Белый камень

4

Несколько дней спустя брат Рене заболел.

— Ничего страшного, обыкновенная простуда! — заверил Бенжамена отец Антоний.

Он попросил молодого человека не прерывать работу и выразил уверенность в том, что послушник вполне способен справиться и без помощи наставника. Бенжамен не был убежден в этом, однако предпочел оставить сомнения при себе, тем более что вскоре он понял всю их безосновательность. Ему так понравилось работать в одиночестве, что он не раз даже упрекал себя за это.

Единственно, в чем он действительно сомневался, так это в том, что аббат сказал ему правду о здоровье брата Рене.

Дней через десять Бенжамен, засунув руку в один из ящиков, извлек оттуда первый попавшийся лист пергамента весьма необычного формата. Большинство листов было одного размера, но тот, что сейчас лежал перед ним на столе, занимал не больше четверти привычной страницы.

Бенжамен расправил листок и убедился, что тот сохранился гораздо лучше остальных. От воды пострадала его нижняя часть. Сделав перевод текста на верхней, нетронутой половине страницы, послушник установил, что за документ он выудил. На первый взгляд это было что-то вроде балансового отчета монастыря, где перечислялись, впрочем, в весьма общей форме, доходные и расходные статьи и в конце каждой строки стояло по две цифры: потраченное и оставшееся на следующий год. Впрочем, в последнем он уверен не был.

Не вызывал сомнения только возраст документа. Год был указан вверху, в заголовке, написанном крупным аккуратным почерком. Год 1229-й.

Молодой человек, несколько удивившись тому, что в ту далекую эпоху существовала столь строгая отчетность, тут же принялся за расшифровку нижней, испорченной части листа. Но тут его подстерегало еще большее потрясение.

Между строчками отчета едва заметно проступал еще один текст.

Поначалу Бенжамен подумал, что имеет дело с обыкновенным палимпсестом. Так называется пергамент, с которого соскоблили старый текст для того, чтобы написать что-то другое. В Средние века пергамент стоил дорого, его было трудно достать, и экономные монахи, бывало, счищали полностью весьма объемные манускрипты, дабы повторно использовать драгоценный материал. Для того чтобы обнаружить палимпсесты, надо было иметь наметанный глаз, однако человек внимательный и опытный мог без особого труда выявить подобные документы: новый текст, написанный обыкновенно поверх прежнего, не всегда мог скрыть следы скребка, которым удаляли старые чернила.

Однако лежавший на столе образец не был похож на палимпсест. Тексты нигде не пересекались, да и следов подчистки видно не было.

Самое удивительное состояло в том, что второй текст проступил только в нижней части листа, той, что была залита. Наверху ничего не было заметно. Надо полагать, вода, которой заливали огонь, вступив в химическую реакцию с чернилами, проявила не первичный, кем-то уничтоженный документ, но текст, спрятанный там нарочно.

Этого было более чем достаточно для того, чтобы возбудить любопытство послушника.

Вооружившись лупой, он попытался расшифровать едва различимые между строк латинские слова. Сразу стало ясно, что почерк, которым они были написаны, значительно отличался от того, каким был составлен отчет, хотя и принадлежал приблизительно к тому же историческому периоду. Брат Рене успел научить своего юного подопечного датировать почерк, в частности, по способу написания некоторых букв. Юноша отыскал характерные буквы, но не смог до конца понять смысл слов. Это был какой-то рассказ или свидетельство очевидца, написанный разговорным языком, значительно отличавшимся от языка тех текстов, с которыми обычно приходилось работать Бенжамену. Рассказ велся от первого лица, описывался некий судебный процесс, но не было ясно, завершился ли он или все еще длился. Речь шла об ожидании, возродившейся мощи и таинственной замурованной двери, которая могла воскресить мертвеца.

По логике вещей начало загадочного текста следовало искать в верхней половине отчета. У Бенжамена возникла одна догадка. Чтобы ее проверить, он взял стакан, обмакнул в воду указательный палец и осторожно провел им по пергаменту.

Как он и предполагал, между строк тотчас проступили невидимые ранее буквы.

Судя по тому, что первое предложение сверху не имело начала, а последнее внизу — конца, перед Бенжаменом лежал всего лишь отрывок. Отметив про себя эту деталь, он машинально бросил взгляд вниз, чтобы посмотреть, пронумерованы ли страницы.

Страницы были пронумерованы. В правом нижнем углу ясно читалась римская цифра четыре.

Он начал переводить: «…по малодушию своему! Мне кажется, что они счастливы нести смерть и отказаться от мысли о прощении. И все же я знаю, что уже этой ночью в кельях их будет преследовать проклятое ими лицо; и две последующие ночи тоже, все время, пока будет длиться казнь. Но они сами вынесли такой приговор. Следует ли надеяться, что совесть заговорит в них прежде, чем будет слишком поздно? Они хотят, чтобы оно заговорило, хотят разыскать сообщника, чтобы заживо замуровать обоих. Я уверен, что они ничего не узнают. Пусть ждут! Я тоже буду ждать вместе с ними, но они не ведают, что за силу пробудили, что за мощь возродили, что за мертвеца воскресили, замуровав ту дверь. Если они решатся пойти до конца в осуществлении своего подлого приговора, третья ночь…»

Закончив работу, Бенжамен почесал в затылке. Он попытался вычленить из этой весьма темной истории то, что можно было понять. Речь шла о суде и приговоре, вынесенном какому-то неизвестному человеку. О том, за что его приговорили к смерти, сказано ничего не было, однако был точно указан способ казни: осужденный должен был быть замурован заживо. Молодой человек выяснил также, почему поначалу у него возникли проблемы с глагольными формами: судя по всему, запись была сделана тотчас же после вынесения приговора, но до того, как он был окончательно приведен в исполнение, поскольку от жертвы ожидали, что она выдаст сообщника.

Оторвав взгляд от пергамента, Бенжамен медленно произнес вслух слова, показавшиеся ему самыми ужасными: «…non cognoscunt potestatem quam excitarunt, potentiam quam renasci fecerunt, mortuum quem resuscitarunt».[1]

От этих слов его пробрала леденящая душу дрожь.