Белый камень

17

Для благоразумного монаха время было слишком уж позднее.

На обратном пути Бенжамен был не так осторожен, как раньше, настолько он был поглощен вопросом, который так и остался незаданным. Он пробормотал вслух:

— При чем тут мой псевдопалимпсест, судебный процесс, замурованный человек?

В эту ночь он опять заснул с большим трудом.

Сразу после окончания утреннего богослужения Бенжамен, как обычно, отправился к настоятелю за ключом от зала, в котором работал и куда никто, кроме него, не имел права входить. Он должен был каждый вечер по окончании рабочего дня класть ключ аббату на стол и забирать его утром. Отец Антоний категорически на этом настаивал. Он знал, что монахи любопытны и ящики, полные документов, легко могут кого-нибудь соблазнить. Следовало поставить себя на их место. До пожара, причины которого так и остались невыясненными, большинство монахов даже не подозревали о существовании подобного сокровища. Во многих головах, несомненно, созрел один и тот же вопрос: почему, черт побери, брат Рене никого не подпускал к этим старым бумагам, не имеющим, как он утверждал, никакой ценности?

Отец Антоний поспешил предупредить всех, что не желал бы, чтобы кто-нибудь появлялся в большом зале без его благословения. Он считал, и не без оснований, что посетители могут нарушить тот весьма приблизительный порядок, который удалось-таки навести Бенжамену. Он просил братию проявить выдержку и пообещал, что как только все будет описано и отреставрировано, архив поступит в свободное пользование.

У брата Бенедикта было свое объяснение этому новому запрету. Настоятель закрывал доступ к архивам потому, что не хотел, чтобы большой монах совал туда свой нос.

Установился ритуал ежедневных встреч настоятеля и послушника. По утрам они почти не разговаривали. Бенжамен стучал в дверь, входил и несколько минут ждал, застыв в молчании перед письменным столом, словно солдат, вызванный к командиру. Отец Антоний, сидевший напротив в кресле и что-нибудь читавший или писавший, выжидал несколько минут, прежде чем удивленно взглянуть на вошедшего. Бенжамен так и не понял, зачем ему это было надо. Потом, сделав вид, что вспомнил о цели его визита, настоятель кивком головы указывал на лежавший на углу стола ключ. Бенжамена это ни капельки не раздражало, он получал удовольствие от спектакля и с любопытством следил за малейшими изменениями в привычном сценарии.

По вечерам аббат, напротив, становился гораздо более общительным и пользовался вынужденным визитом послушника для того, чтобы задать тому несколько вопросов. Впрочем, и они почти всегда повторялись. Потирая рукой двойной подбородок, над которым громоздился толстый приплюснутый нос, настоятель интересовался, чем юноша занимался днем, как далеко продвинулся в своей работе, не столкнулся ли с какими-нибудь неожиданными трудностями. Он не требовал подробных ответов, однако этот неформальный отчет позволял ему следить за успехами своего подопечного.

Бенжамен охотно отвечал, потому что до сих пор ему нечего было скрывать, кроме обрывка малопонятной истории, записанной между строк старого годового баланса.

В то утро Бенжамен устремился к своим ящикам с еще большим рвением. Брат Бенедикт его убедил. Среди гор разнообразных документов обязательно должно было скрываться нечто, достойное внимания, малость, способная подтвердить или опровергнуть ужасную гипотезу. Вот только об одном он позабыл: возможно, он уже нашел эту самую малость, но предпочел утаить.

А что делать, если ему снова повезет?

Бенжамен быстро просмотрел содержимое ящиков, относящихся к начальному периоду существования обители. Большинство лежавших там документов были написаны на пергаменте, на велени, но попадались и бумажные листы. В то время бумагой почти не пользовались, и потому, что она была редкостью, и потому, что считалось, что она хуже сохраняется. Как правило, ее не использовали для составления важных документов, что в конечном счете оказалось правильным, потому что кожи перенесли все испытания гораздо лучше.

Бенжамен искал папирусы. Он отобрал их из общей кучи раньше, но до сих пор вплотную ими не занимался, потому что, обнаружив таинственный рассказ, все свое внимание сосредоточил на документах, написанных на том же материале, надеясь отыскать продолжение.

Чтобы быть честным, недостаток его интереса к папирусам имел и другое объяснение: все они находились в ужасающем состоянии.

Наконец Бенжамен выбрал их из общей кучи. Сколько их было? Он не мог сказать определенно, настолько печально все это выглядело: одна большая головоломка, состоящая из тысячи частей, куча конфетти, на которых на первый взгляд не было и следа текста, различимого человеческим глазом.

Чтобы разобраться в этом месиве, подумал он, потребуется время, много времени.

Молодой человек осторожно высыпал содержимое коробки на большой стол. Самые крупные куски рассыпались на глазах, некоторые почему-то остались целыми.

Приятное удивление длилось недолго.

Присмотревшись, Бенжамен понял причину чуда: часть манускриптов не рассыпалась в прах только потому, что листы намертво слиплись между собой.