Белые терема

Глава 1

В нашем дворе на лето остались только трое: Дубарев, Козлик и я.

Дубареву пообещали путевку в лагерь, но в последний момент отец его на заводе в чем-то там провинился, и завком ему заявление вернул.

Козлик каждый год ездил на свою дачу, но теперь у мачехи его появился маленький, и Козлику сказали, что он на даче будет мешать.

Чтобы Козлик кому-нибудь мешал! Да он самый тихий из всех людей, которых я знал. А знал я не меньше ста человек.

Почему я никуда не поехал — это другой разговор. Просто неохота сейчас распространяться. Даже не стоит спрашивать.

В общем, нас трое осталось: Дубарев, Козлик и я.

У Дубарева отец на работе в чем-то там… Ну, это я уже говорил.

А Козлик, значит, из-за мачехи. Она ничего. Но у нее теперь маленький. Это Козлик-то будет мешать!..

Значит, как мы свистим. Дубарев свистит в два пальца. Он почему-то любит, когда пальцы с одной и с другой руки.

Я этого не люблю.

Я свищу без пальцев.

Во-первых, потому, что в руках всегда что-нибудь нужно держать.

Во-вторых, пальцы могут быть и грязные.

Дубарев этого не понимает. В этом его недостаток.

Я ему говорил об этом несчетное количество раз. Я ему говорил: «Дубарев, ведь у тебя теперь руки слюнявые».

Ему стыдно, конечно. Но что он может сделать — не умеет без пальцев. У него еще в детстве вывалился спереди один зуб.

Мы свистнули Козлика, и он сказал, что сейчас выйдет. Если б мы его не позвали, он бы, наверное, целое утро читал. У Козлика даже очки для чтения. Он кудрявый и в очках. На Козлика совсем не похож. Это уже так говорится. Его вообще-то зовут Костик. Он даже по дороге в школу читает. И из школы идет читает. И на переменках читает. И в очереди в «Гастрономе» читает.

Однажды у нас был культпоход в театр. Не помню уже на какую пьесу. В антракте мы побежали в буфет. Стоим, ждем Козлика. Очередь наша подходит, а его все нет. А деньги были только у него… Ну, в общем такой читатель!

Из него, конечно, потом кто-нибудь получится. Должно получиться. Еще ведь Максим Горький сказал: «Всем хорошим во мне я обязан книге».

Козлик вышел в пионерском галстуке. Он каждое утро в галстуке выходит. Мы с Дубаревым говорим:

— Ты зачем в пионерском галстуке вышел?

— А что? — говорит Козлик. — Я ведь пионер…

— И мы пионеры. Каждый пионер. Но ведь будет жарко.

— Ничего, — говорит, — не будет жарко. А будет, так воды напьемся.

Так мы и пошли — я в футболке с закатанными рукавами (я вообще спортсменом стать хочу), Дубарев — в коричневом свитере, а Козлик — в белой рубашке и пионерском галстуке.

Козлик сказал:

— Купить бы мне сегодня новые сандалии. Отец дал мне три рубля. Вот магазины откроются, схо́дите тогда со мной?

Мы, конечно, не возражали против того, чтобы сходить с Козликом. Новые сандалии ему, конечно, были нужны. Эти у него совсем никуда не годились. Если чуть побыстрее надо было идти, они у него обязательно сваливались. Да если и просто идти, Козлик сандалиями всегда шаркал. Задники у него там стоптались или ремешки не выдерживали, не знаю, что.

У Дубарева были ботинки исправные. У него нога — во! Тридцать девятый размер.

У меня тоже нога большая, но не такая, как у Дубарева. Я этим доволен. Человек должен расти в пропорции, мне физрук говорил. Особенно, если хочет стать спортсменом. Я ношу кеды номер тридцать семь.

Глава 2

Хорошо утром со двора на улицу выйти. Наша улица полита водой, от асфальта идет парок. Воздух чистый, если, конечно, не едет какой-нибудь панелевоз. (Приладились по нашей улице панели возить. Раньше такого не было.)

Людей по утрам на улице мало. Мы однажды сосчитали: всего семнадцать человек, один, правда, с ребенком, значит, восемнадцать.

Когда мы вышли, то из другого двора нам наперерез на полной скорости выскочил «ТУМ». В прицепе у него лежала доска.

Наш дворник Файзула очень хорошо научился водить «ТУМ». Он кончал специальные курсы. Диплом у него всегда с собой в кармане, потому что мало ли что.

Файзула, когда едет на «ТУМе», обязательно всем знакомым кивает. Но нам он почему-то не кивнул.

Мы ему крикнули:

— Здравствуй, Файзула! Салям алейкум!

Но он не ответил. Может, не услыхал.

Вообще Файзула с нами за руку здоровается. Он делает это так: правую руку подает, а левой ее поддерживает. Это по-узбекски. Файзула ведь узбек.

Магазины у нас открываются в одиннадцать. А на часах, которые висят над «Оптикой», еще девяти не было. Это правильные часы.

Чтобы не терять времени понапрасну, мы решили пойти на пляж.

На пляж нужно идти через Петропавловскую крепость. Она в конце нашей улицы, и нам постоянно виден ее шпиль.

Конечно, это только так кажется, что она в конце нашей улицы. Сначала надо перейти площадь Революции, потом мостик через реку Кронверку, и тогда уж покажутся ворота с огромным царским гербом.

Но мы дошли только до площади. На ней возле нашей улицы есть дом политкаторжан.

Это очень интересный дом.

Он похож на корабль. Две его длинные боковые стены образуют острый угол, и если встать напротив этого острого угла, то можно подумать, что перед тобой нос корабля.

Но главное не в этом.

Главное, что в доме живут политкаторжане.

Полит — это политические. Так же, как в слове «политзанятия».

А каторжане — значит каторжные.

Их царское правительство посылало на каторгу за революционную деятельность. Они оттуда бегали. Их снова посылали. Они снова бегали.

Потом произошла революция. Советская власть построила для политкаторжан целый дом. Как раз напротив Петропавловской крепости, где в старое время была тюрьма.

Мы домов на своей улице даже не замечаем. Их всего тридцать восемь, и мне лично все равно, мимо какого дома идти.

Но когда я прохожу мимо этого дома, я всегда его замечаю. Иногда даже волнуюсь. Особенно, когда подумаю, что там политкаторжане живут.

Когда какой-нибудь пожилой человек из него выходит, я всегда думаю: не каторжанин ли он?

Мы уже с Козликом и Дубаревым об этом говорили.

Они такого же мнения.

Им тоже всегда хочется войти в этот дом, но они боятся.

Вдруг Козлик сказал:

— Может, зайдем?..

Ему хорошо предлагать, он в пионерском галстуке.

Но мы с Дубаревым решились. Мы пересекли улицу и смело вошли в этот дом.

Во дворе было много зелени.

Правильно, так и надо. Политкаторжане должны теперь чистым воздухом дышать.

Там еще был какой-то ларек и возле него небольшая очередь.

Мы подошли и увидели, что это продают молоко и другие молочные продукты. Тогда нам стало не так боязно — мало ли, может, мы за молоком пришли.

Мы стали смотреть на людей, которые стояли в очереди. Наверное, это были дети и внуки политкаторжан. Может быть, понабрались из других домов, но разве их отличишь.

Один мальчишка выскочил на велосипеде из-за скверика и чуть не наехал на нас.

Мы на него не рассердились. Пусть себе катается, ведь это его двор.

В глубине двора два старшеклассника играли в пинг-понг.

Я стал переживать и за одного и за другого. Не знаю, можно ли так во время спортивных состязаний, но тут мне хотелось, чтобы ни один не проиграл.

Старшеклассники были в белых теннисках.

Когда шарик улетал слишком далеко, мы с Дубаревым бегали и возвращали его прямо им в руки.

Старшеклассники скоро к нам привыкли, и, когда шарик улетал, они стучали ракетками по столу и кричали: «Эй!..»

Во дворе было прохладно. Чирикали воробьи.

Вдруг я заметил, что нет Козлика.

Я спросил Дубарева:

— Козлик-то где?

Дубарев показал мне, где Козлик. Он стоял возле парадной и что-то читал.

Я подошел к нему и спросил:

— Ты что тут читаешь?

— Стенгазету интересную, — ответил Козлик.

Тогда я стал тоже читать.

В стенгазете всех жильцов дома поздравляли с Международным днем солидарности трудящихся — Первым мая.

Вначале была интересная статья за подписью «Глаз». В ней говорилось, что Первое мая мы встречаем новыми трудовыми успехами.

Я начал было читать другую статью — «О прачечной», но тут сзади нам закричали: «Эй!..»

Мы с Дубаревым побежали разыскивать шарик, а старшеклассники в это время закуривали сигареты.

Мы отдали им шарик.

Один старшеклассник, протягивая красивую пачку, спросил:

— Закуришь?

Я сказал:

— Что вы, я не курю!..

Я спросил:

— А где здесь живут политкаторжане?

Старшеклассники подозрительно посмотрели на нас и спросили:

— А что?

— А так… — сказал я, но Козлик выручил.

— Мы могли бы над ними взять шефство… Ну, там молока купить… или других продуктов.

В самом деле, как я не подумал про шефство. Ведь мы и в самом деле могли его взять.

Но тут что-то об асфальт грохнуло. Это у Дубарева разорвался карман и упала сквозь штанину пустая бутылка. Она раскололась пополам.

— Не курят они, видишь? — сказал презрительно один старшеклассник.

— Да нет, это и не наша! — сказал я.

— А чья же?

— Это отец Дубарева выпивал. У него неприятности на заводе.

— Ну, ладно, — сказали они, — осколки все в урну и — валите.

Мы с Дубаревым и с Козликом подобрали осколки и пошли прочь со двора.

Но мы повернули не в ту сторону. В другом конце двора было пусконаладочное управление. Выхода на улицу там не оказалось. Нам пришлось идти обратно через весь двор.

Двор у них весь зеленый. Там еще стоял ларек и возле него небольшая очередь… Но это я уже говорил.

Глава 3

На пляже народу было еще не так много. Все боялись лечь на сырой песок.

Одна девушка в красном купальнике ходила возле воды, вытягивала ноги, как балерина, и, когда набегала волна, отпрыгивала в сторону.

Дубарев сказал:

— А вот я сейчас искупнусь!

Он снял свой коричневый свитер, штаны и в длинных по колено трусах добежал в воду.

Он вбежал в нее как раз возле девушки и обдал ее целым столбом холодных брызг.

Я засмеялся.

Она вскрикнула, вся съежилась, и, когда повернулась к нам, я увидел, что эта же наша учительница Надежда Петровна.

И Козлик увидел. Мы сразу ее узнали!

— Надежда Петровна! — закричали мы с Козликом.

Только Дубарев купался в Неве и ничего не понимал.

Надежда Петровна, увидев нас, подбежала к своим вещам и быстро надела платье.

— Вы что пришли? — спросила она.

— Да вот… — сказал я. — Дубарев купается.

— Так это Дубарев?..

— Он нечаянно, — сказали мы.

А Дубарев кричал нам что-то из воды, ничего не подозревая. Я махнул ему несколько раз рукой.

— Ну что, дождались пионерского лета? — спросила Надежда Петровна у Козлика. (Видно, это потому, что у него был галстук.)

— Дождались, — сказал он.

— А в учебники все-таки надо поглядывать. Забывается материал.

Надежда Петровна замолчала.

Мы тоже не знали, о чем спрашивать и что говорить.

Черт меня дернул смотреть на ее босые ноги, какие у нее пальцы на ногах. Она это заметила и надела туфли. И ко мне уже теперь не обращалась совсем.

— Скоро, наверное, поедете на лоно природы? — спросила Надежда Петровна у Козлика.

— Поедем, — сказал он.

— Мы пока в городе будем, — сказал я, но она моих слов не заметила. Наверное, я совсем потерял у нее авторитет.

Но тут выскочил из воды Дубарев. Он сразу позеленел.

— Где бы трусы выжать? — спросил он, дрожа губами.

— Дубарев, может быть, поздороваешься? — спросила Надежда Петровна.

— Здрав…ав…ствуйте! — сказал он. — Где бы здесь тру… трусы выжать?..

— Вон будочка, видишь? Там мужская, а там женская.

И Дубарев побежал.

— Вы еще здесь останетесь? — спросила Надежда Петровна.

— Останемся, останемся! — сказали мы с Козликом, потому что Надежда Петровна была все-таки свой человек.

— Ну, оставайтесь, — сказала она. — До свиданья.

И тогда я многое понял.

И то, что Надежда Петровна нас стесняется. И что вообще мы здесь ни к чему.

Я взял дубаревские штаны и свитер.

— Мы лучше потом придем, — сказал я.

— Когда это?

— После обеда. Или завтра.

— Ну, как хотите, — сказала она.

— А Дубарева вы простили? — спросил я.

— Простила, простила, — быстро ответила Надежда Петровна. — Он же не узнал меня.

Глава 4

Мы ушли с пляжа в Петропавловскую крепость. Теперь там музей. Музей этот платный — десять копеек с человека, но ходить по крепости можно и так.

Возле собора стояли группы экскурсантов. Они поворачивались то в одну, то в другую сторону и закидывали головы вверх.

Мы подошли к одной группе и тоже стали смотреть в разные стороны, куда нам велел экскурсовод. Он давал много цепных исторических сведений, и я пожалел, что у меня нет бумаги, чтобы всё записать.

Экскурсанты внимательно слушали и записывали. Только двое полагались на память. Я заметил, что они перешептывались и хотели от всех убежать.

Когда все закинули головы вверх и стали смотреть, где же там наверху, на шпиле, вращается ангел, эти двое взялись за руки и побежали.

Но один экскурсант не очень высоко закинул голову, видно боялся, как бы не слетела его соломенная шляпа. Он заметил и крикнул:

— Таня! Ты куда?

Тогда они вернулись, пристроились к своей группе и тоже стали смотреть вверх. Я спросил:

— Чего же вы вернулись? Бежали бы, ему ж не догнать.

— Неудобно, — шепнула Таня. — Это отец.

— Вы не беспокойтесь, — сказал Дубарев. — Мы поотвлекаем его. Вы уж бегите.

Таня сказала:

— Спасибо, хорошо.

Мы не отрывали глаз от экскурсанта в соломенной шляпе. Дубарев протиснулся в толпу и встал впереди него. Экскурсовод сказал:

— Прежде чем двигаться дальше, я хотел бы ответить на ваши вопросы. Есть вопросы?

Все экскурсанты смотрели друг на друга, но никто вопросов не задавал.

Тогда Дубарев сказал:

— Вот у меня есть вопрос.

И все экскурсанты вокруг него тесно сплотились. Соломенная шляпа затерялась в толпе.

— Почему, — спросил Дубарев, — на шпиле Петропавловской крепости до сих пор вращается ангел? Ангелов ведь нет, это все выдумки. И бога нет.

Хитрый Дубарев! Это и не его вопрос. Это я его задал, когда мы зимой были здесь на экскурсии. Я в каждом музее вопросы задаю.

Как только Дубарев спросил, все экскурсанты снова стали смотреть вверх, на ангела. Некоторые спросили:

— А правда, почему?

— Видите ли, — сказал экскурсовод, — на этот вопрос можно ответить двояко…

Но я уже не слушал, что экскурсовод отвечал. (Нам еще зимой объяснили, что ангелов, конечно, нет и быть не может и что это просто архитектурный символ.) Я смотрел, как в это время убегает Таня со своим экскурсантом. Они, спотыкаясь, побежали по булыжникам к садику, где похоронены коменданты, и скрылись за углом.

Никто этого не заметил. Все похвалили Дубарева и пошли за экскурсоводом в собор.

— И вы идите с нами, — сказали нам экскурсанты.

— Да нет, — ответил Козлик. — Мы без билетов.

— Ерунда, пройдете! Мы попросим.

Но мы не пошли.

Нам ведь нужно было идти в магазин за сандалиями. Потому что Козлик очень сильно шаркал. Все на него оглядывались.

Козлик спросил:

— Как вы думаете, почему те двое решили убежать из Петропавловской крепости?

Дубарев сказал:

— Мрачно здесь. Тюремная обстановка.

Козлик согласился.

Но я про себя подумал совсем другое. Я подумал, что те два экскурсанта друг в друга влюблены.

Мы проходили мимо другой экскурсионной группы. Экскурсовод спросил:

— Есть вопросы?

Все экскурсанты смотрели друг на друга, но никто вопросов не задавал. Вдруг Дубарев сказал:

— У меня есть вопрос. Скажите, а почему на шпиле Петропавловской крепости до сих пор вращается ангел? Ведь ангелов нет. Это выдумки.

Мы с Козликом переглянулись.

Экскурсанты с уважением посмотрели на Дубарева.

Кто-то спросил:

— А правда, почему?

— Видите ли, — сказал экскурсовод, — на этот вопрос отвечают по-разному…

— Двояко? — спросил Дубарев.

— Гм-м… Даже трояко…

Мы потянули Дубарева за руку. Все смотрели вверх, на ангела, и никто на наш уход внимания не обратил.

— Ты зачем это сделал? — спросил я у Дубарева.

— Не знаю, — сказал он. — Не смог утерпеть.

— Не стыдно тебе? — сказал Козлик. — Хотя бы что-нибудь другое спросил.

Кругом стояли экскурсионные группы. Мы увели Дубарева из Петропавловской крепости, обходя их стороной.

Музеев в нашем городе много. Важно знать такие, где не нужно покупать билет. Причем, такая путаница в городе с этими билетами. Например, в Русский музей билет стоит десять копеек, а в музей Арктики бесплатно. Я ничего не говорю, в Русском музее хорошие картины висят, не сравнишь, например, с нашей «Малой Третьяковской галереей». Но макетов там нет. Личных вещей тоже. Я люблю чьи-нибудь личные вещи смотреть.

Глава 5

Через ворота мы вышли на берег реки Кронверки.

Нам нужно было на другой берег, но к мостику было далеко идти. Поэтому мы легли на траву и стали ждать переправы. Дубарев лег на солнце (он еще не согрелся), а мы с Козликом в тени.

— Что же мы будем тут делать целое лето? — спросил Дубарев.

Козлик сказал:

— Я читать.

— Дочитаешься, — сказал я, — что вторые очки пропишут. Читать ты будешь один, а мы?

— Можно всем вместе читать, — сказал Козлик. — Можно вслух, можно про себя, можно в лицах…

Дубарев сказал:

— Мне бы сейчас шлюпку. Или велосипед. Я пространства люблю преодолевать…

Разговор у нас шел ленивый, медленный, потому что очень хорошо было лежать на траве. И никакие пространства Дубареву сейчас преодолевать не хотелось, это точно. Он прополз немного по траве и лег рядом с нами в тени.

По реке скользили голубые лодки. Тихо так было над водой.

Вдруг Козлик говорит:

— А вон по реке плывут два негра…

— Где?

Мы вскочили.

Мы вскочили и увидели, что в одной лодке, и правда, сидят два негра. А я уж подумал, что вплавь плывут. Один негр греб, а другой лежал на корме. Мы подошли к самой воде и стали на них смотреть.

Это редкое явление, чтобы негры катались на лодке. Могли ли они у себя на родине, в Африке, так же спокойно отдыхать и ни о чем не думать? Ведь Африка бурлит. Она кипит как вулкан, сбрасывая цепи колониального гнета. Нам рассказывали. У нас в школе был тематический вечер «Разбуженный континент». Мы очень долго готовились. Нашему классу поручили делать цепь. Потом с этой цепью танцевали старшеклассники. Они ее все время с себя сбрасывали и разрывали. Сначала они не могли ее разорвать, до того мы ее хорошо сделали. Потом все-таки два старшеклассника ее разорвали и бросили на пол. Нам было очень жаль нашу цепь.

Старшеклассникам очень сильно хлопали. В зале сидели африканцы. Мы пригласили негров, но нам прислали арабов. Все сначала очень растерялись, даже директор. Старшая пионервожатая ушла в уголок и заплакала, потому что у нее вся программа была приготовлена для негров. Дубарев тогда сказал: «Ничего, у Петра Первого тоже был негр, а звали араб». Надежда Петровна сказала: «Дубарев, как всегда, проявляет свою неграмотность. У Петра Первого был не араб, а арап».

Но потом все пошло хорошо, потому что арабы ведь тоже из Африки.

Мне стало приятно, что негры плывут в лодке по реке. Я замахал им рукой. Дубарев с Козликом тоже замахали. Негры нас увидели, и лодка вдруг стала поворачивать к нам.

Тот, который сидел на корме, встал и помахал нам белой ладошкой.

— Правила нарушают, — сказал Козлик. — В лодке нельзя стоять.

Наконец лодка причалила к берегу. Негр сказал:

— Кам хиа, комрад!

Я понял, что это они нас приглашают к себе.

— Зовут нас покататься, — сказал я Дубареву и Козлику.

— Ничего подобного, — сказал Козлик.

А Дубарев тоже понял:

— Конечно, зовут!..

Мы с Дубаревым забрались в лодку, а Козлик остался стоять на берегу.

— Я, пожалуй, до мостика добегу, — сказал он и снял сандалии. — Здесь ведь недалеко.

И тут я понял, что Козлик боится ехать в лодке. Как мне стыдно сделалось за него!

Тогда один негр вышел на берег и подал Козлику руку. Пришлось Козлику в лодку войти.

Едва мы уселись на корме, лодка сразу отчалила. Козлик сидел на дне лодки вцепившись руками в борт.

Негры, глядя на нас, улыбались. Улыбались и мы с Дубаревым. До чего у негров белые ногти. И ладошки такие белые. И языки.

— Уот ис ё нейм? — спросил один негр.

— Май нейм ис Петя, — сказал я. Хорошо, что мы в школе проходим английский. — А хи ис нейм Дубарев.

— Уот?

— Ду-ба-рев! Славка Дубарев.

Негр обратился к Козлику:

— Уот ис ё нейм, комрад?

— Костя, — шепнул Козлик трясущимися губами. Ну, никогда не думал, что он такой трус.

— Хорошо, — сказал негр. — Тогда мы будем говорить немного по-русски. Меня зовут Джумми. А это мой друг Самуэль. Вы проводите каникулы в городе?

Я посмотрел на Дубарева, а он на меня.

— Нет, — сказал я. — Мы все уезжаем в пионерский лагерь. Мы будем там купаться, загорать и играть в футбол энд волейбол…

Я сказал это и уже тогда понял, что вру.

— О-о, превосходно! — сказал негр. — Вери гуд! Счастливые ребята! А кто есть ваши родители?

— Простые рабочие, — сказал я.

— Точно, простые рабочие, — подтвердил Дубарев.

Негры поговорили о чем-то по-английски. Я английских слов много знаю, но, конечно, не все.

— А что вы думаете про вашу будущую специальность? — спросил второй негр.

— Я буду космонавтом! — сказал я.

— Я тоже космонавтом, — сказал Дубарев.

— А вы? — спросили негры у Козлика.

Он промямлил:

— Космонавтом буду…

Ну кто ему поверит, если он трус.

— Все будут космонавтами, — сказал негр. — Но кто будет пахать? Кто будет работать на фабрике?

Негры замолчали. Они налегли на весла.

Над рекою светило яркое солнце. Вода переливалась, как серебро. На берегу в зарослях пышной зелени ходили нарядные люди. На другом берегу загорелые спортсмены играли в волейбол.

Я подумал, что мы и в самом деле такие счастливые! Нет на земле счастливей людей.

Я не заметил, как лодка пристала к берегу.

— Всё, — сказали негры. — Приехали. Благодарим вас.

— Это мы вас благодарим, — сказал я. — Сэнк ю вери мач.

— Вери матч, — повторил Дубарев.

Козлик первым спрыгнул на берег. За ним вышли и мы.

— Ты почему так трусил? — спросили мы у Козлика, — Лучше бы галстук им свой подарил.

Козлик сверкнул на меня очками:

— А ты зачем врал?

— Что я врал?

— Что мы все поедем в пионерский лагерь. Что будем космонавтами.

Я сказал:

— Дубарев, вранье это или не вранье?

— Конечно, вранье, — сказал Дубарев.

Вот так Дубарев! А сам поддакивал!

Я крикнул:

— А поддакивал-то зачем?

Дубареву нечего было ответить. Козлик тоже хорош. Не врал я. Просто было такое настроение. А что, я должен был им про мачеху Козлика говорить?

В общем, мы разругались. Шли будто бы вместе, а на самом деле врозь. Не знаю, кто из нас прав. Но мне кажется, что я тоже не виноват. Я вел себя хорошо. Не то что некоторые пионеры — выпрашивают значки.

Глава 6

Возле автозаправочной станции стояла целая вереница машин. Тут были и автобусы, и легковые, и самосвалы. Некоторые стояли терпеливо в своей очереди, а некоторые все время ерзали и подавали сигнал. Мы стали смотреть, как их заправляют бензином.

Козлик почему-то шевелил губами. Вдруг он сказал:

— Лежачего не бьют.

— Что? — спросил Дубарев.

И я на него уставился:

— Ты чего?

— Это я так, — сказал Козлик. — Вон у самосвала «ЛЕЖ» на номере. Это значит — лежачего не бьют. Давайте посочиняем разные выражения.

— Как это? — спросил Дубарев. Ему всегда надо два раза объяснять.

— «ЛОВ», — сказал я, — это ловкость рук. Понял, Дубарев? А ты теперь придумай на «ЛЕВ».

Дубарев сказал:

— Лев — это царь зверей.

— Да нет, — сказал Козлик, — ты не понял. Лев — это левый.

— Понял, — кивнул Дубарев. — Левый-правый, левый-правый, а карман совсем дырявый.

— Правильно! — крикнул Козлик. — Вот это другое дело.

Мы стали переходить от машины к машине и сочинять пословицы и поговорки одну смешнее другой.

— А «ЛАГ» — это лагерь, в который Дубарева не приняли! — крикнул Козлик.

— Иди-ка ты, не приняли!.. — сказал Дубарев. — Может, еще и приняли…

Конечно, не приняли, лагерь-то сегодня уезжает, мне сам Дубарев об этом говорил. Но я не думал, что он так переживает, а он уж так переживал, что даже весь покраснел. Тогда я показал Козлику кулак.

— Ладно, — сказал Козлик и отошел к синему «москвичу». — А кто скажет, что такое «ЛЕД»? Ледышка?..

Вдруг кто-то сказал:

— Сам ты ледышка.

Я оглянулся. Кроме нас, возле машины никого не было.

— Ледышка, а вдобавок еще и дурак!

— Лена, прекрати!

И тут мы увидели, что из окошка «москвича» высовывается рыжая девчонка и показывает нам язык.

— Рыжая-то какая, — сказал Дубарев.

— Чья бы корова мычала, а твоя бы молчала!

— Я не рыжий, что ты не видишь?

— Папа рыжий, мама рыжий, рыжий ты и сам!

— Неправда, — сказал Козлик. — Дубарев — альбинос.

— Фигу тебе под нос!

— Прекрати, Лена! — крикнула тетка на переднем сиденье.

А дядька вдруг хлопнул ладонью по рулю, да так, что раздался короткий, похожий на лай собаки, сигнал.

— Вы меня можете оставить в покое?! — гаркнул дядька.

И тут вдруг такое началось!.. Все в «москвиче» закричали, запрыгали, завертелись. Девчонка вдруг открыла дверцу и выпрыгнула вон. Тетка открыла свою дверцу, и оттуда выпала бутылка молока. Бутылка разбилась, и молоко потекло по асфальту. Тетка была толстая и поэтому еле-еле выбралась из тесного «москвича». А впереди уже тронулись машины. Сзади гудели. Несколько задних машин стали «москвича» объезжать.

— Да чтоб вас всех!.. — закричал дядька и тоже открыл свою дверцу.

— Лена! — кричала тетка. — Вернись немедленно!..

— Оставь ее! — кричал дядька. — Садись сама.

— Стекла! Стекла! — кричал водитель грузовика, встав на подножку.

— Стекла уберите! — кричал водитель такси. — Единоличники, вы что!..

Дядька, чертыхаясь, вышел из машины и стал швырять стекла в траву. А «москвич» стоял с распахнутыми дверцами, и видно было, сколько в нем разных узлов, сумок, коробок, свертков. На крыше у него тоже был привязан багаж.

Наконец тетка с дядькой уселись, и «москвич» двинулся к автозаправочной колонке.

Мы подошли к Лене. Она стояла на газоне лицом к дереву и никуда не шла.

— Видала, чего натворила, — сказал Дубарев. — А все оттого, что цветов не различаешь.

— Ладно, — сказала Лена, — обойдусь. Посмотрите лучше, чего они там делают, я поворачиваться не хочу.

— Подъехали к автозаправочной колонке, — сказал Козлик. — Дядька вышел.

— Какой еще дядька, — буркнула Лена. — Это мой отец.

— А теперь тетка вышла, — сказал Дубарев.

— Это моя мать.

— А мне-то не все равно? Дядька берет в руки шланг.

— А ты чего здесь стоишь? — спросил я.

— Хочу и стою.

— Ты, может, психованная?

— Ага.

— Тише! — сказал Дубарев. — Смотрят сюда.

— Ну и пусть смотрят.

— Ты ехать с ними, что ли, не хочешь? — спросил Козлик.

— Не хочу без Клавы.

— А куда?

— В Крым, вот куда.

— В Кры-ым?.. — спросил Козлик.

— В Кры-ым?.. — спросил Дубарев. — И не хочешь?

— Врет она, — сказал я.

— Придуривается, конечно, — подтвердил Дубарев.

— От придурка слышу, — сказала Лена.

— Ты погруби еще!

— Ну и что?

Дубарев сказал:

— А ничего!.. Рыжая мегера.

— Кто-о?..

И тут Лена хлопнула Дубарева по шее.

— Ну, держись, — сказал Дубарев и пошел на нее.

Лена сначала пятилась, пятилась, а потом неожиданно бросилась Дубареву под ноги, и он, перелетев через нее, грохнулся на траву.

— Ура-а!.. — закричала Лена и навалилась на Дубарева.

— Лежачего не бьют! Лежачего не бьют! — закричали мы с Козликом.

Дубарев, конечно, был сильнее Лены, и он бы вырвался от нее, но тут сзади налетел дядька. Он оттолкнул нас с Козликом, схватил Лену, дал пинка Дубареву, хлопнул Лену по спине и понес.

— Мальчишки, а Клаву-то, Клаву! — закричала Лена, вырываясь от дядьки. — Мальчики, очень прошу!..

Мы с Козликом переглянулись.

— Кого?

— Клаву найдите! Обязательно! — кричала Лена. — Бармалеева два, квартира пять!..

Дядька затолкал Лену в машину и сильно хлопнул дверцей. Но она из окошка показала нам два пальца, а потом пятерню. «Москвич» вдруг взревел и, как бешеный, покатил в сторону Кировского моста.

— Психопатка какая-то, — сказал Дубарев.

— А здо́рово она тебя!

— Ерунда, — сказал Дубарев. — Я ее в гробу видел, в белых тапочках.

— Вы заметили, — сказал Козлик, — у них вся семья какая-то ненормальная.

В этом я с Козликом был согласен. Конечно, странная семья. Я смотрел вслед машине и думал: как же они доедут до Крыма, если с самого начала все переругались? И зачем они тогда едут в Крым? Лучше уж сидеть летом в городе и не уезжать никуда.

Глава 7

Когда я был маленький, я думал, что на Бармалеевой улице живут одни Бармалеи. Сейчас я, конечно, понимаю, что все это ерунда. И вообще я удивляюсь, зачем назвали улицу именем какого-то Бармалея. Что же, у нас нет других имен?

Мы нашли дом номер два, остановились и стали думать, идти нам в пятую квартиру или не идти. Дубарев был против.

— Чего это я пойду? — говорил Дубарев. — Какая-то рыжая крикнула адрес, а я пойду?

Я сказал:

— Ты о ней забудь, Дубарев. Она теперь в Крым катит. А тут Клава сидит. Ее не взяли. Сидит, может, и ревет. Мы же пионеры. Что нам трудно зайти и передать привет?

Но Дубарев стоял на своем. Мне-то было понятно, что он все еще злится. Тогда я предложил:

— Ну, не хочешь, постой здесь, а мы с Козликом зайдем.

Квартиры на лестнице были все перепутаны. Сначала шли номера двадцать девять, тринадцать и еще какие-то, а на третьем этаже была квартира пять.

Мы с Козликом остановились. Было темно и тихо. По всей лестнице пахло жареной корюшкой. Я этот запах очень люблю.

Я позвонил. Сначала было тихо, а потом что-то щелкнуло и зашаркали ноги.

— Кто? — спросил недовольный голос.

— Мы от Лены, — звонко сказал Козлик. — Нам нужна Клава.

Щелкнул замок, и высокий старик в очках распахнул перед нами дверь.

— А мне наплевать, что вы от Лены! — крикнул он. — Боже, как вы мне все надоели, и Лена, и вы, и Клава! Хоть один месяц вы мне дадите покою?

— Мы на минуточку, — шепнул Козлик. — Мы только привет передадим и уйдем.

— Привет?.. — удивился старик. — От старых штиблет!

Он открыл дверь, и мы оказались на кухне.

— По-моему, — сказал он, — она где-то здесь.

Но странное дело, на кухне никого не было!

И тут я догадался, что Клава — вовсе не девочка! И вообще не человек! Но кто же она? Собака? Кошка? Змея?

Старик заглядывал во все шкафы, гремел ведрами, открывал коробки. Наконец он открыл большой старый сундук.

— Вот она! — крикнул он. — Экая пакость.

Мы увидели на куче тряпья большую черепаху. Вернее, только один лишь ее панцирь, потому что сама черепаха спряталась под него.

— Она же здесь задохнется! — воскликнул Козлик.

Старик крикнул:

— Ну и что?

Мы с Козликом переглянулись.

Вдруг в передней резко зазвонил звонок.

— Ну, кто там еще? — спросил старик.

Голос Дубарева спросил:

— Клава дома?

— Эт-то еще что такое? — крикнул хозяин квартиры.

Мы с Козликом сказали:

— Это Дубарев!.. Это наш!..

Дубарева, видно, разобрало любопытство. Не смог на улице утерпеть.

— Забирайте немедленно! — крикнул старик. — И чтобы духу ее здесь не было!

Я взял черепаху в руки. Козлик сказал:

— Спасибо, до свидания.

— Проваливайте, — буркнул старик.

Дубарев ждал нас на лестнице.

— Вот, — сказал я и отдал ему черепаху.

Он взял ее под мышку, как какое-то неодушевленное существо, и спросил:

— Ну, а Клаву-то вашу видели?

— Видели, видели, — сказал я и подтолкнул Козлика.

Козлик сказал:

— Какой ты недогадливый, Дубарев, она же у тебя в руках.

Дубарев этому нисколько не удивился. Дубарев как-то умеет ничему не удивляться. Это меня в нем удивляет.

Дубарев сказал:

— Тяжелая Клавка-то!.. — и покачал ее на руках.

Мы не знали, что делать нам с черепахой. Мы не спросили у старика, какие у нее повадки и как нам ее кормить. Да он, наверное, и сам не знал, раз так ее ненавидел. Но самое непонятное было, как выманить ее из панциря. Не всю, конечно, а только голову. Вся черепаха из панциря не выходит никогда.

Мы зашли в Кировский садик и положили ее на траву.

Козлик позвал:

— Клава, Клава…

Черепаха не шевелилась.

Я сказал:

— Наверное, она спит.

— Проснись, Клавка, — сказал Дубарев и щелкнул по панцирю.

— Что же это вы животных мучаете? — сказал за нашими спинами какой-то человек.

— Мы не мучаем, — сказал Козлик.

— Кто мучает? Мы мучаем? — крикнул Дубарев. — Она самих нас мучает!

Человек кашлянул и сказал:

— Я сам видел, как вы ее стукнули.

— Мы с нею хорошо обращаемся, — вежливо сказал Козлик. — Просто мы не знаем, как ее накормить.

— Не знаете? — спросил человек. — А на траву зачем с ногами залезли?

— С травы мы сойдем.

Человек вдруг взял Козлика за руку, вынул из кармана свисток и засвистел.

Дубарев бросился бежать, но сейчас же вернулся.

— Да что мы сделали-то, — захныкал Дубарев.

— Ну и пусть свистит, — сказал Козлик. — Мы ведь ни в чем не виноваты.

А человек все свистел.

Со многих скамеек Кировского садика поднялись пожилые люди и заспешили к нам. Некоторые из них давали ответные свистки. Первым подошел толстенький человек в пенсне. Он спросил:

— Что случилось, Александр Мартемьяныч?

— Да вот, Аркадий Андреич, я могу вам рассказать, — ответил человек со свистком, — но лучше подождем, покуда все соберутся, чтобы потом второй раз не повторять.

Наконец все подошли. Мы стояли, окруженные небольшой толпой пожилых людей. Все поглядывали на нас с подозрением, особенно на Козлика, потому что человек со свистком так его руку и не отпускал. Человек со свистком сказал:

— Помнится, что кто-то из вас, товарищи, имеет террариум. Это вы, Иван Федорович?

— Нет, — сказал маленький старичок. — Это, должно быть, Михаил Петрович.

— Нет, нет и нет! — воскликнул человек с тростью. — Вы, уважаемый Иван Федорович, что-то путаете. Я не имею террариума.

— Ну, если я путаю, то поправьте меня. Мне всегда казалось, что террариум именно у вас, Михаил Петрович.

— Э-э, позвольте, уважаемый Иван Федорович, вы у нас в комиссии содействия недавно, и вам простительно путать, но это не у меня. У меня, с вашего разрешения, коллекция мундштуков.

— Вспомнил, вспомнил, вспомнил! — воскликнул человек со свистком. — Это Лука Адамович! Это у него террариум!

— Но Лука Адамович сегодня отсутствует. Его нет.

Кто-то предложил:

— А может быть, за ним послать?

— Но у него же без лифта!..

— У Луки Адамовича нет лифта? Это вы что-то путаете.

— Есть, есть у него лифт! Во всем четырнадцатом доме весной построили выносные лифты.

— А разве Лука Адамович в четырнадцатом живет?

Тут вышел вперед толстенький человек в пенсне:

— А в чем, собственно, дело?

— Дело в том, что мальчики не знают, как им кормить черепаху. Я думаю, что Лука Адамович мог бы их со всей ответственностью проконсультировать.

— Позвольте, позвольте! — вскричал человек в пенсне. — Что же вы мне сразу-то не сказали?..

Человек со свистком хлопнул себя по лбу:

— Как я мот забыть про вас, Аркадий Андреич! Голубчик, простите великодушно…

— Ну-с, — сказал человек в пенсне, — какого вида ваша черепаха?

— Что? — спросил Козлик.

— Ну, какое у нее название? — спросил человек со свистком.

— Ее зовут Клава, — сказал Дубарев.

— Клава-то Клава, но какая это черепаха — степная, болотная или террапин? Если это пресноводная черепаха, то естественно, что в пищу ей годятся земноводные и ракообразные… А если это степная, то тогда…

— А вы взгляните на нее, — сказал человек со свистком.

Все повернулись к газону и увидели, что… черепахи на траве нет.

— Где же она? — спросил человек со свистком.

И возле кустов ее не было, и нигде на газоне ее не было.

— Полноте, — сказал человек с тростью, — да была ли черепаха?..

— Была! — сказал Козлик.

— Вот она! — крикнул Дубарев. — Вот же она!

Мы повернулись и увидели, что черепаха торопливо ползет от нас по дорожке.

Первым к ней бросился Дубарев. За ним Козлик и я. Дубарев схватил Клаву на руки и крикнул:

— Бежим!

Он побежал. Мы с Козликом остановились в нерешительности. Зачем нам было бежать? Ведь мы бы сейчас все выяснили.

— Мальчики, куда же вы! — кричали нам сзади. — Мы вам все объясним!

И вдруг кто-то там в толпе засвистел.

Тогда и мы с Козликом побежали к воротам сада. Мы бежали, а вслед нам неслись свистки.

В парке Ленина мы сели на скамейку, чтобы перевести дух. Дубарев положил Клаву на землю. Он сказал:

— Очень не люблю, когда на меня свистят.

Глава 8

Я свой район очень люблю. Красивый район. По крайней мере тут есть, где погулять.

Выйдешь в парк имени Ленина — и занимай любую скамейку.

Можешь в Зоосад пойти.

Тут же рядом Стереокино.

Если мне, к примеру, захотелось посмотреть на другие планеты, я покупаю билет и иду в Планетарий.

Если хочется покататься, к вашим услугам станция метро.

Но мы пошли совсем в другом направлении. Мы пошли на Сытный рынок, который расположен тут же недалеко.

Мы даже не на рынок пошли, а вдоль рынка, по рыночной площади. Там зоологический магазин.

Возле магазина стояло много людей. Все друг с другом о чем-то говорили и спорили. Прямо непонятно, о чем они каждый день так подолгу здесь говорят.

Мы послушали.

— Окуней? Не-ет!.. Окуней надо брать ниже мостика. За трансформаторной будкой. А возле парикмахерской какие же окуни!..

Это говорил один толстенький человек.

— Червячков дождевых свеженьких… Мотыля мелкого… — бормотали кругом.

Дубарев сказал:

— Давайте вечером с фонарем наловим выползков, а завтра принесем продавать.

У Дубарева всегда в мыслях — где бы добыть денег. До хорошего его это не доведет.

Вдруг один человек тронул меня за плечо и показал знаком, чтобы мы шли за ним.

Я подумал, что, если очень далеко, то мы не пойдем, нам ведь надо еще за сандалиями, а если близко, то отчего ж не сходить. Заодно спросим про черепаху.

Мы отошли на пять метров от магазина. Дядька остановился и уставился на нас.

Я спросил:

— Ну, что?

— Как что? — сказал дядька.

— Ой! — быстро сказал Козлик. — Что-то шевелится у вас на плече! На плечо вам кто-то залез!.. Скорей сбросьте!

И я увидел, что на плече у дядьки сидит маленькая белая мышь.

— Зачем сбрасывать, — сказал дядька. — Пусть себе сидит.

Козлик крикнул:

— Ой, еще одна!

И правда, из дядькиного кармана высунулась еще одна мышка, понюхала воздух и закарабкалась по пиджаку.

— Противные какие, — сказал Дубарев.

— Да ты что? — возмутился дядька.

Он поймал одну мышку и стал ее целовать.

— Видишь? — сказал он.

— Почем штука? — спросил я.

Дядька обиделся.

— А я их не продаю. Разве можно такую прелесть продавать? Правда, славные мышки?

— Славные, — сказали мы. — Мышки что надо.

— А посмотрите семечки как едят! — Дядька достал из кармана немного семечек. Мышки уселись у него на ладони и стали щелкать так ловко, что летела во все стороны скорлупа.

— Может, и вы хотите семечек? — спросил дядька.

Мы сказали, что, конечно, хотим.

Он полез в карман и сначала достал еще одну мышку.

— Где-то здесь у меня жареные семечки, — сказал он. — Мышки ведь не понимают, им все равно.

Он насыпал каждому из нас горсть.

Дубарев только положил в карман свои семечки, как они с треском просыпались на панель.

— Ничего, — сказал дядька. — В жизни все бывает.

И насыпал ему еще.

— А у вас что? — спросил он.

Я сказал:

— Черепаха.

И мы показали ему нашу Клаву.

— Вот только жаль, — сказал я, — мы не знаем, чем ее кормить.

— И повадок не знаем, — добавил Козлик, — и поведенья, ничего не знаем, кроме имени.

— А зачем же вы ее купили? — спросил дядька.

— Мы ее не покупали, — сказал Дубарев. — Она нам даром досталась. Она сирота.

Дядька поискал кого-то глазами в толпе. Потом он крикнул:

— Лука Адамыч! Подите сюда!

К нам подошел сухой старичок в синей тужурке.

— Вот тут с черепахой недоразумение.

Лука Адамович взял Клаву бережно в руки и поднес к самым глазам. Он что-то пошептал, и Клава стала медленно высовывать голову из панциря.

— Что, — спросил Лука Адамович, — хотите продать?

— Хотим, — сказал Дубарев.

Я его оттолкнул и сказал:

— Что вы, что вы! У нее хозяйка уехала. Нам ее нужно вернуть через месяц.

Лука Адамович поднял брови:

— Вон как. А сейчас куда?

— Не знаем, — сказал Козлик. — Я могу ее взять к себе, вы меня только научите, как за нею ухаживать.

— Вот что, — сказал Лука Адамович. — У меня уже есть две черепахи. Пусть и эта пока поживет у меня. А вы заходите. Посмотрите мой террариум.

— Нет, — сказал Козлик, — сейчас мы не можем. Мы идем покупать сандалии.

— А-а, это там, — сказал Лука Адамович. — Мимо бани.

— Мимо телефонной станции! — сказал дядька с мышками.

Мы попрощались, в последний раз посмотрели на Клаву и пошли.

Глава 9

Сразу, как только мы вошли в магазин, мы увидели красочный плакат: «Спасибо за покупку!»

Значит, мы попали в хороший магазин. В нем было много обуви и одежды. У всех отделов толпился народ.

Мы подошли к отделу «Детская обувь».

Козлик очень стеснялся. Поэтому я спросил:

— Скажите, пожалуйста, здесь продаются сандалии?

В очереди сказали:

— А вам какой размер?

Я спросил у Козлика:

— Какой тебе размер-то?

Он ответил:

— Не знаю… Тогда я сообразил:

— На одиннадцать лет!

— Такого размера не бывает, — сказала продавщица. — Становитесь в порядке очереди и будете примерять.

Мы встали в порядке очереди на примерку. Сначала Козлик, потом я, потом Дубарев. Три рубля Козлик отдал мне, и я держал их в кулаке.

Дубарев сейчас же стал напирать.

Я сказал ему:

— Не напирай, Дубарев!

Но ему там, сзади, видно, скучно было стоять.

Когда очередь стала подходить, к нам подбежала какая-то женщина с двумя сумками. Она оглядела всех и выбрала Козлика. Конечно, он был приличней всех: в галстуке и в очках.

— Мальчик, — сказала она, — не откажи в любезности, пойдем на минутку со мной.

Она увела Козлика куда-то в глубь магазина, а мы с Дубаревым остались стоять.

— Куда его увели-то? — спросил Дубарев.

Но откуда я знал.

— Ну, кому тут сандалии? — спросила продавщица. — Вам сандалии? Будете примерять?

— Будем, — сказал я.

— А ноги у вас чистые?

— Я купался только что, — сказал Дубарев. — У меня ноги чистые.

Я сказал:

— Да твои ножищи и не нужны!

— А на чью же ногу будете примерять? — спросила продавщица.

— Да нет этих ног сейчас! — сказал я. — Они на минуточку отошли.

— Ничего не понимаю, — сказала продавщица.

— Козлик! — закричал я на весь магазин. — Ты где?..

И откуда-то издалека послышалось:

— Я зде-есь!

— Сбегай, — сказал я Дубареву. — Поищи.

Дубарев ушел, а я остался держать сандалию. Она была хорошая, коричневая, с большой пряжкой, По-моему, как раз на одиннадцать лет.

Козлик с Дубаревым что-то долго не приходили. Справа от меня уже шла торговля, — продавщица обслуживала других людей.

Вдруг какая-то тетка надавила на меня сзади и спросила:

— У вас имеются сандалии тридцать четвертый размер?

— Нет, не имеется, — ответила продавщица.

— А это что? — спросила тетка и показала на мою сандалию.

— Это ждут на примерку.

— Кого ждут? Почему ждут?

Она вырвала у меня сандалию и закричала:

— Так это ж типичный тридцать четвертый размер!

— Отдайте! — сказал я. — Мы примерять будем!

Но тетка оттеснила меня от прилавка.

— Вы еще когда-нибудь будете. А я уже покупаю. Может быть, вы покажете мне ваш чек?

Продавщица спросила:

— Ну, где там ваш Козлик?

— Козлик!.. — закричал я. — Дубарев!..

И опять из глубины магазина донеслось:

— Мы зде-есь!..

Что они там делали, мне было совсем непонятно.

Сквозь толпу покупателей я бросился на голоса. Они доносились из отдела готового платья.

— Козлик! Дубарев! Где вы там?..

Я увидел, что Козлик и Дубарев стоят за ограждением возле продавца и улыбаются. На Козлике был надет новый костюм с блестящими пуговицами, а на Дубареве пальто.

У ограждения собралось много женщин.

— А ну-ка, подними левую руку, — попросили у Козлика.

Он поднял.

— Ну как? Не тянет?

— Нет, — сказал Козлик.

— Повернись-ка, — попросили Дубарева. — Так, хорошо…

Они еще долго поворачивались, подымали руки и наклонялись.

— Какие хорошие мальчики, — сказала женщина с двумя сумками, которая увела Козлика. — Терпеливые.

— Они же пионеры! — поддержала другая. — И у них каникулы. Куда им спешить.

Я стоял и удивлялся, как Козлик с Дубаревым все это терпят. Для меня самое неприятное — одежду примерять.

— Ну, пожалуй, я это возьму, — сказала женщина с двумя сумками, показывая на Козлика. — Мой сын в пионерском лагере. По комплекции он точно такой.

— А мне заверните это, — показала другая женщина на Дубарева.

Козлик и Дубарев послушно пошли за ширму снимать костюм и пальто.

В это время какая-то женщина очень уж пристально на меня посмотрела. Я подумал, что она хочет на мне что-нибудь примерить, и сразу же отошел.

Козлик и Дубарев нашли меня возле отдела «Детская обувь».

Толстой тетки с нашей сандалией там уже не было.

— Который из вас Козлик? — спросила у нас продавщица.

— Да вот он, — сказал я. — Кудрявый.

— Ну, вот, а сандалии ты проворонил. Теперь заходи через пару дней.

Глава 10

Все-таки лучше всего гулять в нашем парке. Хочешь в Зоосад пойти — пожалуйста. Тут же рядом — Стереокино, Планетарий… Но это я уже говорил.

Возле кинотеатра «Великан» выстроились в ряд красные автоматы. Здесь для вас газированная вода. С сиропом и без сиропа. После каждого стакана автомат урчит, будто его внутри всего передергивает.

Мне захотелось воды. Как мне захотелось воды! Даже без сиропа. Пить мне захотелось.

Там стояло много людей. Все они вертели в пальцах монеты и друг у друга спрашивали:

— Не можете разменять?

К нам подошли две девочки, по виду из третьего или четвертого класса. Они сказали:

— У нас пятнадцать копеек. Не можете разменять?

— А у нас три рубля, — сказал Козлик.

— Да? — сказала одна девочка с зонтиком против солнца. — Нас это не интересует, сколько у вас денег.

Вторая, с мячиком, сказала:

— У нас у самих, может быть, сто рублей.

Мальчишка, по виду пятиклассник, спросил у них:

— Воды, что ли, хочете?

Та, что была с мячиком, сказала рассерженно:

— «Хочете»! Конечно, хотим!

Тогда мальчишка опустил в автомат две монетки и подал им стаканы с водой.

Вода была бледно-желтая, с лимонным сиропом.

С шапкой белоснежной пены.

С золотистыми пузырьками на граненых стенках стаканов.

Девочки стали пить маленькими глотками, а он залпом выпил стакан и взял себе еще.

Я хотел уйти, чтобы зря себя не раздразнивать. Но тут откуда-то появился Козлик. Я даже не заметил, как он отошел. В руках у него было пять сахарных трубочек!

Я так удивился, что даже спросил:

— Ты это чего?

— Я ничего, — сказал Козлик.

Дубарев не удивился. Он никогда ничему не удивляется. Дубарев бросил в кусты обертку и стал есть.

А Козлик подошел к девочкам, сунул им в руки мороженое и сказал:

— Это вам.

— Спасибо, — сказали девочки нам и тому пятикласснику.

Они загородились от нас зонтиком и пошли.

Пятиклассник пристроился рядом. Он взял у них мячик, надавил на него, послушал и сам его понес.

Мы решили ему этого так не оставлять.

Мы пошли сзади. Мы слышали все, что он им говорит.

— У меня, — говорит, — главное увлечение — бег на короткие дистанции.

Дубарев сказал:

— Ну и беги.

Пятиклассник, не оглядываясь, показал нам кулак.

— У меня, — говорит, — только что была тренировка. Представляете, борьба шла за десятые доли секунды! И я победил.

А девочки его будто и не слушали. Умные такие девочки, шли себе и ели наше мороженое. Одна из них, которая была с зонтиком против солнца, обернулась и сказала:

— Миллионеры, а вы что там сзади? Идите сюда.

Мы поднажали и пошли с ними рядом, только с другой стороны.

— Я, — говорит пятиклассник, — скоро поеду в спортивный лагерь.

— А я, — говорит Дубарев, — в Артек!

Это Дубарев-то в Артек! Вот смехота! Его в обычный-то лагерь путевки лишили. Правда, не из-за него самого, а из-за отца.

Пятиклассник надулся, не знает, как еще себя похвалить.

— Вы, — говорит, — наверное, еще в четвертом классе, в пятый перешли?

Это он нам. А я ему:

— Мы-то теперь в пятом. А это не тебя, случайно, оставили на второй год в третьем классе?

(Девочка с зонтиком: «Ха-ха-ха».)

— Чего ты, — обиделся пятиклассник. — Я теперь в шестом!

Тут Дубарев, который раньше всех съел мороженое, подкрался сзади к пятикласснику и вырвал у него мяч.

Пятиклассник погнался за Дубаревым по дорожке, но никак не мог его догнать.

Девочки шли и смеялись. Мы с Козликом тоже. Дубарев очень ловко обманывал пятиклассника, уворачиваясь от него в последний момент.

Потом он прибежал обратно и отдал мяч девочкам.

На пятиклассника никто не стал больше смотреть.

— Вы куда идете? — спросил Козлик у девочек.

— Мы едем на дачу, — сказали они. — Нам в метро.

— Ну, давайте тогда познакомимся на прощание, — сказал Козлик.

— Меня зовут Вера, — сказала девочка с зонтиком. — А ее Марина.

Мы тоже назвали свои имена. Пятиклассник стоял в стороне.

— Эй, а тебя как зовут? — спросил Дубарев.

— Ладно, ладно, — ответил он. — Сейчас они уедут, я вам скажу.

— До свидания, — сказала Вера, обращаясь ко мне. — Через неделю мы снова приедем в парк. В больнице лежит наша подруга, и мы приедем ее навестить. Девочки запрыгали по ступенькам и исчезли за стеклянными дверьми станции метро.

— Ну, ты что? — спросил пятиклассник у Дубарева.

Дубарев сказал:

— Ничего.

— Ты Витьку Мошенника знаешь? — спросил пятиклассник.

— Не знаю.

— А Саньку Паровоза?

— Тоже не знаю.

— А Зубочистку?

— Не знаю.

— Ну вот, — сказал пятиклассник. — Чего же ты тогда?..

— А что — чего? — спросил Дубарев.

— Ну, это… чего привязываешься…

— А ты Свирепого Козлика знаешь? — спросил его Дубарев.

— Не знаю, — сказал пятиклассник.

— А Дубарева Палача?

— Не знаю.

— А Петьку Гиганта?

— Не знаю…

Это он про меня! Петька Гигант! Ну, Дубарев и выдумает!

— Э-э… — сказал Дубарев, — ты сам никого не знаешь! Вали-ка отсюда. И в наш парк лучше не приходи. А то со всеми познакомлю, понял?

— А вы на стадион лучше не приходите, поняли? — сказал пятиклассник, отступая к трамвайной остановке. — Чтоб я вас там не видел, поняли? Особенно тебя, длинный, понял?

Это он Дубареву.

Так мы и разошлись.

И только тогда я вспомнил, что очень хочу пить. И Дубарев с Козликом хотели.

Мы выпили по два стакана холодной воды.

Глава 11

Мы стояли недалеко от мечети и думали: отчего же утром с нами не поздоровался Файзула?

Мы решили подойти к мечети и узнать, нет ли в ней какого мусульманского праздника. Тогда бы мы увидели где-нибудь там нашего друга дворника Файзулу.

Он в мечеть ходит. Это у него пережиток. Раньше, при царе, все люди ходили в церковь. Сейчас в церковь ходят лишь единицы.

Наш Файзула хороший человек. Он посещает народный университет культуры. И на доске показателей в жилконторе висит его портрет.

Особенно его хвалят всегда за показатели по макулатуре. Это мы ему помогаем. Зато он всегда в жилконторе защищает наши интересы. И на лето он нас с Дубаревым и Козликом взял к себе на учет.

Но вот у него пережиток — он ходит в мечеть. И думает, что есть аллах.

В мечеть он ходит в костюме и в шляпе. Но это кто не знает, тот думает, что в шляпе. Мы знаем, что под шляпой у него тюбетейка. Черная с белой вышивкой. Вот в ней и ходит Файзула в мечеть. А шляпа для маскировки. Чтобы не приставали. Чтобы не глазели, кому не следует. И там, в мечети, Файзула вешает ее на гвоздь.

Мусульманского праздника никакого не было.

Возле мечети стояла группа экскурсантов.

Два экскурсанта отошли от группы и двинулись через трамвайную линию к парку, но им вдруг крикнули:

— Таня! Ты куда?

— Да это же наши! — сказал я ребятам. — Смотрите, вон человек в соломенной шляпе.

Экскурсанты нас тоже узнали.

— Глядите, — сказали они, — да это же те пацаны!

— Здравствуйте, — сказали мы. — Давно не виделись. Вы все еще наш район изучаете? Ну, как вам, нравится наш район?

— Да, — сказали они. — Удивительный район. Очень обогащает. Жаль только, что сейчас уезжать.

Экскурсовод спросил:

— Ну, как, есть вопросы?

Ни у кого вопросов не было. Мы тоже решили вопросов не задавать. Экскурсантов повели к стоявшему неподалеку автобусу. Они в последний раз оглянулись на наш район и вошли внутрь.

Таня через окошко сказала:

— А то поедемте с нами покатаемся.

Я спросил у Дубарева и у Козлика:

— Ну как?

— Мне все равно, — сказал Дубарев.

Козлик не возражал, и мы вошли.

Места в автобусе все были заняты. Мы встали в проходе возле Тани и того экскурсанта, в которого она была влюблена.

Едва автобус тронулся, экскурсовод сказал:

— А теперь… Поскольку вы прощаетесь с Ленинградом, предлагаю вам спеть вашу любимую песню.

Он запел:

Экскурсанты подхватили, и, когда они дошли до последней строчки, экскурсовод мотнул головой и особенно громко пропел:

«Ленинградские вечера-а!..»

Нам это понравилось, и потом, в других куплетах, уж мы только и ждали последнюю строчку.

Под конец экскурсовод сказал:

— Приезжайте в Ленинград на октябрьский парад!

Один экскурсант сказал:

— Приезжайте к нам на Дно, погуляем заодно!

И все засмеялись.

А другой сказал:

— Приезжайте в Гатчину, купим водки в складчину!

Все засмеялись сильнее прежнего. И такое тут началось! Каждый говорил прибаутку, одну смешнее другой.

Мы очень сильно смеялись. Козлик сильнее всех. Козлик так смеется: и!.. и!.. и!..

Мы не заметили, как автобус пришел к Витебскому вокзалу.

Экскурсанты сразу вышли, попрощались друг с другом и разошлись кто куда.

Экскурсант в соломенной шляпе тоже вышел и сразу стал оглядываться. Он сказал сам себе:

— А где же Таня?..

Но Тани с тем экскурсантом нигде не было.

Я спросил у Дубарева:

— Ну, Дубарев, почему они убежали из Петропавловской крепости? Мрачная обстановка?

— Не знаю, — сказал Дубарев. — Они чего-то все время бегают.

— Чего-то… — сказал я. — Просто они друг в друга влюблены.

Дубарев сказал:

— Да ну?!

Глава 12

Где-то за вокзалом играла музыка. Мы обошли его и увидели, как вдали, у самой лестницы, сияет трубами духовой оркестр.

На площади собралось много народу. В большинстве это были пионеры. Почти каждый ел мороженое и запасное держал в руках.

Чтобы не было так обидно, Козлик тоже купил нам по мороженому.

Мы вошли в толпу пионеров и их родителей и стали на всех смотреть.

— Интересно, куда это они едут, — сказал Дубарев.

— В лагерь.

— Я понимаю, что в лагерь. А в какой?

— Вы в какой лагерь едете? — спросил я у одного высокого пионера.

— Мы в Вырицу, — сказал он.

— Кажется, это наш лагерь, — сказал Дубарев и задумался.

У Дубарева странный характер. Он когда задумывается, его ничем не расшевелишь. Я говорю:

— Дубарев.

Он не реагирует.

Я говорю:

— Ду-ба-рев! — И хлопаю в ладоши над его ухом.

И только тогда он отвечает:

— Ну, что?..

Я говорю:

— Да ладно тебе! Хочешь еще мороженое? Козлик тебе купит, я попрошу.

— Меня и просить не надо, — говорит Козлик и идет за мороженым.

— Жалко все-таки, — говорит Дубарев. — И главное — не из-за меня!..

Вдруг к нам подбегает девушка в красном галстуке, пионервожатая.

Она хриплым голосом говорит:

— Я же предупреждала, никто от своих отрядов не отходит. Тебе сколько лет?

— Двенадцать, — говорит Дубарев.

— Ну, вот, третий отряд!

Она говорит:

— Ну, кто из вас выполнит первое пионерское поручение?

— А что, сходить куда-нибудь? — спрашивает Дубарев.

— Да нет. Ходить никуда нельзя. Вот, возьми и держи.

Пионервожатая сует ему в руки палку с плакатом, на котором написано: «Третий отряд».

— Напомнишь мне потом, я тебе очко выставлю, — говорит пионервожатая и уходит.

Дубарев остается с плакатом и со мной. Оркестр начинает играть «Это чей там смех веселый».

— Какая-то путаница, — говорит Дубарев, а сам держит плакат.

Сзади нас выстраиваются пионеры с родителями. Некоторые не верят и спрашивают:

— Здесь третий отряд?

— Здесь, здесь, — говорит Дубарев. — Не видите, на плакате написано.

Вид у Дубарева не пионерский: без галстука и не стрижен давно.

Прибегает Козлик с мороженым и говорит:

— Ой!

Козлик всегда говорит «ой», где надо и где не надо.

— Ой! — говорит Козлик. — Что ты, что ты!.. Отдай!.. Отдай плакат!

И я говорю:

— Отдай, Дубарев. Ошибка откроется, все равно вернут обратно.

А он молчит. Он опять задумался.

Я говорю:

— Дубарев.

Он молчит. Такой у него характер.

Я говорю:

— Ду-ба-рев! — И хлопаю у него над ухом.

Он мне:

— Ну, что, что?

— Отдай плакат высокому пионеру.

Дубарев говорит:

— А что я, хуже его?

Я хочу взять у него плакат, но он вцепился и держит. И слезы у него в глазах накапливаются.

Вот как захотел в пионерский лагерь. Вот как обидели человека. А главное — ни за что.

Где-то впереди раздается команда. Оркестр играет марш. Родители сзади подталкивают: «Пошли, пошли!»

Мы идем рядом с Дубаревым и с плакатом. Мы поднимаемся по ступенькам на перрон.

Поезд зеленый-зеленый. Он дачный. Давно я не видел таких поездов.

Высокий пионер все время держится около нас. Он говорит:

— Меня Боря зовут. Давайте дружить.

— Давайте, давайте, — говорит Дубарев. — Я согласен.

Тут начинают по списку выкрикивать пионеров, принимать их у родителей и сажать в вагон. Дубарев нервничает. Я говорю:

— Пока не поздно, отдай плакат, Дубарев.

Но отдать плакат уже некому. В толпе родителей остаемся мы одни.

— А ваши фамилии? — спрашивает пионервожатая.

— Дубарев! — говорим мы вместе с Козликом. — Его в списке нет, но у него отец на заводе работает, он ударник коммунистического труда!

Пионервожатая испуганно отнимает у Дубарева плакат.

— Ни в коем случае! — говорит она. — Хорошо, что ошибка вовремя выяснилась. Вы хоть понимаете, что могли натворить?

Мы-то с Козликом понимаем, но Дубарев не понимает. И я знаю, что сейчас ему этого не объяснить.

Тут подошел человек в пиджаке, из-под которого виднелись подтяжки.

Он спросил:

— Ну, что здесь за инцидент?

— Да вот, — сказали мы с Козликом, — он в лагерь хочет. Вот в чем инцидент. У него отец на заводе работает.

Человек удивился:

— Значит, в лагерь хочешь? Вот ты какой! А как твоя фамилия?

— Дубарев.

— Дубарев? Ах, Дубарев! — и человек вдруг зачем-то закричал на весь перрон:

— Дубарев!..

Вдруг мы увидели, что по перрону, раздвигая толпу родителей, идет отец Дубарева, а на шее у него надета труба.

— Твой отец? — спросил человек в пиджаке у Дубарева.

— Мой… — сказал Дубарев, не веря своим глазам.

— Твой сын? — спросил человек у подошедшего отца Дубарева.

— Конечно, мой… — растерялся отец. — Славка, а ты зачем здесь?

— Он случайно, — сказал я. — Мы на автобусе ехали.

— Зайцем, наверное? — спросил человек в пиджаке.

— Нет, нас пригласили! — сказал Козлик. — Экскурсанты!

— То-то. — Человек в пиджаке обратился к отцу Дубарева: — Ну, а ты будешь теперь в оркестре играть? Или опять на нервах? Говори, будешь на репетиции ходить?

— Буду, — сказал отец Дубарева. — Славка, у тебя на трамвай есть?

— Есть у него, — сказал Козлик.

— Ну, тогда поглядим, — сказал человек отцу Дубарева. — Подумаем. Посоветуемся, Завтра заявление обратно неси.

Глава 13

С Витебского вокзала ездят в Вырицу и в Пушкин. Раньше, при царе, Пушкин назывался Царское Село. Там учился молодой Саша Пушкин. Там его заметил Державин, но Саша убежал. Его искали, но не нашли. Теперь город называется в его честь, а что там было Царское Село, никто и не вспоминает.

В Белоостров ездят с Финляндского. Это от Витебского на метро. Метро чем хорошо — оно соединяет все вокзалы. Допустим, были у тебя дела на Витебском вокзале. А теперь тебе нужно на Финляндский. Вот садись в метро и поезжай. В метро у меня такое же настроение, как на демонстрации.

Дубарев тоже ехал очень довольный.

Козлик выглядел похуже. Жаль, что мы не купили ему новые сандалии, как бы ему было сейчас хорошо.

Как только мы приехали на Финляндский вокзал, Козлик сразу же потерялся.

Мы искали его в буфете, в зале ожидания, зашли даже в туалет, но нигде Козлика не было.

Вдруг Дубарев говорит:

— Смотри, вот же он!

Я увидел, что Козлик стоит спиной к нам и что-то читает.

— Ты опять читаешь! — крикнул я. — А мы тебя найти не могли!

Он ответил:

— Не сбивайте меня. Никак не могу понять расписание поездов.

Тут мы поняли, что Козлик надумал ехать в Белоостров. Там у него раньше была дача, и в детстве Козлик там отдыхал.

Дача там есть и сейчас, но у его мачехи родился маленький, и они подумали, что Козлик… Но это я уже говорил.

— Ну, что ж, пусть поедет, — сказал Дубарев. — Братец ведь там, как-никак…

— Ты поезжай, — сказали мы Козлику. — Съезди. Маленького посмотришь…

Мы пошли его провожать. Козлик остановился у кассы.

— Три, — сказал он. — Три детских. Только, пожалуйста, чтобы «туда» три и «обратно» три.

Мы с Дубаревым удивились.

— Ладно, — сказал нам Козлик. — Что вам делать? Вы уж поезжайте со мной.

Как только мы вошли в электричку, Дубарев сразу сел у окошка. Я шепнул ему:

— Ты что, Дубарев?.. Козлика к окошку пусти.

Козлик сел, и у него сразу свалились сандалии. Я поднял одну сандалию и поглядел. На ней был стоптан весь задник. Прямо в лепешку. Все время морщился, как я его ни распрямлял.

— Э-э, — сказал я Козлику, — да ты просто ремешки не расстегивал…

Козлик сказал:

— Не люблю я расстегивать ремешки.

Когда поезд тронулся, в вагон вошел мужчина с маленькой девочкой. Девочка была в красном платьице и в красных ботинках. В волосах у нее был розовый бант.

— Уважаемые граждане, — сказал мужчина. — С кем из нас не приключается беда? Я приехал сегодня утром со станции Великие Луки, чтобы следовать к постоянному месту жительства — в город Кострому. Но сойдя с поезда в городе-герое Ленинграде, я понял, что потерял билет. Граждане, представьте себя на моем месте, да еще с ребенком, и помогите, кто чем может.

Люди в вагоне зашевелились и стали давать мужчине с девочкой деньги. Он всех очень сильно благодарил.

Мне было стыдно. Чем я мог помочь человеку, попавшему в беду, да еще с маленькой девочкой? Я понимал, как это страшно потерять билет, хотя сам билета еще никогда не терял.

«Какая хорошая девочка, — думал я. — Где она будет спать сегодня? И когда попадет домой?»

И вдруг Козлик из-за моей спины протягивает мужчине рубль.

— Возьмите, — говорит он. — Это от нас от троих. Только дайте нам, пожалуйста, сдачи. Нам еще обратно ехать и нужно будет копеек десять на трамвай.

Мужчина разволновался.

— Сдачи? — спрашивает. — Непременно… Сейчас я вам дам сдачи. Вот три… шесть… девять… Пятнадцать копеек. Возьмите побольше, мало ли что.

— Спасибо, — сказали мы разом с Козликом.

А Дубарев сидел и шевелил губами. Он в это время что-то считал.

— Ты что там подсчитываешь?

— Да так, — сказал Дубарев. — В среднем по двадцать копеек с человека… Пятьдесят человек в вагоне… Восемь вагонов… Ого!

— Замолчи! — сказали мы с Козликом. — Научился вдруг считать! Сразу видно, что никогда еще не попадал в беду.

Я заметил — Дубарев о деньгах много думает. Доведет ли это его до добра?

Глава 14

Когда мы сошли с электрички, мы первым делом повели Козлика к реке.

— Умывайся давай, — сказал я ему. Он сказал:

— Сам знаю.

Козлик снял с себя очки, галстук, одежду и зашел по колено в воду.

Дубарев снова начал купаться.

Решил искупаться и я.

Вода была ничего, теплая. Мы заплыли с Дубаревым на середину реки.

Козлик стоял между камней и фыркал.

— Шею, шею хорошенько! И уши! — кричали мы ему.

— Сам знаю! — говорил он. — Купайтесь себе спокойно.

Через десять минут Козлик стоял перед нами умытый, причесанный, в белой рубашечке, Я сам завязал ему галстук двойным узлом.

Мы шли по дачному поселку, мимо разноцветных заборов. За ними бегали разноцветные собаки. Кругом было много красивых цветов. Некоторые собаки на нас лаяли, но мы не обращали внимания. Нам было не до того.

Козлик шел впереди. Мы понимали, что он волнуется.

Козлик хотел идти побыстрей, но у него все время сваливались сандалии, и он то и дело их поправлял.

— Козлик, — сказал я. — Не торопись. Иди медленней.

Тогда он пошел медленно, и сандалии перестали спадать.

Навстречу нам шли три мальчика таких, как мы, и два поменьше. Они были в одних трусиках и несли пустое ведро.

— А-а, — закричали они, — приехал! Пойдешь с нами раков ловить?

Они обступили Козлика и стали ему наперебой все рассказывать.

— У Тимки велосипед «Орленок». Тимка, дашь ему покататься? Он даст!

— Знаешь как у поворота клюет — во!

— А Козырева вчера собака кусила, на прививки в город повезли!

Козлик стоял и все слушал.

Зачем они ему все это рассказывали? Совсем не этим у него была занята голова. Я сказал:

— Ладно. Вы покуда идите.

— А вы кто такие? — спросил мальчишка, который держал ведро. — Кто они такие, Козлик? Тоже будут тут жить?

— Вряд ли, — сказал Дубарев. — Я, наверное, в лагерь поеду. Я путевку себе выхлопотал.

Козлик сказал:

— Это ребята с нашего двора.

Мальчишка оглядел нас и сказал:

— Значит, уедете? А жаль…

Они пошли своей дорогой, а мы своей.

Козлик сказал:

— Вон там у кустарника наша дача. Желтая, с антенной.

Он взял сандалии в руки и побежал.

Мы с Дубаревым не вошли в калитку. Я подумал: «Чего мы будем мешать».

Мы видели, как Козлик пошел по дорожке к дому. Он осторожно так шел. И вдруг с веранды навстречу ему побежала его мачеха с какой-то кастрюлькой в руке. Кастрюльку она тут же бросила, поцеловала нашего Козлика в обе щеки, обняла и повела в дом.

— Хорошая мачеха, — сказал Дубарев. — Может, раков половим пойдем?

Я ответил:

— Пошли, конечно. Чего тут делать. Только как Козлику сообщить?

— Сейчас сообщим, — сказал Дубарев.

Он набрал шишек, которых видимо-невидимо валялось под соснами, и напротив калитки выложил надпись:

И мы пошли.

Мы прошли, может быть, два дома. Или три. Не помню, сколько. Может, пять. Как сзади нас закричали:

— Мальчики! Маль-чи-ки!

Мы обернулись. Это была мачеха Козлика. Она стояла у калитки и махала рукой, чтоб мы шли.

А рядом стоял Козлик. Без галстука. Без рубахи. И тоже махал.

— Ну что, пойдем? — спросил я.

— Пойдем, — пожал плечами Дубарев.

И мы двинулись к ним.

— Называйте меня тетя Наташа, — сказала нам мачеха Козлика. — И вообще, будьте как дома. Снимайте вашу одежду, пора уже вам загорать.

Я заметил, что рубаха Козлика уже плавает в белом тазу. Поэтому я разделся в сторонке.

У Дубарева был коричневый свитер, и он тем более не стал рисковать.

— Я тебя ждала, ждала! — говорила тетя Наташа Козлику. — Я отцу все уши прожужжала. Ну, где ты был?

— Да вот… с ребятами я… — сказал Козлик, оглядываясь на нас.

Пусть бы не сваливал. Если его тут ждали, то мы-то при чем. Тетя Наташа гремела тарелками, ложками, выставляя их на стол.

— Я и Сережке сказала, что Костик приедет. Сережка сейчас наелся и спит.

— Мы сегодня мышей белых видели, — зачем-то сказал Козлик.

— Вы не ругайте его, — сказал я. — Он сандалии не купил.

— Купим еще, — ответила тетя Наташа. — У нас тут хороший магазин. Завтра — Сережку в коляску и пойдем смотреть.

Потом мы обедали. На первое ели зеленые щи. На второе — салат и яичницу. На улице обедать было так вкусно, что я, кажется, съел больше всех.

До станции мы шли все вместе.

Дубареву доверили катить коляску с Сережкой. Я сразу заметил, что Сережка на Козлика очень похож.

— Ну вот, приезжайте к нам еще, — говорила тетя Наташа. — В волейбол поиграем. Знаете, как я давно не играла в волейбол? Тыщу лет!

— Да нет, — сказал Дубарев. — Я уезжаю в лагерь.

— Он путевку себе выхлопотал, — сказал Козлик. — У него отец играет на трубе.

— Неужели сам выхлопотал?

— Сам! — сказал Козлик. — Мы свидетели. Пионервожатая только подходит… А потом команда: шагом-марш!.. А потом председатель завкома только подходит…

Козлик такой человек: молчит-молчит, а как начнет болтать — не остановишь, Раскраснеется весь, руками размахивает.

— Да, а билеты-то ваши у меня в брюках остались! — крикнул Козлик. Что же теперь делать?

Тетя Наташа сказала:

— Ничего. На-ка, пойди купи им новые билеты.

И дала Козлику денег из кошелька.

Мы подошли к кассе.

— Два, — сказал Козлик. — Два детских. И, пожалуйста, только «туда».

Тетя Наташа стояла в сторонке, ей с коляской незачем было выходить на платформу. Я спросил у Козлика:

— Интересно, кто же это тебе сказал, что ты на даче будешь мешать?

— Да ладно тебе, — смутился Козлик. — Вот вам еще на трамвай.

Подъехала электричка, открылись автоматические двери, и мы с Дубаревым вошли.

— Ну, пока, — сказали мы Козлику. — Ты давай отдыхай тут.

— Вы отцу скажите, — попросил Козлик. — Ну, в общем, про все такое… А про сандалии я сам.

Глава 15

Когда возвращаешься в Ленинград и выходишь на привокзальную площадь, так и хочется спросить: «Ну, как вы жили тут без меня?»

Вот и сейчас. Мне показалось, что я давно уже не был в городе и все тут стало по-новому и что-то произошло.

Я внимательно смотрел на улицы из окошка трамвая. Но ничего, конечно, за такое короткое время не случилось. Только Козлика не было теперь с нами.

Едва мы приблизились к нашему дому, Дубарев сказал:

— Ну, я пошел. Дел теперь — уйма. Отец, наверное, вернулся с работы.

— Ты иди, иди, — сказал я. — Тебе надо собираться. Не забудь только на прощанье зайти ко мне.

Дубарев побежал к своей парадной, а я один вошел в наш двор.

Там было уже все по-вечернему. Играла радиола в одном открытом окне. Асфальт был чисто выметен. По нему прогуливались голуби. В скверике на скамейке сидел Файзула. Возле него стояла пиала и фарфоровый чайник. В нем Файзула по многу раз в день заваривал зеленый чай.

Файзула протянул мне руку. Он делает это так: правую руку подает, а левой поддерживает. Это по-узбекски, Файзула ведь узбек.

— Где же вы ходили? — спросил он. — А я ведь вас жду, жду…

— Мы были за городом, — сказал я. — Файзула, а почему ты утром с нами не поздоровался?

— А вы меня видели, да?

— Видели. Ты ехал на «ТУМе», и у тебя в прицепе лежала доска.

— Доска лежала… Правильно. Вы меня, значит, видели? Я хотел, чтобы вы меня не видели. Я вам тут приготовил один секрет…

Он махнул рукой и сказал:

— Ну, все, эй, все сюда!

Но во дворе, кроме меня, никого не было. Файзула этого не понял и пошел вглубь двора.

— Ну, идите сюда, идите!.. — говорил он на ходу. — Вот Файзула приготовил вам секрет!..

Там, в глубине двора, возле песочного ящика стояли свежевыструганные качели: две стойки и закрепленная между ними доска.

— Вот, — сказал Файзула. — Теперь вам будет хорошо, правильно? Не надо уходить со двора. Зачем уходить со своего двора? Надо гулять во дворе. У нас двор чистый, хороший… — Он остановился. — А где же все остальные?

— Никого больше нет, Файзула…

— Никого больше нет?.. — повторил он. — А где?

— Одни остались на даче, это Козлик, а Дубарев завтра в лагерь уезжает.

— Ты один?

— Один, — сказал я.

— Значит, мне их с учета снять?

— Да.

Файзула погрустнел, задумался.

— Но ведь это хорошо, Файзула! — сказал я. — Тебе будет меньше заботы! Будешь отдыхать.

— А для кого же я сделал качели?

Я сказал:

— Это для нас! Покачай меня, Файзула, пожалуйста.

— Тебя покачать?.. Хорошо.

Я сел на доску верхом. Файзула взгромоздился с другой стороны. Он поднял меня вверх, и мне никак было его не перетянуть.

— Как же мы будем качаться? — спросил Файзула. — Ведь я такой тяжелый! Я такой сильный!

— Ничего! — крикнул я сверху. — Вот соберемся все осенью, хоть сколько сажайте взрослых, все равно перетянем!

— Правильно, перетянете! — сказал Файзула. — Хорошо тебе там наверху? Еще посидишь или спускать?

— Спускай!

Мы встали на землю. Файзула смеялся.

— Видишь, как я красиво сделал?

— Спасибо тебе, Файзула.

— Ну, а ты сам? Ты почему никуда не уехал?

Я ничего ему не сказал.

Почему я никуда не уехал — это другой разговор. Просто неохота сейчас об этом распространяться. Даже не стоит спрашивать.

Теперь, может быть, и уеду. В деревню, к бабушке. Она с весны меня ждет.