Бешеная

Глава четвертая Ключ на старт

Скрябин докладывал прилежно, но порой откровенно частил, торопясь развязаться с забранным у него делом, как с кошмарным сном:

– Артемьева Анжела Ивановна, девятнадцать лет и шесть месяцев. Студентка второго курса иняза Шантарского госуниверситета. Проживала с родителями, Ломоносова семьдесят пять – шестнадцать. Около десяти часов утра… точное время докладывать? Могу посмотреть… – и без всякой охоты покосился на тощую папочку.

– Не нужно, – отмахнулся Воловиков.

– Около десяти часов утра труп Артемьевой обнаружен в игрушечном домике на детской площадке, во дворе, в квадрате, образованном домами по улицам Кутеванова, Ленина, Черепанова и Профсоюзов. Поскольку детская площадка ближе всех к Кутеванова, да и обнаружившая, Анна Григорьевна Рыбкина, проживала в расположенном прямо напротив площадки доме – Кутеванова, сорок, – дело получило название «убийство на Кутеванова».

– Что за Рыбкина?

– Пенсионерка. Шла за хлебом в магазин, – Скрябин хмыкнул. – Судя по бедной квартирке, спикеру не родственница… «Квадрат» этот расположен примерно в километре от дома убитой. Дома она, кстати, не ночевала, ушла около десяти вечера. «День рождения у подруги». По словам родителей, ночи вне дома проводила отнюдь не впервые. Родители явно смирились. То ли насквозь современные, то ли характер у девки был крутой. Там, кстати, меж мамой и папой какой-то напряг-разлад определенно прощупывался, но время было неподходящее разрабатывать эту зацепочку – два часа после смерти дочки… точнее, это мы им сообщили в двенадцать дня. В общем, шок и аут. Метод убийства идентичен. Удар твердым предметом по шее, перелом шейных позвонков, мгновенная смерть. Потом – два удара ножом в область солнечного сплетения, по логике, каждый из этих ударов сам по себе был смертельным. Клинок нестандартный, длина не менее двадцати сантиметров, возможно, штык-нож советского или иностранного армейского образца. Выражение лица – спокойное, а это, как и в случае с Шохиной, работает на предположение, что сначала была сломана шея, а клинком били уже потом.

– И все же не факт…

– Не факт, – согласился Скрябин. – Но режьте вы мне голову, человек, убитый ножом, иначе выглядит. Лицо у него всегда чуточку другое. Организм успевает среагировать на вторжение металла. Охнет, ахнет, что влечет определенное искажение лицевых мускулов… Да, не исключено, что убийца прекрасно владеет каким-то из видов боевой рукопашной. Время убийства врачами определено меж семью и семью тридцатью. Кстати, в домах, окружавших двор, ни один знакомый или знакомая Артемьевой вроде бы не проживает – по крайней мере, мне на таковых выйти не удалось.

– Желудок?

– Поздно вечером ужинала и немного пила. Утром – только кофе.

– Одежда?

– Черный костюм, такой в журналах мод определяется как «деловой». Юбка, правда, чисто символическая, ну да сейчас такая мода. Сиреневая блузка, сиреневые колготки. Все – импорт, Западная Европа, довольно новое. Нижнее белье, как меня заверили, тоже на уровне. Австрийские сапоги, каракулевая шубка, норковая формовка. Черная сумочка, замшевая. Содержимое: косметичка (точный список прилагается), паспорт, сорок семь тысяч рублей в купюрах разного достоинства, «Удар», заряженный на все пять патронов. Два пакетика импортных презервативов, флакон «До и после», авторучка, пачка зеленого «Соверена», красная одноразовая зажигалка, ключи от квартиры, две пластинки жевательной резинки, очки в импортной оправе, стекла слегка затемненные, ноль диоптрий. Золотые сережки, золотая цепочка, золотые кольца на правой и левой руке. В крови следов наркотика нет. Одежда в полном порядке, ни одна пуговичка не расстегнута, следов борьбы нет. На теле кое-где отыскались легкие следы зубов и синячки, но, как говорят эксперты и как показывает мой личный опыт, – ничего выходящего за рамки. Провела ночь с нормальным темпераментным мужиком. Приняла душ, выпила кофейку и вышла…

– Или – мужичками? – уточнил Слава. – Что там медицина на сей счет?

– А ничего. Если мужиков было больше единицы, то дело все равно обстояло вполне пристойно, без хамства. Следов спермы – ни малейших. В общем, вышла утречком, тут он ее и подловил. Ни малейшей зацепки. За три дня обошли все до единой квартиры. Если тот, у кого она была, отмолчался, то нам его ни за что не уличить – если возьмемся искать ее пальчики во всех этих квартирах, к двухтысячному году в аккурат управимся…

– А если ее привезли во двор на машине? То ли еще живую, то ли уже мертвую?

– И этого опять-таки ни подтвердить, ни опровергнуть… Ни единого свидетеля. Вам крупно повезло, что во второй раз подвернулась такая дамочка…

– Вот, кстати, о дамочке… – сказала Даша. – Точнее, о ее собачке. Ты там во дворе собачников не расспрашивал? Они ж раненько животину выводят…

– Спрашивал, – сказал Скрябин. – Собачники детскую площадку вторую неделю обходят. У них как раз была баталия по этому поводу. Дог забежал на площадку, разозленный родитель шваркнул в него палкой, хозяин повредил родителю челюсть, у обоих дружки вылетели. В общем, трое с телесными повреждениями от кулаков друг друга, четвертого малость попортил дог, два встречных иска, участковый в работе по уши…

– Понятно… Что мама с папой? А в универе?

– Родители, говорю, в шоке и ауте. Но бочку ни на кого персонально не катят. Девочка, как нынче водится, была скрытная, они, правда, набросали список тех, кто бывал в доме и знаком им в лицо… Кстати, деньги у девочки водились помимо слезок-стипендий и карманных. Родители уверяют – она подрабатывала переводами. Я у нее на столе и в самом деле нашел начатый перевод. Французский журнал, какая-то статья по менеджменту или прочим лизингам – судя по страничке, которую уже перевела. Журнал французский, серьезный, ни единой голой девочки, одни диаграммы… И сокурсники что-то такое упоминали. В главном я для себя уяснил – нынешние студентики подрабатывают со страшной силой отнюдь не разгрузкой вагонов, как в прошлые времена, а гонят «бизнес» все поголовно, калымы эти запутанные донельзя, и влезать в детали как-то среди окружавших не принято, дурной тон. Ну, что там еще в универе? Девочки ахают, самые чувствительные смахивают слезу, мальчики пожимают плечами, и ни малейшей зацепки. Вроде бы она ходила с Васей… да нет, Васю уже отставила, что он, как человек современный, принял спокойно… Теперь то ли Петя, то ли Гриша… Мрак и полная непролазность. Но не похоже вроде бы, что там кроются роковые тайны… А вообще, нам бы агентурку потолковее среди этой молодежи, я их и не понимаю совсем…

– Родители у нее кто?

– Папа – вольный бизнесмен. Так себе, мелкая купюра. Еще один «купи-продай», их нынче немерено. Но кой-какой достаток наладил, мама не работает…

– Может, на папаню наезжали допрежь того?

– Отрицает. Да и не похож он на пуганого. Коньячок сосет, частных сыскарей, орет, найму, душу выну…

Скрябин замолчал и глянул на подполковника весьма даже выразительно, словно спрашивал: «Ну что меня дальше-то мотать?»

– Вопросы есть? – спросил он. – Бумаги все – вот они…

– Нет вопросов, – ответила за всех Даша. – Гуляй, счастливчик…

– Начальство аналогичного мнения, – сказал Воловиков отрешенно.

Счастливчик с нескрываемой радостью покинул кабинет. Хозяин кабинета помолчал приличия ради – ибо исстари заведено, что в таких вот случаях любому, подпадающему под категорию «шефа», прямо-таки положено помолчать минутку с умным видом, а потом осведомился:

– Ну, а ваши детали, штемпы?[1] Опускайте то, что я на месте сам видел.

– Золотишко вы ведь не видели? – спросила Даша.

– Сережки на ней видел. Что оказалось, золото с пробой?

– Ага. И цепочка на шее, но поменьше весит, чем у Артемьевой. Зато, когда сняли перчатки, обнаружилась золотая печатка приличного веса. Гайка определенно мужская, на пальце вихлялась, по размеру совершенно не подходит. Недавний подарок или случайная покупка, любая женщина поторопилась бы переделать в нечто женское или хотя бы обжать по размеру. Печатка, кстати, нестандартная, явно сробленная на заказ, мы этот следок потопчем… – Даша придвинула несколько бумажек. – Значит, Шохина… Семнадцать лет и три месяца, училась в одиннадцатом классе тридцать четвертой школы. Это от ее дома далековато, но школа престижной считается, в нее рвутся… Кстати, в этом плане они с Артемьевой нисколько не пересекаются – та кончала шестнадцатую. И отчие дома их разделяет километра два.

– Но могли ведь быть знакомы? Компашка через дискотеку, через общих знакомых?

– Да, разумеется, почему бы нет, – сказала Даша. – Только никто этого вектора пока не разрабатывал – ну откуда бы у Скрябина информация насчет Шохиной, если к сегодняшнему утру она еще была живехонька? Будем нюхать… Так… Родители Шохиной – художники, скульпторы. Вроде известные. Не бедствуют, есть новенькая «девятка». В сентябре уехали на год по контракту в Словению. Ага, господа сыскари, как ни странно, есть еще такие контракты. Шохины не единственные – котируются за бугром шантарские мастера резца и кисти… Словом, девочка осталась одна в двухкомнатной. Соседи никакого компромата не подали. Ни тебе шумных тусовок, ни плясок после полуночи. Родителям будут сообщать через Союз художников – и ввиду их отсутствия у нас, как вы понимаете, целый пласт работы пока что выпадает. В школе отзывались неплохо. Девочка грызла гранит, целилась на юридический… Облик у обеих, знаете ли, совпадает – при первом, торопливом расследовании никакого компромата, две довольно приличные девочки из безукоризненных семей, никакой наркоты, среди знакомых криминальных типов пока не выявлено. Ангелочки. – Даша усмехнулась. – Правда, оба ангелочка спали с мужиками напропалую. Впрочем, нынче это имиджу «приличной девочки» ничуть не противоречит, ежели в рамках и с должным шармом… Шохина тоже, оказалось, со вчерашним алкогольчиком в желудке. И следы спермы во рту – утречком, похоже, на прощанье. На посошок, значит…

– Ну, а пионерская-то форма?

– Как изящно выразился Скрябин, мрак и полная тебе непролазность, – пожала плечами Даша. – Я тут экспертов запрягла насчет производителя и возраста формы, ну да пока они раскачаются… Сама Шохина с пионерией рассталась, когда грянули известные события, и пионерию отменили как опиум для народа. Да, я точно выяснила: нет у нас в Шантарске никакой «левой», любительской пионерии. В Байкальске есть, даже с горнами-барабанами ходят, а у нас – нету… И вариант тут один-одинешенек – это ее спецодежда для свиданки. То ли ее возбуждало, то ли мужика, то ли обоих сразу. Миша Корявый, незабвенный, любил наряжать лялек под пионерок – но он, во-первых, снимал телок классом пониже, а во-вторых, его летом убили… Словом, спецодежда. Бывает. И почище бывает, помните Вараксина? Тот, козел, милицейскую форму укупил и телок своих наряжал… Кстати, о спокойном выражении лиц. Мог ведь грохнуть и любовник. Тут вообще никаких подозрений – пошел утречком провожать, прощальный поцелуй у тех гаражей или в том домике – романтика, а? Но чтобы оба любовника сговорились и схожим образом…

Косильщик спокойно сказал:

– А любовник-то мог быть и один. Метод ведь идентичен.

«Толково», – подумала Даша. Кивнула:

– Тоже верно, стоит учесть…

– И еще одна неувязочка, – продолжил ободренный Косильщик. – Что же у Шохиной личико было такое спокойное, если она буквально только что имела тяжелый разговор? Насчет крови, измены, Сатаны и прочих страхов?

– А кто сказал, что собеседник ей угрожал? – пожала плечами Даша. – Из дамочкиных показаний еще не вытекает однозначно, что девочке угрожали. Конечно, подъезд в шесть часов утра – не самое подходящее место, чтобы чирикать о Сатане…

– А где – подходящее? – прищурился Косильщик.

Даша растерянно замолчала. Впервые новичок продемонстрировал ей зубки – но сердиться, строго говоря, не за что…

– Вы мне тут не отвлекайтесь мыслью по древу, – сварливо вмешался Воловиков. – Что у нее в сумочке?

– Газовый «Агент» с разрешением, шестьдесят две тысячи в рублях, двадцатидолларовая бумажка. Баксы по нынешним временам – никакая не зацепка… Три пакетика с импортными презервативами, красная пилотка с пионерской звездочкой вместо кокарды, белый нейлоновый бант, нераспечатанный шоколадный батончик системы «Виспа». Запасная упаковка газовых патронов. Ключи от квартиры. В квартире мы еще не были, ждем, когда прокуратура соизволит позвать. Обещали, что созовут группу в четыре…

– Так, ну и что мы имеем… Хреновые дела мы имеем, как это у нас постоянно водится. Двух вполне приличных девочек из благополучных семей положили холодными, когда они поутру покинули любовников. Обеим навязали красные дешевенькие шарфы с чертенятами, обеим вырезали на лбу нечто вроде…

– Перевернутого креста, – сказала Даша.

– Что? А вообще похоже… Далее. Во втором случае на сцене возникает загадочный собеседник. А если он и в первом случае возникал, свидетелей тому нет. – Воловиков, лысоватый, усатый и весьма неглупый сыскарь, печально усмехнулся. – Вообще со свидетелями страшный дефицит, за единственным счастливым исключением. Убийца – маньяк, а?

– Ну, если он не маньяк, то я – балерина, – сказала Даша. – Классические серийные убийства. С сильным запашком того, что нынче именуют сатанизмом.

– Основания?

– Оживленная беседа в подъезде – Сатана, измена, кровь. На шарфах – чертики, это два. И третье… Порезы на лбу. Знаете, когда мы ехали к месту, сержант-водила подкинул толковую ассоциацию – с сержантами это тоже бывает… Порезы и в самом деле весьма напоминают перевернутый крест, а это уже символ из арсенала сатанистов. Сам по себе порез, такая его форма, мог быть простым совпадением, но в сочетании с первыми двумя пунктами – стоит задуматься. У меня в коллекции есть и такое, – решительно сказала Даша. – По данным западноевропейских полицейских служб, у них случались «черные мессы» с человеческими жертвоприношениями. Испания, Франция, Бельгия. А в Шантарске, между прочим, сатанисты имеются. И парочка убийств с сатанистской подоплекой в стране имела место. Не далее чем в нынешнем году, я не помню дат, но можно поднять ориентировки. Сибирь, правда, не затрагивало пока что… или затронуло уже?

– С-сатанисты… – сквозь зубы проворчал Воловиков (у коего, Даша знала, еще здравствовал батя, ревностный старовер). – Контактеры, астралы. Максимов из Центрального РОВД общество по изучению летающих тарелочек открыл, брошюрки строчит, а тот Христос, который Виссарион, бывший мент, к позору нашему, да и мне чуть ли не земляк… Но до сих пор у нас ведь было тихо. Разве попадет кто в психушку после «белых братьев» или Кашпировского, малолетку растлят под астральным соусом, с наркотой балуются, но чтобы мокрое…

– Астральная академия летом у «Интеркрайта» бузу устраивала, – педантично дополнил Толя.

– Да, я помню, – сказал Воловиков. – Только ведь обошлось без трупов, даже побитых не было.

– Где-то у нас распинали на кресте собаку, – сказал Толя. – На каком-то кладбище. Газеты грешили на сатанистов.

– Хорошо. – Воловиков решительно похлопал ладонью по столу. – Как один из рабочих вариантов, безусловно, примем. Девочки баловались, играли в черную магию, потом надоело, хотели завязать, а какой-то шиз не стерпел… Даша, придется тебе смотаться на Черского и поговорить с Ватагиным.

– Да я сама думала…

– Поговори. В конце концов это его профиль, и вряд ли «областники» нам тут будут пихать палки в колеса… У тебя с ним как отношения? Знакомы?

– А то, – сказала Даша. – Я его даже чуточку проконсультировала один раз, так что он дружелюбно настроен. Что-то у меня эта распятая собачка с ним ассоциируется…

– Сатанисты кучкуются в «Бульварном листке», – подал голос Толя.

Даша с любопытством повернулась к нему:

– Да? Что там кучкуются педики с лесбиюшками, давно наслышана, а про сатанистов не знала… Откуда звон? Это не через тебя ли, сокол мой, утечка криминальной информации к ним идет?

– У меня там знакомая работает, – ухмыльнулся верный кадр.

Даша тоже усмехнулась – прекрасно знала, что бравый сподвижник среди верных мужей не числится, и знакомые этакого плана у него по всему городу разбросаны…

– Из пишущих? – спросила она.

– Ну, не все залетают на такие верхи… За компьютером сидит. Ей и в самом деле тяжеленько. Дамский сортир в «Листке» – точка специфическая… Как и мужской, впрочем. Да зарплата больно хорошая, вот и терпит девка…

– Тогда тебе и карты в руки. Поспрошай.

– Ну, участки вы уж сами потом распределите, – сказал Воловиков. – К психиатрам сама поедешь?

– Ох, что-то я в этом направлении и шагать не хочу, – призналась Даша. – Опять выйдет пустая трата времени, право слово. Будут год копаться в своих картотеках и представят длиннющие списки, а получится один пшик. Ни Чикатило, ни витебский убивец в психушке на учете вообще не стояли. Наши «доктор Петров» и березовский живорез, кстати, тоже.

– Зато Алабин стоял.

– Алабин не сексуальничал, а просто пырял тесаком кого попало, невзирая на пол и возраст. И хитрости у него хватало только на то, чтобы не носить тесак на виду да не запачкаться в крови…

– Вот то-то, – сказал Воловиков. – Алабин не сексуальничал. А наши обе девочки тоже без малейших признаков сексуальной подоплеки…

– Если убивал любовник, у него и так хватало времени…

– А если все же не любовник? Если любовник – или два любовника – и Черный из подъезда все же разные люди? Убийца определенно с мурашами в башке. Улавливаете мою мысль? – шеф прищурился. – И удары ножом и удар по шее сами по себе смертельные. Нормальный человек два смертельных удара в разной манере исполнения наносить не станет. – Тон у него стал приказным. – В общем, не нами заведено, есть наработанные процедуры и планы… Психиатров задействуешь на всю катушку. Поговорю с генералом, будем, наверное, пускать «приманки» утренней порой, но это уже пойдет мимо вас…

– Слушайте, а если они проститутки? – сказал вдруг Слава. – Профессионалки, эскортницы высокой марки?

С минуту эту идею обдумывали молча.

– Что-то не похоже, – сказала наконец Даша. – Мы тут все люди опытные, стиль эскорта прекрасно изучили, я вон не далее как вчера сама меняла профессию, что твой журналист… Если обе или хотя бы одна – эскортницы, где были в таком случае их машины, обязанные точно в установленный срок подхватить товар от клиента? Когда это эскортницы чапали пешедралом от клиента на базу? Тут конвейер, без простоев… Ладно, в одном случае могла получиться нестыковка – машина сломалась, шофер запил – но чтобы два раза подряд?

– Может, проституткой была только одна? И машина как раз сломалась?

– Не будем с самого начала громоздить сложности, а? – сказала Даша.

– А все же? Может, они – одиночки? Вольные станки?

– Чутье?

– Ну связаны они как-то! – Слава не хотел сдаваться. – Возраст, газовики, обстоятельства…

И все замолчали на миг. Была только одна-единственная возможность проверить, есть ли меж убитыми какая-то связь – третье убийство. Два – совпадение, три – статистика. Но вслух упоминать о третьем убийстве, слава богу, еще неслучившемся, никто не стал – упаси господи, накликаешь…

– Нет, в шантарском эскорте для нас вроде бы загадок нет, – решительно сказала Даша. – Хотя лишний раз проверить, конечно, стоит… Но не самим же драгоценное время убивать? – она весьма значительно глянула на шефа. – Если уж нам обещали всяческое содействие…

Воловиков кивнул:

– Поговорю с агентуристами. Пусть закинут невод. Только и мне самому что-то сомнительно, Слава…

– Ходят же смутные слухи о весьма высококлассных борделях, для высшего света.

– А эти слухи всегда ходят, – сказал Воловиков. – Нет, дыма без огня, конечно, не бывает, но, как опыт показывает, в таких сплетнях правды на четверть. Просто обыватель искренне верит, что ему постоянно чего-то недосказывают. Будто, несмотря на все распубликованные сенсации, есть еще нечто особенно потаенное… Так это обыватель. А мы – профессионалы, – он закатил глаза под лысину, прикидывая. – Самый высший разряд – сауна на Пирогова… впрочем, там, если можно так выразиться, стационар. «Белинда» и «Принцесса», а? Но они просвечены и профильтрованы, и потом, тамошние девки опять-таки, Даша права, передвигаются исключительно на колесах, конвейер остается конвейером… Печатка на пальце вихляется, говоришь? Так это опять-таки не на эскорт работает – а на версию щедрого любовника. С ненашенскими доходами. И сперма во рту – это, голуби, тоже не факт, чтобы приплетать эскорт, консерваторы вы мои…

Даша невольно опустила глаза, поскольку ее собственный опыт свидетельствовал, что шеф прав и вовсе не обязательно приплетать эскорт. Судя по мимолетным ухмылочкам прочих «консерваторов», с подполковником на сей раз все соглашались отнюдь не субординации для.

– Разрешите? – опять встрял Косильщик.

– Ну?

– Я о пионерской форме… А если это как-то связано с некоей театральной инсценировкой? Скажем, телепередача с ряжеными…

– Дельная мысль, – тут же согласился Воловиков. – Вот ты, Сережа, этот следок и отработаешь, а?

Даша хмыкнула про себя. Косильщик потеряет целый рабочий день – ибо в Шантарске одна государственная телестудия плюс четыре частных. Плюс киностудия. И все равно, что-то в этой идее есть…

Воловиков, обозрев их, вкрадчиво спросил:

– А есть ли у вас идеи, соколы мои? Дадут нам поработать нормально суток трое. Много – четыре. Потом начнут дергать, собирать штаб… Я, конечно, за вас, драгоценные, буду стоять горой – но только если у вас будут успехи или хотя бы дельные следы. Иначе пойдет по избитому пути – дяди с большими звездами начнут меня раком ставить, а я, дело святое, – вас. К тебе, Дарьюшка, не относится. Тебя я, так и быть, из уважения к слабому полу поставлю навытяжку, но это будет не приятнее, чем у тех, кому рачком стоять придется…

Самое интересное – он нисколечко не шутил. И в гневе бывал грозен.

Воловиков бесстрастно продолжал:

– А ежели какой слабачок решит мне до окончания дела кинуть рапорт и смотаться в частные сыскари, я уж позабочусь, чтобы приличные агентства его без разговоров с лестницы спускали…

И опять он не шутил. Мог устроить.

– Ладно, вы нас не хороните раньше времени, – сказала Даша без всякой бравады. – Побрыкаемся…

– Так есть идеи?

– Придется родить, – сказала она. – Только, я вас умоляю, Виктор Палыч, дайте сутки на окончательную шлифовку. И людей дайте. Нужно проверить, не были ли они знакомы, эти две, и в школе, и в университете еще раз покрутиться, с сатанистами разобраться, и чтоб наружка была под рукой на всякий случай…

– Не будет суток, радость моя. В шестнадцать ноль-ноль съездишь на квартиру к Шохиной, там работы часа на полтора, учитывая, что деликатный обыск будут делать не полтора замотанных сыскаря, а усиленная группа. И если учитывать, что законопослушные граждане ложатся спать в двадцать три ноль-ноль, у тебя будет пять с хвостиком часов на полную и окончательную шлифовку. А с завтрашнего утра чтобы пошел сыск. Машины будут. Люди будут. Как только вы от меня уберетесь, пойду договариваться насчет «Невода». Сейчас-то я добрый, на все соглашаюсь, как разнеженная шансонетка… И еще суток трое буду добрый, что твоя голубица… – Воловиков резко сменил тон. – Ну, и кого будете искать?

– Мужчину, естественно, – сказала Даша. – Силой Бог не обидел – ножевые удары нанесены не задохликом. Вполне вероятно, владеет боевыми единоборствами – даже если он шеи ломал не ребром ладони, а какой-нибудь дубинкой, это все равно определенную подготовку подразумевает. Неглуп, действует дерзко, но тщательно все продумывает – убил двоих и ушел так изящно, что никто его, кроме Казминой, не видел. Кстати… Даже если убивал тот, кого Казмина видела, его ни в чем невозможно уличить. Скажет, что расстался с девочкой у подъезда, оставил ее живехонькой и ушел себе…

– Так на то вы и опера, чтоб уличить…

– Что еще? Вполне вероятно, психически ненормален. Возможно, связан с сатанистами. Возможно, располагает машиной. Колесит по утрам и высматривает одиноких девочек…

– Может, у него есть удостоверение, – неожиданно вмешался Косильщик.

– Какое?

– Якобы от серьезных органов. И вовсе не обязательно, чтобы внутри было изображено что-то убедительное. Просто… весьма внушительные внешне корочки. Сегодня столько новых контор, а у чекистов к тому же названия меняются каждую неделю… И выглядеть это может примерно так: «Здравствуйте, девушка. Я – полковник Тютькин из АБВГД. Вон там, в одном из гаражей, мы только что сцапали злодея, впаривавшего фальшивые доллары с портретом Чубайса, нужны понятые, не могли бы вы на пару минут?..» А для первого случая: «Вон там, в игрушечном домике, найдена сумка с бриллиантами, похищенными намедни у английской королевы. Вы, девушка, посторожите, а я добегу до автомата… Пойдемте, покажу».

– Но ведь это подразумевает, что он чертовски обаятелен и убедителен. А во втором случае был неприятного вида субъект, рожа со шрамом, воротник поднят, шапка надвинута…

– Ничего, для рабочей гипотезы сгодится, – сказал шеф. – В самом деле, тут что-то такое есть…

– Действует напористо, быстро, со всем обаянием. – Видно было, что Косильщик весьма увлечен своей придумкой. – Ведь ни одна не кричала, а девочки были городские, навидавшиеся всяких и разных уличных приставал, судя по всему, что о них собрали, далеко не дуры. С газовиками…

– Дельно-то оно дельно, – сказал Воловиков. – Хоть я и не представляю, как нам версию о корочках отработать… Кстати, о газовике у Шохиной. Родные, это ведь получается, как в кино… Молодые опера проморгали, а убеленный сединами, – он пригладил редкие волосы без единого седого, – боевой генерал им тут же указал на недосмотр… Ну, так сколько Шохиной было годочков?

– Семнадцать лет и три месяца… – Даша запнулась. – Ох ты, и точно…

– Ага, – усмехнулся Воловиков. – Несовершеннолетним разрешение на газовый ствол не выдается. Теоретически. А практически – как все мы, старые циники, знаем, – чтобы поломать теорию, нужна мохнатая лапа или элегантно подсунутая денежка. И совсем не обязательно давать на лапу в самом разрешительном – есть у нас шустрые людишки, которые сами все оформят… Вот и поищите, кто ей делал разрешение, вдруг чего интересное и вынырнет. Значит, сильный, дерзкий, неглупый, шизанутый сатанист? В кашемировом пальто и норковой шапке, на щеке то ли броский шрам, то ли броский ожог… Гениально. – Воловиков встал. – Ну, значит, ребятки, идите и ловите мне его в самом бешеном темпе, душевно вас прошу… Шагом марш!

Бравая команда выкатилась в длинный коридор, всегда казавшийся неопрятным, как его ни мой, весь пропитанный неуловимым специфическим запахом полиции – странно, но в парижских комиссариатах, Даша могла поклясться, пахло точно так же…

– Ну вот что, никаких больше базаров, – сказала Даша. – Слава – в школу и универ, Толик – насчет разрешения на газовик, а Сергей у нас отправится проверять, не снимали ли где кино про юных пионерок… Разлетелись!