Беседы об экологии

Зверь — иерарх доминант

Несколько лет назад мне с коллегами-охотоведами пришлось побывать в заповеднике «Столбы» под Красноярском. Особо интересным было посещение «Живого уголка» Е. Крутовской, слава о котором стараниями печати, кино и телевидения широко разнеслась по стране. Впечатления в самом деле были очень яркими. Собрано много диких зверей и птиц, спасенных от гибели. Запомнился такой эпизод.

В просторной клетке сидели четыре бурундука.

Мы прошли бы дальше, мимоходом полюбовавшись зверушками, но Е. Крутовская остановила нас.

«Здесь бурундуки из разных семей, — сказала она, — возраст их не одинаков. Вот посмотрите, тот, что на кедровом пне неподалеку от дверки, — взрослый самец. Парочка на деревянной полке помоложе и поменьше. Четвертый примерно такого же размера, что эти два, но самый слабый».

Этот бурундук сидел, забившись в дальний угол клетки. Представив нам действующих лиц, Е. Крутовская достала из кармана горстку кедровых орехов и высыпала их в кормушку. При виде любимого корма вся компания пришла в волнение. Но зверьки действовали по-разному. Старший сразу же подскочил к кормушке и начал грызть орешки. Бурундуки из «второго эшелона» немного приблизились к корму и топтались на месте, потягивая носами, однако не решаясь схватить орехи. Четвертый зверек даже и не вышел из своего угла. Заметно было, что судьба «последнего» давно приучила его к смирению.

«И так бывает при каждой раздаче корма, — пояснила Е. Крутовская. — Когда „главный“ гуляет, совершает моцион, остальные сидят на своих местах. Правда, два других не возражают против общества четвертого во время прогулок и игр, о разнице в „чинах“ вспоминают только при кормлении».

Перед нами была небольшая, но очень наглядная картина иерархических отношений в группе животных. Взрослый самец, первым помещенный в клетку, являлся главенствующей особью, иерархом, доминантом. Пара зверьков, находившихся в промежуточном положении, относилась к субдоминантам. Последний бурундучок топтался где-то у подножия' «социальной» вестницы: им могли помыкать все, он же был вынужден всем и во всем уступать…

Но, быть может, это частный случай, результат насильственного совместного содержания чужих друг другу зверьков? Отношения животных одного вида в естественной обстановке очень многообразны. От острой борьбы до взаимопомощи. Сравните «моральный облик» самки паука, поедающей своего супруга после спаривания, — это не зоологический анекдот, а факт, — и самки чирка или серой куропатки, с опасностью для жизни отводящей врага от птенцов! Огромный диапазон! Но у межвидовых и внутривидовых отношений имеется принципиальная разница. Сколько бы самцов ни пожирали «кровожадные» паучьи самки, благополучие вида от этого не страдает: их поведение генетически предопределено и укладывается в выработанную для них эволюцией «конституцию». Из двух быков-оленей, сошедшихся в жарком турнирном поединке, один может получить серьезные раны и даже погибнуть. Но «победит сильнейший», а это на пользу оленьему роду.

Среди низших животных обычна и борьба между отдельными особями, и конкуренция. В группировках без четкой организационной и иерархической структуры доминирующие животные все-таки имеются. Такими делают их размеры, сила, агрессивность. Но четкое ранжирование — распределение животных по «социальной» лестнице — появляется только у позвоночных. Оно подмечено у рыб, сильнее же всего выражено у птиц и млекопитающих.

Помню, как лет десять назад на защите кандидатской диссертации в одном из сибирских институтов член ученого совета сделал выговор соискателю за то, что он применил слово «каннибализм», говоря о взаимоотношениях между животными. В сознании почетного профессора этот термин прочно ассоциировался с «людоедством». Каннибализм — это поедание друг другом животных одного и того же вида. Он широко распространен в мире животных. Пример с пауками уже был назван. Однако каннибалами могут быть не только беспозвоночные. Мы часто упоминали в этой книге о двух видах млекопитающих — ондатре и медведе. Несмотря на огромное биологическое различие между ними — один вид относится к грызунам, второй к хищникам, — оба могут становиться каннибалами. Справедливости ради надо заметить, что для этого их требуется крепко «допечь».

«Ондатроедство» начинается, когда плотность популяции становится очень высокой, зверек буквально сидит на зверьке, кормов нет и уйти некуда. Приходится переключаться на себе подобных. «Медведеедство» — также не от хорошей жизни. Оно обычно в годы, когда в тайге неурожай, нет ни кедрового ореха, ни ягод, ни других кормов. Отсутствие нормальных жировых накоплений нарушает сезонный биоцикл животных. Они не ложатся в берлоги, превращаются в шатунов, опасных не только для сородичей, по и для человека.

Любопытно, что, по-видимому, не всех вегетарианцев голод способен превратить в каннибалов. «Устои» ондатры не очень прочны. Это можно объяснить тем, что она и в нормальных условиях не прочь закусить животным кормом — моллюсками, раками, небольшими рыбками. Бобра же в искушение не введешь, он полностью растительноядный зверь. И предпочтет погибнуть от истощения, нежели наброситься на собрата…

Ну а как обстоят дела в области взаимопомощи и взаимовыручки? Надо заметить, что в этом вопросе довольно сложно отделить правду от вымысла. И дело не в отсутствии фактов, а в их неточном или предвзятом истолковании. У китообразных, например у дельфинов, сородичи часто поддерживают на плаву раненого зверя. По существу, это взаимопомощь. Но в ней мало осознанного. Это продолжение инстинкта. Детеныши китообразных рождаются в воде, и присутствующие при родах «тетки» — родственницы роженицы должны обязательно вытолкнуть новорожденного на поверхность для первого вдоха. От таких инстинктивных действий нетрудно прийти к взаимопомощи при несчастных случаях.

…Несколько муравьев тащат в свое жилище какой-нибудь предмет, например «балку» для надстройки купола муравейника или провиант — мертвую осу. Согласованны ли их действия, или насекомые трудятся кто во что горазд? Некоторые ученые утверждают, что усилия муравьев не координируются и груз движется в сторону самого сильного насекомого, которое «перетягивает» партнеров-соперников.

За муравьев вступился Р. Шовен, известный этолог. Он провел специальные опыты. Методика их была очень проста. Вначале наблюдали с хронометром в руках, сколько времени требуется одному муравью, чтобы доставить груз к цели (тяжесть его постепенно увеличивали). Затем в «упряжку» позволили включиться нескольким насекомым. При одном и том же весе груза «бригада» намного быстрее доставляла его к муравейнику, чем одиночный носильщик. Р. Шовена не удивил этот результат. По его мнению, было бы странным, если бы несколько насекомых, стремившихся в одном направлении, затрачивали на работу больше времени, чем одно. Ученый говорит о «взаимопомощи» между муравьями, но замечает, что он использует этот термин за неимением лучшего и не считает его синонимом сознательному сотрудничеству людей…

Эти стихи Р. Киплинга наш крупный медицинский генетик В. Эфроимсон приводит как доказательство наличия взаимопомощи в сообществах животных. Не будем придирчиво анализировать их, они правильно подчеркивают по крайней мере одну мысль: нормальные семейно-групповые отношения у млекопитающих направлены на то, чтобы создать самые лучшие условия для потомства. Иногда даже с риском для остальных животных. Ученый описывает случай, когда два павиана бросились на леопарда, угрожавшего их самкам с детенышами. В короткой жестокой борьбе погибли и павианы, и леопард.

«Конечно, оба павиана не могли не ощущать смертельную опасность, — пишет В. Эфроимсон. — Но стадо они спасли».

Приведенные примеры взяты из публицистической статьи «Родословная альтруизма». Ученый считает, что альтруизм, отказ от собственных выгод ради блага других, не является приобретением современного человека. Это наследие предков, в том числе и весьма далеких, возведенное на новую, более высокую ступень. По мнению В. Эфроимсона, альтруизм не только благороден, но и рационален.

«Лишь детеныши стай, орд, родов, племен с достаточно развитыми инстинктами и эмоциями, направленными не только на личную защиту, но и защиту потомства, защиту коллектива в целом, на защиту молниеносную и интенсивную, полусознательную и сознательную, имели шансы выжить».

Привлекательная точка зрения. Основываясь на ней, Эфроимсон находит зачатки альтруизма даже… у крыс. И довольно убедительно доказывает это.

…Обратимся теперь к обычным отношениям в сообществах одного и того же вида. Упрощенную модель их мы видели на примере четырех бурундуков из живого уголка заповедника «Столбы». Суть этих отношений в самом общем виде всегда одинакова. Отдельные животные в семьях, группах, колониях занимают разное положение. Привилегированные особи пользуются преимуществами в брачных отношениях, в доступе к источникам корма, в выборе лучших мест обитания и т. д. Иногда доминирует взрослый самец, иногда — самка с детенышами. Ниже их находятся животные «подчиненных» рангов, субдоминанты различного порядка и просто «изгои».

Принадлежность к той или иной иерархической ступени определяет не только права особи (группы), но и ее положение в пространстве, территориализм. Вожак гусиной стаи в пути чаще всего впереди. Взрослый котик-секач — в центре гарема. У серн — вне периода гона — самцы в некотором удалении от стада.

Система доминирования не абсолютна и иногда преподносит ученым немалые сюрпризы. Известны случаи, когда особь, находящаяся в своей группе на положении доминанта, в другой группе выступает как субдоминант. Еще удивительнее «обычай» северных оленей. Особь «А» доминирует над особью «Б», та занимает более высокое положение, чем «В», но «В» доминирует над… «А». Очень своеобразный треугольник!

Можно попытаться привнести во внутривидовые отношения животных человеческие оценки. Ах, как несправедливо распределение жизненных благ между соплеменниками, как жесток поступок секача-моржа, пропоровшего клыком толстую шкуру своего неуклюжего собрата! Но это неправомерно. Дело даже не в крайнем антропоморфизме таких оценок, а в том, что эти «несправедливые» отношения в целом направлены на процветание вида.

Ну а как обстоят семейные и групповые дела у наших ближайших родственников — приматов? Об этом талантливо повествует Джейн Гудолл — превосходный исследователь, самоотверженный ученый, симпатичная молодая женщина, хорошо известная всем, кто во время передач «В мире животных» садится поближе к телевизору.

В сообществах шимпанзе, за которыми почти в течение десятка лет наблюдала Д. Гудолл, отношения чрезвычайно сложны. Несомненно, что у каждой группы имеется общепризнанный лидер, могучий взрослый самец. В его ближайшем окружении находятся самцы менее высокого ранга, но также наделенные большими правами и подчиняющиеся только «владыке». Над взрослыми самками главенствуют почти все взрослые и некоторые молодые самцы. Однако у самок свое ранжирование.

К этой неполно очерченной схеме внутригрупповых взаимоотношений надо добавить родственные и дружеские связи. Они накладываются на обычную иерархическую систему и иногда существенно корректируют ее. Друг вожака группы может перепрыгнуть сразу через несколько ступеней обезьяньей «табели о рангах».

Все животные, кроме старых и больных, стремятся сделать «карьеру», подняться повыше в групповой иерархии. При этом оказываются полезными не только сила, храбрость, волевой характер, но и сообразительность, «интеллект». Это превосходно доказал самец по кличке Майк. Как пишет Д. Гудолл, в 1963 году он был одним из самых зависимых самцов в группе, все им помыкали, и к кормушке с бананами он попадал едва ли не в последнюю очередь. Но через четыре месяца оказался в роли… претендента на трон. Столь стремительному восхождению шимпанзе помогли… пустые канистры из-под керосина.

«Прошло несколько дней, — пишет Д. Гудолл, — и мы сами стали свидетелями уникальных приемов Майка. Особенно хорошо мне запомнился один эпизод. Пять взрослых самцов, среди которых были высший по рангу Голиаф, Дэвид Седобородый и огромный Рудольф, занимались взаимообыскиванием. Эта процедура продолжалась довольно долго. Майк сидел метрах в тридцати от них и сам приводил в порядок свою шерсть, искоса поглядывая в сторону группы.

Вдруг он встал, спокойно подошел к нашей палатке и схватил за ручку пустую канистру из-под керосина. Затем вооружился второй канистрой и, выпрямившись во весь рост, вернулся на свое прежнее место. Там он, пристально глядя на остальных самцов, начал раскачиваться из стороны в сторону. Вначале Майк делал это еле заметно, но постепенно амплитуда качаний увеличивалась, шерсть его встала дыбом, и он издал серию ухающих воплей. Не переставая кричать, Майк вскочил на ноги и неожиданно бросился к группе самцов, неистово колотя выставленными вперед канистрами. Пронзительные вопли смешивались с грохотом жестянок и создавали невообразимую какофонию: не мудрено, что миролюбиво настроенные самцы поспешили убраться с дороги…»

Когда шимпанзе успокоились и возвратились на поляну, Майк повторил свой фокус. В третий раз он бросился с канистрами на самого Голиафа, и тот, не выдержав, уступил ему дорогу. Это уже была победа. В обществе шимпанзе, как и среди людей, достаточно уступить только раз. Сразу же обнаружились последствия победы Майка. Рудольф первым переметнулся к нему из свиты бывшего владыки. Он склонился до самой земли, в знак покорности прижался губами к бедру Майка и принялся, его обыскивать. К нему присоединились еще два взрослых самца, а через некоторое время сдался и вице-канцлер, Дэвид Седобородый. Лишь одному Голиафу обида и достоинство не позволили капитулировать так быстро. Между соперниками еще предстояла борьба. Но вскоре и в этом усилия Майка увенчались успехом.