18

Вы заметите, что ольстерцы больше не поют «О Господи, наша помощь в тяжкую годину».

Джозеф Херити

Положив трубку телефона на место, президент Прескотт задумался над содержанием беседы с Бергеном. Вполне удовлетворительно. Да, отлично проделано с обеих сторон. Разумеется, Берген будет ему еще звонить. Когда-нибудь будет услуга за услугу. Что ж, это тоже, Берген был слишком хорошим политиком, чтобы просить то, чего не сможет получить.

Чарльз Турквуд, личный помощник и доверенное лицо президента, стоял по другую сторону стола как раз напротив места президента. В Овальном кабинете было очень тихо, не доносилось даже, звука печатной машинки из какой-нибудь приемной. Не так уж много осталось машинисток. К тому же большинство дел решалось прямыми телефонными переговорами, как только что с Бергеном.

Турквуд был невысоким мрачным мужчиной с коротко подстриженными черными волосами. Над коротеньким носом выделялись широко посаженные, холодные черные глаза. Губы были толстыми, подбородок широким и притупленным. Сам себя он считал уродливым, но думал, что это компенсируется физической силой. Турквуд зачастую думал о себе, как о полной противоположности высокому седовласому достоинству Прескотта. У того была внешность добренького и благодушного дедушки из мыльной оперы. Общался он при помощи мягкого баритона.

– Он на это пошел, а? – спросил Турквуд, расшифровав слышанную им половину телефонного разговора.

Прескотт не ответил. Он склонился над столом, читая копию одного из писем Безумца.

Турквуд, в совершенстве владевший чтением кверху ногами, взглянул на то, что привлекло внимание президента. Ах, да – атомные предостережения О'Нейла:

«Вы подумаете об атомной стерилизации мишеней моей мести. Не делайте этого. Иначе я повернусь против вас. Чума должна идти своим путем в Ирландию, Великобританию и Ливию. Я хочу, чтобы мужчины выжили и знали, что это сделал я. Вам будет разрешено подвергнуть их карантину, не более того. Отошлите их соплеменников домой – всех из них. Пусть они варятся там. Если вы не сумеете изгнать их всех, вплоть до младенцев, принадлежащих этим странам по крови и месту рождения, вы ощутите на себе мой гнев».

«О'Нейл высказался достаточно прямо», – подумал Турквуд.

Президент закончил читать, но по-прежнему молчал, глядя в окно на Мемориал Вашингтона. Это была одна из наиболее обескураживающих привычек президента – хранить длительное молчание в ответ на высказывания или вопрос подчиненного. Предполагалось, что в этот момент президент думает, что он зачастую и делал. Но чрезмерно затянувшееся молчание давало нижестоящему значительное время, чтобы строить предположения, о ЧЕМ может думать президент. В подобных обстоятельствах даже людям, лишенным воображения, могут прийти в голову самые черные мысли.

Из всех его близких сотрудников лишь Чарли Турквуд догадывался, что это было нарочитой манерностью, предназначенной для достижения именно такого эффекта.

– Он на это пошел, – прервал молчание Прескотт, повернувшись к Чарли. – Вам теперь надо внимательно наблюдать. Это целиком дело ООН, а мы просто прокатимся заодно.

– А что ему надо будет взамен? – спросил Турквуд.

– В свое время, – сказал Прескотт. – Все в свое время, Чарли.

– Сэр, генеральный секретарь не пытался поднять вопрос о том, кому будет принадлежать контроль над карантинщиками?

– Ни слова. Берген прекрасно понимает, что если у нас есть возможность, мы стараемся держать в руках не больше одной горячей картошки.

– Карантинщики – это опасная основа власти, сэр. Я даже не могу в достаточной степени подчеркнуть, как…

– Успокойся, Чарли. В данный момент у них одна и только одна задача – поддерживать карантин в зараженных районах Ирландии, Великобритании и Ливии. Если они попытаются выйти за рамки своих полномочий, у нас останется время, чтобы с ними разобраться. Нам надо поддерживать порядок, Чарли. Это наша главная задача – поддерживать порядок.

Загрузка...