то повторял,
что я очень похожа на девушку, до которой он давно мечтал добраться.
Я не знаю, что он имел в виду. Ты велел мне одеться как женщина-вамп, но мне кажется, я больше напоминала Одиллию, только очень агрессивную, раскованную и сексуальную. Затем он, видимо, взял себя в руки, и мы поехали в какой-то дурацкий магазин, где вся витрина была заставлена искусственными членами. Это отвратительное зрелище почему-то возбудило меня еще больше. Я не видела, что он купил. Он привез меня в свою квартиру, больше напоминавшую бордель. Странно, я только сейчас поняла, что даже не знаю, как его зовут. И я не помню, как к нему обращалась, надеюсь, что не "зайчик". Он высыпал что-то из пакетика и залил шампанским. Размешав, выпил сам и предложил мне. Он сказал, что от этого желание станет еще сильнее. Я ответила, что и так очень возбуждена, и это была правда, и отказалась. Потом он вытряхнул из пакета шелковый шарф, снял со стены наручники и предложил приковать его к кровати и завязать глаза. Тогда мне показалось это совершенно естественным, хотя я видела такое только в кино. Но ты не подумай, я вовсе не люблю смотреть такие фильмы. - Аня уже чуть не плакала от стыда.
Мужчина ласково привлек ее к себе и погладил по волосам.
- Ты не должна этого стыдиться. Ведь это тоже была
ты - твоя подсознательная свобода, сексуальность, агрессивность, которую мы выпустили наружу. Продолжай, я слушаю...
- Я сделала все, как он хотел, и стала его ласкать. Он пытался освободиться от наручников, умолял снять повязку с глаз. Я не стала, мне даже нравилось его мучить и дразнить. Кроме того, ведь он сам предложил такую игру! Он говорил, что хочет дотронуться до меня, видеть меня, но я не позволяла и довела и его, и себя до исступления. Мне кажется, мы даже кричали... Как ужасно все это рассказывать, я прошу тебя, давай прекратим! - взмолилась Аня.
Мужчина только молча покачал головой. Он был весь внимание.
- Ну, я впервые видела ЭТО у мужчины, - с ударением произнесла
Аня. - И ЭТО не казалось мне ужасным и отвратительным. И тогда
я сделала все сама. Я даже не помню, было ли мне сначала больно, но
мы занимались любовью несколько часов, до самой ночи, я испытывала
оргазм за оргазмом и не могла насытиться. Когда я видела, что он
слабеет, я сыпала тот порошок в шампанское и давала ему выпить, не
развязывая глаз. В какой-то момент я вдруг пришла в себя, возбуждение
схлынуло, я испугалась того, что натворила, - ведь это была не
я, я никогда бы не могла пойти на такое! Я быстро оделась и убежала,
даже не развязав этого парня. Мне было так стыдно, что он увидит
меня! Я выбежала, от слабости у меня подкашивались ноги. В машине
ты что-то дал мне и на какое-то время я отключилась. Мы всю ночь не
спали, я так хотела тебя, но ты почему-то возил меня по каким-то ночным
клубам, затем усадил за руль какой-то другой машины и, хотя я
очень плохо вожу, заставил ме-ня куда-то ехать. - Аня поморщилась,
пытаясь вспомнить. - Не знаю... Очень болела голова, все путалось.
Помню твой голос, ты что-то мне говорил. Какой-то дом, я вошла туда тайком, точно воровка. Я не помню, но ведь я ничего не украла? Зачем мы там были, мы же сразу ушли? Неужели все это было так необходимо? Я почти ничего не помню после того, как ушла от мужчины.
- Ты ведь хочешь испытать себя, путешествовать в астральные миры, так?
Аня согласно покивала головой.
- Тогда ты должна познать все стороны своей натуры, иначе
в астральном мире с тобой может случиться нечто, что не позволит
тебе вернуться. И серебряная нить будет прервана, и твой дух
навсегда останется там, откуда не будет возврата. Поэтому
ничто в тебе самой не должно быть для тебя неожиданностью. Понимаешь,
детка?
- Понимаю... А много еще испытаний?
- Осталось совсем немного, потерпи. И помни, никто не должен
знать об этом. Сегодня, моя девочка, ты испытаешь нечто совсем новое.
Ты побываешь в преддверии астрального мира, а может быть, даже переступишь черту...
Аня расслабилась, откинулась в кресле и прикрыла глаза. На миг она почувствовала легкий запах сигарет от его пальцев, когда он поднес что-то к ее губам, и она послушно приняла это.
* * *
Сначала она была большой белой птицей с человеческим лицом, как Царевна-Лебедь Врубеля. Она летела в черном пространстве, и звездные скопления то приближались, то проносились мимо, подчиняемые законам Вселенной.
От сумасшедшей скорости захватывало дух, но страшно не было. Она только изумлялась тому, как у нее развеваются волосы, ведь Аня точно знала, что в безвоздушном пространстве нет ветра. Еще секунду назад крошечная точка внезапно приблизилась, и она увидела его, своего возлюбленного. Ее захлестывало счастье, что она не одинока в этом прекрасном, но пустынном мире. Мужчина подхватил ее, и через его прикосновение
Аня почувствовала, что все ее тело покрыто перьями. Аня пыталась
заговорить, но не смогла произнести ни звука. Ну конечно, ведь в межзвездном пространстве звук не может передаваться, вспомнила она. Но
это и не понадобилось. Она вдруг стала понимать все мысли своего
спутника.
- Тебе хорошо? - подумал он.
- Я счастлива! - мысленно воскликнула Одетта.
- Я хочу, чтобы ты почувствовала мою любовь!
Девушка мысленно раскрылась навстречу ему и почувствовала, как он вошел в нее, не прикасаясь к ней. В ее ушах звучал крик его восторга, и горячая волна наслаждения затопила ее сознание.
Внезапно она ощутила, как ее тело изменяется: она стала похожа на сложенную из разно-цветных кусочков стекла фигурку, а окружающее приобрело вид калейдоскопа, картинки которого изменялись с огромной скоростью, так что за ними невозможно было уследить. Ее спутник исчез, а калейдоскоп менялся с пугающей быстротой. Аня почувствовала, как ее тело разрывается на мелкие осколки, которые встраиваются в бешеный ритм мозаик Вселенной. Еще какое-то мгновение она ощущала себя Аней Кисловой, Одеттой, а затем ее сознание разлетелось на разрозненные мысли, чувства, воспоминания, которые существовали уже отдельно от нее и кружились в завораживающем танце калейдоскопа. Невероятным усилием воли она попыталась призвать их, собрать воедино, и это как будто удалось. Но теперь она видела себя летящим со скоростью света обломком в окружении таких же, как она, мелких космических тел. Их неудержимо влекло в одном и том же направлении. Аня пыталась сосредоточиться, свернуть от гигантской черной воронки, понимая, что это и есть
та опасность, о которой ее предупреждали. Но вспышка,
которую она скорее не увидела, а почувствовала, разнесла ее "я", ее сознание, и она, Аня Кислова, тургеневская романтическая девочка, перестала существовать.
* * *
Вика очнулась, когда на экране появился конвертик и компьютер запищал. Вика нехотя поднялась и открыла виртуальное письмо.
Оно было без подписи, но она и так поняла, кто его послал.
@STIH = А ты молчишь. И я не знаю,
Зачем нам что-то говорить,
Что станет жизнь не адом и не раем,
А просто перестанет быть,
Что мы стоим над пропастью, у края,
И темноту свечой не озарить.
Кто думал, что, смеясь, играя,
Я просто перестану быть.
ГЛАВА 14
Утром Сима купила замечательный бисквитный торт, пропитанный ромом,
и отправилась на окраину города, на улицу Газгольдерную, к своей подружке
бабке Николаевне. Как и обещала, любопытная старушка была дома. Лишь
только послышался шум открывающейся двери лифта, Николаевна
тут же бдительно приникла к глазку. Вот тебе лучшие и самые совершенные
охранные системы.
Увидев Симу, Николаевна широко распахнула дверь, заулыбалась беззубым ртом.
- Ах ты моя девонька золотая! - заохала старушка. - Не забыла меня!
- Не забыла! - подтвердила Сима, демонстрируя
подарочную упаковку торта.
- Ух ты! - восхитилась бабка. - Молодец, уважила! Ну проходи, проходи, чайку попьем.
Когда расселись за столом с парадной скатертью с шелковой бахромой, Николаевна, разливая чай, хитро спросила:
- Ты так или по делу?
- И так по вас соскучилась, да и дельце маленькое есть, - не стала юлить Сима.
- А чего ж, давай! - согласилась бабка, довольная, что оказалась полезной в таком важном деле.
Сима вытащила фотографию, похищенную у Викиной няньки.
- Не она приходила тогда с Олегом?
- Погодь, погодь, - заинтересованно сказала Николаевна, вытащила из кармана древние очки, одна из дужек которых была привязана веревочкой, и принялась рассматривать снимок.
- Судя по всему, фотографии года три. Сейчас она носит прямые волосы с челкой. - Сима понимала, что "каре" ничего не скажет Николаевне.
Та долго рассматривала снимок, вертела его то так, то этак, затем отложила и принялась за торт, жуя его с видимым удовольствием. Сима даже подпрыгивала от нетерпения, но молчала. Николаевна налила в блюдце чай и шумно его отхлебывала, жмурясь, как большая пожилая кошка.
- Ну что ж, не буду брать грех на душу. Может, она, а может,
и нет. Вроде похожа, да еще, как ты говоришь, прическа другая. Но утверждать не стану. Я за свой базар отвечаю, - щегольнула Николаевна услышанным где-то.
- Да, я понимаю, узнать трудно. А вот маленькой красной
машинки во дворе не видала? - с надеждой спросила Сима.
- Это могу сказать наверняка - не было. Ручаюсь. Все машины наперечет знаю. А теперь и твою грязную.
- Ну она не всегда грязная, - обиделась Серафима.
- Сколько я видела - всегда, - веско заключила бабка. - Слушай, голуба, а как твое расследование, продвигается?
- Так себе, - грустно ответила Сима. - Вроде
было ясно, а теперь опять все запуталось... Вроде все
на дочке убитого сходится: время, место, возможность, а вот самого главного...
- Это что же самое главное? - живо заинтересовалась Николаевна.
- Мотив, Николаевна, то есть причина. Так вот нет другой причины,
кроме ревности. Нету!
- А ревность-то при чем? - не поняла не продвинутая
в сексуальных проблемах Николаевна.
- А при том, что отца она любила не как дочь,
как можно более доступно объяснила Сима, - комплекс Электры
называется.
- Батюшки-светы! - всплеснула руками Николаевна.
Старуха уже, помру скоро, а о таком не слышала. Но ты меня послушай,
Серафима, фигня все это, чтобы из-за такого человека жизни лишать.
Фигня! Не верю! Деньги ищи, деньги!
- Какие деньги?
- Кому деньги после его смерти достанутся.
- Да всем. И жене, и дочке.
- Ага. - Николаевна почесала затылок.
Ну тогда плохи твои дела. Всем выгодно.
- В том-то и дело, - грустно согласилась
Сима.
- А Олежка здесь при чем?
- Черт его знает, хотя он был шантажист. Снимал
на видео свои забавы с состоятельными дамочками, а потом вымогал у
них деньги.
- Ну и ну! - Бабка покачала головой с изумлением
и восторгом. - А ведь ни за что бы не сказала.
- Вот и мать его не сказала бы. - Сима
вспомнила мать Олега, которая так беспокоилась о своем
идеальном сыне.
- А что за Электра такая? Имя, что ли, новомодное?
- Да нет, бабуль, героиня древнегреческой трагедии,
ответила Сима без какого-либо желания объяснять взаимоотношения
античных героев.
* * *
В секс-шопе "Нимфа и Сатир" было по-прежнему немноголюдно, чтобы не сказать пусто. Голубоватый, увешанный побрякушками продавец узнал ее, заулыбался, спросил, все ли как обычно для Олега. Сима уклончиво ответила, что Олег, видимо, какое-то время не появится, так как уехал в длительную командировку. Продавец картинно повздыхал и посожалел, наверное, из-за потери постоянного клиента. Сима опять вытащила из сумки Викину фотографию.
- Скажите, не с этой девушкой он был последний раз?
- Трудно сказать, возможно. У той был совсем другой
имидж - женщина-вамп: прическа, темные очки, ярко-красный кожаный костюм. Хотя тип тот же. Эта - какая-то школьница.
- Тогда она и была школьницей.
- А почему вы спрашиваете, я помню, вы говорили, что Олег ушел
с вашей подругой? -поинтересовался продавец. Он был похож на человека, который обожает совать нос в чужие дела.
- Я тоже думала, что с подругой, - неопределенно ответила
Сима.
* * *
Адвокатская контора "Выгодский и партнеры" поражала своей респектабельностью. Никаких алюминиевых стульев, дерматиновых кресел, металлических столов и крашеных шкафов для документов, все эти аксессуары можно было оставить дешевым фирмочкам-однодневкам, которые, как грибы, расплодились в столице. Массивная классическая деревянная мебель, натуральная кожа, дубовые панели, шерстяной неброский ковер на полу. Адвокаты этой конторы не вели уголовные дела, попасть к ним можно было только с солидной рекомендацией. Их имя было синонимом надежности.
В приемной сидела секретарь подчеркнуто делового и нераздражающего вида: возраст около тридцати, непримечательная внешность, скромная прическа, очки в тонкой оправе, минимум косметики и юбка до средины колена. Дама вежливо обратилась к Симе, хотя вид последней вряд ли был типичен для столь солидного учреждения:
- Здравствуйте. Чем могу помочь?
- Добрый день, - откликнулась Сима как можно приветливее. - Могу ли я встретиться с господином Выгодским?
- Вам назначено? - спросила секретарь, деловито открывая блокнот.
- Нет, но я по важному делу, касающемуся его клиента.
- Имя клиента, пожалуйста? Ваше имя?
- Серафима Бовина, по делу Владимира Артемова, - четко сказала Сима.
- Минутку, пожалуйста, я доложу. - Секретарь вырвала из
блокнота листочек и бесшумно прошла по ковру к высокой массивной двери
шефа.
Через минуту она появилась:
- Проходите, пожалуйста, Александр Александрович ждет вас.
Сима вошла в просторный кабинет, обставленный строго и со вкусом.
Из-за огромного стола к ней вышел высокий тучный мужчина лет пятидесяти. Прекрасно сшитый темно-синий костюм скрывал объемистый живот, кроме того, адвокат отличался прекрасными манерами и осанкой и
в целом производил впечатление импозантного мужчины. Сима подумала,
что Выгодский полностью соответствует сложившемуся у нее классическому образу адвоката. Она вспомнила, что однажды в суде видела адвоката-старушку с седыми кудельками, в ситцевом платьице и почему-то в кроссовках, - и улыбнулась.
- Проходите, присаживайтесь, - Выгодский привычным жестом
указал ей на кресло. - Насколько я понял, вы хотите сообщить
что-то о моем бывшем клиенте Артемове? - На словах
"бывший клиент" он сделал отчетливое ударение.
- Да. - Сима села, собираясь с мыслями. - Дело
в том, что у меня есть сведения, что накануне гибели Артемов позвонил
вам и просил приехать. Насколько мне известно, это касалось развода
либо изменения завещания.
Выгодский выдержал паузу и изучающе рассматривал Симу.
- Прежде всего, госпожа Серафима Бовина, кто вы? - спросил
он прекрасно поставленным баритоном, не заглядывая в лежавшую
перед ним бумажку. - Чьи интересы вы представляете?
- Я помощник адвоката, который защищает Светлану Артемову. Вы, конечно, знаете, что она обвиняется в убийстве и находится в следственном изоляторе. Если эта информация не подтвердится, то Светлана
не была заинтересована в смерти мужа...
- А если подтвердится? - живо спросил Выгодский, иронично поглядывая на Симу.
Она внезапно почувствовала себя, как студентка на экзамене по недостаточно выученному предмету.
- Ну... тогда дело осложняется, - промямлила она.
- Уважаемая госпожа Бовина, - похоже, адвокат издевался
над ней, - сам по себе этот факт вообще ни о чем не свидетельствует:
ни о виновности, ни о невиновности Артемовой. Если вы хотите задать
мне глубоко ошибочный, несущественный вопрос, могла ли Светлана убить
своего мужа в силу сложившихся между ними отношений, особенностей
ее характера и так далее, то я, предваряя его, скажу, что все это
не имеет отношения к делу, к моим, подчеркиваю, чисто деловым взаимоотношениям
с клиентом и к моим обязанностям как его адвоката.
- Но вы можете подтвердить тот факт, что Артемов
собирался развестись либо изменить завещание? - прямо спросила
Сима.
- Я ничего не могу ни подтверждать, ни опровергать
в отношении своих клиентов, даже бывших, даже покойных, - в
своей обычной манере ускользнул от ответа Выгодский.
- А если вас допросят в прокуратуре? - разозлилась
Сима.
- Вот когда допросят, тогда я отвечу,
иезуитски улыбнулся адвокат. - Кстати, а кто защищает госпожу
Артемову?
- Костров, - буркнула Сима.
- Ах, Сергей Александрович, многообещающий молодой человек!
Сима вылетела из адвокатской конторы злющая и красная.
* * *
В офисе детективного агентства "Пуаро" было тепло,
уютно, пахло кофе. Серафима, крошки во рту не державшая с самого утра,
ну что там маленький кусочек тортика с Николаевной, почувствовала
острый приступ голода.
- Володенька, - заискивающе спросила она Снегирева,
у тебя пожевать есть что-нибудь?
Снегирев открыл шкафчик, выудил оттуда пачку чипсов и пластиковый стаканчик китайской лапши.
- Будешь? - повернулся он к Симе, демонстрируя все, что ему удалось найти. Она согласно закивала головой.
Она залила полусинтетическую лапшу кипятком и, выждав всего пару минут, принялась ее хлебать, заедая картофельными чипсами.
- Да, до чего людей голод доводит, - жалостливо сказал
Снегирев, поглаживая свой сытенький животик, заметно округлившийся стараниями жены. - Мне Инка обед собрала, но я все съел, все-таки пять часов уже. У меня режим.
- Какой такой у тебя режим? - спросила Сима, отрываясь от пластикового стаканчика.
- Инка считает, что надо есть в одно и то же время,
пояснил Снегирев. - Она мне звонит без пяти три, что пора обедать.
- Ну и житуха теперь у тебя! - восхитилась Симка.
- Кстати, пришлось тут за тебя отдуваться! - вспомнил Снегирев.
- Ты что имеешь в виду? - Сима вылизала стаканчик и
доедала чипсы.
- Мадам Арабская приходила, требовала материальчик. Я ей сказал,
что супругу ее впору ангельские крылышки к лопаткам прицепить . Уж
я самую-самую к нему приставил, а он ни-ни, ни в какую. Я даже спросил,
может, он у нее скрытый гомосексуалист? Может, его девушки не
интересуют? Она оскорбилась: мол, он просто до сих пор влюблен только
в нее. Тогда она спросила, что за девица была, может, не в его
вкусе? А я показал ей самые целомудренные фотографии, ну, и, ясное
дело, самые лестные для тебя.
- Ну и? - ожидающе спросила Сима.
- Что "и"? Сказала: да, путана - высший класс,
мол, не обманул ее.
- Путана?! - разозлилась Сима, отпихивая от себя пакетик
с недоеденными чипсами.
- Ну а ты кого изображала, Мать Терезу, что ли? - удивился
Снегирев.
- Ладно, - успокоилась Сима, согласившись с его правотой,
а дальше?
- Права качать стала: мол, работа не выполнена, деньги назад.
- А ты? - Сима была уверена, что не так-то просто получить
с Володьки деньги назад.
- А что я? Договор полностью выполнен, я же не виноват, что ее
муженек - воплощенное целомудрие? - резонно заявил Снегирев.
- А как твои дела?
- По Артемову? - неохотно спросила Сима.
- Насколько я знаю, твоя работа на Кострова оформлена через
агентство. Значит, как директор я имею право знать, что происходит.
- Володь, только не ругай меня очень, - замялась Сима.
Снегирев выжидающе смотрел на нее.
- Я вчера обнаружила труп Гольдина, врача Вики Артемовой, в его кабинете, - призналась Сима.
- Надеюсь, ты не позвонила в милицию? - грозно спросил
Снегирев.
- Конечно, нет! Об этом вообще никто не знает, только
ты.
- И не говори никому, - строго сказал босс.
Даже своему Кострову.
- А ему почему? - жалобно спросила Сима.
- На всякий случай, - веско сказал Снегирев. - Там
видно будет. А как все случилось?
- Я договорилась с ним на восемь вечера, надеялась выпросить
записи сеансов с Викой.
- Какие записи? - уточнил Снегирев.
- Понимаешь, он всех пациентов записывает на пленку. Пленки хранит
у себя. Вика у него наблюдается почти восемь лет. Я хотела
понять, что она за человек. Вчера последней по записи у него
была как раз Вика. Я решила убить двух зайцев: увидеться с ней
и навестить доктора. Без десяти восемь появилась Вика, и до
восьми пятнадцати я сидела у нее в машине. За это время никто
от доктора не выходил. Когда я пришла, он был мертв, его
ударили по голове бронзовым подсвечником. - Сима сделала
паузу, чтобы то, что она собиралась произнести, прозвучало еще эффектнее.
Но я выяснила, что Вика- это особа, заснятая на пленке убийства
Хлопина!
- Да ну! - изумился Снегирев. - А ты говорила, тихоня!
- Вот тебе и тихоня!
- А записи?
- Записи были в шкафу, кроме самых важных, сделанных после
убийства.
- По всему получается, это Вика, - заметил Снегирев,
почесывая карандашом переносицу, что свидетельствовало о напряженной
мыслительной деятельности.
- А зачем ей это? - не согласилась Сима.
- Может, там запись ее признания, - предположил Снегирев.
- А зачем признавалась? Могла бы ничего и не говорить, Электра
доморощенная.
- Он же ее психиатр, такому все скажешь и не заметишь. Слушай,
а при чем тут Электра?
Сима вспомнила свою мать и согласилась с ним.
- Потом, долго объяснять. Фигня фрейдистская, совсем мне мозги
переклинила.
- Заметно. Надеюсь, ты там не наследила? - забеспокоился
Володя.
- Да ты что! - возмутилась Сима, вынимая из кармана
старые кожаные перчатки и демонстрируя их начальнику.
- Ладно. А записи где?
Сима молча открыла сумку.
ГЛАВА 15
Спасаясь от одиночества, Вера Сергеевна завела собаку. Даже не собаку, а так, собачку. Беспородную мохнатую псинку, которая любила бы ее и о которой можно было бы заботиться. Но от одиночества это не спасало.
Однажды вечером раздался звонок в дверь. В дверном
глазке она увидела Олега, водителя брата. Его лицо было прикрыто букетом цветов.
- Разве у меня день рождения? - недоуменно спросила Вера, открывая дверь. - Это от Владимира Сергеевича?
- Это от меня, - произнес парень и уверенно шагнул
в квартиру. Растерявшаяся Вера нервно теребила шелковые кисти
на поясе халата, не зная, как себя вести. Она вдруг вспомнила,
что уже сняла макияж и нанесла на лицо питательный крем, а волосы небрежно заколоты, и почувствовала себя старой и некрасивой.
Догадавшись о ее смущении, парень спокойно сказал:
- Я на кухне подожду.
- Нет, нет, пожалуйста, в гостиной. - Вера
метнулась в ванную и быстро стерла крем, нанесла на лицо пудру и светлую помаду. Глаза она красить не стала, опасаясь, что дрожащие руки не позволят ей этого сделать. Она страшно волновалась, не понимая, что происходит, но предчувствуя что-то необычное. Вера бросила халат на пол и критически оглядела себя в зеркале. Ну что ж, учитывая возраст, очень и очень... Она хотела надеть новый комплект кружевного белья, купленный в порыве безрассудства, ну действительно, зачем ей кружевное белье, но для этого надо было выйти из ванной. Поэтому Вера впопыхах натянула легкие брюки и майку, обрисовывающую
ее не стесненную бюстгальтером грудь. Критически осмотрев свое отражение, она решила, что грудь еще ничего. Ведь она не рожала, детей не кормила, да и, страшно сказать, не знала мужчины. Это был предмет ее тайного стыда, о чем она не могла признаться никому.
Когда ей стукнуло тридцать, Вера решилась. Пусть это
будет кто угодно, но зато она станет как все женщины ее возраста. Все кончилось печально. Курортный роман погас, не успев начаться. Веселый симпатичный парень откуда-то с Севера, с которым Вера познакомилась на танцах, привел ее в свой номер, уверенно и грубовато обнял и предложил раздеться. Такое сексуальное поведение совершенно не соответствовало Вериным представлениям о любви и ухаживании, на что парень порекомендовал ей не выпендриваться, меньше говорить и вообше намекнул, что силком ее сюда никто не тянул. Вера смирилась
и дрожащими пальцами стала расстегивать пуговки на блузке. Парень, похохатывая, поторапливал ее и одобрительно похлопывал по обнажившемуся телу. В постели Вера зажмурилась и непроизвольно сжала бедра. Она не испытывала никакого возбуждения, только страх. Повоевав с ней, парень устало поинтересовался, чего же, собственно, она хочет. Выслушав Верин сбивчивый ответ, он расхохотался, натянул брюки и велел ей убираться, заявив, что за лишение старых теток девственности ему еще надо приплатить. Вера, рыдая от унижения, выскочила из его комнаты, на ходу застегивая непослушную блузку. Больше она подобных попыток не предпринимала.
Олег, похоже, чувствовал себя как дома. Он успел достать
из серванта рюмки, заглянуть в холодильник, нарезать лимон и сыр. Цветы красовались в вазе, подаренной на юбилей отца.
Вера вошла, не зная, как себя вести и что говорить. Почувствовав ее смущение, Олег нейтрально сказал:
- Вот решил вас навестить. Владимир Сергеевич теперь
редко приезжает, а мне чего-то не хватает.
Он посмотрел ей в глаза, затем его взгляд медленно опустился ниже, видимо, отметив ее ничем не стесненную грудь. Вера залилась краской. Странно думать, что этот мальчик скучал по ней. Но он так на нее смотрит...
- Кроме того, у меня есть к вам просьба. - Олег
разлил коньяк по рюмкам. - Я хотел бы изучать английский язык. Не могли бы вы со мной позаниматься? За деньги, конечно.
- Разумеется, - прошелестела Вера, от смущения
хватая коньяк и выпивая его. Непривычная к спиртному, она тут же закашлялась. Олег принес стакан воды, из своих рук напоил ее, нежно поглаживая по спине.
- Знаешь, ты очень красивая, - шепнул он Вере, отводя прядь волос от ее уха и касаясь губами мочки. Конечно, Вера знала, что это неправда, но была готова умереть от этих прикосновений.
* * *
Оказывается, любовь вовсе не такая, как она себе представляла. Оказывается, это вовсе не дурацкое сочетание нелепых телодвижений, пыхтения, вздохов и криков, от чего к тому же еще и рождаются дети. Оказывается, прикосновения не обязательно бывают настойчиво грубыми. Оказывается, существуют ласки, от которых она, взрослая женщина за сорок, почти теряет сознание. Вера чувствовала себя счастливой, когда вечерами приезжал Олег, она кормила его ужином, а он облизывал ее пальцы, развязывал пояс халата, и они перемещались в спальню, ставили на тумбочку шампанское, фрукты, зажигали свечи... А утром разлетались на работу: Олег к ее брату, она в институт, чтобы поразить коллег неправдоподобно молодым видом, лихорадочно блестящими глазами, той бледностью и улыбкой, какая бывает только после ночи любви.
Олег был неутомим, нежен, заботлив. И самое главное - благодарен ей за то, что стал у нее первым. Вера не заметила, как
стала жить им, дышать им, зависеть от его рук, его губ, его ласк
и поцелуев. Она казалась сама себе безвольной марионеткой, но что
же делать, если он стал ее наркотиком. Видимо, чувствуя это, Олег переменился, бывал грубым, раздражительным, особенно если она интересовалась его друзьями, его жизнью. Вера не знала ни его телефона, ни адреса, не знала, где он иногда пропадал неделями. Олег говорил, что его мать очень своеобразно относится к его подругам, поэтому он все от нее скрывает. Часто он просил денег у Веры, да она и сама была рада отдать ему все, но что же было отдавать?
Все стало ясно, когда Вера подслушала телефонный разговор Олега.
Он лежал в ванне по шею в ароматной пене и тихо разговаривал с кем-то по своему сотовому. Вере, прижавшейся к стене у кухни, показалось, с женщиной. Он назвал время - завтрашний вечер, и адрес - улица Газгольдерная.
Целый день Вера не находила себе места, терзаемая ревностью. Она колебалась: ей казалось, что лучше ничего не знать, что следить, подслушивать, подсматривать неприлично. С другой стороны, коль скоро она все равно подслушала, то терять уже нечего, тем более что надо знать, что же за человек тот, по которому сходишь с ума, ради которого готова умереть.
Незадолго до назначенного времени она приехала по указанному Олегом адресу и уселась в беседке на детской площадке, откуда хорошо просматривался подъезд. Вскоре появился Олег на своем синем "Фольксвагене". Он вынул из багажника несколько набитых пластиковых пакетов. Ну, ясно, шампанское, фрукты... Стереотип его предварительной игры. Вера
ощутила приступ ревности. Она попыталась взять себя в руки, подключив здравый смысл, который говорил ей, что она - старая дева за сорок, не страдающая избытком привлекательности или денежных средств. Со стороны молодого, красивого, сексуального самца эта связь - просто благотворительность. Ведь вокруг столько молодых, длинноногих, незакомплексованных... Ее размышления прервала остановившаяся у подъезда машина. Из нее вышла стройная женщина в длинном легком плаще и темных, несмотря на пасмурную погоду, очках. В ее движениях было что-то знакомое, даже очень хорошо знакомое. Как все близорукие люди, Вера определяла людей по движениям, походке, жестам. Она прижала очки к переносице, пытаясь рассмотреть женщину. Светлана! Ай да тихоня, ай да невестушка! Вера была так изумлена, что даже перестала ревновать.
Олег не стал оправдываться, просить прощения. Он просто расставил все на свои места. Да, у него много женщин. За счет одних он живет, с другими развлекается. Он альфонс, жиголо и немного шантажист.
- Хочешь, чтобы я ушел? - спросил Олег.
Вера бросилась к нему, обняла.
- Мне все равно, кто ты. Только не уходи! - Она исступленно целовала его, крепко обнимая за шею.
Олег мягко отстранил ее.
- А меня ты тоже хотел шантажировать? - оскорбленно спросила Вера.
- Честно говоря, вначале да, - признался Олег.
- Но что с тебя взять? - В голосе его звучало легкое презрение. - Я думал, братец твой пощедрее будет. А потом... привык
к тебе, что ли. Хорошая ты баба, душевная.
- А развлекался с кем? - ревниво спросила Вера,
с болезненным сладострастием выпытывая подробности.
- Да с разными... Им нравится то, что ты никогда
не будешь делать.
- Что же это такое? - обиделась Вера.
- Хочешь посмотреть?
- Да, - решилась она.
Олег достал из сумки видеокассету и включил видео. Неподвижно, словно завороженная, Вера сидела на полу перед телевизором и смотрела, как Олег ее Олег! - заковывает в наручники какую-то девицу, берет в руки хлыст... Вера смотрела на обнаженного Олега, слышала хриплые крики девицы, и волна возбуждения, смешанного с отвращением, прикосновением к чему-то скользкому и грязному, охватила ее. Трясущимися пальцами она развязала пояс и сбросила халат. Во рту пересохло, язык плохо слушался.
- Возьми меня. Сейчас.
* * *
- А Светлана? Она тоже твоя любовница? - спокойно, даже с некоторым удовлетворением спросила Вера.
- Светлана? Ну было кое-что, давно, она еще здесь
работала.
- И как она? - поинтересовалась Вера.
- Рыба мороженая. Не как ты. - Олег провел рукой
по ее груди, и она задрожала. Этот мальчишка знал, что с ней делать, она была полностью в его власти. - Не беспокойся, она тебе не соперница. Меня интересовали только деньги. Я записал некоторые сцены на видео, ну типа того, что ты видела, и сказал, что покажу их Артемову. Я думаю, ему все равно, когда это снято. Если бы у нас были деньги, мы могли бы пожениться.
- Правда? - Вера приподнялась на локте,
вглядываясь в лицо Олега. Казалось, он был совершенно серьезен. - Но зачем тебе это? Ты же знаешь, насколько я старше тебя. Я уже не могу иметь детей.
- Мысли о детях приводят меня в ужас, - рассмеялся Олег. - Но если ты хочешь, можно что-нибудь придумать: говорят, теперь медицина может все. Просто мне хорошо с тобой, спокойно, уютно. - Он прижал Веру к себе и погладил ее волосы. - Но для этого нужны деньги.
- А твоя квартира? - осторожно спросила Вера.
- Она останется. Это условие, - жестко ответил
Олег.
Она подумала:
- Я согласна.
* * *
Вере идея понравилась. Брат действительно не отличался щедростью, а Светлана, оказывается, еще та шлюха.
Но невестка оказалась крепким орешком. Она несколько раз
заплатила, а потом заартачилась. Олег пригрозил, что пришлет фотографии ее мужу. Та заметила, что в таком случае он вообще ничего не получит, так как муж с ней разведется. Олег парировал, что ему все равно, в каком из этих случаев он ничего не получит. Только во втором Светлану ждут серьезные неприятности.
И они это сделали. Внимательно отсмотрели пленку, отобрали
те кадры, где отчетливо видна Светлана, перекинули картинки на Верин компьютер и отредактировали, изменили дату. Получилось впечатляюще.
Решив не предупреждать Светлану о том, что ее муж вскоре
получит сюрприз, Олег опустил два одинаковых продолговатых конверта
в почтовый ящик на шумных трех вокзалах. Она получит точно
такие же одновременно с мужем.
* * *
Но что-то не сработало. Что-то сорвалось. Сначала исчез Олег,
она никак не могла его найти. Даже если он собирался развлечься,
он всегда предупреждал ее. Вера злилась, но молчала, считая,
что врага надо знать в лицо. Потом позвонила Шура и прорыдала в трубку,
что хозяина убили, а Светлану забрали. Вера меряла быстрыми
шагами комнату и время от времени пила успокаивающее, такие таблетки
водились у нее в бессчетном количестве. Но в ней росла уверенность
в том, что Олег, ее Олег, ее мальчик мертв. И это была правда. Его
убили. Сквозь туман транквилизаторов Вера силилась понять, кто
это сделал. Если Светлана убила Володю из-за того, что он получил
фотографии, то кто же тогда убил Олега? Похоже, что они были
убиты в одну ночь. Зря она не сказала ничего той девчонке, следователю
или адвокату. Впрочем, еще не поздно.
Решение созрело быстро. Вера порылась в бумажнике и выудила карточку. Серафима Бовина. Детективное агентство "Пуаро", следователь. Адрес, телефон, адрес электронной почты. Вера села за компьютер и быстро набрала: sima poirot@newmail.com.
Вера завершила работу с программой и выключила компьютер.
Затем собрала все имеющиеся транквилизаторы и антидепрессанты, которыми пыталась спастись от тоски, тревоги и одиночества, какое-то время размышляла, складывая из разноцветных таблеток на полированном столе причудливую мозаику. Затем встала, вышла на кухню и вернулась со стаканом воды.
ГЛАВА 16
- Сима, ты знала, что Гольдина убили? - строго
спросила Марина Алексеевна, открыв дверь в комнату дочери.
- Да что ты? - Сима подняла на мать изумленные честные
глаза.
- Я же всегда знаю, когда ты врешь, не смей лгать матери,
тем более в таком деле!
Сима только вздохнула.
- Более того, я уверена, что ты там была и, что еще
страшнее, что ты кое-что украла!
- Я!!! - закричала Сима, переполненная негодованием.
- Ты!!! - в тон ей вскричала Марина Алексеевна, выхватывая
из-за спины Симину сумку, набитую кассетами.
- Ты рылась в моей сумке?! - закричала дочь, беря на тон
выше.
- Я не рылась, я искала сигареты! - возмущенно сказала
Марина Алексеевна. - Ты же мои таскаешь!
- Я таскаю? Да их не то что курить, их нюхать невозможно, - злобно намекнула Сима на дешевую "Яву", которую курила мать.
- Ладно, - внезапно успокоилась Марина Алексеевна - Лучше скажи, что случилось? Ты там была?
- Была... Последней от него вышла Вика, я с ней разговаривала примерно полчаса. Вошла в его кабинет, а он мертвый, голову подсвечником проломили.
- Ужас! - выдохнула Марина Алексеевна. Такого
потрясения она не испытывала с тех пор, как нашла в прошлом году изуродованный труп своей подруги Анны.
- Только никто, кроме Снегирева, не знает, что я там была. А
то неприятностей не оберешься, милицию я не вызвала. А ты откуда об
этом знаешь?
- Уже позвонили. У нас все только об этом и говорят. Ведь
Гольдин был очень известным психиатром. Вот она, судьба врача! принялась разглагольствовать Марина Алексеевна на любимую тему. - Пришел душевнобольной и убил! Может, в его бред вплел.
- Погоди, - опешила Сима, - какой душевнобольной, какой бред?
- А кто же еще? - с искренним недоумением спросила мать.
- Да кто-то, связанный с делом Артемова! Я принесла
все записи, сделанные до убийства Артемова. Сеансы, записанные после 15 февраля, похищены. Ты понимаешь, что это значит? То, что Вика на этих сеансах сказала что-то очень важное, возможно, призналась в убийстве! Мне только непонятно, зачем тогда было признаваться! Проще вообще промолчать.
- Деточка, - менторским тоном произнесла Марина Алексеевна, - на сеансе у психоаналитика ты не просто все расскажешь, тебе душу наизнанку вывернут!
- Ну, ну... тогда я ставлю чайник, завариваю ведро чая и давай слушать.
* * *
@GLAVA-N1 = 11 мая 1993 года
- Меня зовут Вика, Вика Артемова. Мне тринадцать лет.
Голос Вики был совершенно детский, высокий, но она как будто говорила на одной ноте, старательно выговаривая слова.
- Меня зовут Борис Ефимович. Я врач. Теперь ты будешь приезжать ко мне, может, раз или два в неделю, ты мне расскажешь о себе.
- Что?
- Что захочешь: о своем детстве, о том, что тебе нравится или
не нравится, о своих друзьях, о своих родителях...
- Не хочу о родителях.
- Ну, может быть, потом, когда захочешь. Договорились?
- ... - Скорее всего Вика кивнула.
- Мы живем в большом доме: папа, я и моя няня Шура. Она очень добрая, и я ее люблю. Папа работает в офисе, я не очень хорошо понимаю, что он там делает.
Когда я была маленькой, Шура пекла маленькие хрустящие печеньица
с начинкой из варенья, я их запивала молоком. Было очень вкусно. У нас часто бывали гости, тогда Шура готовила много-много еды, а я ей помогала: взбивала яйца, накрывала на стол: вилки слева, ножи справа. А если подавали рыбу, то я клала рыбный нож, знаете, такой, похожий на маленькую узенькую лопаточку для торта. Мне это нравилось. А еще, если это было летом, я брала ножницы и шла в сад, чтобы срезать цветы и составить букеты. У нас росли замечательные розы, лилии, но я не помню, кто за ними ухаживал. Папа любил гостей. Я не очень, потому что меня заставляли читать стихотворения, а я стеснялась, краснела, запиналась, и оттого получалось еще хуже. Мне больше нравилось с Шурой на кухне. Она даже разрешала мне мыть посуду! И не ругала, если я что-то разбивала. Посуда была дорогая, ее называли каким-то английским словом. А еще я любила ездить на море. Папа становился очень веселым, не говорил о работе, брал меня с собой на рыбалку на яхте. Это очень интересно, однажды я сама поймала рыбу, кажется, тунца. Он был большой, гладкий, темно-серый с синим отливом. Красивый. Мне стало его жалко, и я попросила его отпустить. А еще я люблю читать книжки. Я уже взрослая, поэтому мне нравится читать про любовь. Вы знаете, я прочитала всего Вальтера Скотта, Бальзака, Цвейга. "Амок". Читали? Очень грустно, но я не совсем поняла, что такое "амок". Вы не думайте, мне папа все разрешает, даже Мопассана. Я уже взрослая. Сейчас люблю Шелдона, прочитала почти все. Хоть и не про любовь, но очень интересно. В школе мне не нравилось. Я думаю, они смеялись надо мной из-за того, что я высокая, худая, черная, у меня очень тонкие ноги. Я с ними не общалась. Они говорят о каких-то глупостях, девчонки на уроки таскают Барби с полным комплектом одежды и чуть ли не с домиками. Соревнуются, у кого дороже. Это так глупо! Я не видела, с кем там можно подружиться. Честно говоря, я не очень-то и хотела. Больше всего мне нравилось проводить время с папой, но он почти всегда занят. Но вы не думайте, я хорошо училась. Я делала уроки с Шурой. Она не очень образованная, просто сидела рядом со мной, хвалила меня. С уроков меня забирал папин водитель. Он веселый, молодой. Его зовут Олег. Тайком от папы он сажал меня на колени и давал порулить. У меня получалось, и это было здорово. Папа спрашивал меня, почему я никогда не приглашаю к нам домой своих друзей, но я не сказала ему, что у меня их нет и что они мне не нужны. А нужен только он, вместо всех...
@GLAVA-N1 = 22 июля 1993 года
- А твоя мама? Где она была?
- Мама? Ну да, конечно, у меня была мама. Ее звали Валерия, и все говорили, что она очень красивая. Мне сказали, что она умерла. Но, честно говоря, я в этом не уверена. Мне кажется, она бросила нас с папой. Но это все равно что умерла.
@GLAVA-N1 = 27 июля 1993 года.
- Ты слышишь только мой голос. Расслабься, почувствуй, какими
тяжелыми стали веки, ты даже не можешь пошевелиться, попробуй сосредоточиться на том, как кровь течет по сосудам, приносит кислород в каждую клеточку тела...
@GLAVA-N1 = Сегодня 15 октября 1993 года. Утро.
- Я проснулась. Мне очень не хочется идти в школу. Наверное,
надо сказать, что у меня болит горло. За окном еще темно, идет дождь.
Моя самая нелюбимая погода. Я знаю, что в машине тепло, Олег поставит мне мою любимую кассету, но все равно не хочу выходить из дома. В конце концов, у меня просто плохое настроение. Я нехотя вылезаю из-под одеяла и в одной пижаме выхожу в коридор. Моя комната на втором этаже. Снизу доносятся запахи кофе и поджаренного хлеба, это Шура готовит завтрак. Еще я слышу голос Олега, который уже пришел, чтобы отвезти отца в город, а меня в школу. На кухне работает телевизор. Мне холодно, я забыла надеть тапки. Спальня родителей находится через дверь от моей комнаты. Я тихонько приоткрываю дверь, может, они еще не проснулись, тогда я не стану их будить. То, что я вижу, ужасно.
В школе девчонки шептались об этом, это было что-то грязное и запретное. Они называли это противными словами. Но я была уверена, что мои родители этого не делают, что мой папа не опускается до такого. Но он делает это с ней! Я знаю, что нужно закрыть дверь и тихо уйти, но не могу оторваться от отвратительного зрелища. Меня тошнит. Ладно она, я давно подозревала, что она мне не родная, но папа... Затем она поднимается с постели и идет в ванную. Я стою, прижавшись спиной к холодной стене в коридоре. Меня она не видит. Я на днях смотрела фильм по Шелдону, "Мельницы богов" называется. Я перед глазами вижу сцену, где убивают, бросив в ванну включенный фен. Я трясу головой, но видение возвращается. Я наяву вижу большую комнату, где посредине стоит ванна на ножках... Одновременно я слышу шум воды в нашей ванной. Я вспоминаю мерзкую сцену в родительской спальне... Чужая, чужая, притворяется моей мамой, отобрала у меня отца, заставляет его делать эти гадости! Я вхожу в ванную. Она уже лежит в джакузи, заполненной пеной. Все очень напоминает сцену из фильма. Она что-то спросила, удивленная, я вижу, как она приподнимает брови. Но я молчу, я ничего не слышу. Уши заложены. В ее улыбке я вижу что-то насмешливое, издевательское. Фен лежит на мраморном столике, включенный в розетку. Я делаю какие-то автоматические движения, беру фен, но не чувствую его в руке. Словно идет фильм и светловолосая женщина из него моей рукой нажимает кнопку и бросает его в ванну. Все происходит очень быстро.
Я не хочу убивать, я просто вспомнила фильм. Правда, отец теперь навсегда только мой. Мне страшно, очень страшно! Я понимаю, что натворила. Наверное, теперь и мне лучше умереть. Нет, я никого не хочу видеть, слышать, не хочу, чтобы меня обвиняли. Я ложусь на пол и сворачиваюсь клубочком, закрыв лицо руками и крепко зажмурившись. Я знаю, что надо мной стоит отец, я слышу крики, но не понимаю, что кричат. Меня обволакивает холодный черный туман, набивается мне в уши, в нос, запечатывает меня в самой себе, я больше не слышу, не вижу, не говорю. Внутри меня плачет маленькая трехлетняя девочка, я сама. Теперь я навсегда останусь такой. Я чувствую только страх...
@GLAVA-N1 = 11 января 1995 года.
Я почти не помню, что со мной было целый год. Мне сказали, что это из-за смерти мамы. Но я помню только черный липкий туман, который наползал на меня со всех сторон. Я не знаю, сколько времени прошло. Временами я понимала, что нахожусь в больнице, мне делали уколы, от которых липкий черный страх превращался в плотную вату, от которой я тупела, ею была забита моя голова, я не могла думать, говорить. Помню, приходил отец, вытирал салфеткой слюну с моего подбородка и плакал. Наверное, он думал, что я навсегда останусь такой. Я смотрела на него, видела его, кажется, понимала, что этот седеющий красивый мужчина - мой отец.
Потом я опять погружалась во тьму.
@GLAVA-N1 = 24 апреля 1997 года.
- Буду поступать на филологический в университет. Преподаватели говорят, что у меня хорошие способности к языкам. Вам нравится это платье? Папа привез из Флоренции. Он считает, что у меня очень современный тип внешности. А мне кажется, я слишком длинная и худая.
Нет, парня нет. А зачем? Я везде бываю с папой. Дома все хорошо, после экзаменов папа обещал свозить меня на Французскую Ривьеру: кажется, он собирается купить там виллу. На яхте покатаемся. Правда, тут одна фифа ему на шею вешается, наверное, будет уговаривать, чтобы он взял ее с собой. Ну, это я беру на себя. Никуда она не поедет. Я чудесно научилась с ними расправляться. Больше месяца никто не удерживается. Ну как им объяснить, что мой папа - только мой!
@GLAVA-N1 = 3 марта 1999 года.
- Он все-таки женится! На этой медсестре, этой плебейке!
Что он в ней нашел? Смотреть не на что, тише воды ниже травы. Но я уверена, что это до поры до времени. Она еще покажет зубки, эта мышка! С папой она ну просто хоть к ране прикладывай! Со мной - совсем по-другому. Хочет показать мне, что она будет хозяйкой
в этом доме. Я папе сказала, чтобы он хоть бы проверил ее прошлое прежде, чем женится. Так он отчитал меня. Впервые. Я не знаю, что делать. Но как минимум я объявляю ей войну.
@GLAVA-N1 = 18 сентября 1999 года.
- Я проиграла. Теперь живу одна, на Вернадского. Мне даже подарили машину. Она заставила папу принять такое решение, якобы мне тяжело жить за городом, ездить на занятия, общаться с друзьями. С какими друзьями? У меня только Анька. Да и то мы общаемся в основном в Паутине, ну, в сети. Правда, тут дурак один пришел, стал лапать меня своими мерзкими ручищами, так я его чуть не убила. Папа никогда не простил бы мне, никогда. Эта грязь невыносима. Но это еще не все, я еще покажу отцу, на что способна эта медсестричка, эта тихоня...
@GLAVA-N1 = 9 января 2000 года.
- Я убью эту сволочь! Она не пустила меня встретиться с отцом на Новый год и Рождество! Обставила все так, как будто подарок мне делает, в Вену на праздники! Зачем мне одной Вена? Я там сто раз с отцом была, бродила по улицам, сидела в кафе, где раньше мы вместе были, и плакала. Она разлучила меня с отцом! А он, разве он не понял, что предал меня, что променял меня на эту дрянь? Никогда, никогда не прощу ему! Никогда! Я так его любила...
* * *
- Это последняя кассета, больше месяца до убийства.
Что же случилось за это время? Это только угрозы, но способна
ли Вика действительно отомстить отцу и заодно подставить Светлану? Сима вопросительно посмотрела на Марину.
Та только покачала головой:
- Это будут только домыслы.
- Но, мама, она уже убивала! Она из ревности убила свою
мать!
- Все гораздо сложнее. - Марина Алексеевна прикурила сигарету. - Вика очень своеобразная личность, чтобы не сказать больше. Как минимум шизотипическое расстройство. Она чрезвычайно болезненно привязана к отцу, при этом сомневается в том, что мать ей родная. Она холодна к ней. Девочка одинока, замкнута, у нее нет друзей, она испытывает трудности в общении, но не тяготится этим. Если рассматривать отдельно убийство, то я бы отметила, что увиденная девочкой сексуальная сцена между родителями, безусловно, потрясла ее. С одной стороны, ребенок, знающий о взаимоотношении полов только то, что это нечто грязное, запретное, отвратительное, с другой - она видит, что в этом омерзительном действе принимает участие отец, равный в ее глазах едва ли не богу. А затем тяжелейший реактивный психоз, наверное, затяжной, раз она лечилась около двух лет. Да, интересный случай. - Марина Алексеевна была явно увлечена,
- А теперь что с ней? - спросила Сима.
Судя по всему, она практически выздоровела, но так и осталась патологической личностью. Она знает, что произошло?
- Она вспомнила все в состоянии гипнотического сна.
Она ведь неосознанно вытесняет все воспоминания, связанные с матерью: помнишь самое начало, где она описывает свое детство, членов семьи и не упоминает мать? Любые воспоминания о матери - табу для ее сознания. Только после прямого вопроса она формально соглашается, что, да, мать у нее была. Ей сказали, что она умерла, но она не уверена в этом. Гольдин использовал метод гипнокатарсиса с установкой на стирание фрустрирующих переживаний. Она опять пережила этот момент, но о нем не помнит. Психотерапевтическое же действие тем не менее сохраняется.
- Последние записи похищены, - сокрушенно сказала Сима. - Если она под гипнозом рассказывает о смерти матери, то, может, как раз на похищенных кассетах есть ее признание в убийстве отца?
Вместо ответа Марина Алексеевна выдохнула длинную струйку дыма.
ГЛАВА 17
Шум из приемной не проникал сквозь плотно закрытую дверь кабинета Кострова. Несмотря на начало дня, вид у адвоката был уставший: покрасневшие глаза, землистый цвет тщательно выбритого лица. Сима с сочувствием и нежностью посмотрела на него: похоже, он всю ночь работал над документами, о чем свидетельствовали закатанные рукава рубашки, ослабленный узел галстука, стойкий сигарный запах. Она почему-то почувствовала себя виноватой, хотя для этого совершенно не было повода. Ее никто не обязывал работать с ним ночь напролет. Но, может быть, это как раз то, что надо. Сима представила себя, самоотверженно, несмотря на слипающиеся глаза и отчаянную зевоту, склонившуюся над важными документами, настоящую помощницу и боевую подругу любимого мужчины. Они соприкасаются плечами, головами, тонкая металлическая оправа его очков задевает ее щеку, его темные волосы смешиваются с ее рыжеватыми, она чувствует его влажное теплое дыхание совсем близко от своих губ, а потом... Сима встряхнула головой, чтобы отогнать видение. Костров несколько минут что-то ей говорил, но она прослушала.
- Сима, ты где? - насмешливо спросил Сергей.
Сима схватила чашку и сделала большой глоток кофе.
- Ничего, все в порядке, просто не выспалась.
- Покуришь? Правда, кроме сигар, ничего нет. Но они отменные.
- Нет, - поморщилась Сима, - у сигарного дыма запах как у "Явы", которую курит мама. Ужас!
- Это лучшие яванские сигары, мне привезли их из Голландии, рассмеялся Костров. - Знаешь, это как с маслинами, икрой, устрицами. Нужно распробовать и привыкнуть.
Сима пожала плечами. Она не понимала, зачем к этому нужно привыкать.
К тому же женщина с толстенной сигарой во рту смотрится несколько странно, правда, надо отдать должное, эротично. Но частному детективу эротичность ни к чему. В основном.
- Словом, вляпалась я по самую маковку. Пока я разговаривала
с Викой, кто-то убил Гольдина. Если не она сама. Я консультировалась,
она вполне могла признаться ему в убийстве отца и сделать это в состоянии транса во время сеанса. А потом, осознав происшедшее, убить свидетеля и забрать кассету. Так что я нашла труп и не сообщила об этом в милицию, что, в общем, очень и очень неправильно. Но в противном случае я потеряла бы массу времени и не смогла бы взять то, ради чего приходила. Сима сделала эффектную паузу и торжествующе посмотрела на Кострова.
Он промолчал, вопросительно глядя на нее.
- Я полночи слушала весь этот бред, начиная с ее раннего детства, и... - Сима замолчала, готовясь к ожидаемому эффекту.
- И? - нетерпеливо спросил адвокат.
- Она убила свою мать, - торжествующе выпалила Сима.
- Что? Какую мать, когда? - растерялся Костров. Наверное, он ожидал услышать что-то другое.
- Короче, опускаю психиатрические подробности, - произнесла Сима с тем чувством превосходства, с которым специалист беседует с дилетантом. - Вика своеобразная личность, у которой сформировался комплекс Электры: болезненное влечение к отцу, что сочеталось с ревностью и ненавистью к матери. Смерть матери произошла не в результате несчастного случая. Это Вика сбросила в ванну включенный фен. После
этого у нее в течение длительного времени было психическое расстройство. Эту часть я пропускаю, тебе неинтересно. О том, что произошло на самом деле, знали только Гольдин и Артемов. Да и то отец знал со слов психиатра. Сама Вика об этом не помнит, это такой феномен, когда сознание, не в силах перенести тяжесть воспоминаний, помещает их в подсознание. Собственно говоря, когда после женитьбы Артемова на Светлане ситуация в доме накалилась до предела, Вику отселили как раз по совету Гольдина, чтобы избежать трагедии.
Костров завороженно слушал, не отводя от Симы глаз. Ей показалось, что он даже восхищен ею, ее познаниями.
- Значит, она могла убить и отца по болезненным мотивам? - наконец спросил он.
- Теоретически - да. Но если рассматривать патологические
мотивы, то скорее пострадала бы Светлана, как то самое препятствие
между отцом и ею. Единственным мотивом убийства отца в таком случае
могла быть месть, - пояснила Сима, почти цитируя свою мать
и даже произнося это Марининым менторским тоном.
- А если представить, что Вика попыталась убить двух зайцев,
с одной стороны - отомстить отцу за то, что он, по ее мнению,
предал ее, а с другой - обвинить в убийстве Светлану и таким
образом избавиться от нее? - предположил Костров.
Сима недоверчиво покачала головой:
- Мне кажется, это слишком сложно для нее. Хотя... Вполне
возможно. Тогда Вика могла сфабриковать компрометирующие
мачеху снимки и подбросить их отцу на стол. Это одна из улик против
Светланы. А достать фотографии забавляющегося Хлопина проще простого.
И самое главное - двое свидетелей видели ее в ночь убийства
Артемова в доме. И она последняя видела Гольдина живым. Похоже
на то... - задумчиво протянула Сима, - что у нее должен
быть сообщник.
- Думаю, для нас он второстепенная фигура.
- Меня только смущает, что, как она утверждает, Артемов собирался
развестись и изменить завещание: у них был скандал со Светланой.
- Возможно, как раз из-за снимков. Но ведь его адвокат
не подтвердил это?
- Нет.
- У меня есть копия завещания, составленная после
свадьбы. Согласно этому документу часть акций и пятьдесят тысяч
долларов достанутся сестре Артемова, остальное имущество делится поровну
между женой и дочерью. В этом случае Вике было бы выгодно обвинить
в убийстве Светлану, так как тогда та лишается своей доли наследства.
- И наоборот, - не удержалась Сима, нажимая
кнопку ответа трезвонящего мобильника.
- Привет, - поздоровался Снегирев. - Ты где?
- По делам, - неопределенно ответила Сима.
А что, срочно нужна?
- Нет, на твой адрес письмо пришло, но оно не открывается,
что-то случилось, может, вирус прицепился. А завтра суббота,
никого не найдешь. Может, в воскресенье Мишку с компьютерной
фирмы вытащу в гости, он и посмотрит. А иначе раньше понедельника
никак. Как ты думаешь, там что-то срочное?
- А от кого оно?
Не знаю. Адрес Верарт, собака, хотмейл, точка, ком.
Кто бы это мог быть?
Сима схватила со стола ручку и записала адрес.
- Верарт, верарт, В.Ерарт. Нет. В.Е.Рарт. Еще
хуже. Вер Арт. Что-то об искусстве. Arte Vera - настоящее
искусство. Вера Арт - Вера Артемова, конечно! Я ведь давала
ей свое мыло! Все в порядке, я ей сама позвоню, пока! - Сима
отключила телефон.
- Какое еще мыло и кому ты дала? - поморщился
Костров, не выносивший сленга.
- Адрес электронной почты, - пояснила Сима,
набирая номер из потрепанной записной книжки. - Никого нет.
Наверное, на работе. Ну, ничего, вечером перезвоню. Сестра Артемова что-то прислала мне. Наверное, не все сказала.
- Вряд ли что-то ценное, - заметил Костров.
А какая она?
- Змееподобная сушеная училка, из тех, которые при виде голого мужчины падают в обморок.
- Ну ты настоящий психолог, - рассмеялся Сергей. - Какие планы, госпожа детектив?
- В записях фигурирует подруга Вики Аня, которая якобы
все или почти все о ней знает. Съезжу к ней, может, застану между лекциями. Хотя не думаю, что она скажет что-то новое. Вроде все более или менее ясно.
* * *
В университете Сима наткнулась на Олега Попова. Парень сразу узнал ее и заулыбался.
- По чью душу? К Вике? Я не видел ее сегодня.
- Я к Ане, ее подруге.
- А, к Кисловой? Так ее уже давно нет. Болеет.
- Дома? А адрес ее кто-нибудь знает? - спросила Сима.
Парень наклонился над ее ухом и зашептал:
- В больнице она, говорят, в психушке. Кащенко, не знаю, как
теперь называется. Говорят, у нее совсем с чердаком худо. И была-то...
Олег выразительно повертел пальцем у виска.
- О господи, - сокрушенно произнесла Сима, думая о том,
что от сумасшедших ей никуда не деться. Дочь психиатра.
* * *
Сима легко нашла старую, наверное, самую известную психиатрическую больницу на Загородном шоссе. В справочной ей сообщили, что Кислова
А.Н. находится в остром женском отделении. Сима много раз бывала в психиатрической больнице, где заведовала отделением ее мать, Марина Алексеевна. С детства привычная к тому, что там происходит, она не удивлялась запертым дверям, которые открывались ключами, похожими на ключи поездных проводников, не боялась больных, помогала медсестрам раздавать лекарства и даже ходила порисовать вместе с пациентами на психотерапевтических сеансах. Поэтому она легко сориентировалась, позвонила у запертой двери. Ей открыла пожилая санитарка.
- Мне хотелось бы увидеть лечащего врача больной Кисловой, - сказала Сима.
- Приемные часы... - начала было бдительная санитарка.
- Я следователь, расследую уголовное дело,
строго сказала Сима.
- Проходите, - санитарка распахнула дверь,
я вас отведу в ординаторскую. А лечащий врач Владимир Эмильевич. Эх,
одно слово, что доктор! - сокрушенно сказала пожилая женщина.
- А что, плохой? - насторожилась подозрительная Сима.
- Почему плохой? Хороший! Только... Молоко на губах не обсохло,
куда ж в людскую душу лезть, рази поймет там чего? Только и знают,
что мудреные слова говорить. - Санитарка критически окинула
взглядом Симу. - Вот и ты туда же, уголовное дело расследовать.
Сима хотела обидеться, но передумала.
- Ну надо же с чего-то начинать, - заметила она.
- И то правда, - вздохнула санитарка, открывая
дверь ординаторской.
Наверное, все ординаторские старых больниц похожи друг на друга, как две капли воды. Высокие облупленные потолки, старые столы, заваленные анализами и историями болезней, кружки остывающего чая, свистящий чайник в углу. Там же, в углу, на низком столике чей-то несъеденный бутерброд, нож с деревянной ручкой. Сима знала, что перед тем, как привести сюда больного, нож обязательно уберут. Психиатры делают это автоматически. За компьютером сидел молодой черноволосый парень, который повернулся, когда она вошла.
- Вы к кому? - с интересом спросил он, рассматривая впечатляюще длинные Симины ноги, затянутые в джинсы, между прочим, новые и довольно дорогие. Он встал и непроизвольно выпрямился, чтобы не казаться ниже Симы. Ну еще бы, кавказец, а это, несомненно, был кавказец, и ниже девушки! Симе показалось, что он даже привстал на цыпочки. Она поняла, почему санитарка так критично о нем отзывалась: он был очень, очень молод, от силы года 23, меньше никак быть не могло, потому что он все-таки закончил институт. У него были быстрые черные глаза, мягкая улыбка и порывистые движения.
- Если вы Владимир Эмильевич, то к вам, - сказала Сима.
- Это я, - радостно произнес он, с изумлением
глядя на нее бархатными глазами. Наверное, он не был так уж изумлен и так уж радостен, просто все его эмоции были преувеличенны.
- Я следователь, меня интересует ваша пациентка Анна Кислова, - строго сказала Сима.
- Да? - распахнул он и без того огромные глаза.
А что она натворила?
- Ничего, - сухо сказала Сима. - Она
интересует нас как свидетель.
В ординаторскую вошла девушка, затянутая в белый халатик и носящая его так, словно это было платье для коктейлей.
- Володя-джан, ты принес мне булочку из буфета? - капризно спросила она с порога и только потом заметила Симу.
Они обменялись многозначительными взглядами, затем девушка демонстративно села за стол и принялась что-то писать. Боже мой, где они взяли этих детей?! По собственническому поведению юной психиатрессы
Сима поняла, что здешних врачей интересует не только наука.
Владимир Эмильевич взял Симу под локоток и под ревнивые взгляды девушки вывел ее за дверь.
- Вы курите? - доверительно спросил он ее.
Сима кивнула. Доктор указал ей на псевдокожаный диван и галантно поднес зажигалку.
- Здесь гораздо удобнее и никто не помешает. Итак, я вас слушаю. - В его интонации прозвучал намек на интимность.
- Владимир Эмильевич, что с Анной, какой у нее диагноз?
- Интоксикационный психоз в связи с употреблением ЛСД. Вы понимаете
меня?
- Вполне. И каковы симптомы?
Доктор с уважением посмотрел на Симу. Ведь птичий язык профессионалов не всегда понятен даже врачам другого профиля.
- После употребления ЛСД у нее развилось острое психотическое
состояние с преобладанием галлюцинаций, иллюзий, дереализационно-деперсонализационных
расстройств, нарушение схемы тела при полном отсутствии критической
оценки своего состояния. Ее нашла мать и сразу же вызвала "Скорую".
Если вы в курсе, психозы, вызванные приемом ЛСД, часто носят эндогенную окраску.
Сима поморщилась, но вспомнила, что Марина Алексеевна
говорит так, когда симптомы заболевания напоминают шизофрению.
- Но это не приступ шизофрении? - проявила она
эрудицию.
Владимир Эмильевич преувеличенно восхитился:
- О! Вы так глубоко ориентируетесь! Откуда такие
знания?
- Мама психиатр, - коротко ответила Сима.
- Какое совпадение!
Сима никакого совпадения тут не увидела.
- И все же?
- Понимаете, пока рано говорить, катамнез покажет...
Употребление ЛСД может провоцировать развитие шизофрении, а после прекращения употребления наркотика могут возникать острые психотические состояния, так называемые флэш-бэк, и дифференцировать их с шизофреническими психозами бывает весьма затруднительно. - Несмотря на сильный армянский акцент, доктор говорил гладко и толково, и Сима подумала, что зря санитарка ругала его за молодость.
Как известно, этот недостаток со временем проходит сам.
- Каково сейчас ее состояние? Можно с ней побеседовать? - спросила Сима.
- Галлюцинаторно-параноидный синдром на фоне депрессивного аффекта. Продуктивному контакту практически недоступна. Погружена в свои переживания.
Сима понимающе покивала головой.
- Испытывает страх, тревогу, считает, что ее душа застряла в
других мирах и разлетелась на осколки, а тело осталось здесь. Упоминает
какого-то мужчину, который преследует ее, чей голос она слышит. Впрочем, - согласился Владимир Эмильевич, - попробуйте.
* * *
Перед ней сидела девушка с фарфоровой кожей и длинными, собранными в хвост светлыми волосами. Ее можно было бы назвать красивой, если бы не выражение страдания на ее лице, если бы не остановившийся, устремленный за Симино плечо взгляд.
- Аня, - мягко сказала Сима, которая не раз слышала,
как мать беседует с больными. - Меня зовут Серафима Григорьевна, я хочу задать тебе несколько вопросов. Можно?
- Задавайте, - безразлично произнесла девушка, не отводя глаз от какой-то точки за ее спиной. Безразличный тон странно диссоциировал с выражением тревоги и страха, написанным на ее лице.
- Аня, ты знаешь, что Викиного папу убили? Ты же ее подруга?
- Была подруга. Но я предала ее, предала! Я не
знала, что Владимир Сергеевич умер.
- А как же ты ее предала?
- Я не хотела, не хотела! Это он, он! - Лицо девушки болезненно исказилось, она тревожно огляделась по сторонам.
- Да кто же он? - Сима запуталась, она еще
раз поразилась бесконечному терпению психиатров, часами беседующих
с больными.
- Мне нельзя о нем говорить, он запрещает,
зашептала девушка. - Искушал меня: попробуй, попробуй, тебе
понравится, ты должна все познать! Заставил меня быть Одиллией! Но
я же Одетта! Это же предательство! Украл мою душу, разбил ее среди
звезд на осколки... Кто я теперь?! Тело, только тело. - Аня
посмотрела на свои руки и продемонстрировала их Симе, как бы
ища у нее подтверждения своих слов.
- Как его зовут? - спросила Сима по существу.
От Аниных излияний ей казалось, что она сама сходит с ума.
- Его? - Девушка непонимающе посмотрела на Симу.
меня, если я скажу! Но я сама не хочу жить, не хочу жить! - закричала Аня. - Я все равно покончу с собой! Не лучше ли сразу? Я скажу, скажу вам его имя! Ты меня не остановишь! - зло крикнула она кому-то невидимому, которого слышала только она. - Убей меня, убей! Ты убил меня уже, когда рассеял в космосе мою душу! - Аня внезапно жалобно попросила кого-то: - Ну верни, верни мне ее! Мне плохо, я больше ничего не чувствую! Я же любила тебя! - Выслушав понятный только ей ответ, она закричала: - Тогда я всем скажу твое имя! Все узнают, как тебя зовут!
Сима напряглась, стараясь ничего не упустить, когда девушка назовет имя.
- Его зовут Сатана! Его зовут Люцифер! Его зовут Вельзевул!
* * *
- Люцифер, Одетта, Одиллия - вот тебе и свидетель!
Полный дурдом! - ворчала Сима, выруливая со стоянки.
Шрус предательски захрустел. Когда-нибудь развалится. Сима прицепила панель магнитолы и включила любимую Уитни Хьюстон. Из кармана куртки вылетела карточка. Ованесян Владимир Эмильевич, телефон рабочий, телефон домашний. И приписка: "Жду". "I wanna run to you. I wanna run to you!" подпела Сима, словно отвечая шустрому доктору.
ГЛАВА 18
В субботу Сима проснулась с ощущением, что она что-то не сделала. Такое чувство бывает, когда вскакиваешь ночью и тебе кажется, что надо куда-то бежать, что-то вспомнить. Как правило, после этого поворачиваешься на другой бок и засыпаешь, счастливый, потому что, оказывается, никуда не надо бежать. Но Сима вспомнила: она должна позвонить Вере Артемовой. Она вынула руку из-под одеяла и тут же спрятала обратно: открытая на ночь форточка превратила комнату в промышленный холодильник типа тех, где на крючьях висят обледеневшие туши. От таких ассоциаций ей стало еще холоднее. Часы показывали девять. Она задумалась, проснулась мать или нет. Если позвать и разбудить ее, можно нарваться на разнос в стиле: "Всю неделю вкалываю, из кожи вон лезу, с ног падаю, а ты меня поднимаешь ни свет ни заря!" В комнату бесшумно проник Гоша и прыгнул на одеяло. Вообще-то Сима не любила, когда коты залезали к ней в постель, но тут она схватила теплого и пушистого кота и, несмотря на его сопротивление, уволокла его под одеяло с намерениями использовать вместо грелки.
Коту это не слишком понравилось, но он стерпел. Вообще в
отличие от его матери Дымки Гоша был зависим, послушен и консервативен как органик. Так говорила Марина Алексеевна, подразумевая результат неудачного падения Гоши с балкона, случившегося в раннем возрасте. Даже коту Марина Алексеевна умудрялась поставить психиатрический диагноз.
Сима приподняла краешек одеяла и спросила у высунувшего голову кота:
- Гош, мама уже встала? - Ей показалось, что кот кивнул. Тогда она закричала на всю квартиру: - Мама! Мам!
Марина Алексеевна вошла, выдыхая дым первой утренней сигареты.
Слава богу, она ее не разбудила!
- Мам, закрой окошко! - жалобно попросила Сима,
а то я вылезти не могу.
- Сейчас. - Марина Алексеевна закрыла форточку. - Поднимайся, чайник уже кипит.
Мать была настроена миролюбиво, и это обрадовало Симу. Нет ничего ужасней ее утреннего плохого настроения.
Сима нашла свою записную книжку и набрала номер Веры Сергеевны. Выслушав длинные гудки, она позвонила Снегиреву. Как раз его она и разбудила. Он невнятно буркнул, что компьютер еще не починили, и бросил трубку. И куда можно пойти в девять утра в субботу? На сумасшедшую спортсменку, которые, несмотря на погоду и время года, бегают по утрам, Вера Сергеевна похожа не была.
Кое-как умывшись, вот еще, умываться в выходной день, Сима, облаченная в смешную клоунскую пижаму-комбинезон, которая была антиэротична, но невероятно уютна, уселась на кухне и схватила в руки горячую чашку.
- Зубы чистила? - строго спросила Марина Алексеевна, зная нелюбовь дочери к субботним гигиеническим процедурам.
- А как же! - Сима оскалила зубы, как
на приеме у невропатолога. - Сырку дай!
Марина Алексеевна подвинула к ней тонко нарезанный
дырчатый сыр, масло, колбасу. Сима неудовлетворенно оглянулась
по сторонам, схватила большую булку и разрезала ее вдоль на три части.
Затем она старательно и щедро намазала каждый ломоть маслом и
сделала огромный сложный слоеный бутерброд с сыром и колбасой.
И вонзила в это великолепные молодые здоровые зубы.
- Не в коня корм, если бы я так ела, то уже давно
бы не входила в дверь, - завистливо сказала Марина Алексеевна,
медленно и деликатно отрывая маленькие кусочки от тоненького кусочка
сыра без хлеба и масла.
- Бегаю много, - пояснила Сима с набитым ртом.
- Не ври, ты на машине ездишь. А я только нервничаю.
А от этого еще больше есть хочется. И курить бы бросить, но боюсь, совсем разнесет, - пожаловалась Марина Алексеевна.
Слегка насытившись, Сима подробно передала матери свой
разговор с молодым доктором и была удостоена похвалы за знание психиатрии.
- Как ты думаешь, она что-то знает? - спросила
она мать.
- Реальные события причудливо преломляются и переплетаются
с болезненными переживаниями больного, они могут патологически
толковаться, им придается иной смысл, но отрицать, что определенные
факты имели место, нельзя, - пояснила Марина Алексеевна.
- Что ты имеешь в виду?
- Существование какого-то лица, которое, с точки зрения больной,
причинило ей вред. Не будем вдаваться в подробности, какой вред, иначе
мы сползем в ее бредовые построения. Одетта и Одиллия. Черное и белое.
Добро и зло. Какие-то противоположности. Расшифровать реальности, которые закодированы в явных нелепостях, в видимой психопатологии, - не знаю, возможно ли это. Перевоплощение, бред двойника, метаморфоза - или она реально выдавала себя за кого-то другого? - Марина Алексеевна пустилась в рассуждения, забыла о своем скромном завтраке и расхаживала
по кухне, размахивая погасшей сигаретой. Сима слушала ее раскрыв
рот.
- Как бы то ни было, ты должна довести эту линию до конца, - решила Марина Алексеевна. - Поезжай-ка ты к ней домой. Почему-то мне кажется, что ты найдешь что-то интересное.
У Марины было безошибочное чутье. Симу всегда изумляло,
как она определяла психически больных с порога, как умела безошибочно задать тот самый единственный вопрос, который достигал цели, раскрывал самое главное, самое актуальное переживание больного вместо того, чтобы часами разговаривать с ним, медленно отсекая все несущественное. Психиатры говорят, что с этим надо родиться.
* * *
Евгения Ивановна Кислова, усталая женщина, похожая на свою состарившуюся дочь - те же светлые волосы, наивные глаза и прозрачная кожа, - выслушала Симу и жестом пригласила ее войти.
Скромное, очень чистое жилище, почему-то напрочь лишенное милых женскому сердцу мелочей: вазочек, статуэток, вязаных салфеточек, фотографий в блестящих рамках. Зато были книги. Сима пробежала глазами
по корешкам: классика, очень много специальной научной литературы, совсем нет современных изданий в пестрых глянцевых обложках.
Евгения Ивановна поймала Симин взгляд и прокомментировала:
- Мой отец был академиком. Здесь все осталось так, как при
его жизни. Господи, какое счастье, что он не дожил до этого
дня, не узнал, что его любимая Анечка - наркоманка. Это убило бы его.
Сима запуталась в странной логике женщины. Раз он все равно умер, то как бы его это убило? В чем, собственно, счастье, что он умер? Поразмыслив, она решила, что, наверное, счастье в его незнании, что внучка стала наркоманкой.
Существует категория людей, которые всячески избегают говорить о наболевшем. Другие готовы излить душу первому попавшемуся человеку. Евгения Ивановна, по-видимому, принадлежала к редкому смешанному типу. Ее речь скорее напоминала поток сознания. За десять минут она успела рассказать о себе практически все, но не в какой-либо последовательности, а вразнобой, перескакивая с описания заслуг своего отца,
академика, перед родиной и вопиющей неблагодарности потомков (за этим следовал красноречивый жест, подчеркивавший скудность обстановки) на его негодяя-аспиранта, который бросил ее, беременную Анечкой, прихватив заодно идеи академика, вплоть до страшного потрясения, которое она испытала, вернувшись из командировки и увидев свою дорогую Анечку в ужасном состоянии.
Сима попыталась систематизировать полученные сведения. Выходило, что Аня Кислова жила с матерью в старой большой академической квартире на Ломоносовском проспекте. Пожилой академик при жизни возглавлял закрытый научно-исследовательский институт. Как многим крупным ученым старой закалки, ему были свойственны аскетичность и принципиальность, плоды которых и пожинали его потомки, живя в полупустой квартире с мебелью 50-х годов и огромной библиотекой. Единственное, в чем он пошел наперекор себе, была защита дочерью кандидатской диссертации и трудоустройство ее младшим научным сотрудником вверенного ему института. Академик болезненно пережил неудачный роман своего аспиранта с Женечкой, но родившуюся в результате этого внучку любил беззаветно и даже болезненно. Перестройка окончательно подкосила его здоровье, добило его отсутствие финансирования науки, имевшей в советские времена первостепенное значение. Младшие и старшие научные сотрудники уехали челночить в Турцию и Китай, доктора наук подались ремонтировать квартиры и бытовую технику. Академик умер в своем кабинете от сердечного приступа, сочиняя письмо Горбачеву. Следуя логике Евгении Ивановны, слава богу, что он не дожил до расстрела Белого дома, вопиющей и неприкрытой коррупции и распродажи всего, что только можно продать. Если в то время аспиранты и младшие научные отправились челночить, то сейчас их, пожалуй, привлекла бы доля братков, живущих весело, богато, но, увы, недолго.
Евгения Ивановна так и работала в институте, где нерегулярно получала пятьсот рублей в месяц. Получившая прекрасное воспитание, она знала три иностранных языка и основные деньги зарабатывала техническим переводом, что позволяло ей и Анечке не умереть с голоду. Но на работу она все-таки ходила с автоматизмом, с которым направлялась по утрам в ванную чистить зубы. Как ничего бы не случилось, если бы она этого не сделала, так никто бы не заметил и ее отсутствия на работе.
Анечка росла, была тихим, замкнутым, послушным ребенком.
Девочка рано научилась читать, и скоро романтические произведения классиков из дедушкиной библиотеки стали ее лучшими друзьями. Евгения Ивановна просто-таки умоляла дочь пойти погулять, записаться в кружок, секцию, но Аню это не интересовало. Она жила в мире придуманных историй, возвышенной любви, дуэлей и самоубийств из-за неразделенных чувств. Евгения очень обрадовалась, когда у дочери появилась подруга Вика. И хотя девочки были явно одного поля ягоды, нелюдимые и застенчивые, они прекрасно ладили, понимали друг друга с полуслова, сочиняли стихи, которые посылали друг другу по электронной почте. К тому времени Евгения Ивановна поднапряглась и купила дочери компьютер. И если Ане было трудно общаться вживую, то в Интернете она просиживала часы напролет. Это было дорого, но за время платил папа ее подруги Вики. Он, кажется, тоже был рад, что у дочери появилась подруга.
Но в последнее время Евгения заметила, что дочь изменилась. Было похоже, что она влюблена. Но Аня отличалась такой скрытностью, что выяснить что-либо было невозможно. По предположению Евгении Ивановны, они познакомились в Интернете. И она также была уверена, что именно этот человек приучил ее девочку к наркотикам.
Выслушав все, что хотела сказать Кислова, и выпив несколько заварочных чайников зеленого чая, который она предпочитала, Сима попросила разрешения осмотреть комнату Ани.
Здесь было тоже очень чисто и скромно: тахта, накрытая
пледом, переполненные книжные полки, письменный стол с компьютером. Внимание привлекал большой портрет маслом, изображавший молодую женщину изысканной красоты в декольтированном атласном платье цвета чайной розы. В чертах лица женщины, Евгении Ивановны и Ани были видны черты фамильного сходства.
- Моя мама, - вздохнула Кислова. - Я совсем ее не знала, она умерла вскоре после того, как я родилась.
А отец больше так и не женился...
Видимо, Евгения Ивановна решила быть откровенной до конца и добавила:
- Она покончила с собой. Что-то вроде послеродового
психоза. Аня очень любила этот портрет. Вообще-то у нее были странные
идеи вроде того, что она умрет молодой: наверное, ей это кажется
очень романтичным. А еще они с Викой придумали странную игру
в Одетту и Одиллию. - Она указала на лист из яркого календаря,
изображающий сцену из балета. - Они вообразили, что являются
сторонами единого целого, неразрывны, составляют новую сущность.
Как вы понимаете, Аня воображала себя Одеттой, а Вика - Одиллией.
- Но ведь Одетта олицетворяет добро, а Одиллия
зло? Почему Вика захотела стать Одиллией? - поинтересовалась
Сима.
- Наверное, были какие-то мотивы, я не знаю.
Я очень мало знаю о своей дочери, - неопределенно ответила Евгения
Ивановна.
- А вы просматривали ее компьютер?
- Я делала это постоянно, иначе откуда мне было что-либо
узнать, но Аня стирала почти всю переписку. Там было только коротенькое
письмецо, что-то вроде: "Я поняла, что должна попытаться перевоплотиться
в Одиллию, чтобы познать все, все стороны добра и зла, и то, что за
гранью добра и зла".
- А кому оно было адресовано?
- Сейчас покажу. Я переписала, а то ведь письмо
она стерла. - Евгения Ивановна полезла в блокнот, полистала
его и показала Симе страничку: fire@yahoo.com. Сима аккуратно
переписала адрес в Интернете.
Яркая ручка с логотипом "Пуаро" выскользнула из
ее пальцев и укатилась под тахту. Сима опустилась на колени
ручка была последняя- и приподняла покрывало.
- А что в этом пакете? - спросила Сима, вытаскивая
на свет большой яркий фирменный пакет. Он странно выделялся среди
скромной обстановки комнаты.
- Не знаю, - отозвалась Евгения Ивановна.
- Посмотрим? - спросила Сима.
Евгения Ивановна кивнула. Сима открыла пакет и вытряхнула
из него знакомый алый кожаный костюм, черный парик и солнцезащитные
очки.
- Это не Анечки, у нее такого нет, - растерянно
сказала Евгения Ивановна. - Вы знаете, чье это?
- Кажется, знаю, - помедлив, произнесла Сима.
* * *
Вика была дома. Сима отправилась к ней без звонка,
надеясь застать и опасаясь нарваться на отказ. Вика открыла
дверь, не поинтересовавшись, кто звонит, и по ее лицу было видно,
что хозяйка не слишком рада видеть Симу.
- Что вам угодно? - холодно спросила Вика,
загораживая собой дверной проем.
- Надо поговорить. - Сима бесцеремонно протиснулась
в квартиру и, оставляя мокрые следы на пушистом паласе, прошла
в комнату.
- Нам не о чем с вами говорить, - недружелюбно
сказала девушка. - Я уже давала показания в прокуратуре.
- Я в курсе. А может быть, знаю чуть больше, чем
прокуратура, - намекнула Сима. Она хотела сказать, что прослушала
записи бесед с психиатром, чтобы сделать девчонку покладистее, но
вовремя спохватилась. Марина Алексеевна осудила бы ее за
это, и, в конце концов, это не имеет никакого отношения к убийству
Артемова.
Сима встала с кресла и вывалила из яркого пакета вещи, которые взяла у матери Ани.
- Узнаешь? - Сима строго посмотрела на удивленную Вику.
Та подошла поближе, затем бросилась к огромному шкафу-купе и рывком раздвинула створки. Она принялась лихорадочно копаться в огромном количестве одежды. Поняв бесцельность своих поисков, Вика подняла с кресла алый жакет, внимательно его осмотрела. Из маленького кармашка на "молнии" она достала ключи с брелком в виде ромба. Немного брезгливо приподняла парик за смоляную прядь.
- Это мое, все, кроме парика. Мои ключи от машины, запасные,
они лежали в прихожей. Откуда у вас все это? Кто-то был в моей квартире?
И при чем тут парик? - растерянно спрашивала Вика.
- Подумай, кто мог это взять?
- Мы с Аней дружим с первого курса. Вы знаете, наверное, не можете
не знать, что я долго лечилась у психиатра, училась на дому. У меня
не было сверстников-друзей, и я не умела с ними общаться. Я страшно
смущалась, краснела, боялась показаться смешной. А девчонки были раскованные,
веселые, ходили с ребятами вместо лекций пить пиво, шутили, смеялись.
Я была другая, но мне мучительно хотелось быть такой, как они.
Вскоре я заметила девчонку, похожую на меня. Она тоже была одна, держалась особняком. Как-то на лекции я решилась подсесть к ней. Поверьте, Анька - удивительный человек, очень тонкий, ранимый, нежный, хрупкий. Она очень бережно относилась ко мне, ведь у меня тоже полно заморочек. Мы чувствовали себя как единое целое, даже придумали игру в Одетту и Одиллию, черного
и белого лебедя. Нам даже нравилось, что мы такие похожие, но разные внешне. У нас не было парней, других подруг, и мы не расставались с ней ни на минуту, общались в Интернете. Она присылала мне свои стихи, я ей свои рисунки, сделанные на компьютере.
Вика подошла к компьютеру, пощелкала мышью и показала
Симе несколько картин абстрактного содержания. Вика безукоризненно владела цветом, передавая нюансы настроения. Сима искренне восхитилась:
- А я и не знала, что так здорово можно рисовать в компьютере!
- Есть специальные программы. Рисовать для меня все равно что
разговаривать. Я не очень-то ловко подбираю слова, выражая чувства,
сказала Вика. - Так вот, ближе друг друга у нас никого не
было. Мы знали все друг о друге. - Вика слегка запнулась.
Или почти все. Но последний месяц у нее появился мужчина. Мне кажется, они познакомились в чате. Вы же знаете, застенчивым людям гораздо легче общаться виртуально, чем вживую. Ведь ты можешь изображать кого угодно, врать, называться чужим именем. Она избегала говорить о нем, не называла его имени, но, безусловно, была влюблена.