Бесплодная смоковница

3. Голод и неприятности

День был испорчен, а казалось, что испорчена вся жизнь. Ведь человек, в которого я поверил, оказался лже-.

Усугублял положение голод. Порой он не чувствуется и ты не принимаешь его всерьез, но иногда он просто невыносим. Ты не способен думать ни о чем другом: в любую мысль, в любое чувство врывается знобящая пустота внутри – не метафизическая, а вполне физическая. Такой вид пустоты, который нельзя отложить на потом или приглушить разрешением житейских проблем.

Я маялся и не знал, куда себя деть. До деревни далеко, да и мне не везло в ней. Однако идти больше некуда, так что я отправился искать неприятностей – они же ждут.

Ноги еле шли, я оступился и порвал ремешок на обуви. К счастью, сандалия не отвалилась совсем, а повисла на двух уцелевших веревочках. Только они быстро стирали ногу. Я хромал, пытался эдак приноровиться шагать без боли. Не удавалось. Тащился под палящим солнцем и представлял, как в деревне останусь ни с чем.

Реальность превзошла ожидания. Прежде чем увидеть, я услышал: крики, брань. Это жители деревни пытались то ли убить, то ли просто поколотить одного из своих. Мужчина так просто не давался, и на него бросились сворой. Я побежал на выручку, забыв о ремешках. В ту же секунду упал, а моя сандалия окончательно порвалась. Еще, потом оказалось, я разбил ногу, но сперва этого не заметил. Я спешил их образумить.

– А ты че? – толкнул меня один из драчунов.

Я пробовал оттащить с уже почти потерявшего сознание человека одного из мужиков. Тот, не глянув на меня, с размаху врезал кулаком, так что я упал и некоторое время безуспешно пытался сделать вдох. Когда мне это удалось, вместо воздуха я впустил в горло пыль и так и не смог встать. Другой вершитель самосуда, шагнув назад, наступил мне на руку и даже сам вскрикнул от неожиданности. Отвлекся от врага и нехорошо посмотрел на меня:

– Куда лезешь?

– Пожалейте его, будьте милосердны.

– Ага.

Он ухмыльнулся, подошел к избитому и скомандовал:

– А ну-ка стой!

Все почему-то послушались и посторонились. Я увидел на земле их истрепанную жертву, уже без сознания, и поблагодарил Бога за то, что все закончилось. Сейчас они посмеются надо мной, на него плюнут и уйдут, а я попытаюсь привести его в чувство и отнести домой, как только узнаю, где он живет. Осталось совсем чуть-чуть, и начнем поднимать его на ноги. Я тогда уже забыл про обиды, болячки и голод, тотально переживая жалость к несчастному. И все-таки чудо выпало на мою долю – чудо спасения человека. А вдруг Господь исцелит его через мою молитву? Как было бы здорово.

«Главный» тем временем переминался с ноги на ногу и смотрел на побитого. А потом схватил с земли камень, с довольством повертел в руках, шагнул к распростертому телу, наклонился, поднял руки и ДОЛБАНУЛ камнем по голове недруга. А потом ЕЩЕ РАЗ, и ЕЩЕ РАЗ, и ЕЩЕ РАЗ. Затем отбросил камень и, слегка прихрамывая, отошел. До сих пор помню все в деталях.

– Вот так-то, – сказал он, плюнул и пошел прочь, а соседские мужики поглазели на тело с ничего не выражающими лицами и тоже потекли каждый в свою сторону. Кто-то хихикнул надо мной, но ко мне больше не прикоснулись. А я смотрел на них и на тело, которое каких-то пару минут назад жило и защищалось, превозмогая боль. Больше в нем нет страдания – почему-то я подумал именно об этом. А вообще мне было просто больно от всего, что я увидел.

Я на всякий случай подошел, положил руку ему на грудь и помолился. Господь был безучастен к моим просьбам, а я и сам уже ни во что хорошее для этого человека не верил. Подумал, что надо бы найти его семью и куда-то передвинуть тело (не оставлять же на улице!), а потом спросил себя: почему, собственно, я? Ему не помочь, а так, какое мне дело. Не осталось ни капли сил на правильные поступки. Я встал и отвернулся.

Горячий песок напомнил о разодранной сандалии. Стерпеть невозможно. Я переступил на одну ногу, вторую – обожженную и кровоточащую – поставил поверх ступни и догадался, что нужно сделать. Да, я снял сандалию с мертвеца. Моя уцелевшая ощутимо отличалась, идти было бы неудобно. Поколебавшись несколько мгновений, я снял с него вторую, надел и удалился.

Нашел тенек, сел под деревом. Сидел – просто сидел, пропитывая душу тоской, не говоря с самим собой ни слова. Постепенно возобновились сигналы из поврежденных конечностей. Физическая боль оттенила горе. Заметив это, я бездумно размахнулся и отдавленной рукой со всей дури ЛОМАНУЛ себе по груди. Вскрикнул, скрутился. Сидел, дышал. И продолжил ЛУПИТЬ по рукам, ногам, груди, щекам, голове, делая передышки между ударами. От боли я проживал какую-то неведомую прежде ясность. Отчаяние изгнало вечных внутренних демонов. Свободно я наблюдал сад вокруг, слышал ветер в листьях, примечал, как раскачиваются деревья. Я в Пустыне не мог достичь такой цельности. А теперь вот он я, здесь и сейчас, весь.

Я продолжал ЛУПАСИТЬ себя и заметил, что боль от ударов по уже оформившимся синякам приобретает новые оттенки. Занятная деталь. От этой мысли, как и всего обострения в восприятии, было жутко. Какой же БЕЗДУШНОЙ ТВАРЬЮ я оказался! Обрадовался: нашел, чем смирить призраков из прошлого. Я свободен!.. И еще в голове крутилось признание, что люди постоянно умирают, в том числе насильственной смертью. Не увидь я эту сцену, пойди другой дорогой, он все равно бы умер, а я ничего бы не почувствовал, просто не знал бы. Его смерть не разрушила бы мою жизнь. И не разрушит. Ничего по-настоящему не изменит. Мне жаль его, но я позабуду, когда начну жить другими мыслями.

Хотел бы я знать, что подумал обо мне Господь, когда услышал это. Я просил Его дать знак. Пусть хоть поразит меня молния на месте или растерзает дикий зверь, я молил Его проявить Свою Волю. Но ничего не произошло. Я подумал о том, что глупо таить от Него свои мысли. Если я дурной человек, Он же знает это, верно? Если я достоин осуждения, пусть осудит – это будет честно. И мир не разрушится, и праведники от сошедшей на меня кары не пострадают, как не пострадал я от мести убивцев своему соседу. Я благословил Его Волю. И еще понял, что отныне хочу быть честным с собой и с Ним. Лучше я приду к Богу с открытой душой, чем буду пытаться искусно приукрасить себя, словно малодушные язычники. Он ведь знает все. Так буду же я хотя бы честным и да приму Его суд с поднятой главой и покойным сердцем!