Белые флаги

Не улетай, Шошиа!

Три дня Тиграна Гулояна водили на суд. На четвертое утро он попросил Шошиа:

– Шошиа, чует моё сердце, что вижу я вас последний раз… Будь другом, спой…

Шошиа закрыл глаза и запел. Как он пел, бродяга! Казалось, вот-вот заплачут каменные стены тюрьмы!..

Вечером Тигран в камеру не вернулся. Пришел надзиратель, забрал его вещи. Мы поняли, что суд закончился. Что стало с Тиграном, сколько ему присудили, куда послали, узнать нам не удалось. Ночью Девдариани перестукивался с камерой осужденных, – безрезультатно.

Утром увели на суд Девдариани, и больше мы его не видели.

В камере остались я и Шошиа.

Терпение у Шошиа почти иссякло, нервы у Шошиа надорвались, потому-то, видно, он и распахнул сегодня передо мной тайники своего сердца и дал мне в них заглянуть…

…Отец Шошиа, Климентий Глахунович Гоголадзе, погиб ранним утром 13 января 1925 года в городе Самтредиа в результате рождения своего единственного сына – Шошиа. Да, да, не удивляйтесь, именно в результате рождения сына! Когда повивальная бабка сообщила старшему Гоголадзе о появлении на свет его первенца, ошалевший от радости отец бросился в комнату и снял со стены годами бездействовавшую кремневку… Ружье разорвалось в руках Климентия Гоголадзе, а его самого разнесло в куски…

Спустя ровно год мать Шошиа, Мариам, усадив за стол собравшихся на поминки родственников и соседей, тихо вышла на балкон, заперла дверь снаружи и, облив оду керосином, подожгла её. Перепуганным насмерть поминальникам с трудом удалось спастись через окна. В тот же день родственники отца забрали Шошиа в Тбилиси, а лишившуюся рассудка Мариам отправили в психиатрическую больницу.

В высшем учебном заведении Шошиа не учился. Не потому, что он был лентяем или глупым. Нет, Шошиа был сиротой. И кроме того, там, где он работал, никто с него не требовал высшего образования. Главное, надо было уметь считать, и Шошиа научился отлично считать – до десяти, до ста, до тысячи, до миллиона и выше…

Шошиа некрасив. Разве можно назвать красивым мужчину, похожего на скворца? Вот если б он был скворцом, то, безусловно, слыл бы за красивого скворца… Однако с тех пор, как Шошиа научился считать до миллиона и выше, он и похорошел, и поумнел. Он окончил больше чем два высших учебных заведения. Он женился на красавице, и дети у него родились писаные красавцы. Он обзавелся автомобилем, дачей, а потом и любовницей – Сиран.

Что же произошло?

Шошиа нашел волшебный камень?

Нет. Шошиа поймал золотую рыбку! "Отпусти меня, – взмолилась золотая рыбка, – и я выполню все твои желания!" – "Нет, – отвечал недоверчивый Шошиа, – сперва выполни мои желания, а потом я отпущу тебя!" – "Хорошо, ответила золотая рыбка, – выкладывай твои желания!" И пошло, и пошло!.. Желаниям Шошиа не было предела. Раз начав, он не смог остановиться… Желания следовали одно за другим. Шошиа уже и забыл про золотую рыбку, а она возьми да и сдохни в один прекрасный день!

Теперь у Шошиа только одно желание. Одно главное желание. Все остальные его желания вытекают из этого, главного. Родилось оно давно когда Шошиа лежал навзничь на нарах и наблюдал, как паук по собственной паутинке спускался с потолка… Вот тогда и захотелось Шошиа превратиться в паука. Хотя бы на час! Но потом он передумал. Во-первых, час это мало. Ведь надо по паутинке спуститься с пятого этажа, пересечь двор, войти в административный корпус. Там вечно толкается народ, чего доброго, кто-то наступит на паука ногой и раздавит… Поэтому придется сползти по стенам, добираться прямо до ворот… Нет, одного часа не хватит, понадобится не менее двух часов!.. Во-вторых, не вечно же ему оставаться пауком? Что это за жизнь – паучья? Вот если б превратиться в скворца! Расправил бы тогда Шошиа крылья и полетел бы куда душе угодно!.. И если даже придется на всю жизнь остаться скворцом – ничего страшного! Пусть он будет скворцом! Он станет по нескольку раз в день прилетать домой, любоваться детьми… А вдруг его убьют?! Очень просто! Пальнет кто-нибудь из ружья, или, чего доброго, свои же дети укокошат из рогатки! Да нет, глупости! Где это видано, чтобы убивали скворцов! Наоборот, им строят скворечники, их кормят… А впрочем, к черту пауков и скворцов! Шошиа хочет быть человеком! Человеком! Дайте, дайте Шошиа волю, выпустите его отсюда, и он начнет новую жизнь! Шошиа переменит имя, фамилию, Шошиа родится заново!..

Увы! Для того чтобы родиться заново, человек прежде должен умереть… Увы! Шошиа не знает этого…

Сидит Шошиа на своей галерке и поет, Шошиа мечтает о крыльях. Но где их взять, крылья? В наши дни крыльев нет у самих ангелов, кто же их даст Шошиа? Знает, знает об этом Шошиа, и все же он поет… Если бы сейчас здесь был Тигран, он наверняка придрался бы к Шошиа, что эти стихи принадлежат Этиму Гурджи[43], но написаны-де они вовсе не так. Шошиа и об этом хорошо известно. Но он все же поет, потому что Этим Гурджи плакал о своем, а Шошиа плачет о своем…

– Шошиа, будь человеком, перестань нюнить и хныкать, спой или расскажи что-нибудь веселое! – прошу я.

– До ареста у меня было одно место на Майдане… Из грузин лишь я да ещё несколько человек о нем знали… Раньше я не стал бы рассказывать тебе, а теперь чего уж скрывать… Так вот, выйдешь отсюда, сходи обязательно! Назови моё имя – откроют в любое время дня и ночи…

– Да кто меня отсюда выпустит, Шошиа?

– Тебя выпустят!

– Почему ты так думаешь?

– Потому что нет на свете тяжелее греха, чем держать в тюрьме невинного человека.

– Я не первый, не последний, Шошиа!

– Это верно. Половина всех узников в мире сидит без вины… По крайней мере, попались они случайно… А тебя, вот увидишь, отпустят не сегодня, так завтра! – Заверил меня Шошиа таким тоном, словно решение о моем освобождении лежало у него в кармане и он скрывал его лишь из боязни остаться в камере один.

– Твоими бы устами да мед пить! – обрадовался я.

– Так вот, про Майдан… Было у меня там одно местечко… Около пестрых бань, если идти отсюда – по левой стороне. Одноэтажный дом, деревянные ворота выкрашены в голубой цвет. Внутри – крохотный, с николаевский пятак, дворик… Хозяина зовут Азиз. Запомни: Азиз, татарин… Он там содержит собственную чайную… С девочками!.. Поверь, я ходил туда исключительно ради чая… И днем и ночью… О, настоящий чай! Ты не знаешь, что такое настоящий чай! Но сейчас не об этом речь. Есть у Азиза одна комната, где он принимает клиентов…

– Как же так! – удивился я. – Человек имеет частную чайную, не чайную, а бордель, и никто его не трогает?!

– Эх, дорогой мой, сколько я там видел людей, кому именно и положено ловить таких частников… Нам бы с тобой столько червонцев… – произнес Шошиа мечтательно.

– Не верю!

– Поспорил бы я с тобой, да где тебя потом искать!.. Говорю, выйдешь отсюда, сходи к нему, сам увидишь… Учти только, чай у Азиза чуть дороже того, что продают в чайной напротив университета. Понял?

– Понял…

– В той комнате – пять маленьких столиков. Каждый столик – на двоих, на парочку… Над каждым столиком висит клетка с канарейкой. Пять клеток… И каждая канарейка берет не меньше пяти октав, а то и больше. Цена такой канарейке от ста пятидесяти до двухсот рублей… Ты, наверно, слышал – соловей в году поет три месяца, начиная с мая. А канарейка поет круглый год! Теперь представь себе эту комнату. Полумрак… Воздух пропитан ароматом чая, восточных пряностей и сигаретного дыма… В комнате тепло… Поют канарейки… Чай, канарейка и… любовь. А? Представляешь себе? Ничего слаще я не видел. Это был рай… Уходя, я оставлял Азизу, лично Азизу, сто рублей… Не вздумай только спрашивать – откуда да каким образом я доставал деньги… Доставал! Ведь терпят верующие? Мучаются и терпят. А зачем? Чтобы после смерти попасть в рай! И я терпел, мучился, из кожи лез вон, чтобы попасть в этот рай. Ну, ладно… Канарейки, знаешь, они до того привыкают к клетке, если выпустить – умрут! Потому что не в состоянии прокормить себя. Если даже найдется канарейка, способная найти себе корм, все равно она погибнет – сожрет кошка. А почему, знаешь? Потому что поющая канарейка забывает обо всем на свете. Она поет, закрыв глаза, ничего не замечая вокруг себя. И кошка легко подбирается к ней… Одним словом, канарейка и клетка – неотделимы. Но и в клетке канарейки умирают. Азиз жаловался мне, что его канарейки умирали через два-три месяца, – не выдерживали табачного дыма и спертого воздуха. Канарейки умирают в раю! А ты хочешь, чтобы я жил здесь да ещё рассказывал тебе веселые истории? Нет, не получится, дорогой Заза!

– Что с тобой говорить, Шошиа, у тебя мозги набекрень!

– Кто же их должен выправить?

– Кто – не скажу, но тот, кто возьмется за эту операцию, должен иметь очень чистые руки. Знаешь ведь, мозги вещь нежная…

– Да не такой уж я безнадежный больной, Заза! Вот если случится чудо и меня простят…

– Простят?

– Ну, не простят, конечно, но… Если дадут мне мало…

– Сколько, например, Шошиа?

– Скажем, пятнадцать… Нет, пятнадцать – это много!.. Десять, девять, семь… Пять! – Шошиа взглянул на меня глазами побитой собаки. Я отвел взгляд.

– Ладно, дали тебе пять лет… Что ты сделаешь?

– Как только вернусь, повидаю детей!

– Потом?

– Потом… Прогоню жену!

– Потом?

– Потом приду к Сиран и скажу: "Сиран, дорогая моя, пойдем ко мне…" – Шошиа, точно поющая канарейка, закрыл глаза… Я громко рассмеялся.

– Ты чего?! – вздрогнул Шошиа.

– Знаешь, Шошиа, ты со своей Сиран напоминаешь анекдот про того сумасшедшего, который бил окна…

– Какого сумасшедшего?

– О, это старый анекдот…

– Расскажи, для меня все анекдоты – новые! – попросил Шошиа.

– Ходил по Тбилиси один сумасшедший и бил в окнах стекла… Одевался он чисто, был вежлив и добр, не попрошайничал. Вот только ходил и бил стекла.

– Как это – бил стекла? А куда смотрела милиция? – удивился Шошиа.

– Дай же рассказать!

– Ну, ну!

– Милиция его ловила, отводила в дом умалишенных. Держали его там неделю, потом, видя, что он человек вполне нормальный, брали с него расписку и освобождали…

– Дальше?

– Дальше повторялось все сначала. Каждый день он разбивал не меньше пятнадцати стекол. Только бил с умом, – менял кварталы. В старых-то его уже знали…

– Ты смотри!

– Так он обошел весь город… Теперь считай: в году 365 дней. В среднем по 15 окон, это

пять тысяч четыреста семьдесят пять оконных стекол!

– Как же он их бил?

– Стрелял из рогатки!

– Ва-а!

– Теперь, если учесть, что вставить каждое стекло стоит три – пять рублей, в среднем четыре рубля, то получится, что он причинял городу убыток

в двадцать одну тысячу девятьсот рублей новыми деньгами. Это, брат, годовой бюджет некоторых районов!.. Наконец поймали его и опять поместили в сумасшедший дом. На сей раз продержали его долго. Ждал он месяц, другой, третий, год, – видит, плохо дело, не выпускают. Пошел тогда он к врачам и спросил:

– Что вы собираетесь делать со мной дальше?

– А что ты сам собираешься делать? – спросили врачи. – Как ты себя чувствуешь?

– Я всегда чувствовал себя хорошо, а теперь – просто отлично! обрадовал он врачей.

– Вот и прекрасно! Покажем тебя главному врачу.

– Здравствуйте! – поздоровался главврач.

– Здравствуйте! – ответил сумасшедший.

– Как вы себя чувствуете, дорогой? – участливо поинтересовался главврач.

– Благодарю вас, хорошо. А вы как себя чувствуете? – вежливо спросил главврача сумасшедший.

– Спасибо… Как вы поступите, если мы вас сейчас отпустим домой? спросил главврач.

– Так же, как и вы! – ответил сумасшедший.

– То есть? – заинтересовался главврач.

– Пойду домой! – объяснил сумасшедший.

– Слышите? – обернулся главврач к врачам.

– А дальше?

– Поступлю на работу, подыщу себе место этак рублей на четыреста пятьсот в месяц – больше мне не нужно, человек я одинокий – и заживу спокойно.

– Да кто же тебе, дураку, даст такое место! – удивился главврач.

– Почему же, уважаемый? – обиделся сумасшедший. – Чем я хуже других дураков?

– Да нет, ничуть не хуже! – поправился главврач.

– Потом я женюсь! – продолжал сумасшедший.

– Молодец! – одобрил главврач. – Дальше?

– Справлю свадьбу.

– Потом?

– Потом… – Сумасшедший смутился. – Потом, когда разойдутся гости, отведу жену в спальню, погашу свет…

– Понятно, понятно! – прервал его главврач.

– Что вам понятно, уважаемый? – спросил удивленно сумасшедший.

– Достаточно… Дальше уже неинтересно! – улыбнулся главврач.

– Что вы, уважаемый! Интересное только начинается!

– Нет, нет! Не нужно! – всполошился главврач, беспокойно поглядывая на врачей-женщин. Но остановить сумасшедшего было уже нельзя.

– Когда разойдутся гости, – продолжал он, – отведу жену в спальню, погашу свет, уложу её в постель…

– Потом, потом?! – подскочил Шошиа.

– Сниму с неё платье, сорочку, трусы, вытяну из них резинку, сделаю себе рогатку и пойду бить стекла!

– Тьфу! Мерзавец! Дурак! Испортил все дело! – Шошиа был вне себя от досады.

– Ничего, Шошиа, он получил свое, – отправили обратно в палату! успокоил я Шошиа.

– Потом?

– Потом, спустя год, выяснилось, что наш сумасшедший был в сговоре со стекольщиком. Вот и все!..

– А при чем тут я? – спросил Шошиа.

– При том, что каждый раз, о чем бы ты ни говорил, в конце концов ты сворачиваешь на то, как прогонишь жену и женишься на Сиран! – объяснил я.

– Все равно прогоню! – вздохнул Шошиа…