Бесконечное путешествие

Глава 9. Арена искажения

Стражники долго тащили Эрика. Его ноги волочились по полу, цеплялись за каждую неровность, и в конечном счёте украсились множеством ссадин и царапин. Полубессознательное состояние парня не позволяло ему в полной мере адекватно наблюдать за происходящим, поэтому он едва мог слышать речь этих двоих и судьи:

— Безумец, но какой уникальный, — доносился до ушей слабый голос судьи. — Правосудие требует осуществления, но публика жаждет зрелищ.

— И что прикажете делать с ним, лорд? — спросил один из стражников, отпустив парня из своей хватки.

— Всё решит битва. Если Церебрум над ним смилуется, то позволит безумцу одержать победу.

Это последнее, что Эрик слышал более-менее разборчиво, прежде чем его бросили на землю. Послышался звон металлической двери. Всё затихло.

Поразительно, как он ещё не помер от пережитого, постоянно находясь на волоске от смерти. И нынешняя ситуация не была исключением. Неопределённое время ему пришлось пролежать в таком состоянии, прежде чем силы немного восстановились.

Вскоре, открыв глаза, он осознал, что лежит на подстилке из сена. Само место, видимо, очередная темница, но с весьма ярким освещением, которое создавали, потрескивая, головки настенных факелов.

— Ещё один, — донёсся монотонный голос из угла.

Эрик повернул голову к источнику звука, увидев создание, полностью идентичное тем, что судили его за неизвестное преступление.

— Неужели вы настолько глупые, что думали, будто ваш шпион мне не покажется подозрительным? — первое, что пришло в голову парню и вырвалось фразой при виде второго узника, закованного в кандалы.

— Я не один из них, если ты имеешь ввиду принадлежность взглядам. Но из их вида, отрицать бесполезно, — тот поднялся с земли и, сгорбившись, подошёл к миске рядом с потухшим костром.

— Ага, давай, хорошо получается, — Эрик не верил ему, хоть поведение сокамерника отличалось от его сородичей; парень думал, что этот серый тип какая-то уловка, подосланный шпион от судьи, чтобы выпытать из Эрика что-нибудь.

Но пепельнолицый, окинув Эрика нейтральным взглядом, промолчал, потом взял миску, зачерпнул ею жидкость из котелка, а после поставил рядом.

— Ешь, иначе помрёшь на битве, — близко он не подходил, предпочитая вернуться в угол.

— Битва? — парень, оперившись руками в пол, приподнялся, наклонился к миски, учуяв пряный запах супа.

— А разве ты не знаешь причину твоего здесь нахождения? — серый провёл большим пальцем по своего подбородку. Он ожидал услышать от парня ответ, но, видя его непонимающий взгляд, продолжил: — Не знаешь, получается, — он глянул на стальную дверь, осматривая её. — Тебе повезло, что ты здесь оказался. Обычно они выносят вердикт сразу, либо убивают на месте. Но ты приглянулся им, значит… отправишься на битву. Шансов выжить на ней больше, чем на суде, где руководствуются… — он, сделав паузу, встал, подошёл к двери и приложил ухо, и только потом договорил, — …глупостью.

Земной толчок заставил землю задрожать.

— Раньше такого не было, — ответил пепельнолицый, — а теперь трясёт всё чаще. Что же ты делаешь тут, человек? За что тебя осудили?

— Как раз это я и пытался выяснить, но мне ничего не ответили.

— Как? Ты не знаешь, что натворил? Просто так в это место попасть не мог. Заходят сюда либо глупцы, либо кто-то отчаявшийся, — он подошёл ближе к парню и сел рядом, потянулся к другой миске, зачерпнув из котелка порцию супа для себя.

— Да так… — Эрик остановился, подумав, что не стоит ему дальше ничего рассказывать, ведь неизвестно, кем этот узник мог оказаться. Но, ощущая приближение скорой кончины, становилось уже наплевать, — …я пытался выяснить причину того, что происходит на этом поезде… или городе. Как правильно? А, неважно, — он вспоминал поручение Лина и весь пройденный с Готинейрой путь.

— Хм. Так ты хранитель поезда? — серый собирался сделать глоток, но остановился после услышанных слов.

— Нет. Я всего лишь пассажир, — ответил Эрик, отхлебнув похлёбки, на вкус не особо приятной, хоть аромат у неё был хорош.

— Тогда почему ты говорил, что пытался разобрать с происходящим здесь?

— Просто так сложилось… Стоп, — спохватился парень, поняв, как его назвали. — Ты назвал меня каким-то хранителем?

Серый ответил наполненными непониманием взглядом, но всё же сказал:

— Хранитель поезда. Ты правда не знаешь ничего? Но как ты попал сюда, если не осведомлён о правилах?

— Каких ещё правилах?

— Хм, — его явно смутило уклонение от ответа. — Хранители появились ещё со времён создания этой машины. Поговаривают, они и создали этот… город, но цена тому была ужасающая. Не знаю, честно, всей правды, ибо мой народ, живущий здесь ещё со времён рождения поезда, слишком глуп. Он изничтожил множество знаний, хотя когда-то именно ему принадлежала память о рождении. Теперь этим занимается некий Хаос.

— И зачем они это сделали?

— Знаешь, не все, живущие здесь, осознают, где находятся на самом деле. Слишком забыли, погрузившись в себя и свои заботы. И с каждым новым поколением изначальная память утрачивается. Многие понятия не имеют, что живут в поезде, думая, что их дом — вагон, и есть тот самый мир, единственный и неповторимый.

— Да, я припоминаю рассказы Готи по этому поводу, — Эрик сделал ещё глоток мерзкого супа.

— Но я долго путешествовал по просторам поезда, — серый поставил миску на пол, опять встал и подошёл к двери, — с каждым разом убеждаясь, что он не более, чем пристанище неких отвергнутых. Но записи, пусть и скудные, но редкие, найденные мною за долгие годы хождения по составу, гласят, что некое страдание заложено в рождение этих мест, а населяющие его существа поначалу были мудры, хоть и переполнялись необъяснимой агонией, причина которой мне неизвестна.

— Это, конечно, всё очень интересно. Ты говоришь, что нашёл редкие записи. Но почему они таковые, если у Хаоса есть вся память каждого обо всём, что творилось на поезде за период его существования? — Эрику сразу вспомнилась та библиотека, соизмеримая по размерам с пустыней.

— Нет. Мой род, порицаемый моим народом, долго хранил одну тайну от своих же, ибо те обезумели. Я плохо помню те слова, ведь уже слишком стар, но память ещё не окончательно разбилась на осколки.

Он опять отошёл от двери и сел перед Эриком, пустым взглядом уставившись на стену.

— Не все хранители те, за кого себя выдают. Хоть они и существуют здесь со времён рождения поезда, но некоторые из них скрывают свою истинную личность и цель, на протяжении всего существования поезда готовясь к чему-то. И я уверен, что происходящее сейчас — начало, время, когда маски срываются.

«Хранители, — подумал Эрик. — Он отнёс к ним Хаоса, стерегущего память поезда. Но ведь и Краус, выходит, хранитель, поскольку он многим здесь управляет, как я понял. Но кто в действительности, получается, Манфисталь? Я прекрасно помню, как Хаос назвал его хранителем силы, способным обуздать рвущуюся наружу истинную сущность поезда. Но что, если Хаос, а не Лин, предатель, и просто обманул своими словами? Но если это правда, то, получается, Готи сейчас может быть в опасности. Как всё запутано», — говорил Эрик у себя в голове.

Вставленный в замочную скважину ключ провернулся пару раз, и дверь со скрипом отворилась. На пороге стояли стражники, а из-за их спин выглядывал судья.

— Вытащить обоих, — приказал он.

Те без промедления вошли в темницу, жестоко схватив обоих заключённых за шею, подняли и швырнули их из помещения, отчего серый и Эрик проскользили пару метров по щербатому полу.

— Встать! — стражник, держа в руках алебарду, звонко ударил ею об пол, потом наставил наточенное лезвие на одного из узников. — Я велел встать! — проорал громила в чёрных доспехах и с капюшоном на голове.

Оба пленника поднялись, чувствуя, как по их телу медленно разливается сила, приходящая на смену слабости. Видимо, та похлёбка действительно имела какие-то свойства, способные быстро излечить от усталости.

— Вперёд, — прорычал верзила, слегка пнув каждого в руку.

Парень медленно поковылял прямо, ощущая на себе тяжёлый взгляд. Пепельнолицый следовал рядом, иногда кашляя. Их путь по холодному коридору продлился недолго. Вскоре они перешагнули через порог арки, оказавшись в помещении следующего вагона, и остановились.

Здесь, расположившись на полу, находился самый настоящий город, но миниатюрный, будто игрушечный. Парень не сразу понял, макет ли это, занимающий почти всю территорию вагона, или же нечто более иное.

Эрик, осматривая сотни зданий, высотой максимум двадцать сантиметров, искренни поражался их проработанности до мельчайших деталей. И только когда стражник, в очередной раз рявкнув над самым ухом, велел продолжать идти вперёд, парню в глаза бросились ступеньки прямо перед ногами. Самая первая из них достаточно огромная, и на ней легко можно было лечь, но следующая после неё раза в два меньше по ширине и длине. То же касалось третьей, четвёртой и остальных ступенек, уменьшающихся по мере отдаления от первой. И эта лестница, протяжённость сантиметров в сорок, последней ступенью, поистине крошечного размера, меньше, чем ноготь мизинца, заканчивалась прямо у одного из маленьких зданий крошечного городка.

— Вперёд, безумец! — не унимался стражник, вновь злостно толкнув парня, тем самым уронив его вперёд.

И следующее, что произошло, взбудоражило Эрика столь сильно, от чего нахлынувшая от неописуемого удивления энергия разлилась по телу, заставляя волосы подниматься дыбом. После толчка громилы Эрик рухнул на вторую ступеньку, чьи размеры сопоставимы с младенцем. И когда парень поднял голову, то в ужасе шарахнулся назад.

Стражник и пепельнолицый без всяких причин увеличились в два раза. И стоило Эрику от шока чуть отползти назад, как он, не заметив третьей ступени, упал на неё, а потом на четвёртую. И тогда стражник и серый и вовсе увеличились ещё больше, теперь походя на титанов.

Та ступенька, что была самая первая, сейчас виделась нереально огромной, а крохотный город вдруг вырос на глазах. Помещение вагона не стало исключением. Гигантские балки, удерживающие потолок помещения, вытянулись до высоты небоскрёбов.

Пока Эрик в замешательстве метал взгляд, стражник и серый спустились к нему, с каждым шагом на новую ступень становясь меньше, и в конечном итоге, дойдя до Эрика, вернулись к прежнему росту. Громила никак не отреагировал на шок парня, подняв его и поставив на ноги; и только рыкнул, предупредив, что если ещё раз ему придётся возиться, то прибьёт обоих на месте.

Спуск продолжился. С каждым шагом следующая ступень неожиданно увеличивалась до натуральной величины, а здания впереди с фантастически быстротой взмывали вверх, стоило спуститься ниже на ступеньку. И когда Эрик, оставив позади последнюю ступеньку, коснулся босой ногой холодной земли, то узрел тот самый город, отныне огромных размеров. Лестница позади казалась самой настоящей горой, уходящей в небеса, в место которых, прорезаясь сквозь слабый туман, виднелись стены и балки вагона величиной колоссальной, по ощущениям до нескольких километров. Будто помещение, в котором находился маленький город, стало целой планетой.

Теперь они втроём уже стояли у открытых врат, где их сразу встретила запряжённая рабами колесница в сопровождении таких же громил, как и стражник.

— Полезайте, — прохрипел здоровяк.

Эрик покорно (ведь больше ему ничего не оставалось делать) залез на колесницу. Пепельнолицый сделал то же самое. Один из стражников приковал к кандалам парня цепь, и та втянулась в стенку повозки так, что бежать точно не удастся. Эта участь постигла и серого — собрата по несчастью.

— Пошли! — крикнул стражник рабам, изуродованным шрамами, и те двинулись вперёд, с трудом таща за собой повозку.

Путь пролегал через узкие улочки, пустые и грязные: ни единой души, одни лишь клочки ткани или дряхлые одежды валялись повсюду.

Эрик, убедившись, что существа его не услышат, чуть склонился в сторону серого, шепнув:

— Куда нас везут?

— Арена… — и он печально вздохнул, — …правосудия, — произнёс с неким отвращением. — Таков наш приговор. Ты всё узнаешь после прибытия, — пепельнолицый помотал головой, намекая, что разговоры сейчас могут быть опасны.

Парень не стал продолжать, а просто весь оставшийся путь прокручивал в голове множество мыслей касательного этих приключений, вечно испытывая бурю различных эмоций и давление всяческих умозаключений, которые в большей степени подавляли мораль.

Из раздумий его вывел стражник, снимающий с кандалов цепь. Оказывается, колесница уже прибыла, остановившись у врат огромного сооружения, напоминающего Колизей.

Все сошли с повозки, направившись в распахнутые двери, украшенные изображениями кровавых битв. Стоило зайти внутрь, как мрак сгустился, в лицо ударила прохлада, а перед глазами возникла лестница, ведущая во мрачную тьму.

По взгляду громилы, закованного в броню, было понятно, что нужно спускаться туда, что парень и сделал вместе с другим узником. Каменные ступени пропитывали босые ноги жутким холодом и пачкали засохшей грязью, а слабый ветер леденил кожу и заставлял зубы отбивать барабанную дробь.

Где-то в глуби темноты и за стенами слышались вопли боли, яростные крики, плачи, ненавистные возгласы, а иногда безумный шёпот. И это всё только нагоняло жути и терзающих предположений о природе данного места.

Спуск продолжался недолго, но из-за леденящих кровь звуков казалось, что этот кошмар не закончится. И когда последняя ступень оказалась позади, Эрик с облегчением вздохнул, прекратив слышать различные стенания. Но теперь два мрачных коридора, появившихся по обе стороны, не позволяли спокойствию хоть частично обрести контроль над телом и разумом.

Парня и серого повели в один из тоннелей, где тьма едва рассеивалась от загорающихся синим пламенем факелов. Через каждые шесть метров встречались стальные двери, и вскоре стражник привёл своих пленных к нужной двери, которую открыл, и теперь велел зайти в помещение. Стоило парню и пепельнолицему пройти внутрь, оказавшись в тёмной комнате, как проход за спиной закрылся.

— Готовьтесь к представлению. Скоро начнётся ваш приговор, — глухо раздался голос громилы.

Как же дико прозвучали его слова, будто глупость, называемая здесь правосудием, не более, чем развлечение для безумцев.

— Теперь можно поговорить, — сказал серый, потирая пальцами кожу под кандалами. — Халексион, — кивнул он.

— Эрик, — ответил парень, ещё раз осмотрев серого. — И что теперь?

— Теперь? — хмыкнул он из тьмы. — Это зависит исключительно от нас, или только частично. Либо выживем, либо нет. Нас выпустят на арену, где много таких же, как и мы, случайным образом попавших в лапы этих сумасшедших.

— Нет, — Эрик невольно замотал головой, чувствуя, как зубы обнажились в истерической улыбке. — Нет, — повторил он, издав это слово со смешком. — Не может всё так глупо закончится.

Халексион серьёзно заявил:

— Откуда такие мысли? С чего ты взял, что это наш финал? Сдаёшься ещё до начала битвы, исхода которой не знаешь?

Но его слова частично проходили мимо ушей Эрика, охваченного нарастающим страхом, потому что к такому он не был готов, когда садился на этот поезд. Да что уж ту говорить. Он ни к чему уже произошедшему оказался не подготовлен, но ведь как-то сумел пройти испытания, ныне осевшие лишь воспоминаниями в голове.

— Эй, послушай, — серый дёрнул парня, — у тебя же есть цель, то, за что ты готов бороться?

Эрик не видел его глаз, лица, ничего, только тьму, но ощущал напряжённое дыхание и тяжёлый взгляд. Слова Халексиона запустили серию мыслей, мелькающих образов всего произошедшего за последнее время, начиная с момента, когда Эрик оказался на платформе. А следом за картинками памяти последовала целая каша эмоций, положительный и отрицательных, будоражащих и холодящих, мерцая перед глазами, доводя до растерянности и ступора, непонимания и ненависти.

Сейчас всё испытанное настолько проникновенно забралось в душу, опоясав мёртвой хваткой: и парню чудилось, что ему не сбросить эту ношу, потому что он оказался к ней не готов. Но он устал жалеть сам себя, и осознавал только сейчас: скверная жалость лишь медленно убивала его, превращая в мерзкое ничтожество, не способное ни на что, кроме страдания о том, что всё до невозможности сложно.

Он только сейчас начал думать, почему он так часто поддавался слабости. Ведь вся жизнь строится на непредсказуемых поворотах событий, которые часто не ожидаются. И люди отрицают и не верят, наивно полагая, что именно с ними никогда не произойдёт ничего плохого. Но мы единственные, кто может прорвать блокаду выросших перед нами препятствий. И чем больше человек размягчается от собственных страхов, тем более непреодолимым кажется возникшая сложность.

Эрик думал, так зачем же он позволяет своей слабости пожрать себя изнутри, тем самым даруя своей ничтожности контроль над собственной жизнью. Он понимал, что необходимо отбросить этого проклятого паразита и взять себе в руки, потому что именно он сам, а не его пороки, должен решать свою судьбу. И не затаскивать себя и других в яму вечных страданий. Эрик думал об этом, и его мир внутри переворачивался. Как же казалось всё просто.

— Эрик, — ещё раз сказал Халексион. — Ты меня слышишь?

Поначалу парень промолчал, ощущая воодушевление, и даже видение дурного финала рассеялись. Он думал, как выбираться отсюда.

— Как нам выжить на этой арене? — спросил он, резко сменившись в настроении.

— Выжить? Не знаю, с чем именно предстоит столкнуться, но нужно держаться вместе и всеми силами не позволять страху взять над собой верх, поскольку кровавая битва может ввести в истерию, дезориентировать и усыпить все силы.

Эрик чувствовал обязанность выжить, ведь у него столько незаконченных дел, а на навалившееся вопросы ещё не дано ответов. Он не знал, проклинать этот поезд или нет, но если произошедшее ещё только самое малое, с чем он столкнулся, то нужно забыть о злобе и готовиться к ещё большим испытаниям.

Дверь со скрежетом отворилась. На пороге стоял стражник. Он, сняв с узников кандалы, затем провёл обоих через мрачные коридоры в помещение полусферической формы, весьма хорошо освещаемое лучом света, что расплёскивался по залу, проникая сюда через специальный тоннель в потолке.

Прямо под ним находился громоздкий стол с выложенным на ним в ряд всевозможным холодным оружием.

— Выбирайте только одно на каждого. Этим вы будете сражаться, — сказал стражник, стоя за спиной.

По всему периметру стен неподвижно стояли сгорбленные статуи. Они таращились своими стеклянными глазами на пленников. Их присутствие намекало, что бесполезно хватать первый попавшийся клинок и попытаться прикончить громилу, преграждающего проход, а затем бежать отсюда. Изваяния хором глаз смотрели, не моргая, и в их взгляде было нечто маниакальное, необъяснимый и жуткий голод. Поэтому при любом зрительном контакте с ними лишь нарастала уверенность, что лучше не стоит пытаться бежать.

Эрик вместе с Халексионом подошли к столу, принявшись осматривать его содержимое: огромные и маленькие серпы, блестящие и ржавые, на выкидных цепях или же с длинными рукоятями; мрачные молоты в форме черепов, чешуйчатых кулаков, исписанных узорами кубов, а то и вовсе в форме рогатых младенцев, застывших в плаче; зубчатые мечи, либо переливающиеся глянцем, а иногда полностью тёмные, настолько, что будто пропадали из виду, сливаясь с пространством.

Времени на выбор оставалось мало. На это намекнул стражник, грубо велящий поскорее выбрать оружие, иначе будет хуже. Эрик тщательно осматривал имеющийся арсенал, но даже представить не мог, что из этого изобилия ему взять, ведь он всё равно не умеет даже драться на кулаках, не говоря уже об умении пользоваться холодным оружием. Но чудо. Среди кучи клинков и молотов лежал продолговатый футляр — тот самый, который Эрику выдали в самом начале, и с которым он прошёл этот путь.

Другие алебарды, булавы, молоты и прочее на его фоне смотрелись величественно и пугающе, всяко превосходя своим внешним видом. Но коробочка, похожая на рукоять, всё же отличалась от остальных, излучая какую-то мрачную ауру, чего раньше не наблюдалось.

Видимо, когда Эрика нашли те серые существа, то отобрали у него этот футляр и принесли сюда — в арсенал для рабов, что будут биться на арене.

Эрик потянулся к рукоятке-футляру, взял в руки, чувствуя, как на гладком ребре выступает лезвие, которого раньше не было. Халексион же выбрал здоровенный молот с двумя головами в форме черепов без нижней челюсти, и каждый из них прилегал друг к другу так, словно создавался эффект отзеркаливания. Размер каждой черепа сопоставим с человеческим, и хоть молот с его длиннющей рукоятью казался тяжёлым, Халексион поднял его без труда, но держал, видно, с определённым усилием.

Эрик не сразу заметил, как стражник пропал, оставив узников в компании зловещих статуй. Парню сразу стало не по себе. Руки непроизвольно крепче сжали рукоять. И вдруг оружие Халексиона рассыпалось пеплом, но рукоять Эрика осталась невредимой.

Вдруг скрежет, раздавшийся впереди, сменился на громкий механический звук, и стена, сбрасывая с себя пыль, принялась уходить в потолок, тяжело поднимаясь и открывая взору широкий проход. В лицо каждого моментально ударил ослепительный свет, вынудив зажмуриться. До ушей доносился хаотичный сонм тысяч, если не больше, голосов, шумно завывающих где-то там, снаружи, откуда били яркие лучи света.

Открытие дверей являлось приглашением на ту самую арену, ведь одноглазые статуи устремили свой взор в появившийся проход.

— Ну… вперёд, — тихо произнёс Халексион и направился на выход.

Парень последовал за ним, сильно щурясь от нарастающей яркости света. И когда Эрик услышал, как позади, со свистом упав и вбившись в землю, захлопнулась массивная решётка, а в спину ударил поток ветра и полетели песчинки, то на него накатил жар.

Открылся вид на невообразимых масштабов круглый амфитеатр, затмевающий своими громадами любой стадион. Трибуны, идущие по периметру стен, возвышались на десять метров над ареной, чья поверхность покрыта золотистым песком, в котором слегка утопали стопы. Легионы публики сотрясали воздух громогласным рёвом тысяч голосов. Величественные каменные исполины, выстроившиеся в ряд вдоль трибун, подпирали титаническими руками полузакрытый навес, самую малость пропускающий ослепительный свет, падающий с небес — они же потолок поезда, кажущийся отсюда космической пустотой с присутствием многокилометровых балок, укутанных слабым туманом, похожим на облака.

По обе стороны от Эрика в ряд стояло множество пар существ: где-то жутких и странных, а иногда и вовсе ужасающих строением своего тела. Таких пар насчитывалось с дюжину, и они тоже были узниками. Взгляды тех, кто более-менее имел гуманоидный облик, оказались растерянными, испуганными, подавленными, смирёнными, порой обезображенными ярко выраженным желанием закричать и исчезнуть. Все узники неподвижно стояли, лишь осматриваясь и осознавая, что их ждёт.

Где-то вдалеке арены, метров в ста пятидесяти отсюда расположилось возвышение — трибуна для особых зрителей, откуда и раздался оглушительный голос, раскатистым громом заглушая многотысячную публику:

— Приветствую вас, жители Церебраума, дети Церебрума!!

В ответ с трибун завопил хор воплей. Довольный оратор продолжил:

— Сегодня вы собрались здесь для лицезрения правосудия над сумасшедшими, посмевшими осквернить сам здравый смысл! Преступление присутствующих на арене столь ужасно, что они не были казнены обычным способом, удостоившись иного наказания. И я уверен, что всем вам будет невероятно интересно наблюдать за исполнением приговора этих безумцев, достойных только подобной участи…

Толпа вновь взревела в паузе между речью.

— …но милость наша не знает границ, и мы даём им великий дар — выжившие имеют право стать свободными. Но выживет ли кто-нибудь? Им предстоит пройти через многое. Узники разделены на пары. Они уже выбрали оружие, которым будут сражаться. Но постойте, где же оно? — секунда молчания и вновь оглушительное эхо. — А, вот же оно!

В центре арены задрожал песок, принявшись сыпаться в щели раздвигающейся части пола, откуда поднялась круглая платформа, на которой в лежачем положении расположилась размером со слона статуя фантастического зверя, чья каменная шкура сплошь усеяна воткнутыми в неё мечами, копьями, секирами и прочим. И каждое оружие уникально своим внешним видом.

— И это первое задание — забрать своё оружие. И только своё, ибо чужое в ваших руках убьёт вас! Легко, кажется, но не всё так просто, ведь с момента, когда завоет горн, все пары становятся друг для друга врагами. Убить своего соратника или нет — решать только вам. И не забывайте, — обратился он ко всем узникам, — легче вам сейчас перебить друг друга, чем живой оравой перейти на следующий этап.

Эрик отказывался верить в происходящее, наблюдая непоколебимый страх и отчаяние в лицах пленников, но всё же сдерживал нарастающий страх. Столько смятения и немого плача он не видел никогда. Они, эти другие существа, всего лишь заложники этих полоумных судей, и точно не совершили ничего плохого, но будут вынуждены, поставленные в безвыходную и ужасную ситуацию, отчаянно кромсать друг друга, проливать кровь таких же невиновных.

Пока оратор продолжал свою речь, Эрик обратился к Халексиону:

— Неужели они и вправду сейчас набросятся друг на друга? Они же сами осознают, что все присутствующие здесь такие же, как и они.

— Я понимаю твою боль, Эрик, но в жизни бывают моменты, когда безумие струится фонтаном, и оно не спросит твоего мнения. Никто здесь не хочет умирать, но посмотри внимательнее в их глаза. Они на гране, их сознание под натиском страха разрушается. Когда горн завоет, то разум многих здесь отключится, потому что их страх пробудится и утопит своей хваткой здравый ум.

— Я знаю, но ведь можно как-то…

— Ты должен понимать, что твоей попытки вразумить не услышит никто, — перебил его Халексион.

— Но я не могу этого принять. Чёрт, — он, стиснув зубы, глядел на других узников, понимая, что они гораздо сильнее и огромнее.

Обстановка накалялась.

— Ты забыл, ради чего ты здесь? Неужели собираешься так легко сдаться?! — вновь обратился к парню Халексион.

Эрика эмоционально рвало изнутри, раздирало на части от осознания, что всё сейчас может закончится. Он старался взять себя в руки, но это была очень нелегко. И голова только наливалась воспоминаниями о самых неприятных моментах, пережитых на поезде. Но через них, мелькнув, прорезался тот град эмоций, что связали парня со странным путешествием по составу. И нет, это ни радость, ни восхищение, а упорство и безудержное стремление, постоянная борьба с самим собой, со своей слабостью и страхами. И сейчас упорство, прорвавшись, заковывало ненужные мысли в клетку забвения, сосредотачивая Эрика на конкретной цели — во что бы то ни стало выжить.

Размышления за эти секунды всё сильнее сужались, и опять он думал о родном мире, Краусе, Хаосе, Готинейре. Он вспоминал, что пока мчался на этом поезде, преодолевая всякое, то обрёл новый путь, на который ступил хоть и не совсем по собственной воле, но сойти с него уже не мог. Да какое вообще дело ему до странных вещах, творящихся на поезде, и какое ему дело до костяного кондуктора и той девушки? Он и сам не знал, но это всё настолько пропитало его душу за этот небольшой промежуток времени, что он просто не мог бросить их.

— Эрик, — Халексион своим обращением рассеял завесу мыслей.

— Всё нормально, я в порядке.

Серый задумчиво посмотрел на парня, но сразу перешёл к делу:

— Сейчас начнётся. Не вздумай бояться, это погубит. Следуй за мной и не отставай ни на шаг. Главное в хаосе, что начнётся сейчас, добраться до оружия.

— Понял, — уверенно произнёс Эрик.

Воздух завибрировал от пронзительного звучания горна:

— И да начнётся правосудие! — громогласно взревел судья.