Светлана Сталина. 1937 год. Внизу видна подпись И.В.Сталина.
Корр.: Каковы Ваши первые воспоминания, связанные с И.В.Сталиным? Помните ли Вы первую встречу с ним?
А.Ф.Сергеев: Говорить ни о первой, ни о второй встрече со Сталиным невозможно. С самого начала, как я себя помню осознанно, я помню и его, и к нему самое высокое уважение. Казалось, что это самый умный, самый справедливый, самый интересный и даже самый добрый, хотя в каких-то вопросах строгий, но добрый и ласковый человек.
Когда у него было время, он занимался с детьми: если он приходил с работы и дети ещё не спали или он приходил среди дня, то обязательно хотя бы несколько минут занимался с нами. И каждая встреча с ним чему-то учила, давала что-то новое, что-то разъясняла. Было это всё неназойливо. Не так, что ты обязан это знать, нет. Он умел вовлечь в разговор и в этом разговоре не допускал, чтобы ребенок чувствовал себя несмышлёным. Он задавал взрослые вопросы и спрашивал: «Что ты думаешь по этому поводу?» На какие-то вопросы можно было ответить, а на какие-то – нет. И тогда он очень просто, доступно, ненавязчиво, не по-менторски вел разговор и давал понять суть.
Один разговор, относящийся к 1929 году, я помню. Сталин меня спросил: «Что ты думаешь о кризисе в Америке?» Что-то мы слышали: буржуи, мол, выбрасывают кофе с пароходов в море. «А почему так делается?» – спрашивает Сталин. Ну, а я в том смысле говорю, что они такие нехорошие, лучше бы нам, нашим рабочим и крестьянам, отдали, если им не нужно, если у них так много.
«Нет, – говорит он, – на то и буржуи, что они нам не дадут. Почему они выбрасывают? Потому что заботятся о себе, как бы больше заработать. Они выбрасывают, потому что остаются излишки, их люди не могут купить. Если же снизить цену, у буржуя будет убыток, а ему не хочется, чтобы у него был убыток. Чтобы держать высокую цену, он выбрасывает. Капиталист всегда будет так делать, потому что его главная забота – чтобы было больше денег. Наша главная забота – чтобы людям было хорошо, чтобы им лучше жилось, потому ты и говоришь: лучше бы нам дали, потому что ты думаешь, что у них забота, как и у нас – как сделать лучше людям».
Или ещё. После того, как мы посмотрели с Василием пьесу «Дни Турбиных», Сталин нас спрашивает: «Что вы там видели?» (Это было в 1935 году, во МХАТе. Кстати, Сталин частенько посылал нас с Василием в театр). Я сказал, что не понял: там война, но красных нет, одни белые, но почему-то они воюют, а с кем – не знаю.
Сталин говорит: «А знаешь почему? Ведь красные и белые – это только самые крайности. А между красными и белыми большая полоса от почти красного до почти белого. Так вот, люди, которые там воюют, одни очень белые, другие чуть-чуть розоватые, но не красные. А сойтись друг с другом они не могут, потому и воюют. Никогда не думай, что можно разделить людей на чисто красных и чисто белых. Это только руководители, наиболее грамотные, сознательные люди. А масса идет за теми или другими, часто путается и идет не туда, куда нужно идти». Вот так Сталин объяснял нам с Василием некоторые вещи.
Корр.: Как Вы думаете, чувствовали ли Светлана и Василий свою избранность или значимость?
А.С.: Светлана была очень скромной девочкой и старалась оградиться от своей элитарности, она этого не любила. Она имела свою компанию: очень дружила с Марфой Максимовной Пешковой, потом у нее была подруга Левина, школьные подруги были.
Лаврентий Берия и Светлана.
Василий был властолюбивым мальчиком, а материально абсолютно бескорыстным. Он мог все отдать, что у него было, даже если за это ему могло попасть. Всегда старался товарищам что-то подарить, если даже ему и самому эта вещь была нужна. «За други своя» он готов был «живот положить». Василий, будучи школьником, много дрался, но никогда не дрался с теми, кто был слабее его или меньше. Дрался со старшими после какого-нибудь спора или обиды, нанесенной слабому. Он был «слабозащитником». Ему часто доставалось, его колотили крепко. Он никогда не жаловался и, уверен, считал позором пожаловаться, что ему крепко досталось. Он был добрым мальчиком, в отношении товарищей у него была ласковость, с возрастом она прошла.
Корр.: Вы были приемным сыном Сталина. Было ли это как-то оформлено?
А.С.: Юридически это никак не оформлялось. Так сложилось. Мой отец и Сталин были большими друзьями и единомышленниками. Встретились они впервые в 1906 году на IV съезде партии. Отцу было тогда 23 года, и он выступал на том съезде 19 раз. Сталин был на 4 года старше. Не виделись они до 1917 года. Отца в 1907 году арестовали, Сталина тоже арестовывали. Второй раз они встретились на VI съезде в июле 1917 года и с тех пор постоянно общались: на пленумах, потом они вместе были в Царицыне, жили там в одном вагоне. Надежда Сергеевна поехала в Царицын уже женой Сталина.
Они были людьми разными, но это не мешало им ни в дружбе, ни в работе. Наоборот, они дополняли друг друга.
После гибели моего отца (24 июля 1921 года) было заседание Политбюро, где присутствовали все 5 его членов, в том числе В.И.Ленин. И 18-м пунктом повестки дня было «Об обеспечении семьи т. Артёма». Сам документ я не видел, что там было, не знаю. Видел лишь документ от 27 июля 1921 года, где пунктом 18 было: «Слушали: «Об обеспечении семьи т. Артёма. Исполнитель: Сталин». Далее был документ, датированный декабрём 1921 года, где стояло «Слушали об исполнении пункта 18 решения от 27 июля. Докладывал И.Сталин».
Однако дело было не только в поручении, но и в дружбе. Мать моя дружила с Надеждой Сергеевной. И мы даже родились с Василием в одном роддоме с разницей в 19 дней: я – 5 марта 1921 года, он – 24 марта.
Ну а дальше я себя помню у матери или в квартире Сталина в Кремле. Я хорошо помню кремлёвскую квартиру Сталина. Мальчишкой я запросто ходил в Кремль, а потом уже у меня был пропуск. Моя мать часто болела, и тогда я жил в доме у Сталиных. А когда Сталин и Надежда Сергеевна куда-то уезжали, то Василий жил у нас в гостинице «Националь», где после переезда правительства из Петрограда в Москву временно поселилось руководство страны. У меня было духовое ружьё, которое мне подарил Сталин за меткость: я попал как-то несколько раз в папиросную коробку. Так мы с Василием, когда он жил у нас, стреляли из него, и у меня сохранился стул, который Василий, промахнувшись, прострелил в одну из наших стрельб.
Последний раз я лично общался со Сталиным перед войной. После войны я его видел только на праздниках, в компании других людей, например на его 70-летнем юбилее. Но обо мне он справлялся у Василия, Светланы, других людей. По этому поводу даже случались у меня неприятности. Приехал я учиться в артиллерийскую академию. Первый семестр сдаю на «отлично», несмотря на то, что на 8 лет был оторван от школы: служба красноармейцем, военное училище, война. Проходит какое-то время – не могу сдать зачет по математическому анализу. А без зачета не сдать экзамена. Никак не могу сдать! Обращаюсь к другим преподавателям, чтобы они проверили мои знания. Они говорят, что предмет я знаю. Два раза прорешал весь задачник по дифференциальным уравнениям, что само по себе всех удивляло. А зачет, тем не менее, сдать не могу. Пошли к академику Понтрягину, крупному математику. Тот задал мне несколько вопросов, дал порешать задачки, говорит: «Я вам ставлю 5 с плюсом. 5 за то, как вы решаете, а плюс за то, что задачник перерешали два раза».
Закончил я Академию. Нелегко мне приходилось учиться, жали на меня, особенно на математической кафедре. Встретились мы много позже с моим товарищем, который часто встречался с профессором Тумариным, начальником кафедры математики у нас в академии. Так Тумарин сказал, что в свое время начальнику академии генералу Хохлову позвонил Сталин и велел быть со мной построже. И преподаватели восприняли это буквально.
Корр: Не ревновали ли вас дети Сталина?
А.С.: Нет, даже мысли не было. Василий, если и ревновал кого-то, то к власти. Он был человеком властолюбивым. Но и эта ревность была сиюминутной, до определенного момента. Отношения его со Светланой были нормальными. Но любви особой не было. Он переживал, что отец Светлану очень любил, ставил в пример. Любовь эта выражалась не словами, а отношением: жестами, интонацией. Сталин с дочкой был более ласков.
Корр.: Как складывались отношения детей с Яковом?
А.С.: Василий любил Якова. Тот был обаятельный человек. Но Яков больше любил Васю, чем тот его. Яша, может, как старший, очень любил Васю и Светлану. Светлана тоже очень любила Яшу.
Яша приехал из Грузии в Москву в 1921 году в возрасте 14 лет. Образование у него было слабенькое, русский язык знал плохо, и поначалу он жил в доме у Сталина. Комнаты отдельной там у него не было, поскольку квартирка была небольшой. Шел коридор зигзагом: здесь окно, здесь окно, здесь дверь, здесь стоял диван чёрный с высокой спинкой, он был отгорожен простыней в качестве занавески. Это был Яшин диван – его место. Здесь стоял стол, за которым он занимался. Эта же комната в какой-то мере служила столовой. Но обычно ели по комнатам. Общего обеда, как правило, не было, если не специальное застолье. Обычно разносили тарелки, ставили, когда ты всё съедал, уносили.
Яша, пришло время, влюбился, дело там что-то не пошло, влюблённые решили стреляться. Яша стрельнул, а она не стреляла. У Яши было ранение. Говорят, что Сталин смеялся, мол, даже застрелиться не мог. Но кому он это сказал? Кому? Где это зафиксировано? Или, как и многое другое, придумано трепачами нынешними?
После этого Яша перешёл жить в общежитие. Потом поехал в Ленинград, где жил Сергей Яковлевич Аллилуев, там сколько-то пробыл. Затем вернулся. Очень часто к отцу домой приходил. Он учился в Институте инженеров путей сообщения. У Василия комнатка была, Яша обычно приходил и сидел на стуле в комнатке Василия, дожидался отца, если мог дождаться.
Яков Джугашвили с маленькой Галей, дочерью от брака с Ю.Мельцер.
Фото из архива Г. Я. Джугашвили (перепечатывается с сайта "УГ")
Корр.: Гордился ли Сталин детьми?
А.С.: Сталин ставил в пример Василию Светлану и, что тот особенно не любил – меня.
Корр.: Поздравлял ли Сталин вас с праздниками, дарил ли подарки?
А.С.: Нет, подарки как таковые не дарил. Он говорил обычно: «Вот это тебе будет нужно, возьми». Дарил книги. На 7 лет подарил «Робинзона Крузо» Д.Дефо, на 8 лет – «Маугли» Киплинга, на 9 лет – чернильный прибор, на 12 – патефон с пластинками.
Корр.: А сам Сталин какую музыку любил?
А.С.: «На сопках Маньчжурии», «Варяг», «Прощание славянки», Лещенко у него лежал, но я не видел, что он его слушал. А вот Вертинского слушал под настроение; были у него пластинки «Немецкие марши»; Вагнера слушал, вальс «Блюмен геданкен» («Благодарность цветов»); оперетту «Граф Люксембург» слушал. Любил ансамбли. Александрова очень ценил и хвалил Ворошилова, что тот убедил в своё время Александрова руководить ансамблем, а тот говорил, что лучше бы церковным хором руководил, потому что в армии не служил. Я присутствовал при разговоре, когда Ворошилов настаивал, чтобы Александров руководил солдатской самодеятельностью. Это уже когда был образован ансамбль. Александров говорит: «Как хорошо, что вы оказались таким настойчивым, и как хорошо, что я был недостаточно стойким», а Ворошилов: «Как хорошо, что вы оказались сговорчивым».
Когда у Сталина было настроение неважное, тяжело ему было, он ставил пластинку с песней «На сопках Маньчжурии» со старыми словами:
Белеют кресты далёких героев прекрасных
И прошлого тени кружатся вокруг,
Твердят нам о жертвах напрасных.
Сталин несколько раз прослушивал, переставлял пластинку на словах «Но знайте, за вас мы ещё отомстим и справим кровавую тризну». Он поражение в русско-японской войне очень переживал из-за того, что Россия потеряла русские владения, серьёзные форпосты на Дальнем Востоке. И вот именно эти слова он, переставляя иголку, слушал несколько раз. Когда мы заходили в комнату, он сидел с опущенной головой, видно, что ему было тяжело, видимо, тяжёлые мысли приходили, и он слушал, ставя эту песню вновь и вновь.
Обе песни о Варяге любил. Когда слушал слова:
Миру всему передайте чайки печальную весть:
В битве врагу не сдалися, пали за русскую честь.
нам с Василием говорил: «Вот так-то, ребята».
Корр.: Много ли читал Сталин? Какие книги составляли его библиотеку?
А.С.: Читал Сталин очень много. И всегда, когда мы виделись с ним, спрашивал, что я сейчас читаю и что думаю о прочитанном. У входа в его кабинет, я помню, прямо на полу лежала гора книг. Он смотрел книги, складывал некоторые в сторону – они шли в его библиотеку. Библиотека его хранилась в Кремле. Что с ней сейчас – не знаю.
В книгах делал пометки, читал почти всегда с карандашом в руках. Преобладали философские труды, наши классики. Любил он Гоголя, Салтыкова-Щедрина, Толстого, Лескова. Был в библиотеке Есенин, Маяковский, Пастернак, Булгаков. Его Сталин очень ценил и говорил: «Этот писатель смело показал, что герои были не только на стороне Красной армии. Герои – это те, кто любит свою родину больше жизни. А такие, к сожалению, воевали не только на нашей стороне». Вообще изучению русского языка и литературы Сталин уделял особое внимание. Говорил нам, зная о нашем выборе: «Вы будете военными. А какой предмет для военного самый главный?» Мы наперебой отвечали: математика, физика, физкультура. Он нам: «Нет. Русский язык и литература. Ты должен сказать так, чтобы тебя поняли. Надо сказать коротко, часто в чрезвычайных условиях боя. И сам ты должен понять сказанное тебе. Военному выражаться надо ясно и на письме, и на бумаге. Во время войны будет много ситуаций, с которыми в жизни ты не сталкивался. Тебе надо принять решение. А если ты много читал, у тебя в памяти уже будут ответ и подсказка, как себя вести и что делать. Литература тебе подскажет».
Корр.: Говорят о двойниках Сталина. Видели вы их?
А.С.: Не только не видел, но и не слышал никогда. Это сейчас разговоры пошли. А тогда ни разу ни от кого не слышал. На трибуне Мавзолея в дни праздников много людей присутствовало, если бы была замена, разговоры бы просочились. Может быть, использовались в оперативных целях при проезде каком-нибудь, но я не слышал. Разговоры все равно бы были. Василий бы рассказал. С Николаем Сидоровичем Власиком мы часто виделись и много говорили на самые разные темы. Но ничего, повторяю, ничего ни от кого не слышал.
Корр.: Много разговоров о любовницах Сталина…
А.С.: Об этом от того, кто там – в доме, на дачах – бывал, я никогда ничего не слышал. Моя мать никогда об этом не слышала и те, кому можно доверять, ничего об этом не говорили, такого разговора в доме не было вообще: ни при жизни Сталина, ни после.
Корр.: И женщин каких-то не бывало в доме?
А.С.: Я знаю, кто там был. Повариху знаю – это исключено. Домоправительница, которая была ещё при Надежде Сергеевне, Каролина Васильевна Тиль – это исключено. Она работала до старости, в 1938 году ушла на пенсию, очень скромно жила. Под конец жизни её Василий устроил- взял к себе. А няня у Светланы жила до конца жизни, будучи на пенсии. С 1938 года домоправительницей была Александра Николаевна Накашидзе. Светлана в книге «20 писем к другу» пишет, что это чуть ли не майор из госбезопасности. А как же иначе? Этим всем – обслугой, служащими – распоряжается 9-е главное управление, управление охраны. Смеются, что нянечка имела звание сержанта. А почему нет? Она служит, и, если она военная, имеет дополнительную ответственность. Вообще странно, что это в книге у Светланы написано, потому что она к ним прекрасно относилась. Потом Александра Николаевна вышла замуж и домоправительницей стала Валечка Истомина. Это чудная деревенская женщина! Помню, когда Валечка начала работать в Горках-4, ей было 17 лет. Мотя (Матрёна) Бутусова была там старшей подавальщицей (слова «официантка» тогда не было), а Валечка – вторая. А потом фактически стала домоправительницей. Говорят, когда Сталин умер – она выла! Так, что!!! После моментально разогнали охрану и всех, кто там был.
Ну и Сталин ведь тоже человек. А Валечка была чудная женщина. Просто чудная: приятный, абсолютно простой человек, простая русская женщина без всяких там заскоков и выкрутасов. А чем плохо, если и была взаимная привязанность и симпатия? Кто от этого пострадал? К сожалению, я потом её не видел. Слышал, что не совсем удачно личная жизнь у неё сложилась…
Но об этом – о сердечных симпатиях – в доме и семье никогда не говорилось ни слова. И кто сейчас такой всё знающий? Откуда такие сведения?