Без иллюзий

Глава 4

Институтское начальство сочло дебют Михаила Горского в НКНТ в целом вполне удачным. Беланов уже не журил его за дерзость по поводу игры Арутюнова в телефон. Если сам Арутюнов снизошел к молодости докладчика и простил его, чего уж тут было усердствовать в перевоспитании?

В отделе Михаил тоже сделал небольшое сообщение коллективу о том, как прошло опасное мероприятие. Сотрудники поняли, что немедленно их не разгонят, что до нового рассмотрения можно будет жить, как жилось. Диана Прут даже была довольна тем, что это ее диссертационная работа лежит в русле, вполне одобренном ГКНТ, а это сулило существенное упрощение ее защиты. Один Михаил не видел никаких оснований для успокоения, даже временного. Да, передышка была выиграна, но ничего больше, в то время, как вместо конструктивной идеи, способной стать основой осуществления государственной задачи, зиял вакуум, который при всем желании нельзя было прикрыть вывеской УДК, по крайней мере, для самого Михаила это было вполне очевидно.

Очень скоро он убедился, что так считает не он один. Старший научный сотрудник, оставшийся в отделе по наследству от Орловой, Михаил Петрович Данилов, заговорил с ним о своем представлении о том, что на самом деле могло бы вывести работу из тупика. Михаил Горский вспомнил, что еще примерно год назад Данилов поделился с ним предложениями, которые он сделал еще академику Несмеянову, тогдашнему президенту Академии наук СССР. Поводом для того давнего разговора послужила публикация Горского в отраслевом журнале «Стандарты и качество», в котором рассматривалась перспектива использования дескрипторно-иерархического языка для поиска конструкторской документации. В то время это звучало вызовом устоявшемуся в передовых информационных кругах представлениям, что дескрипторный и иерархический принципы – антиподы, и их комбинация невозможна. Один из нахрапистых и, как сам он считал, в отличие от Горского, образованных коллег, попытался даже менторским тоном отчитать Михаила и даже потребовать, чтобы он прочел соответствующую литературу прежде чем публиковать несусветную чепуху. (Однако не прошло и двух лет, как этот «ментор» с растерянным видом подошел к Горскому и уже совсем другим тоном спросил, где он в свое время вычитал то, что теперь становится все более и более очевидным для многих специалистов. Михаил честно ответил: – «Нигде», – но тот не поверил. Для него было, можно сказать, чем-то противоестественным, что такой же работник института, как он, пусть должностью повыше, но зато образованностью пониже, МОЖЕТ ИМЕТЬ в своей голове идеи, которые не у кого было бы подцепить).

У Данилова, однако, представления о необходимости комбинировать дескрипторный поиск с иерархическим были столь же определенным, как у Горского, только куда более масштабными. Это Михаилу хорошо запомнилось. Но тогда Данилов принадлежал отделу Орловой, и как там будет (или не будет) претворяться в жизни комбинаторный подход, Горского мало занимало. Но теперь ситуация радикально переменилась, и ему, а не Орловой, предстояло создавать нечто, чего нельзя было нигде вычитать, да при этом еще отвечать за успех чуть ли не головой. Оля Дробышевская уже нашла другую работу более или менее по старому профилю и прихватила с собой еще двух дельных сотрудниц, которых Михаил перевел с Олей в новый отдел. Оля обещала пробить для него место начальника над собой, но для этого требовалось время. Пока что он только радовался, что любимая женщина вышла из-под удара, пока он выдерживал тяжелейшие арьергардные бои. Михаил не хотел, чтобы она оставалась и рисковала вместе с ним. Тем более, что в новой обстановке Оля чувствовала себя совсем неуверенно, и толку от ее присутствия не могло быть никакого. Скорей наоборот – ему еще приходилось думать, чем и как оправдывать ее присутствие в глазах окружающих, когда никакого определенного задания Оле для самостоятельной работы он поручить не мог. Видеться им наедине было почти негде, и от этого становилось совсем скверно на душе. Темная полоса в их жизни делалась все более черной. Держаться на плаву и сохранять достоинство, не поддаваясь неблагоприятным обстоятельствам, стоило огромного труда. И Оле не было смысла изнуряться, оставаясь вместе с ним. Но от того, что своей близостью из-за отсутствия мест, подходящих для этого, она не могла вдохновлять его, было по-настоящему тяжело и плохо.

Давно уже продуманная Даниловым линия построения единой системы информационно-поисковых языков, совершенно не оцененная вертихвосткой Орловой, пришлась Михаилу Горскому по душе. Во-первых, она не требовала создания одного единственного сверхсложного языка, своей громоздкостью напоминающего динозавра, которого не держит земля, а потому и неспособного двигаться достаточно быстро. Вместо полного единства требовалась лишь необходимая для определенных взаимодействий разных составных частей языковой системы согласованность, не мешающая автономному развитию и использованию этих частей. Особо ценной для реализации идеи Данилова представлялась еще одна вещь. Ничто не мешало разрабатывать отдельные информационно-поисковые языки для поиска информации в отдельных отраслях знаний, соблюдая минимальные требования, обеспечивающие «стыковку» с соседями, ориентируясь на собственные возможности и ресурсы и, образно говоря, не дожидаясь, пока последняя пуговица не будет пришита к мундиру последнего солдата в едином строю для одновременного ввода всей системы языкового обеспечения в действие. Поэтому более развитые, продвинутые и богатые отрасли могли внедрить свои языки быстрее, чем менее продвинутые и хуже обеспеченные отрасли. Это было важно, поскольку один институт Беланова всеми ресурсами, необходимыми для реализации всей затеи, не располагал и распоряжаться ими не мог. Все вопросы все равно неизбежно должны были решаться вместе с отраслями, а не за них и не вместо них. Оба Михаила, Данилов и Горский, принялись думать, что делать дальше. Во-первых, следовало застолбить идею – не в том смысле, чтобы потом стричь дивиденды после ее внедрения – об этом при социализме вообще не могло быть и речи, а в том, чтобы прочно обосновать ее в других головах – и в головах специалистов, которые при желании, конечно, могли быстро осознать все достоинства предложения Данилова, и в головах различного рода и уровня руководителей, что представлялось уже на порядок более сложным делом. Оба Михаила не имели ученой степени, а для пробивания начальственных умов требовался бесспорный квалифицированный авторитет, и в этом они видели серьезную загвоздку для дела. Михаил Петрович взялся поговорить с доктором Влэдуцем – первым в стране, получившим эту высшую ученую степень именно по информатике. Он был с ним слегка знаком. Георгий Эмильевич Влэдуц откликнулся на призыв к встрече. Идейную сторону решения проблемы он одобрил сходу без сомнений и возражений, но вот как обеспечить его привлечение к работе официально, чтобы ему за это могли платить, пока не знал ни один троих. Горский, правда, обещал нажать на все педали, чтобы пробить Влэдуцу разрешение на работу по совместительству (поскольку основную свою работу он бросать не собирался), а это было весьма трудной задачей, особенно учитывая непробивной вид и характер Горского. На том тогда и порешили, что вернутся к дальнейшим переговорам, если разрешение на совместительство будет получено. Получать же его надо было не где-нибудь, а в конце концов в ГКНТ. А начать пришлось с Титова-Обскурова и Беланова. Горский прямо заявил, что хотя они с Даниловым убеждены в правильности предложенного последним подхода – более того – в единственной правильности и реализуемости именно этого подхода – слишком молодая внешность у первого, а также отсутствие известности и ученых степеней у обоих в большой степени затруднят усвоение правильной идеи научной общественностью и начальством без привлечения к делу на официальной основе и поддержки со стороны лица с высоким научным авторитетом. Единственным доктором в новой специальности, в информатике, является Георгий Эмильевич Влэдуц, ученик и протеже бывшего президента Академии наук академика Несмеянова. Да, он уроженец и бывший гражданин Румынии. Но Несмеянов лично исхлопотал ему советское гражданство. Он член КПСС, и потому никакие сомнения в его надежности на могут иметь место. Титов и Беланов морщились, однако крыть им было нечем. Михаил Горский составил убедительные письма от института в Госстандарт и от Госстандарта в ГКНТ, и машина согласования со скрипом пошла в ход. Михаил сам ходил по разным кабинетам в обеих инстанциях и доказывал там, что без этого не обойтись. Да, он знает, что совместительство разрешается академикам и член-корреспондентам – и то лишь в очень важных случаях, но что делать, если академиков в информатике вообще нет еще ни одного, да и доктор в этой научной дисциплине только что утвержденный есть всего один на весь Союз, и именно его они стараются ввести в ведущие разработчики. Кабинет за кабинетом вставал на сторону Горского, и он подумал, что нет худа без добра – он несолиден и выглядит больно молодым, хотя убежденным, но ведь по этой причине на самом деле нуждается в поддержке авторитетом. В конце концов разрешение после визита к товарищу Арутюнову было получено. Тот действительно не держал на Горского зла после той памятной несколько обидной, но комической выходки. По молодости Михаила Арутюнов простил ему её, по его молодости же помог и с привлечением Влэдуца.

Теперь их действительно стало трое, и они быстро убедились в том, что помимо общей убежденности в правильности подхода их сила состоит в комбинации таранного авторитета Влэдуца, потрясающего глубокомыслия и эрудиции Данилова и в великолепных полемических качествах и речевой убедительности Горского, который был полезен еще и тем, что в ряде направлений очень удачно развил идею Данилова. Вскоре Беланов убедился, что его сомнения насчет неспособности этой троицы (лучше триумвирата, как думали сами ее члены) напрасны. Одна за другой проводились встречи и совещания с приглашенными авторитетами из близких областей и со специалистами из сферы информатики, и практически везде обсуждение кончилось одобрением. Пора было выходить на уровень Арутюновского управления в ГКНТ.

Николай Багратович не был бы начальником управления Государственного комитета Совета Министров СССР по науке и технике, если бы не знал, как обставлять свои решения по важным вопросам. При управлении Арутюнова существовал Научный совет по проблемам научно-технической информации. Казалось бы, что возглавлять его тоже должен был бы Николай Багратович Арутюнов. Но шалишь! Если он САМ будет возглавлять этот совет, ему и придется отвечать за принятые там решения и рекомендации, которые он потом, уже как чиновник, как ответственное перед государством высокопоставленное должное лицо, должен будет претворять в действительность. А если решение окажется ошибочным или неудачным? Кто тогда будет виноват? Товарищ Арутюнов Николай Багратович собственной персоной. Да не единожды, а дважды. В первый раз – как глава совета, второй раз – как исполнительный руководитель. А ему это надо? Нет уж, ищите себе другого такого умника, чтобы он был, как когда-то говорили в Одессе, одновременно «мужской портной, он же и мадам». А потому научный совет по рекомендации Арутюнова возглавлял профессор Михальский – директор того самого головного института по созданию единой системы научно-технической информации страны, который наотрез отказался разрабатывать для этой системы единую классификацию печатных изданий и документальных материалов, сделать которую пообещал Арутюнову Беланов, лишь бы для него разрешили создать институт. Профессор Михальский был непростым человеком и совсем необычным профессором. По сведениям, дошедшим до Михаила Горского из нескольких источников, выяснилось, что тот достаточно долго не был ни научным сотрудником, ни даже студентом какого-либо ВУЗа, а просто долго и успешно служил в органах госбезопасности. Когда над государственной системой научно-технической информации, создаваемой в стране, органам понадобился свой доверенный надзиратель, выбор по каким-то причинам остановился на Михальском. Отсутствие у него высшего образования было признано не заслуживающей внимания мелочью. По ходатайству КГБ как исполнительного органа, от лица коммунистической партии управляющего страной, решением коллегии Министерства высшего образования Михальскому был выдан диплом о высшем образовании без его защиты. Ну, а потом Михальского тем же путем сделали профессором. Правда, это был совсем не тот случай, который имел место в жизни действительно выдающегося ученого-физика Якова Борисовича Зельдовича, который стал не то что профессором, а даже академиком, так и не имея диплома о получении высшего образования, да и разрабатывал Михальский в отличие от Зельдовича, не атомное оружие, тем более не занимался вопросами космогонии и астрофизики – у него была своя «экологическая ниша». Вместе с тем, став директором всесоюзного научного института, находящегося в двойном подчинении у ГКНТ и Академии Наук СССР, он быстро усвоил стилистику поведения, приличествующую человеку его положения в науке и обществе. Это свидетельствовало о его природном уме и, возможно, о неплохих актерских способностях и готовности проявлять такт там, где надо. Естественно, что где не надо, он его и не проявлял. Директорское кресло обеспечило ему весьма широкие возможности становиться автором научных трудов в соавторстве с подчиненными ему действительно учеными коллегами. Профессор Михальский в равной степени стремился к обеспечению своей научной репутации в качестве человека передовых взглядов и к сохранению за собой своего места. Мало ли, вдруг найдется какой-нибудь шустрик то ли из органов, то ли из ЦК, то ли отпрыск знатной партийной фамилии – а на то уже давно мода пошла – как закончит сынок учебный институт, чуть-чуть поработает под чутким руководством заинтересованного в верховной поддержке лица – и пожалуйста: ему уже подыскивают либо готовый директорский пост в научно-исследовательском институте, либо учреждают новый институт для него как директора специально. Когда Арутюнов предложил рассмотреть проект Влэдуца, Горского и Данилова на совете при ГКНТ, Михальский крепко задумался. С одной стороны, его совсем не тянуло раньше времени что-либо одобрять, хотя дело неуклонно шло именно к этому. Альтернативных решений никто, кроме этой троицы, не предлагал, в готовность УДК заменить все остальные классификации собой он совершенно здраво не верил – ведь даже в его институте основной рабочей классификационной системой была совсем не УДК, а рубрикатор реферативных журналов, к которому, кстати сказать, очень уважительно отнеслись три автора, три возмутителя спокойствия, рассматривая перечень реферативных журналов как исходный ряд для построения неглубокой – двух-трехуровневой классификации, с помощью которой намечалось распределять информацию по отраслям знаний и координировать состав и наполнение дескрипторных словарей. Это Михальскому нравилось, однако сходу брать на себя ответственность за одобрение было не в его интересах. Получалось, что Влэдуц, заведующий сектором в его институте, работая совместителем в институте Беланова, серьезно опережает работы по созданию единой государственной системы НТИ, за создание которой нес ответственность сам Михальский. Своей научной концепции его институт еще не подготовил, не выдвинул, не обсудил. А тут на тебе – маломощные соисполнители его головного института, выходит, уже в принципе справились с серьезнейшей проблемой, за которую он, Михальский, ни за какие коврижки не брался. Разве тот же Арутюнов упустит возможность почувствительней ущипнуть его по этому поводу? Разумеется, не упустит. Из этого следует, что лучше было бы с окончательным одобрением предложенного к рассмотрению проекта, как бы это помягче выразиться, повременить. Но формально от рассмотрения уже не откажешься, материалы подготовлены, Арутюнов ждет. Хорошо бы нашелся предлог на самом заседании, чтобы там уже все и притормозить. И повод, на который так рассчитывал профессор Михальский, вдруг сам собой нашелся, образовался даже без малейшего его участия. Прямо-таки «по щучьему велению, по моему хотению»!

А повод к замедлению рассмотрения проекта Влэдуца, Данилова и Горского был инспирирован не где-нибудь, а в институте Беланова и, более того – в отделе Горского Дианой Марковной Прут. Ее побудили к этому две причины: первая – мысль о том, а не помешает ли принятие нового подхода успешной защите ее диссертации по методам использования УДК в координатном режиме; вторая – желание наказать Горского за вмешательство в кадровую политику ее сектора. Относительно опасения Дианы Прут за преждевременную кончину возможностей защититься на использовании УДК можно было сказать одно: и Горский, и сам Влэдуц заверили ее, что бояться ей в обозримое время, в течение которого она могла бы подготовить и сдать в ученый совет свою диссертацию, совершенно нечего. В проекте нет ни слова против использования УДК в каком угодно режиме, хоть в нормальном, хоть в многокоординатном, покуда система НТИ не заработает по-новому, а это произойдет не раньше окончания следующей пятилетки. Однако Диана предпочла на всякий пожарный случай этому не поверить и кинулась за помощью к профессору Антоничеву, который на регулярных форумах Международной комиссии по классификации (то есть по УДК) в Гааге представлял Советский Союз. Естественно, она наговорила Антоничеву всяких страхов насчет будущности УДК, намекнула на возможность того, что из-за этих распоясавшихся архаровцев вскоре в Гаагу просто никого не станут посылать. Седовласый благообразный профессор – прямо-таки обладатель соответствующей плакатной внешности и велеречивости – понял Диану с полуслова. Он тотчас же кинулся к своему директору Михальскому, в штате которого числился и получал зарплату, и они очень быстренько обо всем договорились. Влэдуц узнал об этом заблаговременно, но ни помешать сговору, ни отменить его ему не удалось – Михальский здесь решал свои проблемы. Тем самым Диана сознательно дала своему начальнику и его коллегам повод к войне. Это было неприлично ни с точки зрения профессиональной этики, ни с точки зрения принципа «живи и жить давай другим», которого они до сей поры придерживались и который из сугубо эгоистических соображений больше не желала выполнять она.

В свою очередь Диана Прут восприняла как казус белли действия Михаила в отношении не так давно принятой на работу в ее секторе сотрудницы Ламары Ефремовой. Михаила специально попросила об этом сотрудница смежного отдела Галина Вещалова, с которой у него была прочная, но не любовная взаимная симпатия. Ламара была сокурсницей Гали и выглядела тоже весьма симпатичной. Определив ее в сектор Прут, Михаил оказал обеим подругам не очень удачную услугу. Хотя Ламара была исполнительна и старательна в том, что ей поручала делать Прут, последняя быстро невзлюбила свою новую подчиненную. Михаил сперва было терялся в догадках, отчего так происходит, за что Диана систематически лишает ее библиотечных дней, которые своей властью в отделе Горский предоставлял всем, пока не догадался, что Ламара не проявляет к своей непосредственной начальнице полагающегося, по мнению Дианы, подобострастия. Официально библиотечных дней в институте никому не полагалось. Но в своем отделе Михаил был единственным, кто их не имел, поскольку на это потребовалось бы разрешение Титова-Обскурова, к которому, во-первых, было противно обращаться с просьбами вообще и который наверняка бы не разрешил так называемой работы в библиотеке. Михаил попытался повлиять на Диану по-хорошему, но в ответ она ответила дерзостью, прощать которую у него не было ни малейшего желания. Диана заявила, что это ее дело, кому предоставлять библиотечный день, а кому нет, и пусть он не свое дело не лезет, намекнув при этом, что знает об истинной причине его заступничества. То есть в его заинтересованности в романе с Ламарой. Михаил даже не столько возмутился беспардонностью отпора, сколько удивился граничащей с откровенной глупостью недальновидности Дианы, позволившей себе забыть, что ее работа на себя не является полезной для отдела, и ей разрешают ею заниматься из милости, которую в лучшем случае можно называть корпоративной лояльностью. Еще больше Диана забылась насчет того, что это он, начальник отдела Горский, брал на себя смелость давать сотрудникам библиотечные дни, в том числе и ей, Диане, хотя свободно мог и не давать, и что это – исключительно его собственная инициатива и прерогатива, но никак не ее. В тот же день Михаил подозвал Ламару и предложил ей написать заявление на свое имя с просьбой перевести в сектор, фактически возглавляемый Даниловым (Титов-Обскуров под всякими предлогами волынил с официальным утверждением Михаила Петровича в этой должности, но Горский знал, что скоро обязательно его дожмет).

На другое утро Горский вывесил на стене свое распоряжение по отделу, в котором сообщил о переводе Ефремовой к Данилову из-под Прут. Михаил знал, что Диана будет в ярости и даже предвидел, что она попытается переиграть все по-своему, обратившись в Госстандарт к начальнику планово-финансового управления, который ей некоторым образом покровительствовал. Об этом чиновнике Михаил прежде слышал от Лернера, который с восхищением сообщил о Березовском, что это – «еврей при короле», то есть при председателе Госстандарта. А в переводе на общепринятый язык это означало, что Березовский из казенных средств, предназначенных для ремонта зданий и помещений ведомства выкраивает деньги, материалы и рабочую силу на строительство дач для высокого начальства, что по этой причине он чувствует этих чиновников у себя на крючке и в кармане, вынужденными всегда делать то, что он считает нужным, а коли они этого делать не будут – им придется об этом пожалеть. Наблюдая за ним на нескольких заседаниях Комитета, Михаил даже заподозрил, что Березовский уже забыл границы дозволенного – ведь выстрелить компроматом в свое начальство он мог всего лишь один раз, прежде чем его самого прикончат, в то время, как привольно жить в ведомстве ему хочется вечно и ради этого стоило бы держаться несколько скромнее и деликатней, чем он себе позволял.

Вот к этому самому Березовскому к началу рабочего дня бросилась на прием Диана Марковна Прут, доказав тем самым, что Михаил в своих прогнозах не ошибся. На всякий случай он приготовил отповедь давлению со стороны институтского начальства, полагая, что Березовский будет давить в пользу Дианы через посредство Беланова, а не лично. Но, как ни странно, визит в Комитет ни к каким действиям в пользу Дианы не привел. Результатом кампании вокруг судьбы Ламары и ее библиотечных дней стала только почти нескрываемая злоба Прут, хотя другие, более умные сотрудницы ее сектора, уговаривали ее не начинать войну с Горским из-за Ламары. Это было чревато худыми последствиями для всего сектора – они правильно понимали положение вещей, но Диана закусила удила. Как? Ей, такой умной, пытается портить жизнь этот жалкий новичок Горский? Да она!..

Да. Она очень рассчитывала на то, что продемонстрирует свою силу, сорвав обсуждение доклада Влэдуца на совете при управлении Арутюнова, и заставит считаться с собой, доказав, кто здесь в отделе хозяин.

В день заседания совета по проблемам НТИ в Госкомитете по науке и технике Влэдуц, Данилов и Горский ждали выяснения только одного пока неизвестного фактора – под каким именно соусом Михальский не допустит принятия никакого решения – ни положительного, ни отрицательного. В повестке дня значился докладчиком доктор наук Влэдуц, оба Михаила готовы были выступить с короткими содокладами. Председатель совета Михальский был на месте, основной докладчик Влэдуц был на месте, отсутствовал только товарищ Арутюнов, но Михаил уже знал, что это в порядке вещей у начальника управления, поскольку опоздание позволяло под конец заявлять о своей позиции, не считаясь с тем, о чем говорилось без него, словно ничего и не говорилось. Но на сей раз данная манера поведения никакой выгоды Николаю Багратовичу не принесла. Видимо, Михальский (недаром все-таки профессор) тоже просек стереотипный приемчик начальника управления, собиравшегося кольнуть ученого коллегу, и потому сразу взял быка за рога. Он открыл заседание следующими вступительными словами:

– Уважаемые члены совета! Сегодня у нас в повестке дня два вопроса. По первому вопросу нам надлежит заслушать доклад уважаемого коллеги – доктора наук Георгия Эмильевича Влэдуца о принципах и способах построения единой системы информационно-поисковых языков для будущей автоматизированной единой системы НТИ страны. Материалы вам заблаговременно розданы, с тезисами доклада вы, таким образом, уже знакомы. Но понимаете, какая вещь. Мы с вами должны дать всестороннюю и глубокую оценку предложенной концепции – ведь от ее правильности или, наоборот, неправильности, в будущем будет в большой степени зависеть поисковая эффективность системы НТИ. К сожалению, с принципами технологии работы этой единой, подчеркиваю, автоматизированной системы НТИ еще далеко не все ясно. Я понимаю – и думаю, вы со мной согласитесь, что предложенная на сегодняшнее заседание совета языковая концепция вносит немалую определенность в желаемый характер функционирования всей системы. В этом я вижу безусловно положительную сторону работы авторского коллектива. И вместе с тем я полагаю, что именно этот аспект технологических взаимодействий, их влияния на структуру системы НТИ, под которую авторы предложили систему языкового обеспечения, нам бы следовало обсудить более детально на различных отраслевых и межведомственных совещаниях, прежде, чем выносить на утверждение научную сторону вопроса о том, какими должны быть при том или ином варианте структуры системы ее языковые поисковые средства. Положа руку на сердце, могу сказать, что по моему мнению достаточного времени на рассмотрение этого аспекта у нас все же не было. А потому я предлагаю поблагодарить авторов и перенести обсуждение их концепции на следующее заседание совета.

Это означало – на целый квартал. Как минимум.

– Я хочу услышать на этот счет мнение совета. Есть ли у кого-нибудь возражения против моего предложения? – вопросил Михальский.

Возражения, конечно, были, однако только у одного члена совета – у доктора Влэдуца. Но он по понятным причинам промолчал. Во-первых, Михальский был его главным директором, и портить отношения с ним по не самому принципиальному поводу не стоило. Во-вторых, само совместительство Влэдуца зависело от согласия или несогласия Михальского. Настаивать на рассмотрении вопроса сегодня – значило ставить участие Влэдуца в дальнейшей работе под удар, а это было не интересах ни Горского, ни Данилова. Остальные члены совета – почти сплошь директора отраслевых и центральных органов НТИ – тоже не видели смысла возражать директору Головного института, у которого всегда была возможность жаловаться в ГКНТ на их недостаточно активную деятельность или же на полную бездеятельность. Поэтому вопрос Михальского к аудитории завис без ответа. Михальский обвел ряды глазами и, не увидев поднятых рук, удовлетворенно сказал:

– Возражений как будто никто не имеет. Если я прав, то мы можем без голосования принять мое предложение о переносе и сразу перейти к обсуждению второго вопроса.

А там была уже такая ерунда, на которую вообще не стоило тратить время. Явившийся, наконец, в зал после обдуманной задержки товарищ Арутюнов, похоже, опоздал даже к шапочному разбору.

– Как просто он переиграл всю диспозицию! – не без восхищения ловкостью фокусника Михальского подумал Горский, но сразу вслед за этим подумал о другом. О том, как Титов-Обскуров будет выставлять через него претензии к Влэдуцу, почему он в интересах института Беланова не стал возражать своему директору Михальскому. О том, что из-за случившегося Титов может еще на квартал отодвинуть назначение Данилова заведующим сектором, о том, наконец, как довольна Диана Прут нанесенным ненавистной ей троице ущербом.

Влэдуц явно думал о том же. Он наклонил голову и, повернув лицо в сторону двух соавторов, тихо произнес:

– Возможно, я в чем-то ошибаюсь, но по-моему, Диана Прут не защитит свою диссертацию.

Это было окончательное объявление войны. Оба Михаила согласно кивнули в ответ. Диана сама выбрала такой исход и развязала им руки.