Бэкап Междумирье

Глава 4 Между небом и землей

Вот не люблю болеть. В жизни кроме легких насморков, сезонных простуд других серьезных заболеваний и не случалось. Один только раз в третьем классе угораздило достать из холодильника испорченную колбасу, этой же ночью мое голодайство вышло мне же боком. Да так лихо, что пришлось вызывать Скорую. В больнице мою тушку сначала положили в палате с парнем, который корчился от страшной дизентерии. По его стонам сразу было понятно, что это настоящий больной. Огромная палата пятидесятых годов постройки здания по ночам казалась мне комнатой пыток, наполненной впитавшимися в стены мучениями и болезнями. Но видимо, на второй день врачи смогли со мной разобраться и перевели в другой, совсем маленький карантинный корпус. Там, в крохотной палате я и провел несколько дней выдержки. Делать было нечего, поэтому читал, все, что попалось под руку.

Попались же, как ни странно, учебники истории старших классов. Мне в тот момент было до ужаса интересно узнавать жуткие главы из эпопей Английской и Французской революций. Раздирающие душу трагедии, бесчисленные жертвы, и в то же время гигантские достижения духа и торжество человеческого гения. Наверное, тогда во мне и проснулась любовь к Истории, и я стал делать определенные успехи в школе. Еще запомнилось, что нянечки расталкивали меня рано утром, только затем, чтобы сунуть в руку эмалированную кружку с донельзя приторным чаем. В соседней палате лежали мамочки в новорожденными, видимо, это у них и был такой распорядок дня. Но зачем будить в это время младшего школьника?

Еще произошел один неприятный случай в армии, где в полевом лагере я здорово натер ногу, а опрелость взялась и воспалилась. В полковом медпункте на меня только глянули и тут же отправили в гарнизонный военный госпиталь. Вообще, солдатам срочной службы приходилось претерпевать множество издевательст как от старослужащих, так и от офицеров. В реальности армия выглядела совсем не так, как нам показывали её в кино. Но в странном медицинском учреждении под названием госпиталь метастазы дикости и маразма буквально зашкаливали. В итоге за недисциплинированность при получении лечения, а также угрозы с мой стороны применить в отношении некоторых лиц насилие меня вскоре оттуда благополучно выпнули. Дело до дисциплинарного наказания не дошло, потому что моя часть относилась совершенно к другому ведомству, да и клал я перед дембелем на все их угрозы. Долечивался я уже у гражданских врачей в городской больнице, а затем в казарме, раздражая дежурных офицеров неуставным видом в тапочках и носках. Минусом вышло только то, что уволили меня позже, чем я рассчитывал.

Вот и здесь, в Кисловодском госпитале уже через неделю мне стало неизбывно скучно, и я опять заделался нарушителем дисциплины. Вот и сейчас ушел подальше от больничного корпуса, спрятался среди деревьев, усевшись на одинокую скамеечку и пользуясь ясной погодой наблюдал за речкой Ольховкой. Пусть и не лето, но все-таки далеко не север. Курорты Кавказа радовали даже поздней осенью. Чтобы было не так холодно поверх теплого «выходного» халата накинут общий «прогулочный» ватничек. Ноги в шерстяных носках, подарок от благодарных советских тружеников тыла. В руках последний номер «Красной звезды», самого лепшего местного источника информации о ситуации на фронтах. Народ в основном здесь слушает радио, а по мне там слишком много пропаганды и присущего ей второстепенного бреда.

На фронтах пока в целом затишье. В Северном и Норвежском море продолжается противостояние доблестного Советского флота и Роля Неви Британии с союзниками. Американцы крепко так застряли в Черном и Средиземном морях. Египет, Алжир, Тунис – почти вся северная Африка полыхает антиколониальной войной, высасывая из Альянса ресурсы и средства. В итоге Суэцкий канал несудоходен, поставки нефти под угрозой. Греция также сильно недовольна и намеревается закрыть американские базы, вдобавок она очень плохо настроена к Турции. Хотя, скорей всего, греки просто хотят поучаствовать в разделе её территории. Оторвать кусок от вековечного врага, а также проституирующей Болгарии. «Братушки», видимо, и сами не рады, что дали втянуть себя в очередную авантюру. Эх, платить вам, бедняги, еще лет двадцать репарации. Да и правильно, не все же сидеть на шее «старшего брата». Вот это практичное отношение местного Союза к внешней политике было мне по нраву.

В истории этого слоя Отечественная война шла с 1942 по 1945 года. Немцы в 1940 и 1941 крепко застряли в Норвегии и Франции. Трагического Дюнкерка здесь не случилось. Что, в свою очередь, позволило Советскому Союзу более основательно подготовиться к войне. Хотя надо признать, что сильнее стали обе стороны. Новые танки, самолеты, развернутые и отмобилизованные дивизии. Только Красной Армии и в этом времени не хватило настоящего боевого опыта, уверенных в себе грамотных командиров. Так что ситуация в мае 1942 года кое-чем напоминала наш июнь 1941. Но только что кое-чем. Тараны Вермахта через два месяца жесточайших боев споткнулись об отчаянную защиту отмобилизованных и лучше вооруженных дивизий СССР. Немецкие панцеры так и застряли на рубежах Западной Двины и Днепра.

На севере же дела обстояли еще лучше. Финны, начав по причине поздней весны наступление только в июне, получили в ответ мощнейший контрудар и покатились назад. На Кольском полуострове ситуация для немцев сложилась еще более трагично. До черзвычайности практичное советское правительство этого слоя еще мае 1940 заключило секретное соглашение с Британией и Францией. Получив некоторые виды станков и оборудования для нефтяной промышленности, наши предоставили англичанам свои военно-морские и авиационные базы, а также данные разведки. Немного позже у секретному пакту присоединились американцы, послав лётчиков и предоставив самолеты. В итоге в течение лета 1942 последовали одни за другим мощнейшие удары по коммуникациям и базам немцев на севере Норвегии. Северный флот и флот Британии провели несколько удачных десантных операций, отодвинув фронт к Нарвику. Что, в свою очередь, обезопасило прохождений важных в стратегическом плане конвоев и позволило Красной Армии перебросить на юг часть своих войск.

1943 год ознаменовался попыткой немцев прорваться к Донбассу, где в течение всего лета грохотала невиданная по накалу битва. В районе Смоленска наши попытались наступать, но не очень удачно. Не готова была еще Красная Армия к стратегическому наступлению. Зато совместно с англичанами ей удалось вывести из войны Финляндию, затем заставить Швецию принять сторону союзников и начать освобождать Норвегию. Германия после серии поражений была вынуждена вывести свои войска из Африки, что облегчило приход туда американцев. Только известная высадка союзников затем происходила не в Нормандии, а на Балканах. Тот самый знаменитый план Черчилля. Здесь английский боров сумел добиться своего, и Королевство Сербов оказалось в сфере британского влияния.

Ох, что-то все-таки прохладно. Свежий ветерок со стороны гор заставил передернуть плечами. Как, наверное, прекрасно здесь летом! Вот бы вместе с Машей побывать на каком-нибудь местном курорте. Еще раз окинув голые ветви деревьев и кустов, я потерял желание читать дальше. Мысли опять вернулись к тому самому злополучному дню в подвале. Как бы мы ни спешили тогда, но все равно не успели. Да и парней было жалко, погибнуть в том мире вдвойне страшней. Твоя душа бесследно исчезает в Мире Тьмы, навечно.

Но что я мог сделать против объединенной против нас людской злобы? Эгоизм, густо замешанный на желании жить за счет других, и есть самый страшный крест человечества. Именно он принес людям в истории больше всего страданий. Одни желали ничего не делать, а обладать всем. Другим ради этого желания приходилось лишаться свободы, вкалывать с зари до зари, совершенно ничего в этой жизни не видя. Больше всего в этом мире я ненавидел рабство. Возможности одного человека владеть жизнью другого. В моё время это уже происходило закамуфлировано, посредством отработанных политтехнологий, но сути своей не меняло.

Я неспешно потянулся к главной аллее больничного парка. То и дело навстречу попадались гуляющие выздоравливающие. На лицах многих светилась тихая улыбка. Еще бы - они живы! На войне это уже много. Совсем еще мальчишки, суровые ветераны еще той войны, рядовые, офицеры, все они были объединены одним временем и одной родиной. Я же чувствовал себя тут совершенно лишним. Хотя где сейчас моё время? Я же попал в антифазу и как из неё выбраться даже не представляю. Мои попытки «прогнуть» время пока успеха не приносят, только усугубляя зло в Бэкапе.

- Сержант Кожин, голубчик, вы опять нарушаете режим, - досадливо качал головой благообразный профессор, меня в очередной раз застукали за неразрешенной длительной прогулкой. Доктор всем своим видом показывал, что он обычный гражданский врач, да еще и старый преподаватель. Хотя по возрасту мог служить и в ту войну. Голубые, прозрачные глаза смотрели на меня сквозь тонкие очки с неподдельным сожалением. Мол, вот и тебе, старик, приходится заново испить чашу большой войны.

- Док, когда повязку снимете?

- Как только – так сразу. Не тревожьте, пожалуйста, ваши ребра. Они вам еще пригодятся.

- Зачем? Господь ведь уже сотворил мне женщину? – попытался отшутиться я.

- Вы слышите, Ниночка, какой нынче пошел несознательный сержант? Женщину ему подавай!

- Так Василий Петрович у нас мужчина хоть куда, герой-орденоносец!

- Как же слышал-слышал. Поздравляю вас, голубчик, с наградой, но все же будьте так любезны, соблюдайте режим.

- Так сколько же еще можно лежать?

- Лежать не обязательно, но и длительные прогулки на холодном воздухе вам пока противопоказаны. Потерпите еще недельку, голубчик. Зиночка, присмотрите, пожалуйста, за нашим героем.

- Присмотрю, Григорий Павлович.

Зиночка, разбитная девчонка лет двадцати пяти шаловливо мне подмигнула. Такая фифа своего счастья точно не упустит! Хотя фронтовая любовь обычно хоть и яркая, но уж чересчур короткая. Она как-то и ко мне подкатывала, пришлось объяснить, что есть уже у меня любимая женщина.

Только где она моя Маша? Есть в здешнем Союзе одна интересная контора — Бюро по поиску пропавших без вести. Они, кстати, очень неплохо работают. Здесь, в госпитале не раз встречал людей, которым помогли найти родных и близких, они же и мне посоветовали обратиться в Бюро. Недаром оно существуют под негласным патронажем МГБ. Правда, я особой надежды на их помощь не питаю, наши временные потоки с Машей смещены по отношению друг к другу. Как в этой каше найти друг друга, если мы отстаем от здешнего времени на полминуты?

Вообще, муторно мне здесь отчего-то в последнее время. Это на фронте я был безнадежным оптимистом, старался личным делом стране помочь, и себя выручить. Как мог, боролся с надвигающейся Тьмой, берег товарищей по оружию, честно выполнял боевую задачу. Боевую задачу? В том-то и дело! Сам того не желая, я только прибавлял зла в копилку этого Бэкапа. А как выжить на войне и помочь своим, если не убивать чужих? Вот только чужие ли они нам? Такие же запутавшиеся люди, в плену у Золотого тельца, собственных стереотипов, пропаганды или банальной человеческой ограниченности.

Как дальше жить? Может, это дурацкое ранение было дано мне, чтобы чуток передохнуть и подумать. Ведь практически три месяца жил чужой, навязанной мне обстоятельствами жизнью. Получается – если ты беспокоишься о судьбе всего человечества, то ты враг. Если только о своей горячо любимой Родине – соучастник большого Зла, втягивающего этот слой во Вселенную Тьмы. Куда ни кинь – везде клин! Черт, как со всем этим разобраться? Голова аж разболелась, пойду, что ли, прилягу. Раз у меня постельный режим.

- Петрович, проставляться будешь?

Лежащий на койке рядом с окном Леха Уемлянинов улыбался во все свои тридцать три фарфоровых зуба. Осколок снес ему половину челюсти, спасибо врачам, хоть на человека стал похож. Парень он молодой, но хваткий. Все при нем – Медаль за Отвагу и как у меня Солдатской Славы Третьей Степени. На этой войне власти наград не жалеют, как и на денежные выплаты.

- Профессор сказал, чтобы я режим соблюдал, - пытаюсь отнекаться от неминуемого.

- Да к черту их режим! – повернулся к нам сержант Кривоногов. Ноги у него не по фамилии были длинные и стройные, только сейчас одна в гипсе. Неудачный учебный прыжок с парашютом. Он из резервистов, прибыл к нам с Хабаровска. Китай в этом слое Союзу потихоньку помогает, поставляет тепловозы, составы, продовольствие. Оружия пока и своего хватает.

- Парни, вот на следующей неделе в город выпустят, тогда и проставлюсь.

- Ловим на слове, - Кривоногов подхватил костыль и поковылял в коридор. Нас в палате пока трое, двоих недавно выписали, а новых не привезли. В этом госпитале не принято «уплотнять» лишний раз раненых. Говорят, что самый «горячий» период здесь был в начале осени, когда наши на Южном фронте в наступление пошли.

- Чего смурной такой?

Леха у нас человек неуёмный, в покое не оставит пока во всем не разберется. Так он же старшина, самый старший в палате. Шесть лет уже служит, а меня уважает, как ветерана той войны и к тому же разведчика. В курсе Уемлянинов моих героических похождений. Я-то сам не спрашивал, откуда и чего он. Надо будет – сам расскажет. Излишнее любопытство в этом слое и в это время не поощряется. Но зато и кому не положено, ко мне сами с вопросами не лезут. Везде надо искать свои плюсы.

- Да башка болит.

- К погоде, видать.

- Нет, здесь что-то иное.

Внезапно застываю на месте, кружка с кипятком жжет пальцы, заставляя «отмереть» обратно в реальную действительность.

- Петрович, в чем дело? Тебе плохо?

- Беда, Лёха, беда.

Светло-карие внимательные глаза старшины оказываются напротив моих, застыв немым вопросом, а мне же пока и сказать нечего. Томливо чего-то и страшно, пока не знаю отчего.

- Дело в чем спрашиваю?!

Резкий окрик профессионального служаки сразу ставит все на свои места. Почти четыре месяца настоящей армейской жизни сделали дело. Орднунг наше всё! Кто сказал, что в Красной армии азиатский бардак? Мы и немцев-то в той войне победили только потому, что в нашей армии порядка и дисциплины в итоге оказалось больше, чем у них. И с чего это я заскулил и начал себя жалеть? Их-то всех в этом проклятом времени кто пожалеет? Размяк, ей-богу, как кисейная барышня! Беру себя в руки и начинаю размышлять. Старшина ждет, он уже видит, что я работаю. Для разведчика самое главное – умение терпеливо ждать.

- Лёха, знаешь, кто в нашем госпитале может все очень быстро и без лишних ушей разрулить? По инстанциям ходить некогда! Чую что-то нехорошее.

Уемлянинов несколько секунд смотрит мне в глаза, затем кивает.

- Найду. Что ищем?

Задумываюсь. Так, бомбить нас не будут. Не атакуют здесь заведомо гражданские объекты. Да и плохо я предчувствую налеты авиации, слишком они уж быстротечны. Только и успеешь крикнуть - «Воздух!». Здесь же у нас нечто иное. Диверсия? Диверсия! Начинаю соображать дальше. Мы же не только с амерами на этой войне воюем. Румыны, хорваты, мадьяры, турки. Вот последние как раз успели отметиться поистине азиатскими зверствами и связями с националистическим подпольем Кавказа. Не забыли тут еще вольницу Гражданской войны и местечковый сепаратизм времен Отечественной. Правда, в отличие от нашего слоя переселений целых народ не случилось. Просто убрали все национальные автономии, укрупнив Краснодарский и Ставропольский края.

- Ты тогда дуй к нужному человеку, а я тут, покамест пройдусь. Минут черед двадцать пересекаемся в холле на первом этаже. Посторонним ни полслова, нам только паники не хватало. Сам к тебе подойду.

Несмотря на более высокое воинское звание Лёха молча кивает и бесшумно исчезает из палаты. Точно разведчик с армейской! Ну нам и лучше.

Холодно, холодно. Горячо! Я каким-то образом сумел настроить «Сенсор» именно на подобную амплитуду ощущений. В мире Среднерусья все было по-другому, а здесь пусть будет так. Головная боль слишком неинформативна в поисковом плане. Новые возможности собственного организма возбудили жажду деятельности. Чтобы прочесать первые два этажа мне понадобилось полчаса времени, потому в холл опоздал. Лёха возник бледной тенью из-за толстой колонны и чуть подернул челюстью в сторону затемненной двери в алькове. Здание больницы было выстроено в псевдоантичном вычурном стиле.

- Кто это?

В небольшом затемненном кабинете горела только настольная лампа, и за столом находился сухощавый человек в белом халате. Правда, по выправке он на врача не был непохож ни разу.

- Старший лейтенант Коршунов, он отвечает в госпитале за безопасность. Не бойся, наш человек, после ранения сюда попал.

- Вы Кожин?

Из тени возникло вытянутое и как будто высушенное пустыней лицо, все собранное в складки и морщины, странного желтоватого оттенка. Старлею был чуть за двадцать, но выглядел он сейчас гораздо старше. Это его что, малярия прихватила? Парень явно не у нас воевал.

- Так точно, сержант Кожин. Предполагаю в госпитале или его окрестностях готовится тер…- осекаюсь, это же не наши девяностые, - диверсию.

- Откуда подобные предположения? Контрразведка мне ничего не сообщала, а они недаром хлеб едят.

- Чую. Просто чую.

Коршунов чуть не фыркнул и бросил мимо меня возмущенный взгляд.

- Я бы товарищ старший лейтенант к сержанту прислушался.

Меня же окрылила поддержка боевого товарища, и теперь я был точно уверен, что Уемлянинов из армейской разведки, аналог нашего ГРУ. Старлей, скорей всего, из той же шайки-лейки.

- Можете не верить, товарищ Коршунов, но моя чуйка не раз мне помогала.

- Он прав, - снова вмешивается старшина, - лучший «охотник за самолетами» фронта. Я слышал о нем от проверенных ребят.

- Тогда ближе к делу.

- У вас есть план здания? Я тут кое-что обнаружил на втором этаже.

Старший лейтенант отходит к столу и достает несколько бумажек. Я уверенно показываю искомый кабинет.

- Любопытненько, - Коршунов гладит упрямый подбородок. – Если диверсия, то скорей всего готовится взрыв, но взрывать именно в этом месте совершенно бессмысленно.

- Поиск еще незакончен.

- Принято. Ваши действия?

- Продолжу, пусть Лёха будет неподалеку. И еще, старлей, нужно оружие, предчувствие у меня нехорошее.

- Шум поднимать нельзя, - вмешивается с предложением Уемлянинов, - эти гады, видать, давно готовятся, раз никто из ГБ не в курсе.

- Это-то и пугает.

Коршунов человек бывалый, лишних антимоний не разводит и лезет в потайной шкаф, достает оттуда два ствола. Большой протягивает Лёхе, а мне второй, поменьше, черного цвета. Беру в руки тяжелый пистолет, видом напоминающий ТТ моего слоя. Проверяю магазин, работу затвора, прячу в большой карман халата. Сильно оттягивает, зараза, придется придерживать.

- Есть только по одной запасной обойме.

В этом слое почему-то часто магазины называют обоймами, хотя неавтоматического оружия уже практически на руках нет.

- Лёх, где здесь запасные выходы из подвала?

Уемлянинов делает вид, что прикуривает. Вот как с ними бросишь эту вредную привычку хоть и для конспирации, но дымить приходится!

- Дуй за мной.

Делаем вид, что мы оба злостных нарушителя режима. Младший персонал к пагубной привычке относится терпимо и не обращает на нас никакого внимания. Завернув за угол, мы тут же прибавляем ходу.

Так, так, горячо! Останавливаюсь около углубленного в землю входа, куда обычно привозят чистое белье. Подвал особняка с самого начала был приспособлен для складских и прочих хозяйственных надобностей. Прохожу за угол, затем еще один, потом возвращаюсь. Сомнений нет!

- Здесь!

- Пошли к старлею, - у главного входа Лёха тормозит и внимательно смотрит на меня. – Петрович, это в самом деле опасно. Тебя никто не заставляет в этом участвовать, особенно после ранения. Мы молодые, сноровки больше, а тебе и так благодарны будут.

Прислушиваюсь к себе. Нет, так дело не пойдет! Моё участие необходимо. Уемлянинов все понимает по ответному взгляду, молча кивает и поворачивается к дверям. В них я и сталкиваюсь с профессором.

- Опять, голубчик, нарушаем? Ого, от вас и табаком пахнет! Разочаровываете…

- Док, идите за мной и встаньте сразу за правой колонной, на меня не смотреть.

Профессор мой взгляд перехватить успел и все понял. Не зря вторую войну тарабанит, на самом деле крепкий орешек. Я же останавливаясь у колонны, как будто для очистки тапочек, тихонько бормочу.

- Как только я дам вам знак, постарайтесь как можно больше персонала вызвать к себе в кабинет. Придумайте сами, что им сказать. Совещание, планерка. Всех больных загнать в палаты. Главное – чтобы в коридорах было как можно меньше народу.

Док делает вид, что внимательно смотрит в сторону входа, будто бы кого-то ожидая, и всем своим видом показывает, что отлично меня слышит. И то хлеб, не дурак и не истеричка. С такими людьми проиграть войну грешно.

Все, как и всегда на войне, происходит быстротечно. Операцию назначили сразу после обеда. Больные обычно в это время ложатся спать или идут принимать процедуры, профессор также свое обещание выполнил, вызвав большую часть врачей и медперсонала к себе в кабинет, будто бы для оглашения неких новых приказов. Коршунов со своими архаровцами должны были брать подвал. Я, да и он уверены, что средства для диверсии находятся именно там. Мы же с Уемляниновым должны взять кабинет. Городское ГБ и милицию с военной комендатурой решили подключить после. Кто его знает, насколько щупальца законспирированной сети опутали местные органы. Контрразведка в этом слое работали отлично, и раз они такое пропустили, то против нас очень серьезные люди.

Мандража не было. Патрон уже в патроннике, рука в кармане на пистолете. Только чертова повязка мешает свободным движениям.

- Василий Петрович, а вы почему не в палате?

Вот же черт! Вот так и палятся секретные операции. Все беды от женщин!

- Жду.

- Кого это вы тут можете ждать? – глаза нарочито сердитые, как и тон. Шепчу сквозь зубы:

- Зиночка, сделай, пожалуйста, так, чтобы и духу твоего через секунду не было. Быстро, дура, быстро!

Глаза у сестрички расширяются, но, видимо, она вдобавок поймала мой бешеный взгляд, поэтому сразу отшатнулась и сделал несколько шагов по лестнице вниз. Именно в этот момент Лёхе приходит некое сообщение по рации. Перед операцией Коршунов выдал ему небольшую коробочку с секретной немецкой связью. Сказал, что с фронта парочку себе заныкал. Вот пригодилось. Очень даже подозреваю, что и наше оружие оттуда же.

- Работаем! – кричу и вырывая руку из кармана. Пистолет хищно блеснул в свете ламп вороненой сталью, а я уже, не прячась, бросаюсь к двери, прямо бью плечом по ней в нужное место, полностью распахивая обе створки. Хлипкие здесь замочки, видать, не меняли их со времен постройки.

Я только успеваю поднять пистолет, а Лёха уже внутри, на кого-то кричит. Позади, с лестницы слышится Зиночкин всхлип, но мне на неё отвлекаться некогда. Около стола с поднятыми руками стоит человек в форме капитана, он со страхом смотрит на нас. «Горячо!». Что?

Крикнуть не успеваю, из-за ширмы выскакивает молодой парень в белом халате. В его руках вспыхивает сталь, но Уемлянинов человек тренированный, один удар – лезвие летит в сторону, второй – на пол падает сам джигит, корчась от боли. В этот момент капитан молниеносным движением выхватывает из кобуры оружие. Вот это скорость! Даже не знаю, как у меня получилось среагировать быстрее. В последний раз из пистолета мне приходилось стрелять еще в мире Среднерусья, то есть особого навыка нет. Но я первым же выстрелом попадаю в пистолет незнакомца, вырывая его из рук. Капитан отчаянно кричит, наверное, и его задел, затем падает на пол от удара ноги от армейского разведчика.

- Вот, сука, чуть не успел! Петрович, молодого вяжи!

- Принял!

Связывая руки черноволосого парня, чуть не падаю в обморок. Да что это такое! Внезапно тело пронзает ощущение неправдоподобности происходящего. Голова кружится, еле добираюсь до стула, падаю на него. Черт возьми - открылся переход! Я тут же ощущаю присутствие в этом мире Смотрящего. Но откуда?! Тело пронзает неожиданная боль, как будто меня всего жжёт от ударов очень злой крапивы. О господи, что это? Надо немедленно снизить уровень ощущений! Очухиваюсь весь мокрый от холодного пота.

- Петрович, тебя задело? – Лёха смотрит на меня с подозрением, что-то выслушивая из незаметного наушника рации. – Старлей, похоже, тоже закончил. Только несёт какой-то бред. Какое еще там животное?

Дослушивать разведчика я не стал, тут же ломанулся к лестнице, сбегая вниз мимо в побледневшей Зиночки и высыпавших из палат раненых. Стрельба для людей военных - это обычно стимул к действиям.

- Дорогу! Все в палаты, работает Осназ! – кричу, по ходу пьесы, очередной бред, но действует.

В холле суета, Коршунов кого-то тащит, ему пытаются помогать. Отталкиваю людей и спотыкаюсь о взгляд старшего лейтенанта. Тот выглядит хреново и нервно тараторит:

- Взяли почти чисто, двух абреков застрелили, только начали бомбу обезвреживать, как на нас какая-то тварь выскочила и Мишку укусила. Чернеет парень на глазах.

- Тварь на кого похожа была?

- Черт его знает, вроде как на собаку. Мы её пристрелили!

- «Волчара», сука!

- Дорогу, дайте врачам дорогу. Что у вас, Панкратов?

Ого, любимый профессор уже здесь! Бросает на меня мимолетный печальный взгляд и обращается к молодому врачу, который осматривает раненого бойца.

- Ничего не понимаю, Юрий Владимирович, правая конечность слишком быстро чернеет. Какой-то вид заражения? Смотрите, уже на плечо перешло, больной только что лишился сознания. Даже не знаю…

- Отойдите! Медсестры, что вы тут делаете? Всех немедленно по палатам. Похоже, у нас бактериологическое оружие!

Молодец Док, вот это хватка! Народ тут же бросается врассыпную, успеваю только схватить пару более-менее здоровых парней.

- Стоять, помогите парня в смотровую утащить. Давайте, б...ть, живо! – профессор недоуменно взирает на мое самоуправство, Коршунов же помогает молча. – Да быстрее, еб т…ю мать, шевелитесь, человек умрет! – продолжаю командовать, хватая по дороге самую большую лампу и стараюсь свободной рукой вставить вилку в розетку. – Быстрее все лампы сюда, да помощней! Включайте их как можно больше, удлинитель сюда!

Народ вокруг сразу засуетился, забегал. Умеют наши люди работать, если правильные слова применить. Вскоре послышался взволнованный голос Панкратова.

- Дышит! Чернота перестала распространяться, она уменьшается!

Фу, успел! Так правильно, укусы порождений Тьмы лечатся только светом. Хватаю профессора за рукав и отвожу в холл.

- Док, эту заразу можно вывести только светом, ярким светом. Еще давайте ему горячее питье, лучше сладкое. Извините, больше сказать не могу.

Около лестницы меня встречает Коршунов, махнув вверх рукой, он буркает.

- Ничего не хочешь рассказать?

- Пока нет.

Я вздыхаю, это ж сколько вопросов мне вскоре зададут? Но делать нечего, старлей успел сообщить, что в подвале полным-полно самодельной взрывчатки. Значит, и в самом деле, все здесь вскоре взлетело бы на воздух. Видимо, они ждали прибытия новой партии раненых, а я их возросшую нервозность засек.

- Говори, сука, где ваши подельники!

Коршунов работать умеет, удары, судя по всему, получились очень чувствительные. Капитан катается по полу от боли, молодой выпучил глаза, пряча крик в себе.

- Завхозом у нас недавно устроился, сучара. Проверить не успели, - старший лейтенант обернулся к нам. - Ну, я еще узнаю, кто его рекомендовал. Все мне расскажете, - разведчик поднял с пола кавказский кинжал и хищно улыбнулся, – и не такие раскалывались. Старшина, идем со мной. Надо наших вызывать с комендатуры, а ты пока встань у центрального входа, подбери надежных людей и никого, слышишь, никого отсюда не выпускай. Сержант, пока стереги этих. Потом поговорим!

- Есть!

Неожиданно на меня опять сваливается хворь, голова начинает кружиться, на лбу выступает пот. Чертов проход! Он манит к себе, тянет с неимоверной силой.

- Ты. Ты! - оборачиваюсь на крик. Чернявый капитан смотрит на меня с искренним изумлением. – Вот как ты нашел нас! Ты тоже из Странников?

- О чем ты болтаешь? – посматриваю в сторону закрытой двери, косясь на молодого абрека. Того точно используют втемную.

- Да ты сам знаешь, - бандит хищно щерится, - о чем я. Проход ведь именно ты открыл! Пары убитых для этого мало.

Вот ведь черт! Так это они теракт планировали, чтобы открыть здесь мощный проход. Бл..ь, вот бы его расспросить подробно, да некогда. Живу, как провалился сюда, постоянно в проклятом цейтноте. Надо действовать.

- Что за чушь несешь?

- Ты знаешь, что это не чушь. Ты… - капитан пытается приподняться, - сильнее самого Апостола. Слушай, давай отсюда вместе уйдем? Да? Я тебе буду служить верно. Мы многое вдвоем сделать сможем. Зачем нам здесь погибать? А?

Я решение уже принял. Вот ведь незадача, только устроился! Опускаю пальцем планку предохранителя вниз, хватаю с кушетки подушку. Надеюсь на толстую дверь из настоящего массива и шум в коридоре, госпиталь сейчас напоминает разворошенный муравейник. Даже сквозь подушку звук от выстрела достаточно громкий. Молодой абрек уже все понял и пытается сквозь кляп что-то выкрикнуть. Извини, парень, но тебя все равно бы расстреляли, а я спасаю тебя от излишних мучений, ну а местное ГБ от ненужных вопросов. Добряк, б...ть!

В подвал или наверх? Прислушиваюсь к себе. После двойного убийства снова прошла волна тошноты, голова кружится еще сильнее. Нет, я не могу здесь бросить Машу. Да и что меня ждет на той Стороне? Пристальное внимание Смотрящего? Очередной страшный мир во власти Тьмы? Нет, это не про меня. Вы, как хотите братцы, но я сматываюсь. Быстро поднимаюсь на третий этаж. Надо бы сменить одежду, скорей всего комендачи, и менты еще не приехали, они располагаются в центре города. Успею вырваться.

Дверь! Никого! Свою одежду в самый дальний шкафчик. Что тут у нас? Подходит! Ага, и это берем. Идем. В конце коридора есть запасной эвакуационный выход. Он по хорошей советской привычке всегда заперт, но я его сегодня на плане здания засек. С помощью рукоятки пистолета взламываю легкий запор. Правильно, в случае нештатной ситуации пройти здесь не проблема, а так хоть лишний народ не ползает. Ловлю на себе пару любопытных взглядов. Да черт с ними! На мне сейчас форма военного врача, с лишними вопросами не полезут. Отучены. Выхожу с задней стороны здания. Вот и пригодились прогулки по парку, зато отлично знаю все дорожки и входы-выходы. Вот же черт! У калитки кто-то в ментовской форме уже маячет. А что я теряю? Надеваю очки с невероятно толстыми стеклами и твердым шагом двигаюсь вперед.

- Товарищ старший лейтенант, сюда нельзя.

Голос неуверенный, лицо в этих проклятых линзах ни черта не могу разглядеть.

- А что, собственно, произошло? Я только что закончил смену, устал, как собака, жрать хочу и спать. Вот, пожалуйста, мои документы.

Из куртки достаю удостоверение и машу им перед милиционером. Корчу из себя интеллигентного, недовольного ситуацией врача. Он неуверенно топчется на месте, затем что-то жалобно блеет. Видно, что не из кадровых, пополнение с какой-нибудь захолустной волжской деревни.

- Так это, не знаю, товарищ старший лейтенант.

- Так если не знаешь, почему офицера держишь в воротах?

- Извините, тащ лейтенант, - постовой козыряет и отодвигается. Боязнь высоких чинов затем выйдет этому усатому увальню боком. Хотя, может, четкого приказа еще и не было. Обычная для глубокого тыла сумятица и неразбериха. Вот когда сюда прибудут Гэбэшники, тогда станет по-настоящему жарко. Два нежданных трупа наверху и два в подвале никому хорошего настроения не прибавляют. Тут еще некая странная тварь, которую будто бы застрелили, но затем она таинственно исчезла, и заражение крови, которое также невероятным образом лечится. Любой нормальный следак моментально свяжет эти происшествия со мной, а других в МГБ не берут. Эта контора всегда славилась подбором кадров. Правда, в итоге и она сгнила. Все в этом мире не вечно.

Так, сейчас ловим любую машину и валим на станцию. Постараюсь запрыгнуть на какой-нибудь состав, идущий к фронту. Здесь уже глубокий тыл, проверяют не так жестко. Может, и прорвусь. Глубоко вздыхаю и поднимаю руку, человека в форме должны подхватить без проблем.

Боже, как холодно! Сидеть на площадке, зябко кутаясь в офицерскую куртку и стараясь не заснуть, было тяжко. Желудок жалобно урчал и требовал еды, ведь госпитальный обед по причине поимки террористов я пропустил. Привык за эти недели к упорядоченным приемам казенных харчей. Еще одна проблема – скинуть из организма лишнее прямо на ходу. Если с легким вариантом заморочек особо не было, то… Блин, а как же люди едут в невероятной тесноте товарных вагонов? Как там решают вопросы гигиены и отправления человеческих надобностей? Почему-то об этой стороне бытия все приключенческие книги стыдливо умалчивают. Это теперь я представляю каково было героям Жюль Верна, особенно женщинам.

Но все когда-нибудь кончается. Показалась большая станция, мы сбавили ход, прокатились мимо закрытых позиций ПВО, охранной зоны с колючей проволокой и остановились между составами. Видимо, на соседском пути стоял эшелон с войсками, было людно и шумно, к тому же вечерело. Чем я благополучно воспользовался, еще раз похвалив себя за сообразительность. Ближе к фронту как ни странно в моей аховой спрятаться ситуации гораздо проще. Больше неразберихи, народу и охраны которая сама себе и мешает. Оглядываюсь, привожу одежду в порядок. Чертовы очки, приходится то и дело их приподнимать, ни фига в них не вижу. Это ж какое плохое зрение было у этого Максимова?

Первым дело двигаю в вокзальный туалет, он здесь хоть как-то цивилизован, а не просто будка в чистом поле. В мое время в плане гигиены бардака еще хватало, но мы все-равно уже привыкли к белым унитазам и горячей воде из-под крана. Здесь все намного проще - обычные рифленые площадки под ноги и очко со смывом. Ох, какое же это облегчение сидеть в позе орла пусть в тесной, но теплой кабинке. В дверь уже нетерпеливо стучат, народу по станции бродит много. Хотя мне и лучше, не пристают с дурацкими вопросами. Ох, хоспади, газетная бумага!

Ой, не похож, ой, халтура! Лучше, чем словами из старой комедии и не скажешь. Уныло вглядываюсь в зеркало. Хотя…в этих очках… волосы у Максимова темнее, чем у меня, но можно списать на плохое качество бумаги, пережег фотограф изображение, получилось излишне контрастно. Так, а ведь…

- Братцы, есть у кого бритва?

В эту эпоху уже в ходу безопасные лезвия. Какой-то чубатый паренек молча протягивает мне станок, только сам закончил бриться, вытирает раскрасневшееся лицо полотенцем. Намыливаю морду и стараюсь повторить контуры аккуратной бородки военного медика. За несколько дней у меня успела вырасти знатная щетина, а бриться было лень. Вот и пригодилось. Борода темнее волос, смотрится более отчетливей. Чуть подворачиваю вверх голову, гляжу на зеркало из-под очков. Вроде ничего, если долго не всматриваться. Ополаскиваю лезвие и отдаю хозяину. Что такое СПИД здесь еще не знают.

- Спасибо большое!

Кто-то довольно невежливо меня подвигает в сторону, умывает лицо, громко фыркая и брызгая.

- Есть полотенце?

На меня смотрит здоровый широколобый мужчина. На петлицах сержантские угольники.

- Нет, ничего нет.

- Чего так? Военврач, а ничего нет?

Сержант достает из кармана ватника какую-то ветошь и яростно вытирает покрасневшее лицо.

- От поезда отстал, - уныло отвечаю я. Настроение, и в самом деле, никакое, даже играть потерпевшего не надо.

- Так иди к коменданту. Подсадят, - отвечает сержант и направляется к выходу. Широкая спина, уверенная походка, выправка. Да и обозвал меня по меркам той еще войны. Быстро срисовал мои петлицы. Так что его совету, пожалуй, доверять стоит.

- Ну, шо ты будишь с вами робить? – начальник станции отдает мне обратно удостоверение и горестно вздыхает. Пожилой уже человек выглядит безмерно усталым. Представляю, что творится на его станции в последние месяцы. Да еще и ощущение собственной уязвимости от вражеской авиации давит безотвязно. В эту войну понятие глубокий тыл отодвинулось далеко от фронта.

- Можно хоть что-нибудь предпринять, пожалуйста? – жалобно вою я, входя в роль затурканного обстоятельствами интеллигентного врача. В наше время таких хлёстко обзывали «ботаниками».

- В чем проблема?

В кабинете появляется офицер с петлицами капитана. Уже в возрасте, с седыми висками, чисто выбритый и подтянутый. Свою, такую же безмерную усталость он прячет за показным уставным порядком.

- Так бачьте, Дмитрий Васильевич, товарищ военврач от поезда отстал.

- От поезда говорите?

Я без лишних вопросов протягиваю военному коменданту станции удостоверение. Вот он момент истины! Рука, на всякий случай, напряглась. ТТ лежит в кармане офицерской куртки, кобуры для него я так и не нашел. Капитан быстро охватывает глазами две страницы помятой книжицы и укоризненно замечает.

- Эдуард Викторович, вы бы поаккуратней с документом.

- Извините.

Продолжаю играть неловкого «ботана», снимаю очки и протираю их, чтобы толком разглядеть двоих. Обычно глаза выдают дальнейшие действия людей.

- Так куда, вы говорите, направлялась ваша часть?

- Куда-то в сторону Краматорска, – неуверенно отвечаю я.

Начальник вокзала и комендант переглядываются.

- Понятно. Через пару часов туда пойдет воинский эшелон, мы вас подсадим. В Краматорске обычно долго стоят, вся станция забита составами, так что, дай бог, своих догоните. Прокофьич, есть у нас что к чаю?

С большим удовольствием уминаю уже третий бутерброд. Необычно вкусный пшеничный хлеб и копченое мясо вызвали неуёмный аппетит. Прокофьич только посмеивается, видимо, он из породы тех людей, кто любит угощать и получает от этого настоящее удовольствие.

- Хлеб моя старуха пекла, а мясо кум на днях привез. Порося недавно закололи. Так что кушайте на здоровье.

- Спасибо.

Комендант уже выпил чаю, сидит чуть в сторонке, набивая трубки папиросной бумаги пахучим табаком. У него для этого даже имеется специальная машинка. Он бросает в мою сторону внимательные взгляды, а меня это сильно напрягает. В его глазах я прочитал неудовлетворенность и некоторое недоверие.

- Вы ведь, Эдуард Викторович, уже воевали? Я заметил нашивку о ранении.

- Да, - вот здесь как раз напрягаться не стоит, я был готов к подобному вопросу.

Попав в это страшную эпоху мировой войны, я постарался при первой же возможности пополнить свои знания об истории Бэкапа. В госпитале проштудировал подшивку альманаха-приложения к «Красной Звезде». И если о Третьей Мировой там писали относительно немного, то воспоминаниям ветеранов Отечественной отдавали достаточно места. Вроде и в моем слое как раз в это время пошли книги, написанные писателями-фронтовиками, начали появляться самые лучшие фильмы о войне. Так это и понятно, ветераны выросли, возмужали, но еще были достаточно бодрыми и пробивными. Эх, их бы энергию тогда направить на переформатирование советской власти!

- Год почти воевал на Выборгском фронте.

- Да что вы говорите? - Дмитрий Васильевич аж весь засветился. – Я, представляете, тоже. А где именно?

Я напряг память и четко ответил.

- Семьдесят вторая дивизия. Полевой госпиталь, хирургия.

- Так соседи! Я ж рядом с вами стоял, в отдельной танковой бригаде в Каменногорске. Надо же!

Капитан светился, что новогодняя игрушка. Все сомнения и подозрения из его взгляда разом исчезли. Фронтовое братство в это время было еще вполне живым и востребованным.

- Меня студентом призвали, – развиваю успех, прикидывая возраст военного врача, - со второго курса, работал в операционной медбратом. Потом ранило при бомбежке, а с госпиталя вернули обратно в институт. Врачей не хватало.

- Да, лихое было время, - комендант прикурил, видимо, какие-то воспоминания в нем всколыхнулись, руки мелко дрожали. – А я, представляешь, до Хельсинки дошел на танке, там мой экипаж и сгорел. Финны кроме немцев первые вояки были. Вы, значит, врачом после войны?

- Ушел учиться на педиатра. Хирургом уже не хотел, - делаю скорбное лицо, - столько крови в госпитале навидался…

Капитан бросил в мою сторону пронзительный взгляд, но промолчал. У каждого были свои воспоминания и собственные скелеты в шкафу. Только сейчас стало заметно, что этот по-армейски дисциплинированный человек в первый раз воспринял растяпу медика всерьез. Он-то знал, что война остается в нас навсегда. Каким бы ты с виду не был.

В плацкартном вагоне тепло и уютно, только вот из-за требований маскировки до невозможности темно. Во мраке вагона изредка тлели цигарки недисциплинированных солдат, иногда мелькали «потайные» фонарики проходящего мимо поездного начальства. Мне, как офицеру предложили лечь на третью полку. Хоть и устал смертельно, но заснуть сразу так и не удалось. Какое-то неясное предчувствие тяжким бременем навалилось на душу, мешало дышать полной грудью.

Я уже понял, что сейчас ощущаю, но спокойствия — это моё понимание не принесло. Да и как можно было быть спокойным, осознавая, что в этот мир стремительно врывается Тьма? Оболочка между Бэкапами прорвана окончательно, иначе как бы я смог засечь голос Смотрящего? Того самого, с озера, который преследует меня уже давно. Вот ведь прицепилась тварь, как и сумела найти среди множества миров? Что ей от меня надо? Происшествие в госпитале выбило из хлипкого равновесия душу и погрузило в мрачные думы, постепенно перешедшие в сон без сновидений.

Как ни странно, но я выспался. Голова была ясной, а мысль холодной. У меня появилась цель, и ради неё еще стоило пожить. Спасибо мужикам со станции, душевные оказались люди. Так что на первый раз я был с харчами. Комендант лично посадил меня в лучший вагон, поэтому ни у кого в нем вопросов в мою сторону не возникло. Народ вокруг также просыпался, рассаживался, доставая нехитрый харч и бегая за кипятком. Я, в свою очередь, вытащил буханку белого хлеба, сало и лучок. На маленьком столике как по мановению волшебной палочки появлялись консервы, ножи, сухое печенье. Сосед с нижней полки подсунул мне кружку горячего чая, кивая на упаковку с армейским рафинадом.

- Угощайся, военврач! Когда еще удастся чайку испить?

Мы вечером успели с ним перекинуться парой слов. Артиллерист-наводчик также оказался ветераном и говорил дело. На войне надо пользоваться любым моментом, потому что не знаешь, что будет завтра, и будет ли оно вообще.

Черт! Не стало жутко неловко. Еще совсем недавно я был с этими парнями локтем к локтю, делал свою боевую работу, боролся с врагом, а сейчас…Сейчас не враг, а так… Ох, как же все сложно в этом мире! Вернее, в бесконечных мирах нашей Вселенной. И ведь никому не пожалуешься, не поймут.

Молодой совсем паренек, наверное, с учебки азартно заявил:

- Видели какая сила на фронт прёт? Скоро погоним поганых амеров к самому Дунаю!

- Ого, какой Аника-воин выискался, – мрачно отвечают ему седоусый дядька. – Ты еще сам доползи до него, не раз кровью умоешься.

Остальные молчали. Среди солдат были как те, кто воевал в прошлую войну, так и те, кто получал похоронки на отцов и старших братьев. В этом Бэкапе наши потери вышли раза в два меньше, около десяти миллионов человек, но все равно это было страшно. Даже представить невозможно такую прорву убитых и замученных людей. Это ж целая Москва из моего слоя, стертая с лица планеты начисто! Сколько среди них не успевших сделать открытия Эдисонов и Лобачевских, сколько погибло, не родившись симфоний, книг, не нарисовано картин. Сколько родовых линий перечеркнуто, безжалостно и бесповоротно. Странно, вообще, что Тьма сюда только сейчас пришла.

- Готовится что-то точно, - неясно пробурчал седоусый.

- Так земля подмерзнет, наши танки и попрут. В ту войну так и было. Днепр зимой форсировали.

- Точно! – это уже мой сосед. - Не зря нас, тяжелую артиллерию туда везут и везут. «Боги войны» необходимы для прорыва.

Некоторые из солдат вздохнули. Никому не нужна была эта проклятая война, только от прошедшей отошли и жирка подкопили. Эх, ребята, ваше счастье, что в вашем слое нет ядерного оружия. Счет бы тогда точно пошел на миллионы, а Европа уже полностью сгорела в атомной огне. В вашем же случае вы еще относительно легко отделаетесь.

- Товарищ старший лейтенант, - неожиданно молодой уставился на меня, - сколько по вашему мнению еще будет продолжаться война?

Перехватывает дыхание, народ смотрит на меня, как на человека, образованного и опытного. Авторитет у врачей в этом времени невероятный. Стараюсь аккуратно ответить:

- Точно не знаю, - потом неожиданно выдаю крамольную мысль. – Пока не надоест?

- Это как это?

- Никому не нужна тотальная победа. Силы для этого требуются слишком большие. Договариваться так и так придется.

Народ сначала молчит, больно уж неожиданная мысль высказана мной. Совсем не в линии партии. Затем посыпался ворох вопросов.

- Вы сомневаетесь в нашей победе?

- Нет, но как вы представляете себе десант на территорию САСШ? Выметем их с Европы и поставим свои условия.

С этим доводом «старики» охотно соглашаются. Им хочется, чтобы проклятая война закончилась как можно быстрее. Молодежь им возражает и на некоторое время обо мне забывают, а там и объявляют станцию. Эшелон едет дальше к Харькову, а мне выходить.

Морозный воздух заставляет плотнее запахнуть куртку. В привокзальной толчее успеваю оглядеться. На вокзал мне точно не надо, пройдусь-ка лучше дальше. Очень хорошо, что успел плотно позавтракать и сходить в вагоне в туалет, хоть эти проблемы не будут в ближайшее меня беспокоить. Я ведь отлично знаю, что, например, фронтовые разведчики, если над, то ходили «под себя», пережидая на нейтралке, деваться им было некогда.

Вот и искомое, в двух кварталах от станции вывешен знак Красного Креста, а в сквере натянуто несколько больших брезентовых палаток. Сортировочный лагерь. Краматорск – станция узловая, отсюда раненых вывозят на специальных госпитальных поездах. Мне сюда и надо.

- Стоять! Кто таков?

Суров старшина и бдителен. Откуда и появился?

- Здрасьте, - соображать приходится быстро. – Я со станции…

- За ранеными? Наряд есть?

- Так у начальства все документы…позже будут…машины ищут.

- Понятно, - видимо, мои мысли шли в правильном направлении, старшина совершенно не удивлен, но на всякий случай просит удостоверение. – Идем в палатку, там печка, что тут на морозе мерзнуть.

Проходим мимо каких-то ящиков и лежащих прямо на земле, завернутых в мешковину людей. Соображаю, что это умершие при транспортировке бойцы. Удача не оставила меня и здесь, палатка оказалась чем-то вроде мертвецкой, только без трупов. Вот и тюки с мешковиной, столы завалены документами. Видимо, служащие пункта еще не успели разобраться с ними. Оглядываюсь и спрашиваю:

- Не в службу, а в дружбу, нельзя чайку организовать?

Старшина кивает:

- Сейчас, пришлю кого-нибудь. Пока грейтесь, старший лейтенант, холодно сегодня. Видать, морозы идут. Ох, грехи наши тяжкие!

Как только старшина уходит, бросаюсь к входу, подтаскиваю туда один из тюков, чтобы было не так просто войти, и кидаюсь к документам. Так, так, так! Не то! Не это! Ага, дела разобраны в папках по типу ранений. Уф, то, что доктор прописал, даже возраст подходит. Никак юморим, любезный? А что делать! Прижмет, и волком завоешь! Так, сейчас надо переодеться. Что у нас тут валяется в углу?

Вылезаю из палатки через полог, чуть надрезая его. Перочинный ножик был лично мой, трофейный. Бойцы его вроде как швейцарским обозвали, а по мне больше похож на мультитул. Сейчас надо найти какое-нибудь укромное местечко. Со стороны палатки раздалось чье-то чертыханье, видимо, нарвался на «препятствие». Чая сегодня не будет! Краем глаза замечаю искомое и резко сворачиваю туда. Попадающиеся по пути люди внимания на меня не обращают. Здесь полно военных, вот если бы я шел в концертном фраке, то сразу бы глазёнки вылупили. А так и без меня хлопот хватает, раненых недавно привезли, судя по характеру ранений – жертвы вражеской бомбардировки. Сюда американцы летают с Крыма. Нечем его нашим брать, почти весь Черноморский флот лежит на дне моря, как и два амеровский крейсера с авианосцем в придачу. Хотя турки также рядом легли, в полном, так сказать, составе. Неймется же дуракам!

На вокзале я появляюсь уже в образе перевязанного бинтами солдата. Старого образца ватник, помятая зимняя шапка, бородка. Ни дать, ни взять боец тылового подразделения, так и возраст подходящий. Сейчас надо где-то затихариться и ждать посадки в госпитальный поезд. По разговорам в сортировочном пункте такой как раз должен сегодня на станцию вечером прийти. В общей сутолоке, может, удастся затесаться и уехать на нем. Предписание, а также несколько чистых бланков лежат у меня в ранце. Пришлось припомнить навыки писания левой рукой. Как-то в молодости этим баловался, подделывая подпись коменданта общежития. Уж больно хотелось туда к девкам прорваться. Эх, мне бы сейчас те проблемы!

- Проходите! Раздевайтесь!

Строгая молодая женщина кивнула в сторону откидной койки. Госпитальный поезд отличался от просто санитарного тем, что условия в нем были лучше, а также проводилось интенсивное лечение и даже хирургические операции. Военные врачи уже привыкли к тому, что в медсанбатах зачастую медицинскую помощь оказывали быструю и поверхностную, поэтому по возможности сами осмотривали всех вновь прибывших раненых.

- Что же так неразборчиво! – врач тщетностаралась разобрать мои каракули на сильно помятом и замасленном бланке предписания. Ну так я ж поработал! – Михаил Ефимович, гляньте, пожалуйста!

Серьезный дядька в очках взял бумагу и сморщился, затем тихо вздохнул:

- Кто ж так предписания пишет. Видимо, студент какой нервный попался.

Я преданно смотрел на медицинский персонал поезда, честно оголяя свое перебинтованное туловище.

- Опять что-то перепутали, - врачи переводила глаза с формуляра на мою грудь, - Глаша, сними, пожалуйста, бинты.

По-деревенски мощно скроенная девушка опытными и сильными руками быстро освободила меня от повязки. Бинты в некоторых местах уже прилипли к телу я болезненно скривился от боли.

- Терпи, касатик. Бог терпел и нам велел.

- Глафира Ивановна, - фельдшер укоризненно покачал желтым пальцем. Глаша обидчиво подобрала губы, а я подмигнул ей.

- Михаил Ефимович, пишите. Проникающее осколочное ранение грудной клетки. Перелом двух нижних ребер с правой стороны. Больной, вам делали стягивающую перевязку?

- Так точно, сказали, что перелом. Осколком прилетело в «разгрузку».

Фельдшер при этих словах метнул в мою сторону любопытный взгляд, но промолчал.

- Так, а здесь у нас что? – врачиха дошла до моей головы.

- Три месяца назад попал под бомбежку. Лежал в госпитале.

Михаил Ефимович вздохнул, по возрасту он был немного старше меня и скорей всего в той войне также участвовал.

- Раньше были ранения?

- Нет, бог миловал, - я начал нарочито окать, чтобы походить на жителя северных районов России. Как-то приходилось бывать там, поэтому подделать говор было несложно.

- Глаша, промойте рану и стягивающую повязку. Вроде как заживает хорошо.

- Может, сами подскажите вашу фамилию и имя, больно уж тут почерк неразборчивый?

Женщина подняла голову от журнала, вид у неё был усталый, обычный для медиков даже в нормальной гражданской жизни. Настоящие врачи всегда уставшие.

- Кожин Василий Петрович, одна тыща девятьсот двадцать пятого года рождения. Призван Советским райвоенкоматом города Костромы.

- Вологодский? – кинул в мою сторону быстротечный взгляд фельдшер, он выписывал мне новый формуляр, взамен неразборчивого.

– Не, вятский, - я улыбнулся от собственной наглости, район призыва выложил и вовсе от балды. Наверное, почти в каждом городе был свой, Советский район. – Воинская должность сержант, командир отделения. Скажите, товарищ военврач, а нельзя меня долечиваться в Кострому отправить?

- Не положено, - докторша что-то быстро чиркала в приемном журнале и даже не подняла голову.

- Товарищ капитан, - фельдшер явно был на моей стороне, узнал во мне брата-фронтовика, - пусть в Приволжском пересядет, там много поездов проходит. Когда еще будет такой повод? Война, как видите, затягивается.

- Да, скоро же Новый Год, родные обрадуются.

Врач, наконец, оторвала голову от писанины, в её глаза промелькнуло что-то человеческое.

- Ох, подведете вы как-нибудь Михаил Ефимович меня под монастырь. Выписывайте направление, но номер госпиталя уж сами ищите. Кожин, завтра перед обедом в перевязочную, соблюдать постельный режим, иначе с нами до Самары поедете!

- Так точно!

Я бы вскочил с места, но Глафира в этот момент как раз помогала мне рубашку надеть.

- Не идет? – с койки, стоящей напротив на меня смотрел усатый черноволосый мужчина. Я кивнул в ответ головой. – Я тоже пробовал, но сразу своё вспоминается.

Госпитальный вагон выглядел совсем не так, как обычный плацкартный. Двойной ряд коек был поставлен вдоль окон, оставляя широкий проход для тележек и носилок. На второй этаж вели складные лестницы. В начале вагона располагался пост медсестры и перевязочная, а один из туалетов оборудован для колясочников и больных с костылями. В соседнем вагоне расположилась столовая, ходячие раненые ходили туда кушать по расписанию. В нашем дальнем углу лежали люди больше взрослые, многие по виду могли воевать в Отечественную. Поэтому между нами само собой возникло взаимопонимание, некое временное товарищество. Имеющим ранение или перелом конечностей помогали накинуть одежду, застегнуть китель, натянуть на койке страховочную сетку, не вызывая лишний раз нянечку или медсестру. Сегодня ведь он, а завтра ты.

Я отложил в сторону томик свежего романа Бочкарева «Батальоны в огне». Вот ведь как временные Бэкапы играют во Вселенной, у известного в моем слое Бондарева и здесь появился двойник. Я хоть на самом деле в той войне не участвовал, но все равно читать о чужих страданиях и смерти было тяжело. За эти месяцы на фронте всякое пришлось повидать, о многом услышать. Сосед, между тем, достал из кармана сосательную конфетку и продолжил мне.

- Эта книга больше для молодежи написана, чтобы знали, каково нам тогда пришлось. А ты ж видишь, как оно получилось… Нам же по второму разу воевать приходится.

- Молодые сами сейчас головы кладут. Сколько робят в Крыму полегло, - седовласый дядька, которого весь вагон величал Кузьмичом, покачал головой.

- Да, досталось тем и тем, - кивнул я в сторону книжки.

- Ты тоже на Висле был, сержант? – встрепенулся усатый Николай. Я осторожно ответил, припоминая страницы местной истории.

- Нет, в сорок пятом Рейн форсировал, я ж в инженерном служил.

- Слыхал, у меня брат двоюродный там в штурмовом батальоне воевал огнеметчиком. Вернулся с ожогом, но, говорит, еще свезло. С их батальона хорошо если четверть народу осталась. На том берегу одни эсэманы стояли, дрались насмерть.

- Было такое, - с умным видом поддакнул я, - их в плен не брали.

Все дружно замолчали, каждый о своем. Мне было муторно от того, что приходилось незаслуженно использовать звание фронтовика. Успокаивала мысль, что на этой войне я воевал честно и принес пользы намного больше, чем обычный солдат. Найденные моей группой два самолета и вертолет должны были спасти множество жизней простым солдатам на передовой. Пусть командование так и не разобралось как у меня получалось их находить, но доверие я точно заслужил. Эх, жаль орден в этой жизни так и не получу!

- Глаша, - чтобы сменить тему разговора, я перехватил нашу медсестру, бегущую по вагону с кипой бумаг, - свежая пресса есть?

- Для вас да, - некрасивое деревенское лицо девушки стало мягче от улыбки, - только «Красную Звезду» уже разобрали.

- Давайте «Комсомолку». Буду вечно молодым? – пробалагурил в ответ я, широко, в свою очередь, улыбаясь. Первым делом где только можно надо наводить мосты с младшим медицинским персоналом. Начальство высоко, а они тут, всегда рядом.

- А мне «Известия», девушка, пожалуйста.

- Берите, - Глафира отдала последнюю газету пухлому мужичку из соседней секции. Неприятный какой-то тип, держится наособицу, своим офицерским доппайком ни с кем не делится.

- Что нового в мире, Петрович?

В нашем «старорежимном» конце вагона принято обращение по отчеству. Пусть молодежь щеголяет званиями, нам оно ни к чему. Здесь лежат и сержанты, старшины и младшие офицеры. Никто своим положением не кичится.

- Да есть новое. Наши вовсю жмут Бенилюксов, полным ходом прут к Антверпену. Ого, сколько мощи туда подкатили! Лондон и Портсмут бомбят каждый день.

- Сила! – крепкосроенный старшина-сверхсрочник остановился в "стариковской" секции, перехватывая поудобней костыль. – Значит, немцы с Рейнской республики все-таки пропустили наших? Нейтралы, мать их так за ногу!

- Сейчас пойдет потеха. Десант и спецура будут мосты захватывать, а танки по шоссе попрут. Хана альянсовским!

- Что французы делать будут?

- Ну, в ту войну почти полгода продержались.

- Так то с англичанами и канадцами!

Вокруг образовалось небольшое кольцо любителей порассуждать о глобальной политике. Начались споры и пошли разговоры о планах нашего командования. Всех их резко остудил раскрасневшийся Кузьмич.

- Там молодые робята на каждом мосту остаются, в каналах тонут и танках горят. Мало нам крови, грехи наши тяжкие. Сколько девок опять женихов не дождутся!

Все как-то сразу резко замолчали, сказать им в ответ нечего. Так ведь и было – каждый метр захваченного пространства приходилось оплачивать кровью наших, советских людей. Вот и здесь, на юге, некого пока посылать в бой. Резервистов хватает только, чтобы держать крепкую оборону, так и застывшую на рубежах Днепра. Осенью прорвавшиеся клинья Альянса были выкинуты отчаянным контрударом. Ведь против резервных дивизий стояли румыны, мадьяры и хорваты. Не самые сильные вояки. Амеров хватило только, чтобы взять Крым и попытаться прорваться дальше. Их танки уже сгорели на западной границе в самом начале вторжения.

- Кому же эта проклятущая война нужна?

Я глянул на соседей и четко ответил.

- Да никому не нужна, людям с той стороны также. Ни американки, ни англичанки не хотят быть вдовами, а их дети сиротами. Мириться надо, пока не поздно.

Николай сделал мне грозное лицо и кивнул сторону пухлого. Мол, держи язык за зубами. Я же только вздохнул в ответ. Как надоело все это, почему в каждом из миров я не могу быть окончательно честным ни перед собой, ни с остальными. Молча выпросил сигарету и пошел в тамбур.

Откуда у меня в последнее время взялась вся эта безудержная и нахрапистость? В этом поезде, наконец-то, появилась хоть какая-то передышка и возможность проанализировать мои последние действия. Что-то было во всем произошедшем со мной много странного. Я не являлся по жизни ухарем, наоборот, всегда отличался неким тугодумством, не был склонен к скоропалительным действиям. Даже тот внезапный побег из Калугино готовился некоторое время. В эти же дни я действовал, как некий отлично подготовленный диверсант. Как будто кто-то или что-то толкало меня под руку в правильном направлении. Все прошло как по маслу, без сучка и задоринки. А так в жизни обычно не бывает.

Сейчас же я прямым ходом еду в Кострому, завтра пересадка и еще сутки, затем опять поиски нового лица. Я знаю зачем туда еду, неожиданно осознав, что Маша ждет меня именно там. А где же еще? Именно по месту жительства моего пространственно-временного «двойника» сходятся нити наших взаимных поисков. Там скрещиваются антифазы, прогибая само Время. Мог бы и раньше догадаться, как и догадаться что, и кто мною движет. А вы еще не поняли?

Зачем же на самом деле я нужен Смотрящему, что так заинтересовало его во мне? Ведь именно с его присутствием связаны все происходящие в последние дни события. Остается только гадать. Помнится, Лурье упоминал эти существа в качестве Автономных Объектов, то есть временно независимых от Вселенной Тьмы. И я уже полностью убежден, что Смотрящий это разумное существо. Совершенно чуждое нам порождение потустороннего мира. Чем, интересно, мы его заинтриговали? Что привлекло такое внимание? Вряд ли только я. Как-то совсем нее страдаю излишним эгоцентризмом, стараюсь смотреть на окружающий мир объективно.

- Чего стоишь?

- А?

- Сигарету держишь и не куришь?

Николай протянул зажигалку, а я благодарно кивнул в ответ. Хорошие сигареты, Ленинградские, хоть и без фильтра, зато табак настоящий.

- Петрович, ты на фига при этом хмыре такое говоришь? Тот еще стукачок из политотдела. О нем разное говорят. Видел, какая рожа недовольная, что не в офицерском вагоне едет?

- Так чином не вышел.

- Ага, - усатый сержант едко улыбнулся, - такие без мыла в жопу пролезут. Ефимыч кое-что о нем нарыл. Гнида та еще, карьеру у себя в районе делал, кляузы писал, людей подсиживал. Сволочной сучок!

- И что предлагаешь? – я уставился на товарища, да пусть и на короткое время, но этот бывалый человек был мне настоящим товарищем. - Стукнуть и с площадки …?

- Ну ты… - Николай аж захлебнулся ответом. – Это же все-таки не враг!

- Враг, Коля, это и есть самый наш настоящий враг, - вздохнул тяжело я. Не могу же ему рассказать, как из-за подобных этому политруку перерожденцев рухнет наземь моя Родина, как с пеной у рта они будут орать о «кровавом режиме», требовать «сто сортов колбасы», помчатся затем рвать на куски заработанное тяжким трудом нескольких поколений. Надеюсь, что в этом слое такого не будет. Многое здесь мне нравится. То, что кондовую Россию берегут, в отличие от моего слоя вкладывают в нее, становой хребет государства, а не в неблагодарные национальные окраины.

Здешнее правительство здраво рассудило, что сначала надо поднять свое, родное, а потом уже тратить ресурсы на «союзников». Не было здесь выброшенных в топку на страны «народной демократии» миллиардов. Все воевавшие против нас десять лет честно платили репарации: Финляндия, Швеция, Венгрия, Румыния, Хорватия, Словакия. Чехам пришлось отдать в совместную собственность треть своих заводов. Именно на них выпускалось половина легковых автомобилей, продающихся в этом СССР. Их, кстати, делали по немецким лекалам и лицензиям. Чехи отлично умеют собирать, как танки для Вермахта, так и легковушки для Союза.

Германию победители разделили на несколько частей. Восточная Пруссия целиком досталась нашим, войдя во состав Белорусской ССР вместе с Виленской областью. Большая часть бывшего Третьего Рейха вкупе с Австрией стала Германской республикой, демилитаризованной державой, без военных баз иностранных государств. Бавария и Швабия отделились в отдельные республики, как Рейнские Провинции. В итоге немцы выбрали путь, называемый в моем слое «скандинавским социализмом» и стали первым верным союзником СССР в Европе. Жаль только, что не вооруженным. Зато между основными силами Альянса и Союза образовался настоящий «санитарный коридор».

Так бы и было, если не очередное предательство Польши. Ну что ж, панове сами виноваты. Последние их воинские подразделения совсем недавно капитулировали под Вроцлавым. Все не сбежавшие сторонники буржуазной республики сейчас активно арестовываются, сажаются в вагоны и отправляются в Читинскую область, строить здешний БАМ. Ну а разбитая в очередной раз вдребезги Финляндия скорей всего станет семнадцатой советской республикой, после Монголии. Или её объединят с Карелией? Такие вот тут сложились политические расклады. Как же хочется им пожелать удачи!

Внезапно меня настигает очередное озарение. Если СССР будет тут так успешен, то этот мир окажется потерян для Вселенной Тьмы. Не эти твари подсуетился тут с развязыванием войны? Вопросов, как всегда, больше, чем ответов.

В вагоне тихо, послеобеденный сон. Политрука нет на месте, странно. Мне же спать совершенно не хочется. Дочитаю лучше «Комсомолку», завтра будет некогда.