Белая ворона

Глава тринадцатая

Анна Федоровна позвонила директору и сказала, что выходит на работу. Она сказала это сухо, коротко, отрывисто и ждала, что директор обрадуется, вспомнит предыдущий разговор. А он буркнул что-то вроде: «Хорошо, да, да!» Анна Федоровна даже всех слов не разобрала. Она почувствовала разочарование. Сколько передумала за эти дни, какую внутреннюю борьбу выдержала. Новый костюм надела, а он «да, да — балда!».

Костюм она купила еще в прошлом году, но надевать в школу не решалась. Слишком он был для нее модным и немного не по фигуре. Она весь вечер его ушивала, гладила, вертелась перед зеркалом, как какая-нибудь лапочка. Костюм состоял из кофточки салатного цвета с погончиками и такой же юбки с разрезом и пуговицами на боку. Разрез она ушила, чтобы можно было только ходить, а пуговицы оставила. Для украшения.

Следующий ее решительный день с утра начался неудачно. В проходном дворе — она всегда здесь ходила, сокращая дорогу, — встретила Бориса. Он вынырнул из арки с чемоданчиком. Они миновали друг друга и так бы и разминулись, но Борис все-таки остановился, и ей пришлось остановиться. Говорить им было не о чем. «Здравствуй!» — «Здравствуй!» — «Ну, как живешь?» — «Ничего». — «Ты в этот дом?» — «В этот». — «А я — в школу». Вот и все. «Прошла любовь, завяли помидоры».

Анне Федоровне было неприятно чувствовать, что она плохо выглядит в своем полупальто-полукуртке и в старой шапке. Она сожалела, что бывший супруг не может увидеть ее в новом костюме. Он тоже выглядел неважно: старое, потертое, помятое пальто, облезлый чемоданчик с инструментами. Двое облезлых встретились.

До самой школы не могла избавиться от неприятного ощущения и пришла в учительскую, растеряв ту уверенность, которую накопила в доме отдыха. И когда она, здороваясь, отвечая на вопросы, на какое-то мгновение забывала о том, что такая встреча была, оставалось само ощущение неприятного, чего-то такого неловкого, что мешало ей нормально улыбаться и двигаться. Она тратила усилия, чтобы вспомнить, и тут же вспоминала: «Ах да, встреча с бывшим мужем».

Подошла Марина Яновна, спросила:

— Как отдохнули? — И, потрогав погончик на плече, сказала: — С погончиками. Вам идет.

И тут же двинулась из учительской. Что-то в лице Марь Яны было темное, какая-то тень усталости. «И эту ломовую лошадь 9-й «Великолепный» ухайдакал!» — подумала Анна Федоровна.

Потом она долго разговаривала с практиканткой Наташей. Спасительная беседа. Должна же учительница, которая некоторое время отсутствовала, выяснить, какие темы прошли, какие нет. Анна Федоровна исподволь оглядывалась на учителей, пытаясь угадать, как они на самом деле относятся к ее возвращению. Но никто особенного интереса и злорадства не проявлял. У всех свои заботы… Разговаривали об обычном: о вчерашней передаче по телевидению «А ну-ка, девушки!», о гастролях греческого ансамбля «Бузуки», о какой-то тесьме… по рублю восемьдесят за моток. Прошла мимо, дымя сигаретой, стряхивая на ходу пепел в коробочку из-под кнопок, Нина Алексеевна, сказала, морщась от дыма:

— В четверг ты дежуришь по школе.

Анна Федоровна кивнула, вздохнула с облегчением и стала внимательней слушать, что говорила Наташа.

— Анна Федоровна, дорогая моя! — раздалось грудное воркованье. Наташа сразу замолчала и отошла в сторону. Ее оттеснила вошедшая в учительскую председательница родительского комитета: — Как ваше здоровье? Главное, как вы себя чувствуете? Отдохнули? Мы так волновались.

Очень хотелось ответить: «А вам какое дело?» — чтобы у этой раскормленной дамочки глаза на лоб полезли. Но Анна Федоровна ответила сдержанно:

— Не понимаю, чего вы волновались.

— Погода все эти дни стояла чудесная. Мы так радовались за вас, за погоду.

— Да, я тоже за себя радовалась.

— Вы не пробовали сыроедение? Сырую крупу жевать?

— Зачем?

— У вас же сердечно-сосудистое?

— Извините, — сказала учительница, отходя от Надины Семеновны и кивком головы прекращая разговор.

Идти ей, собственно, было некуда. Она двинулась в ту сторону, где стена. Но к счастью, на стене висело расписание дежурств, и Анна Федоровна принялась его изучать. Свою фамилию она сразу увидела. Она была написана от руки поверх фамилии Марины Яновны Зеленовой. «Почему же вместо кого-то? — подумала Анна Федоровна и, вспомнив темное, усталое лицо учительницы географии, решила: — Видимо, больна…»

Прозвенел звонок и почти одновременно вбежала учительница химии, лапочка. Шапку сдернула, пальто с одной руки, с одного плеча сбросила и, сбрасывая со второго, поволокла концом по полу. Шапка, волосы, пальто — все поблескивало, было мокрым.

— Там, что… дождь? — удивилась Зоя Павловна и посмотрела в окно.

— Нет, снег, — возбужденно ответила лапочка из-за шкафов.

С утра белесое низкое небо давило на плечи. Солнце за ним едва угадывалось. Оттаявшие ручьи не журчали, как при солнце, а медленно текли, поблескивая темной водой. И вот — пошел снег.

Анну Федоровну ребята увидели на перемене. Вбежал Мишка Зуев, вытаращив глаза, сказал:

— Рыба в школе! Во!

Ему не поверили, но следующий урок — литература, и пришла Рыба. В новом костюме она показалась незнакомой, даже немного чужой. И поздоровалась не как обычно, сказала просто:

— Здравствуйте! Садитесь! Наталья Анатольевна обещала вам дать рекомендательный список литературы по киноведению. Я вам прочту его. Запишите.

Ребята зашуршали в столах и сумках, вынимая тетради. Анна Федоровна опустилась на стул, ноги у нее слегка дрожали. Первые минуты прошли хорошо. Голос твердый, достаточно отчужденный, официальный. Пусть не думают, что она их прощает или смирилась с положением отвергнутой и прощенной учительницы. Теперь можно немного расслабиться, оглядеться. Анна Федоровна положила перед собой бумажку, которую ей дала практикантка Наташа, продиктовала:

— «Кинословарь, том I и том II, издательство «Советская энциклопедия», 1970 год».

Ребята, не задав ни одного вопроса, склонились над тетрадями. «Пишут, — подумала Анна Федоровна, — стараются. Тихо-то как… Как на контрольной».

Факультативный курс по истории кино ввели в школе в этом году впервые. Состоялась встреча с актрисой областного театра драмы Натальей Дроздовой, которая снялась в новом мюзикле в роли Беатриче, юной девушки в белом платье. Она так хорошо пела доверчивые девчоночьи песенки… Потом, когда приезжал в город и выступал в центральном лектории Вячеслав Тихонов, хотели и его пригласить. Но встреча не состоялась, и все последующие тоже. Заболела историчка Серафима Юрьевна, которая отвечала за факультатив.

Вновь оживила работу кинолектория Наташа. Она прочитала две лекции «Литература в кино» и «Многоликий экран». Третью лекцию, названную очень сложно: «Кино как средство общения с классиками литературы», должен был прочитать на следующей неделе искусствовед и критик В. Г. Дресвянников. Получалось так, что, диктуя список, Анна Федоровна берет на себя заботы по проведению занятий факультатива.

Каждое название она читала дважды, чтобы ребята успели записать, и при повторном механическом чтении проглядывала список, даже успевала его перевернуть и посмотреть, что на обороте. Здесь были книги Бергмана, Феллини, книга Виктора Шкловского «За 40 лет» и даже Андре Базена «Что такое кино?». «Ну зачем Базен?» — подумала Анна Федоровна. Наташа, видимо, вписала в свой список все, что знала, все книги по кино, какие нашлись в библиотеке.

— Андре Базен, — продиктовала Анна Федоровна.

За окном летел снег, но не вниз, а параллельно над землей и вверх. Он завораживал, начинало казаться, что так уже было, что в этом повторении и заключены вечность и бесконечность.

Анна Федоровна начинала привыкать к тому, что она за своим столом, в своем классе. Ребята молча записывают, она диктует и поглядывает, как обычно, в окно. Она и дома выбирала какой-нибудь объект (занавеску на окне, корешки книг), на который смотрела, сосредоточиваясь, и думала, «держа» глазами объект внимания. В школе этим объектом было окно, точнее, деревья за окном, а сейчас — снег.

«Я же много знаю, — думала учительница. — И Базена я читала. Как же так получилось, что я покорно читаю им список практикантки, составленный из случайных книг, вряд ли ею самой прочитанных».

Алена записывала названия книг и тоже поглядывала в окно. Снег заметно усиливался, тяжелел. Более крупные снежинки медленно скользили по стеклу, прочерчивая быстро тающие линии. Стекло с той стороны сделалось мокрым, поползли вниз капельки, как после дождя. Мальчишки и девчонки все чаще и чаще отрывались от своих записей и застывали на мгновение с открытыми ртами, глядя в окно. И наступил момент, когда ребята и учительница — все остановились на полуслове. Снег повалил крупными хлопьями. «Опять зима!» Алена вспомнила зеленые стрелочки подснежников, которые видела в лесу. Она подумала: «Нежные, зеленые, теперь их снова завалит снегом. Так и Рыба. Думали, что она ушла, растаяла с мартовским снегом. А она вдруг снова явилась в школу».