Белая ласточка

КОЛЛЕГА

Заверещал будильник. Уже семь? Галя перевернулась на спину, натянула одеяло. Сонно уставилась в пятнышко на обоях. Каждое утро, просыпаясь, видела это пятнышко — след раздавленного когда-то клопа. Давно уже пора бы сделать ремонт, да маме, конечно, все некогда.

Галке тоже некогда: летом были экзамены, а теперь вот — работа...

Надо вставать. Она спустила ноги, нащупала шлепанцы. Паркет был тусклый, затертый. Галя накинула на плечи халат. Спросонок пошатывало.

Сколько дней осталось до субботы? Кажется, целых два дня. А спать хочется... Вот завалиться бы снова в еще теплую постель и проспать бы целиком эти два дня, которые до субботы.

В коридоре споткнулась о таз, полный обрывков бумаги, — надо бы вынести еще вчера. Сверху валялся клочок с надписью «билет № 11». Это по истории, когда готовилась к экзамену. Теперь все прошло: и экзаменационные страхи, и беготня с устройством на работу...

Свет в уборной не горел: видно, опять полетели пробки. В полутьме нащупала пластмассовый шарик на спусковом рычажке. Этот шарик она в детстве всегда отвинчивала, за что вечно стояла в углу. Но она все равно отвинчивала — из упрямства...

Галка сунула лицо под кран. Пожелтевшую раковину пересекала большая коричневая трещина.

В кухне приятно пахло яичницей и чаем. Мама пересыпала в сахарницу голубоватые кубики быстрорастворимого. Без грима мама казалась очень старой. Худое лицо помятое и несвежее, под глазами синяки.

— Присаживайся, коллега, — весело сказала мама.

Они с Галкой обе работали корректорами.

Только в разных издательствах. И имели разный стаж: мама — двадцать лет, а Галя — два месяца.

— Сейчас, оденусь только.

Галка захлопала по коридору разношенными шлепанцами. Рыжий шкаф, похожий на большого медведя, привычно дремал в комнате с ободранным углом: сюда Галку в детстве ставили после очередной взбучки, и она от злости сдирала обои. Мама их заклеивала, а Галка снова сдирала, и наконец мама махнула на обои рукой...

Галка распахнула зеркальную дверцу — шкафий глаз, как она говорила, когда была маленькая. Вытащила свое синее с полосками платье. Сама его в прошлом году заузила и подкоротила. Раньше ходила в нем на школьные вечера, теперь — на работу... Застегнула ремешок часов. Как всегда, тоскливо взвыла кухонная дверь, задетая плечом.

Мама звонко разбалтывала сахар в красно-коричневом чае.

Раньше Галка думала, что кончит школу и поступит в институт. На филфак. Сразу. Ну, пусть даже и не сразу. Поступают же люди... А вышло вон как. Похоже, что Галке всю жизнь придется проработать в корректорской. Как мама. В первые дни Галка еще занималась, и после работы, и в перерывах. Сотрудницы посмеивались: «Долго так не потянет, выдохнется!» И правда, выдохлась. Глаза болели и слезились, резало в животе, ныл позвоночник. После работы стала сразу заваливаться в постель. Без ужина. Завернется в одеяло и смотрит телевизор. Тупо, не разбирая, что к чему...

— Ну, пора наводить марафет.

Мама быстро размазала крем по лицу, достала из сумочки компактную пудру. С худым, густо набеленным, озабоченным лицом, она напоминала сейчас знаменитого мима Марселя Марсо перед выходом на сцену.

Галка плюнула в тушь для ресниц, зашебуршала щеточкой. От туши больно защипало глаза.

— Между прочим, знаешь, твой отец приехал, — мама мелкими частыми движениями начесывала пегую прядь волос на макушке. — Я тебе вроде говорила, что он был в командировке на Севере...

— Ага. Говорила.

Каждый раз, стоило только маме заговорить об отце, Галка начинала злиться.

А мама любила поговорить об отце. «Наш отец больной человек», или— «вон такая же «Волга», точь-в-точь, как у нашего отца», «У отца — дача в Пицунде», «Отец сейчас отдыхает в Ялте»... Разговоры эти угнетали Галку. Какой же он отец, если за всю жизнь Галка видела его раза четыре, не больше? Ведь он даже не расписан с мамой, вот так «отец». Правда, он изредка помогал деньгами. Будь Галка на месте мамы — оскорбилась бы этими подачками. Но мама, как ни в чем не бывало, брала деньги, да еще и благодарила.

— Мне кажется, наша жизнь скоро должна измениться.

Мать макнула расческу в фиксатор, осторожно, не отводя глаз от зеркала, подправила челку. Галка скептически хмыкнула. «Изменится, держи карман. Слыхали про это, и не раз. Мама слишком уж доверчива. Всегда была такой...»

Мать тщательно подкрасила губы. Промокнула клочком бумажной салфетки, подкрасила еще раз.

Сегодня она гримировалась особенно тщательно.

«Кардинально закрасилась, насмерть, — подумала Галка. — И сиреневый свитер новый надела, брюки, лакировки праздничные...»

— Мне кажется, наша жизнь скоро изменится, — повторила мать. Порылась в сумочке, извлекла распечатанный «Дымок». — Закуривай, коллега.

Закурили от одной спички, соединив сигареты внешними концами. По-мужски.

Мама вдыхала дым, закидывая голову, показывая худую жилистую шею.

— Кажется, пора.

Она взглянула на Галку. Подумала немного, еще раз критически оглядела дочь.

— Знаешь, надень-ка, лучше, свое шерстяное платье, — сказала она. — То, голубое,

— Зачем?

Галка проверила свою сумку, пересчитала мелочь. Мать отвела глаза, помолчала, медленно втягивая дым.

— Вечером свидание с отцом, — медленно произнесла она. — Хотелось бы мне, чтобы и ты пришла. В кафе «Луна», ровно в семь. Придешь, а?

Галка молча пожала плечами.

— Приходи, ведь отцу тоже хочется поглядеть на тебя, — попросила мать.

— Ладно, приду.

— Значит, в кафе «Луна», в семь, не забудь.

Она взглянула на часы и заторопилась.

Пока шли до остановки, мама весело болтала о своей корректорской, о знакомых мужчинах, эстрадных певцах, артистах... Галя всю дорогу молчала. Почему-то сегодня ей было очень одиноко. Рядом шла мама, единственный, самый близкий человек, шла рядом и болтала с ней, как с равной, а Галке от этого нисколько не было легче. Наоборот, в самом этом равноправии чудилось ей обидное равнодушие и отчуждение.

— Ты будущим летом никуда не сдаешь? — мама имела в виду, собирается ли Галя поступать в институт.

— Нет, избави бог! — при мысли об экзаменах Галя содрогнулась.

— Ну и отлично, — сказала мама. — Я тоже считаю — сколько можно!.. Тогда махнем на море, классно отдохнем!

Мать вскочила в подъехавший двенадцатый.

— Гуд бай, коллега!

— Пока!

Когда была маленькой, Галя мечтала вблизи увидеть настоящее море. Потрогать его. Погладить. Море представлялось ей чем-то большим и ласковым, чем-то вроде синей пушистой кошки. Таким оно снилось.

Мысль о поездке к морю взволновала. Как будто она опять сможет стать маленькой. И все начать сначала. Конечно, это невозможно, она знала, но чувство было такое, будто чудеса все-таки бывают. Какое-то странное, радостное чувство. Как в детстве, или когда скоро весна. Вот-вот, еще немного — и случится что-то особенное, самое лучшее! А что, если удастся поступить в институт? Конечно, она поступит! Обязательно! Сегодня же начнет заниматься...

Подошел ее пятнадцатый.

Он, казалось, нетерпеливо подпрыгивал, как подросток.

Водитель был молод и светловолос. Галка уже знала в лицо почти всех водителей. Когда она опаздывала, автобус вел мужчина в клетчатой рубашке. Этот автобус подкатывал, как назло, очень медленно и как-то лениво — казалось Галке — кренился на левый бок. Выходит, у каждого автобуса своя походка...

Галка влезла, как всегда, с передней площадки, попросила кого-то передать билетик. За стеклом — знакомая замшевая куртка водителя, на краешке пульта — таблица каких-то формул. Зачем ему? Может, в институт готовится? Или уже студент? Она давно заметила эту табличку. У других ее не было. У мужчины в клетчатой рубахе была фотография круглолицей девушки. Дочери, наверно. Или жены в юности...

Водитель взглянул в зеркальце наверху. Обернулся и кивнул. Гале показалось, что водитель узнал ее. Взял микрофон:

— Сивцев Вражек следующая.

Светлые волосы перьями лежали на замшевом воротнике.

Галка пробралась к свободному месту, села, стала смотреть на убегающую линию домов, вывесок, на деловитое стадо троллейбусов, автобусов, машин...

Как всегда, соскочила напротив гастронома. Через дорогу — издательство. Тяжелая дверь с большой серой ручкой, ворчливая старуха вахтерша у телефонного столика. Четыре ступеньки, очередь у лифта.

Вот и корректорская.

— Здравствуйте...

Галя расстегнула куртку, повесила на вешалку. Потом достала из стола работу.

— Нарядная сегодня, — сказала Лида, Галкина напарница. — Куда собралась? В театр?

— Нет, в гости.

— Рогожка приятная какая, — Лида пощупала Галин рукав. — Смотри, осторожнее, этот стул с гвоздем.

Она положила перед собой на стол сверток с пирожками и принялась не спеша есть. Розовое лицо светилось довольством и покоем. Пухлый белый подбородок слегка замаслился, она то и дело утирала его платком.

Сзади кто-то загремел бутылками.

— Сколько можно повторять, не ставьте еду в стол, вчера опять таракана нашли!

— А при чем тут кефир, он же в бутылках, это Лидка бутерброды оставляет, — возмутилась за соседним столом тонкая, желчная Ира. — Может, хватит тараканов разводить?!

У этой Иры ресницы были такие длинные, что сначала Галя приняла ее за какую-то сказочную красавицу. Это когда впервые Галя вошла в корректорскую. Потом-то уж она разглядела, что ресницы приклеенные и что Ира совсем не красавица, скорее даже — наоборот. И голос у нее ужасно резкий...

— Чего придираешься, — лениво отозвалась Лида. — Сама немытые бутылки в столе копишь, а на других говоришь... Ой, девочки!..

Лида вдруг скомкала пакет с недоеденными пирожками, засунула в ящик стола.

— Ой, девочки, кому индийские техасы нужны?

Она зашелестела свертком. Обступили, стали щупать материю.

— Какой размер?

— За сколько отдаешь?

— А где достала?

— Дай померить, пошли в туалет, померяем...

Дверь то и дело открывалась, стена обрастала разноцветными плащами, куртками. Галя долила чернила, начала точить карандаш.

Вошла заведующая корректорской, положила на стол сумку, небрежно бросила на спинку кресла плащ.

— Что новенького?

— Здравствуйте, Раиса Сергеевна!

— Вам не нужны индийские техасы, сорок восьмой размер?

— Раиса Сергеевна, я закончила сверку...

Заведующая корректорской достала из шкафа кипу

печатных листов, шлепнула на свой стол.

— Садитесь к Любе, я вам дам журнал. Тише, девочки! Начали работу!

Секунда тишины. И вот корректорская машина заработала. Забубнили голоса:

— «С каждым годом увеличивается выпуск валовой продукции масширпотреба...» — монотонно читает Галкина напарница.

— «Он схватил ее за талию и притянул к себе...» — бубнят за соседним столом.

— «Я, батыр, шагаю по земле,

А вокруг леса, луга, поля,

Я, чабан, несусь на скакуне

Как прекрасна родина моя»...—

доносится сзади.

— Заголовок, «Советская экономика»... — сбоку разрезают журнал.

— Курсив, перевод с казахского Нефедова...

Лида мягко толкает ее в бок, шепчет. «Погоди, я в туалет...»

Напарница исчезает, и Галка остается одна среди жужжащего улья.

— Курсив, перевод с адыгейского...

— «Виктор ударил его ножом в спину...»

— «Налажено протезное производство...»

— «Он страстно впился ей в губы...»

И совсем уж некстати — пронзительный вопль Иры:

— Вы! Можно потише?! Мешаете работать!

— А мы что же, не работаем, по-твоему?

Мягкий, но властный голос заведующей:

— Что такое, девушки!.. Ира, не мешайте им.

Гудение возобновляется.

Без напарницы все равно делать нечего, и Галя сидит, сгорбившись, уныло рассматривает лица, прически, спины, такие знакомые и надоевшие. Впереди — две шерстяных кофты: зеленая и серая, два обесцвеченных, опутанных пучка волос. Женщины склонились над столом, будто работают, а сами читают какое-то письмо. Хихикают, толкают друг друга в бок.

«Любовное, что ли», — думает Галя...

Сбоку — желто-смуглый профиль Иры. Ире, видно, не понравилось замечание заведующей — хлюпает носом, прикладывает к глазам скомканный платочек. Вдруг вспоминает про свои приклеенные ресницы, торопливо прячет платочек в карман...

А напарницы все нет. Галя косится в сторону заведующей, но та углубилась в работу — перелистывает какую-то папку. Когда наклоняется над бумагами, дряблые щеки нависают...

А все-таки Раиса Сергеевна симпатичная. Строгая, ее боятся все, только Гале она все равно нравится. Бабушку напоминает. Бабушка, конечно, была совсем другая, а все-таки чем-то похожа. Хорошая была. Когда укладывала Галю, подсовывала одеяло под бок, гладила по голове и напевала: «Баю-баюшки-баю, спит Галюха на краю...» Добрая. Хотя часто наказывала, ставила в угол... Когда бабушка была жива, всегда ругала маму, называла ее беспутной... И Галя долго жила у бабушки. Потом бабушка умерла...

— Галя!

Галя вздрогнула.

— Галя, — сказала Раиса Сергеевна, — что такое случилось с твоей напарницей? Поди посмотри.

Галя выскользнула за дверь.

В коридоре никого не было. Схватилась за пыльные перила, сбежала с лестницы. Лида стояла у окна и поедала из пакетика пирожки. Обратила на Галю спокойные, крупные глаза.

— Раиса вышла? — спросила, жуя.

— Сидит, — Галя отряхнула пыльные ладони. — Между прочим, послала за тобой. Скорее беги...

Телефон был этажом ниже. Галя быстро набрала номер:

— Елену Петровну, пожалуйста. Это ты, мама?

В трубке — бодрый голос:

— Хэллоу, коллега! Как жизнь?.. Надеюсь, не забыла про нашу встречу в кафе?

— Не забыла.

— То-то. Значит, в семь, кафе «Луна»! Идет?

— Идет...

Галя повесила трубку. Наивная чудачка мама. И ведь такая немолодая, такая опытная. А верит буквально всему. Даже ей, Галке, и то ясно, что к чему. А мама верит, все надеется на что-то... «Наш отец, наш отец». Да никакой он не отец и вовсе не «наш». Чужой человек, и только...

По лестнице застучали каблуки. Галя оглянулась: спускалась заведующая корректорской. Галя поспешно нырнула в лифт, на всякий случай пригнулась.

У дверей корректорской курила Ира. Ноги у Иры необыкновенно длинные и мощные, с выпуклыми, круглыми коленными чашками, а платье до невозможности короткое. Казалось, что у Иры просто недостало материи, чтобы прикрыть такие чрезмерно крупные, мускулистые ноги... Завидев Галю, нервно заговорила :

— Раиса приперлась, наорала, а что мне, курить, что ли, нельзя? — она с досадой стряхнула пепел. — Издевательство!

В корректорской было шумно. Все столпились в проходе между столами, все говорили одновременно:

...— Вот вы с Верой подчитывали за нами. Я, конечно, взяла посмотреть, и что же? И что же вижу? Наши правки стерты! И стоят ваши!.. Вы обвели своими чернилами наши правки!..

— Девочки, что за несправедливый упрек. Конечно, вам обидно, я понимаю. Но никто ваших правок не трогал. За вами нашли много ошибок...

— Поди ты знаешь куда...

— Очень много ошибок! Были и неверные правки, которые мы, конечно, стерли.

— Зануда! Вот я Раисе пожалуюсь!

Вошла Лида. Она запыхалась.

— Ира, кофточки на углу дают. Импортные, по восемь рэ. Одолжи до получки.

— Сперва должок верни.

— Чего-оо?..

— Ага, уже забыла. Я, значит, позавчера тащила тебе, как дура, из буфета стакан молока... — Ирин голос срывался от напряжения, дрожал. — Как дура! А ты даже не удосужилась девять копеек отдать!

Лида замахала на нее мягкими белыми руками.

— Да что ты, Ирка! Я же забыла! Что же не напомнила... Что у меня, память железная, что ли? На, держи пятнадцать...

— Ты что? Милостыню, что ли, подаешь? — закричала Ира. — Да забери свои копейки, на что мне они!

Монета зазвенела, покатилась.

— Слушай, брось, — урезонивала Лида. — Червонец дай до получки.

— А-а, червонец! Как занимать, так сразу... А я вот из принципа! Человека помнить надо! Внимательнее к людям быть, а то — все себе, все себе!..

Ира вдруг разрыдалась и выбежала за дверь.

— Тише, девочки, мешаете работать...

— Какая работа, через десять минут обед...

В углу у окна ворковали:

— Ой, какие чудесные тени, где достала?..

— Мне привезли, а так их, конечно, не достать.

— О чем говорите?..

— Да тени, тени для век...

— Кончай работу! Обед!

В буфете, как всегда, была очередь. Галя поднялась к себе за курткой. Еще целых сорок минут. Добежать до кафе через дорогу, там свободно. В этом кафе без названия — на вывеске просто «Кафе» — меню всегда одно и то же: сосиски, картофельное пюре, каша, салат. Но Галка любила ходить сюда. Пусто, тихо, полутемно.

А сегодня сразу же споткнулась о чей-то портфель.

— О, прошу прощения, — парень с кудрявой бородкой поспешно задвинул портфель под стол.

Она уселась у окна, взяла сосиски и чай.

За окном накрапывал дождь пополам со снегом, двигалась плотная мешанина из людей и машин. Хорошо, что чай был горячим. Продрогла.

Ввалилось сразу несколько посетителей.

— Эй, ребята! — гаркнул парень с бородкой.

— Он уже здесь! Успел!

— Саша, у тебя голос как у Зевса...

— Хо-хо-хо, — загрохотал бородач.

Все уселись за одним столиком, тесным кружком. Тут были и две девушки, блондинка в синем костюме и другая, высокая, в кожаных брюках.

«Студенты», — подумала Галя.

Столик тесно заставили кефиром, тарелками, бутербродами. Ели, не переставая разговаривать.

— Братцы, у кого конспекты по античке? — гудел бородач.

— Ой, Сашка, свалишься, под тобой стул ходуном...

— Ха-ха-ха!

Кто-то стал читать по учебнику:

— «...женщина-змея, залегающая в пещере, у нее нежное девичье лицо и пестрое змеиное тело, прекрасное в своей пестроте... она заманивает путников и душит их в своих объятиях...»

— Все вы, женщины, таковы...

— Ха-ха-ха!

— Тебе нравится кофе с мороженым? — допытывался парень в вельветовой куртке. Он явно ухаживал за блондинкой.

— ...Постой, да это же миксантропический миф...

«Филологи», — с завистью подумала Галка.

— Принести кофе с мороженым? — спрашивал парень свою соседку.

— Не верь ему, Катюша, он — «двамо женамо»...

— Ха-ха-ха!

Гале не хотелось уходить. Ей нравилось смотреть на студентов, слушать их разговоры. Общество их казалось ей недосягаемым. И эти две девушки как две богини. Вот счастливые... Галя взглянула на часы. Надо идти.

— Катюша! Не верь ему! Верь мне, — пробасил бородач.

Все покатились со смеху.

— Ты б лучше сидяше да молчаше, — серьезно посоветовал кто-то.

Снова хохот...

Гале стало совсем тоскливо, когда она вышла на улицу. Косой дождь, снег, под ногами — кофейная жижа.

Вбежала в подъезд, поднялась на лифте. Перерыв еще не кончился, и все сидели на батарее возле корректорской, курили. Закурила и Галка. Она начала курить совсем недавно. Пришлось научиться, потому что неудобно торчать рядом с другими и молчать, как будто лишняя. А когда куришь, то вроде как все, вроде и говорить не надо... Как все, так и она.

Наконец, перерыв кончился. Кто-то крикнул: «Раиса идет», и все уселись по местам. Напарница сказала, что им с Галей дали на вычитку сигнальный экземпляр, переводы какие-то. Стихи... «Мы с тобой легки, как лани, мы на двадцать лет помолодели, и шагают вместе с нами наши длиннотелые тени...» Галка сделала перенос строки.

Вошла Раиса Сергеевна. Сразу же вокруг забубнили:

— «Процент товарности сельского хозяйства...»

— Курсив, перевод с бурятского...

— «Он схватил ее за руку, крепко прижал к забору...»

— «Прости меня, Клава, — сказал Семен...»

Напарница сердито заерзала на стуле. Зашипела:

— Черт знает что за чернила! Это Раиса их разбавляет, из экономии...

— Скажешь тоже...

— Да, да. Сама видела, водичку из графина туда льет... Ну, начали. «Мы с тобой легки, как лани...»

Галя уже не слышала, что вычитывают другие.

Звуковой туман заволакивал уши. А перед глазами — сплошное серое буквенное поле. Буквы, буквы... Тут еще заболела спина. И в пищеводе началась какая-то резь. Изжога. У мамы тоже изжога, когда долго работает за столом.

Стемнело. Внезапно вспыхнул яркий свет, и слова резко выступили на печатных страницах.

Только, что за слова, не разберешь. Когда слова распадаются на буквы, они теряют смысл. Серое поле, а на нем — целые толпы букв. Пропуск буквы, правка. Лишняя буква, правка. Перескок букв, правка. Буквы вверх ногами... Буквы, буквы...

Заныли, заслезились глаза. Галка откинулась на спинку стула, зажмурилась. Кружилась голова.

— Ну чего ты? Скорей, скорей, — торопит напарница.

Она-то уже четвертый год работает, привыкла...

«Сейчас вот встану и выйду на минуточку, — решает Галя. — Только бы до двери дойти, не грохнуться».

И тут раздается звонок. Конец рабочего дня. Все сразу выпрямляются, облегченно вздыхают...

Дождь на улице кончился, в лужах плавают бурые кленовые листья. Один — маленький, розовый. Еще не втоптанный. Галя стряхнула с него воду, сунула в карман. Закладка для учебника.

А вот и остановка. И автобус как раз идет, тот самый, кособокий, медленно тащится. Вдруг вспомнила: домой-то ехать незачем, а надо идти в кафе «Луна». А может быть, не ходить?.. Нет, надо, раз обещала. И мама ждет.

До кафе недалеко, две остановки... Медленно побрела по мокрой мостовой, останавливалась у фотовитрин, у театральных афиш, купила в киоске мороженое. Оно приятно освежило рот.

Сейчас она войдет в кафе. Мама нарочито по-свойски помашет рукой, скажет: «Присаживайся, коллега!..» Отец учтиво улыбнется. «А-а, уже совсем большая!..» Галке всегда становилось неприятно от этой его улыбки. И странно: она почти забыла, как выглядит отец, не помнит, какого цвета у него глаза. А вот улыбку эту помнит. По ней сразу узнает отца, хотя бы и через сто лет.

Вот наконец и кафе.

В светлых огромных окнах двигаются, как рыбы в аквариуме, люди. Галка остановилась, стала вглядываться... Столики, столики...

А вот и мама. Там, в самом дальнем углу.

Как-то неестественно смеется. Усиленно курит. Вся в дыму. Слишком накрашена, это даже издали заметно. Рядом с ней... Да нет, это не отец. Рядом сидит кто-то моложавый, толстенький, в щегольском костюме цвета маренго. Он вежливо улыбается, но то и дело взглядывает на часы. А мама все посматривает на дверь. Ясно, ждет свою Галку... Войти или не войти?..

Вот мама с наигранной лихостью закинула ногу на ногу, смяла сигарету, засмеялась. Очень эффектная поза. Толстячок любезно протянул руку к бутылке, наполнил бокалы. Мама явно не в своей тарелке, толстячок — тоже. Может, Галино появление разрядит обстановку? Нет, нет... Она отошла от двери.

Все было ясно. Отец не пришел, а вместо себя прислал сотрудника. Передать деньги или просто свой горячий привет. Так бывало и раньше.

Галя вдруг повернулась и побежала прочь. Она чувствовала себя несчастной, заброшенной, покинутой. Совсем не нужен ей этот «отец»! Не нужен, и никогда она больше его не увидит. Никогда! Клятва!

Она бежала не оглядываясь. Это было предательство. Мама ждет, а она... Ну и пусть! Пусть ждет! Не надо жить иллюзиями! Она, Галка, к черту посылает всякие иллюзии. Клятва!

Галка бежала, потом ехала в автобусе, потом снова бежала. Дома сразу ткнулась мокрым лицом в «свой» угол. Тот, что с ободранными обоями. «Жалко маму, ох как жалко. И обидно. И стыдно!»

Потом Галка разделась и легла в постель.

Скоро пришла мама. Долго возилась у вешалки, вздыхала, оттирала бумажкой праздничные лакировки.

Заглянула в комнату, спросила веселым голосом:

— Галк! Ты что это не пришла? Я ждала, ждала, да уж и ждать перестала.

— Собрание было, — уткнувшись в подушку, пробурчала Галка. — Производственное. Я хотела уйти, да не отпустили...

— Жаль! — мама вздохнула, — Все было о'кей! Отец спрашивал о тебе, очень хотел тебя видеть... А ты что-то рано легла. Устала?

Галя не ответила.

— Эх ты... Ну, ничего, спи. Завтра рано вставать. Спи, коллега!