Бесстыжая

Глава 3

Позвольте заметить, что девушки, снимки которых появляются на третьей странице бульварных газет, идут по грошу за десяток. Если фотомодели не удается появиться на страницах центральных газет, то через год ее карьере приходит конец, а я не собиралась допустить, чтобы такое случилось со мной.

Филу пришла в голову блестящая мысль. Вы, наверное, помните тот скандальный случай? О нем писали тогда все газеты, и этот вопрос даже рассматривали в парламенте. Поверьте, мне здорово повезло, что я не попала в Тауэр, но у нас все получилось так, как было задумано.

У фирмы, изготовлявшей театральные декорации, Клайв взял напрокат деревянную обшивку для стен, сделанную под старину, и двадцать футов дубовых деревянных перил для лестницы. Это должно было стать фоном для серии снимков совершенно особого характера.

Во время съемок на мне были надеты черные шелковые чулки, державшиеся на поясе с оборочками, а поверх этого я накинула взятую напрокат норковую шубку. Перила были установлены на фоне «старинной» деревянной обшивки. Я уселась на перила и позволила шубке широко распахнуться. Одна моя нога была согнута в колене таким образом, чтобы не показывать слишком много, потому что снимки должны отличаться хорошим вкусом. Но даже с такой позой на них было видно достаточно.

Клайв раздобыл пару входных билетов на галерею для публики в палате общин. Там предстояли горячие дебаты по поводу изменений в законе о социальном обеспечении, которые затруднили бы замужним женщинам поступление на работу. С докладом должен был выступать Леонард Хокберн. Да, тот самый Леонард Хокберн. В то время ему было всего тридцать два года, а он уже стал помощником министра по вопросам социального обеспечения, что было совсем неплохо.

Хокберн славился репутацией яростного сторонника мужского шовинизма. Он не верил в равноправие полов и говорил об этом громко и часто. Леонард считал, что женщины должны заниматься домом и воспитывать детей. Естественно, все феминистки ненавидели его. Меня он тоже иногда возмущал, однако его внешний вид возбуждал во мне любопытство. Он был сложен, как буйвол: тяжелые плечи, мощная шея и коренастое, мускулистое тело. Лицо у Хокберна было грубой лепки, но по-своему довольно привлекательное.

В тот день я одевалась особенно тщательно. Поверх черных чулок и пояса с резинками я надела мягкое шерстяное платье и закуталась в норковую шубку. Мы с Клайвом заняли места в первом ряду на галерее для публики, и я начала исполнять задуманное. Застегнув шубку на все пуговицы до горла, я втянула руки внутрь, превратив шубку в подобие палатки, и расстегнула платье. Шубка была на несколько размеров больше, чем нужно, так что сделать это было проще, чем может показаться. Потом я спустила с себя платье и, подняв его с пола, сунула в сумочку.

Начались жаркие дебаты. Наконец на трибуну поднялся Леонард Хокберн, чтобы сказать свое веское слово. Он говорил красиво и гладко, глубоким, мужественным басом, но нес страшную чушь!

— Мы зашли слишком далеко, — говорил он, — позволяя женщинам отодвигать дом и семью на второй план. Пора бы сказать им: «Ваша семья нуждается в вас. Вы должны подумать над тем, что означает быть женщиной, и в полной мере использовать то, что имеет только женщина…»

Это был самый удачный момент. С гулко бьющимся сердцем я поднялась с места, распахнула шубку и уселась на перила, окружавшие галерею, именно так, как я делала для снимков. Затаив дыхание, я ждала реакции.

Бедный Леонард Хокберн не мог сообразить, почему вдруг аудитория перестала обращать на него внимание. Я положила руки на бедра, откинув назад полы шубки так, чтобы позволить членам парламента как следует разглядеть меня. И, уж поверьте мне, они не упустили такой возможности! Раздались одобрительные возгласы, а я поворачивалась в разные стороны, чтобы они могли получше разглядеть меня.

Разумеется, это продолжалось недолго. Меня, взяв под руки, увели двое полицейских, и последнее, что я видела, было лицо Леонарда, уставившегося на меня, словно его поразила молния.

Меня отвели в полицейский участок, обвинив в нарушении спокойствия. Немедленно появился приятель Клайва Джерри, солиситор, который был обо всем предупрежден заранее. Ночь я провела в камере. К счастью, они оставили мне норковую шубку, которую никто не осмелился отобрать у меня, зная, что под ней на мне почти ничего нет. Заметьте, некоторым очень хотелось бы сделать это.

Утром появился Джерри, который принес мою сумочку, припрятанную Клайвом. В суде магистратов я появилась в шерстяном платье, которое плотно облегало фигуру. Магистрат, глядя на меня, без конца покашливал, прочищая горло. Я честно призналась, что была возмущена высказываниями помощника министра и почувствовала: пришло время решиться на что-то чрезвычайное в знак протеста.

Джерри кивнул с самым серьезным видом.

— Иными словами, это был своего рода политический протест?

— Вы абсолютно правы, — сказала я, стараясь не рассмеяться. — К тому же я всего лишь последовала совету министра.

— В каком смысле? — спросил совершенно ошалевший магистрат.

— В полной мере использовала то, что имеет только женщина, — объяснила я с самым невинным видом.

Меня отпустили, заставив уплатить штраф.

Клайв отвез меня домой и рассказал, что происходило после того, как меня увели.

— Похоже, члены парламента никогда не видели ничего подобного, — фыркнул он. — У одной трети перехватило дыхание, у другой — глаза вылезли из орбит, а еще одной трети придется кое-что объяснить своим женам.

В тот день телефоны звонили не умолкая. Клайв шепнул кое-кому, что у него есть фотографии того, что увидели члены парламента. Эти фотографии, естественно, были теми самыми снимками, которые мы делали в студии накануне. Он заломил за них действительно высокую цену, но желающие их иметь платили не торгуясь, и на следующий день моя фотография появилась во всех газетах в сопровождении подписи: «Вот то, что имеет только женщина». Увидев газеты, Леонард даже поперхнулся кофе. Один журналист по имени Эдди взял у меня интервью по поводу «политического протеста» и написал небольшую статью, которая выглядела потрясающе рядом с моим снимком в костюме Евы.

Меня пригласили на телевидение, и поскольку мне нужно было что-то сказать, я сказала, что Леонард Хокберн — настоящий клоун и что он представляет собой угрозу для хороших простых девушек вроде меня, которые стараются честным трудом зарабатывать на жизнь.

Я стала получать множество писем. Мне даже предлагали выдвинуть мою кандидатуру в палату общин на следующих всеобщих выборах. Феминистки ополчились на меня за унижение достоинства женщины. А Общество защиты животных прислало скорее печальное, чем сердитое письмо, в котором меня спрашивали, знаю ли я, сколько норок пошло на шубку, которая была на мне надета. Это заставило меня призадуматься. Я им написала и попросила прислать их брошюры, а потом стала членом этого общества, навсегда отказавшись от натуральных мехов. Их сотрудник по связям с общественностью позвонил в редакции газет, и они на основе этого материала напечатали еще одну статью.

Меня снова пригласили на телевидение. Я становилась знаменитостью! Целую неделю я ног под собой не чуяла от радости.

Однако я понимала, что мне следует некоторое время проявлять осторожность. Пусть даже магистрат меня освободил, я все-таки могла попасть в Тауэр. Говорили, что один всем известный член парламента был по-прежнему вне себя от ярости.

Я регулярно спала с Клайвом, и жизнь была хороша. Я по-прежнему не носила нижнего белья, но теперь делала это по собственному желанию, потому что мне хотелось в любое мгновение быть готовой для секса. Я не надевала даже колготы. Ноги мои регулярно обрабатывали в «Апокалипсисе», так что они были красивыми и гладкими, и я в любое время дня и ночи была готова для Клайва.

Мои взгляды на жизнь и людей тоже изменились. Когда я встречала нового человека, я прежде всего задумывалась о том, каков он без одежды, велик ли по размеру его инструмент и хорош ли он в постели.

Я занималась сексом со всем пылом новообращенной. Я не могла насытиться. Клайв в шутку жаловался, что я его изнуряю, но он и сам получал от этого большое удовольствие. Когда я не работала, то ждала в квартире над студией, пока Клайв закончит делать снимки — он забегал ко мне наверх, в то время как его помощник перезаряжал камеру. Чем меньше у нас было времени, тем больше наслаждались мы этими минутами. Он врывался как вихрь — брюки уже расстегнуты, снаряжение в полной боевой готовности — и бормотал: «Пять минут». Мы набрасывались друг на друга, стараясь не потерять ни одной секунды. Я могла раз за разом достигать оргазма и все равно хотела еще и еще. Когда он убегал, во мне еще долго не прекращалась пульсация, и я радостно улыбалась.

Взглянув на мои снимки, можно было безошибочно сказать, что эта женщина думает только о сексе и живет ради секса. Клайв вдвое повысил цену на свою продукцию и увеличил мой гонорар (правда, гораздо меньше, чем вдвое). Газеты, которые прежде называли меня «секс-куколкой», стали называть меня «секс-бомбой». И мне это нравилось.

Мне нравилось жить с Клайвом, и жизнь была хороша. Но все хорошее когда-нибудь кончается. Иначе как бы мы могли узнать о других хороших вещах, которых на свете немало?

Я начала почитывать книги и обнаружила, что секс имеет множество других вариаций, кроме тех, которыми занимались мы. Однако, когда я хотела попробовать кое-что новенькое с Клайвом, он не проявил к этому интереса. В душе он был простым парнем и секс предпочитал в его примитивной форме, без затей. Ему нравилось то, что он всегда умел: он на мне, я под ним, вошел-вышел, вошел-вышел и… ух-х ты! Великолепно! Но мне было этого мало.

Если бы я продолжала жить у него, мы с ним поссорились бы, но Фил и Донни предложили мне пустовавшую комнату в их доме. Клайв сказал, что там сможет присматривать за мной. «Да и они будут тебя опекать, как пара мамаш», — добавил он.

И оказался прав. Донни собственноручно приготовил отменный ужин, а Фил поставил цветы в мою комнату. Поскольку они брали с меня за жилье чисто символическую плату, я попыталась внести свою лепту в уборку дома, но из этого ничего не вышло. Фил вежливо благодарил меня, но как только я, закончив работу, уходила, он тут же бросался подметать за мной пыль, оставленную в углах. В конце концов он со слезами на глазах попросил меня отказаться от этой затеи и положиться на него.

Однажды ночью я проснулась, потому что мне захотелось пить, и решила спуститься вниз за водой. Выйдя на лестничную площадку, я услышала какой-то шум и, взглянув вниз, увидела совершенно голых Фила и Донни, которые лежали на полу на меховом ковре. Комната освещалась только лунным светом, проникавшим в окно, и сначала я не могла понять, что они делают, потому что голова Фила была между ногами Донни, а голова Донни — между ногами Фила.

Тут Донни поднял голову, и я увидела пенис Фила — огромный, поблескивающий от влаги в серебристом лунном свете. Он был такой же здоровый и крепкий, как и остальное его тело. Настоящий красавец, так и пульсирующий от скрытой силы. Донни снова опустил голову, и красавец исчез в его рту. Он увлеченно сосал его, издавая довольное ворчание. Или, возможно, он казался таким довольным потому, что Фил одновременно проделывал с ним то же самое?

Каждый раз, когда я снова видела влажный от слюны Донни пенис Фила, я чувствовала нарастающее возбуждение. Между ног у меня стало влажно. Мне очень хотелось бы подразнить губами такой инструмент, поиграть с ним, помучить, обласкать.

Они изменили позу, и теперь мне был виден пенис Донни, который только что выпустил изо рта Фил. Он был тоже похож на Донни: длинный, аккуратный, элегантный. Однако он не возбуждал меня так сильно, как великолепное орудие любви Фила.

По их вздохам и стонам можно было безошибочно сказать, что оба наслаждаются тем, что делают. Они ускорили темп и вместе достигли оргазма. Я понимала, что должна незаметно скрыться, пока кто-нибудь не увидел меня, но продолжала стоять, завороженная этой сценой, и не могла сдвинуться с места. Донни лежал на полу, прикрыв рукой глаза. Грудь его поблескивала от пота. Фил отдыхал рядом, наблюдая за ним.

Потом он взглянул наверх и увидел меня. Я замерла, ожидая, что он рассердится. Но он только подмигнул мне. Я тоже подмигнула ему и тихонько удалилась.

Но то, что я увидела, безумно возбудило меня. Я изнывала от желания и знала, что ни за что не засну. Я сунула руку между ног и потирала там до тех пор, пока не достигла оргазма. Мне показалось, что рот мой в это время наполнился слюной. Но это была всего лишь иллюзия, и я поняла, что не успокоюсь, пока не попытаюсь сама испробовать это.

На следующее утро Фил, как обычно, приготовил завтрак и, как обычно, улыбнулся мне. О том, что было ночью, — ни слова, как будто ничего и не было.

Однажды вечером, когда мы закончили съемки, Клайв попросил меня остаться и поужинать с ним. Он взял напрокат видеофильм «Кровь и огонь» с Рэндольфом Берриком в главной роли, и мы посмотрели его вместе.

«Рэнди», как его называли газеты, играл там борца за свободу.

По роли у него было множество героических сцен, которые он играл мужественно и смело, а также страстных любовных сцен, которые он играл с вкрадчивым обаянием. Он был очень красив, а голос напоминал старое бренди. Когда-то от звука его голоса у меня замирало сердце, но тогда я была юной и наивной. Теперь я понимала, что мужчина может быть сгустком энергии и не будучи молодым. У Рэнди были узкие бедра и мускулистые ляжки, однако на кадрах, снятых крупным планом, нельзя было не заметить предательских морщинок вокруг глаз.

— Когда-то я считала, что он великолепен, — со вздохом сказала я.

— Некоторые женщины до сих пор так считают, — заметил Клайв.

— Ему, должно быть, лет пятьдесят.

— Около того. И он суперзвезда. Тебе надо бы с ним познакомиться. Появление на публике в компании такой знаменитости могло бы добавить последний штрих к твоему образу.

Он был прав, но к этому времени я уже раскусила Клайва и насторожилась.

— Выкладывай, что ты затеял, — потребовала я.

— Я? Затеял? Не понимаю, о чем ты говоришь.

— Да хватит, Клайв. Рассказывай, в чем дело.

— Послушай, Хани. Я хочу лишь, чтобы ты встретилась с ним и была с ним милой.

— Зачем?

Он горестно вздохнул.

— Я много сделал для тебя, Хани. Теперь прошу тебя сделать кое-что для меня. Я хочу добиться успеха.

— Но ты уже добился успеха.

— Снимая сиськи и задницы для третьей страницы, я едва ли попаду в одну категорию с Норманом Паркинсоном. Я хочу стать Фотографом с большой буквы, снимать богатых и знаменитых, и мне нужно в этом помочь. Рэнди намекнул, что хотел бы встретиться с тобой.

— А что ты получишь взамен?

— Сделаю серию его снимков в своей студии.

— Ладно, — сказала я. — Я не возражаю сходить с ним куда-нибудь, но насчет дальнейшего ничего не обещаю.

Рэнди позвонил и пригласил меня на ужин. Я согласилась и сразу же задумалась над тем, что надеть. Мою одежду для особых случаев обычно выбирал Донни. Его кузен был хозяином магазинчика, в котором можно было взять напрокат одежду, и Донни брал для меня вещи со скидкой. Я попросила его найти что-нибудь с высоким воротом. Я хотела выглядеть скромной, пока не приму какое-нибудь решение.

Платье, которое он выбрал, было действительно с высоким воротом, но на этом и кончалась его скромность. Оно было из шелка персикового цвета, плотно облегало фигуру, и его украшали кружевные вставки — спереди от ворота до талии и сзади от ворота до ягодиц. Под платьем не было места для нижнего белья, и я надела колготы, в которых чувствовала себя в большей безопасности.

Я заранее заготовила вежливый отказ на тот случай, если Рэнди пригласит меня в постель, но думала, что, возможно, этого не произойдет — все-таки он был на тридцать лет старше меня.

Рэнди прибыл за мной на «роллс-ройсе» с шофером. Он был в смокинге. Я немного заволновалась, увидев, как он потрясающе красив. Некоторые суперзвезды, когда их видишь в жизни, а не на экране, здорово разочаровывают. Только не Рэнди. В жизни он был таким же неотразимым красавцем, как на экране. Увидев меня, он улыбнулся, и у меня екнуло сердце.

— Я рад, что вы так нарядно оделись, — сказал он, — потому что сегодня у нас будет шикарный ужин.

В машине он открыл встроенный бар и предложил мне рюмочку шерри. Мы чокнулись, и он сказал:

— Выпьем за чудесный вечер, Хани. Вы позволите мне называть вас Хани?

— Конечно.

— А вы должны называть меня Рэнди. Так меня зовут самые близкие друзья. Ничего, что я пригласил вас на свидание до того, как нас представили друг другу? Дело в том, что я увидел вас по телевизору и был просто ослеплен.

— Я очень рада, что вы мне позвонили, — сказала я.

Он привез меня во французский ресторан, который был тогда в большой моде. Когда я под руку с ним вошла в зал, головы всех присутствующих повернулись в нашу сторону, и меня буквально распирало от гордости. Не было сомнений в том, что Рэндольф Беррик — лучшее украшение, о котором может мечтать любая девушка.

Я боялась, что он сразу же поведет меня в отдельный кабинет. Но, как оказалось, он зарезервировал столик, открытый взорам всех посетителей ресторана, и я понемногу успокоилась. Рэнди был настоящим джентльменом. Он усадил меня за стол и обращался со мной, как будто я была каким-то хрупким предметом. Заметив мое удивление, он улыбнулся.

— Наверное, такому ребенку, как вы, я кажусь безнадежно старомодным? — спросил он.

— Я не ребенок, — с некоторым возмущением сказала я.

Он рассмеялся, и от звука этого чудесного смеха у меня по спине пробежала сладкая дрожь.

— Для меня вы ребенок. Понятно, что вы не привыкли к подобным знакам внимания, но когда я развлекаю женщину… — он с особой лаской произнес это слово, — …я обращаюсь с ней, как с леди. — Он взял мою руку и легонько прикоснулся губами к кончикам пальцев. — Я никогда не произношу грубых слов. Грубость в присутствии женщины для меня святотатство. Видите ли, Хани, меня учили манерам еще в те времена, когда женщина считалась драгоценностью.

— Не так уж это было давно, — быстро возразила я. — Вы говорите как старик, а я не считаю вас старым.

— Вы говорите очень приятные вещи, но мы оба знаем правду. Я слишком стар для такой очаровательной юной девушки, как вы. Мне хочется лишь немного погреться у вашего огонька, сидеть и восхищаться вами и унести с собой воспоминания, которые усладят остаток моей жизни.

Я знаю, о чем вы подумали, но не забудьте, что мне было всего шестнадцать лет. Я попалась на эту удочку? Еще бы! Конечно, попалась. Я слушала как загипнотизированная, а он продолжал:

— Я хочу сидеть здесь, смотреть на вас и думать о том, с каким бы наслаждением, будь я немного помоложе, я дюйм за дюймом снимал бы с вас это платье.

— Уверена, что вы сняли в свое время немало платьев, — сказала я, стараясь казаться утонченной.

— Возможно, — сказал Рэнди. — Но когда я гляжу на вас, я не могу об этом вспомнить.

Я рассмеялась, как мне казалось, скептически, но голос мой предательски дрожал.

— Интересно, что сказали бы все эти женщины, за которыми вы ухаживали, если бы узнали, что вы не помните — или притворяетесь, что не помните, — их?

— Притворяюсь? Какой цинизм в столь юном возрасте! Умница. Не верьте ни одному мужчине, милая Хани… кроме меня. Глядя на вас, я сомневаюсь, что другие женщины вообще существовали.

— И тем не менее у вас репутация Великого Любовника, — поддразнила я его.

Он пожал плечами:

— Все это выдумки газетчиков. Не обращайте на них внимания. Подлинная страсть гораздо тоньше и деликатнее, чем все эти звонкие ярлыки.

— Совершенно с вами согласна, — сказала я, едва ли понимая, о чем он говорит.

— Страстное желание не выносит спешки. Его надо удовлетворять, смакуя каждый миг. Настоящий любовник не бросается на женщину, словно бык на ворота. Он не спешит и начинает с того, что медленно целует ее всю. Вас когда-нибудь целиком покрывали поцелуями, Хани?

— Никогда, — призналась я, надеясь, что мой голос не звучит сдавленно. Тело мое уже горело от всех тех мыслей, которые он заронил в мою голову.

— Надеюсь, что мужчина, который сделает это первым, не окажется дилетантом. — Рэнди взял мою руку и поднес к губам, почти касаясь ладони. От его горячего дыхания у меня мурашки пробежали по коже. — Надеюсь, он будет ласкать эти милые груди губами и языком…

При этих словах он поднес мою руку еще ближе к губам и кончиком языка стал описывать круги на ладони. Я едва дышала. Груди мои натянули ткань платья.

Не буду утомлять вас дальнейшими подробностями. Вам не терпится узнать, легла ли я с ним в постель? Конечно, легла! Всей этой сексуальной болтовней он довел меня до такого состояния, что я не знала, на каком я свете. Он описывал все, что хотел бы проделать со мной, и я не могла отпустить его, пока он не сделал этого.

На обратном пути он дал шоферу мой адрес и целомудренно держал меня за руку. «Так дело не пойдет!» — решила я и, притянув к себе его голову, раскрыла языком его губы. К тому времени я многому научилась у Клайва, и когда наши языки соприкоснулись, я принялась самым бессовестным образом соблазнять его, провоцируя на дальнейшие действия.

Оторвавшись друг от друга, мы оба с трудом переводили дыхание, и Рэнди нерешительно спросил:

— Я правильно вас понимаю?

Поскольку он явно туго соображал, я повторила все, что проделала с ним, еще раз. На этот раз он проявил инициативу и глубоко вошел языком в мой рот, а я взяла его руку и положила ее себе на грудь. Мне безумно хотелось, чтобы он прикоснулся ко мне не сквозь ткань, но это проклятое платье облегало меня так плотно, что пробраться под него снаружи не было никакой возможности. Так мне и надо. Буду в следующий раз знать, как заранее принимать твердые решения.

Рэнди хриплым голосом приказал шоферу изменить направление и ехать к нему домой. Потом его внимание снова сосредоточилось на мне, и рука скользнула под юбку. Я застонала от досады, вспомнив, что заставила себя надеть колготы. Они мешали, словно на мне был надет пояс целомудрия. Но Рэнди сразу же разорвал их пополам, и его пальцы, оказавшись между ногами, возбудили меня до такой степени, что за дорогу я трижды испытала оргазм и чувствовала, что до конца ночи это случится еще не один раз. Мне предстояла бурная ночь с самым Великим Любовником — такое не каждой выпадает на долю!

У него был великолепный дом со множеством зеркал и картин эротического содержания на стенах. Но мне тогда было не до окружающей обстановки. Мне не терпелось содрать с себя одежду и приступить к делу. Кровать была такой просторной, что на ней могли бы разместиться пять человек, а постельное белье было из темно-синего шелка. Мы оба сразу же рухнули на нее, лихорадочно срывая друг с друга одежду. Мне очень хотелось разглядеть его без одежды, но он выключил свет, и мне пришлось знакомиться с ним на ощупь. На ощупь его тело было приятным и от него хорошо пахло, но когда я попробовала нащупать его пенис, Рэнди схватил меня за руки, прошептав:

— Всему свое время, дорогая. Мне еще многое нужно сделать.

Протянув руку, он нажал кнопку музыкального центра. Сразу же комнату наполнила музыка. Играли современный джаз. Мелодия была утонченно-чувственной и изобиловала острыми синкопами, от которых сладко замирало сердце. Возможно, Рэнди не был самым лучшим в мире актером, но он отлично знал, как оформить сцену, чтобы создать нужное настроение. Верный своему обещанию, он всю меня покрыл поцелуями. Уложив меня на живот, он начал ласкать меня языком, постепенно спускаясь все ниже и ниже. Прикосновение кончика языка к какому-то местечку на шее вызвало у меня такой всплеск приятных ощущений, что я чуть не вскрикнула. До сих пор я и не знала, что там есть такое чувствительное место. Еще приятнее стало, когда его язык заскользил вниз по спине.

Я задрожала от удовольствия.

— Хорошо? — спросил он.

— О да. Не останавливайся.

Он спустился до того места, где кончалась спина и начинались ягодицы, и я застонала от небывалого по остроте ощущения. Такого я еще не испытывала, лишь читала об этом в книгах, а когда хотела попробовать это с Клайвом, он не проявил интереса. В умении пользоваться языком Рэнди был настоящим артистом. Иногда его язык становился эротическим оружием и был агрессивным, возбуждая чувственность, иногда его прикосновения были нежны и осторожны, как мазки кисти художника, а временами он превращался в дирижерскую палочку, подчиняя движения моего тела определенному ритму.

Я мгновенно подчинилась Рэнди, то так, то эдак изгибая тело и предлагая его вниманию новые местечки, жаждущие внимания. Мне хотелось поскорее прикоснуться к его пенису. Я представляла себе, что он такой же большой, напряженный и готовый к действиям, как у Фила, когда они забавлялись с Донни однажды ночью, и мне не терпелось взять его в рот.

А Рэнди целовал теперь внутреннюю поверхность моих бедер, медленно приближаясь к заветному месту, пульсирующему в такт биению сердца. Я замерла в ожидании, судорожно глотая воздух, а когда кончик языка прикоснулся к нему, я застонала от наслаждения и, кажется, дважды достигла оргазма за одну минуту.

— Ты так хороша на вкус, — пробормотал он. — Я хочу еще…

Его язык глубоко погрузился в меня, двигаясь рывками, как пенис, но значительно более гибкий. Мощь и нежность языка были для меня откровением, от новых ощущений я чуть с ума не сошла от восторга. Я протянула руку, и на сей раз мне удалось заполучить то, чего я хотела. Сомкнув на нем губы, я удовлетворенно зарычала.

Он оказался не таким, как я ожидала. Он был значительно меньше, чем тот мощный, массивный инструмент, который я себе представляла, и был далеко не таким твердым. Я принялась лихорадочно работать губами и постепенно добилась того, что он стал тверже и немного увеличился в размере. Но едва я добилась кое-какого успеха, как у меня его отобрали. Рэнди, пристроившись между моими ногами самым традиционным образом, вошел в меня. Я принялась сжимать внутренние мускулы, чтобы он испытал незабываемое наслаждение в благодарность за потрясающие новые ощущения, которые он мне дал.

И тут произошло это. В течение нескольких секунд он ускорял и ускорял темп, потом застонал… и достиг оргазма.

Ну и ну! Он не пробыл внутри меня и минуты, как все закончилось. Его пенис уменьшился и выскользнул из меня. На сегодня представление закончилось.

Рэнди тяжело дышал, словно пробежал целую милю. Он включил лампу на ночном столике, и при ее слабом свете я увидела, что его маленький, как у ребенка, пенис совсем обессилел. Вид у него был довольно трогательный, но отнюдь не вдохновлял.

— Ну как? — игриво спросил он, как будто ожидал услышать гром аплодисментов.

Я была не так глупа, чтобы спросить: «И это все?», поэтому с восторгом поведала ему о том, какие великолепные новые ощущения испытала от прикосновений его языка. Только после того, как я рассказала ему об этом в десятый раз, он, кажется, вздохнул с облегчением, и я поняла, что поступила правильно. Мне потребовалось полчаса, чтобы успокоить его, и под конец я безумно устала.

Он отправил меня домой в «роллс-ройсе». Я была рада тому, что он не поехал провожать меня, потому что мне надо было о многом подумать. Когда машина остановилась перед дверью нашего дома, я вспомнила, что меня, наверное, ждут Фил и Донни, которым я обещала рано вернуться домой. Потом я решила, что они, наверное, поняли, что произошло, и легли спать.

Но не тут-то было. Когда я, стараясь не шуметь, крадучись вошла в дом, они стояли на лестничной площадке, возмущённо глядя на меня сверху, словно пара незамужних тетушек.

— Где, черт возьми, ты пропадала? — хором спросили они. — Мы чуть с ума не сошли от беспокойства.