Белый ферзь

19

…А почти весь январь пришлось провести в Москве.

Оформление визы — по нынешним временам дело недолгое.

Но существует масса больших и малых якорей, не подняв которые пускаться в дальнее плаванье проблематично. Машина, квартира… Сёгун, в конце концов.

«Мазду» он не то чтобы подарил, но оставил — Егору Брадастому. Во всяком случае есть гарантия, что по возвращении не застанет раздолбанную колымагу, от коей только и осталось название — «мазда».

Квартиру на Шаболовке он сдал внаем — Гришане Михееву. Тот уже не первый год с хаты на хату перебегает, полгода там, полгода здесь, потом еще где-нибудь, где найдет. С женой развелся, разменяться не получается, жить под одной крышей с бывшей — невозможно, учитывая новую симпатию, только симпатия та пришлая, без московской прописки, вроде из Таллинна. Да, именно там Гришаня насаждал Косики-каратэ по приглашению тамошних энтузиастов — всего месяц и был, но симпатию обрел. Она, правда, и в Таллинне — негр, то есть не гражданин Эстонии. Вот и ютятся в Москве, где приютят. Гришаня Михеев — лучшая кандидатура на съемщика жилья. Ученик — и во всяком случае есть гарантия, что по возвращении ЮК не застанет сальные обои, исцарапанную мебель и многомиллионные счета за телефонные переговоры с Зимбабве. И финансовая сторона вопроса — без ложных рефлексий: «Живите так…» — на это бы Гришаня не согласился, а ЮК деньги в Берлине весьма понадобятся, особенно на первых порах, то же жилье…

Сёгуна прибрал к рукам майор-полковник Борисенко. Тёма-и-Тёма весьма довольны игрушкой, которую им и раньше давали — поиграть, а нынче — как бы насовсем. Сёгун вряд ли весьма доволен переменой участи, ну да не всё коту масленица-сахарница. За полгода, надо полагать, котяра начисто изживет императорские замашки — среди Борисенок.

Библиотеку Колчин перевез к Штейншрайберу по его, Давида Еноховича, не сказать просьбе, но… Но при встрече с ним по поводу «Этики японцев», при последующей встрече, еще при одной встрече, когда Штейншрайбер уже был в курсе предстоящего колчинского отъезда в Берлин, «профессиональный читатель» посетовал, мол, там у вас, Юрий Дмитриевич, такая богатая подборка по Востоку… Нет, не попросил, но… Отчего же! Пожалуйста! Во всяком случае есть гарантия, что по возвращении книг владельцу ни одна не пропадет, страницы вырваны не будут, корешки не поистреплются. Давид Енохович относится к книгам бережно, на то он и профессиональный читатель, помимо своей основной профессии — патологоанатом.

Еще — квартира отца в Марьиной Роще.

Еще — каменный гараж у черта на куличиках, у Кольцевой. Но это не ЮК, это — отца. И хотя на все время пребывания Дмитрия Иваныча Колчина в Поднебесной и квартира и гараж — в полном, само собой, распоряжении Юрия Дмитриевича Колчина, однако передоверить их третьему лицу на все время пребывания ЮК в Берлине… нет. Распоряжайся лишь тем, что принадлежит лично тебе. Отвечай только за себя. Отвечай только перед собой.

Еще — Школа ЮК. Ну, не дети малые. Колчиным был указан путь-до, и они по нему, по пути, идут. Тот же Гришаня Михеев заместит ЮК на полгодика-то! Контракт с немцами на полгода всего, не на веки вечные. Ну, может, продлим потом еще на полгодика.

ЮК в Германии знают-помнят-уважают еще со времен первого импровизированного семинара, когда он с Бацем в разгар Перестройки вдруг очутился в ФРГ… Именно вдруг.

Были они с Бацем честь по чести — братские посланцы, «о, спорт! ты — мир!» Заснули в ГДР, проснулись в ФРГ. Давняя история, в общем… Собственными ладошками Стену крушить, разумеется, не ринулись (а могли, могли, да… то есть сокрушить физически), но семинар провели — по просьбе местных боссов от спорта. А местные — это уже которые ФРГ, которые еще вчера были НЕместные, за Стеной. «Сами мы неместные… Поможите, уважьте…» Отчего ж не уважить?

— Уважим, Бац?

— Легко, Ю-Дмич!

…Гм-гм! Что называется, прошло сто лет. Но! Что называется, время не властно…

Потому стоило разок позвонить в Берлин по возвращении из Санкт-Петербурга, и приглашение — вот оно. Это для нас большая честь ЮК-сан! Ждем-с!

Языковой барьер — не Стена, его преодолеть, прилично владея английским, запросто! Это литераторам противопоказано менять Отчизну на Зарубежье — кому они нужны со своей загадочной русской душой и не менее загадочным русским языком! Один-единственный случай в истории — Набоков… Иное дело — танцор, к примеру. А уж сэнсей Косики-каратэ! И подавно! Или скульптор…

Вот, кстати, о скульпторах-скульптурах и сэнсеях! Помнится, у того же Набокова — про берлинское: гипсовая скульптура в парке, изображающая двух боксеров, больше походящих на двух солдат, повздоривших в бане… Что-что, но немецкие адепты Косики-каратэ после того, как с ними поработали и работают воспитанники ЮК, никак нынче не похожи на солдат, повздоривших в бане, — техника неплохая, и реакция, ну с физикой у немцев всегда было хорошо. На прошлогоднем, то есть декабрьском, чемпионате в Токио от Германии, правда, был всего один боец заявлен — Олаф, на том самом чемпионате, где наши взяли серебро полным составом. Однако лиха беда начало!

Контракт у ЮК — на полгода, за такой срок даже ЮК не сотворит чемпионов мира из даже оч-чень способных учеников, тем не менее определенные подвижки будут — вполне можно вывезти группу, а не единственного Олафа, куда-нибудь на пристойный турнир. Пропаганда Косики-каратэ там, где о нем если имеют представление, то приблизительное. Не в Европу, так в Азию, в Африку…

Израиль, скажем…

Для немцев, в отличие от россиян, покаяние — не пустой звук. Они, немцы, с евреями демонстративно вась-вась… хм… то есть иось-иось… Опять же спортсмены — искупать вам не искупить, немцы, Мюнхен-72, двадцатую Олимпиаду, когда не уберегли хозяева гостей-израильтян… Памятный теракт арабских экстремистов… Оно конечно, по прошествии лет ни один из причастных к тому теракту не уцелел — сыны Израилевы ребята жесткие: каждому да воздастся… Все и каждый из экстремистов был выслежен и уничтожен. Но израильтянами, не немцами. Чувство вины за Мюнхен-72 сохранилось — в доме хозяина пострадал гость! каково хозяину?!

Впрочем… Колчин ни на чем не настаивает: Тель-Авив так Тель-Авив, да хоть Каир! Каир так Каир!.. Рановато об этом. Пока — Берлин…

Потсдамская площадь, всегда искалеченная городскими работами. Псевдопарижский пошиб Унтер-ден-Линден. Узость торговых улиц за ним. Мост, баржа и чайки. Мертвые глаза старых гостиниц второго, третьего, сотого разряда… Теснина Бранденбургских ворот…

(Хм! Это нужно иметь дар, чтобы увидеть Берлин таковым! И не просто дар, но Дар!)

От набоковского Берлина если что и сохранилось в неприкосновенности, то специфическая достопримечательность — туалеты, железные будки, установленные еще в конце прошлого века и гордо именуемые в народе «кафе восьми углов».

Конечно, на самых первых порах ЮК заселился в гостиницу, но отнюдь не «сотого разряда». Роскошный «Bristol Hotel Kempinski» на Ку’дамм — это пижонство, но трехзвездочная «Plaza» на Кнезебекштрассе — вполне… Двести марок в сутки, по российским понятиям, разорительно, зато ванна — «фуро»! Разумеется, есть возможность предпочесть пансион типа «Эльтона» или «Биаласа» — втрое дешевле, но есть шанс столкнуться с сортиром и душем коллективного пользования, а обнаружить пропажу личных вещей — шансов даже больше, чем один.

Так что — «Plaza». Расходы на себя так и так взяла немецкая сторона, и «Plaza» — то самое, самое то, чтобы дать понять: ЮК знает себе цену, но не зарывается. Тем более что это — на самых первых порах.

Через неделю подыскали приличную квартирку на Манштайнштрассе. Удачно — на той же улице, в двух шагах, старейшая из существующих в Берлине пивных. «Лойдике». Интерьер неприкосновенен уже вторую сотню лет. И типично берлинский напиток «Вайсе», светлое пиво… с сиропом — это да, это вкусно. ЮК в Берлин зазвали не для того, чтоб он пивко попивал, само собой. Но отказать себе в таком удовольствии?! Тем более проблема лишнего веса из-за пристрастия к «Вайсе» ЮК не грозит — на тренировках сгорает всё дотла. Впору, наоборот, задуматься об усиленном питании.

Хотя… что тут задумываться! Айсбайн, то бишь свиная нога, — порция не для слабонервных. Но ежедневно потреблять айсбайн — никакие тренировки не уберегут.

Да, пожалуйста!

Вот турецкая кухня на Виттенберг-платц — круглосуточно.

Вот по соседству, на Гольтцштрассе, — «Люкс-Бар» — бар и музей одновременно: круглосуточная выставка стульев, желающие посидеть на экспонатах делают предварительный заказ официанту… эдакое принципиальное совмещение приятного с полезным.

Вот аргентинская кухня — в «Маредо» на Ку’дамм.

Желательней восточная и недорогая экзотика? Ради бога! На Мартин-Лютерштрассе — один из многочисленных китайских ресторанчиков…

Немцы вообще обожают ходить в рестораны. А среде обитания надо соответствовать, даже если ты не немец.

Да и впрямь проще полноценно откушать в индийских, турецких, прочих недорогих заведениях, нежели сухомяточно питаться чизбургерами, кебабами, картофелем-фри.

А дома самому готовить — нет уж! Ни времени, ни желания.

А больше некому, как только самому. Жены-домохозяйки у ЮК нет, знаете ли…

(Знаете ли?!

Так… Что-то смутное. ЮК сам на эту тему никогда не распространяется, а спросить…

Правильно! Не надо спрашивать!

Опять же, на каком-таком языке спрашивать?)

Никаких комплексов по поводу своего русскоязычия у ЮК, никаких неудобств. Ладно, в зале — там и без языка все понятно. А в быту? Ой, отстаньте! Если уж Набоков: «За пятнадцать лет жизни в Берлине я не познакомился ни с одним немцем и не чувствовал ни малейшего неудобства от незнания немецкого языка…» Да и сказано: английский у Колчина на уровне, еще со школьной поры, а школа у ЮК была, как принято выражаться, С УКЛОНОМ.

Так что в Берлине ЮК обосновался не без комфорта. И… надолго!

Провожали его толпой — в Шереметьево-2, в первых числах февраля. Хоть кто подтвердит: Борисенко, Штейншрайбер, Брадастый, Гришаня Михеев, Ильяс…

Оно конечно, сел в самолет сегодня, а завтра взял и вернулся — уже без толпы встречающих, чтоб никто ни сном ни духом о его возвращении. Из Берлина же, по договоренности с учениками, практикующими каратэ у немцев, шлются регулярные открыточки с пряничными домиками и сообщениями типа «здесь хорошо, приняли нормально, группа перспективная, как там у вас?»

Но что за нужда у ЮК — столь путаным манером возвращаться домой?! Нет у него такой нужды!

И открыточки кому, собственно, слать? Родственникам?.

Дмитрий Иваныч — в Китае. Валя Дробязго — хрен знает где…

Валя Дробязго — хрен знает где. То есть определенно в России, а она необъятна: Грозный бомбят, шахтеры бастуют, рыбаки Приморья норовят присвоить вылавливаемую продукцию, Дума скоморошествует, — вот и мотайся по необъятной с «и другими официальными лицами»… Положение обязывает, дела государственные — в первую очередь, проблемы семейные — это уж ваше личное горе, в очередь, в очередь! Назвался политиком — полезай в самолет!

Так они, Колчин и Валя Дробязго, и не состыковались после колчинского Санкт-Петербурга. Хотя Валя не единожды пытался с ЮК встретиться. Более того! Он, Валентин Палыч, даже на Шаболовку подъезжал — аккурат в полусутки разминулись.

Колчин был на пути в Москву, а тесть околачивался у дверей в колчинскую квартиру. То есть, разумеется, не сидел на ступеньках в обществе мордоворотов, положенных по рангу, но — был.

Майор-полковник Борисенко рассказал, заглянув вечерком на огонек: «А! Прибыл? Тут часа четыре тому назад был твой тесть. По-моему, в трансе…»

Валя Дробязго стукнулся к Борисенкам, не застав зятя.

Не знаете ли?

Да вроде в Ленинград уехал.

Давно?

Да вроде дней пять…

А когда вернется?

Да не доложился.

Если он вдруг сегодня объявится, передайте ему: пусть непременно дозвонится до меня. Я — дома. Но только если сегодня. Если завтра, то он меня не застанет. Да! Вот еще! Если он все же объявится не сегодня, передайте от меня… Момент! Сейчас напишу…

Да вы проходите!

Спасибо, я — здесь. Вот… Всё. Передадите?

«Юра! Держу руку на пульсе! Свяжись во мной. Подумаем сообща. Специалисты привлечены ЛУЧШИЕ!

Вал. Др.»

Подробней и внятней Вал. Др. не мог себе позволить. Записка через чужие руки, пусть и борисенковские. Да и кто другой не поймет, но не Колчин, который… в курсе…

Колчин не связался, не позвонил. Хотя объявился «сегодня».

Каковы бы ни были ЛУЧШИЕ специалисты у Вали Дробязго, он, ЮК, лучше. И он, ЮК, держит руку на пульсе почутче Вали Дробязго, покрепче.

Вал. Др., вполне возможно, тоже уже поставил диагноз, но Колчину доподлинно известен не только диагноз, но и анамнез: как оно все происходило.

Сколь далеко простираются полномочия Валентина Палыча Дробязго, советника-советчика, рекетмейстера Дэ-Ло-Би-Цзи-Го? Поднять всех сыскарей России, поставить их на уши: найти!

Во-первых, он хоть и рекетмейстер, но не силовой министр. А силовики нынче отвлечены, они еще город Грозный не до основанья убомбили, у них личный состав повзводно пропадает без вести, все силы брошены!..

Во-вторых, даже если эти самые все силы перебросить на поиски одной «потеряшки», то — не найдут. Говорил майор-полковник РУОПа Борисенко: «За восемнадцать лет моей практики — ни одного случая, чтоб нашли. Глухо». Схема действий безыскусна: «потеряшка», если нет криминальных признаков исчезновения (а их практически никогда нет!), ищется сыскной группой в течение трех (ну, четырех…) месяцев — после чего выдается свидетельство о смерти.

Свидетельством о смерти ЮК не удовлетворится. Первым, тогда еще не идентифицированным, свидетельством для ЮК стало то, что ИННЫ В АЭРОПОРТУ НЕ ОКАЗАЛОСЬ.

Всё, что удалось узнать Колчину в Санкт-Петербурге, свидетельствовало о смерти Инны намного убедительней, нежели бумажка, выписанная по прошествии трех-четырех месяцев.

Да и не в том ведь дело! Дело ведь не в том!

«Специалисты привлечены ЛУЧШИЕ!» В каком смысле? В какой области? В области сыска? Сыска чего? Тела? Нет тела — нет преступления.

Пусть! Пусть они, специалисты, привлеченные Валей Дробязго, настолько лучшие, что найдут… тело.

А дальше?

Возбуждение уголовного дела, следовательская тягомотина, очевидный «глухарь».

Ладно, не «глухарь». Докопаются.

И что тогда? Суд?

По «пятерке» на каждого — Агони-Бялый, Емельянов, Погуда, Калошный?

Шлите приветы в Израиль!

Еще «пятерочку» генералу-Фиме?

А ему-то за что? За кражу — да. Про какое-то там тело он впервые слышит, никогда не видел и тем более не заказывал. Кому он мог заказать? Какому-такому киллеру?! (М-да, киллер — профессия рискованная, сегодня ты киллер, завтра тебя — киллер). Приведите меня к нему! Я хочу видеть этого человека! Нет? И суда нет…

И киллер ли — ГЛАВНЫЙ виновник?

Колчин ЗНАЕТ виновника-виновников. Уже ЗНАЕТ. И нужны ЛУЧШИЕ специалисты в несколько иной области, нежели область сыска. И разумней привлекать не специалистов, но специалиста. Одного. И никого привлекать Колчин не намерен. Один — уже есть. Сам-большой…

(Из невысказанного интервьюерам:

«Однозначно. Если кто-то обидит меня в жизни, я не пожалею ничего — ни денег, ни времени, ни репутации, ни здоровья, ни жизни. Для того, чтобы обидчиков к ногтю прижать. Однозначно совершенно. Если кто-то посмеет обидеть меня и мою семью!» — Ю. Д. Колчин…

И правильно, что не «озвучил».

Заповедь: «Плох тот кэндоист, который постоянно вынимает меч из ножен. Плох тот кэндоист, который, вынув меч из ножен, не убивает».

Пока меч в ножнах, пожалуйста — рукояткой отбивай, руками-ногами, бросай через себя. Меч — крайнее средство, и если он извлечен, значит, ситуация — дальше некуда!)

Ситуация — дальше некуда. Война. И это война одного человека — Ю. Д. Колчина, сэнсея.

Иной бы сказал ученикам: «Ребяты! Зря, что ли, я вас учил?! Видите вон того?!» Так, между прочим, и бывает. «Мастер» формирует вокруг себя ватагу, доводит до кондиции, потом говорит: «Ларек знаете? Ага, этот самый. Там меня задели». Ватага бьет ларек. «Мастер» заявляется после, забирает выручку и еще намекает, что аналогичная история может приключиться с ларьками по соседству… А если ватагу хватают-сажают, «мастер» ни при чем! Он просто сказал, что его задели, а пацаны молодые-горячие — неправильно поняли…

Вот и конкретизировано: «Иной бы сказал ученикам…»

Иной, не Колчин.

Задача сэнсея ЮК — указать ученикам путь-до. Если ты встал на путь-до, иди — быстро ли, медленно, с остановками ли, без. Сэнсей не имеет права сказать, мол, ребяты, срежем угол, путь-до вот он, рядышком, слышите, машины фырчат, видите, фонари горят, так что мы с пути-до сошли, но сейчас опять на него выйдем, а пока тут короче. Нет…

Хотя в глазах у них читалось: Ю-Дмич, ты только скажи!

Не скажет. Только если бы кто-нибудь из учеников (тот же Ильяс со своими выходами на Бая-Баймирзоева…) расхрабрился и произнес вслух то, что читалось в глазах. Тогда бы ЮК сказал. Он сказал бы: «Запрещаю вмешиваться!»

Да и в чем, собственно, дело?! Он и Гришане Михееву, когда сдал тому квартиру и показывал где что, сказал: «В чем, собственно, дело?!» Жена исчезла? Чья? Колчинская? И кому какая заноза, кроме именно и только Колчина?! Трудно высказать и не высказать то, что на сердце у меня. Подмосковные вечера.

Заявление участковому он отнес. Без толку, конечно. Он и сам понимает, но формальности должны быть соблюдены. Тем более, в Берлин зовут, а отозваться на приглашение и не соблюсти формальности в отношении «потеряшки» — не ровен час приплетут мужа: чего это он за кордон смотал, не поинтересовавшись, куда жена подевалась?!

Нет уж, в ЭТОЙ стране, с ЭТОЙ властью лучше соблюдать формальности. Хотя и он, Колчин, знает, и власть со всеми своими блюстителями знает: не найти. Однако для создания видимости результата привлекут по делу Ю. Д. Колчина, промурыжат, сымитируют бурную работу для успокоения общественности.

Общественность, правда, не самая широкая — исчезновение жены сэнсея ЮК — это вам не взрыв в редакции «МК». Более-менее в курсе самого факта исчезновения всего-то человек десять.

Узок круг этих людей. Ну, Борисенко. Ну, Егор Брадастый. Ну, Давид Енохович. Ну, ученики сэнсея.

А в Питере? Да там вообще никто ничего! Зря прокатился! Нет, конечно, Санкт-Петербург, Эрмитаж, Невский, мосты, Летний сад…

Это все на тот случай, ежели «жучки» в квартире на Шаболовке продолжают шевелить усиками.

Колчин искал жену. Да, искал. Не нашел. И — поехал-ка он куда подальше отсюда! Время лечит все.

Да и кто знает, насколько глубока душевная рана, которую надо лечить временем? ЮК никого никогда не впускал в семейные отношения.

Ну, была у сэнсея жена. Да нет, не ссорились. Но особого проявления чувств — тоже как-то…

Баба с возу…

Она, конечно, симпатичная. В очёчках такая, худенькая. Но — детей у них не было, да и со здоровьем у нее чего-то не того…

Втайне каждый супруг хоть раз за всю семейную жизнь да и подпустит мыслишку: а вот пропала бы ты бесследно и некриминально — сколько бы проблем отпало раз и навсегда!

А тут вдруг р-раз и пропала. Приезжает муж из командировки — жена пропала.

Ну, муж сделал все, что мог. Не заточаться же ему в четырех стенах и стенать до конца дней своих: «Один! Совсем один!» — плавно переходя из похоронного минора в ликующий мажор.

Майор-полковник РУОПа Борисенко мог бы сказать: «Юр! Не могу ли я чем-нибудь быть полезен? Возьмем человечка и устроим ему сеанс массажа — резиновой дубинкой по пяткам, пока не скажет. А неважно, что скажет!»

Но Борисенко уже сделал все, что мог. Спасибо, Ром. Не надо.

Егор Брадастый мог бы сказать: «Юра! Пока ты там в Ленинграде прохлаждался, мы с парнями твою тачку прощупали. И знаешь что обнаружили? Гляди, какой „маячок“. Тебя, старик, кто-то пасет. Ты как к этому?»

Да никак! Вот и уезжает Колчин отсюда, из страны, где тебя могут профилактически СЛУШАТЬ — на перспективу. Нет, ничего серьезного-конкретиого, однако авось пригодится в будущем…

Еще Егор Брадастый мог бы сказать: «Мне, кстати, Витька Ломакин из Питера звонил вдруг! Он так, экивоками, про тебя спрашивал. Ты, я так понял, в Питере не скучал? А, старик? Не скуча-ал?!»

Не скучал. И на контакт с Ломакиным ЮК не пошел, само собой, только потому, что был ЮК с дамой-НЕ женой. Личное дело Колчина — устраивать личную жизнь. Даже если не надолго, а дней эдак на пять. А жена — что ж, нет ее…

Еще Егор Брадастый мог бы сказать: «А у Витьки, я так понял, что-то с кино налаживается. У него теперь свой коммерческий директор появился классный. Коммерческий директор и жена в одном лице. Слушай, Юра! А то есть мысль! Десять процентов мои — только за идею! Кино, а?! У сэнсея пропадает жена. Он сначала ищет, потом находит, потом всех гробит. И главного злодея гробит прямо в тюрьме, в камере! Идея богатая! Я не про сюжет, а про главную роль. Согласен, Юра?! Ч-черт, жаль, уезжаешь. Чего ты в этом Берлине не видел! А то бы зарядились серий на пять…»

Ведущий патологоанатом столицы Давид Енохович Штейншрайбер мог бы сказать: «Юрий Дмитриевич, если у вас возникнут проблемы определенного свойства, я всегда в вашем распоряжении…» — и произнес бы, будучи профессиональным читателем с феноменальной памятью, цитату… но не из «Незабвенной», а из «Крестного отца» — о доставке трупа к гробовщику. Только, применяясь к ситуации, не для приукрашивания покойника-Санни, а для расчленения на составные о-очень мелкие части анонимного тела, буде таковое объявится во владениях Давида Еноховича, — вот, озадачится ЮК, есть тут у меня чье-то анонимное тело, и ума не приложу, куда его девать! Что за проблема, Юрий Дмитриевич! Волоките!..

Благодарствую, о подобной услуге Юрий Дмитриевич никогда не попросит. Спасибо и на том, что Давид Енохович принял от ЮК «Этику японцев» — принял в работу и по ее результатам сообщил: да, кровь, срок «заляпывания» — две недели, три максимум, кровь: А(II) Rh+. Более полный анализ позволит уточнить…

Спасибо. Достаточно. Более полного анализа не требуется. Но точно, что группа крови вторая?

Обижаете, Юрий Дмитриевич! Кровь идентифицируется по двенадцати и еще трем дополнительным факторам…

Не надо. Значит, точно — вторая?

Обижаете!..

Не обижайтесь, Давид Енохович…

Группа крови, пролитой на обложку «Этики японцев», — вторая. У Инны — третья группа. Доподлинно. А(III) Rh+. Так что действительно кому-то из противников успела закатать в пятак. Не ее кровь, не ее. Опять же, дубленый полупердон в тахте у Тоболина был без следов крови, чего бы не избежать, пролей ОНИ кровь Инны. Не ее кровь…

Спасибо, Давид Енохович.

Ученики сэнсея могли бы сказать: «Ю-Дмич! Мы готовы, если надо…»

Не надо! Отставить!

А что мог бы сказать Колчину отец Инны, Валентин Палыч Дробязго? Что новенького? «Как ты, Юра, мог допустить, чтобы с Инной случилось…» «Я беру, Юра, дело под свой контроль!» «Что тебе, Юра, удалось выяснить?!»

Вот-вот. Что Колчину удалось выяснить, это, знаете ли, касается только Колчина. Знаете ли, что ему удалось выяснить? Нет? И не знайте. Знания умножают страдания. Страдания — от бессилия.

Может влиятельный Валентин Палыч повлиять на ситуацию до такой степени, чтобы четверо граждан не России получили то, что заслуживают?!

То-то и оно — нет.

Может Валентин Пальм скомандовать: «Эй, вы там, в Питере! А подать нам с зятем гражданина Кублановского на растерзание!»

Вряд ли. Еще и потому, тем более потому вряд ли, что генерал-Фима при всем своем ничтожестве (сравнимо с ниндзя-Степой) — фигура заметная, фигура, которую просто так с доски не смахнешь, ибо ненароком укусит за палец мейстера, полагающего, что он, меистер, и разыгрывает партию, что он, мейстер, вправе жертвовать фигурой ради выигрыша.

Они все там, в политике, играют в свои игры — и не исключено, для рекетмейстера Дробязго ни в коем случае нельзя отдавать ЭТУ фигуру. Да, конечно, генерал дутый, величина мнимая. Однако тут вам не Косики-каратэ. Колчин может себе позволить удалить Степу Еваристова за профнепригодность, ибо сам Колчин — ЮК. А политика… Кто там у них не дутый, кто не мнимая величина? У НИХ теперь (впечатление! не утверждение!) такой принцип подбора кадров: на человека должен быть компромат, кадр с несмытым пятном в биографии — надежный кадр, он на крючке, пусть только дернется — мигом подсекут и жабрами об лед.

Ну так вот, очевидно, что сообщи Колчин Вале Дробязго об итогах поездки в Питер, и задача Колчина скорее усложнилась бы, но не упростилась. Вдруг бы выяснилось, что генерала-Фиму невозможно трогать ни под каким видом. Иначе хуже будет.

Кому?

Ну хотя бы Вале Дробязго — в той сложной игре, которую он ведет на верхних этажах.

Начхать Колчину на Валю Дробязго! По большому-то счету! И не страхи за Валю, коий вдруг да и спрыгнет с пути-до, выслушав зятя, утверждали Колчина в его нежелании контакта с отцом Инны.

Никогда Валя и не вставал на путь-до. Ему, Вале, понятней логика не желтая, но синяя. Ближе, во всяком случае. Любой серьезный политик — логичен по-синему. Каждый из них мнит себя доморощенным махапурушей: будем делать так и только так, а если кому-то при этом будет плохо, то это он просто пока не понял своего счастья — счастья для всех даром, и пусть никто не уйдет обиженный…

Так вот, у ЮК — своя логика, желтая, если угодно.

Продолжаем. Кому еще хуже будет, ежели генерал-Фима получит то, чего заслуживает, по колчинской, по желтой логике? Кому-кому? Ах, стране-е! Что-то там насчет великих потрясений, великой России? «А ты не путай свою личную шерсть с государственной!» Понял, товарищ Саахов? А также товарищи… как вас там?.. Беложыпин, Хухрай, Мущинка, Бичуйс, Сосконец и прочие-прочие смешные-забавные. Дробязго тоже вот… забавно…

Начхать Колчину на… грешно сказать… на страну. Вот он ее и сменил вполне безболезненно.

Была Москва, теперь Берлин.

Кто-то в поисках острых ощущений приезжает-прилетает в Россию на недельку-другую и вроде бы комплимент рассыпает: «О! У вас здесь так интересно! Каждый день что-то происходит! А у нас в Европе скукота-а! Всё, конечно, есть, магазины ломятся, улицы шампунем моют, бандита, коли сыщется такой, в двадцать четыре часа ловят, национальная валюта колеблется в пределах десяти пунктов. Да-а… Скукота-а! А у ва-а-ас!..»

Поживи этот «кто-то» с наше здесь! Поживи, а не поприезжай-поприлетай на экзотику, — то-то заскучает по скукоте.

Как не начхать на страну, которой на тебя начхать?

Спортзал — он и в Германии спортзал. Сэнсей — он и в Германии сэнсей.

А если скука определяется тем, что граждане никак не ожидают сюрпризов, заходя в собственный подъезд, то… поскучаем, что ж.

Но — некогда. Работа в зале с учениками и в России-то отнимала у ЮК львиную долю времени, а здесь и подавно: перспективные приготовишки, кстати, раскованные, свободные, и каратэ их интересует не только и не столько в качестве средства самообороны при входе в подъезд…

Но допустим. Допустим, Валентин Палыч Дробязго ни в коей мере не стал бы оберегать генерала-Фиму из соображений государственной целесообразности.

Допустим, генерал-Фима — ноль без палочки, кукующий в «Крестах» под наблюдением пяти «человеков» (стоило ли тогда подсаживать к нему ажных пятерых «человеков»?).

И что?

Вольно Егору Брадастому накручивать сюжетец: «Идея богатая! Главного злодея сэнсей гробит прямо в тюрьме!» На то Брадастый и режиссер остросюжеток.

А посвяти Колчин Валю Дробязго в суть, что бы предпринял влиятельный Валентин Палыч?

Небось, к прокурору! к прокурору!..

Прокуроры на Руси нынче поплошали, всё больше какие-то губастенькие. Один, прежний, губастенький, типаж: юркий отличник… Дело развалил, хунту обезопасил, зато книжку накалякал… Другой, нынешний, губастенький, типаж: смазливый троечник, выпрашивающий глазами с поволокой «а может быть, четверочку, а?». Этот и вообще — ему бы только с куклами нянькаться… Да, помельчали, поплошали. Любой нахальный адвокат с кашей съест.

Нахальства некоему адвокату не занимать. И на суде, ежели дойдет до суда…

Не дойдет. Не должно. Суд уже состоялся. Приговор не объявлен, но в исполнение приведен будет. Это Колчин утверждает со всей ответственностью, возложенной на него… им же самим.

Стоп-стоп! Ничего он, Колчин, не утверждает. Глупость была бы несусветная! Ничего ЮК не утверждает, да и не знает толком ничего. И потому — о чем Колчину с Дробязго беседы беседовать?

Ну, свяжется он с Валей. Ну, встретятся они — на Шаболовке ли, в Доме-на-набережной ли. Ну, повспоминают Инну. Водки выпьют с печали? Не пьет ЮК водку. Коньяк — и то редко, разве «Кизляр», разве с Зубаревым. Дробязго-то водочку — еще как! Свита должна подыгрывать королю. Ну, в трансе Валентин Палыч. Просидят ночь — бессмысленную. Посвящать Валю в суть Колчин не намерен, сказать Валя Колчину ничего нового не скажет, кроме «держу руку на пульсе! все схвачено! лучшие специалисты!». Так и промаются до утра, пока не приспеет рекетмейстеру к трапу спец-самолета отъехать. На исходе ночи чем бы заняться? Не шахматишками же баловаться — с предсказуемым результатом, даже если тесть зятю даст фору в ферзя… белого.

А ежели не делиться соображениями с Валей, но попросту, по-родственному утешить, мол, специалисты у тебя, Палыч, вероятно, и лучшие, но я и без них кое-что добыл, и уж позволь мне не уточнять, как я собираюсь поступить с добычей.

Нет и нет. Никогда вслух: «Я сделаю это!»

Вслух разве что: «Я сделал это!»

А в данном случае и «Я сделал это!» — вслух будет неразумно, когда ЮК СДЕЛАЕТ ЭТО.

ЮК — не опереточный Хозе: «Аресту-у-уйте меня!» — после акта возмездия. Нет и нет. Мне отмщение, и аз воздам. Да и да.

А подлинный воин тот, кто не только уничтожил врага, но и сам остался невредимым и СВОБОДНЫМ.

ЮК — это Юрий Колчин, это Ко-Цин. Уничтожить и остаться чистым.

…Потому как-нибудь Валя Дробязго обойдется без родственных полуоткровений. Да и какой Валя родственник Колчину?! Валя — бывший тесть. Бывший, ибо зять — это муж дочери. А Колчин теперь не муж, он вдовец. И совсем ни к чему теперь уже посторонним, по сути, людям соваться в душу ЮК.

Не суйся в душу, Валя! Ты в трансе, но ты должен перво-наперво куда-то лететь, что-то важно-государственное решать. Лети, решай. И потом, позже, не суйся в душу.

Сказать что-то хочешь? Важное? Таки нет. Ты, Валя, хочешь услышать что-то важное — от ЮК. Потому и записку передаешь, а потом звонками пытаешься поймать, когда Колчин уже в Берлине обосновался.

Никак не застать Колчина. И не потому, что ЮК от кого-либо специально прячется-скрывается. Ни от кого никогда ЮК не станет прятаться, не станет скрываться.

Но, видать, не судьба, Валентин Палыч, не судьба. Учитывая то, что и сам Колчин несколько раз пытался поймать Валю звонком из Берлина — в Москве. Ничего срочного, просто дать понять: жив-здоров, не в подполье, вот он я, чего искал-то?

Однако всё никак не удавалось выйти друг на друга. И ладно! И это пройдет, как сказано библейским мудрецом.

Что же касается многозначной немецкой Schwein-свиньи, то подложить ее кому-либо — да, осчастливить.

Но! Но в поговорке, ставшей русскоязычной благодаря папаше-Мюллеру, свинья — это не в смысле «удача», свинья — это в смысле «распоследняя собака». То есть «что знают двое, то знает свинья» — означает не возрастающий коэффициент удачи с увеличением посвященных в дело, но как раз обратное.

Месть — штука интимная, для одного, двое — уже много. Двое — это уже один и еще один, а там и распоследняя собака будет в курсе, дайте только срок.

Срок Колчин дал — и немалый. Месть — блюдо, которое следует потреблять холодным. А за отпущенный срок и до распоследней собаки, до свиньи, могло дойти: Колчин-то зна-ает, Колчин-то не остыл, а просто выжи-да-ает.

Но то при условии, что в курсе хотя бы двое.

Нет уж, двое — многовато.

Так что, Извиняй, Валя, не судьба созвониться-пообщаться.

Да и ни хрена Колчин не затаился, ни хрена он не выжидает.

Живет себе своей жизнью. Парней тренирует, айсбайн изредка кушает, приспичит — так в бордель сходит, достопримечательности изучает.

И вообще тут, в Берлине, жизнь абсолютно иная, успокаивающая.

Может, ну ее совсем к чертям собачьим, к собакам распоследним, к свиньям — месть эту почти ритуальную!

Ритуал — это все Кун-цзы напридумывал, а даосы пропагандируют: живи, не обременяя себя условностями-ритуалами, человек изначально не зверь, дикие выходки ритуалами не сдержишь, наоборот, только спровоцируешь. Вот и живи естественной жизнью, какой тут все живут.

А живут тут все жизнью размеренной, аккуратной, без глупостей агрессивных.

Энергию девать некуда — в зал, уважаемый, все в за-ал.

И то!..

В конце концов, сочетание иероглифов и так толкуется, и сяк. Китайский язык не менее многозначен, чем немецкий…

Вот хотя бы сочетание иероглифов собственной фамилии. Чего далеко ходить!

Да, Ко-Цин — делать пустым и делать чистым. К окружающим, к враждебно настроенным окружающим — применимо. Результат: от них, от враждебных, — пустое, оно же мокрое, место, а сам ты ни при чем, чист.

Но если применить Ко-Цин к себе самому, к внутреннему состоянию… Подумай мозгой-то! Не европейской мозгой, не серым веществом… А воображаемой точкой в темечке, нареченной по-восточному — Бай-Хуй. Через нее, точку-дырочку, и сообщайся с внешним миром. Внешний мир и твоя голова — сообщающиеся сосуды. Впитывай.

Чтоб было куда впитывать, нужен пустой сосуд, не набитый серым веществом под завязку. Распусти завязку. Вот она, пустота, к которой стремишься.

Пустота. Нет ни жизни, ни смерти. Ничего не кончилось, как ничего и не начиналось. Учение о трех нэн, случающихся одновременно, не последовательно. Постичь трудно европеоиду, но можно.

Откажись от формальной логики — она ограничена, она цепляется за предыдущее, из чего возникает следующее. Постоянная перемена обеспечивает массу впечатлений на каждый следующий миг. Тебе это надо? Сам подумай-то! Не мозгой, а точкой-дырочкой Бай-Хуй.

Сделай разум пустым, ПЛОДОТВОРНО пустым — и тогда будет полный… дзэн!

Неподвижная мудрость. Это не тот лежачий камень, под который вода не течет. Он еще какой нележачий!

Неподвижная мудрость… Вот и Вселенная неподвижна.

Ну да! Это как?!

Так же, как неподвижна плоть реки…

Рыба, идущая вверх по течению, никакого сопротивления не ощущает, не преодолевает. А человек, наблюдающий за плывущим бревном относительно берегов, думает: экое бурное-напористое течение, однако!

Стань рыбой…

Бесконечно падающий водяной занавес. Вроде стена. Но ведь не стена. Со стороны посмотреть: точно! стена! Внутри, в потоке окажешься — рукой-ногой шевели, дыши… жабрами, башкой верти. То-то! Какая ж стена! Замуровать тебя в стену — попробовал бы шевельнуться.

Поток жизни непрерывен. Чтобы в него войти, осознай такую же принадлежность к этому потоку. Как рыба в воде.

А зрение обманчиво. И не надо биться головой о стену, которую воспринял зрением, — это бесконечно падающий водяной занавес. И бревно вот… Да, плывет. Да, быстро плывет. Глазами прослеживается. Так оно, бревно, просто вне потока. ВНЕ. А ты (нет, не внутри!), ты — часть потока, ты непрерывен.

Пуст. Чист.

Ко-Цин.

Полная гармония и с собой, и с Миром.

Долголетие — смысл бытия, критерий бытия. Если дарован путь, ты должен жить долго, ибо смысл жизни в питании самой жизни. Вмести в себя Вселенную, частью которой являешься сам. Тогда ты — пуп земли, но как такового тебя и нет.

Если Я (в понятии эго) — Вселенная, то и гордость эдакого Я уязвить невозможно.

Кричи не кричи человечек: «Ужо тебе!» — стихии безразлично, не заметит.

Ежели кому почудится, что всяческие древневосточные мудрости не годятся для Европы (чужое и неприменимое…), то пожалуйста — к Гегелю. Сложно излагает, собака, но о том же. Ухитрился перевести древневосточность на нормальный немецкий язык.

Так что дзэн — он и в Германии дзэн.

И Юрий Дмитриевич — в Германии. Колчин. Ко-Цин.

Однако постижение и достижение дзэн отнюдь не означает круглосуточного созерцания собственного пупа, нелюдимости, замкнутости.

Жизнь есть жизнь. И обета молчания Колчин не давал. С чего бы вдруг! Он завсегда готов идти на контакт.

Опять же, масс-медиа. И с парнями из «Sport-Echo» он охотно побеседует. В отличие от России, где восточные единоборства — спорт номер… дцать (то ли дело теннис!), где ты, привезя командное «серебро» из Японии, удостоишься нескольких строчек в газете (если вообще удостоишься…), — в Европе, в Германии, прибытие такой фигуры, как сэнсей ЮК (да по контракту! да надолго!) — это информационный повод еще тот!

Полоса газетная! А то и разворот. И, разумеется, не про то, в котором часу ЮК проснулся, что съел на завтрак, какие он предпочитает костюмы.

Парней из «Sport-Echo» больше занимает, как достичь уровня ЮК, как сам ЮК достиг уровня ЮК. Не родился же он сэнсеем. Не уходил же он от людей в горы, надеясь в уединении на снисхождение истины, как легендируют мастеров прошлого.

(Впрочем, иногда уединение действительно способствует снисхождению истины. Смотри выше. Не в смысле: в горы. А в смысле: по тексту. Там уже сказано. Только уединение возможно и в толпе людей. Японцы это умеют. «О, как прекрасен ты, заслон из восьми рядов!»)

И вот еще что. Господин Колчин увлекся единоборствами из-за их философии-традиций или из-за перспектив противостоять суровой уличной российской действительности? Готов ли господин Колчин к беседе? Где ему будет удобно? Дома? В зале? В офисе? На свежем воздухе? В кафе?

Да где угодно! Где вам, парни, удобней. В зале так в зале. Готов. Согласен.

А чего скрывать?! ЮК всегда рад использовать масс-медиа для пропаганды Школы — не рекламы, не саморекламы, но пропаганды.

Скромность — лучший путь к неизвестности.

У него же нет никаких причин уходить в тень.

У него же есть все основания, чтобы гордиться Школой, к которой он и сам принадлежит, к которой он нынче приобщает группу здесь, в Берлине. Глядишь, и сегодняшние ученики сэнсеями станут… Со временем, конечно. ЮК тоже не в один день, не в полгода и даже не в десять лет стал тем самым ЮК.

Сэнсеями не рождаются, сэнсеями становятся.

Хотя… Если верить астрологам… Не аферистам…

Вот, парни, можете с этого и начать.

Астрологи, просчитавшие все жизненные циклы ЮК, сказали, что он по всем своим жизням был мастером боевых искусств. Сейчас — четвертый цикл, и в нем ЮК должен реализовать то, чего еще не дореализовал, так сказать, оплатить свою карму.

Это не сам Колчин решил. Это ему астрологи сказали.

20

Отец — профессор-китаевед. Преподавал. Сейчас — в Пекине. Занимается научной работой. Дмитрий Иваныч.

Мать — филолог, переводчик. Работала вместе с отцом. Погибла в авиакатастрофе шесть лет назад. Летела к мужу. Местные авиалинии. Самолетик хлипкий. То ли птицы, то ли молния, то ли неисправность. «Черный ящик» не отыскали. Елена Константиновна.

Так что какие-то зачатки восточных культур привиты Колчину с детства, с младенчества даже, если угодно. Хотя внешне культ Востока в доме никак не выражался — ну, там, рис палочками, циновки, деревянные сандалии. Нет, российская профессорская семья. Достаток, да. Нормальное состояние цивилизованного человека.

(Чем ущербный отличается от нормального? Тем, что норовит хапнуть даже тогда, когда у него, ущербного, наконец-то все становится нормально. Память детства: было мало, могут отнять, я бедствовал, а теперь мне ПОЛОЖЕНО! Подробней — см. телевизор, слушай радио, читай прессу: о дорвавшихся до… А чего еще ждать от рабоче-крестьянского общества, где критерием полноценности служила анкета: ходил дедушка с голой задницей? все, ты наш человек!., владел дедушка поместьем, впоследствии разоренным голожопыми (неважно! важно, что владел, мироед!)? все, ты не наш человек!)

Память детства у Колчина — достаток в семье.

И учился он в школе, как сказано ранее, С УКЛОНОМ. Дети крупных ученых, партийных чиновников, дипломатов… Атмосфера пристойная, без выпендрежа, типа «а у меня папа-мама знаете кто?!». И правильно! У всех у них «папа-мама знаете кто». Журналы, конечно, разные притаскивали в школу — те, что в Союзе не появлялись, но из-за границы привозились. Поглазеть-то интересно!..

И вот если мелькала фотография с чем-то пусть отдаленно походящим на боевые искусства — выпрашивал, вырезал, хранил. Откуда эта потребность у Колчина? Тогда вообще смутно представляли — какие-такие боевые искусства Востока?! Даже первенец проката «Гений дзю-до» еще на экраны не появился. С чего бы Колчину?

Ну да если верить астрологам…

А уж когда ему впервые попалась на глаза КНИГА — целая книга по восточным единоборствам! — он выклянчил ее у одноклассника «до завтра» под честное-клятвенное слово. Всю ночь на кальку перерисовывал. Слова с английской транскрипции в русскую списывал, на вкус пробовал вслух: уракен-учи, татэ хиджи-атэ, йоко-гери, маэ-гери. Вкусно!..

Книжку отдал (вот, кстати, единственный раз в жизни мелькнуло ущербное «не отдать бы ее! потерял! украли!» — но лишь мелькнуло), с глубочайшим сожалением, но отдал. Движения пытался повторять. В домашних условиях. Сверяясь с калькой: уракен-учи — рука по дуге, изнутри наружу… ага! вроде бы так!., татэ хиджи-атэ — локтевой удар снизу вверх… йоко-гери — боковой, ребром ступни… маэ-гери — передний, ногу в колене разгибать хлеще, еще хлеще, удар подушечкой пальцев…

Понятное дело, по калькам-рисункам, один на один с подушкой — чему-то и самообучишься, но не чувству боевой ситуации. Спарринг необходим.

И за этим дело не стало! Район-то какой! Какой район! Стык «Динамо» и Марьиной Рощи. 1960 год. Дом, куда Колчины вселились, новенький, только-только отстроенный. С одной стороны — бараки со своим барачным бытом, лимита. С другой — московская цыганская слобода. Колами бьют с одной стороны, ножами режут с другой… А Колчин — пацаненок совсем. Стоит выйти на улицу — получи в нюх. Так, чтоб иообвыкся. Тем более профессорский сынок, папина «Победа»!..

Впрочем, вскоре все пришло на круги своя — Колчин завоевал (ЗАВОЕВАЛ) крепкий авторитет среди шкетов, что называется, в своей возрастной группе. Только благодаря воспитанию в семье не скатился в наркоманы, в шпану. А мог бы скатиться. Анашу курили все дворовые от мала до велика. Цыганята вот ведь, под боком! Папиросу в зубы, фланируешь, сплевываешь. Взро-о-ослый!

Ну да повзрослел и без анаши. Институт. «Бауманка». Самбо еще в пике популярности держалось. Повезло, попал к самому Варлампиеву. В самбо Колчин полный профан, но физподготовка недурственная — плавал, в легкой атлетике мужской разряд имел. Плюс богатая, пусть и спорадическая практика дворовая — на стыке «Динамо» и Марьиной Рощи. Короче, прижился в секции, технику освоил вполне.

Но… самбо — оно конечно, самбо… А вот ходит слух, что в Москве, уже в Москве есть настоящее каратэ! То самое! А где? А на Маяковке. Клуб «Фрунзенец». Там — сам Коршнин. Его до кондиции натуральный кореец доводил, Ли-Чонг-Сон!.. До какой кондиции? До нужной!..

Характерный грех молодости: нас не зовут, а мы и не пойдем, не очень-то и хотелось, сами с волосами! Колчин и Ко!

Нашли зал, арендовали. Громко сказано: зал. Подвал. Это на Остоженке-Пречистенке. Ежели по Метростроевской ехать — там подъезд «Багетная мастерская», а напротив как раз тот подвал. Окна под обрез асфальту, открыты всегда. На-ачали! С классическим каратэ — общего мало. Сами называли то боевое самбо, то боевое кун-фу. Какой там ритуал-церемониал! Какие правила! Бей как сможешь!..

Во-о-от… Со временем район постепенно выглаживался. Коммуналки расселяли — кого в Бибирево, кого в Орехово-Борисово. Секция подвальная развалилась — кого в армию забрали, кто учебой всерьез занялся. Остался Колчин без Ко. Ну и перешел в школу Коршнина.

Некий диссонанс он, конечно, внес. Все-таки у Коршнина больше «академисты», не спаррингисты. Зато лидерство среди учеников захватил практически сразу. Именно практически. Практика — критерий истины. Практика о-очень жесткого спарринга у Колчина была — как ни у кого.

А Коршнин — это Коршнин, о, Коршнин, о! Очень много Колчину дал, очень. Духовный наставник, можно сказать. И не только духовный — формальные комплексы, то бишь ката, Колчин при их выполнении до сих пор с Коршниным мысленно сообразовывается. Коршнину — «Рэй!»

Далее… Что — далее?! Далее — и вовсе сказка! Иечи Иригучи — в Москве. Хисатака. Япония.

ЮК не будет повторяться. ЮК об этом не раз проговаривал в беседах с представителями масс-медиа.

Вряд ли «Sport-Echo» вникнет в понятия: Остоженка-Пречистенка, Марьина Роща, лимита.

Разве что — лимита?

Oh, das ist klar! Der Gastarbeiter! У них, в Германии, большая проблема с лимитой — турки понаехали, целые кварталы занимают! и от бывших советских отбоя нет!.. О, нет-нет, к господину Колчину это не относится! Мы его сами зазвали! Что бы мы без него делали!

И Колчин, беседуя с парнями из «Sport-Echo», старался избегать подробностей топографических, присущих Москве, жаргона, присущего России.

Главное, что хотел сказать, сказал.

Главное, что хотели от него услышать, услышали.

Залог успеха — в первоисточнике знаний и трудолюбии.

Ага! Трудолюбие — вообще национальная черта немцев, здесь они только японцам чуть-чуть уступают.

А первоисточник знаний — ЮК, собственной персоной, и здесь он даже японцам ничуть не уступает.

Следовательно, у единоборцев Германии есть все данные рассчитывать на призовые места в недалеком будущем? Скажите, господин Колчин, произнесите! Было бы неплохо завершить беседу именно таким образом.

Побойтесь бога, парни! ЮК всего месяц с небольшим как включился в работу со здешней группой! Рановато говорить. Физика у ребят очень и очень хорошая, старания не занимать, кое-какой техникой владеют (не один же злополучный Stjopa их натаскивал до колчинского приезда, есть у ЮК и настоящие ученики, которые в Германии практикуют — в Ганновере, в Гамбурге, черные пояса, подтвержденные нашей Федерацией, без дураков).

Но о призовых местах загадывать — рановато, рановато. Съездим, конечно, на открытый чемпионат куда-нибудь, бледно выглядеть не будем, но и только. Пока. А когда и куда, это решает не только ЮК и не столько ЮК. В Голландию, к примеру. Она рядышком. Но там традиционно сильный состав участников. Надо бы чего попроще на первых порах. В Израиль, к примеру. В Египет, к примеру. В Грецию, к примеру.

А более определенно?

Ч-черт его знает. Скорее всего в Израиль. На прошлогоднем чемпионате в Токио с доктором Ваксманом вместе были среди директоров турнира, обменивались улыбками, репликами, пожеланиями. Доктор Ваксман выразил готовность: если вдруг выдастся такая возможность, то всегда пожалуйста, большая честь для маленького Израиля. Так что скорее всего… Почему бы и нет? Наверное, в марте где-то…

Но ведь уже март?

ЮК и говорит: почему бы и нет?

А как вам, господин Колчин, в Берлине?

ЮК нравится в Берлине.

Нет ли намерения в дальнейшем продлить контракт? Может быть, на год? На два? А там и все пять. Десять.

Не исключено. Все может быть.

Вас что-то связывает с Россией? Удерживает от более определенного ответа? Ученики вашей Школы? Родители? Жена?

Ученики уже выучились до, как вам известно, второго общекомандного места на чемпионате Мира. Отец ЮК — в Пекине, и сколько там еще пробудет — неизвестно. Вполне вероятно, те же пять, а то и десять лет. Жена… ЮК был женат. Теперь нет.

Разлад?

Без комментариев.

О, извините! А как вам нравятся берлинские девушки?

ЮК нравятся берлинские девушки. Весьма и весьма нравятся. Спортивные такие. Но не мужикоподобные. Что радует глаз и приятно бодрит.

У господина Колчина еще не появилось здесь постоянной подруги?

Без комментариев.

О, извините! Однако можно ли так понять, что господин Колчин надолго останется у нас, что, конечно, будет способствовать развитию Косики-каратэ в Германии?

(Вот вцепились! Очень им хочется все-таки услышать то, что им хочется услышать! Ладно, нате!)

Можно!

А что, в самом деле! Почему бы нет?! Что, действительно, удерживает ЮК в России?

Да ничего!

Здесь же и климат помягче, и народ подоброжелательней, и язык — не проблема для Колчина, он всегда легко усваивал.

Кстати, от берлинского говора, ставшего уже не просто говором, но диалектом, произрос идиш, на котором общаются все европейские евреи.

Кстати, о евреях — НЕ европейских: доктор Ваксман несколько раз уже прозванивался сэнсею ЮК в Берлин.

Доктор Ваксман предпочитает не идиш, но иврит, проживая в Тель-Авиве. Однако в телефонных переговорах с достопочтенным ЮК свободно изъясняется и на английском. И ЮК свободно на английском изъясняется…

— О, Йури! Я прочитал ваш разговор! Это правда? Это есть? Возможен ваш приезд? Это было бы колоссально, Йури!

— С кем я говорю? Доктор Ваксман? А, Дэн! Рад слышать! Вы в Берлине?

— Я в Тель-Авиве. Но я прочитал ваш разговор. В «Sport-Echo». Если бы вы привезли к нам сюда ваших немецких парней, это было бы колоссально!

(То-то и оно, что доктор Ваксман не в Берлине, а в Тель-Авиве. Поди сообрази сразу, кто тебе вдруг звонит! Время, уместное для телефонных звонков, истекает в Берлине к девяти вечера. Такой, понимаешь, местный уклад — уклад в кровать задолго до полуночи. Зато смело тревожь абонента в пять утра — он не встревожится, он уже встал и завтракает перед насыщенным рабочим днем.

Колчин целый месяц привыкал к принятому в Берлине распорядку суток! Сам сказал интервьюерам: на пять, на десять лет — не исключено. Ассимилируйся теперь!.. Что он достаточно успешно и делал, надо признать.

Разве вот единственный обычай никак не давался: тебе звонят, снимаешь трубку и произносишь не «алло?», а сразу первым представляешься: «Здесь Колчин». Очень неуютно — обнаруживаешь себя, даже не выяснив, кому ты понадобился!

А нужен ли тебе тот, кому ты понадобился? И — кому, собственно? На том-то конце провода запросто дадут отбой, не представившись. Им, анонимным, может, того и достаточно — убедиться, что «Здесь Колчин», Колчин здесь.

Но ничего не попишешь, ассимилируйся. Он, когда машинально по-нашенски «алёкал», натыкался на эдакое недоуменное молчание, на паузу was-ist-los?

Теперь же преодолел, назвался «Здесь Колчин».

Кто беспокоит заправского берлинца в неурочное для берлинцев время? Случилось что?!

А ничего. Просто доктор Ваксман — в Тель-Авиве, откуда и звонит.

Ч-черт! Берлинцы встают рано, однако не до такой степени! Четыре утра! А в этом… Тель-Авиве сколько?)

— Дэн! Который у вас там час?

— О, Йури! У нас давно утро!

(С добрым утром, тетя Хайя! Ай-яй-яй! Чтоб вам не спалось на всю оставшуюся долгую-счастливую жизнь!.. «А нужен ли тебе тот, кому ты понадобился?» Впрочем, именно доктор Ваксман, да, нужен. Тель-Авив.)

— Слушаю вас, Дэн.

— Я сказал, это было бы колоссально! Зачем вам Египет? Зачем вам Греция? Когда есть мы! Мы всё организуем на самом высоком уровне. Ваши парни, наши парни — турнир. Вы лично семинар бы провели для наших. Показали бы. Показательный сеанс. Йури? Когда вас ждать?

— Дэн, ничего не могу сказать. Решаю не я один. И не я вовсе. Я только тренер.

— О, Йури! Только тренер! Вы мне это рассказываете?! Я посылаю факс на Федерацию в Берлине прямо сейчас. Я с ними договорюсь. Вы только скажите «да». У нас здесь тепло, Йури! Красиво. О, Йури! Вы когда-нибудь видели Пурим?! Вы никогда не видели Пурим! Вы увидите Пурим — вы у нас останетесь, Йури! Вы мне не верите, Йури, — тогда вы приезжаете отдельно, смотрите, говорите «ах!» и быстро летите обратно в свой Берлин, для взять оттуда учеников и привезти сюда, чтобы они тоже сказали «ах!». В Египте вы не скажете «ах!». И в Греции вы не скажете «ах!». В Израиле у вас будет такой «ах!» — просто ах! Йури? Сколько вас будет человек? Или, как мы договорились, вы пока летите один?

(«Как мы договорились»!

Забавная штука! Доктор Дэн Ваксман.

Насколько его помнит Колчин по декабрьскому Токио, импозантен, общителен, подобран, и неплохой холодноватый английский. Типичный сабр, каким обычно представляют типичного сабра.

А в разговоре с Колчиным — даром что по-английски! — интонации типичного местечкового еврея с-под Житомира и столь же типичная вежливая настырность: ему НАДО, и напрочь игнорируется, что вам его НАДО — НЕ НАДО!..

Или доктор Ваксман искренне считает: русский человек — даже в Берлине, даже сэнсей — привык у себя в отечестве именно и только к такому еврею, озвученному Жванецким.

Ну как такому еврею отказать?! Даже если вам его НАДО — НЕ НАДО…)

— Как мы договорились, я пока лечу один, Дэн. Если здесь меня отпустят, конечно.

— О, Йури! Как это вас не отпустят! Вы же не на прогулку к нам! Вы не в отпуск! Здесь вам придется очень много работать! Учтите, мы со своей стороны согласуем все вопросы с коллегами из Германии, но работать вам здесь предстоит очень много. Если вы думаете, у нас здесь сплошной круглогодичный Пурим, так я вам скажу заранее: вы заблуждаетесь! Я вам так заранее скажу, чтобы вы приехали и не сказали, что я так заранее вам не говорил. Я посылаю факс, и когда мы вас ждем? Если мы вас таки ждем в десятых числах, то вы таки увидите Пурим. Что вы пьете, Йури? Ваши предпочтения?

— Пиво, Дэн.

— Ка-акое пиво, Йури?!

— В России — петербургский «Портер», «Балтику». Здесь — «Вайсе». Знаете, с сиропом.

— О, Йури! Я не спросил: какое пиво! Я спросил: что вы пьете? Чем вы… э-э… пьянствуете?!

— Я никогда не пьянствую, Дэн. Вообще.

— О, режим, да! Но вы не можете вообще не пьянствовать. Вы же русский! Когда вы прилетите на Пурим, вы почувствуете себя настоящим русским! Русским среди русских. Это же Пурим! А Пурим — это ах!

Пурим — это ах! Действительно.

Такого повального, всеобщего, развеселого пьянствования-гулянствования Колчин и в России не упомнит.

Он, прилетев в Тель-Авив, несколько оторопел.

Даже доктор Ваксман вместе с тремя чиновниками от спорта встретили его, будучи нахрюкавшимися в сосиску:

— О, Йури! Мы рады приветствовать вас на нашей земле!

Естественно, не с этой радости (О! Колчин! Прилетел!) встречающая делегация нахрюкалась до фиолетового состояния.

И еврейские массы затеяли всеизраильский пир горой отнюдь не в честь сэнсея Косики-каратэ ЮК.

Чего не надо, того не надо. Конечно, скромность — лучший путь к неизвестности. Но как раз прибыв сюда, Колчин предпочел бы поскромничать.

Неизвестность так неизвестность. Утомила мирская слава сэнсея ЮК.

То есть в достойном приеме на земле обетованной он ни на секунду не усомнился, но… вот этого не надо — оповещения в масс-медиа аршинными буквами, телешоу, обмен любезностями и рукопожатиями с Главой, лимузин с мотоциклетным сопровождением. Лишне. Он — не Мохаммед Али, наконец-то посетивший Россию…

К слову, а чего радовались-то, чего чепчики в воздух бросали тогда? Кто помнит, а?..

Да, так вот. Он — Колчин, наконец-то посетивший Израиль. Не надо оваций. Он прилетел обсудить условия-сроки-финансирование будущего семинара, показательного турнира… Только и всего. И никаких иных мероприятий, будьте добры. Он скромен.

За лимузин с шофером — спасибо, но…

А про сопровождающих, на мотоциклах ли, пеших ли, — тем более спасибо, тем более, но… Колчин предпочитает одиночество. В крайнем случае, он на автобусе проедется.

Расстояния здесь — тьфу!

От Тель-Авива до столичного Иерусалима, смешно сказать, шестьдесят три километра. Ежели масштабы сопоставить с российскими, то…

Ну, вот ежели все уже впали в состояние незабвенного хрестоматийного Венички, Москва — Петушки на электричке — это аккурат по километражу Тель-Авив — Иерусалим и обратно Иерусалим — Тель-Авив. А ежели вам в один конец, то бишь до столицы Израиля, то по ветке с Курского вокзала вы бы только на перегоне Фрязево — 61-й километр оказались. Где и немедленно выпили бы за здоровье тайного советника Иоганна фон Гете, раз уж избрали местом постоянного проживания Берлин. А немедленно выпив, можете трепать языком о чем угодно, хоть о лемме: глупая, глупая природа, ни о чем она так рьяно не заботится, как о равновесии.

Почему ж она все-таки лемма, если она всеобща? Коли она всеобща, то почему же лемма?

А потому и лемма! Потому что в расчет не принимает бабу. Человека в чистом виде лемма принимает, а бабу не принимает! С появлением бабы нарушается всякая зеркальность.

А Максим Горький?! Что же тогда Максим Горький?! Что говорил Максим Горький на острове Капри? «Мерило всякой цивилизации — способ отношения к женщине».

«Мерило»! «Цивилизации»! Эх, Максим Горький, Максим же ты Горький, сдуру или спьяну ты сморозил такое на своем Капри… Разве не нужна бывает и плохая баба? Хорошему человеку плохая баба иногда прямо необходима бывает. Вот я, например, двенадцать недель тому назад: я был во гробе… А ей говорят: «Вот — он во гробе. И воскреси, если сможешь». А она подошла ко гробу и говорит: «Талифа куми». Это значит: «Тебе говорю — встань и ходи». И что же вы думаете? Встал и пошел. И вот уже три месяца хожу, замутненный…

Замутненность — от грусти. А грусть — от бабы…

Ежели ту лемму, изображенную графически на перегоне Фрязево — 61-й километр, вписать в круг, то получится, кто бы мог подумать, опять же графическое изображение равновесия Инн в природе. Видите? Это же голая зеркальность!

Глупая, глупая природа, ни о чем она не заботится так рьяно, как о равновесии! Не знаю, нравственна ли эта забота, но она строго геометрична.

М-мда! Других проблем у Колчина не осталось, как только бередить душу на 61-м километре!

Так ведь он, полустанок, от Москвы — всего лишь полустанок 61-й километр. А от Тель-Авива — это Иерусалим.

Это с пьяных глаз по-русски можно глубокомысленно рассуждать: с появлением бабы нарушается всякая зеркальность.

Это с трезвых глаз по-еврейски можно глубокомысленно возносить благодарственную молитву: слава тебе, Господи, что я не родился женщиной.

Спьяну израильтянин такого не скажет. Спьяну он, наоборот, пурим-шпили на улицах города будет разыгрывать в честь несравненной Есфирь. Спьяну, спьяну. Обычно-то сыны Израилевы весьма умеренны в потреблении того самого. Но Пурим есть Пурим!

В дни Пурима каждому подлинному израильтянину просто предписывается нахрюкаться до невменяемости! Нахрюкаться повнушительней незабвенного русского Венички.

Что — Веничка! Всего лишь Москву за Петушки принял. А ты постарайся, еврейский Бенчик, нахрюкаться так, чтобы не отличить проклятия Амана от благословения Мардохея! Уж постарайся. Предписано.

Кем предписано?! Где?!

Где-где! В Ветхом Заве-те! В книге Есфирь!

Оно конечно, слава тебе, Господи, что я не родился женщиной. Но именно женщина, Есфирь, спасла иудеев от истребления. Уломала царя Артаксеркса, которого плохой Аман науськивал против сынов Израиля, аргументированно доказала персу: Аман — плохой, Аман не прав — а Мардохей, наоборот, хороший, Мардохей прав.

В общем, читайте книжку. Книгу Есфирь. И сами все узнаете. Там подробно описано:

24. Как Аман, сын Амадафа, Вугеянин, враг всех Иудеев, думал погубить Иудеев и бросал пур, жребий, о истреблении и погублении их.

25. И как Есфирь дошла до царя, и как царь приказал, чтобы злой замысл Амана, который он задумал на Иудеев, обратился на голову его, и чтобы повесили его и сыновей его на дереве.

26. Потому и назвали эти дни Пурим, от имени: пур. Поэтому, согласно со всеми словами сего письма и с тем, что сами видели и до чего доходило у них.

27. Постановили Иудеи и приняли на себя и на детей своих и на всех, присоединящихся к ним, неотменно, чтобы праздновать эти два дня, по предписанному о них и в свое для них время, каждый год.

28. И чтобы дни эти были памятны и празднуемы во все роды, в каждом племени, в каждой области и в каждом городе; и чтобы дни эти Пурим не отменялись у Иудеев, и память о них не исчезала у детей их.

Разве ж сабр Дэн Ваксман позволит себе трезвенность в дни Пурим?! Разве ж он не сабр?!

Да разве только сабр не позволит себе трезвенность в дни Пурим?!

И сабры, и хетели, и ашкенази. Даже оле, которые по всем мыслимым российским анкетам проходили как русские, как украинцы. Теперь они — сыны Израилевы!

Всяческие Агони-Бялые, всяческие Емельяновы, всяческие Калошные, всяческие Погуды.

Пей — не хочу! Пурим! Халява. Водка «Стопка» не уступает по качеству ни «Столичной», ни «Смирноффу»! Не почувствуете разницы!

Но это так, к слову — про оле, ныне бытующих в Иерусалиме.

Просто Колчин вспомнил, что вся упомянутая четверка и впрямь проходила как русские-украинцы.

Один только, пятый, Тоболин, проходил по данным Андрюши Зубарева как еврей. Но он-то, покойный Тоболин, в Питере остался.

А русско-украинский криминальный квартет — здесь, в Иерусалиме.

Обжились. Уже ворчат, уже недовольны. Разве можно прожить на жалкую денежную помощь, пока не работаешь, а учишь иврит в ульпанах?! Нельзя прожить! «Корзина абсорбции» год от года сокращается, притом что цены растут! Пятнадцать тысяч шекелей — это что, сумма?! На пропитание?! А на квартиру?! Ладно, на первых порах они согласны жить и в «караванах», в Бейт Хашмонаи, в десятке километров от столицы, на задворках, ладно. Всего триста шекелей в месяц за две спальни, плюс жилая комната, плюс кухня, плюс туалет. Это если верить компании «Амидар». А разве ей можно верить?! «Амидар» на то и компания по обеспечению жильем новых репатриантов — ей лишь бы рассовать всю алию в избушки-на-курьих-ножках, так называемые «караваны» с так называемыми спальнями-жилыми-комнатами-кухнями-туалетами! За что боролись, братие! Не-ет уж! Нам подавай что-нибудь многокомнатное, кирпичное, с лифтом, с телефоном, с тремя туалетами, как минимум! А заработать на подобную обитель чем? За жалкие шекели наниматься по объявлениям в «Едиот Израиль»?! Не-ет уж! Нужен миллион, и по возможности сразу. Впрочем, это комбинатор удовольствовался всего лишь миллионом. Что вы хотите — дитя своего времени, размах не тот, чистоплюй к тому же, красть грешно, видите ли!..

Да ну их!

В кои веки Колчин очутился в святом городе трех основных мировых религий! Да еще в Пурим! То есть о каких-то серьезных переговорах с местными спортфунк-ционерами и мыслить нечего. Жди, пока у них мозги прояснятся и языки расплетутся.

Доктор Ваксман ведь обещал: «В Израиле у вас будет такой „ах!“ — просто ах!»

Вот и талифа куми, то бишь встань и ходи, если лукавый Дэн заманил ЮК именно в дни Пурим:

— Йури! Я сказал вам, здесь у нас надо много работать?! Я сказал. Поэтому надо начинать с отдыха, Йури, чтобы потом не было усталости! Давайте с вами выпьем за спасительницу Есфирь! Чем вы все-таки пьянствуете?!

Не пьянствует Колчин, не пьянствует! Рюмку коньяку пригубит разве что. Хороший коньяк, кстати. «Сток». И «Кизляру» не уступит. Всё, всё! Только рюмку, чтобы соответствовать празднику. Достаточно, извините, Дэн. Он лучше талифа куми, то бишь встанет и походит. Поглазеет. В Иерусалим съездит.

О, Йури! Доктор Ваксман пойдет с гостем! Доктор Ваксман не может бросить гостя одного, он должен быть рядом. Они сейчас сядут в машину и…

Спасибо, Дэн. Вы посидите, вам сейчас нельзя за руль. Я, с вашего позволения, воспользуюсь?

О, Йури! Конечно! Езжайте! Катайтесь! Только в мусульманском квартале поберегитесь. Могут камнем бросить, поцарапать. Мальчишки такие вредные! Учтите, Йури!

Колчин учтет.

Сорок минут — и он в Иерусалиме.

А вот и Старый город. Здесь особенно не разъездишься — лабиринт улочек-переулочков средневекового типа.

Машину проще оставить на стоянке. Как вошел в Старый город через Сионские ворота, так сразу и стоянка — на площади Тиферет Иерушалаим. И на той же площади — комплекс «Четырех синагог».

Талифа куми. Встань и ходи. И глазей. Впитывай культуру.

В самом-то деле, не за тем же Колчин в Иерусалим приехал, чтобы рыскать в новостройках по адресам, любезно предоставленным учеником Андрюшей Зубаревым, — на окраине святого города, а то и вообще в Бейт Хашмонаи, среди «караванов».

Тук-тук!

Кто там?

Сто грамм.

Пурим, знаете ли. Хорошего Мардохея от злого Амана не отличить.

…Раз уж он в святом городе, то хоть посмотрит, встанет и походит. Глядишь, и замутненность осядет. Замутненность от грусти. А грусть от бабы. И вот уже три месяца хожу замутненный. Аккурат со второй половины декабря прошлого года.

Где тут у вас храм Гроба Господня?! Колчин существует помимо христианства, христианство существует помимо Колчина. Однако быть и не увидеть?

Ну, увидел. Последняя, четырнадцатая станция — «Кувуклия». Маленькая купольная часовня с двумя приделами — придел Ангела и собственно гробница. Два на полтора метра. Лампады, мраморное надгробие.

В общем, посмотрел. Особого благоговения или там просветления — не так чтобы… Но некоторым образом отметился.

Все же для ЮК более приемлем буддизм. Даже не Кун-цзы, и не даосский буддизм, а — чаньский.

Чаньские старцы отнюдь не робели перед Буддой и слов для его определения не выбирали. То есть именно выбирали, но какие?!

Чаньский патриарх Юнь-Мэнь на вопрос, кто такой Будда, ответил: «Палочка-подтирка».

Дэ-Шань на века изрек: «Будда — сухой кусок варварского дерьма».

А Линь-Цзы изощрился до уподобления Будды — дыре в отхожем месте.

Такие богохульные учителя-наставники. Ради крепкого словца не пожалеют и… никого, в общем, не пожалеют.

Только не ради словца как такового. Ради — вот-вот! — просветления.

Основополагающий принцип чаньцев: просветление присутствует внутри нас, искать его в религиозных символах и категориях, в предметах культа — себя терять.

Сказал чаньский патриарх Шэнь-Сю: «Все буддийские учения изначально присутствуют в сознании каждого человека. Поэтому если вы будете пытаться обрести это сознание вне себя, вы станете убегать от своего собственного отца».

Хорошо, что чаньцы не навязывают своих воззрений иным конфессиям. То-то бы иудейский-христианский-мусульманский мир гонялся с дрекольем за всеми этими учителями-наставниками, включая первооснователя ихнего Бодхидхарму!

Впрочем, за Рушди по сию пору, кажись, гоняются.

Хорошо, что в голову человеку никому не влезть, мыслей не прочитать. Стоит человек, можно сказать, в «Центре Земли», в святом Иерусалиме, — и такие мысли!

Ну да, святой город — средоточие трех мировых религий, но не четырех. Все мировые религии… исключая буддизм.

А какие-такие, собственно, мысли?!

Ишь, «не убий!».

Кого не убий? Человека? А собаку, значит, можно — у нее души нет.

Буддисты как-то в этом вопросе шире: букашку тоже не трожь. Но и: плох тот кэндоист, который, вынув меч из ножен, не убивает. Ты только не превысь меру зла, нанесенного тебе, а так… что ж… ты ведь как кэндоист неплох? не плох?

Такие, значит, мысли.

Ладно. Пошли-ка дальше.

Встань и ходи. Иерусалим — город большой, многое надо успеть… посмотреть.

Один только Старый город — четыре квартала: Христианский, Еврейский, Армянский, Мусульманский. Есть на что поглазеть. Всего не перечислить. Одно только перечисление уйму страниц отнимет. Это вам, в конце концов, не справочник-путеводитель.

Кого занимают достопримечательности, пусть читает рубрику Якова Финкеля «Клуб путешественников».

А то и пусть закажет целиком справочник. Там в газетке указано: «ПУТЕВОДИТЕЛИ ЯКОВА ФИНКЕЛЯ можно заказать в издательстве „Мадрих“ по адресу: Р. О. В. 27142, Иерусалим, 91271. Стоимость каждого путеводителя 23 шекеля, включая пересылку. Дополнительные справки у Якова Финкеля по тел. 02 — 850787».

А то и пусть тот, кого занимают достопримечательности, собственноперсонно нагрянет в Святой город — и сам все увидит-пощупает: о, Стена плача! о, Яффские ворота! о, церковь Искупления! о, музей Истребления! о, мечеть Скалы! о!

Без путеводителя, правда, трудновато ориентироваться.

Спросить, конечно, можно. Как-никак, но ведь там на четверть бывший наш народ.

Однако понять-то тебя поймут, но и запомнят, не ровен час.

Потом вдруг, ну вдруг, поинтересуется кто-нибудь, кому по роду службы надлежит интересоваться: не запомнили случайно? ну случайно… не он ли спрашивал, как пройти? а как проехать? а он был на машине? а что у него за машина? номера наши, а сам иностранец? заня-а-атно.

У Якова Финкеля, что ли, дополнительные справки взять — по тел. 02 — 850787! Мол, достопримечательности Старого города — это колоссально, а вот как мне половчей проехать в Бейт Хашмонаи, там еще «караваны»…

Хотя стоит ли, что называется, гнать лошадей? Первый, но ведь не последний раз в Израиле! Пурим завершится, будни начнутся. Трудовые будни. Согласовывать, факсами обмениваться, всяческое утрясать. Только звонками и факсами не отделаться, надо и очно.

Доктор Ваксман с удовольствием в Берлин прилетит. И не раз.

И Колчин с удовольствием в Тель-Авив прилетит. И не раз.

Свобода передвижений здесь не ограничивается ничем, кроме материальных возможностей. А они есть.

Немцы завсегда рады способствовать укреплению дружеских отношений с сынами Израилевыми, подспудно искупая вину. Тем более первое предложение исходило не от Берлина — от Тель-Авива. Так ведь? Доктор Ваксман первым звонил-предложил.

А вопрос визы и прочих формальностей — это вне России, не к ночи помянутой, не вопрос вовсе! Это лишь в России сорок дней требуется, чтоб, к примеру, в Японию… А то и не отпустят. Здесь же — хоть на все четыре стороны!

Колчин после памятного Пурима, когда, естественно, ни о чем ни с кем толком не договорились (ибо — Пурим, люди, Пурим!), только обнюхались, попредставительствовали, так вот, Колчин за неполный месяц уже раза четыре в Тель-Авив летал. Или пять. Так сказать, жил вахтовым методом. Берлин, Тель-Авив, Берлин, Тель-Авив.

Попривыкли даже к нему вроде бы здесь, то есть в Израиле.

Это кто?

Это? А, это господин Колчин. Сэнсей. Он скоро привезет к нам немцев и сам кое-что покажет.

Короче, праздник кончился, надо много работать, как заранее предвещал доктор Ваксман. Новизна впечатлений (Сам ЮК! Русский сэнсей! Сам!) поблекла — и это правильно. Работа есть работа.

Да и Колчин включился в процесс — не время красотами любоваться, по достопримечательностям разгуливать, в море купаться — хоть в Средиземном, хоть в Мертвом. С утра полежал в ванне, спустился, взял пару-тройку русскоязычных газет, поднялся в номер, чашку кофе, омлет, пробежался по страницам за завтраком, чтобы некоторым образом быть в курсе, и — в зал, а то в Берлин уже пора.

Позвольте! Что значит: некоторым образом быть в курсе? В курсе чего, собственно?

Ну так, вообще. И про каратэ, в частности. Мол, скоро и у нас, на земле обетованной…

Нет, нету.

Доктор Ваксман, конечно, поспособствовал — беседу колчинскую из «Sport-Echo» перепечатали с постскриптумом-анонсом: скоро и у нас!!!

Но, во-первых, с сокращениями — чуть ли не вполовину.

А во-вторых, в ивритоязычном спортивном еженедельнике. Как он называется, ЮК даже и не разобрал — поди разберись в ЭТИХ буковках! Проще — в китайском! На память, само собой, сохранил, для коллекции, а так — нет.

У русскоязычных газет в Израиле свои проблемы, другие. Спорт — постольку поскольку. Они все больше о своем, о наболевшем. И «Едиот Израиль», и «Семь дней», и «Спутник», и «Новости недели».

Ну, сами посудите!

КАК МЫ СУДИМ ИЗРАИЛЬ. Где есть еврей там жди новостей. Это аксиома журналистики. Если вы хотите знать, сколько газетных колонок будет отведено на то или иное событие, прежде всего выясните, а есть ли евреи по соседству? Например, «Интернешнл геральд трибюн» семь полос из восьми отвела палестинскому восстанию. Один из заголовков гласит: «Убит израильский солдат — сто девяносто шестая жертва палестинцев». На восьмой полосе сообщалось о гибели пяти тысяч курдов в иракской газовой атаке… Так или иначе, евреи намного интереснее миру, чем курды. Естественно, журналисты говорят о них больше. Вопрос в том, как говорят…

АЛИЯ И АБСОРБЦИЯ. Очень трудно найти на Божьем свете еврея, которому окончательно хорошо в этой жизни. Он либо уже умер, либо не совсем еврей, либо не совсем здоров. И на самом деле — жизнь не бывает совсем хороша. Тем более — жизнь в Израиле. То «Скады» падают, то корзину абсорбции урезают, то территории отдают, то не отдают… С жилищным вопросом — совсем беда: машканты, даже не льготные, обеспечивают не более 75 процентов стоимости жилья. Остальные 25 процентов вынь да положь из собственного кармана. Что при средней стоимости квартиры в Иерусалиме 230 тысяч шекелей, а в Тель-Авиве — 280 тысяч составляет 58 и 70 тысяч соответственно. Из какой зарплаты и за сколько лет можно отложить такую сумму?! А сама машканта, долг по которой за десять лет увеличивается в шесть раз? Ее же выплатить невозможно! Гевалд!

КНИГА — ИСТОЧНИК НАКАЗАНИЙ. Пропажа редких книг из Российской национальной библиотеки продолжает привлекать внимание всех, кто с раннего детства в Советском Союзе затвердил лозунг «Книга — источник знаний».

Мы говорим — пропажа, и мы не говорим — кража.

Когда караим Фиркович, подданный России, в прошлом веке отобрал здесь все, что считал ценным, и во многих ящиках привез рукописи в Россию, — это почему-то не называлось кражей. Хотя до сих пор собрание раритетов, вокруг которых российская сторона подняла такой шум, именуется никак иначе, но Каирской генизой. Не Петербургской, не Московской, не Одесской. Каирской. По признанию наших и не наших ученых, исследующих истоки и историю иудаизма, если освоить всю ту массу информации, что скопилась в Каирской генизе, то вполне вероятно, надо будет писать новую летопись сынов Израиля, исходя из вновь открывшихся фактов.

Однако нас занимает сегодня не ветхозаветная история — пусть уже все будет, как оно есть. Нас занимает история более ближняя — история с пропажей раритетов, части Каирской генизы, из Российской библиотеки. Исходя из вновь открывшихся фактов.

Что мы знаем? Ничего!

Почтенный судья Шели Тиман распорядился продолжать расследование, которое длится уже три с лишним месяца. Причем сообщается, что выясняются все новые и новые подробности.

Правда, теперь непонятно, от кого надо теперь добиваться новых и новых подробностей. От Вадима Свана? От его жены Сусанны Сван? Какие подробности могут сообщить супруги, которые в момент пропажи манускриптов находились в Израиле? И поныне, кстати, находятся безвыездно. Потому что, видите ли, следствие не закончено и они не имеют права свободы передвижений.

Или Ефим Кублановский, до недавнего времени содержавшийся в петербургской тюрьме «Кресты» и которому, по настоянию адвоката Карла Рунге, наконец-то изменена мера пресечения на подписку о невыезде — из Москвы, куда его препроводили из Санкт-Петербурга?!

Вероятно, пока Ефим Кублановский пребывал в тюрьме, работники следствия задали ему все вопросы, которые пришли им на ум. И вероятно, ответы на эти вопросы настолько удовлетворили следователей, что влиятельный генерал обрел в обмен на эти ответы свободу, пусть и ограниченную Кольцевой дорогой. Ничего нового он скорее всего сообщить по делу не может, как и супруги Вадим и Сусанна Сван.

Могли бы пролить некоторый свет на злополучное дело четверо олим, непосредственно участвовавших в изъятии рукописей, как, во всяком случае, утверждает российская сторона. Но, по свидетельству соседей в Бейт Хашмонаи, ни Вольдемар Агони-Бялый, ни Натан Емельянов, ни Владимир Калошный, ни Александр Погуда вот уже вторую неделю, а если быть точным, то девять дней, в своих «караванах» не появляются.

Бесследное исчезновение четверых свидетелей по делу о пропаже рукописей означает только одно — кому-то выгодно замять так называемую «кражу века», потому что кражи как таковой, получается, не было. Мы поэтому и говорим — пропажа. Ведь все манускрипты нашлись буквально через пару дней после того, как их «украли».

Кто украл? Четверо граждан Израиля? Их что, взяли на месте? Или воспрепятствовали выезду из России, когда обнаружили их причастность к «краже века»? Или делегация российских следователей, два месяца назад специально приехавшая в Израиль, предъявила почтенному судье Шели Тиману новые неопровержимые доказательства вины четверых олим?

Таки нет!

А не является ли шумиха, поднятая Россией вокруг «кражи века», очередной попыткой вновь обвинить во всех грехах и бедах «многострадального» русского народа… как бы вы думали, кого?.. Правильно. Если в кране нет воды… Антисемитские настроения в нынешней России не утихают, а поощряются. Достаточно обратить внимание на растущее число «чернорубашечников» и на громкие реплики в Думе, где иногда доходит до рукопашной. Казалось бы, достаточно обратить внимание — но именно этого не делают ни прокуратура, ни стражи порядка, ни законодатели, среди которых в России немалое число людей, откровенно заявляющих о причине того, что «в кране нет воды».

Мы, конечно, не располагаем материалами следствия по делу о «краже века» и питаемся, в основном, только сообщениями из российских газет. Но не характерно ли, что после бурного всплеска публикаций в декабре 1994 фактически никаких новостей мы так и не узнали. Позволим предположить, что когда «кавалерийский наскок» у России не удался, сверху скомандовали «тпру!» и легкой рысью, чтобы не слышно было топота, отогнали «кавалерию» назад, на исходные позиции.

Возникает, конечно, вопрос, а куда вдруг подевались четверо «виновников», пропавших из Бейт Хашмонаи? И почему — они, а не Вадим и Сусанна Сван, по-прежнему живущие в Ашдоде и не дующие в ус? Почему, в конце концов, не генерал Кублановский, выпущенный из «Крестов»?

Ответ: а что им терять? То есть четверым олим, так и не нашедшим себя на земле обетованной. Вольдемар Агони-Бялый, бывший в России руководителем лаборатории на химическом комбинате, здесь мыл посуду. Натан Емельянов и Александр Погуда, считавшиеся в С.-Петербурге неплохими бизнесменами, здесь снискали славу мелких жуликов и ходили безработными. Владимир Калошный занимался книготорговлей, но здесь удовольствовался стоянием на раздаче в буфетах.

Проблема алии — не новая проблема. Но если четверым олим предложат решить для себя эту проблему посредством выезда — нет, не обратно в Россию, но в Европу или в Америку — взамен на «склероз» по поводу, известному всем, то — почему бы нет? Кто бы сказал «нет»? Никто бы не сказал «нет!». Вполне может статься, что упомянутый визит российских следователей имел своей целью не выяснение обстоятельств «кражи века», но оговаривание условий, при которых и «честь мундира» не была бы задета, и «неверно истолкованные» бывшие граждане России, а ныне — Израиля, получили бы моральную и… материальную компенсацию.

Ничем иным не объяснить исчезновение четверых олим без каких-либо следов криминала. Ничем иным не объяснить равнодушие полиции, когда исчезновение четверых олим стало очевидным. Наконец, ничем иным не объяснить освобождение Ефима Кублановского, пусть и с подпиской о невыезде. И еще раз наконец, ничем иным не объяснить тот факт, что супруги Сван продолжают проживать в Ашдоде и никуда не собираются исчезать.

Правда, и Вадим Сван и Сусанна Сван выглядели расстроенными и настороженными, когда до них дошло известие об исчезновении четверых людей, с которыми они поддерживали не сказать близкие, но приятельские отношения. Но… пусть тогда эти заметки послужат к их успокоению. Во всяком случае, они никуда исчезать не намереваются, да и смешно было бы это при положении, занимаемом супругами на обретенной родине.

Книга — источник знаний. Да, эту истину тот же Вадим Сван мог бы подтвердить и тогда, когда работал в злополучной «Публичке», и теперь, когда его опыт и эрудиция по достоинству оценены здесь, в Израиле. А использовать книгу — как источник наказания — не получилось ни у тех, кто инспирировал все дело с российской стороны, ни у судейских чиновников здесь, пошедших было на поводу у следователей бывшего Союза (впрочем, такого ли уж бывшего, если приемы остались все теми же?).

Что же касается бесследно исчезнувших четверых олим, то нам думается, следы их рано или поздно обнаружатся. И не в «караване» Бейт Хашмонаи, а где-нибудь в Австрии, а то и вовсе на брайтонском бордвоке…

Бред! Ярко выраженный провинциальный бред.

Нет, ну в самом-то деле! «Мы, конечно, не располагаем материалами следствия по делу»… но соображения у нас такие. Гм-гм, я не читал, но скажу. Слухи об утечке мозгов из России оказались сильно преувеличенными. В области масс-медиа — уж точно. Надо же так! Иного не предположить, чем сговор российских сыскарей с израильскими сыскарями: давайте полюбовно спустим на тормозах, а этих… безработных аферистов вывезем куда подальше.

А нечего тут, понимаешь, критиканствовать. Обидеть журналиста может всякий, а предложить свою версию слабо?

Почему же слабо? Да пожалуйста! Генералу-Фиме нужна четверка опростоволосившихся сообщников? Нет. Вадику Свану и Сусанне Сван — нужна? Нет. Да эта четверка, дойди дело до суда, будет топить и генерала, и семейку, как котят: мы — лишь исполнители, мелкие сошки, а заказчик — вот он, а наводчики — вот они! Так что если криминальный квартет и покинул пределы земли обетованной натихую, то снаряжали их в путь-дорогу отнюдь не спецслужбы российско-израильские. Материальных средств для этого у Вадика Свана хватит — за десятилетия «сидения на Каирской генизе» и постоянного выщипывания из нее кусков-кусочков накопилось кое-что… Влияние генерала-Фимы, даже кукующего в «Крестах» (а теперь, оказывается, и не кукующего!), хватит, чтобы внушить подельнику: делай так! пусть бесследно исчезнут! Вот и исчезли. Ежели Кублановскому ничего не стоит обзавестись ксивой, удостоверяющей: генерал-Фима — главный министр всея безопасности… то обеспечить четверых дурачков «чистыми» документами, удостоверяющими: это — Иванов, Петров, Сидоров и примкнувший к ним Засранкин… да на раз! на два! на три-четыре! Катитесь на Брайтон, и чтоб ни гу-гу! Сами знаете, чем это вам грозит, учитывая обстоятельства «кражи века», известные весьма ограниченному кругу лиц.

Чем не версия? Вполне убедительная версия, даже если не располагаешь материалами следствия по делу!

В результате? В результате: ну, возжелал генерал-Фима книжки полистать, ну сказал Вадик Сван: «А я знаю, где они лежат!» Дальше-то что?

Еще, правда, шофер Ульяшов. Ну он вообще ни при чем! К нему подошли на улице: «Мастер, книжки не нужны? Интересные, с картинками!» А он, шофер, зная пристрастие хозяина к интересным книжкам с картинками, решил услужить. Только глянуть сперва надо. Вдруг барахло? И тут его — цап-царап! Вы чё, сдурели?! Он, шофер, и махаться-то принялся, решив, что его заманила шайка какая-нибудь, — а то, что шайка книжечки красные показала, так теперь эдакими книжечками умельцы торгуют в любом переходе метро, хоть в Москве, хоть в Питере!

А Тоболин?! Что же Тоболин?! Который растворителя хватанул?!

Да не знаем мы никакого Тоболина! Может, у него любовь несчастная, он и траванулся. «Женщ не я» — точно, любовь несчастная. Живет, видите ли, «женщ» — и не с ним, кто-то другой ее ублажает, «не я»!

М-мда? А как вы объясните показания гр. — гр. Агони-Бялого, Емельянова, Калошного, Погуды?!

Где?! Какие-такие показания?! Какие-такие гр. — гр.?!

Вот! Видите, вот!

Вы не бумажки подсовывайте! Вы нас с названными гр. — гр. сведите — хочется им в глаза посмотреть! Ах, исчезли?! А были? Да? И где они? Сплыли? Нечего их под залог отпускать. Неважно, кто за них этот залог внес. Вот вы их сначала найдите, а потом и поговорим. Ага?!

По поводу мнения в газетке, мол, «нам думается, следы их рано или поздно обнаружатся» — это вряд ли.

Почему — вряд ли?!

Да ради бога! Если угодно, вот вам еще одна версия — именно про «бесследное исчезновение»…

Вадим Сван и Сусанна Сван, говорите, расстроенными и настороженными выглядели, когда их спросили о пропавшей четверке приятелей?

А вы знаете, кто такая Сусанна Сван?! Не в смысле — жена Вадика, а в смысле — по профессии. Патологоанатом. То-то!

Есть человек — есть проблема, нет человека — нет проблемы.

Представляете, заманили приятелей на ужин, отравили цианистым калием, расчленили на мелкие части, зажарили в бельевом тазу и съели. Ха-ха!

Это так… для щекотания нервов любителям видеоужастиков. Кишка тонка у супругов Сван, будь Сусанна хоть трижды патологоанатом. Отравить — куда ни шло. Но спрятать тела таким образом, чтобы они исчезли бесследно, это нужен профессионал. Очень серьезный профессионал.

Супруги Сван таковыми профессионалами не являются.

И откуда вообще взяться профессионалу эдакого уровня в Израиле?!

И какую сумму заломил бы профессионал за подобную работу?!

Не проще ли, действительно, справить четверке мелких аферистов убедительные документы и пусть катятся — на легком катере к… да к берегам Кипра для начала, там как раз шушеры всякой, говорящей на русском, пруд пруди. Триста сорок солнечных дней в году. Вы будете приятно удивлены ценами. Верно?

А то нанимать профессионала для вытряхивания целых четырех камешков из ботинка — вы будете неприятно удивлены ценами, которые будут заломлены.

21

— Ну-ну. Хм-хм. Ага!

Что — ну-ну?! Что — хм-хм?! Что — ага?! Не надо нам тут понимающе кивать головой, цокать языком в знак высокой оценки действий профессионала эдакого уровня. Какого еще профессионала?! Каких действий?!

Сказано: бесследно исчезли. И о причинах сказано. И версии предложены удобоваримые — целых две, не одна. И удовлетворитесь.

— Да-да, само собой. Но мы-то с вами зна-а-аем, да?

Что мы знаем?! Изъясняйтесь внятней!

— Н-н-ну… Колчин, например. Разве он не профессионал того самого уровня?

Вероятно. Однако даже предположить, что ЮК подрядится за пусть и невообразимую сумму на вытряхивание камешков из ботинка?! Обижаете сэнсея. Он не наемный киллер. Он сэнсей.

— Да-да, само собой. Но мы-то с вами зна-а-аем, что такую… работу он бы сделал и без всяких сумм. Ведь дело принципа.

Какого-такого принципа?! Что это еще за принципы — за бесплатно живых людей в неживых превращать и следы заметать, будто ветерок в Синайской пустыне?!

— Вот-вот! Об этом и речь! Ведь Ко-Цин! Уничтожить-опустошить и остаться чистым. Не так ли?

Тьфу, глупости какие! Ко-Цин — это достижение внутренней ПЛОДОТВОРНОЙ пустоты, чтобы сделаться чистым для восприятия мира и установления гармонии — с Миром и с собой самим. Кто не понял? Кому еще раз объяснять?! Колчин, с позволения сказать, которую неделю пребывает в состоянии — полный… дзэн, а на него опять пытаются всех собак вешать!

— Да?! Полный… дзэн, да?! А жена сэнсея?! А кровь в подвалах «Публички»?! А полушубок, найденный в тахте на квартире Тоболина?! А зачем Колчин в Израиль зачастил?!

Что значит — зачем?! Да его же доктор Ваксман буквально уговорил! Для поднятия Косики-каратэ на более высокий уровень среди спортсменов земли обетованной, для организации семинара, для встречи немецких коллег с израильскими коллегами.

Кстати, неплохо получилось в конечном счете. Колчинские берлинские ученики навтыкали подопечным Дэна Ваксмана по первое число, даром что ЮК их тренировал всего-то два месяца с небольшим. И сам ЮК тряхнул стариной на показательном сеансе — и формальные комплексы продемонстрировал, и доски поразбивал, и кирпичики, еще вот яблоко всмятку уделал с завязанными глазами. Пожалуй, самое сложное — ступней по яблоку достать, которое, яблоко, ассистент держит на вытянутой вверх руке у тебя за спиной, а ты еще и с завязанными глазами. Так что все прошло тип-топ. Договорились, что теперь уж вы к нам, из Тель-Авива в Берлин.

Между прочим, Колчин своих немцев привез в Тель-Авив тогда, когда газетка с заметками «Книга — источник наказаний» уже вышла в свет, а в ней, в газетке, говорится, мол, девять дней минуло с тех пор, как бесследно исчезли… и так далее. С какой радости-печали приплетать ЮК к четверым олим?! Ну, был он, ЮК, до семинара в Тель-Авиве, ну бродил по Иерусалиму. И что?! Тоже мне, основание для совершенно идиотских гипотез! У алии — свои проблемы, у Колчина — свои!

— Ага! Свои! Свои у Колчина проблемы! И мы-то с вами зна-а-аем!..

Слушайте, прекратите!

Что мы с вами такое особенное зна-а-аем?!

Какая кровь в «Публичке»?!

Какой полушубок на квартире?!

Какая жена сэнсея?!

Что, кто-нибудь из понимающе кивающих знакомился с материалами следствия по делу?!

«Мы, конечно, не располагаем материалами следствия по делу…»

Вот и не фантазируйте!

Тем более, доподлинно — ни о какой крови, ни о каком полушубке, ни о какой жене сэнсея в материалах следствия и намека нет!

Хоть у кого спросите! Хоть у того же Андрюши Зубарева — он-то зна-а-ает, да к тому же сейчас где-то неподалеку должен находиться. В Каире, что ли?

Ищ-щ-щите его в городе мертвых, в пригороде Каира, там тишина-а-а, ищ-щ-щите его-ого-го! (И зловещее эхо осело в глубинах подсознания, сделав наступившую тишину еще более зловещщщей…)

Шутка! Андрей Зубарев давно должен бы вернуться из командировки обратно в свой Питер.

И четверых дураков из Бейт Хашмонаи не ищите — не найдете. Разве что в городе мертвых… ых-ых-ых! Страшно? Ай, бросьте! Шутка!

Что же до жены сэнсея, то да… была такая.

Возвращается муж из командировки, а она подевалась куда-то.

Куда?

Что за вопрос? Опять все сначала?! Сказал ведь сэнсей ЮК Гришане Михееву в квартире на Шаболовке: «В чем, собственно, дело?» Сказал же: «В Питере? Да там вообще никто ничего! Зря прокатился! Нет, конечно, Санкт-Петербург, Эрмитаж, все такое…»

Сказал ведь сэнсэй ЮК парням из «Sport-Echo», когда те спросили, нравятся ли ему берлинские девушки: «Мне нравятся берлинские девушки. Спортивные такие. Но не мужеподобные. Что радует глаз и приятно бодрит». И уклонился от прямого ответа по поводу постоянной подруги в Берлине, но дал понять — не исключено.

Жизнь есть жизнь. Дзэн есть дзэн. Ничто не вечно под Луной. И это пройдет. Время лечит все. Буддизм — самая миролюбивая из религий. ЮК склонен к буддизму. Весьма-весьма склонен. Не к религиозным, но философским аспектам этой четвертой мировой религии, никак не представленной в городе Иерусалиме…

Там что-то еще про кэндоиста вроде бы говорится: мол, вынул меч — убивай, нет?

Да, что-то такое говорится. А какое отношение Колчин имеет к этой заповеди?! Какой меч?! Когда вынул?! Кого убивать?! Четверых придурков-олим?! А за что?! И кто они такие?! Колчин и понятия не имеет об их существовании! Кто-кто?

Какой Вольдемар Агони-Бялый? Это который старый пердун с псевдоблагородной сединой и будто бы породистым профилем? Распространенный типаж скрытого педика, охмуряющего мальчиков перспективой покататься на машине, послушать музыку, скушать конфетку. Этот, что ли?..

Ни малейшего представления о нем Колчин не имеет!

Какой Натан Емельянов? Это который с бегающими глазками застигнутого на горячем воришки: «Вы могли подумать, что я способен на тако-ое?! Всё! Я ухожу! Я оскорблен!» Внешность кошмарной бабы, неудачно переодетой в мужскую одежду. Этот, что ли?

Ну, ни малейшего представления!

Какой Владимир Калошный? Это который жопастый? С замашками бритозатылочного боевичка из не самой крутой группировки? Типаж «болельщика» на дурилках-наперстках, когда любую из пяти-шести рож-подставок даже самый плохой физиономист за версту срисует. Этот, что ли?..

Нет, никогда не сводила судьба, не встречались, по счастью для Калошного.

Какой Александр Погуда? Это который нервный-полусумасшедшенький? Усики у него еще. Шеей постоянно ерзает — то ли парикмахер неудачно смахнул состриженные волосики с затылка, то ли в роду у клиента психопаты были, есть и будут есть. Типаж кривоулыбчивого «властелина», полагающего, что «гений» и «юродивый» — синонимы. Этот, что ли?..

Да нет же, бог миловал от знакомства с такими организмами.

Так что — еще раз! — Колчин понятия не имеет об их существовании. Много чести для них — знать Колчину об их существовании.

Да и они, четверо, понятия не имеют о существовании сэнсея ЮК. Откуда бы им? Даже если они действительно лазали в «Публичку». Есть ли вообще связь между «кражей века» из РНБ и признанным мастером Косики-каратэ Ю. Д. Колчиным?! Да никакой! Вот еще! Новости!

Оно конечно, для четверых мелких аферистов была бы большая честь — знать сэнсея ЮК.

Но, однако, эту честь им Колчин не окажет. Он, видите ли, привык иметь дела с первыми лицами. А вы, четверо, так… мелочь пузатая.

Вот таким образом… И — не иначе.

Кому-то хотелось бы иначе?

А иначе — это как?

Вам что, в подробностях описывать так называемое «идеальное преступление»?! Отдохните от предвкушений, отдохните.

Ибо «идеальных преступлений» не бывает. Точка.

Почему это не бывает?! Возмущенный вопросительный и восклицательный знаки.

Потому. Когда б они осуществлялись, никто б о них и слыхом не слышал. На то они «идеальные». А все остальное, описанное с подробностями, с самыми подробными подробностями, с самыми убедительными подробностями — полная туфта. Ибо если оно, «идеальное», кем-то описано, значит, уже не «идеальное» — ведь стало известным кому-то, кроме того, совершившего «идеальное». Кому бы оно стало известным, «идеальное преступление», кроме самого воплотителя?

Разумеется, и воплотитель — всего лишь человек, а человек слаб. Так и подмывает ударить себя в грудь и гаркнуть хотя бы зарослям тростника: «У царя Мидаса ослиные уши!» («Я совершил идеальное преступление!»)

Всё! Свободен, парень. Что знают двое, то знает и… последняя собака. Даже если второй — всего лишь тростник. И не претендуй на звание вершителя идеальных преступлений.

Это касаемо «идеальных преступлений» в книжках. Тот же «Шакал» у Форсайта. Поговаривают, в тогдашнем застойном Союзе целиком не опубликовали «Шакала», на половинке опомнились и наложили вето — как раз потому, что перепугались: вдруг найдется подражатель и надумает повторить покушение на Первое Лицо таким же манером.

Идиоты, одно слово! Даже если нашелся бы подражатель, он тоже был бы идиотом! Полным!

Там же, в «Шакале» Форсайта, — прокол на проколе!

Нет? Ну, попытайтесь, если считаете, что не идиоты. Сразу поймете, что заблуждались по поводу собственной персоны.

Ладно, книжки. Там хоть можно спрятаться за несобственно-прямую речь, за поток сознания, за мысленный диалог непонятно кого непонятно с кем. И каждый волен вообразить невообразимое.

Но вот кино-о-о! Ва-а-аще!

Спецагенты, супергерои, ведущие себя, как слон в посудной лавке, шуршащие в зарослях, гремящие кровлей крыш, щелкающие предохранителями, будто стартовым пистолетом, и — не попутай черт! — задумаются всерьез: «Здесь должно быть решение! Не может не быть решения! Всегда есть одно, единственно верное решение! Думать! Думать! Время на исходе! Таймер тикает! Осталось десять секунд! Пять! Три! Две! Одна! Ну!!! Щас флажок упадет!.. Вот-т-т! Оно! е2 — е4! Уф-ф…» Экий интеллект! Экий матерый человечище!

Да вот хотя бы и «Час червей», где Колчин изображал злодея второго плана! Ломакинское кино, дай бог его все-таки увидеть на экранах. Нет, история с захватом автобуса и вертолета сама по себе — вполне съедобна. Однако не вздумайте, дураки-террористы, воспользоваться рецептом. Тот же Андрей Зубарев, консультирующий Ломакина безвозмездно, по наущению Колчина, вынес приговор: «Полная херня! Их бы повязали в момент!» Но приговор — не фильму, не сценарию. Приговор подражателям, буде таковые объявились бы и решили: а давайте, как в кино!

В кино — отчего же… В жизни — полная херня!

Более того! Только по большому секрету, ладно?! Консультанты высокого класса всегда подсунут в фильм пару-тройку заведомых глупостей, чтобы, отыщись подражатели-плагиаторы, на этих глупостях попались.

Это, к слову, касается и «Часа червей», хотя там все, казалось бы, продумано до мелочей. Как-никак, но Андрей Зубарев — и впрямь консультант высокого класса… в своей области. «Зенит» — чемпион. И не футбольный «Зенит». И дворец Амина брали количеством людей, пересчитываемых по пальцам. Чай, не дудаевская резиденция в Грозном, к-кретины от профессионализма!

Да! Так вот… «Идеальное преступление» — преступление, которого нет. Ни в оперативных сводках не значится, трупов, обезображенных до неузнаваемости, выброшенных, скажем, приливной волной, — тоже ни-ни, а уж что касается воображаемого исполнителя — при самом больном-богатом воображении не вообразишь. Пусть газетки версиями забавляются — на то они и газетки, им бы аудиторию развлечь. Не так ли?

Не так! Не так!!! А из зала мне кричат: «Давай подробности!»

Про кого подробности, милые мои?! Про гражданку Парамонову?! Вы чё?! Сказано же: бесследно исчезли. Вам шашечки, или вам ехать?!

«Они отправились на озеро Дунтин. Там их встретили с большим почетом. Но об этом рассказывать не стоит…»

Нет-нет, на сей раз не древнекитайская литературная традиция. Отнюдь!

И не греческая, не менее древняя традиция — щадя нервы зрителей, ни в коем разе не демонстрировать процесс убиения. Задерни занавесочку, там, за ней, издай предсмертный вопль, а потом пожа-алуйста — предъяви потрясенному демосу бездыханные тела. Ура, царь Эдип! Ура! Первый в истории литературы чистый детектив! Триллер! Дрожь пробирает!..

Нет, не греческая традиция. Ибо какие еще бездыханные тела?! Чьи тела?! На кой демос они нужны! Нам не нужны великие потрясения-триллеры. Нет-нет, не нужны! Чуждо это русскому человеку, чуждо!

Таким манером запросто отбояриваешься от любителей сцен, леденящих душу, типа:

Он дождался момента, когда человек выйдет из тени, чтобы убедиться — это тот самый человек.

Одутловатое лицо. Мешковатая фигура. Аура перегара… Это тот самый человек.

Он убедился и шагнул навстречу. Короткий быстрый удар на противоходе.

Человек не успел испугаться. Тем более отпрянуть. Грузно осел на землю, в пыль.

Пульс? Пульс прощупывался.

Он затолкал тело в багажник и сверился со следующим адресом. Недалеко. Рядом.

Обездвиженное тело, по его расчетам, минимум час не проявит никаких признаков жизни.

Но час — это минимум. Максимум — это вечность.

Он был максималистом…

Второй не открыл на стук. Не открыл.

Тогда он вошел без стука.

Второй, намеченный им к искуплению греха, был не один. Этот второй — удача! — был вместе с третьим, в одной постели, в обнимку.

Любовнички, срань господня! Что они нашли друг в друге? Рожи у обоих, такое впечатление, уже не просят кирпича, уже допросились, еще в детстве, — и с тех пор не изменились.

Оба были пьяны до невменяемости. И сон у них был беспробудный. Натешились, обессилели.

На всякий случай он ткнул каменным пальцем в точку за ухом и тому и другому. Потом по одному выволок к Машине и усадил на заднее сиденье. Позы получились откровенными до тошноты. Милуйтесь, голуби!..

С четвертым, последним, возникла проблема — по известному адресу его не оказалось. Пока не оказалось. Загулял на старости лет.

Пришлось ждать.

Машину он отогнал за дом и пешим ходом вернулся к дому. Опасаться, что кто-нибудь обратит внимание на чужую машину, на постороннего человека, открывающего чужую, не свою, дверь, не приходилось.

У всех сегодня день такой — пьяный. И день, и ночь, и следующий день, и следующая ночь. Не то что машину или человека — собственного отражения в зеркале не заметят. А заметят — не узнают. Специфическое празднество. Раз в году.

Он сел посреди холла. Свет не включил.

Было жарко. Было душно.

Он достал из кармана жестянку с тоником, прихваченную из машины как раз на тот случай, если ожидание затянется, если захочется промочить горло. Но — тоником. Ни чем иным. Специфическое празднество его не касается. Он — нездешний. Он ограничится чем-либо безалкогольным. Голова должна сохраняться ясной, а при жаре даже небольшая порция спиртного действует как очень большая порция.

Он дернул за язычок жестянки с тоником. Предварительно обстукал банку по краю, чтобы не пшикнула пена, чтобы не оставить мокрого пятна.

Тоник был теплым, приторным.

Он не стал рыться в холодильнике, выковыривая лед. Ему здесь, в этом доме, не нужно ничего. Даже льда. Ему здесь, в этом доме, не нужен никто. Кроме того, кто припозднился, — четвертого, последнего. Старика.

Удача, что все четверо так и не обзавелись семьями за годы проживания здесь. Иначе возникли бы лишние затруднения… Любые затруднения разрешимы, но хорошо, когда их нет изначально. Впрочем, если считать однополых любовничков семьей, то на сей раз затруднение оборотилось собственной противоположностью — двух зайцев сразу! Зайчиков! Гуликов!..

Четвертый, последний, объявился много позже полуночи.

Тот, кто ждал его, даже почти потерял надежду решить задачу за одну-единственную ночь. Завтра у обитателей здешних мест — тоже пьяный день, пьяная ночь. Но неужели придется возвращаться сюда еще и завтра?

Не придется. Последний, четвертый, появился. Хоть и много позже полуночи. Нет, он шел не от дамы. Свои игры с дамами одинокий старик отыграл лет пятнадцать назад. Одна радость осталась — напиться на дармовщинку в дни празднеств. Благо — наливают и не спрашивают. Одно скверно — до дому добираться дольше обычного, ноги заплетаются. А машину ловить — лучше сэкономить на тот день, когда празднества кончатся и на дармовщинку больше не нальют.

Четвертый, последний, вошел в дом не сразу. Сначала некоторое время топтался перед лужицей с нефтяными разводами в пяти метрах от двери. Пьяно бормотал, что негоже ему падать в грязь лицом, что он должен остаться незапятнанным. Потом этот четвертый, последний, все же запятнал ладони, когда сделал несколько попыток свернуть лужицу в трубочку и унести с собой, в дом, — ему вдруг понравились радужные разводы на поверхности. Пить меньше надо!..

Наконец старик с кряхтеньем поднялся с корточек, отложив новые попытки на потом, на завтра, когда станет посветлей и лужицу можно будет подцепить за край, а там и — в трубочку, и — вместо коврика у кровати.

Завтра для него вряд ли наступит. Посветлей для него вряд ли станет. Иди в дом, старик. Заждались тебя!

А крепок еще старик! В подпитии сильном, но не брякнулся на землю, даже поднимаясь с корточек. И на ногах держался неплохо. Но — недолго…

…Лишь до момента, когда сдавленно пискнул:

— Кто здесь?!!

Щелкать выключателем этот последний из намеченного квартета не стал. Вероятно, опасаясь, что при свете обнаружит: кто-то действительно ЕСТЬ, а главное — кто именно.

Да, на ногах старик продержался лишь секунду — в проеме двери, более светлом, чем остальная тьма, его силуэт был четким и резким, будто вырезанный из черной бумаги. Как спереди, так и… сзади, со спины…

Этот четвертый, этот последний почел за благо с порога повернуть назад, на свежий воздух — только бы не убеждаться в том, что здесь, внутри, и в самом деле КТО-ТО. Хмель улетучился мгновенно, вытесненный инстинктивным ужасом. Назад! Из дома! На воздух!

Этот четвертый, этот последний очень удобно повернулся спиной. Удобно — не для себя.

Миг. Прыжок из кресла. Взмах сконцентрированной ладони — по затылку.

Шейные позвонки хрустнули. Теперь важно не вляпаться в лужицу с такими красивыми разводами, не наследить.

Даже с грузом на плечах удалось ее перепрыгнуть с большим запасом. Попытка засчитана.

Он втиснул тело туда же, на заднее сиденье, к любовничкам — для полноты компании. Третьим будешь, старичок? Будешь, будешь. Куда ты денешься. На переднее сиденье, рядом с собой, усаживать седогривый остывающий труп не хотелось. Пока тело не остынет окончательно, не закоченеет, оно, тело, будет валиться вбок, мешать водителю. А ему, водителю, еще ехать и ехать. В ночь. К морю.

Всё! Все четверо. И место вам, всем четверым, — в аду.

Где он, ад?

Небо — над головой.

Ад — внизу.

Мертвое море — побережье Мертвого моря является самым низким местом поверхности Земли. 395 метров ниже уровня океана. Ниже некуда…

Он заплывал с телом на буксире подальше, поглубже.

Пристегивал «карабином» к поясу трупа грузило — мешок с песком.

Выпускал из рук, легонько оттолкнув от себя.

Труп уходил на дно…

И так — четыре раза.

Четыре резиновых мешка, заполненных песком и воздухом.

Песок он нагребал здесь же, на побережье.

Воздух накачивал собственными легкими — до некоторого головокружения, как после бокала вина.

Бокал вина он выпьет потом, когда сегодняшняя акция завершится успешно.

Иначе и быть не может.

Иначе, если он будет обнаружен, к четверке бездыханных никогда не прибавится пятый. Тот самый пятый, который далеко отсюда. Очень далеко. Но любое расстояние преодолимо.

Только бы сегодняшняя акция завершилась успешно.

Песок — чтобы утянуть труп на дно.

Воздух — чтобы держать мешок на плаву до той поры, пока не приспеет исполнить роль грузила.

Приспело. Резиновые мешки облегченно выдыхали сиплый воздух и утягивали тела на дно — первый пошел, второй пошел, третий, четвертый.

Всё! Вот теперь действительно всё. Здесь и сейчас — всё.

Он, пошатываясь, последний раз вышел из воды. Накупался.

Несмотря на то, что считался приличным пловцом, акция вымотала, утомила. И отняла почти весь остаток ночи, три с половиной часа.

Еще бы! Дистанция четыреста метров на спине. Туда. И столько же — обратно. Четыре раза. На спине — не он. На спине — у него. Все четверо, последовательно. Хорошо, что резиновые мешки с воздухом, пережатым в горловине, поддерживали на плаву…

Повеяло предутренним ветерком. Посвежело.

Ветер усилился, сдвигая песчинки, заметая следы. Его следы — в море и из моря.

Сейчас он уедет, и песчинки точно так же скроют отпечатки протекторов.

Он высох почти мгновенно. Осевшая соль стягивала кожу. Волосы на голове торчали дыбом. Не от страха. От соли. Страха не было. Было удовлетворение от качественно сделанной работы. Качественно и в срок.

Он расчесал волосы, пытаясь их хоть как-то уложить. Вытряхнул камешки, песчинки из кроссовок. Натянул брюки, накинул рубашку, надел кроссовки.

Включил зажигание. Мотор заурчал. Негромко.

Машина почти бесшумно тронулась с места.

Восток высветился. Через час наступит утро.

Гладь Мертвого моря поморщилась. Это — от ветерка. И только.

Никто не выпрыгнет из глубин Мертвого моря, выпучив глаза, молотя руками, шлепая ногами, разевая рты в потустороннем крике. Никто и никогда.

Он вытряхнул камешки…

Так, что ли? Нечто в подобном духе, что ли?

Гм, гм! Любезный мой читатель! Здорова ль ваша вся родня? (Любил, знаете ли, поэт-эфиоп напрямую общаться с читающей публикой. Его пример другим наука…)

Гм, гм! Как со здоровьичком?

Неважно, надо полагать, ежели подобное (см. выше) удовлетворит ваш изысканный вкус.

Не так все было. Было все не так. Так не было. Никак не было. Никак нет!

Хотя… да вроде бы убедительно. В не самых худших традициях, коли особенно не вдумываться.

Но! Но — коли особенно не вдумываться.

Вдумайтесь, вдумайтесь! Мертвое море! Ну?

Нет, поименовали его недурственно. В самый раз для действа, покрытого мраком и… это самое… леденящего душу. Априорный холодок по хребту вызовет разве что город мертвых, тот, который в окрестностях Каира. Еще Андрюша Зубарев про него балагурил.

Мё-о-ортвый! Жу-у-уткий! — Хотя, по сути, каирские бомжи всего лишь нетривиально решают квартирный вопрос.

Мё-о-ортвое море! Жу-у-уткое!

Да ни черта жуткого в нем нет. Море как море. Бессточное, небольшое такое.

Разумеется, учитывая насыщенную трудовую ночку некоего (НЕНАЗВАННОГО, между прочим!) субъекта, плещешься в волнах не без дрожи — может, именно тут, под тобой, трупы с грузилом!

Тьфу! Разве ж подлинный профессионал станет избавляться от трупов посредством утопления оных именно в этом море?! Гм! Оно же соленое, как… салака пряного посола! Еще солоней! Соленость воды 260–270 %, в отдельные годы до 300 %. Органическая жизнь отсутствует (кроме некоторых видов бактерий).

Это что означает?! Ну?!

Троечники!..

Это означает, что в такой «выталкивающей» воде утонуть не утонешь даже с камнем на шее — по ней, по воде, почти ходить можно! Правда, на четвереньках, но не замочив живота. Аки по суху…

А отсутствие органической жизни — гарантия сохранности продукта в первоначальном виде: в каком погрузил, в таком извлекут, сколько бы лет ни минуло. Даже кожа сохранится лучше, чем если пользоваться мылом «Сортир». Потому и Мертвое оно — не живет в нем никто. Отнюдь не потому, что во глубине стоймя колышутся трупы, терпеливо дожидаясь своего часа, когда их наконец извлекут на поверхность.

А извлекут? Точно?

Все может быть. Недаром говорится: рано или поздно — все всплывет наружу. На нем, на море этом, весьма интенсивно ведется добыча калийных и других солей. Ненароком подцепят черпалкой… Тятя, тятя! Наши сети притащили мертвеца! Числом поболее, ценою подешевле!

Оно, конечно, глубокое. Море-то. До 356 метров. Но ты поди утопи до самого дна, учитывая вышесказанное!

Кто не верит, кто считает, мол, вода и есть вода, мол, концы в воду — и… концы в воду, тот пусть сам съездит на побережье и попробует, к примеру, утопиться. От несчастной любви, к примеру.

А у кого загранпаспорта нет и визы тоже, тот пусть поднатужится, распахнет энциклопедический словарь на нужной странице и прочтет:

«МЕРТВОЕ МОРЕ, бессточное озеро на Бл. Востоке (в Иордании и Израиле)… Расположено на 395 м ниже ур. м. (побережье — самое низкое место поверхности суши Земли), глуб. до 356 м. Соленость воды 260–270 %, в отд. годы до 310 %. Органич. жизнь отсутствует (кроме нек-рых видов бактерий). Добыча калийных и др. солей».

Убедились?! Вот и здрасьте. Вот и верьте на слово в дальнейшем!..

А слово — оно такое будет:

НИКАКОГО ОТНОШЕНИЯ К ТРИЛЛЕРОПОДОБНЫМ СОБЫТИЯМ, ОПИСАННЫМ ВЫШЕ… нет, еще чуть выше… Ага! Вот отсюда, с момента «Он дождался момента, когда…» и по «…Он вытряхнул камешки», — ЮРИЙ ДМИТРИЕВИЧ КОЛЧИН, обладатель шестого дана Косики-каратэ, образование высшее, семейное положение — вдовец, подданный России, место работы и место проживания в настоящий момент — Берлин, далее везде… да хоть в Израиле… НЕ ИМЕЕТ И НИКОГДА НЕ ИМЕЛ!

И никакая литературная традиция, будь она китайская, греческая, российско-эфиопская, ни при чем.

Сами посудите!

Если вдруг — если предположить невообразимое! — ЮК, Ю. Д. Колчин, тот самый сэнсей, имел бы отношение к описываемым закавыченным событиям, то… какой же он после этого профессионал?!

Топить трупы в неутопляемом море?! При всем при том, что звучит впечатляюще — Мё-о-ортвое…

Да и прочие обстоятельства псевдоидеального сокрытия следов, как и способ карания провинившихся!

He-а! Не уровень ЮК!

Не понадобится никакой спец, никакой Андрей Зубарев не понадобится, чтобы по достоинству оценить: «Полная херня! Для кино сгодится, а так — нет». Достаточно любого трезвомыслящего дилетанта для вынесения такой оценки.

Ладно! А если предположить-вообразить: ЮК, Ю. Д. Колчин, тот самый сэнсей, ИМЕЕТ ОТНОШЕНИЕ — но не к описываемым событиям, а к событиям НЕ описываемым, о которых благоразумно умалчивается, к ним, к другим событиям… только с тем же результатом, а? имеет?

Стоп! Результат — это что? И вот вам результат — четверо бесследно исчезнувших кутят? Это, что ли?! Дались вам эти четверо! Нету их, нету! Исчезли. Бесследно! Целых две версии предложено — на выбор. Мало? Нет, всё норовят пододвинуть под так называемое «идеальное преступление»! Всё норовят приплести Ю. Д. Колчина! Он-то каким боком?! Он, само собой, провел в Тель-Авиве показательные выступления, весьма и весьма показательные. Но и только. Иных выступлений он не показывал. Хоть показания с него снимайте в процессе дознавания по делу о… (по какому, собственно, делу?!) — нет, не показывал он ничего такого!

Гм-гм! Любезный мой читатель! Не жди. Не дождешься.

Даже если бы, ЕСЛИ БЫ, на секундочку, на десятую долю секундочки, согласиться и эдак многозначительно подмигнуть, мимикой сыграть: «Мы-то с вами зна-а-аем!»…

«Идеальное преступление» — преступление, которого нет! И не преступление вовсе, а справедливое возмездие четверым придуркам за содеянное в декабрьскую ночь.

Они, придурки, тоже полагали, что им удалось «идеальное преступление» — не в смысле «кражи века», а в смысле нейтрализации невольного свидетеля «кражи века».

Никто и понятия не имеет о том, что был такой… была такая! Нет тела — нет преступления.

Но карающая длань воина, выпившего чашку воды, уже занесена над их бестолковыми головами, уже опустилась карающая длань — с характерными для восточных единоборств резкостью-быстротой-неуловимостью.

Да? Этого надо?

Ни в коем! Тогда ж получается — Колчина подставить! Элементарным образом, задешево и без каких-либо дивидентов. Банальнейше «настучать» на ЮК!

И где?!

Не в России, не в Федеративной Бандитской Республике, где киллер запросто интервью раздает всем встречным-поперечным — а встречаются ему всё больше люди душевные, внимающие, слова поперек не скажут! а сыскари днем с огнем ищут-рыщут: куда он подевался, злодей?! мы бы тоже его проинтервьюировали, нам только парочку вопросиков задать, более ничего!

Нет, не в России. В Израиле. Тут вам не там! Там вам не тут! Ясно? И сыскари местные не столь отходчивы, как добродушные россияне…

Запамятовали, небось, коим манером спецслужбы сынов Израилевых обошлись после мюнхенской Олимпиады с теми, кто лишил жизни сынов Израилевых?! Не сразу, но потом. Только дурак мстит сразу, а трус — никогда.

Они, то есть террористы, имели нахальство заявить, мол, ответственность за теракт берем на себя, а мы — это такая организация, пофамильно — обойдетесь, но толпою мы сильны! Поди победи!

И что? Выяснили — и пофамильно, и поименно. Тут вам не там! Там вам не тут!

Летай самолетом иль ползай по-пластунски — конец известен. Все в землю лягут, все прахом будут. Уже.

А вы мне: «Мы-то с вами зна-а-аем!»

Ни-че-го мы с вами не зна-ем!

С точки зрения отдельно взятого НЕНАЗВАННОГО субъекта, может быть, и справедливое возмездие. А вот с точки зрения местных спецслужб — преступление против сынов Израилевых. Мало им, понимаешь, своих доморощенных в том же мусульманском квартале Святого города, так еще и залетный какой-то вершит свой суд над гражданами!

Разумеется, этот… «библиотечный квартет» весьма условно может быть причислен к сынам Израилевым. Разве что о-очень дальние родственники. Иначе с чего бы они в российских анкетах настаивали: русские, русские мы… в крайнем случае — украинцы! (А Вадик Сван и вовсе махровым антисемитом числился, рядился под такового. Ну да Вадик Сван — особая статья, он не подпадает… Криминальный квартет — отдельно, Вадик Сван и Сусанна его — отдельно).

Тем не менее официально, по документам, — все они граждане земли обетованной: и Агони-Бялый, седогривый, и Емельянов с Погудой, любовнички противоестественные, и Калошный, одутловатый.

Непонятно, правда, куда они с нее, с земли обетованной, усвистали в одночасье?! Живы ли вообще?!

Живы! Наверняка живы! А то бы местные спецслужбы развернулись по полной схеме. Даром что все четверо бесследно исчезнувших — олим!

А ежели живы, ежели наверняка, то почему о них или от них никаких известий? Сказано ведь в местной печати: где есть еврей, там жди новостей.

Да? А где он есть? Еврей-то. В смысле — натурализовавшийся, а ранее — русско-украинский. Количество — четыре. Где они?!

Где-где!.. Да хоть в Катманде! В Непале есть столица Катманду. Ведя ту жизнь, которую веду… с пьяных глаз просклоняешь и несклоняемую столицу: «в Катманде!» Само собой, только с пьяных глаз! Они, все четверо, аккурат в дни Пурима потерялись. Неужто трезвехонькие?! Мало ли куда занесет спьяну-то! В Гималаи. Гималаи высокие. Тихо-тихо ползи… Никаких следов потерявшихся граждан по сию пору не обнаружено.

Вот и чудненько! Появись хоть намек на след, принюхались бы спецслужбы и — топ-топ по следу, топ-топ… Вверх, до самых высот.

А «потеряшка» — она и в Израиле «потеряшка». И мероприятия в связи с «потеряшкой» и в Израиле аналогичны российским. Заявление участковому, отказ в возбуждении уголовного дела за отсутствием явных признаков криминала, передача имеющихся сведений в райотдел, возбуждение розыскного (не уголовного!) дела по факту, опознавательную карту — в информационный центр, где она и хранится вечно — года два-три. С приветом!

Так что на лобовой вопрос: «Где-где?!» надлежит, не моргнув, выпалить: «В Катманде!»

Ибо предположив причастность ЮК — даже в порядке бреда! даже в распространенном жанре русской народной галлюцинации! — к пропаже «четверки» (вот она была — и нету!), тем самым невольно науськаешь въедливых и настырных следаков на ни в чем не повинного человека.

Кто зла Колчину желает?! Нет таких? И остыньте. Не настаивайте на подробностях. Тем более подробности — это абсолютно лишнее на данном этапе.

На каком-таком этапе?!

На последнем, на завершающем этапе…

Ведь обычно как? Обычно материалы следствия, протоколы дознания и прочая-прочая-прочая составляют многотомье — в шкаф не вместить.

А заканчивается все одной строчкой:

«Приговор приведен в исполнение».

Без подробностей.

Ни — кем именно приведен.

Ни — посредством какого именно орудия умерщвления.

Ни — каковы были последние слова осужденного-осужденных.

Так-то. Не так ли?

Надо ли нарушать сложившуюся традицию?

Не надо. Не умножим Зла, соблюдем равновесие Мира.

Не пожелай зла Колчину своему. А он-то и подавно никому зла не пожелает, будучи в гармонии с собой и с Миром. У него — полный… дзэн! И топиться, к примеру, от несчастной любви он и в мыслях не имеет. Хотя к Мертвому морю у него свободный доступ — и загранпаспорт есть, и виза.

Но в Израиле он просто так, по случаю. Если бы не доктор Ваксман, век бы этого Израиля не видать. Хотя… почему бы не повидать, собственно!

Но вообще-то Колчин — в Берлине. У него — контракт. Он здесь, в Берлине, может быть, и вовсе обоснуется.

Если вдруг припечет, ностальгия нахлынет, всегда пожалуйста: купи билет «Люфтганзы», лети хоть первым классом, хоть бизнес-классом, хоть экономическим классом — в Москву так в Москву. Трех-четырех дней достаточно, чтобы ностальгия схлынула?

Более чем достаточно! Всех повидать, со всеми пообщаться, в Школу заглянуть — учеников проведать. И — назад. Контракт есть контракт — на Западе с этим строго.

Не опоздай с уик-энда.

Это только в России допустимо гулять от понедельника до понедельника, еще и вторник-среду прихватывая, — на майские, скажем.

Кстати, если действительно посетить столицу, то лучше не на майские.

Кордоны всяческие, ограниченный въезд, проблематичный выезд.

Полвека Победы.

Вымерший знойный город, все — на Поклонную гору!

Толпа истерикоидов на Лубянке:

— Долой жидов! Да здравствует Победа!

(Во-во! «Гитлер — жид». Штейншрайбера на истерикоидов нет! Впрочем, он — патологоанатом, не психиатр.)

И не застанешь толком никого. Отнюдь не потому, что миллионы сбежались на Поклонную гору. Просто жара необычайно ранняя в этом, юбилейном, году — за город, что ли, съездить, в земле поковыряться, первый краснокожий загар принять.

Так что ежели в Москву — то лучше не на майские. После. Или до. В последнюю неделю апреля.

А зачем? Да поглазеть! Всего лишь поглазеть. Трехчетырех дней вполне достаточно.

Тем более, ни с кем особенно Колчин общаться и не намерен. Даже напротив! «О, как прекрасен ты, заслон из восьми рядов!» Ну разве что случайно на улицах-площадях натолкнется на знакомых, тех, кто его в лицо помнит, не забыл.

Однако Москва велика. Вероятность близка к нулю.

Да и в лицо Колчина нынче не сразу признаешь. Усы отрастил — аккуратные, не так чтобы пышные, но натуральные, без всяких там фокусов типа «У вас ус отклеился». И стрижка иная, не такая у ЮК стрижка, к которой привыкли, иная… Цвет волос опять же… Это, знаете ли, седина вдруг стала пробиваться, а хочется выглядеть молодо, безмятежно. Типа: «Велла»! Вы великолепны!.. Брови, правда, разнятся по цвету с прической, характерные колчинские брови — ни с кем не спутаешь. Ну тк! Их и подбрить недолго. Не сбрить, а подбрить! Разительно меняется лицо, просто разительно! Ну просто — другой человек!

То есть по паспорту — да, Колчин Ю. Д. И даже признать можно, если вглядеться, сличить с паспортной фотографией: вроде бы он.

Он, он!

Погранцы толком и не вглядываются, прошли те времена. Главное — с собой ничего эдакого не ввезли? Оружие?!

Не-ет, что вы! Какое оружие!

Никогда Колчин оружия не имел при себе. Даже «строительно-материальные» сёрикены и те подарил одному давнему знакомцу, еще когда из России улетал. А теперь вот прилетел. Поглазеть на празднично убранную столицу. Дня на три-четыре.

Зачем бы Колчину оружие?! Хоть обыщите! Пустые руки. Руки. Пустые. Каратэ.

Ну-ну. А жить где? На Шаболовке? Спугивать Гришаню Михеева с прибалтийской пассией? Не в гостиницу же селиться коренному москвичу?! Здрасьте, мол, я вообще-то москвич, но — из Берлина. Я, мол, поживу тут у вас в России недолго, дня три.

В России. В «России». В гостинице. А можно весь этаж снять? Вот этот, ага! Нельзя? И почему? Ах, занято? И кем? Кем-кем? Никогда о таком не слышал… Ладно, нет так нет. Придется подыскать что-нибудь попроще.

«Профессорская» квартира на стыке Марьиной рощи и «Динамо» — это как, попроще? Давно мы дома не были, если позволено будет так выразиться. Соседи и не признают, доведись им встретиться на лестнице или во дворе: «О-о, какой большой мальчик вырос! Возмужал, похудел. Не помните? Это ж сын Дмитрия Иваныча! Ну, профессора! Китайца!.. Да-а?! Ах, ах! А я его еще во-от таким помню! Ах, как годы летят! Как время уходит, ах!»

Не довелось встретиться на лестнице или во дворе. Колчин не любитель до подобных встреч с фальшивинкой.

Да и верно подмечено: время уходит. Как время уходит, ах! Он тут всего дня на три, не больше. Растрачивать время на подобные встречи — роскошь. Не любитель он.

Он — не любитель.

Он — профессионал.

Вообще встречи на родной земле — даже с теми, кого ты искренне будешь рад видеть, кто искренне будет рад видеть тебя, — тоже роскошь.

Он по жизни не склонен к роскошествам. Ни раньше, ни теперь. Ни, тем более, теперь!

«ГДЕ СПРЯТАЛСЯ ЗАЙЧИК? Адвокат Ефим Кублановский, месяц назад освобожденный из-под стражи из петербургской тюрьмы „Кресты“ под подписку о невыезде, вчера бесследно исчез.

Карл Рунге, адвокат адвоката, проходящего по делу о „краже века“ в Российской национальной библиотеке в декабре прошлого года, заявил, что ему неизвестно местонахождение своего подзащитного.

По сообщениям охраны генерала-Фимы, вчера во второй половине дня Кублановский покинул офис в гостинице „Россия“, который оставался за ним в течение всего срока пребывания генерала в „Крестах“, и отбыл на бронированном БМВ вместе с машиной сопровождения „фиат-крома“ в направлении своей резиденции в Барвихе. Но так туда и не прибыл.

Охрана Ефима Кублановского, располагавшаяся в „фиате-крома“, утверждает, что в районе Самотечной БМВ, шедший впереди, неожиданно прибавил скорость и проскочил на желтый свет. Особого беспокойства этот маневр у охраны не вызвал, так как, по словам телохранителей опального адвоката-генерала, „хозяин“ и раньше любил бравировать, так сказать, собственной независимостью. Правда, после отсидки в „Крестах“ он поубавил прыть. И тем не менее внезапный отрыв БМВ сначала не насторожил сидящих в „фиате-крома“.

Настороженность, а вместе с ней и беспокойство возникли, когда выяснилось, что БМВ пропал из поля видимости. Радиотелефон, находящийся в БМВ, на вызовы не отвечал. „Фиат-крома“ проследовал по знакомому маршруту на Барвиху, но на всем протяжении трассы БМВ, за рулем которого находился Кублановский, не появился.

По свидетельству охраны, генерал-Фима предпочитал всегда вести автомобиль сам. Никого другого в салоне БМВ не было. Версию о якобы подсевшем в БМВ неизвестном, пока машины пережидали переключение светофора, телохранители исключают. Они, по их утверждениям, ни на секунду не теряли контроля над автомобилем „хозяина“.

И тем не менее Кублановскому все же удалось из-под этого контроля выйти и уйти в неизвестном направлении. Кублановскому или кому-то другому, вынудившему адвоката-генерала, по-прежнему находящегося под следствием, изменить маршрут.

БМВ был обнаружен только через шесть часов, когда окружение генерала-Фимы почувствовало, что далее полагаться только на собственные силы не следует, и связалось с ГАИ, сообщив об исчезновении. Сотрудниками автодорожной патрульно-постовой службы пропавший БМВ был обнаружен в районе пересечения Садового кольца и Неглинной. Автомобиль был аккуратно припаркован, внешних и внутренних повреждений не имел. Радиотелефон в салоне оказался исправен. Ни малейших следов борьбы внутри БМВ, как, впрочем, ни малейшего намека на то, куда подевался сам водитель.

Представитель пресс-службы Кублановского заявил, что близость места обнаружения БМВ с Петровкой, 38, наводит на размышления: не дело ли это рук самих правоохранительных органов, сначала обвинивших влиятельного политика в банальной краже и засадивших его за решетку, а затем выпустивших господина Кублановского под подписку о невыезде только потому, что, даже находясь в камере, господин Кублановский так или иначе был под пристальным наблюдением не только работников милиции, но и тех, для кого понятие „права человека“ — не пустой звук. Теперь же, продолжил свою мысль представитель пресс-службы, когда господин Кублановский „исчез“ и его местонахождение неизвестно, с ним могут обойтись самым непредсказуемым образом, вплоть до…

Другую версию высказал депутат Государственной Думы Андрон Ионов, которого никак не заподозришь в симпатиях к Ефиму Кублановскому: „Кублановский, безусловно, носитель уникальной, интереснейшей информации, а все мы видим, какой идет „отстрел“ банкиров, бизнесменов, журналистов. Подошлют наемника, если не принимать меры безопасности, и концов потом не найдешь“.

Обе версии имеют право на существование, но при всем при том не выдерживают критики.

Зачем спецслужбам городить огород и столь сложным образом „удалять с арены“ генерала-Фиму, если тот и так уже находился в полном их распоряжении, еще месяц назад пребывая в петербургской тюрьме „Кресты“? Об условиях содержания и нравах, царящих в отечественных пенитенциарных учреждениях, мы сегодня и наслышаны, и начитаны. Потому никого бы не удивило известие о, так сказать, „несчастном случае“ или успешной попытке суицида…

Кроме того, обнаружение БМВ в непосредственной близости от легендарной Петровки, 38, служит скорее опровержением, чем подтверждением версии, высказанной пресс-службой господина Кублановского. Можно ли быть столь невысокого мнения о профессиональных способностях тех, кто так легко увел автомобиль с тщательно охраняемым водителем из-под наблюдения телохранителей, а потом оставил бы БМВ в месте, недвусмысленно указывающем — вот чьих рук это дело? Вряд ли.

К тому же, если господин Кублановский действительно „исчез“ не по своей воле, то чего проще пересадить его в другую машину, убедившись, что отрыв от „хвоста“ удался, и вывезти пленника хоть за Кольцевую. А БМВ потом, ведомый другим шофером? припарковать как раз на Неглинной и спокойно покинуть машину, тем самым наводя на ложный след.

Вторая версия депутата Государственной Думы еще менее убедительна.

Говоря о наемниках, жертвами которых все чаще становятся личности известные, Андрон Ионов должен бы знать о методах, используемых при подобного рода „заказных“ делах. Снайперские выстрелы с чердака или выстрелы в упор на лестнице собственного подъезда. Взрыв автомобиля с намеченной жертвой внутри. А то и вовсе — отравление солями тяжелых металлов. Во всяком случае объекты покушений, что называется, налицо — после выполнения „заказа“.

В случае же с „исчезнувшим“ генералом можно скорее говорить о своеобразном „киднэпинге“.

Но, спрашивается, с какой целью похищен злополучный генерал? Не для того ли, чтобы в надлежащих условиях, с применением нетрадиционных методов дознания выпытать у него „уникальную, интереснейшую информацию“, носителем которой он является, по утверждению депутата Ионова. На чем основана уверенность депутата в том, что Кублановский является „носителем“, неизвестно. Может быть, на том, что сам Кублановский поделился ею с Андроном Ионовым? Тогда не проще ли взять в оборот и упомянутого депутата? Или „похитителей“ смущает депутатская неприкосновенность отставного работника весьма компетентных служб, где он числился задолго до того, как обрел депутатский мандат?..

Если же исполнителей „похищения“ интересует не информация, а деньги, то в скором времени нужно ждать телефонного звонка с предложением о выкупе и „озвучиванием“ суммы в обмен на господина Кублановского. Однако телефон молчит. То есть он в офисе гостиницы „Россия“ и в загородной резиденции генерала-Фимы не умолкает. Но звонит кто угодно, только не „похитители“. Хотя, если они знакомы с небезызвестным „Вождем краснокожих“, должны осознавать — чем дольше „похищенный“ содержится у „похитителей“, тем больше от него хлопот.

Есть, правда, еще одна версия, которую не мешает предложить вниманию всех заинтересованных лиц…

Телефоны действительно не умолкают. И звонят ближнему и дальнему окружению господина Кублановского не только наши коллеги-журналисты. Инцидентом с „исчезновением“ генерала вплотную занялись правоохранительные органы.

Кублановский, как известно, находился под следствием не как „носитель интереснейшей информации“, а как одна из ключевых персон в деле о краже раритетов из РНБ, то есть речь идет об элементарной уголовщине, о хищении в особо крупных размерах. Ореол мученика, борца за идею, столь тщательно и упорно создаваемый генералу-Фиме его ближним и дальним окружением, заметно померк. И если бы дело дошло до суда, то господину Кублановскому грозил бы немалый срок, невзирая на всю его „влиятельность“. Вор должен сидеть в тюрьме. Правда, наблюдая происходящее в нынешней России, усомнишься в справедливости этого высказывания, ставшего афоризмом. Однако известно — бьют не за то, что воровал, а за то, что попался.

Уход с „политической арены“ ранее влиятельного генерала-Фимы очевиден и предрешен. Даже если, как выражается адвокат Кублановского Карл Рунге, определенные силы были заинтересованы в компрометации „носителя интереснейшей информации“, то сам „носитель“ очень помог в этом загадочным определенным силам. Во всяком случае, адвокат Карл Руте в основном взывает к здравому смыслу: „Сами подумайте, ну зачем такому человеку, более чем обеспеченному, красть какие-то книги!“, но он пока не опроверг ни одного из уже известных фактов, указывающих: а почему бы такому человеку и не красть книги?! И не „какие-то“, но оцененные в триста с лишним миллионов долларов.

Да, господин Кублановский — более чем обеспеченный человек. Он даже сохраняет некоторое влияние, достаточное для того, чтобы мера пресечения в отношении его была изменена на подписку о невыезде. Не потому ли, кстати, что он — более чем обеспеченный человек?

Но после суда, где гласности были бы преданы все имеющиеся факты по делу о „краже века“, приговор вряд ли бы гласил: „Ограничиться подпиской о невыезде“.

Так стоит ли дожидаться суда и приговора? Не разумней ли воспользоваться предоставленной ограниченной свободой — до поры до времени! — и сделать эту свободу безграничной.

Конечно, разумней! С точки зрения более чем обеспеченного подследственного, конечно.

Тогда все сразу становится на свои места.

Тогда понятным становится заявление Карла Рунге о том, что он понятия не имеет, куда подевался его подзащитный.

Тогда объяснимой становится странная нерасторопность телохранителей генерала-Фимы, потерявших „хозяина“ в центре Москвы.

Тогда и предположения, высказанные пресс-службой Кублановского, которые имеют своей целью валить с больной головы на здоровую, — тоже приобретают осмысленность.

Все это очень напоминает известную головоломку, картинку-загадку: „Где спрятался зайчик?“ При беглом знакомстве с картинкой отыскать „зайчика“ невозможно. Однако если вглядеться внимательно и дать некоторый простор воображению, „зайчик“ без особого труда обнаруживается — вот он, оказывается, на самом виду и не особенно-то прятался. Как же мы его сразу не заметили?!

Мы не настаиваем на том, что предложенная версия — единственно верная, однако не будем удивлены, если через какое-то время генерал-Фима вдруг объявится в Канаде, где этот „более чем обеспеченный человек“ имеет собственную виллу.

Более того! Мы будем удивлены, если он, объявившись, не примется тут же рассказывать о собственных злоключениях, о том, как „определенные силы“ пытались засадить его по липовому обвинению и как ему удалось все расставленные хитроумные ловушки спецслужб России обойти, лишний раз подтвердив собственную незаурядность.

Мы будем удивлены.

А вы?..»

«Вестник России».

«Вестник России» — это вроде бы официоз? И статейка вроде бы редакционная.

«Мы не настаиваем… Мы будем удивлены… Мы не будем удивлены».

Кто — «мы»? Без подписи.

И стиль далек от популярного ныне «красного словца», ради которого… Чертова уйма кавычек по поводу и без повода. Некоторая тяжеловесность, присущая фельетонным публикациям лет эдак пятнадцать назад. «Живинка» — ссылка на О’Генри. Еще бы Остапа Бендера вспомнили!

В общем, каким вам представляется автор «Зайчика»?..

Отнюдь не молодая поросль. Скорее отставник под или за пятьдесят. В прошлом — «золотое перо» какого-нибудь органа, типа «На страже!», «Будь готов!», «Недреманное око».

Официоз, санкционированный сверху (или сбоку), с натужной разухабистостью, имитирующей репортерскую независимость.

Предложенная версия не хуже любой другой. Вполне убедительная. Уж всяко убедительней первых двух, изложенных в «Зайчике». И на порядок, на несколько порядков реальней, нежели фантазии на тему одинокого мстителя! Уж всяко!

М-мда? Почему же одинокого?! Ежели пофантазировать… Вот Колчин, к примеру! У сэнсея ЮК — много-много преданных ему учеников. А каратэ — такая мистическая штука. Ниндзя всякие. Только что тут — и уже там. Только что там — и уже тут. Неуловимые мстители.

Или некий майор РУОПа Борисенко. Добрососедствовал с Колчиным в период проживая ЮК на Шаболовке. Помнится, майор этот с энтузиазмом отзывался об «эскадронах смерти» и приветствовал идею формирования оперов, которые на свой страх и риск изничтожат правонарушителей. На-а-армальный кошмар! Хороший кошмар!

Или Егор Брадастый, «начальник транспортного цеха». А где у нас начальник транспортного цеха? Вот интересно, как у него?! У него в «Квадриге» более чем достаточно и автомобилей, и опытных шоферюг, чтобы разыграть многоходовую комбинацию по отсечению БМВ от машины сопровождения и превращения БМВ в «невидимку»… А он, Егор этот Брадастый, к тому же режиссер остросюжеток. Он на своем киношном веку столько погонь поставил — и не сосчитать! Да, между прочим! Для него, для режиссера, и проблема костюмирования — не проблема. Хоть в маршальские мундиры с «Мосфильма» одевай каждого участника акции. Хоть под самого Кублановского всех и каждого гримируй. Ага!

Или Давид Енохович Штейншрайбер. Сусанне Сван, проходившей у него патологоанатомическую практику, слабо четверых сразу искрошить до винегретности. Все-таки женщина, существо хрупкое. А Штейншрайбер? Вы его видели? Голиаф! Не то слово! И количество, опять же, не четыре. Количество — один. В смысле… м-м… пациентов… Давид Енохович тоже с Колчиным приятельствует.

Да нет же! Что знают двое, то и последняя собака озвучит. А тут экая прорва народу задействована. Нет-нет.

То есть ближе к истине предположение, что ЮК провернул все дельце в одиночку, да? Все-таки одинокий мститель, да? Верно-верно, он же еще какую-то воду пил из чашки. Да? Ну ва-а-аще! Сэнсей! За всего-то три дня в столице — и такое провернуть! Да-а-а…

Не «да-а-а», а нет! При чем здесь Юрий Дмитриевич Колчин! Он просто так приезжал. Заскучал. Нюхнуть дым отечества решил. Нюхнул, чуть не закашлялся и — обратно, в Берлин. Зажав нос. Пованивает у вас тут, однако, братцы-кролики!

Понятно, понятно! Кролики — в смысле зайчики. В смысле «Где спрятался зайчик». Поня-а-атно…

Тьфу! Кролики — в смысле братцы! И ни в каком ином смысле! А насчет зайчиков — пожалте с вопросами (наводящими ли, отвлекающими ли…) — к «Вестнику России». При чем здесь Юрий Дмитриевич Колчин!

«Вестник России» — солидный орган, не бульварный. И версия, изложенная солидным органом, очень даже удобоваримая. Очень даже убедительная версия — устраивающая всех, в том числе и так называемые «определенные силы». Разве нет?

Ну кого, кого эта версия может не устроить?

Пожалуй, только самого Колчина, если он принял эту версию за чистую монету.

Тогда ведь получается — нужно изыскивать благовидный предлог, на Канаду нацеливаться.

Одно дело — Израиль. Другое дело — Канада.

Немцы в конце концов могут и ненавязчиво дать понять: уважаемый сэнсей, у нас с вами контракт, а вы мотаетесь туда-сюда, туда-сюда! вас что-то здесь не устраивает? условия не соответствуют предварительно оговоренным? климат разонравился?…

И — тот же не к ночи помянутый Кублановский! Если версия официоза чистомонетна, то генерал-Фима втройне заосторожничает, прослышав о прибытии ЮК в Канаду. Только-только, казалось бы, выдохнул облегченно: «Уф-ф! Не знает ЮК, не догадывается ЮК! Живем!» И откуда ни возьмись — ЮК тут, вокруг виллы Кублановского кругами ходит. С чего бы? Предупрежден — значит, вооружен.

Это притом, что версия официоза чистомонетна.

Да устраивает, устраивает она, версия, Юрия Дмитриевича Колчина!

В Канаде так в Канаде!

Кублановский так Кублановский!

Какое дело ЮК до того, объявится генерал-Фима или не объявится!

Да никакого!

Ему, сэнсею, вообще все эти игры в политику, в «определенные силы», все эти версии — по барабану!

И в Канаду он, ЮК, не собирается! Как, впрочем, и в Россию. Ему и здесь, в Берлине, хорошо. Контракт, если угодно, надо отрабатывать. Иных хлопот, пожалуй, и нет. Теперь нет. Больше нет.

Здесь, в Берлине, всё его устраивает.

Условия соответствуют предварительно оговоренным.

Климат не разонравился.

Полная гармония с собой и с Миром.

Дзэн-н-н-н-н…

Ни в Канаду, ни в Израиль, ни в Россию.

Уж в Россию тем более не! Что он, ЮК, там потерял?!

Он там, в России, потерял всё. Всё, что могло бы сподвигнуть его к возвращению.

Уму непостижимо, насколько весомым должен быть повод для того, чтобы ЮК вдруг опять снялся с места и рванул в ту же Москву — из Берлина.

Уму непостижимо!

22

Уму непостижимо.

Колчин долго, очень долго был не в состоянии постигнуть умом.

Он пытался вникнуть в смысл единственной строчки, и смысл этот ускользал от него.

Единственная строчка международной телеграммы.

Телеграммы из Москвы.

Телеграммы от Вали Дробязго.

Телеграммы, пришедшей на имя и на адрес Колчина Юрия Дмитриевича.

Телеграммы, текст которой сначала показался полнейшей абракадаброй.

Потом, через мгновения, достаточные для того, чтобы глаза пробежали по строчке, а соображение отказалось воспринять, Колчин осознал: буквы латинские, но по-немецки их прочитать невозможно, их надо читать не по-немецки, по-русски.

Международные телеграммы пересылаются в соответствии с европейскими стандартами — на латинице:

JURA POZDRAWLIAEM SINOM JDEM NETERPENIEM INNA DED

Текст, который показался полнейшей абракадаброй…

Первое впечатление всегда самое верное.

Когда Колчин мысленно перевел латиницу в кириллицу, впечатление абракадабры не уменьшилось, а возросло.

Он сел к столу, положил перед собой чистый листок из блокнота.

Положил перед собой телеграмму.

Буква за буквой перенес строчку телеграммы на листок блокнота, преобразуя латиницу в кириллицу уже не мысленно, уже не наспех, уже тщательно, уже письменно.

Что у нас получается?

Абракадабра!

Смысл есть, но в этом нет никакого смысла, ни малейшего!

Абракадабра!

ЮРА ПОЗДРАВЛЯЕМ СЫНОМ ЖДЕМ НЕТЕРПЕНИЕМ ИННА ДЕД

…

…

…

…

…

Чего только в голову не запорхнет в редкостные мгновения, когда вдруг и сразу ограничители перегорают! Вдруг — Абрам Терц:

Пустота — содержимое Пушкина. Без нее он был бы не полон… Недаром на его страницах предусмотрено столько пустот, белых пятен, для пущей вздорности прикрытых решетом многоточий… Можно ручаться, что за этой публикацией опущенных строф ничего не таилось, кроме того же воздуха, которым проветривалось пространство книги, раздвинувшей свои границы в безмерность темы, до потери, о чем же, собственно, намерен поведать ошалевший автор.

Пустота — содержимое Колчина. Сразу после прочтения и осмысления телеграфной строчки. И много позже, после, потом.

Не ПЛОДОТВОРНАЯ пустота, к достижению которой стремишься для полной гармонии с собой и с Миром.

Другая пустота, никакая пустота. Пустота полной и внезапной дисгармонии с собой и с Миром.

И решето многоточий — не для пущей вздорности. Нет, он не Пушкин, он другой.

Настоятельная рекомендация: не допытываться, что таится за решетом многоточий, что именно на душе у Колчина, прочитавшего и осмыслившего телеграфную строчку: ЮРА ПОЗДРАВЛЯЕМ СЫНОМ ЖДЕМ НЕТЕРПЕНИЕМ ИННА ДЕД

JURA POZDRAWLIAEM SINOM JDEM NETERPENIEM INNA DED

ЮРА ПОЗДРАВЛЯЕМ СЫНОМ ЖДЕМ НЕТЕРПЕНИЕМ ИННА ДЕД

JURA POZDRAWLIAEM SINOM JDEM NETERPENIEM INNA DED

ЮРА ПОЗДРАВЛЯЕМ СЫНОМ ЖДЕМ НЕТЕРПЕНИЕМ ИННА ДЕД

Хоть так, хоть эдак.

Если розыгрыш, не завидует Колчин шутнику.

И найдется ли шутник в здравом уме, который позволит себе такой розыгрыш?!

Только полный идиот. Или смертник.

День дурака, первоапрельский беспредел — давно позади. Май. Середина мая. Тепло. Солнце голову напекло?

Колчин ощутил себя полным идиотом. Или смертником.

Впору бормотать на мотив старинного анекдота: «На фиг! На фиг! Умерла так умерла!» Отнюдь не желая этого, но ведь… Инны нет. Ее нет. Ее уже нет почти полгода. С тех пор, как ИННЫ В АЭРОПОРТУ НЕ ОКАЗАЛОСЬ.

И всё, что предпринимал Колчин в эти без малого полгода, он предпринимал именно и только потому: Инны нет. И подтверждения этому он, Колчин, находил неопровержимые.

Или что, розыгрыш?!

Слишком громоздкий и неумный розыгрыш — последовательные и неопровержимые подтверждения: Инны нет.

Если она — есть, Ди-Жэнь, она никому не позволила бы осуществить этот розыгрыш. Себе самой не позволила бы в первую очередь.

Но:

JURA POZDRAWLIAEM SINOM JDEM NETERPENIEM INNA DED

Слишком много сделано необратимого. Слишком много. Необратимого и теряющего заданный смысл, если — жива. Необратимого и обретающего смысл, противоположный заданному, зловещий, если — жива.

Если — сын, если — жива… ЮК превысил меру Зла. И Зло откликнется — не на ЮК отразится, так на сыне.

Сын?! Какой сын?! Какой может быть сын?! У них с Инной не было детей. Не было. И не могло быть!

То есть могло. Могло! Пока живу — надеюсь. Но — пока живу.

А Инна…

ИННЫ В АЭРОПОРТУ НЕ ОКАЗАЛОСЬ…

Святослав Лозовских. Подвал. Кровь.

Андрей Зубарев. Самоубийство Тоболина. «Женщ не я». Дубленка в тахте.

Молчание ягнят, то есть Агони-Вялого, Емельянова, Калошного, Погуды.

«Подслушка» кублановцев. «Прятки» самого Кублановского в «Кресты» от ЮК.

Наконец, руоповец Борисенко, патологоанатом Штейншрайбер, «авторитет» Бай-Баймирзоев — в Москве. Охранноструктурный Мыльников — в Санкт-Петербурге. От всех от них один ответ: Инны — нет.

Она есть? Она жива? Ждем нетерпением? Поздравляем сыном? Инна? Дед?

Дед, значит? Дэ-Ло-Би-Цзы-Го.

Валя Дробязго не единожды пытался с ЮК встретиться. Но все никак…

«Юра! Держу руку на пульсе! Свяжись со мной. Подумаем сообща. Специалисты привлечены ЛУЧШИЕ!

Вал. Др.»

Слишком много необратимого.

Смерть необратима.

Зло, по «желтой» логике, обратимо в Добро. За исключением случая, когда нанесенное Зло — смерть.

Не превысь меру Зла, причиненного тебе, иначе Зло обернется против тебя и против потомка твоего…

Слишком много необратимого сделано. Слишком много.

Сделано Колчиным, сделано только потому, что Инны — нет.

Сделано по отношению к тем, кто повинен в том, что Инны — нет.

А она — есть.

Она, — жива…

23

Она умерла…

Инна умерла на третий день после родов.

Москва.

Центральная клиническая больница. Лучшие специалисты.

Пять месяцев без движения — на сохранении. Случай сложный. Доставлена в тяжелом состоянии. Кровотечение. Угрожающий выкидыш.

Под капельницей. Кома. Но — стабилизация. Но — кома. Специалисты выражают сдержанный оптимизм.

Ребенок. Мальчик. Семимесячный. Вес — 1800 граммов. Длина — 47 сантиметров. Будет жить. Роды преждевременные, тяжелые. Но — специалисты привлечены лучшие.

Всё обошлось. Казалось, что всё обошлось.

Валентин Палыч Дробязго на радостях успел послать телеграмму — в Берлин. Счастливый дед — молодому отцу, который еще не знает о своем счастье:

ЖДЕМ НЕТЕРПЕНИЕМ.

На третий день Инны не стало.

Для Колчина Инны не стало без малого полгода назад.

Колчин прилетел из Берлина в ночь, когда Инны не стало. Он видел ее — уже остывшую, бледную.

Она всегда была бледной. Лицо измученное, но теперь спокойное.

У Вали Дробязго тоже измученное лицо. Но спокойное. Ранг обязывает держаться на уровне. Даже у могилы дочери.

Даже у могилы дочери — в сопровождении мордоворотов, положенных по рангу. Ранг обязывает. На уровне.

На каком ты уровне, Валя? Поговорим? Подумаем сообща, как ты предлагал в записке?

Не сейчас. Завтра. Валя Дробязго был в трансе. Единственная дочь…

Валя Дробязго сказал: на Ваганьковском. Учитывая его ранг, учитывая его уровень. Он сказал, что этот вопрос ему удалось согласовать.

Удалось бы тебе, Валя, согласовать и другой вопрос — и не один. С Колчиным Юрием Дмитриевичем. Даже в окружении мордоворотов, положенных тебе, Валя, по рангу, нелегко будет тебе, Валя, согласовать с Колчиным вопрос — и не один. Не сегодня, не в день похорон. Завтра.

Колчин сказал: на Ваганьковском — нет! еще бы — на Новодевичьем!.. Распоряжаться судьбой Инны будет Колчин, а не Валя Дробязго со всеми своими рангами и уровнями.

Довольно Валя Дробязго распоряжался судьбой. Судьбой Инны и… судьбой ЮК? В общем, поговорим. Подумаем сообща. Есть о чем. Не партейку же в шахматишки им разыгрывать скуки ради, когда есть о чем поговорить, есть о чем подумать сообща.

Нет, не партейку, не в шахматишки. Даже с форой в ферзя. Белого.

Белый — у японцев цвет смерти. Ферзь — самая сильная фигура. Если бы не отменили правило, при котором ферзь еще и конем ходил, он был бы непобедим.

Не он. Она. Ферзь — она.

Жертва белого ферзя — рискованный ход. Если неверно рассчитать многоходовую комбинацию, если ошибиться хоть на ход, если не учесть контрвыпад партнера, — поражение неминуемо.

Разве что последовать примеру анекдотного магараджи, который по рангу и по уровню не уступает рекетмейстеру Вале Дробязго: «Пан Президент, а про вас уже есть анекдоты? — Да. И один мне очень нравится. Играет Каспаров со мной в шахматы. Играет, играет и говорит: „Мат!“ А я рассудительно говорю: „Да. Действительно, мат… Но только ведь мы заранее не обговорили, кто какими играет“. — Ха-ха-ха! — Вот и мне он очень нравится!»

Белый ферзь. Инна? Инна. Белый — у японцев цвет смерти.

Колчин сказал: на Донском. На том, что примыкает к стенам Донского монастыря. На том самом, где Эрнст Неизвестный на стене крематория расположил барельеф — дерево, растущее из упокоившегося. В двухстах метрах от шаболовской квартиры.

Хотя… все равно где. Но не там, где Валя Дробязго «уже согласовал». Ладно, на Донском. Колчин сказал: на Донском.

Пришли все.

Борисенковская Татьяна взяла на себя все хлопоты, связанные с готовкой, сервировкой. К могиле не поспела — распоряжалась поминальным столом, носилась из кухни в кухню. Квартиры Колчиных и Борисенок — дверь в дверь.

Гришаня Михеев бродил неприкаянным, глазами, немо, спрашивал: «Нам съезжать?»

Колчин глазами, немо, отвечал: «Нет. Это только на сегодня».

«Стрелой» приехала «старшая подруга», Лешакова-Красилина-Мыльникова. Без мужа.

Валя Дробязго дал понять, что поминки во всех отношениях удобней — у него, в Доме-на-набережной.

Колчин дал понять: нет, на Шаболовке.

Из Пекина прилетел отец. Дмитрий Иваныч. Обнялись. Он показался Колчину каким-то не таким, не настоящим, отличным от остальных. А! Вот в чем дело! Май. А отец — лицо покрыто плотным августовским долговечным загаром. Ну да, ведь Пекин… Там — солнце. Надолго отпустили? На неделю. Поговорим потом. Поговорим.

Валя Дробязго держался на уровне. Только когда Инну опускали в землю, дрогнул губой и задрал голову к небу, промаргивая и промаргивая.

…За сдвинутыми столами (колчинский и принесенный от Борисенок) сначала молчали, потом скорбно произносили, потом пили, потом зашумели.

Всё как обычно в подобных случаях.

Еще — предварительная чашка киселя, порции рисового пудинга.

Зачем? Так надо. Таков обычай.

Чей?

Неважно.

Христианский-иудейский-мусульманский-буддийский.

Чей? Неважно. Так надо.

Потом все разошлись. Егор Брадастый пригнал колчинскую «мазду».

Колчин отвез отца домой, в Марьину рощу. И остался там, с ним.

Валя Дробязго в сопровождении мордоворотов уехал на своей к себе — в Дом-на-набережной.

Завтра? Нет, завтра он, Валентин Палыч, никуда не собирается. Он будет дома. Да, он готов побеседовать с Колчиным. Нет, какие-либо изменения — вряд ли. Нет, его никуда не сорвут с места, не вызовут. Он будет дома. Он вчера похоронил дочь — кто и куда его посмеет вызвать?!

Он похоронил дочь.

Что ж, а Колчин похоронил жену. Ди-Жэнь.

Жену, говоришь?! А я — дочь! Ты хоть знаешь, что такое — дочь?!

(Только без истерик, Валя! Без суровых мужских истерик!)

Жена? Да ты за полгода даже не поинтересовался, что с ней, где она, жива ли вообще!

Что ты про нее вообще знал?! Как воспринимал?! Беглый штриховой набросок: «Твигги недоношенная», очки минус три, научный работник, любимый цвет — желтый, здоровье слабое… Всё?!

А зачем ей «Книга черных умений», а?! Вот эта, эта книга! Она ее все-таки нашла. Зачем, скажи?! Не знаешь?!

Сколько лет вы были вместе? Восемь?! И детей — никак?.. Ты хоть знаешь, что она отчаялась совершенно?! Выкидыш за выкидышем. Для нее «Книга черных умений» — шансом была. Может быть, последним. Она ведь все перепробовала. А «Книга черных умений» не только с рецептом «Как сделать врага бесплодным», среди прочих рецептов.

Она считала, что если идти от противного, то — получится. Это не шаманство, не придурочный «Третий глаз» в телевизоре. Тибетской медицине — тысячи лет!

Она считала, что и матери своей, этой кретинке дворянке-комсомолке, поможет. Если идти от противного, то рецепт «Как навести безумие на врага» может сработать в противоположность…

И вот она, «Твигги недоношенная», отправляется в Санкт-Петербург, роется в подвалах, теряет сознание — когда ее обнаружили там, состояние оценивалось как критическое!

Только привлечение лучших специалистов помогло как-то стабилизировать… В Москву самолетом и — почти полгода — не поднимаясь с больничной койки, в коме!

У нее уже был срок — восемь-десять недель. Угрожающий выкидыш. Плюс еще холодный подвал, где ее запер этот… ур-р-род!

А муж? А муж даже не потрудился связаться с отцом жены. За полгода ни разу! В Берлин, видите ли! Берлинские девушки его бодрят! В Питере тоже… Связался с какими-то гостиничными блядями! По кабакам с бабой шляться — оно конечно!..

Лучший способ защиты. Нападение.

Валя Дробязго напал сразу же, в первый день, когда Колчин прилетел в Москву.

Валя Дробязго напал горьковатым, сумрачным тоном. Не обвиняющим. Отрешенным. Сардоническим. «Нет, я все понимаю, конечно, жизнь есть жизнь, но хотя бы поинтересовался…»

Колчин молчал. Он молчал при общении с Дробязго (если это можно назвать общением) все то время, пока длились, так сказать, ритуальные приготовления, пока длились поминки…

Любое слово: «Какие еще гостиничные бляди?! С какой бабой по кабакам?! „Метрополь“, что ли?! Так я же… Почему это — не поинтересовался?! Да я только и…» Любое слово прозвучало бы не оправданием, но оправдыванием.

А чего это вы оправдываетесь?! Давняя испытанная методика рекетмейстеров всех времен и народов: не виноват? будешь виноват!

Что же касается Инны… Ты, Валя, отец. Колчин — муж. Как сказал Колчин восемь лет назад: «Валя, она моя жена. Остальное не имеет значения». Ди-Жэнь.

Он никогда не держал ее на поводке — даже струнном, почти невидимом, типа того, что отдарил мыльниковскому собаченышу-Юлу.

Инна — не собаченыш.

Инна — не ее «старшая подруга», которую, кстати, муж держит на почти невидимом поводке (и что? оба счастливы?).

Инна — Ди-Жэнь.

Если она решила отправиться в Питер, она отправляется в Питер.

И задним числом корить мужа, мол, вполне можно было предположить заранее, чем это кончится, и воспрепятствовать, — м-м… некорректно. Он — не махапуруша новоявленный, предвидящий заранее, как оно все обернется — в соответствии с тэр-ма, с книгой из кладов…

Вот, между прочим, ощутили? Уже, получается, как бы оправдывается. Не в чем ему оправдываться. Во всяком случае — перед Валей Дробязго и по поводу Инны.

А насчет «не связался», то…

Странное дело!

Колчин звонит Вале домой — там автоответчик.

Колчин звонит Вале на рекетмейстерскую службу — там плотный голос советует звякнуть через недельку.

Колчин возвращается из Питера — Валя Дробязго только-только тут был и нету. Записку оставил, толкуемую и так и сяк…

«Держу руку на пульсе» — то есть?

В курсе исчезновения дочери и взял поиски под свой контроль? Или неотрывно сидишь у больничной койки дочери, которая никуда не исчезла?

«Привлечены лучшие специалисты» — то есть?

Врачи-доктора имеются ввиду? Или… специалисты в другой области?

«Свяжись со мной» — то есть?

Да пытался, пытался! Не раз, не два, не три! Странное дело! Ладно — Колчин. У него были свои причины не связываться с Валей Дробязго. Но захоти Валя Дробязго связаться с Колчиным — запросто связался бы, при его-то ранге-уровне, «вертушках», нарочных, поставляемых сведениях, компьютерных банках данных.

Да вот же, не странное ли дело: телеграмма приходит аккурат на имя и адрес Колчина в Берлине.

Значит, можем, когда захотим?! А, Валя?!

Значит, просто не хотим до поры до времени?! До какой поры? До какого времени? Полгода — ни гу-гу. А как только все позади, тут же: «А вот и я! Что ж не звонил, не писал? Пропал куда-то! А у нас тут тако-о-ое!..»

Какое? Инна исчезла? Колчин знает. И кое-что предпринимает в связи с этим.

Да нет, почему исчезла?! Никуда она не исчезла. Положение у нее было серьезное, но теперь даже очень ничего.

Какое положение?

Хо-хо! Интересное положение, Юра. Она в интересном положении. Знаешь, что такое «быть в интересном положении»? Поздравляем сыном! Так что никуда она не исчезала. Генералы, да, было, исчезают куда-то. Но чтоб дочь, чтобы Инна Дробязго, — не-е-ет. Перекрестись. Ах, да! Ты у нас язычник… А генералы — да, исчезают куда-то. Не читал, нет? Хотя откуда у тебя там, в Берлине, наш «Вестник». Вот пробегись бегло. Вот здесь, на первой, — «Где спрятался зайчик?» Вот такие дела у нас тут, Юра. Такие дела-а-а… Между прочим, этот аферист очень кстати, очень вовремя исчез. И хорошо бы — не всплывал больше никогда. Он, при все при том, что аферист, многих, очень многих за кадык держал. А потому, что подавляющее большинство там, наверху, ну, у нас там, — такие же аферисты. Круговая порука. Каждый готов закопать другого — и не в переносном, в прямом смысле. А не закапывают только по причине припасенного компромата. Ну, типа: «Если со мной что-то случится, конверт, спрятанный в надежном месте, будет вскрыт надежным человеком, и содержимое обнародуется». Вот если бы появилась возможность закопать так, чтобы и следа не найти, чтобы не привлечь никого, даже наемного профессионала (ибо наемного всегда можно перенанять, и он укажет на того, кто его нанимал), чтобы ни единой стрелочки, указывающей на «заказчика», не было… тогда бы они там, наверху, ну, у нас, давным-давно друг дружку перезакопали. Да-а-а… Такие дела, Юра. А этот… генерал, между прочим, напакостил бы по-крупному. Не теперь. Рано пока. Но через год. Через год-то у нас что, Юра?.. Нет, ты все-таки абсолютно аполитичен. Все бы тебе — татами, маваши! Право, зря! Шел бы к нам. Ко мне. В политике сейчас фатально не хватает честных людей. Энергичных, инициативных — это пожалуйста. Этот… аферист, между прочим, был куда как энергичен, куда как инициативен. Тут бы через год тако-ое перетряхнулось! Отворяй ворота! Сам-то по себе он — мелочь. Но… Маленький камешек вызывает большой обвал. Я-то — ты меня неплохо знаешь — наперед вижу. Получше, чем даже в шахматах. Так что это очень удачно… Ну, что камешек вытряхнулся. Сам по себе. Ну, РАЗУМЕЕТСЯ, сам по себе! Читай «зайчика», читай. А то, к слову, действительно партейку разыграем? Фора — в ферзя. Не разучился в Германщине-то своей? Давай, правда, расставляй. Инна нам чаю сделает. Инь! Чаю, а?.. Как пацаненок? Заснул? Мировой мужик у вас получился, ребятушки! Эхе-хе, а я-то уже и дед. Эхе-хе…

Так бы и было. Валя Дробязго — он такой, он наперед видит, он политик. В политике сейчас фатально не хватает честных людей. Раз — и обчелся. Раз — Валя Дробязго, рекетмейстер. А там поглядим. Через год, если угодно.

Зараза популярных лидеров — она всегда из Питера шла. Петр Романов, Ленин, Киров… Устанавливай карантин, не устанавливай — зараза и есть зараза. Из Питера. А Валя-то — питерский, между прочим. Питерский он! Чем черт не шутит.

Да не шутит он, не шутит.

И все ведь было Колчину сказано. Еще в Питере том же.

Алабышева-Дробязго, бред сумасшедшей: «Он у меня дочь отнял! Он ее от меня спрятал! Он ее от всех спрятал! Я всё-о-о знаю!» Бред?..

Святослав Михайлович Лозовских, в обиде на всех и вся: «Сыскари, расследуя обстоятельства кражи поутру… Шорох изнутри, из подвала. Гражданка? Документики! Ах, не только Колчина, но и Дробязго? Вы случаем не дочь старика Дробязго? Не старика, но того самого, который?… Дочь… Но проверочный звонок в Москву не помещает… Вот хорошо, что из Москвы сразу распорядились: случайную гражданку, НЕ ИМЕЮЩУЮ НИКАКОГО ОТНОШЕНИЯ к краже в „Публичке“, подобрать-обогреть, с нарочным отправить в Москву! И не касаться ни гражданки, ни граждан, ею названных!» Запальчивость обиженного востоковеда, не имеющего высокопоставленных предков?

Отнюдь, отнюдь.

Можно представить, в каком трансе был Валентин Палыч Дробязго, когда ему доложили: так и так, полуживая, в подвале, кажется… кажется ваша… а вчера ночью библиотеку, того самого, грабанули.

Можно представить, до какой струнности он напряг все имеющиеся в наличии и подчинении структуры, дабы дочь была тут же вывезена в Москву и дабы никто ничего не узнал о том, что она была в ту ночь взаперти, в подвалах «Публички».

К «краже века» она, очевидно, никакого отношения не имеет, но каково придется действующему политику? Затреплют по бульварным газетенкам, и товарищи по Олимпу всячески этому поспособствуют, порадуются. Да хрен с ними, с товарищами по Олимпу!

Хрен с ним, с Олимпом, в конце концов! Дочери-то каково придется?! Она и так еле жива. Ей теперь лежать и лежать. На сохранении. Может быть, последняя попытка… Срок — восемь-десять недель. Чтобы не спугнуть, не сглазить — полный покой, полная изоляция. Лучшие специалисты…

Если бы еще несколько часов в подвале, то… Если бы не столь оперативно подоспевшая служба типа милосердие. Та самая, обеспечивающая пристальный уход за Ревмирой Аркадьевной Алабышевой-Дробязго…

Хорошо, что Валентин Палыч не теряет постоянной связи со службой типа милосердие в Питере. Если что — то сразу. Вот… пригодилось. Нет, не мать. Но дочь.

Идиотская ситуация, конечно! Однако, надо отдать должное Валентину Палычу, он с честью из нее вышел.

Потом? То-то и оно, что потом.

Похищенные раритеты обнаружены буквально на другой день.

Фигура Кублановского проявляется буквально тогда же. Фигура, которую самое время смахнуть с доски. Иначе вся партия через год где-то будет проиграна.

Такой удачный дебют! Такие изящные маневры! И вдруг — проиграть. Идиотизм!

Вы не поймете сути идиотизма, пока не пройдете через него, но, пройдя, вы имеете право сказать себе: «Черт возьми! А вот теперь я это использую!»

Валентин Палыч Дробязго, возможно, именно так, слово в слово, и сказал себе: «Черт возьми! А вот теперь я это использую!» Он ведь махапуруша.

Да что там! Он — сам Падмасамбхава! Он политик.

Он добра желает и наперед видит: все причиненные ущербы — ничто по сравнению с благодатью, ждущей в конце пути.

Даже если я у вас вытащил кошелек, не кричите: «Держи вора!» Я не вор, я ваш благодетель. Не вытащи я кошелек, вы бы сейчас пошли в кабак, деньги бы пропили, будто Пурим на дворе, а после споткнулись бы и — под трамвай. Я наперед знаю.

О, Падмасамбхава, о!

Когда зять возвращается из Токио? Через неделю? О, у нас куча времени!

Ощутить себя в идиотском положении — куда ни шло. Бывает. Даже полезно.

Другое дело, когда тебя старательно, последовательно, настойчиво погружают в идиотское положение. Для твоего же блага. А шире — для блага Отечества, в том числе и сынов Отечества (например, Колчина), и дочерей Отечества (например, Инны), и… отцов Отечества (например, Вали Дробязго).

Дэ-Ло-Би-Цзи-Го. Пять иероглифов.

«Хм! Верховная добродетель увядает, сходит на нет, и вульгарные фавориты, добравшись до уровня монарха, разбивают государство, правят».

Какой нынче ранг-уровень у Вали Дробязго? Рекетмейстер? Только вот по поводу «верховной увядающей добродетели» — это не к нам, это, вполне возможно, к Древнему Китаю, но не к нам. Верховной добродетели у нас отродясь не было. Не увянет то, что и не расцвело, даже бутона не завязывалось. Увы.

Ничего-ничего! Всё еще впереди! Еще наступит время.

Конечно, это уже классика: на смену серым всегда приходят черные.

Но это классика «белой» логики.

А тут, у нас, логика «синяя».

Да и в рамках «белой» — ту же классику можно перетолмачить как: на смену тусклым всегда приходят яркие! Нет?!

Черный — он яркий. Не то что тусклый-серый…

О, Падмасамбхава, о!

Кое-что, само собой, надо будет сделать… Само собой ничего не делается. Камешек вытряхнуть? Ну тк! Привлечь-то некого! Даже наемного профессионала. Чтоб ни единой «стрелочки», указывающей…

Ну почему непременно наемного? А вот что касается профессионала, то… Ну есть такой. Привлечь его, правда, практически невозможно. Но вот если он сам, по каким-то своим мотивам… Нет, не по мотивам политики — он существует помимо нее. Но ведь ему и разъяснять мотивы не нужно — он ведь по каким-то своим мотивам. Разве что потом, после. Как-нибудь за чашечкой чая, за шахматной партейкой. По-родственному, по-свойски.

Родственник? Свой? О, Падмасамбхава, о! Родственником готов пожертвовать ради общей благодати!

О! Ни-ни! Разве Валя Дробязго затеял бы всё, если бы у него закралась хотя бы тень сомнения: ЮК ошибется, ЮК проиграет?!

Такие не проигрывают! Такие — Ко-Цин! Уничтожают врага и уходят чистыми.

Валя Дробязго слишком хорошо относится к ЮК, чтобы подставить его под удар.

Валя Дробязго слишком высокого мнения о профессионализме ЮК, чтобы допустить: у него не получится.

Получится!

Валя Дробязго настолько уверен в ЮК, что с закрытыми глазами ему доверяет.

Разве лишь в самом дебюте проследит: на правильный ли путь встал ЮК, верной ли дорогой собрался идти, указанной?

Да, верной, указанной. Судя по наблюдениям — «жучок» в квартире, «маячок» на машине, группа слежения. Верной-верной! В Питер.

А там — пусть уж ЮК по собственному усмотрению, на свой страх и риск, по своим каким-то мотивам…

Мотив у ЮК свой.

А на подпевку — кровь в подвале, дубленка в тахте, «женщ не я».

Валентин Палыч Дробязго — ни при чем. Он настолько ни при чем, что и самому ЮК, пожалуй, никогда ничего не скажет. Мол, знаешь ли, ЮК… видишь ли, Юра… Всё — в твоих, в наших, в общих интересах. Он даже статью про «Зайчика» прочёл только потому, что референт положил ему на стол. О! Надо же! Как всё удачно сложилось! И генерал-Фима исчез сам по себе! Замечательный «Зайчик», никем не инспирированный! И ЮК, разумеется, ни при чем!..

А то, знаете ли, ЮК не потерпит, чтобы его поступками кто-то руководил, направлял, даже если он, ЮК, этого и не ощутил. Не ощутил ведь? И правильно! Потому что никто и не руководил, не управлял. Сам. Только сам.

Кровь? Какая кровь? Почему ЮК решил, что Инна и кровь в подвале как-то связаны между собой? И группа другая, кстати. Что-что? Откуда она там появилась? Ни малейшего понятия! Валя-то вообще понятия не имеет, о чем это ЮК? (Кровь, между прочим, некоторыми спецслужбами разливается с целью маскировки. Донорская кровь, хранимая в баночке. Ага! Кровь! Ищут раненого… Такового нет. Маскировка. Андрей Зубарев мог бы порассказать. Нет, не об этом конкретном «библиотечном» маскировочном маневре. Но вообще…)

Андрей Зубарев? Какой Андрей Зубарев? Чей ученик? Колчинский? А Валентин Палыч тут каким боком? Данные? Специфические данные, предоставленные Зубаревым Колчину? И что же за данные? (А ведь ничего. Адреса. Фамилии. «Женщ не я». Эта злосчастная «женщ не я» и впрямь могла относиться к Сусанне Сван. Почему — к Инне?! М-мда… И Андрей Зубарев ни при чем. Не предал. Не подставил. Он добросовестно добыл то, о чем попросил учитель. Остальное — дело богатого воображения ЮК.)

Дубленка? Какая дубленка в тахте? Май на дворе! Ах, в декабре? В Питере? Откуда Валентину Палычу знать о каких-то дубленках? Он вообще в женских вещах — ни бум-бум.

Так что не было ничего. Ничего не было.

Инна попала в неловкую ситуацию. Долго болела.

Родился сын.

ЮК где-то пропадал.

Но теперь все вместе.

Дед счастлив.

А ты, Юра? Почему хмурый? Что тебя тяготит? Какой-такой Бейт Хашмонаи? Где это? Никогда не бывал, даже не слыхал. Какой Кублановский? Вот этот самый, что ли? Пропавший? Да не бери в голову! Еще объявится. А не объявится — тем лучше. Но тебе-то, Юра, какая в нем печаль? Да брось ты!.. Ну не хочешь, не рассказывай. Не надо.

А Валентин Палыч не хочет что-нибудь рассказать?

А что тебе, Юра, может рассказать Валентин Палыч такого новенького, чего бы ты не знал?! Может, лучше — партейку? Инна чай сделает…

Так бы оно и было. Ко всеобщему удовольствию. Кроме удовольствия колчинского.

Небольшое удовольствие — припоминать подробность за подробностью последние полгода, начиная с того дня, когда ИННЫ В АЭРОПОРТУ НЕ ОКАЗАЛОСЬ. Осознать, что его все эти полгода ВЕЛИ.

То есть нет. Вели его только в те первые дни в Москве. «Жучки»-«маячки» и явственное ощущение, что его контролируют не только в квартире и в машине. Будто целое подразделение какой-либо из серьезных структур: «Первый, первый! Я — второй! Вижу третьего!»

Так оно и было. Но инициатором ВЕДЕНИЯ оказался не генерал-Фима, Валентин Палыч Дробязго оказался инициатором. И он же, Валя, скоренько-скоренько дал отбой спецам, как только ЮК направился в Питер.

И верно! А то не ровен час спецы продолжат наблюдение за фигурантом, а тот в Питере натворит чего-либо законоНЕпослушного. В Питере или еще где — в Израиле, да в той же Москве по кратковременному весеннему визиту из Берлина. Отбой, спецы, отбой!..

И верно! Чувство боевой ситуации Колчина не обмануло — ни в Питере, ни в Бейт Хашмонаи, ни в весенней Москве: не было за ним «глаза». Да и зачем?

Нет, его не ВЕЛИ, его только НАПРАВИЛИ.

Не ЮК направился в Питер и далее по тексту, а его направили…

И право слово, приписывать папаше-Дробязго дьявольскую расчетливость, махапурушеское предвидение, сверхчеловеческие возможности — лишне, зряшно.

Просто не самый последний человек в Системе.

Просто он способен включить — и Система заработает. И сама выберет, как оптимальней решить задачу. Главное, включить, дать первоначальный импульс — и процесс пошел!

Как именно, куда именно, — пользователю знать не дано, да и зачем! Разве что в общих чертах. Ты, главное, на клавишу нажми. На эту вот. А потом — на эту. И оно само… Процесс пошел!

Типа компьютера, типа того. Тоже — Система!

Важен не процесс, важен результат.

…Результат налицо. Читайте «Зайчика».

Некий Кублановский куда-то исчез.

Какие процессы предшествовали исчезновению некоего Кублановского — неизвестно, знать не знаем, знать не хотим. Сам, только сам.

Да? И о четверых пьяных придурках из Бейт Хашмонаи тоже знать не знаем, знать не хотим?

Это которых? Тех, что книжки поперли? Тоже куда-то исчезли? И хрен бы с ними! Поделом вору и мука, в конце-то концов. Мелочь пузатая. Не уровень Валентина Палыча Дробязго. Вот Кублановский — да-а! Удачно, что вдруг исчез.

Так бы оно и было. ЮК, Инна, сын… дед. И как-то не с руки вытрясать душу из новоявленного деда Дэ-Ло-Би-Цзи-Го. И не потому, что он, дед, видите ли, высокопоставлен, всемогущ, эдакий… «повелитель драконов». Если, мол, и укорить его, то по-семейному, не перебарщивая, в манере некоего Лю из тайской новеллы:

«Вы не думаете о гибели, когда караете несправедливость, и не дорожите жизнью ради тех, кого любите. Это и есть величие настоящего мужа! Почему же в то время, когда играет музыка и у хозяина и у гостя хорошее настроение, вы, позабыв приличия, пытаетесь навязать мне свою волю, вопреки моей совести? Этого я никак не ожидал! Встреть я вас среди разбушевавшихся волн или в мрачных горах, с развевающимися усами, окутанного облаками и дождем, я принял бы вас за дикого зверя. Но сейчас на вас одежда и шапка, вы рассуждаете о высокой нравственности и высказываете глубокое понимание человеческого естества и людских путей. Вы можете быть учтивее многих достойных людей, живущих на земле, не говоря уже о чудищах вод. Несмотря на это, вы хотите воспользоваться своей силой и буйным нравом и принудить меня согласиться на ваше предложение…» — именно так по тексту танской новеллы «Дочь повелителя драконов».

Вот-вот. Дочь. Отношение «муж — жена», но и отношение «отец — дочь». Перед выбором ставить Инну? Так что сделай вид: всё в порядке, и Валя Дробязго достойный мужик, и ты сам — тоже ничего, было да прошло, а что именно было, об этом и не вспомнишь теперь и не поделишься ни с кем, да и не было, по сути, не было! Разве что изредка произноси другую цитату, не из танских новелл:

«Я почувствовал себя глупо. Было что-то унизительное в этом детерминизме, обрекавшем меня, самостоятельного человека со свободой воли, на совершенно определенные, не зависящие от меня дела и поступки…» — но произноси мысленно, не вслух. А то ненароком тесть переспросит глубокомысленно, мол, о чем это ты, Юра, о чем, о чем?! ну… это уже совсем-совсем другая история!

Так бы оно и было. Останься Инна жива.

А ты не задумывался, Валя, что ее не стало, может быть, и потому: превысил меру Зла. И Зло отразится, если не на тебе, то на потомке твоем?

…Но и этого Колчин Валентину Палычу не скажет. Неча бисер метать…

(Интересно, какие байки рассказывал бы папашка дочери, прикованной к постели все эти полгода, по поводу зятя, по поводу Колчина. Не будь она в коме, приди она в сознание — и: «Где Юра?»

Убедительные, должно быть, байки… С ним все нормально, Инь. Он все знает, очень переживает. Звонил тут мне из Берлина, передавал всяческие приветы. Нет, до него дозвониться никак. Он сам приедет. Скоро. Как только — так сразу… Байки…)

А ты не задумывался, Валя, что недолго быть тебе, Валя, счастливым дедом? Что как только пацаненка можно будет забрать из клиники, Колчин так и поступит.

И будешь ты, Валя, не счастливым, а несчастным дедом. Потому что никогда больше внука не увидишь. Аура здесь для сына Колчина неподходящая.

Пусть уж сын у другого деда растет, воспитывается. У деда, который Дмитрий Иваныч. Тибетская медицина опять же. И физически, и духовно — нормальным вырастет человеком, Зло не настигнет…

…Но и этого Колчин Валентину Палычу не скажет. Зачем растравлять душу новоявленному деду раньше времени. Пусть пока тешится: «Как сына (внука) назовем, Юра?!» Не знает Колчин, пока не решил. Подумать надо. Целый месяц еще есть. Надо подумать. Однако что-что, но не Валей — в честь деда, не Валей, Валя…

А ты не задумывался, Валя, что «Книга черных умений», которую Инна все-таки нашла, а твои клевреты утащили из подвала вместе с твоей дочерью (пусть и ненароком, пусть Инна ее к себе прижимала, пальцы свело судорогой), — книга эта предназначена для других рук, чистых, помыслов других…

И если ты, Валя, хранишь «Книгу черных умений» у себя в Доме-на-набережной (да-да, конечно же — память о дочери и все такое, да-да!), то ничем ты не лучше некоего Кублановского, который, помнится, тоже позарился. Не говоря уж о четверке бедолаг, которые (ты этого не знаешь, да, Валя? Тебя это ни в коей мере не интересует, да, Валя?) бесследно исчезли. За что? За то только, что книжки из библиотеки поперли?

А ты сам-то, Валя? Цена «Книги черных умений» подороже будет чем всё вместе взятое кублановцами в памятную декабрьскую ночь. А если иметь в виду не рыночную цену, иную цену — то и подавно!

…Но и этого Колчин Валентину Палычу не скажет. Зачем?..

А ты не задумывался, Валя, что бесследное, «чистое», исчезновение некоего Кублановского — отнюдь не гарантия безоблачного будущего для, так сказать, заразы популярного лидера из Питера — не сейчас, так через год.

А ну как придет беда, откуда не ждали? Алабышева-Дробязго взбрыкнет, к примеру. Особенно когда до нее дойдет, что не просто «у меня нет дочери!», а действительно — у нее нет дочери. Комсомолка-дворянка такую истерику закатит — да не в стенах узилища на Скобелевском, в прессе.

Нынче весьма популярны сумасшедшенькие лидерши с уклоном в комсомольство-дворянство. А уж ежели лидерши вопиют о конкретных виновниках всех бед, еще и пальцем тычут: «Вот он! вот он!», то — зеленая им, лидершам, дорога. Сами по себе никуда, разумеется, не пробьются, но навредить навредят, ой как навредят. Необратимо…

«Он черный человек! В костюме черном! И помыслы его черны! Он не яркий! Он — черный!»

Благо за такую фигуру есть много охотников ухватиться, попользовать…

А то и вовсе непредставимое — дурашка-мент, участковый, на принцип пойдет и будет рыть-рыть-рыть… до воды… но «потеряшку» найдет. Если не саму «потеряшку», то — след ее.

Непредставимое оно, конечно, непредставимое… Однако заявление-то участковому Колчин перед Берлином отнес. А Гришаня Михеев, нынешний обитатель Шаболовской квартиры, мельком сообщил: «Я понимаю, неважно сейчас… но, Ю-Дмич, из отделения пару раз звонили. Где-то в феврале. Спрашивали, когда…»

…Но и этого Колчин Валентину Палычу не скажет. Зачем предвещать еще не происшедшее. Колчин все-таки не махапуруша какой-нибудь…

Кстати, о необратимом! Необратима только смерть.

Инны нет. И ее не вернуть. Да…

Но с какой-такой стати, Валя, ты так уверен, что некий Кублановский нигде никогда не объявится?

Не мельтеши ты, Валя, «Зайчиком»! Версия «Зайчика», конечно, устраивает всех, и тебя в первую очередь. Тебя (я не утверждаю, я только предполагаю, Валя!), инспирировавшего этого самого «Зайчика», — ибо удобная версия, никого не подставляющая под удар, никого, Колчина в том числе. Но мы-то с вами зна-а-аем…

Что мы с вами зна-а-аем, Валя?! Неотвратима только смерть, знаешь ли.

Да. Знает Валентин Палыч про необратимость смерти. Ну? А… а разве Кублановский… ну… не это самое? Как же так, Юра?! Как же так?!

Видишь ли, Валя…

Вот это он, ЮК, пожалуй, Вале скажет: «Видишь ли, Валя…»

Нет, ну в самом-то деле! Разве разумно уничтожать врага, владеющего знанием о том о сём?! О том, в частности, кто такой — этот анонимный киллер, который вывез Инну из подвала в ночь «кражи века».

Неразумно.

Сначала бы поспрошать надо врага-то. Вывезти за Кольцевую, заточить, скажем, в каменном гараже (отнюдь не в «ракушке» у подъезда на Шаболовке, а в надежнозвуконепроницаемом гараже, — есть такой у ЮК, есть, отцовский, Дмитрия Иваныча Колчина…) — и поспрошать его, врага, с пристрастием.

А он, враг, ни о каком киллере понятия не имеет. Ни о какой Инне понятия не имеет. И самого ЮК первый раз в жизни видит, а раньше только слышал. (А когда про Япончика в «Крестах» говорил, то, само собой, имел в виду Иванькова, не Колчина, нет! С чего бы вдруг ему, Кублановскому, иметь в виду Колчина?!)

Как тебе, Валя, эдакий вариантик?!

Погоди, Юра! Ты шутишь, Юра? Ты ведь это так мне говоришь… чтобы я… Юра?!!

Не знаю, не знаю, Валя. Всё может быть на этом свете.

…Вот это, пожалуй, ЮК завтра Валентину Палычу скажет. Завтра.

Никто не должен сдернуть-вызвать Валю Дробязго завтра.

Он, Валя Дробязго, с нетерпением будет ждать Юрия Дмитриевича Колчина — что-то зять тестю скажет?!

Никакой, Валя, тебе Колчин не зять. И ты ему не тесть.

И не Юра. Юрий Дмитриевич.

Инны нет. Ее нет.

А что касается всех ваших игр на верхних этажах, всяческих рецептов спасения Отечества, всяческих синевато-логических построений, всяческих комбинаций и жертв фигур типа Кублановского, — это помимо Колчина, это не для ЮК, не для Ко-Цин…

Это как раз для тебя и таких, как ты, Валя. Дэ-Ло-Би-Цзи-Го ты наш!

— Дэ-Ло-Би-Цзи-Го. Пять иероглифов… Ой, папка бы обалдел! Давай ему не скажем?

— Да я его и вижу-то раз в сто лет! Стоп! Но ведь ты тоже — Дробязго. Как? Как, Инн?

— Я — Колчина.

— Нет, а все-таки?

— Я — Колчина…