Белая лилия, или История маленькой девочки, побывавшей в немецком плену

Глава четырнадцатая Освобождение

Стало понятно, что готовится эвакуация завода, а это означало приближение союзных войск. Но что будет с нами? Бежать невозможно, так как мы не знали расположения фронта, где какие войска находятся. Кроме того, через проволочное заграждение снова круглосуточно стали пускать ток. Собак с вечера и на всю ночь отпускали бегать по территории лагеря. Их уже плохо кормили, они были злющие-презлющие. Невозможно выйти из бараков.

В конце марта 1945 года из ближайших к бане бараков несколько сот человек загнали в помещение переоборудованной бани и пустили отравляющий газ. Мы это поняли на другой день. К бане подогнали огромные грузовики и из большого окна по конвейеру стали загружать трупы. Те, кто увидел эту картину, разбежались по баракам и рассказали, что происходит. Люди в испуге стали прятаться кто куда. Но куда можно спрятаться на территории лагеря? В вырытые траншеи, под матрасы, в разбитые бараки!

Однако несколько дней никто не интересовался пленными. Зато в здании администрации лагеря царила суматоха: подъезжали автомашины, вывозили мебель, документы, что-то жгли на костре. В конце марта в лагерь въехал большой крытый грузовик, из которого выскочило несколько десятков эсэсовцев. Они стали выгонять людей из бараков и направлять к бане. Начался переполох, крики, плач. Мама под шумок схватила меня и Эдика, побежала к дальнему разрушенному бараку и забилась под обрушенную стену, загородившись досками. Постепенно шум в лагере затих, но мы просидели в своём убежище до наступления темноты. Наконец мы добрались до своего барака, уставшие и голодные, и уснули до утра.

Утром все оставшиеся в живых пленные по привычке собрались около столовой, двери которой оказались закрытыми. Все стояли в недоумении. Самые сильные решились вскрыть двери. В столовой никого не было. Зашли на кухню. На полу в беспорядке лежали мешки с кусками засохшего хлеба, с турнепсом и гнилой картошкой. Кто-то стал раздавать хлеб, за которым сразу выстроилась очередь. Вдруг послышался шум въезжающей автомашины. Люди выскочили из столовой и кинулись прятаться. Мама успела ухватить несколько кусков хлеба и спряталась в ближайшем разрушенном бараке.

Мы находились недалеко от здания администрации, и нам были слышны голоса немцев, к которым мама прислушивалась. Она всё время прикладывала палец к губам, давая знак молчать.

Поев хлеба, мы с братом уснули. Спустя какое-то время мама растолкала нас и сказала, что автомашины уехали, и она пойдёт разведать обстановку. Она ушла, а мы спрятались подальше. Вскоре она вернулась и сказала, что немцев не видно, здание администрации закрыто, но пока лучше сидеть тихо.

На другой день снова послышался шум въезжающих автомашин, голоса немцев, лай собак. Лагерь затих, все поняли: приехали за следующей партией жертв. И в этот момент послышался надрывный вой сирены, извещающей о налёте авиации. Солдаты мгновенно взобрались на автомашины и уехали.

Началась массированная бомбёжка. По звуку падающих бомб можно было предположить, что самолёты бомбят, в основном, паровозоремонтный завод. Несколько бомб взорвались на железной дороге. Наш лагерь находился между заводом и железнодорожным узлом, поэтому все бросились прятаться. Как всегда — кто куда. Налёт продолжался несколько часов.

К утру 8 апреля 1945 года стало тихо. Так тихо, что звенело в ушах. И люди сидели тихо, боясь пошевелиться. Гнетущая тишина давила, настораживала. Вдруг послышался шум въезжающих мотоциклов. Опять немцы? Люди ещё больше съёжились в своих укрытиях. Мама крепко прижала меня и Эдика к себе. Въехавшие мотоциклы остановились, послышались голоса, речь была явно не немецкой. Они громко разговаривали, смеялись. Кто-то прокричал в рупор: «Рус, выходи! Рус, свобода!»

Наконец те, кто посмелее, стали вылезать из своих укрытий. На площади лагеря стояли мотоциклы, на них сидели солдаты, как потом оказалось, — американские. Увидев грязных, измождённых, в лохмотьях пленных, солдаты замерли, потом выпрыгнули из мотоциклов и стали пожимать им руки и угощать шоколадом.

Меня подхватил на руки чернокожий солдат, негр, как мне потом сказали. Я испугалась, ведь я никогда не видела таких чёрных людей. Когда же он в улыбке открыл рот, полный крупных белых зубов, я оттолкнула его руками и закричала. Мне показалось, что он сейчас меня укусит. Солдат громко рассмеялся и, поставив на землю, сунул в руки две шоколадки. Я стремглав помчалась к нашему укрытию, чтобы рассказать маме обо всём увиденном и показать подарок.

Днём в лагерь привезли полевые кухни. На запах пищи с котелками потянулись пленные. После трапезы к пленным обратился американский генерал. Он объяснил, что город освобождён союзными войсками, что в течение трёх дней мы, бывшие пленные, а в настоящее время свободные люди, можем делать в городе всё, что захотим, как победители. Кроме того, нам будет оказана медицинская помощь и налажено питание. После чего американские солдаты во главе с генералом уехали. Пленные, вернее с этого дня бывшие пленные, были ошарашены услышанным и медленно осознавали своё положение свободных людей.

Постепенно люди стали собираться кучками и обсуждать, что им сейчас делать. Наконец решили идти к железнодорожному узлу. Туда в последние месяцы войны немецкие власти при отступлении везли продукты и товары, награбленные в захваченных странах.

Небольшими группами люди направились к станционным тупикам, где стояло множество опломбированных вагонов с награбленным добром. Искали вагоны с продуктами, но когда вскрыли один из них, раздались выстрелы и немецкая ругань. Люди попрятались за ящиками. Шаги стрелявших затихли, и люди всё-таки продолжили вскрывать вагон. В нём оказались посуда, инструменты и даже ящик с пистолетами.

Прихватив инструменты для вскрытия вагонов и оружие для обороны от немецких солдат, люди двинулись осматривать другие вагоны и нашли-таки вагон с продуктами. Погрузив на дрезину тушёнку, сухое молоко, сухофрукты и несколько ящиков с разными консервами, люди стали толкать её по рельсам, ведущим к лагерю (рельсы проходили мимо проволочного заграждения нашего лагеря в сторону паровозоремонтного завода).

Сбежались оставшиеся в лагере, отнесли продукты в столовую. Мужчины открывали пакеты, банки, женщины принялись готовить обед, а дети побежали сзывать всех в столовую. Оголодавшим бывшим пленным, ставшими свободными всего несколько часов назад, требовалось подкрепление. Через час все сидели за столами. Оказалась занятая лишь четвёртая часть столов. Моя мама тяжело вздохнула: «Сколько же погибло человек! Сколько не дожили до победы!» Поняли это и другие и, погрустнев, молча принялись за еду. Хорошая еда, которой мы не пробовали много лет, исправила настроение и вернула силы.

Многие решили пойти на станцию и привезти ещё продуктов на будущее. Прихватив с собой инструменты и оружие, в путь двинулась большая толпа, в том числе и дети. Я как всегда бежала впереди.

Вдруг я увидела, что за вагонами мелькнули люди в немецкой военной форме. «Немцы!» — закричала я и, дёрнув маму за руку, быстро отскочила с ней за какую-то будку. Раздались выстрелы. Люди попадали на землю. Те, у кого было оружие, ответили беспорядочной пальбой. Послышалась немецкая ругань, стоны. Выстрелы из-за вагонов затихли.

Прошло несколько минут. Тишина. Только слышались стоны с обеих сторон. Кто-то пробрался к дрезине, прополз между колёс и, оглядевшись, крикнул: «Никого нет!» Все поднялись и увидели, что среди нас было двое раненых и один убитый. Их положили на дрезину, потом открыли первый попавшийся вагон, в котором оказались продукты и разнообразная одежда. Нашли упаковку с нижним бельём, вытащили из неё нижнюю рубашку и, разорвав на лоскуты, перевязали раненых.

За вагоном послышался стон. Все замерли. В тишине раздался выстрел и быстро оборвавшийся крик. Кто-то из наших полез под вагон. Вернувшись, он сообщил, что немцы-гады оставили своего раненого, и тот застрелился, не желая сдаваться русским.

Двум женщинам поручили отвезти в лагерь дрезину с ранеными и погибшим. Остальные пошли искать другую дрезину и нашли даже две дрезины. Нагрузив их доверху продуктами и одеждой и прихватив ещё оружия, поехали в лагерь, устроили грандиозный обед, перешедший в ужин. Мы, дети, растормошили мешки с одеждой и радостно мерили её на себя. Взрослые тоже присоединились к нам. Только поздно вечером все угомонились и впервые легли спать сытые и довольные.

На другой день мы увидели, что дрезины, которые оставили около лагеря, куда-то исчезли, поэтому пошли к вагонам небольшими группами. Открывали вагоны и тащили оттуда всё, что попадало под руку. Что творилось в бараках! Все нары завалены мешками, тюками, в проходах стояли ящики с разными консервами. На третий день к вагонам пошли только единицы, да и те очень быстро вернулись. Они рассказали, что видели вооружённых немцев, поэтому не стали рисковать. Мужчины на всякий случай вооружились и закрыли все ворота лагеря. Люди вернулись в бараки и стали разбирать принесённое добро и брать себе то, что понравилось. Одежду и обувь мерили, продукты пробовали. Все веселились, смеялись и даже танцевали, но быстро устав, крепко уснули.

Ночью слышались выстрелы. Утром мы увидели у ворот лагеря американских солдат, которые рассказали, что ночью вооружённые немцы пытались проникнуть в лагерь, и им пришлось открыть огонь. Как оказалось, солдаты союзных войск каждую ночь охраняли наш лагерь во избежание провокаций со стороны попрятавшихся немецких солдат. На этот раз мы не испугались чернокожих американских солдат. Все пожимали им руки, благодарили за освобождение из немецкого плена.

Днём к нам приехал генерал в сопровождении большого количества солдат. Он оглядел принарядившуюся толпу бывших пленных и сказал, что три дня безвластия кончились. С сегодняшнего дня вводится режим чрезвычайного положения. Создана военная комендатура, которая временно будет управлять городом. Порядок в нашем лагере и нашу защиту от нападения немцев будут осуществлять американские солдаты во главе с офицером. Мародёрство и набеги на железнодорожный узел запрещены. В город можно выходить по пропускам с соблюдением комендантского часа и желательно группами по несколько человек, чтобы избежать нападения немецких солдат.

Мы так и делали: собирались группами, обязательно один кто-нибудь с оружием. Столкновения были, но, в основном, с нашей стороны. Заходили в маленькие магазинчики, брали, что понравится, и уходили. Хозяева не сопротивлялись и молчали. Однажды увидев немку на велосипеде, один из нашей группы подошёл к ней и забрал у неё велосипед. Когда он въехал в лагерь на велосипеде, дежуривший у ворот американский солдат сказал, что больше ему пропуск в город не дадут.

Приближался праздник 1 мая. Немцы запрещали нам отмечать советские праздники. В первый год нашего пребывания в лагере накануне годовщины Октябрьской революции моя мама спросила у соседки по нарам, как здесь отмечают праздники. Та прижала палец к губам и прошептала: «Тише! Здесь за это избивают или расстреливают!» И люди перестали вспоминать о праздниках. Да и уставали так, что еле добирались до нар. Не до праздников было. А сейчас мы — свободные! Приоделись, подкормились, набрались сил, вот и захотелось праздника.

Несколько человек пошли к американскому офицеру за разрешением отметить международный день трудящихся 1 мая. Офицер был сыном белоэмигранта, уехавшего из России после революции в Соединённые Штаты Америки. Звали его Майкл, и он неплохо говорил по-русски. Как он пояснил, именно поэтому его и назначили надзирать за лагерем, где находились пленные из Советского Союза. Молодой и весёлый, он по-братски общался с нами, его все называли по имени, чаще на русский манер: Миша. Он не обижался и только смеялся. Майклу понравилась наша идея, и он пообещал поговорить со своим начальством. На другой день Майкл сообщил, что праздник будем отмечать на территории лагеря вместе с американскими солдатами, им тоже нужно отдохнуть от войны.

И началась весёлая подготовка к празднику! Американские солдаты навезли продуктов. Наши мужчины уговорили немецкого фермера во искупление грехов рейха и его собственных (у него тоже работали пленные) подарить нам одну свинью. Посреди лагеря устроили вертел, на который водрузили потрошёную свиную тушу. Тут же неподалёку поставили принесённые из столовой столы и соорудили один общий большой стол и скамейки, а нам, детям, устроили отдельный стол. Американцы принесли несколько бутылок вина. Нашим мужчинам этого показалось мало, и они тайком от американцев пробрались на станцию, нашли цистерну со спиртом, налили в бутыли и принесли в лагерь. За столом было весело, все смеялись, разговаривали с американцами на смеси трёх языков: русском, немецком, английском, но понятнее был язык жестов. Некоторые солдаты пытались ухаживать за нашими принарядившимися женщинами.

К сожалению, праздник закончился трагически: многим стало плохо. Одних тошнило, другие падали и не могли подняться. Кто-то из американцев вызвал скорую помощь. Приехала бригада врачей. Увидев такое большое количество пострадавших, они вызвали подмогу. Машины одна за другой увозили пострадавших: и американцев, и русских. Выяснилось, что спирт был отравлен мышьяком. Меньше всего пострадали американцы: они были молодые, здоровые и сытые, им промыли желудки, и через несколько дней они уже были в строю. Советские пленные пострадали сильнее. Изнурённый тяжёлым трудом и истощённый длительным недоеданием организм советских пленных трудно поддавался лечению. Многое зависело от количества выпитого. Несколько человек умерло, у других отнялись ноги, испортилось зрение. Было так обидно: пережить все невзгоды плена и пострадать после освобождения!

Через несколько дней в лагерь приехал какой-то большой военный начальник и объявил, что советское командование требует возврата бывших пленных из Советского Союза. Однако он вынужден нас предупредить, что советские власти и в первую очередь сам Сталин считают всех пленных изменниками, независимо от того по какой причине они оказались в плену, и всех нас ждёт ссылка в Сибирь. Поэтому нам даётся время подумать о своей дальнейшей судьбе. Тем, кто решит остаться, будет предоставлено право выбора страны для места жительства. Тех, кто надумает вернуться на родину, будут переданы советскому командованию.

Большинство бывших пленных пожелали вернуться. Они не верили разговорам о Сибири, они рвались на Родину, домой, к своим родным и близким.

И вот желающих вернуться в Советский Союз погрузили вместе со всем скарбом, которым они разжились после освобождения из плена, повезли на восток, к реке Эльба в больших крытых американских автомобилях «студебеккер». Это были огромные вместительные машины, покрытые брезентом, с высокими бортами и широкими удобными сиденьями вдоль бортов. В каждом автомобиле размещали по 12 человек. Такие машины надолго стали нашим домом, в них мы проехали по Германии, Пруссии, Польше до белорусского города Брест.

Днём мы питались сухим пайком, а вечером приезжала походная кухня, и нам давали горячий ужин. На ночь колонна автомашин, охраняемая солдатами союзных войск, останавливалась в каком-нибудь маленьком городке. Жителей выгоняли из домов, и мы устраивались на ночлег в спальнях хозяев. После мрачных бараков, жёстких нар и драных вонючих одеял немецкие спальни казались нам раем: чистые комнаты и мягкие, приятно пахнущие постели. Всё это было для нас небывалой роскошью. Мы с братом залезали на чердаки, где находили несметные богатства: поломанные игрушки, о которых за годы плена я совершенно забыла, а брат совсем их не знал; открытки невиданной нами красоты. Всё это мы тащили вниз и радостно показывали маме.

Через несколько дней мы подъехали к Эльбе. Красивый старый мост был разрушен при наступлении советских войск на Берлин, и через реку построили временный. Он весь шатался, между досками зияли большие щели. Посередине моста проходила демаркационная полоса, разделяющая оккупационные зоны союзных и советских войск. Все вышли из машин и стали вытаскивать свои вещи. Мама повесила на спину мешок с детской одеждой моей и брата, сама взяла два набитых тканями чемодана, остальное оставила на берегу. Она решила сначала перевести нас через мост, оставить на том берегу и вернуться за остальными вещами. Мы перешли демаркационную линию и ступили на противоположный берег.

Мама оставила нас с вещами и повернула к мосту. Дорогу ей преградил советский офицер: «Вы перешли границу, находитесь на контролируемой советскими войсками земле и возвращаться на чужую землю нельзя». Мама расплакалась: «Там остались наши вещи, главное — тёплая одежда и обувь. Ведь мы едем в Россию, где холодные зимы, мы не знаем, куда приедем, где будем жить». Офицер пожал плечами и жёстко оттолкнул её от моста. Все наши вещи остались на том берегу.

Из репродуктора неслось: «Дорогие товарищи! Самое страшное осталось позади. Родина вас ждёт! Родина вас примет!» Что-то холодное, недоброе было в поведении офицера. Мама зябко передёрнула плечами, сердце защемило от дурного предчувствия. Но вокруг кипела толпа бывших пленных. Люди обнимались с советскими солдатами, осматривали их новую военную форму и погоны, смеялись и плакали. Вот кто-то пустился в пляс, услышав, как солдат наигрывает на аккордеоне «барыню». И мы тоже влились в этот хоровод эмоций, но где-то глубоко в душе затаилась тревога за наше будущее.

Нас распределили по автомашинам по 12 человек. Это были тоже «студебекеры», которые поставляли США по лизингу Советскому Союзу.

Колонну автомашин сопровождали советские солдаты и полевая кухня.

По-особому запомнился Берлин, весь в руинах. Поникшие, голодные немецкие дети, женщины и старики подходили к нашим машинам и, не поднимая глаз, просили у нас продукты в обмен на вещи. А я, глядя на них, вспоминала, как голодали мы. Но не испытывала торжества справедливости. Напротив! Мне было их очень жаль, ведь я знала, что такое голод и как тяжело его переносить!

Помню, как к нашей машине подошла женщина с девочкой моих лет. В руках женщины была большая кукла с белыми волосами, голубыми глазами и в нарядном платье. Девочка тоже держала куклу, но поменьше. Женщина стала показывать нам большую куклу, которая говорила «мама», закрывала и открывала глаза, двигалась, когда её заводили ключом. Я затрепетала, эта кукла — предел моих мечтаний! Увидев моё волнение, мама подала женщине буханку хлеба, а та положила мне в руки куклу. Девочка взглянула на куклу в моих руках и тяжело вздохнула. Женщина что-то сказала моей маме и забрала маленькую куклу у девочки, та горько заплакала. Женщина ударила девочку и обменяла куклу на кусок сахара. Девочка продолжала плакать. Я не выдержала и вернула ей куклу. Она радостно прижала её и улыбнулась мне. Женщина неохотно протянула маме кусок сахара, но тут моя мама отрицательно помотала головой. Немка застыла с протянутой рукой. Но когда мама вторично помотала головой, она радостно улыбнулась, сказала «спасибо!», взяла девочку за руку и они пошли, но постоянно оглядывались и махали рукой. Часа через два женщина снова появилась, что-то положила в руки моему брату Эдику и быстро ушла. Мы осторожно посмотрели, что она положила. Оказалось, что это детская машинка, совсем как настоящая, только не хватало одного колёсика. Но мой брат рос в плену и никогда не видел игрушек. Он вцепился в эту машинку, прижимал её к себе, катал по земле, дудел, как паровоз, и даже лёг спать вместе с ней.

К сожалению, моя кукла недолго дарила мне радость. На одной из остановок я, вылезая из машины, уронила её на дорогу. От удара о мостовую голова куклы раскололась, и из неё выпали прекрасные голубые глаза. Я впала в ступор. Разбитая голова куклы и лежащие поодаль её глаза! Мне было страшно смотреть на её выпавшие глаза. Это было так, будто рядом с ребёнком разорвался снаряд, и он умирает. Я взяла куклу на руки, попыталась вставить глаза, но они снова падали на дорогу. И тут я впервые разрыдалась. Мама подошла, перевязала кукле голову, вставила глаза, но они не двигались, и я поняла: моя кукла умерла. Я много видела смертей и знала, что нужно делать. Я нашла большую коробку, положила туда куклу, закрыла крышкой, отошла подальше от дороги, выкопала ямку и положила туда коробку. Засыпав ямку, нарвала веток и обложила ими могилку. Я уже не плакала, тихо постояла и пошла к своей машине.

Люди молча наблюдали за мной, у некоторых были в глазах слёзы. Они, как мне кажется, вспоминали смерть своих детей.

Из Берлина колонна машин направилась на восток. Перед отъездом нам выдали паёк на три дня: тушёнку, сахар, галеты, сухое молоко. Эти продукты Советскому Союзу поставлялись из Соединённых Штатов Америки.

Когда мы подъезжали к территории Польши, нас предупредили, чтобы на стоянках далеко от машин не отходили, воду из колодцев не пили и никакое угощение от местных жителей не брали, так как всё это может быть отравленным. Нашу колонну автомашин поляки несколько раз обстреляли. И солдатам Красной Армии приходилось вступать с ними в перестрелку. Мы спрашивали солдат, почему поляки так поступают, они сказали, что многие ненавидят русских. Почему? Солдаты пожимали плечами. Только несколько десятилетий спустя стали понятны причины. В 1939 году между Советским Союзом и Польшей был заключён договор взаимопомощи при нападении какой-либо третьей страны. Но Красная Армия не только не защитила Польшу, но и помогала войскам Вермахта оккупировать её территорию.

В конце июля прибыли в Брест. Город был почти полностью разрушен. Нас поселили в палатках. И начались вызовы к следователям НКВД. Спрашивали у всех: почему не эвакуировался, что делал в оккупации, как попал в плен, чем занимался. Спрашивали, а потом перепроверяли показания. При малейшем подозрении бывших пленных эшелонами отправляли в ссылку в северные районы страны.

Я почему-то плохо помню события того периода. Запомнился один случай, связанный с нашей судьбой.

В нашем палаточном городке существовало правило: на допрос вызывали только один раз. Если вызывали вторично, значит НКВД (народный комиссариат внутренних дел) раскопал в твоей биографии что-то предосудительное, а с точки зрения НКВД предосудительным могло быть всё, что угодно.

И вдруг нашу маму снова вызвали к тому же следователю. Её охватил ужас! Неужели отправят в Сибирь? А дети? Ведь без неё они пропадут! В страхе кинулась к своей подруге с просьбой присмотреть за детьми, написала ей адреса всех своих родственников, которые могут забрать их. Мама плакала, целовала меня с Эдиком, суетилась, собирая себе узелочек необходимых в дороге вещей. Мы с братом тоже плакали, особенно Эдик. Он повис у неё на шее и кричал: «Мамочка, не уходи! Не бросай нас!» Мама с трудом оторвала его руки от себя и, плача, быстро вышла из палатки с узелком в руках. Мы остались одни. Было жутко. Я уложила брата в постель. Он продолжал всхлипывать, я легла рядом с ним, и незаметно оба уснули. За годы войны мы привыкли быть всегда настороже, и, услышав шаги, я тотчас проснулась: в палатку входила мама со своей подругой.

Я кинулась к ней. Мама села на кровать, обняла меня и Эдика и рассказала, что с ней произошло. Когда она вошла к следователю, он жёстко заговорил: «Вы, товарищ Дерябина, не всё нам рассказали, вы кое-что скрыли!» Мама испуганно залепетала: «Нет, нет, я всё рассказала». Следователь постучал карандашом по столу и сурово заговорил: «Вы скрыли от нас фамилию тех, кто написал на вас донос в гестапо». Мама ответила: «Но я не знаю, кто написал. В гестапо мне никого не называли». Следователь усмехнулся: «А вот я их назову. Вы должны знать своих врагов и врагов нашего государства». И он назвал, и пояснил, что это семья из Белоруссии: отец, мать и трое взрослых сыновей. Отец при немцах служил старостой в деревне и сильно лютовал. Сыновья дезертировали из Красной Армии. Вся семья добровольно поехала на работу в Германию, надеялись разбогатеть. Но немцы всех советских людей считали своими рабами и их, как и насильно угнанных, отправили за колючую проволоку в бараки, заставив работать на заводе наравне со всеми. Они и в лагере пытались выслужиться. Случайно узнав о побеге ребят из «русской освободительной армии», написали донос в гестапо.

После своего монолога следователь вручил нашей маме новенький советский паспорт и сказал: «Антонина, ты теперь можешь жить и работать там, где захочешь, ты теперь полноценный советский гражданин». Посмотрев на узелок в её руках, он усмехнулся: «Что, испугалась? Скажи спасибо, что побывала в гестапо, иначе тоже загремела бы на Север. Ладно, иди к детям и готовься к отъезду». Рассказав всё, мама обняла меня и брата: «Ну, дети, поедем домой, на Дальний Восток. У нас там квартира, я вернусь на работу! Заживём!»

Через неделю нам вручили билеты, и мы радостно стали собираться в дорогу, надеясь в ближайшее время добраться до Владивостока. Мы не ведали, что впереди нас ждут суровые испытания уже в родной стране.

Адрес для связи с автором: deriabina.lilia@yandex.ru