Бесконечный спуск

Ассоциативное огниво

Открываем прозу Виталия Аверьянова, прозу философа.

Русская философия всегда была, так сказать, иконической, то есть образной. Иначе говоря — художественной. Это вам не германское философское терминоложество. Не Аристотелевская классификационная диктатура. Это скорее Платоновская многозначная эйдетика в самом ее исконном смысле. Самодержавие Иконы-Образа.

Повторю сакраментальный трюизм: любой настоящий русский философ — художник, любой настоящий русский художник — философ. Это такая фатальная риторическая фигура русской ментальности — хиазм. От соответствующей буквы греческого алфавита в виде Андреевского Креста. Это вечный крест настоящего русского творческого человека. И не важно, какой из девяти муз он служит.

Роман Виталия Аверьянова — это художественный трактат. Или философская проза. Что одно и то же. Как говорится, «фишка» здесь следующая.

Если бы Аверьянов был, скажем, Джойсом, он бы и выступил как Джойс, то есть примерно как профессиональный шифровальщик британской разведки. Каждый знак текста имел бы одну дешифровку. Слопал этот дублинский хрен почки — вот тебе подтекст из античности, потужился в сортире — вот тебе другой подтекст. Однозначный, как термин какого-нибудь Авенариуса. Филологам, философам, культурологам есть чем заняться. От Юстаса Алексу.

Но Аверьянов не Джойс и не Авенариус. Его угораздило родиться русским. С хиазмом-крестом и образом-иконой, которые ему предстоит нести всю жизнь. И вот следствие.

Когда я читал роман, я постоянно ловил себя на том, что нахожусь в каком-то 3D, даже в 33D. То есть я вижу, что в тексте есть некий подтекст. Но мне сразу становится не так важно, что именно вложил туда сам автор, а важно, что удается вынуть из текста мне самому. Я как бы вступаю в поле полной семантической свободы, а лучше сказать — смысловой воли. Автор великодушно предоставляет мне безграничное право делать с его текстом все, что я хочу. Мне — и сотням других читателей.

Например. В эпиграфе есть ссылка на Данте. Все понятно. Круги ада и все такое. Только этому предшествует антитеза альпинистов и горнолыжников. Главный герой — горнолыжник. Он спускается в ад. А в конце — побег, то есть он поднимается. А кем был Данте? Ад у него описан сочно. Чистилище — пожиже. Редкий читатель дочитывает «Божественную Комедию» до сусального рая. Почему-то вспоминаются горнолыжные итальянские курорты… Нет, все-таки Данте — горнолыжник. А тут еще Гоголь, сжегший «Чистилище» второго тома…

Фамилия главного героя — Комаров. А это, случаем, не погибший советский космонавт?..

Название произведения — «Бесконечный спуск». Первая ассоциация — «Бесконечный тупик» Галковского. Или это издержки ассоциативно-семантического поля гуманитарного образования?

Для меня многие эпизоды «Бесконечного спуска» суть ассоциации, мои, личные! с — а) «Кин-дза-дза!», б) известным текстом Оруэлла, в) фильмами Тарковского. Что касается Тарковского, это не только «Зеркало». Это, например, еще и карлик из «Соляриса», и Зона из «Сталкера».

А разбитое зеркало в моем сознании четко легло на «полочку» «Черного человека» Есенина. А побег Комарова — связался с последней главой булгаковского «Мастера…». А главка про сад с различными формами сизифова труда (Березовский, Яковлев) — с садовником Европы Боррелем. Ведь, собственно говоря, Комаров побывал не только в аду, он посетил «Мета-Запад». Здравствуй, Даниил Андреев…

Понимаю, что это мои проблемы. И Аверьянов тут вроде бы и ни при чём. Но ведь высек он во мне, грешнике, весь этот, прости Господи, бэкграунд.

Я мог бы еще долго и азартно вытаскивать из себя всю эту ментальную ризому, все более погружаясь в «бесконечный тупик» моей нейросети.

Могу сказать только одно: ассоциативное огниво «Бесконечного спуска» — это источник бесконечного «счастливого анамнесиса». Роман Аверьянова, если, конечно, предпринять некоторое духовное усилие, в полном смысле слова «заискрится» культурой.

Огниво есть. Страждущий — да высечет нужную ему искру. А из искры, как известно…

Кстати, про Ленина я ничего в тексте не нашел. Или пропустил? Странно. Я волнуюсь…

Русский даос

Если спросить Виталия Аверьянова, кто же он — в конечном счёте, как бы он ни назвал свою профессию, как бы ни обозначил своё предназначение — он всё-таки не кто иной, как словесник. Если спросить его о его предназначении, он однозначно отвечать на этот вопрос не будет. Загадочно улыбнётся и вновь сядет к компьютеру. Но я еще раз отвечу на этот вопрос за него.

Аверьянов — словесник. В самом широком, исконно русском значении этого термина. Всё, о чём бы он ни писал, касается в конечном счёте Слова. Как Оно живёт, как Им кто-то там пытается манипулировать и т. п. Будь то «крестовина слова» или «Музыка Русской Идеи», где, опять же — про Слово. Немного перефразируя заголовок интервью автора для информационного агентства News Front, опубликованного 13 октября 2019 года, можно сказать, что: «Политическая философия и песни — это сообщающиеся сосуды».

Аверьянов последовательно, как говорится, «по всем фронтам», от философского до музыкального, внедряет в русское сознание эту идею-мечту о первостепенности Слова. Мы точно спасёмся словом. Мы спасёмся, когда найдём правильные слова. Главные, судьбоносные. И здесь нет никакого пафоса. Просто есть желание выжить. Мне кажется, Аверьянов посвятил своё творчество именно этому.

И если он иногда думает, что он именно «философ» или в первую очередь «бард», он глубоко ошибается. Он этим себя по-американски зауживает. Аверьянов — Словесник, Служитель Слова. Не буду добавлять «Божьего», это ещё надо заслужить. Извините за тавтологию.

В 2017 году у Виталия Аверьянова выходил его большой поэтический сборник[8]. На этот раз мы можем познакомиться с новыми стихами, песнями, поэмами, которые созданы были им с тех пор, за почти полных 7 последующих лет. В предисловии к тому сборнику 2017 года Александр Проханов спрашивал: «Кто он, Виталий Аверьянов, создающий свои стихи, эпос и песни?» Далее у Проханова идут: скоморох, поп-расстрига, разгульный кабацкий весельчак, шаман… ту анфиладу определений можно продолжать до бесконечности, потому что и жизнь бесконечна.

Матерыйлитературныйкритикклассического пошиба прежде всего обвинил бы Аверьянова в эклектике и стилизации. Действительно, унего есть все: отэпоса, былины (и даже «забылины») до эпиграммы, политического памфлета и «опытов черностишия». Но это никакая не эклек-тическаялитературнаястилизация, асамаячтонинаесть исконная жизненная стилистическая синкретика.

Извините за «далековатое сближенье», но русский «волхв-юродивый-скоморох» В. Аверьянов, если бы он (не дай Бог!) был китайцем, стал бы ярчайшим даосом, типа какого-нибудь Чжуан-Цзы. Такими же «русскими даосами» были, скажем, В. Хлебников или В. Розанов.

Будущее культуры — не сохранение стилей и жанров, а возрождение русского человека и его русского языка во всех их жизненных проявлениях, «живых как жизнь» (К. Чуковский). В этом смысле основное качество поэзии Виталия Аверьянова (извините за каламбур) — это витализм, или, изъясняясь языком недавнего прошлого, — жизнеутверждающий пафос.

Все-то Русь пережила, прожует и это,

Чрез инфаркты сбросив кожу, вздымит птичий свист.

Потому как тайная свобода здесь воспета.

А свобода на потребу — просто чистый лист…

Поэзия, культура — это дао, жизненный поток, естественный ход развития жизни и языка во всех их бесконечных проявлениях. Как говорит сам автор, «подлинный стих — это естественная фраза, жест, взрыд человека в одну из высших точек его жизни». А жизнь, как известно, снимает разделение литературы на т. н. роды: эпос, лирику и драму с их строгой и непоколебимой иерархией жанров-«форматов». Поэтому и произведения Аверьянова невозможно «отформатировать».

Многомузие

И слушая песни, читая книги Виталия Аверьянова, я пришел вот к какому выводу: из девяти античных муз в этих творениях нет только одной — Терпсихоры. То есть, иначе говоря, автор не танцует. К сожалению. Или — к счастью. Трудно сказать. Хотя «заочно» отчетливые скоморошьи пританцовывания здесь, в его текстах явно присутствуют.

Думаю, правит всем в произведениях автора все-таки Каллиопа, муза эпической поэзии.

Этиология (не в медицинском, разумеется, смысле, а в философском) поэтического творчества Аверьянова — в русском эпосе, в глубинно-былинном начале и в более поздней, но тоже «каллиоповой» русской исторической (sic!) песне.

То есть тут где-то рядышком и «главная по истории» Клио.

Каллиопа и Клио, как известно, очень дружили у себя там, на Парнасе. А Виталий Аверьянов в свою очередь на нашем современном русском Парнасе очень и очень дружен с этими милыми древнегреческими девами. Между ним и ими установилось то, что современные гуманитарии называют межкультурной коммуникацией.

Далее: практически все произведения автора — своего рода пьесы. Это эпос, который последовательно передается через драматическое начало.

Автор, конечно, поет (и очень хорошо поет), но он всегда как бы «вокально-инструментально» разыгрывает текст в песне. Тут есть и трагедия (Мельпомена), и комедия (Талия).

Можно охарактеризовать эти песни как трагикомический эпос. Причем — с мощнейшей лирической составляющей: «лиротрагикомический эпос».

Опять же: лирический спектр здесь максимально широк — от гимнографии (Полигимния) до традиционной лирики, в том числе, разумеется, любовной (Эвтерпа, Эрато).

В общем, как видим, наш автор — и Боян, и Баюн, и гимнограф, и скоморох. К тому же еще и хлебниковский «бодисатва на белом слоне».

Если проводить аналогии песенного творчества Виталия Аверьянова с творчеством других авторов-исполнителей, то, пожалуй, я бы назвал в первую очередь Высоцкого и Башлачева.

Понятно, что такая аналогия в данном случае не говорит о некой вторичности, совсем нет. Просто у Высоцкого и Башлачева тоже «многомузие», а у большинства авторов все-таки муз поменьше. Три-четыре, а то и одна-две.

Кроме того, Аверьянов находится явно и где-то в «хлебниковском измерении» (неслучайно ряд песен с диска «Империя зла» на стихи великого Велимира). Обязательные персонажи в аверьяновских произведениях всех жанров — язык, языковая игра, «театр скорнений», в стихах — каскады «метко-неточных» рифм и т. д.

Виталий Аверьянов очень щедр на поэтические приемы («Россия — щедрая душа»). Уверен: если взять самый-самый толстый словарь тропов и фигур, то все эти фигуры и тропы обязательно найдутся в его текстах. А может быть, будут открыты и какие-нибудь новые изобразительно-выразительные языковые средства.

Наконец, помимо всего прочего, даже его самые простые песни — это песни человека науки, крупного ученого (здравствуй, Урания!). Словно бы (часто озорные) «научно-популярно-зарифмованные» и положенные на музыку лекции по философии, истории, геополитике, политологии, социологии и т. д. Кстати, одна из «лекций» адресована лично Владимиру Путину. В виде наказа (вышедшего в обличье рисованного мультфильма-видеоклипа перед президентскими выборами 2018 года и вошедшего затем в звуковом формате в диск «Русская идея»). Нормально. А почему нет?

Жаль (и странно!), что у древних греков не было некоей музы политической публицистики. Ее можно было бы по-русски назвать, например, Выборема, или Бюллетенил, или еще как-нибудь красиво. В любом случае эта муза стала бы подругой Виталия Аверьянова. Потому что он умеет весь этот былинно-лирико-театральный синкретизм сделать в высшей степени злободневным.

Тогда бы мои заметки можно было назвать «Девять из десяти». Но пусть будет как есть.

А Терпсихора, оставшаяся не у дел, в облике какой-нибудь современной модной танцовщицы утешит себя на очередном синкретическом творческом вечере Виталия Аверьянова.

Ну и в заключении хочу поделиться тем, чем я поздравил Виталия в дни его рождения, а именно: преподнес ему такие, с позволения сказать, дружеские и слегка хулиганистые эпиграммы…

2021

2022