Беседка любви

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Кассета подошла к концу. Последние слова Мартина перебивались печальными вздохами, а потом наступила тишина. Эбби потянулась, чтобы выключить магнитофон, а после все, что она могла, — это невидящим взглядом смотреть в окно, где над парком занимался очередной рассвет.

Ее переполняли усталость и невероятная тоска; только что услышанная история никак не хотела ее отпускать. Но на ее столе по-прежнему стоял открытый портфель Мартина, загадочно поблескивающий медными ручками, и Эбби знала, что достала из него не все сокровища. На дне портфеля лежали рецепт из поваренной книги Мартина, конспект лекции по философии, который сделала Луиза, учась в Кембридже, и, наконец, сложенный пополам листок бумаги. Эбби развернула его и обнаружила, что это документ, на котором значилось: «ЗАЯВЛЕНИЕ НА ПОЛУЧЕНИЕ ПАСПОРТА ГРАЖДАНКИ СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ АМЕРИКИ КЛЭР СВИФТ, ОТ 28 МАЯ 1952 ГОДА».

Получается, что именно эту бумагу заверил Тихоня много лет назад, когда Клэр не смогла найти свое свидетельство о рождении. Эбби уже было отложила его в сторону, к стопке бумаг, которые она вытащила из портфеля за прошедшую ночь, но потом подумала: «Почему оно оказалось в самом низу?» Все остальное лежало в строгом хронологическом порядке, начиная с квитанций из мотеля «Сторожка» и заканчивая объявлениями о рождении внуков Клэр. Мартин крайне методично складывал бумаги и фотографии, и подобная оплошность была для него нехарактерна.

Эбби присмотрелась к документу повнимательнее. Вчиталась в строки заявления, в ту информацию, которую Клэр обязана была предоставить для получения паспорта, но все было в порядке: дата рождения, домашний адрес на Бейджер-стрит, имена родителей. Эбби перечитала все с самого начала в надежде, что она что-то упустила, вглядываясь в каждое слово. Дойдя до конца страницы, она принялась рассматривать печать, которую с риском для себя поставил молодой нотариус Тихоня, решивший помочь Клэр получить паспорт только потому, что считал любовь важнее всего остального. Эбби провела пальцем по выцветшим буквам печати.

И, наконец, нашла то, что искала. Под печатью стояла подпись человека, которого Мартин называл Тихоня. «Томас Рестон», — прочитала Эбби и тут же зажала себе рот, сдерживая крик изумления. Этим нотариусом был ее отец.

В те годы ее собственный отец был до такой степени влюблен в свою невесту, что решил помочь другой молодой паре. Эбби не могла в это поверить — он всегда казался ей сдержанным и невозмутимым, и хотя ее мать постоянно пыталась доказать обратное, она не верила ее словам. Тихоня — Том Рестон — был безумно влюблен в девушку — мать Эбби. Получается, что их брак не был скучным и деловым: они испытывали друг к другу страсть и всепоглощающее чувство, о котором их дочь даже не догадывалась. Но так оно и было — и теперь она знала об этом. Отец и в самом деле был неразговорчивым — тихим, как говорил Мартин, — но за его молчанием скрывалось очень многое. Томас Рестон оказался куда более сложным человеком, чем Эбби когда-либо могла вообразить, и его любовь к ее матери, Хелен, и даже его любовь к самой Эбби была тихой, скрытой, но ощутимой.

Неудивительно, что Мартин решил рассказать обо всем именно ей. Неудивительно, что он так настаивал на том, чтобы именно она получила портфель и узнала их с Клэр историю. Словно у дочери с отцом был общий старый друг, о котором Эбби не знала.

Эбби устало принялась убирать бумаги, которые всю ночь вытаскивала из портфеля, стараясь сложить их в том же порядке, в каком нашла. Уважая решение Мартина, она уже было опустила заявление на получение паспорта на самое дно, но вдруг обнаружила, что в портфеле осталось еще что-то. Вскоре она разглядывала маленький конверт, адресованный Мартину и подписанный чьей-то рукой, очень похожей на Клэр, несмотря на то, что буквы были дрожащими и нечеткими — она явно писала незадолго до смерти. В конверте лежал ключ.

Эбби вытащила его и обнаружила, что на нем болтается металлическая цепочка с ярлыком, на котором значится: «Фирма „Свифт: мастера на все руки“, складское помещение В». Она покачала его на ладони, словно взвешивая, как всего несколько часов назад взвешивала стопку кассет. Не задавай вопрос, если не хочешь услышать ответ. А потом сунула ключ в карман. Почему бы и нет, подумала Эбби. В конце концов, она и так уже зашла слишком далеко.

Пытаясь сдержать легкую дрожь — от усталости или переизбытка эмоций, Эбби сама не могла разобрать, — она сложила бумаги обратно в портфель, осторожно закрыла его, выключила настольную лампу и встала. Прошла по коридору, на стенах которого висели первые полосы «Леджер», но пока не спешила уходить из редакции. Прежде чем направиться через парк к офису фирмы Свифтов, ей нужно было еще кое-что сделать.

Эбби зашла в комнату, которую в редакции обычно называли библиотекой, и где по зеленым папкам с золотыми буквами были разложены все номера газеты, один за другим, начиная с самого первого, вышедшего в 1846 году. Эбби подкатила лестницу на колесиках к стеллажу и достала папку «ИЮЛЬ — ДЕКАБРЬ, 1998 г.». Торопливо пролистывая страницы, она добралась до нужной статьи.

Миссис Класкер. Эбби покачала головой и стала читать дальше:

Эбби открыла «Леджер» за следующий день и прочитала:

Дальше шло имя Гарольда Старетта, а в следующем номере — Нормана Бредфорда, Дженни Маклухлин, Луиса Майклза. После них — Марка Киббинга, Эдгара Ломакса, Джона Сатино, а потом Эбби захлопнула папку.

Она отступила назад и окинула взглядом высокие стеллажи с бесконечными папками. Здесь хранилась летопись жизни и смерти жителей Лонгвуд-Фолс — номера «Леджер», в идеальном порядке подшитые в кожаный переплет.

Каждое слово — правда, и каждое слово — ложь.

Эбби закрыла за собой дверь библиотеки и, оставив позади тихий коридор, вышла через парадный вход редакции в пустынный город под занимающееся рассветом небо. Наступило двадцать восьмое мая, вдруг осознала она, и этот день показался ей первым днем нового года. Городской парк еще не проснулся, трава была влажной от росы, а беседка поблескивала в лучах утреннего солнца. Эбби прошла мимо нее и направилась вниз по наклонной улице, оставляя позади дома с задернутыми шторами, за которыми хозяева спали в своих теплых постелях или, сонные, слонялись по комнате в предвкушении нового рабочего дня. Кому известно, что на самом деле происходит в чужих домах — или в чужих жизнях, если есть разница? Клэр была такой, как говорилось в некрологе, и в то же время в ней скрывалось нечто большее. После смерти о ней писали как о миссис Класкер, жене, матери и бабушке. Конечно, она великолепно справлялась с каждой из этих ролей, но все они ни в коей мере не раскрывали того, что делало ее жизнь неповторимой. Эбби не успела отдать должное отцу. Ее отец, прошлым летом занимавший пост редактора «Леджер», также не смог отдать должное Клэр в ее некрологе. Он написал его, осознавая, что знает о ней гораздо больше, возможно, он просто не понимал, что делать с этим знанием.

Эбби шла по тем же улицам, по которым в свое время ходила Клэр, по Бейджер-стрит, по Конли-стрит, мимо начальной школы, мимо магазина, до сих пор известного как магазин Бекермана. Она словно совершала пешую экскурсию по жизни Клэр Свифт, жизни, которая могла пересечься с жизнью любого человека из Лонгвуд-Фолс, и размышляла о том, можно ли хоть чуть-чуть приблизиться к пониманию всей сложности и противоречивости существования других людей.

В конце концов, Эбби оказалась перед зданием, где размещался офис фирмы Свифтов. Она много лет проходила мимо, не обращая на него внимания, точно так же, как не обращала внимания на женщину по имени Клэр, которая жила в Лонгвуд-Фолс, пока Эбби росла, и с которой она, вполне возможно, не раз сталкивалась на рынке или в парке. Дети Клэр закончили ту же школу, что и сама Эбби, только несколькими годами раньше — и о них она тоже ничего не знала. Здание, перед которым она теперь стояла, было закрыто. Эбби попробовала вставить ключ в тяжелую стальную дверь — тот подошел, и она, испытывая одновременно и предвкушение, и страх, вошла внутрь. Эбби пошарила рукой в поисках выключателя, но так и не нашла его. Двигаясь на ощупь вдоль стены, она добралась до какой-то двери. Несмотря на царящую вокруг темноту, ей удалось разобрать надпись на табличке: «Складское помещение А». Эбби продолжила идти вдоль стены и, наконец, дошла до нужной двери. Она снова вставила в замок ключ, оставленный Мартином, и тот снова подошел. Эбби толкнула тяжелую дверь — та поддалась, и она из почти кромешной темноты ступила в залитое светом помещение.

Склад до краев был наполнен солнцем, свободно проникавшим сквозь окна, которые занимали почти всю стену от пола до потолка. Но Эбби поразила не столько сама комната, сколько ее содержимое. Повсюду стояли небольшие, искусно выделанные статуэтки, и ей подумалось, что кто-то потратил на них всю жизнь.

Эбби медленно обошла комнату, рассматривая маленькие фигурки. Некоторые из них она узнала по описанию Мартина, например, одна изображала самого Мартина в молодости, а другая — девочка, читающая книгу, — была сделана Клэр по ее собственным детским воспоминаниям. Обнаружила Эбби и скульптуры родителей Клэр, Лукаса и Морин Свифт, а также статуэтку ее сестры, Маргарет, в подростковые годы. Но рядом с ними стояли и другие фигурки, совсем ей незнакомые, и Эбби начала осознавать, что Клэр не могла сделать их в детстве или в молодости. Вот сама Клэр в достаточно зрелом возрасте, а вот Дэниэл, что-то распиливающий, и несколько других, изображавших ее детей и внуков. Бюст Мартина в старости: лицо немного усталое, исчерченное морщинами, но по-прежнему ясное, — и в нем легко можно было узнать того вежливого и настойчивого пожилого джентльмена, который два дня назад появился на пороге кабинета Эбби с потертым кожаным портфелем.

Получается, что Клэр до самой смерти упорно работала и развивала свой талант. Она скрывала это от Мартина и лишь в конце жизни послала ему ключ, чтобы он узнал то, что сейчас узнала Эбби. Все эти годы Клэр занималась скульптурой, вспоминая о прошлом и наслаждаясь моментами, украденными у жизни и проведенными в складском помещении В. Работа Мартина по своей природе была публичной, выставленной напоказ и залитой лучами славы, в то время как призвание Клэр было глубоко личным, спрятанным за тяжелой металлической дверью в промышленном здании на окраине города.

Эбби поняла, что теперь у нее достаточно материала: сенсационных сведений и волнующих фактов, — чтобы вернуться в офис и приступить к работе. Ей нужно преобразить историю, рассказанную Мартином, в нечто читабельное: в длинную статью с фотографиями, документами и снимками скульптур Клэр. В статье будет необычная история любви — и нечто совсем иное. В ней будет показана настоящая жизнь, прожитая двумя людьми в Лонгвуд-Фолс и в то же время где-то в другом месте, что-то такое, что крайне редко выходит на поверхность, ведь чаще всего люди предпочитают закрывать свои души от окружающего мира. Тем самым Эбби сможет косвенным образом помочь Мартину выполнить обещание, данное Клэр: сделать так, чтобы их любовь не была предана забвению. Эбби только сейчас поняла, что, придя к ней в кабинет, Мартин рассчитывал именно на это.

Остаться в памяти людей, прожить жизнь, которую стоит вспомнить, — Эбби тоже стремилась к этому. Подобно Клэр, она считала себя заботливой и бесконечно преданной матерью. И ее отец, скорее всего, был бы изрядно впечатлен той работой, которую она успела проделать в «Леджер», хотя ни за что не признал бы этого в открытую. Но вот личной жизни она пока уделяла слишком мало внимания. В Нью-Йорке был человек, всеми силами стремившийся узнать, каково это — любить Эбби. Но она не позволяла ему. В отличие от Мартина и Клэр, она закрылась от любых возможностей. А ведь именно возможности превращают нашу жизнь в захватывающую историю.

Эбби хотелось, чтобы через много лет она могла оглянуться на прожитые годы и сказать: «А я, я сделала это. И это. И это тоже». Ей хотелось, чтобы в ее столе лежал толстый фотоальбом с разными снимками, а рядом с ним — куча писем, документов, билетов, рецептов и квитанций. Эбби знала, что сегодня она обязательно позвонит тому милому и привлекательному педиатру, Нику Келлехеру, а также что ее дочь Миранда будет от этого в восторге. Возможно, Эбби даже напомнит ему о предложении приехать к ним в гости на выходные. В конце концов, между Нью-Йорком и Лонгвуд-Фолс расстояние гораздо меньше, чем между Нью-Йорком и Лондоном.

Эбби подумала о Мартине, который каждый год летал туда-обратно через Атлантический океан только для того, чтобы хоть пару часов побыть с Клэр. Ей хотелось сказать ему о своем искреннем восхищении тем, что они с Клэр сделали, и о том, что это значило для самой Эбби. Но она чувствовала, что у нее не будет такой возможности, что он уже далеко.

Зная Мартина Рейфила — а после сегодняшней ночи ей казалось, что она знает его достаточно хорошо, — она понимала, что сейчас его уже нет в Лонгвуд-Фолс. Он вернулся в Лондон, к своему ресторану, своей жене Френсис, своим друзьям и клиентам. Более того, Эбби сомневалась, что он вообще когда-либо появится в городе, где родился. Он отдал ей — дочери Тихони — все, что принадлежало им с Клэр, и теперь она сама должна была решать, что с этим делать.

Эбби долго стояла в залитой солнцем комнате. Уже в коридоре раздались голоса: люди из фирмы Свифтов пришли на работу, так же как и ее коллеги — в редакцию «Леджер». В этот момент секретарша Ким, скорее всего, заваривает кофе, напевая что-то вполголоса и поправляя яркий ободок на голове, а кто-нибудь в своем кабинете вставляет бумагу в лоток копировального аппарата.

Но Эбби по-прежнему не двигалась с места. Вскоре ей придется поспешить на работу, но сейчас ей хотелось еще на несколько мгновений задержаться в мире, скрытом за тяжелой дверью складского помещения В. Она еще раз прошлась по комнате, на этот раз подолгу задерживаясь перед каждой скульптурой. В углу она отыскала статуэтку, которая была меньше всех остальных, и взяла ее в руки, чтобы рассмотреть получше. Скульптура лежала на ладони, подобно шкатулке с драгоценностями, — и это была беседка. Невозможно определить, как давно Клэр ее сделала, потому что беседка почти не меняется с течением времени, но Эбби легко узнала изящный узор из восьмиугольников и остроконечную крышу. Она смотрела на нее до тех пор, пока не увидела их, молодых и беззаботных: Мартина — непослушная прядь волос, как обычно, падает на лицо — и Клэр — майское солнце сияет в рыжих волосах, а на лице светится улыбка. Они, как всегда, обнимают друг друга и смеются от счастья.