Беседы о Сталине

Василий Сталин

В очередной приезд к Артёму Фёдоровичу рассматриваем фотографии, где они с Василием. Артём Фёдорович сокрушается: «Столько грязи сейчас льётся не только на самого Сталина, но и на Василия! Больно читать. Ведь он был хороший друг, верный товарищ, прекрасный специалист. Его очень высоко ценили и друзья, и коллеги. Приближается 85-летие Василия, и сейчас начнут ещё больше грязи лить, как в последнее время делается».

Решаем к юбилею сделать беседу о Василии.

А.С.: Если говорить о Василии, надо прямо сказать, что его жизнь – это трагедия от начала до конца. Вообще жизнь детей, особенно сыновей, первых лиц государства, будь то цари, императоры, премьер-министры – эта жизнь на острие истории.

Мы родились с Василием в одном роддоме с разницей в 19 дней, наши матери дружили, были они и содиректорами детского дома для беспризорников и детей руководителей государства. C двух до шести лет и мы с Василием были воспитанниками этого детдома. У Василия с самого раннего детства отец всегда был занят. Мать Василия была занята отцом: она обеспечивала его жизнь, а его жизнь значила много, и она это понимала: она была его помощницей, секретарем, разрывалась между детьми и мужем. И если другие женщины отдают предпочтение детям, то она, может быть, отдавала предпочтение тому великому делу, которым занимался ее муж. И поэтому дети воспитывались людьми, обслуживающими дом. Отношение этих людей к Василию было своеобразным: с одной стороны, они должны были его воспитывать, в чем-то ограничивать. С другой – боялись, что он пожалуется. Ну, а когда Василию минуло 11 лет, он остался без матери и оказался в руках работников охраны и учителей, которых брали в дом. А у семи нянек…

Василий был властолюбивым мальчиком, это да. Мы как-то с ним играли и перегородили вход в кабинет. Пришел Сталин, посмотрел, спрашивает: «Так. Кто тут у вас главный? Надо освобождать проход». Мы отвечаем, что оба главные. Он нам: «Нет, должен быть кто-то один главный, командир, а то когда два главных – вот так и получается – застряли. Тогда командование на себя беру я». Сразу сказал, кому куда встать, кому толкнуть, кому нажать – проход освободили. Ну а дальше говорит: «Том (меня так называли домашние) будет главным». Василий в ответ на это: «Ладно, пусть Том будет главным, а я чуточку главнее». «Нет, – говорит Сталин, – так не бывает. Главный всегда один, чуточку главнее не бывает, иначе выйдет неразбериха и опять застрянете».

Корр.: Охраняли Василия вне дома?

А.С.: Да, был такой человек, Александр Сергеевич Волков, Василий с ним дружил. Познакомились они в 1934 году в Железноводске, когда Волков издали наблюдал за Василием. Василий сказал ему: «Чего ты там ходишь? Иди сюда».

В отношения с товарищами охранник не вмешивался. Василий и ссорился с друзьями, и ругался. И его ругали. Все на равных. Пожаловаться – было для него немыслимым! Василия любили товарищи и дружили с ним по-настоящему: ходили в кино, в Парк культуры, играли в футбол.

Был он очень хорошим рукоделом, у него в этом был удивительный пример и учитель – его дед Сергей Яковлевич Алилуев – удивительный мастер во всём, за что брался! По дому он, как впоследствии и Василий, многое делал сам. Умер он в 1945 году. Василий очень любил работать, в семье вообще приветствовался труд, особенно физический. Василий и дома, и на даче много работал: сгрести мусор, с крыши сбросить снег, грядки вскопать, починить что-то – он первый, и работал буквально до упаду. Работоспособность у Василия была весьма высокой всегда. Он любил физический труд, работу руками и хорошую работу, выходящую из-под его рук. У меня до сих пор сохранились его рисунки на плоских морских камешках, сделанный в переплете блокнот. Изготовлен этот блокнот мастерски: и с рисунками, и с портретиком вставленным, а ведь Василию тогда было всего 10 лет.

Он был талантлив во многом. Был хорошим спортсменом, хотя физически казался не крепким, даже на вид хиленьким. Например, играли старшие в футбол, его брали в команду: не за фамилию, а за ноги. Прекрасно играл в бильярд ещё мальчишкой. Мы с ним в свое время занимались в кавалерийской школе. Нам было по 13-14 лет. Нашими тренерами были мастера. Мы все прыгали конкур пионер-класса. А Василий, только начав заниматься, прыгал с мастерами, чемпионами, с такими, как капитан Эйдинов, Александра Левина, чемпионка СССР, Валентин Мишин. Как известно, лошадь в фамилиях не разбирается, ею управлять нужно. Мастера сами удивлялись. Конь у него был Борт. И, как говорится, мастер на мастере сидел. Они были привязаны друг к другу. Василий заходит в конюшню, Борт его ещё не видит, у себя в деннике стоит, но уже копытами перебирает, ржет – чувствует Василия, волнуется и радуется. Ну и Василий подойдет, сразу трепать его, гладить, в морду целовать, кусочек сахара даёт. Я удивлялся, что его так животные любят. А потом понял – они чувствовали, что он их очень любил, и отвечали ему тем же. Это была часть его жизни, а я тогда этого не понимал.

О Василии и друзья, и коллеги-лётчики (наставники, сослуживцы, подчинённые) были высокого мнения. Его инструктор, Герой России, полковник в отставке Фёдор Прокопенко или генерал-лейтенант, Герой Советского Союза Долгушин отзывались о Василии прекрасно. Вдруг читаем о том, как он плохо учился в военном училище, о том, что его даже не выпустили лейтенантом, диплом не дали, а дали справку и одного-единственного выпустили в звании младшего лейтенанта. Но его инструктор Фёдор Фёдорович Прокопенко, полковник в отставке, до сих пор жив. Он – Герой России: его представляли к званию Героя Советского Союза трижды, но представление куда-то пропадало. 53 года ходило, в конце концов Прокопенко получил звание уже Героя России. И на этот счет Фёдор Прокопенко публично заявил: «Что это за болтовня? Кто это говорит? Кто лучше меня, его инструктора, может это знать? Я подписывал его диплом как инструктор. В архиве диплом наверняка есть, и подпись там моя стоит. Он был недостаточно усидчивый человек, но там, где дело касалось самолёта и полёта – лётного дела, устройства машины, аэродинамики – у него были только отличные оценки, по всем лётным дисциплинам. И мало того. Мы начали осваивать тогда истребитель И-16. Это очень строгая машина. Василий нас упросил допустить его и освоил эту машину. Я утверждаю – он летал лучше всех остальных курсантов, был самым сильным из них. Летал смело, инициативно, интуитивно. Выпустился лейтенантом и сразу был назначен в строевую боевую часть. Он рвался в бой, не думал, что с ним может что-то случиться, это ему даже и мешало, так как Василий забывал о безопасности, чувство самосохранения у него не срабатывало, были возможности его атаковать сзади, сбоку. Он в бой бросался, завидев противника, буквально накидывался на него. У него было тяжелейшее ранение в ногу, вырвавшее его надолго из боевого строя. В его послужном списке записано, какие типы самолетов он освоил. Кажется, он все освоил. Летал на всем, что летало. Попадал в трудные ситуации: то в самолет молния ударила и машина стала неуправляемой, но он посадил её все-таки. Сумел он посадить машину с лётчиками в Куйбышеве на аэродром, когда за самолётами летали, а другие не смогли. То есть он не только сам выходил из сложнейших ситуаций, но и других спасал. И никогда потом не сетовал, не бахвалился. Всегда говорил: «Война есть война, самолёт есть самолёт, лётчик есть лётчик. Здесь уж кто кого».

О нем писали массу всякой гадости, не соответствующей действительности. В свое время в «Огоньке» некая Уварова написала статью о Василии. Это была отвратительная ложь. Эта Уварова представляется учительницей немецкого языка Василия. (Хотя учительницей его не была и вообще не работала в этой школе). Пишет эта Уварова, как он над ней и над другими учениками издевался, сводит его в один класс с Тимуром Фрунзе, противопоставляя плохому Василию хорошего Тимура (а они учились в разных классах: в 9-м и 8-м). Пишет, как Василий весь в иностранном ходил. Да если бы у него пуговица была иностранная, его бы отец в окно выкинул. В доме ничего иностранного не терпелось.

Ещё она пишет, как его возили в школу на двух машинах: на одной он с главным охранником, а на другой, мол, охрана. Да его никто на машине не возил! Он даже хвастал перед ребятами, что если окончит школу без троек, отец в качестве поощрения возьмет его один раз на машине на дачу. А так ездили на дачу на паровике, а в школу на трамвае или автобусе. Школа находилась на Площади Восстания, Садово-Кудринская, д. З. Сейчас там факультет и кафедра 1-го Московского мединститута.

Я насчитал в той статье 27 абзацев гадостей о Василии.

Ребята, учившиеся с Василием в классе, были страшно возмущены этой статьей, со мной советовались: мы, мол, напишем Коротичу, что там всё неправда. Но я им сказал, что Коротич, будучи редактором, сознательно допустил эту ложь, а, возможно, и заказал такого рода статью. Поскольку статью одноклассников, опровергавшую ложь, нигде не брали, они решили подать в суд. Заводилой был Вася Алёшин, одноклассник Василия, который не мог стерпеть такой лжи. Но в суде сказали: «А есть у вас заверенная доверенность от пострадавшего? Ах, он умер 30 лет назад! Тем более заявление мы у вас не возьмём».

Корр.: То есть умершего человека можно совершенно безнаказанно оболгать?

А.С.: Да! Тогда решили сами пойти к Уваровой. Но не пошли, боясь, что не сдержат себя и попросту ее обматерят. Послали к той даме военрука школы, который и до войны, и, демобилизовавшись, работал в школе, а во время войны был начальником оперативного отдела штаба артиллерии 1-го Белорусского фронта. Придя к Уваровой, он сказал: «Что же вы пишете, что вы были учительницей? Вас же не было в нашей школе никогда!»

– А, может, я туда заходила!

– Но ведь в статье нет ни слова правды!

– Ничего, я ещё книгу выпущу.

– Как, к чему?! Ведь слова ваши – ложь!

– Ну и что? Теперь на это клюнут.

И действительно, выпустила не менее гнусную книжонку.

Корр.: Как относились к Василию учителя? Не боялись ставить плохие оценки?

А.С.: Может быть, округляли в бо0льшую сторону. Но когда учитель истории Мартышев поставил Василию «2», а директор потребовал исправить оценку, учитель отказался это сделать, вышел конфликт. И Мартышев написал Сталину. Получил от Сталина ответ с отрицательной характеристикой Василия, извинениями и благодарностью за объективность, принципиальность. Тогда уже у директора школы были проблемы. А Василию все зимние каникулы (это были 1937-1938 годы) пришлось учить историю и пересдавать. Сам Василий не обижался на Мартышева и говорил часто: «Вот честный человек, не побоялся». Любил он смелых людей, сам будучи очень смелым человеком. И в жизни, и в лётном деле. Например, он любил аттракционы с отрывом от земли: прыжки с парашютом с вышки, перевороты в воздухе. Где требуется храбрость – он первый.

Василий с детства и до конца очень любил животных. Лошадь раненую из Германии привез и выходил, она жила у него. Собак даже приблудных держал. Хомяк был у него, кролик. Он заботился, чтобы собака кролика не съела. Собака у него одна была, как он говорил, с высшим образованием – знанием двух языков. Это была немецкая овчарка трофейная, так сказать: он привез её тоже из Германии, но выучил понимать по-русски. Разговаривал с животными, целовал их. Как-то я к нему пришёл на дачу, он сидит, рядом пёс – очень грозный пёс. А Василий его гладит, целует в носик, из своей тарелки даёт ему есть. Заметил мой недоуменный взгляд: как это? Ответил на моё немое недоумение: «Не обманет, не изменит». Сам он того и другого пережил много.

Василий был человеком храбрым, преданным, материально бескорыстным. Он всегда делился тем, что у него есть, с другими, был щедр. Больно читать статьи о его богатстве, о манто каких-то. Да у него ничего не было! Получка в армии 15 числа, после этого все к нему шли – стол был накрыт для друзей. Дней через 10-15 к нему приходили со своим – у него уже было шаром покати. Очень был хлебосолен: кормил не только гостей, но и тех, кто пришёл к нему что-то починить, к примеру. Вот киномеханик у него работает. Василий всегда после сеанса ему: «Пошли ужинать». Человек стеснялся, отказывался, но Василий ему: «Ты когда работал, то работал, а сейчас работа закончена. Почему не пойти поесть?» Любил всегда всех угостить и не ставил себя выше кого-то чисто по-человечески. Ну, а перекусили – можно и по рюмочке.

Корр.: Как к Василию относились лётчики – подчинённые и командиры?

А.С.: Его уважали как лётчика. Бойцы знали, что у него опыт небольшой, но способности высокие и совершенно отчаянные бойцовские качества. Уважали подчинённые и опытные воздушные бойцы, такие, как командир эскадрильи Долгушин или Фёдор Прокопенко: они больше его налетали в бою, хотя Долгушин с ним вместе учился, но ему больше пришлось летать – Василий был ранен и лечился в госпитале. Он попадал в безвыходные положения, причём не только в одиночку на истребителе, но на транспортном самолёте, например. Положение кажется безнадежным, а Василий выходил из него, спасая и машину, и людей.

Был он большой новатор: его предприимчивость и личная инициатива по созданию и внедрению чего-то нового, его инициатива в боевой работе была очень широка. У него был цепкий ум: он всё схватывал налету и быстро ориентировался в происходящем. Например, широко использовал кино, телевидение. Он не боялся внедрять новое и брать на себя ответственность за это, не боялся делать не по трафарету, не боялся новаторства, наоборот.

Создал очень хороший узел связи, когда был командующим ВВС Московского военного округа. Штаб авиации тогда находился там же, где штаб округа, на улице Осипенко. Василий перевел его на аэродром: на центральном аэродроме было здание, аэродром перестал действовать как центральный, он туда перевел штаб. «А то там половина штаба не слышали мотора самолётного», – говорил. Ещё так сказал: эти штабные, которые всю войну просидели на улице Осипенко, может, только что эвакуировались в Куйбышев и географию не знают. Им надо поучить географию по дальним гарнизонам. И отправил их служить по стране. А к себе брал лётчиков-инвалидов, списанных с лётной работы. Ему говорили, мол, да ну, что это за штаб?! Он отвечал: ничего, мол, пока они не всё знают, но как воевать – знают и работают с полной отдачей и желанием. И штаб у него работал безукоризненно и самоотверженно.

Возьмем организацию воздушных парадов – сложнейшая работа, где нужна абсолютная слаженность штаба, управление всеми задействованными структурами.

Он устраивал парады над Красной площадью, там участвовали сотни самолётов разного типа. Реактивные и поршневые самолёты летят с разными скоростями, с разных аэродромов, находящихся на разном расстоянии от Москвы. Бомбардировщики вообще издалека взлетали. А ведь где-то они должны сойтись для группового пролёта, имея разницу в скоростях в сотни километров, и строгим порядком пройти над Красной площадью. Здесь точность должна быть абсолютная. Пять секунд расхождения – это промашка полная. А откуда-то они идут, а тут и ветер дует, ещё много факторов надо учитывать. И надо всё рассчитать, маршруты проложить, в том числе учесть скорость и направление ветра. Ветры-то дуют по-разному. У него была карта московских домов: высота, расположение. Ну и улицы, дороги. Как вести группы? Какие ориентиры? Прекрасные ориентиры – дороги и дома. Их высота различна, и где-то ещё находится заводская труба. А высота пролёта самолётов над Красной площадью малая.

Василий был хороший организатор, и он все это устраивал. Не зря ведь, когда его не стало в той структуре, штаб сильно изменили, парадов не стало. После него кто бы это делал? Тут помимо организаторских способностей смелость необходима, нужно не бояться брать на себя ответственность, идти на риск. Для всего этого нужно день и ночь готовиться, проводить бесконечные тренировки, делать сложные штурманские расчёты. Нужно налаживать связку «земля – борт самолета». Он создал отличный узел связи, куда брал не именитых людей, по блату, так сказать. Он, поверив в человека, увидев его способности, мог поручить ему важный участок. Но при этом говорил: «Я тебе доверяю, ты мне обещал, а обмана я не терплю». И люди оправдывали его доверие. Потом, когда его уже не было, старые лётчики, командиры делились, что когда вопрос какой-то возникал, то между собой говорили: «Давай, как при Василии Иосифовиче, как он делал».

Корр.: Бывал у вас на даче в Жуковке?

А.С.: Да-а! Был, конечно! Дача эта у нас с 1937 года, он приезжал сюда. Первый вопрос его неизменно, когда он сюда приезжал: «Что надо делать?» Работать! Сразу работать! Ещё когда мы жили в Усове, лет по 10-12 нам с ним было, когда Василий появлялся, его первый вопрос: «А что сегодня нужно делать?»

Василий всегда много работал. Да, он выпивал. Но было это не всегда, а под конец: он стал понимать свою судьбу. Он уже знал и не сомневался: как только не станет отца, его самого разорвут на части, и сделают это те немногие, кто сейчас руки лижет и ему, и отцу. Потому он так любил собаку: «Не обманет, не изменит». Потому и пил. Некоторые люди, узнав, что дни сочтены – смертельное заболевание или ещё что-то, ожесточаются, становятся мстительными. А у него, с одной стороны, его мягкость в отношении кого-то сохранилась, но появились жёсткость, надрыв, и они давали себя знать в повседневной жизни. Да, он мог быть грубым, но это было не органично для него. Он просто срывался, стал вспыльчив, но не мстителен, подлости в его характере не было никогда.

Как-то сидели с ним, выпили. Он ещё наливает. Говорю ему: «Вася, хватит». Он отвечает: «А что мне? У меня только два выхода: пуля или стакан. Ведь я жив, пока мой отец жив. А отец глаза закроет, меня Берия на другой день на части порвёт, а Хрущев с Маленковым ему помогут, и Булганин туда же. Такого свидетеля они терпеть не будут. А ты знаешь, каково жить под топором? Вот я и ухожу от этих мыслей».

Перед полётами он никогда не пил, исключено. Никогда! Никто не выпустит в полёт. Лётные дни – два в неделю в лётной истребительной части. Один день резервный. Для лётчиков в полку обязательный налёт – 100 часов в год, иначе теряется квалификация. У Василия налёт был большой. Он летал больше, используя свои возможности. Трудно найти человека, который летал бы на таком количестве разных типов самолётов. Жена говорила: «Раз он не пьёт, значит, завтра у него полёты». Для него работа была на первом месте.

И верно он предчувствовал: отец умер в марте, а в апреле он был арестован. Поначалу Василия поместили в госпиталь, к нему можно было пройти, а он не мог выйти. Потом его осудили по двум статьям 5810 – «Измена Родине»: отзывался плохо о Берии, Хрущеве – вот и измена Родине. Судили и по статье 173 за злоупотребление служебным положением, финансовые нарушения. В чем было злоупотребление? Он сделал из неиспользуемых ангаров на центральном московском аэродроме манеж и конюшню. Создал конно-спортивную команду, которая после его смерти стала союзной командой.

Затем он строил летний каток и бассейн. У нас в стране не было олимпийского 50-метрового бассейна. Он начал его строить. Но ведь деньги он сам не печатал. Кто-то их ему давал, подписывал документы, выделили площадь под строительство. А обвинили во всем Василия. Он создал спортивные команды ВВС, потом они стали командами СССР.

Он умел находить спортсменов. Например, в 1947 году были конно-спортивные соревнования, привезли лошадей с разных конезаводов. Утром лошадям обычно дают резвую. Но резвую дают не наездники, а коновод. И вот Василий видит, что на лошади завода «Восход» из Пятигорска скачет парнишка, в котором Василий увидел задатки. Спрашивает его: «Ты сегодня скачешь?». Тот отвечает, что, нет, мол, я коневод, а не жокей. Василий его спрашивает: «А хочешь?». Тот только руками развел. Василий ему говорит: «Если хочешь по-настоящему, я тебя мобилизую в армию (ведь у Василия была команда ВВС), выбирай из моей команды лошадь и будешь скакать». Это был 17-летний Коля Насибов, в тот день он стал военным, привез 2-е всесоюзное место на лошади, которую первый раз видел. Потом он стал великим жокеем, объехавшим весь мир.

Пунктик властолюбия у Василия был, любил он быть выше других. И в компаниях тоже. Например, он хотел быть командиром дивизии. А на то место шёл человек, который был по стажу выше. Василий поступил по отношению к нему некрасиво: сам сел на это место. Тот не прошёл. Но тут же обеспечил, чтобы тот человек пошёл выше и даже стал над ним начальником. И далее они были друзьями. Василий был незлобив, отходчив.

Корр.: Какие были у Василия награды?

А.С.: Надо сказать, что работали люди не лучше его, а наград имели больше. Он был очень смел. Например, когда немцы прорвались на аэродром, он организовал оборону, сам выехал в открытую. Люди, не привыкшие к бою на земле, испытывают определенные трудности, а Василий их организовал. Сам он говорил: «Если меня наградят, то это будет награда не только мне, но и отцу подарок. А на подарок должен быть отдарок. И в отцовском положении отдарок должен быть куда выше. Так что пока все мои ребята не будут награждены, мне ждать наград нечего». Было у него три ордена Красного Знамени. Причём один из этих орденов был бесфамильным. Увидел его в воздухе командующий армией. Это было в 1941 году в Мценске. На аэродром Мценска налетели немецкие бомбардировщики. Василий туда полетел на незаряженном самолете и вытолкал этих бомбардировщиков лбом, отогнал. Командующий армией сказал: «Вот этого лётчика я награждаю орденом Красного Знамени». Когда приземлился, выяснилась фамилия лётчика. Третий орден получил за успешное командование авиацией МВО, за её постоянные призовые места в войсках ВВС. Был у него орден Александра Невского, два польских ордена, поскольку он в Польше воевал.

Корр.: А воевал Василий под своим именем?

А.С.: Василий воевал под своим именем. Немцы это знали, и на Северо-западном фронте в марте 1943 года я видел листовку немецкую: "Вашу авиацию мы не боимся. Группой полковника Сталина вы всё небо не закроете". Они почему-то полк называли группой.

Корр.: Отец не пытался сделать Василия политиком, своим помощником?

А.С.: Из этого ничего бы не вышло, потому что Василий, несмотря на очень высокие свои способности, не мог сидеть, изучать материалы, не относящиеся к спорту, авиации, конному делу, – не выдерживал. Он был неусидчив, если дело не касалось подготовки к полёту или самого полёта. В практических вопросах его любимого дела он был неутомим и одержим: чтобы овладеть новыми знаниями, мог до бесконечности, ночи напролёт изучать самолёт, теорию полёта.

Сталин был реалист и в этом плане на него не делал ставку. Он знал и понимал, что Василий во многом разбирался, у него была прекрасная ориентировка в происходящем, это было заложено от природы и далось опытом его присутствия при многих свершениях, событиях, как положительных, так и отрицательных, но политика из него не получится. Его можно было делать командующим авиацией. Здесь он очень серьёзно и далеко глядя вперёд мог давать заключения. Мог давать свои заключения и о спорте, о конном деле.

Он был в курсе новостей, читал газеты, очень тонко разбирался в событиях, в людях и понимал, кто куда идёт и часто понимал, почему его отец именно так относится к тому или другому человеку, несмотря на те или иные события, их видимую сторону. Он понимал, какие качества человека его отец ценит, какие может не замечать, какие – исправить и к чему это приведёт.

В каждом деле у него были свои кумиры. Он знал, что Будённого Ленин назвал первым кавалеристом мира. Это второй человек в истории после наполеоновского маршала Лана, которого Наполеон назвал первым кавалеристом мира.

Василий знал, кто как летает. Он колоссальное уважение испытывал к Михаилу Михайловичу Громову – известному лётчику-испытателю. Громов был профессором кафедры эксплуатации самолётов и моторов, самым крупным специалистом в вопросах испытания. Василий пытался по возможности полетать с Громовым, чтобы поучиться. И он говорил, что ему это удалось, чем гордился. Говорят, что Чкалов был его кумиром. Чкалов – интуитивный лётчик, человек колоссального таланта в полёте, но Громова Василий уважал больше. Чкалов погиб в 1938 году, когда Василий лётным делом ещё не занимался, может, только мечтал, потому Чкалова он как такового не знал. Может, он видел его полёты, но ничего конкретно от Чкалова в смысле опыта и практики он не получил. Так что его кумиром в лётном деле, думаю, был всё-таки Громов.

Василий отцу немало рассказывал о самолётах. В этом отношении отец к нему прислушивался и понимал, что Василий здесь, несмотря на то, что совсем молодой, уже специалист, понимает и разбирается. И отец ему доверял.

Корр.: Звонил ли отцу попросту, заходил, как дети к родителям или родители к детям: «Как дела?»

А.С.: Нет. Только по делу, с разрешения: можно ли прийти. Или когда его отец, и нередко, вызывал для решения вопросов как специалиста-лётчика, которому он доверял как человеку, который понимает дело и будет совершенно откровенно и правдиво докладывать.

Примерно в 1948 году мы с Василием, он был тогда командующим, сидели в Зубалово. Звонок по ВЧ: сообщили о катастрофе бомбардировщика ИЛ-28. Экипаж из 3 человек погиб. В авиации катастрофы, увы, неизбежны. Василий позвонил отцу, доложил. Слышу, как он отвечает: «Всё сделаем, всё сделаем, как надо. Я обо всём распоряжусь и проверю исполнение». И мне говорит: «Отец сказал, что самолёт мы новый сделаем, а там были люди, у лётчиков семьи, имей в виду». Василий добавил, что нужно всё сделать, потому что отец обязательно поинтересуется исполнением. Его отец был очень внимателен к людям и сразу сказал, что прежде всего надо позаботиться о семьях погибших.

Корр.: А насколько вообще Сталин интересовался бытом и его устройством?

А.С.: Для себя?

Корр.: Нет, вы уже говорили, что он был аскет. А друзей, соратников? Вот так, сразу, распорядился позаботиться о семьях лётчиков, погибших в катастрофе. Он понимал, что человек живёт не в безвоздушном пространстве, ему надо где-то жить, что-то есть?

А.С.: Безусловно, понимал! Безусловно. Не говоря о масштабных действиях правительства в области социальной политики, в том числе строительства жилья (взять хоть «сталинские дома»), но возьмите простую вещь. Когда ему шахтёр написал, что в шахтной бане нет воды, Сталин ответил: «Если в шахтной бане нет воды – судить директора шахты как врага народа». Всё, больше вопроса такого не стояло. И разговоров не было – вода была.

Или ещё пример. Рабочий пишет Сталину, что ему не выдали зарплату, а послали на курорт, пообещав, что пришлют деньги туда. Отпуск кончился, ничего не прислали, и денег нет, чтобы даже уехать.

Резолюция Сталина на письме: «Поправка пошла насмарку. Снова дать путёвку. Все выдать за счёт виновного».

Корр.: Ему писали множество писем. Но ведь приведённые вами письма – чисто бытовые. Почему именно они попала к Сталину? Кто делал отбор?

А.С.: Это работа секретариата. Решали Поскрёбышев или его помощник Чечулин. Они просматривали и решали, что делать: с какими вопросами письма направляли к Сталину, а на некоторые письма в секретариате сами отвечали и решали поставленные в них вопросы.

Например, мне рассказывал Леонид Георгиевич Мельников, секретарь Карагандинского обкома партии (прекраснейший человек был!) Он во время войны был вторым секретарём Донецкого обкома, членом военного совета 64 армии. Ему звонят, говорят, чтобы он летел в Москву. Идёт Сталинградская битва, он – член военного совета армии, отмахивается: «Подождут!» Опять вызывают – он не реагирует. Потом от Сталина приказ: быть тогда-то. Делать нечего – в самолёт.

Сталин говорит: нужен уголь. Нужно ехать в Караганду и удвоить добычу угля. Там был при этом разговоре ещё Егор Трофимович Абакумов «король пол-угля», как его называли, это ещё старый шахтёр-саночник.

И вот Сталин посылает Мельникова секретарём обкома в Караганду за углём. Мельников спрашивает: «А как же я буду со всеми разговаривать, убеждать? Это Казахстан, я язык не знаю». Сталин дал рекомендации, как можно это сделать. Сталин говорит: «Пойдите на базар, найдите старого акына, который там песни поёт. Это не песни в нашем понимании – это песни о жизни, он рассказывает о текущей жизни. Он вам всё подскажет и поможет».

Мельников, приехав в Караганду, нашел такого акына и делится при разговоре со мной: «Я никогда не думал, что так может быть, такой результат. И ведь это был случайный акын, никакого подбора тут не было».

Потом, когда добыча была удвоена, как и приказано, нужно представлять людей к наградам. Мельников этого акына представляет к Ордену Ленина. На него накинулись: да что это? Какой-то там акын по базару шляется, поёт. Причём, против было начальство национальное, местное. Они были очень этим недовольны. Мельников Леонид Георгиевич позвонил Поскрёбышеву и сказал, что, мол, вот такая вещь: акын мне очень помог. Так сделать мне рекомендовал Сталин, и я считаю, что акына нужно представить к Ордену Ленина. А тут все против. Поскрёбышев говорит: «Делай!» То есть он эти вещи с ходу решил. Через день-другой Поскрёбышев звонит: «Товарищ Мельников, товарищ Сталин сказал, что вы с акыном поступили совершенно правильно!»

Но из этого ордена целую политику вывел сам акын! Оказывается, он пел и на 300-летие дома Романовых. И за это ему дали пять рублей. «А когда я пел для советской власти, я получил золотой орден самого Ленина!» – пел он.

Сталин понимал национальные особенности прекрасно: этот акын кричит на базаре, но он – политик! Он мне, говорил Мельников, очень много помог: если какие вопросы надо решать, я ему говорю, он идёт на базар и поёт о том, что нужно вот для того или вот того-то. Люди слушают его и делают. Он в песне рассказывает и призывает.

Корр.: Со своими обязанностями командующего московским военным округом Василий справлялся?

А.С.: Судя по тому, что округ вышел на первое место по реальным результатам, да. Какая бы ни была фамилия командира – аэроплан всё равно тяжелее воздуха, а земля твёрдая.

Возьмите подготовку экипажей. Тогда шла война в Корее, люди уходили на боевые действия отлично подготовленными. Не зря и в мирное время командующих награждали. Василий не был человек импульсивного действия: хочу и делаю, вот взбрело мне. Нет. Он всё тщательно продумывал, опирался на хороших специалистов. У него были прекрасные лётчики, которых во многом он сам воспитал. В этом отношении он обладал высокими способностями замечать задатки, развивать их. Поэтому в войну полк, которым он командовал, имел хорошие успехи. А он набирал туда не общеизвестных знаменитостей, а ребят, у которых видел бойцовские задатки лётчика. Он за командование округом был награждён третьим Орденом Красного знамени. За то, что его округ уверенно держал первое место, за подготовку, проведение крупных парадов, а ведь это не «па» на паркете, это – сложнейшая задача, которая не только демонстрирует мощь страны, но эту подготовку можно применить в реальных боевых действиях.

Корр.: При Сталине проводились грандиозные военные парады. С какой целью?

А.С.: Сталин считал это необходимым: военные парады были 1 мая и 7 ноября. Ведь это, собственно, смотр состояния армии. Все парады имели политическое значение, в зависимости от политической обстановки строился и парад. При этом каждый парад имел определённый политический акцент, упор делался на те или иные элементы могущества государства. Идея парада 1941 года – чисто его идея.

Корр.: Вы присутствовали на гостевых трибунах во время парадов. Дома в этот день готовились как-то к ним? Одевались, может, специально?

А.С.: Нет. Обычную одежду надевали. Вставали, как обычно, завтракали. Сталин уходил на работу, как и всегда. Он выходил на трибуну со своими людьми, с руководителями, а мы шли отдельно. Когда были маленькие, ходили с моей матерью и Надеждой Сергеевной. Потом её не стало, ходили с моей матерью. Мы всегда чувствовали и знали, что парад – это серьёзная государственная работа. После парада Сталин с руководителями приходил, они собирались, говорили о том, как прошло, оценивали. Вообще у него всё всегда было по делу и вокруг дела.

Корр.: Когда Василий женился, советовался с друзьями, отцом?

А.С.: 15 декабря 1940 года он звонит: «Приходи ко мне, я познакомлю тебя со своей невестой. Я женюсь на Гале Бурдонской» А я не мог: в этот день уезжал в командировку начальником эшелона по развозу призывников, которые по разным причинам осенью во время призыва не выехали к местам службы. Такой эшелон я должен был по западной границе провезти. Я ему ответил, что не смогу. Он сказал: «Как жалко! У меня смотрины, помолвка. И я женюсь». С Галей у них было двое детей. Саша родился 14 октября 1941 года, сейчас народный артист России, режиссёр Театра российской армии, талантливый режиссёр, постановщик. В 1943 году родилась дочь Надя. С Галиной он разошёлся. Они были совершенно разные люди: разного уровня, диапазона. Он был неуёмен, ему не хватало его деятельности. Он был широк натурой, слишком деятелен, у него было много энергии, желаний.

Корр.: Свадьбу как таковую играл?

А.С.: Какую-то маленькую – да. Не широкую, не ресторанную, а домашнее застолье. Это был 1940 год, он только лейтенантом стал, тогда и квартиры своей не имел. Полк его стоял в Люберцах, там какое-то жильё было.

Корр.: Как отец относился к его бракам и жёнам?

А.С.: Как я понял, сказал: «Поступай, как хочешь». По-моему, Катя Тимошенко – вторая жена – Сталину нравилась. Но у самого Василия с ней было холодновато. Мы мало в то время на этой почве общались – служили! Только где-то случайно встречались. Например, приехал я после госпиталя в Куйбышев, где находился отдел кадров артиллерии, получить назначение, а он как раз прилетел туда из Ирана, где был с особым зданием. Василий получал тогда немало специфических заданий как лётчик, как командир и как работник в авиационной инспекции. Разные задания: не громкие, но тонкие и важные порой.

Дочь маршала Тимошенко, Екатерина Семёновна, была женщиной царственной красоты. Но была она холодной в доме, не чувствовалось её гостеприимства и не создала она тёплой, благожелательной атмосферы. Его это угнетало. Он любил, чтобы были товарищи, может, любил больше, чем женщина могла это выдержать. Ему нужны домашняя теплота, уют, чего Екатерина Семёновна – красивая, всегда хорошо одетая, прибранная – создать ему не могла. У них было двое детей, Вася и Светлана. Вася умер в возрасте 23 лет. Светлана около 42 лет.

Встретился он позже с очень интересной женщиной, волевой, сильной физически и морально – чемпионкой СССР по плаванию Капитолиной Георгиевной Васильевой, ставшей его женой. Когда она появилась в доме, надо сказать, её силы воли, спокойствия, уравновешенности хватало, чтобы в доме был покой. Василий был неуёмен, и она его сдерживала, как могла. Василий после войны особенно почувствовал, что его дни уйдут вместе с его отцом, и у него появилось внутреннее отчаяние, бывали срывы.

Корр.: Говорят, что он бабником был.

А.С.: Какие-то случаи исключать нельзя. Я не был в курсе деталей его личной жизни, но, зная его характер (он не прочь был повеселиться), допускаю какие-то моменты. Его хотят облить грязью, и то, что сейчас слышишь порой – это утрирование. А то и прямая клевета, переврано там многократно. И я как друг считаю своим долгом восстановить его доброе имя. Он метался, понимая, что жив, покуда жив отец. Над ним маячили Берия, Хрущёв, Маленков и Булганин. Эти люди его на свободе не оставят – он знал это. И в его поведении, видимо, бесшабашность порой проявлялась и таким образом.

Корр.: Пассии не устраивали скандалов жёнам?

А.С.: Этого не знаю, но знаю, что Василий флирты не считал делом серьёзным и подобные попытки сорвал бы с ходу. Серьёзно для него – жена, а остальное – нет.

Корр.: Кроме спорта и лётного дела интересовался чем-то? Читал?

А.С.: Да, он много читал, особенно в детстве. Любил Лавренёва, Горького, Шагинян, Пастернака, нравился ему «Разгром» Фадеева за то, что человек не теряет себя, потерпев поражение. Он говорил: «Вот это мужик! Его разгромили, а он сопли не распустил, остался боевым командиром». Любил читать о преодолении человеком обстоятельств, интересовался книгами, в которых описана авиация, действия лётчиков. В 1938 году вышли книги Асена Джарданова «Ваши крылья» и «Полёт в облаках». Это очень хорошие книги для первоначального знакомства с авиацией. Василий их буквально вызубривал. Ему очень нравились афоризмы, их было много в книге. Например «Изменить своё решение на посадке- всё равно, что пригласить друзей на свои похороны». Рассказывал о прочитанном, мы обменивались мнениями. Он не увлекался бездумным геройством и случайным успехом, а любил читать об успехе, которого добились через преодоление, когда обстоятельства против. Это было характерно и для него. Любил читать о конном деле, кавалерии, и всё, что мог схватить интересного об авиации – читал, продумывал, запоминал.

Корр.: Сам не думал писать?

А.С.: Такого разговора никогда не было.

Корр.: А театр любил?

А.С.: Очень любил театр, МХАТ. Это, очевидно, от отца. МХАТ Сталин очень любил, считал образцом. И Василию эти симпатии и предпочтения, очевидно, передались.

Набор пластинок у него был дома, классика, оперетты, опера: «Князь Игорь», «Хованщина», «Царская невеста». О «Евгении Онегине» нечего и говорить, это часто слушали.

Корр.: Как застолья проходили? Танцевали?

А.С.: Танцевали. Но мы ведь в 17 лет были уже в казарме. До этого школа, в 20 лет кончилась казарма, началась война. А после войны на домашних праздниках, днях рождения танцевали. Василий подражал отцу: никаких пустых тостов, а о чём-то конкретное слово. Василий ещё любил посмеяться немножко, когда вёл застолье, особенно над нерешительностью человека, чтобы не сказать трусостью. Ведь в то время проявлять трусость даже мальчишкам было позором. Василий с детства не терпел слова «боюсь». В играх дети, бывает, говорят: «Боюсь». У Василия этого слова в лексиконе не существовало, оно его выводило из себя. У Василия робости, нерешительности, трусости не было ни в каких ситуациях. Только по отношению к отцу: он боялся огорчить отца, сделать что-то плохо для отца. Хотя случалось это у него неоднократно.

Корр.: Любимые блюда, напитки были у него?

А.С.: Он любил кавказские блюда. Не потому что это вкусно, а потому что – кавказские. Он всё-таки считал себя грузином, хотя грузинский язык не знал, на грузина не был похож, в Грузии бывал мало, но считал себя грузином. Потому и любил музыку грузинскую, ансамбли, пляски.

Корр.: А сам танцевал грузинские танцы?

А.С.: Нет, я никогда не видел, во всяком случае.

Корр.: Он был заботливый отец?

А.С.: Проявлять заботу и внимание у него не всегда получалось. Сначала была война, затем новая жена появилась. Дети от первого брака остались у него – он тут власть употребил. Екатерина Тимошенко к его детям относилась прохладно. Зато когда появилась Капитолина Георгиевна, дети сразу были обласканы. Жить с Василием было очень нелегко, но она находила силы. Она с собой в дом принесла тепло. Он её очень уважал за терпение, за теплоту, которую она могла создавать в доме.

Детей он, конечно, любил. Пусть по-своему. Он был строг, иногда раздражителен. Его посадили в тюрьму, когда детки были маленькие. Старший, Саша, родился в октябре 1941, а Василия посадили в апреле 1953. Увидели они его уже в 1961 году, через 8 лет. Его как-то опускали и снова посадили. Полное беззаконие: он приговорён был с направлением в лагерь, а держали-то его в тюрьме. Лагерь хоть какая-то воля. А тюрьма – клетка, там под контролем полностью, жёстче всё. Он – очень деятельный человек, с кипучей энергией, любящий любой труд, и ему особенно было мучительно сидеть в клетке.

Выпустив, сразу сослали в Казань. В Казани поселили на 5 этаже в доме без лифта. А у него ноги были больные: ранение и сосуды очень плохие. Его после тюрьмы смотрел Александр Николаевич Бакулев и даже заплакал: «Васька, до чего тебя довели».

Корр.: Письма вам писал?

А.С.: Нет. Оттуда он писал Хрущёву, Молотову только относительно своего положения. Не писал мне. Думаю, заботясь о возможных адресатах, понимая, что письмо его может быть какой-то компрометацией. Он был человеком весьма благородным, предусмотрительным и осмотрительным, но не по отношению к себе

Корр.: А почему Василий взял фамилию Сталин? Это псевдоним, а фамилия Джугашвили…

А.С.: А нет! Это была уже фамилия официальная – Сталин. И Василий при рождении был записан отцом как Сталин.

Корр.: А Света?

А.С.: Она заменила фамилию после смерти Сталина. Василий не одобрял. Василия вынуждали сменить, но он был непреклонен! Как ему потом замену сделали, даже не знаю. Думаю, в Казани дали паспорт с изменённой фамилией. Для него это был удар и оскорбление, потому что он почитал отца более всего на свете! И, конечно, никогда бы не дал своего согласия на изменение фамилии отца. Не потому, что славная, а потому, что это фамилия его отца. Он получил её при рождении, так записал его отец. В этом отношении он был человеком принципиальным, даже жёстко принципиальным. И вообще был благородным человеком. И то, что на него сейчас льют грязь – это недостойная ложь!

Прожил трагическую жизнь, и похоронили его не по-людски. Причина смерти не совсем ясна. Посмотреть на него ни жене, ни дочери толком не дали. Дочь говорила, что на теле заметили какие-то следы. Жена хотела китель поправить, так ее отогнали. И быстренько похоронили в Казани. Слава Богу, перезахоронили в 2004 году на Троекуровском кладбище в Москве. Но даже не под своей фамилией, которую носил отродясь – Сталин, а под прошлой фамилией отца – Джугашвили.

Артем Сергеев, Екатерина Глушик. Беседы о Сталине. Москва, "Крымский мост-9Д". 2006.