Белоснежка и Аллороза - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Эд Макбейн (Глава 2) #3

Глава 2

— Все сделано в строгом соответствии с законом, — отчеканил Марк Риттер.

Как белый гигантский Будда, он восседал в углу, за письменным столом, в офисе компании «Риттер, Рэндалл и Голденбаум», находившемся менее чем в шести кварталах от моей собственной конторы. Судя по всему Марк Риттер никогда не позволял солнечным лучам касаться какой-либо части своего тела. Я видел его на теннисных кортах закутанным, словно араб. Только глаза выглядывали из бурнуса, полностью закрывавшего его голову и лицо.

В данный момент Марк был одет во все белое: помятый белый костюм, взмокшая от пота белая рубашка, испещренный жирными пятнами галстук, грязные белые туфли из оленьей кожи. Утреннее солнце, заглянувшее в комнату с востока, сверкнуло на скромной платиновой заколке для галстука. Казалось, передо мной сидел опустившийся портовый бродяга, выбеленный солнцем и погрузневший.

Был понедельник, начало трудовой недели.

— Насколько глубок ваш интерес к этому делу? — осведомился Марк.

У меня возникло ощущение, что он уже догадался, как глубоко я увяз.

— Я защищаю свою клиентку Сару Уиттейкер.

— До какого предела?

— Боюсь, что это конфиденциально.

— Ого! Послушайте-ка этого великого адвоката с его представлениями о сведениях, которые не подлежат разглашению! — воскликнул Марк. — Так вы пытаетесь освободить ее из «Убежища»?

— Вы полагаете, ее следует освободить?

— Я говорил вам на прошлой неделе по телефону, что эта девица спятила окончательно.

— Это ваше мнение, Марк? Или мнение профессионала, специалиста по душевным заболеваниям?

— Он изучал акт Бейкера, наш общий друг Мэтью! — иронически протянул Марк.

— Я пролистал его, скажем так.

— Под профессионалом вы подразумеваете медика, имеющего официальный патент, широко практикующего врача или специалиста в области остеопатии, который, по законам нашего штата, обязан не менее трех лет заниматься исследованием и лечением нервных и психических заболеваний, прежде чем его могли использовать как диагноста?

— Мне известны положения законодательства.

— Хорошо. Тогда я уверяю вас, что доктор Натан Хелсингер является таким специалистом, согласно определению, которое содержится в параграфе 394.455.

— Это доктор Хелсингер оформил медицинское свидетельство, на основании которого ее силой увезли из дома и водворили в филиал Дингли, в госпиталь Добрых Самаритян?

— Все — в соответствии с законом.

— И в течение сорока восьми часов, предшествующих признанию ваших действий необходимыми?

— Ради Бога, Мэтью! Мы оба не дилетанты.

— Я этого и не предполагал.

Тяжкий вздох был мне ответом. Марк, испускающий тяжелые вздохи, напоминал кита, выпустившего фонтан при дыхании.

— Мэтью, Мэтью! — забормотал укоризненно он. — Хелсингер осмотрел девушку сразу же после того, как ее мать позвонила ему и сказала, что ее дочь пыталась перерезать себе запястья. Он подписал свидетельство, которое уполномочило полицейского офицера взять Сару под стражу и препроводить ее в ближайшее медицинское учреждение соответствующего профиля для немедленного осмотра и лечения. Все по закону, Мэтью.

— Вы, по-видимому, знаете законодательство наизусть.

— Да, знаю.

— Сара сообщила мне, что ее никто не осматривал до прибытия в филиал Дингли.

— Сара, как мы знаем, — параноидальная шизофреничка с ярко выраженной тенденцией к суициду.

— Это диагноз доктора Хелсингера?

— Его, а также психиатра, который осматривал Сару в госпитале Добрых Самаритян. Должен ли я добавлять, что и он является высококвалифицированным специалистом в области нервных и психических заболеваний?

— Его имя?

— Доктор Джеральд Бонамико.

— Когда происходил осмотр?

— Какой именно?

— Доктора Хелсингера.

— Двадцать седьмого сентября в семь часов вечера, примерно через час после того, как Сара покушалась на свою жизнь.

— Когда медицинское свидетельство, подписанное доктором Хелсингером, было принято к исполнению?

— В тот же день.

— Сара сказала, что к ней вломились в спальню незадолго до полуночи.

— Вломились, Мэтью? Ну-ну…

— Она сказала, что лежала в постели и читала.

— Так и было.

— И что вы вместе с ее матерью и в сопровождении полицейского офицера…

— Все верно.

— …вошли в ее комнату…

— Предварительно вежливо постучав в дверь.

— …и, надев на нее наручники…

— Она кидалась на полицейского, плевала своей матери в лицо, вопила, как бенши,[3] изрыгала непристойности. Чего же вы ожидали от нас, черт побери!

— Сколько ее продержали в Дингли?

— Три дня. Закон ограничивает пребывание пятью днями. Я уверен, что это вам известно.

Однако голос его звучал так, словно он был уверен как раз в обратном.

— И было судебное разбирательство, которое вынесло решение о принудительном помещении Сары в психиатрическую лечебницу?

— Было.

— Когда поступило ходатайство?

— Первого октября.

— Кто обратился в суд с ходатайством?

— Мать Сары. Алиса Уиттейкер.

— Кто еще? Закон требует участия по крайней мере двух людей.

— Ходатайство матери подтверждалось письменным заключением профессионала, который осматривал пациента в установленный законом пятидневный предварительный срок.

— Я полагаю, что заключение подписал…

— Правильно, Хелсингер.

— И он засвидетельствовал, не так ли, что Сара — душевнобольная?

— Закон допускает более гибкую формулировку — возможное развитие душевного заболевания.

— И требует помещения пациента в психиатрическую клинику для более полного и всестороннего анализа?

— Анализ уже был проделан. В Дингли.

— Кто председательствовал на слушании дела?

— Судья Альберт Р. Мейсон на второй выездной сессии.

— Кто представлял Сару?

— Суд назначил адвоката.

— Его имя?

— Джерими Уилкс.

— Он здешний? Я не знаю такого.

— Он начал было практиковать в Калузе и уехал.

— О! Куда?

— Куда-то в Калифорнию.

— Удобно.

— Что это значит, Мэтью?

— Выходит, Сару защищал неопытный адвокат.

— Он практиковал в области права семь лет, прежде чем приехал в Калузу.

— Тогда он неопытен как юрист, практикующий в штате Флорида. Откуда он сам?

— Из Луизианы.

— И теперь он работает в Калифорнии?

— Я не знаю, что он делает в Калифорнии. Я знаю только, что он переехал туда.

— Когда?

— Не имею понятия.

— Куда — в Калифорнии?

— Не знаю.

— Когда происходило слушание дела?

— Третьего октября.

— И результат…

— Предусматривались четыре варианта, Мэтью, о которых, я думаю, вы информированы. Первый: она могла быть отпущена на свободу без всяких условий. Второй: она могла быть отпущена при условии амбулаторного лечения в ближайшей больнице. Третий: она могла выразить желание стать добровольной пациенткой в психиатрической клинике. И четвертый — решение о принудительном помещении в соответствующее заведение.

— Что и случилось. Она была принудительно…

— Да. Потому что предъявленные доказательства убедили судью Мейсона, что этот человек — сумасшедший.

— Ага. Скажите мне, Марк, вы случайно не знаете, как зовут полицейского, который вломился к ней в спальню той ночью?

— Снова эти выражения, Мэтью…

— Так вы знаете его имя?

— Откуда мне знать имя обычного полицейского, выполняющего свой долг?

— Неважно. Я выясню. Спасибо, Марк. Весьма признателен за то, что уделили мне время.

Иногда меня радует, что я не турист, посетивший город Калуза в штате Флорида.

Будь я туристом, я не знал бы, где найти полицейский участок. В Чикаго, штат Иллинойс, — городе, в котором я жил до того, как переехать в Солнечный пояс,[4] отыскать полицейский участок не представляло труда. Надо, правда, признать, что в Калузе преступления совершаются куда реже, чем в Чикаго, но все же было бы логичнее, если бы полицейский участок здесь выглядел как полицейский участок.

В Калузе же он именуется управлением охраны общественного порядка, и я лишь случайно знал, где находится это управление, поскольку бывал там раньше. Управление охраны общественного порядка можно легко было спутать с банком, а банков в Калузе великое множество. Впрочем, я рад, что Калуза не испытывает недостатка в банках, ведь моя юридическая практика связана с ними и со всякого рода «ограничениями». Если вы занимаетесь законами о недвижимости, ограничения — это хорошо. Если вы сочиняете пьесы, тут ограничения для вас менее привлекательны. Если вы ищете полицейский участок, а забредаете в банк — это тоже не очень согревает. В Калузе вообще согревающего мало. Разве что месяцы август и сентябрь, когда вы можете расплавиться и растечься по тротуару возле управления охраны общественного порядка, что само по себе является уголовно наказуемым проступком. Но чтобы расплавиться на тротуаре в апреле — нет, в Калузе это исключено.

Так или иначе, в одиннадцать утра пятнадцатого апреля я стоял на тротуаре у входа в управление охраны общественного порядка. Мне нужен был детектив Морис Блум, с которым я хотел поговорить о полицейском офицере, вошедшем в спальню Сары Уиттейкер двадцать седьмого сентября незадолго до полуночи. Кусты питтоспорума, подступавшие с флангов к коричневой металлической двери, были усыпаны мелкими белыми цветочками, мерцавшими в темной зелени листьев как крошечные звездочки. Листья отчасти заслоняли слова «Департамент полиции» на желтовато-коричневой кирпичной стене.

Эта надпись почти терялась рядом с большими белыми буквами, прикрепленными к низкой стене, окружавшей клумбу с буйно цветущими глоксиниями. Допустим, вы собираетесь заявить, что кто-то ударил вас по голове и украл ваш кошелек, — первое, что вам бросается в глаза, — надпись: «Управление охраны общественного порядка». И только после того, как вы подниметесь по ступенькам и откроете одну из дверей, вы поймете, что попали в полицейский участок. Калуза — город осторожный, сдержанный.

Я нашел Мори Блума на третьем этаже.

Он куда-то торопился.

Возможно потому, что полиция только что обнаружила в реке труп.

— Река Сограсс, — ворчал Блум, — протекает через Птичий заповедник.

Он перебирал фотографии, сделанные криминалистами. Фотографии изображали изуродованный труп женщины, пробывший в воде долгое время. Я догадался, что это женщина, только потому, что на трупе было платье. Установить пол мертвеца по безволосому черепу и деформированной плоти было невозможно.

— Аллигаторы сожрали обе ноги, — сообщил Блум. — Она, вероятно, пришлась им не по вкусу, иначе покончили бы с ней. Никаких примет для опознания, и неизвестно, сколько времени она пробыла в воде. Как ты думаешь, приятно прийти на работу в понедельник утром и увидеть это на своем письменном столе? Я отправляюсь в морг, хочешь со мной?

— Нет, — твердо сказал я.

Я был с ним в морге в связи с предыдущим делом, которое он расследовал. Блум называл его «делом Красотки и Зверя», хотя я считал его трагедией Джорджа Харпера. В течение многих недель после посещения морга его запах неотступно преследовал меня. Я бесконечно намыливал руки и промывал ноздри соленой водой. Пока живу, я не переступлю больше порога морга. Не уверен, что хотел бы попасть туда, будучи трупом.

Блум был в расцвете сил. Он снова употреблял спиртное после недавно перенесенного гепатита и, как я подозревал, прибавил добрых пятнадцать фунтов. Большой вес гармонировал с его мощным телосложением. Я при росте ровно шесть футов вешу сто семьдесят фунтов. Блум на дюйм выше меня, но весит, наверное, все двести двадцать. С самым траурным видом он продолжал рассматривать фотографии погибшей. У Блума всегда такой вид, словно он вот-вот разрыдается. В своем помятом голубом костюме он выглядел так, словно только что отпустил на волю под честное слово какого-нибудь каторжника. У него были крупные руки с опухшими суставами — руки уличного драчуна — и продувная физиономия лиса с лохматыми бровями, карими глазами и не единожды переломанным носом. Интересно, была ли у него татуировка? Я готов был поклясться, что была, и не одна.

Он бросил фотографии на стол.

— Зачем пожаловал? — спросил он.

— В прошлом году двадцать седьмого сентября некий полисмен отправился в особняк Уиттейкеров на Бельведер-роуд, арестовал женщину — Сару Уиттейкер и препроводил ее в филиал Дингли, в госпиталь Добрых Самаритян.

— Ну?.. — сказал Блум.

— Я бы хотел побеседовать с ним.

— Тебе надо повидаться с лейтенантом Хэнскомбом. Он командует полицейскими. Ты уверен, что не хочешь пойти со мной в морг?

Лейтенант Роджер Хэнскомб (табличка на его столе свидетельствовала о том, что именно этот человек мне и нужен) разговаривал по телефону с подчиненным, которому было поручено осмотреть место преступления в Птичьем заповеднике. Из услышанного я уяснил себе, что полиция все еще ищет причину, по которой труп прибило к южному берегу реки Сограсс в шесть часов утра. Поисковая партия, как оказалось, не очень утруждала себя: людей отпугивало семейство аллигаторов, которое обосновалось тут среди мангровых зарослей. Все знали, что ноги женщины были съедены аллигаторами. Хэнскомб убеждал подчиненного в том, что тот просто обязан по роду своей службы отыскать хоть что-то для опознания погибшей. Да, обязан, и ему наплевать, сожрет ли кого-то аллигатор или нет, — важно, чтобы поручение было выполнено.

Когда лейтенант положил трубку, он был багровым от злости. Но так как Блум просил его помочь мне, Хэнскомб был вежлив и предупредителен.

Он вызвал секретаршу — высокую рыжеволосую девицу в узкой черной юбке, белой блузке и черных туфлях-лодочках на высоких каблуках — и велел ей принести досье. Он назвал его «досье телефонных вызовов и откликов на них». (Позже я узнал, что в полиции хранится список телефонных вызовов вместе с их детальной диспозицией.) Секретарша вернулась минут через десять со скоросшивателем, содержавшим пачку обработанных компьютером данных. Хэнскомб перелистал досье и добрался до 27 сентября. Палец его пробежал по строчкам и остановился на времени, близком к полуночи: одиннадцать тридцать.

— Особняк Уиттейкеров? — спросил он.

— Да.

— Вот здесь отмечено. Вызов поступил в одиннадцать тридцать две, отклик — в одиннадцать сорок пять. Жалобщик… Одну секунду. Не было никакой жалобы… и никто не звонил. Сюда пришел человек — доктор Натан Хелсингер с медицинским свидетельством, требующим немедленного препровождения пациента в психиатрическую клинику, согласно акту Бейкера. Он беседовал с лейтенантом Тайроном, который проверил подлинность документа и командировал полицейского офицера Рудермана. Доктор Хелсингер сопровождал его в своей машине. Они прибыли на место в одиннадцать сорок пять, как отмечено в досье, и Рудерман произвел арест, если вам угодно так это назвать. Это то, что вам нужно?

— Нельзя ли поговорить с офицером Рудерманом? — спросил я.

— Ну… позвольте мне установить, где он сейчас, о’кей? — сказал Хэнскомб.

Он снова вызвал секретаршу в узкой юбке, которая связалась с диспетчером и доложила, что у офицера Рудермана перерыв на ленч. Я взглянул на настенные часы. Было двадцать минут двенадцатого. Очевидно, полиция в Калузе уходила на ленч немного раньше, чем простые смертные.

— Скажите диспетчеру, чтобы вернул Рудермана, — распорядился Хэнскомб.

— Да, сэр, — откликнулась секретарша и неожиданно улыбнулась мне.

Я тоже улыбнулся ей.

— Мистер Хоуп будет ждать его здесь, сэр? — осведомилась секретарша.

— Мы оба подождем его, — ответил Хэнскомб.

— Разве вы не собираетесь в заповедник, сэр?

— А что, мне полагается быть в заповеднике?

— Вы сказали об этом капитану Джейгерсу, сэр.

— Тогда, значит, я должен быть там. — Хэнскомб поднялся. — Устраивайтесь поудобнее, мистер Хоуп. Если хотите, можете поговорить с Рудерманом прямо здесь, в моем офисе. — Он обошел вокруг стола, взял свою фуражку, обменялся со мной рукопожатием и вышел. Рыжеволосая подождала, пока захлопнется входная дверь.

— Он всегда сильно переживает, когда убивают кого-нибудь, — сообщила она и улыбнулась.

— Могу себе вообразить, — сказал я.

— Меня зовут Терри, — представилась она и снова улыбнулась. — Терри Белмонт.

— Приятно познакомиться.

— А как вас зовут? Я имею в виду ваше первое имя.

— Мэтью.

— Хорошее имя — Мэтью. Это из Библии.

— Да, — сказал я.

— Хотите чашечку кофе или что-нибудь выпить? Когда полицейские уходят на ленч, они не очень-то торопятся вернуться.

— Нет, спасибо.

— Обо мне говорят, что я очень колоритна. Потрясающая девушка! Персик и сливки! Так обо мне говорят. Рыжие волосы, отличная фигура. И голубые глаза. Вы заметили, что у меня голубые глаза?

— Да, заметил.

— А у вас глаза карие, — сообщила она.

— Да.

— Мне двадцать семь лет. А вам?

Я решил солгать.

— Тридцать восемь.

— Хороший возраст.

— Ага.

— Терпеть не могу юнцов, которые даже не знают, как расстегнуть лифчик.

— Ага.

— Вы уверены, что не хотите кофе или еще чего-нибудь?

— Уверен.

— Какой ваш любимый цвет?

— Голубой… наверное.

— Я часто ношу зеленое. Это из-за рыжих волос. Они хорошо сочетаются — рыжий и зеленый цвет. Как на Рождество. У меня и нижнее белье есть зеленого цвета. Это редкость — зеленое нижнее белье. Я хочу сказать, что в магазинах вы далеко не всегда найдете зеленые трусики и лифчики. Вот в Нью-Йорке есть магазин, в нем можно купить белье любого цвета, какого только пожелаете. Я однажды заказала себе пару серых трусиков, это очень сексуально, серые кружевные трусики, вы не находите? Высоко обрезанные, по ноге. Но они выглядели грязными, когда прибыли сюда. Не сексуально грязными, а просто чумазыми, как будто покрыты сажей. Это из-за того, что серые. Я-то думала, что они будут хорошо смотреться. Серые… У меня есть серое платье. Оно мне очень идет, поэтому я считала, что и серые трусики подошли бы мне тоже. Но они выглядели грязными, даже не хотелось их надевать — такие они были противные.

Она пожала плечами.

— Серый цвет — трудный цвет, — заметил я.

— Не говорите! — воскликнула Терри. — У вас тоже были проблемы с серым цветом?

— Я редко ношу серое, — признался я.

— Я тоже, за исключением одного серого платья. И я уверена, что не буду носить серые трусики. По правде говоря, здесь я вообще редко надеваю трусики. Слишком жарко. А какой ваш любимый цветок?

— Гардении.

— Мне они напоминают о похоронах, — сказала Терри. — Я люблю розы. Чайные розы.

— Да, они тоже хороши.

— Вам они нравятся из-за запаха?

— Что, простите?

— Гардении.

— О да, — согласился я.

— Они так чудесно пахнут, — сказала Терри. — А вам нравится «Полиция»?

— Мне нравятся некоторые полицейские.

— Что?

— Мне нравится детектив Блум. И лейтенант Хэнскомб показался мне…

— Нет, не та полиция, — возразила Терри. — Другая «Полиция».

Я уставился на нее.

— Это группа, — объяснила она.

Я все еще смотрел на нее.

— Рок-группа, — продолжала она втолковывать мне. — У них такое название. Я без ума от них, а вы?

— Я не очень-то хорошо знаком с ними.

— Они просто сногсшибательны. — Терри улыбнулась. У нее была приятная улыбка. — Кажется, нам с вами нравятся одни и те же вещи.

В дверь постучали.

— О черт! — с досадой сказала Терри. — И как раз тогда, когда мы больше узнали друг о друге.

Полицейскому офицеру Рэндли Рудерману было лет двадцать шесть. Коренастый, с широкой грудью, копной волос цвета спелой пшеницы, выбивающихся из-под шляпы. Войдя, он снял шляпу и встал как вкопанный, словно ожидая выговора.

— Это Мэтью Хоуп, — представила меня Терри. — Лейтенант Хэнскомб хочет, чтобы вы ответили на любые его вопросы.

— Да, мэм, — откликнулся Рудерман.

— Если вам что-нибудь потребуется, — обратилась ко мне Терри, — вы знаете, где меня найти.

— Благодарю вас, — сказал я.

— Я живу в Бродерик-Уэй, — заключила Терри и вышла.

Рудерман все еще стоял в позе «смирно».

— Почему вы не сядете? — спросил я.

— Благодарю вас, сэр, — ответил он, но остался стоять.

— Я адвокат, — сказал я.

— Да, сэр.

— Не имею ничего общего с полицией.

— Это хорошо, сэр. То есть я хочу сказать…

— Садитесь же, — сказал я.

— Да, сэр, спасибо, сэр. — Он устроился на стуле возле двери, положив шляпу на колени.

— Офицер Рудерман, вы можете вспомнить то, что произошло в сентябре прошлого года?

— Не знаю, сэр, — отозвался он. — Это было очень давно.

— Я имею в виду двадцать седьмое сентября, время примерно одиннадцать тридцать вечера. Доктор Натан Хелсингер приехал сюда и предъявил медицинское свидетельство, требующее немедленной транспортировки пациента…

— Ах да, сэр. Фамилия девушки Уиттейкер.

— Меня интересует именно этот случай.

— Да, сэр, я помню его.

— Вы сопровождали доктора Хелсингера в дом Уиттейкеров?

— Да, сэр.

— Добрались туда незадолго до полуночи?

— Да, сэр, примерно без четверти двенадцать.

— Кто был дома, когда вы приехали?

— Нас встретили мать девушки и ее адвокат.

— Алиса Уиттейкер?

— Да, сэр, так ее звали.

— И ее адвокат — Марк Риттер?

— Да, сэр.

— Что происходило, когда вы прибыли туда?

— Мне сказали, что девушка наверху. Я уже знал… Доктор Хелсингер информировал меня… о том, что от меня требуется.

— И что же от вас требовалось?

— Отправить девушку в госпиталь Добрых Самаритян для осмотра и обследования.

— Что было дальше?

— Мы поднялись наверх…

— Кто?

— Я, миссис Уиттейкер и ее адвокат.

— Доктор Хелсингер не сопровождал вас?

— Нет, сэр, он остался внизу.

— Вы трое вошли…

— Да, сэр.

— В комнату Сары?

— Да, сэр.

— Дверь в ее комнату была заперта?

— Да, сэр, она была закрыта.

— Как же вы вошли?

— Мать постучала в дверь, и девушка спросила, кто там или кто это — что-то в этом роде, — и мать ответила, что это она. И девушка сказала: «Входи». И мы вошли.

— Кто вошел первым в ее комнату?

— Мистер Риттер.

— А затем?

— Ее мать. Миссис Уиттейкер.

— А вы последний?

— Да, сэр. Они сказали, что не хотят травмировать ее, она пыталась перерезать себе вены. Они не хотели, чтобы она сначала увидела… Они считали, что она сильно расстроится, если первым увидит полицейского.

— И она расстроилась, когда увидела вас?

— Нет, сэр, не сразу. Понимаете, она не сознавала, что происходит.

— Что вы имеете в виду? Она была ошарашена, сбита с толку или…

— Нет, нет, ничего похожего. Она не понимала, почему мы здесь, спрашивала, не было ли ограбления… Она, конечно, имела в виду кражу со взломом. Многие граждане не чувствуют разницы между ограблением и кражей. Она думала, что дом обокрали или что-нибудь такое. И этим объясняла присутствие полиции.

— Кто разъяснил ей настоящую причину?

— Мистер Риттер.

— Что он сказал?

— Он сказал… вам нужны точные выражения?

— Насколько вы сумеете их припомнить.

— Он сказал… что-то вроде… Сейчас вспомню… Он сказал: «Сара, этот джентльмен здесь для того, чтобы отправить вас в госпиталь». Он имел в виду меня. Я был тот самый джентльмен.

— Как она реагировала?

— Она сказала: «Госпиталь? Я не больна, почему я должна туда ехать?» Что-то похожее, не уверен в точности выражений. В общем, она твердила, что чувствует себя прекрасно и зачем бы ей отправляться в госпиталь? Вот что она говорила.

— Она употребляла именно эти слова?

— Нет, сэр, я уже сказал вам, что не уверен в точности выражений. Но примерно так.

— Она показалась вам больной?

— Я не врач.

— Тем не менее, было ли ее поведение странным, беспорядочным, возбужденным?

— Да, сэр, она казалась возбужденной.

— Из-за того, что вы намеревались отправить ее в госпиталь?

— Да, сэр. А также из-за присутствия полиции. Она все время спрашивала, зачем здесь полицейский офицер. Я пытался успокоить ее. Объяснил ей, что у нас медицинское свидетельство, предписывающее отвезти ее в госпиталь, но она захотела узнать, что за свидетельство, кто подписал его, и все больше волновалась, сэр.

— Что вы хотите сказать?

— Ну, она вскочила с постели…

— В чем она была?

— В обычной ночной одежде, сэр, похожей на ту, которая на куклах. Ночная рубашка и панталоны.

— Она была одета как для сна?

— Да, сэр. Она и была в постели, когда мы вошли к ней.

— Вы сказали, она выскочила из постели…

— Да, сэр, и начала расхаживать по комнате, без конца повторяя один и тот же вопрос: зачем нужен госпиталь, если она не больна? Я сказал что-то вроде: «Пойдемте, мисс» — и постарался ее утихомирить. Но она внезапно размахнулась…

— Пыталась ударить вас?

— Да, сэр. Хотела ударить меня кулаком.

— «Теперь пойдемте, мисс» — это все, что вы ей сказали?

— «Теперь пойдемте спокойно», что-то вроде этого.

— И она ударила вас.

— Бросилась на меня, как летучая мышь из ада.

— Но она ударила вас или нет?

— Нет, сэр. Я уклонился.

— Что это значит?

— Я сделал шаг в сторону, схватил руку девушки и скрутил у нее за спиной. Потому что она неистовствовала.

— И тогда вы надели на нее наручники?

— Нет, сэр. Не в тот момент.

— Вы удерживали ее?

— Что ж, сэр, я удерживал ее, завернув ей руку за спину, и, возможно, причинял ей боль, когда дергал руку. Мать девушки подошла к ней и сказала, что это делается для ее же блага, а она плюнула своей матери в лицо и произнесла… Вы хотите, чтобы я привел ее точные слова?

— Пожалуйста.

— Она крикнула: «Ты — грязная шлюха!» Но на самом деле она употребила еще более грубое слово, сэр. А затем попыталась вырваться и наброситься на мать. Я держал ее за правую руку, но она выдернула левую, чтобы вцепиться в лицо матери.

— И тогда вы надели на нее наручники?

— Да, сэр.

— Руки у нее были за спиной?

— Да, сэр. Согласно правилам.

— И вывели ее из комнаты?

— Вывел ее из дома, да, сэр.

— В ночной рубашке и панталонах?

— В том, что было на ней, сэр.

— И в таком виде ее препроводили в госпиталь? В ночной рубашке и панталонах?

— Да, сэр.

— Кто-нибудь предлагал одеть ее, прежде чем увести из дома?

— На ней были наручники, сэр. И было бы чрезвычайно трудно одеть ее. Потребовалось бы снять наручники. А это означало подвергнуться риску нового нападения.

— Скажите мне, офицер Рудерман, когда вы вошли в комнату Сары, вы обыскивали ее с целью найти лезвие бритвы?

— Нет.

— Вы уверены, что не делали этого?

— Никакого формального обыска не было, сэр. Я просто осмотрелся — ведь мне сказали, что она пыталась перерезать себе запястья. Я огляделся в поисках орудия, но обыска не производил.

— Не открывали шкаф, какие-нибудь ящики?

— Нет, сэр. Просто посмотрел на комоде и на тумбочке у постели, это все, сэр.

— Вы не видели лезвия бритвы?

— Никакого лезвия бритвы там не было, насколько я могу судить, сэр.

— А какой-нибудь другой режущий инструмент?

— Никакого режущего инструмента, сэр.

— Никаких ножей…

— Нет, сэр.

— Или ножниц?

— Ничего такого, сэр.

— Вы не обнаружили в комнате пятен крови?

— Нет, насколько я мог заметить, сэр.