Без наказания

В тот день, как и обычно, Хью Беннет зашел перекусить к «Джузеппе», в единственную приличную закусочную поблизости. Приличную и недорогую. Принимая во внимание жалованье, которое платили сотрудникам «Гэзетт», второе соображение было немаловажно. Он уже доедал порцию спагетти, когда в закусочную вошли Клэр Кэвендиш и Майкл Бейкер. Скривив в гримасу свое красивое лицо, Клэр тут же погрузилась в изучение меню.

— Одно и то же. Спагетти, равиоли, фруктовый салат. Тошнит от всей этой ерунды.

Она катала хлебные шарики и брюзжала по поводу бестолково потраченного дня:

— С утра двинула в Брэдли к этой кошмарной старухе. Бабке как раз сегодня стукнуло девяносто восемь. Еле слышит, почти ничего не видит, скрючена как старый сучок. А сама только и твердит о том, что пожила бы еще с десяток лет. О господи!

— Да, это уж слишком, — вторил ей Майкл. — И что за муха ужалила старину Лейна? Или я театральный критик, или пусть поручит мне колонку уголовщины. Утро прошло нудней не придумаешь: украденные велосипеды, непристойные вывески — в итоге малюсенький абзац…

Хью Беннет молча ел и слушал. Ему было двадцать два, в «Гэзетт» он проработал полтора года — вполне достаточно для того, чтобы понять, что Клэр и Майкл были вовсе не теми, за кого пытались себя выдать. Они прекрасно понимали, что в провинциальной газете театральному критику приходится заниматься буквально всем, как, впрочем, и редактору колонки для женщин. Они ныли потому, что мечтали уехать в Лондон и устроиться в какую-нибудь из центральных газет.

Одним словом, этот их совместный ленч мало чем отличался от десятков других, разве что воздушные замки были еще роскошней, чем обычно.

Когда они вернулись в редакцию, Клэр спросила:

— Чем занимаешься днем, Хью?

— Дневником событий. Гражданский иск в Фар Уэзер.

— Бедняжка.

— Фар Уэзер… Постой-ка, постой-ка. Недельки две тому назад там что-то такое произошло, — сказал Майкл. — Об этом писала Мейдж Гилрой. Какие-то юнцы затеяли драку… Может, стоит взять на заметку, коль все равно туда едешь?

Хью кивнул в знак признательности. Ему не хотелось ехать в Фар Уэзер, и, зайдя к редактору, он с надеждой спросил:

— Ничего интересного?

Лейн ухмыльнулся, обнажив свои полусгнившие зубы. Это был деловой и опытный провинциальный журналист из той породы газетчиков, которые, сняв пиджак и засучив рукава, день-деньской торчат в своих кабинетах. Для Клэр с Майклом Лейн был притчей во языцех, однако Хью он еще внушал некоторое чувство благоговения как человек, в жилах которого, выражаясь его же словами, «течет не кровь, а типографская краска».

— Для тебя, мой мальчик, гражданский иск. Хорошая практика. А ты, мой дорогой, — переключил Лейн свое внимание на Майкла, — валяй к Элизабет Эглинтон, которая сегодня открывает на Бэнк-стрит новый магазин. Попытайся вызвать ее на разговор о ее честолюбивых замыслах, о том, что она думает о нашем замечательном городе и нравится ли ей одностороннее кольцевое движение на площади. Она может пасть жертвой твоих мужских чар.

Майкл с оскорбленным видом вышел вон.

Хью углубился в подшивку старых газет. На шестой странице номера двухнедельной давности в рубрике «Новости из пригородов» нашел заметку:

«ХУЛИГАНСТВО НА ТАНЦАХ В ФАР УЭЗЕР»

В минувшую субботу группа подростков учинила дебош на благотворительных танцах в помощь местному крикетному клубу, устроенных в центральном зале. По рассказам очевидцев, подростки приехали в Фар Уэзер на мопедах. Они бросали под ноги танцующим бутылки и приставали к девушкам, которые не хотели с ними танцевать. Один из местных жителей, мистер Джеймс Корби, распорядитель танцев, сказал: «Мне они не понравились с первого взгляда. Когда же они начали безобразничать, я предложил им покинуть зал, что они и сделали под давлением общественности». Другие очевидцы рассказывают, будто бы мистер Корби силой выставил двух заводил шайки. Когда они уезжали, кто-то из подростков крикнул: «Мы еще вернемся». Сам мистер Корби убежден в том, что они не посмеют вернуться».

— Я вам понадоблюсь сегодня вечером? — спросил Хью у Лейна.

Тот только что раскурил небольшую сигару и теперь пристально глядел на Беннета поверх голубоватого дыма.

— Сегодня праздник Гая Фокса[1], и ты хочешь помахать своим золотым дождем. Угадал?

— Мне пришло в голову, что это дело может получить развитие.

Лейн прочитал заметку и смачно выругался.

— Если ты и в самом деле собираешься остаться в Фар Уэзер, тогда послушай меня. Пятого ноября у них там воистину есть на что посмотреть. Только они там сжигают не чучело Гая Фокса, а эсквайра Оулдмидоу. Слыхал о таком? — Хью Беннет покачал головой. — Был в добрые старые времена такой эсквайр. Он сгонял с земли крестьян, насиловал их дочерей и так далее. По преданию, один местный герой, Фрэнсис Дрейк, восстал и убил злого эсквайра за то, что тот обесчестил его сестру. — Лейн теперь вовсю раскочегарил свою сигару, и его седая голова едва виднелась сквозь сизый туман. — Да, да, в Фар Уэзер сжигают чучело старого эсквайра. Валяй заметку на эту тему.

Вот так все и началось.

Деревушка Фар Уэзер находилась примерно в двадцати милях от города. Этот район числился за Мейдж Гилрой, которая жила поблизости и сотрудничала в «Гэзетт» внештатно. Но Мейдж заболела гриппом, поэтому Хью трясся теперь в автобусе, читая на ходу «Анну из Пяти городов» Арнольда Беннета. Хью боготворил этого писателя, завидуя его невозмутимой откровенности, кипучей энергии, страстной любви к жизни. Он вечно умилялся при мысли о том, что у них с Арнольдом одна и та же фамилия. Вот в таком приподнятом настроении он и входил в новое кирпичное здание на краю деревни, где заседал местный совет.

Здесь царила беспросветная скука. В этот сумрачный ноябрьский день разбиралась жалоба на несправедливое обложение налогом.

За маленьким столиком, отведенным для прессы, сидело еще двое местных журналистов из воскресных приложений. Один из них за это время успел написать штук шесть личных писем, другой читал Грэма Грина. Хью тоже мечтал углубиться в «Анну из Пяти городов», но вспомнил основной принцип своего тезки Арнольда — писателю может пригодиться любой материал. К половине шестого, когда все наконец-то завершилось, он уже не больно верил в этот принцип.

Деревушка Фар Уэзер теснилась на одной длинной, бестолково спланированной улице, вдоль которой лепились дома вперемежку с магазинами. Одним концом улица упиралась в большую живописную лужайку, окруженную со всех сторон постройками. На самой крайней из них красовалась вывеска: пивная «Собака и утка». Хью сел у стойки, заказал пинту пива и спросил, когда начнется фейерверк.

— Примерно через полчаса, — ответил хозяин. — Так ведь, мистер Корби?

— Ровно в шесть пятнадцать, — уточнил тот. — Уже все готово. Лишь бы Джо Пикетт не опоздал.

Это был очень высокий мужчина, дюйма на три выше отнюдь не низкорослого Хью, к тому же еще и грузный. На его мясистом, с большим носом лице застыло выражение вечного любопытства. «Веселый и общительный человек, но себе на уме, — подумал Хью. — Может, даже эсквайр Оулдмидоу в своем роде». Как будто в подтверждение его мыслей мистер Корби громко спросил:

— Приехали на наш фейерверк? Есть на что посмотреть.

— Я из «Гэзетт». Беннет моя фамилия. Присутствовал в муниципальном суде и вот решил остаться на праздник.

— Очень вам рад. Джордж, налей молодому человеку. Да, мы здесь устраиваем замечательное зрелище. Сжигаем чучело старого эсквайра. Вам приходилось слышать про эсквайра Оулдмидоу?

— Разумеется.

— Ха, — разочарованно изрек мистер Корби. — Это был настоящий злодей. В наши дни с такими типами не умеют расправляться должным образом. Верно я говорю, Роджерс? — громко спросил он у человека на другом конце стойки.

Старик с обветренным лицом с готовностью закивал головой.

— Какое там, мистер Корби.

— Тоже можешь выпить за мое здоровье.

— Спасибочки, мистер Корби. Я бы не отказался от полпинты пива.

— Не могу понять вас, газетчиков, — распинался мистер Корби, грея у камина свою жирную задницу. — Пишете о том, что никого не интересует, а между тем у вас под носом творятся такие дела. Возьмем, к примеру, «Гэзетт», местное издание…

— И независимое, — не без гордости пояснил Беннет. — К слову сказать, мы успешно конкурируем с центральными изданиями…

— Ха, — многозначительно хмыкнул мистер Корби. Определенно этот человек слушал только себя. — Новости с мест — вот о чем больше всего любят читать люди. Нужно поддерживать местные традиции. Вот «Поле и ферма» хорошая рубрика. Люблю ее читать.

— Недели две тому назад у нас была заметка про Фар Уэзер. Там мы писали про скандал, который случился у вас на танцах.

— Дело рук малолетних хулиганов. Я их как следует одернул и сказал: «Премного благодарны, но вы нам здесь не нужны, так что забудьте к нам дорогу». Они замешкались, и мне пришлось слегка размять мускулы.

— Они пообещали вернуться. Как вы думаете, это может случиться?

Верзила откинул голову назад и расхохотался. Подхваченный остальными, смех волной прокатился по залу. Воинственный смех людей, подогретых спиртным.

В пивную бочком вошел человечек с головой, будто намертво закрепленной на одну сторону, и со взглядом хитрого придурка.

— Огонь замечательный, мистер Корби, — заявил он с порога.

— Молодчина, Джо. Выпей пивка. Джордж, тащи эсквайра.

Пока Джо Пикетт потягивал пиво, хозяин пивной притащил откуда-то громадное чучело в котелке, нанковом жакете, гетрах и тяжелых ботинках. Краснощекая усатая физиономия чучела, намалеванная на парусине, имела свирепое выражение. Мистер Корби ласково похлопал чучело по плечу.

— Вот он. Одет в точности, как описано в тех старых книгах, что у меня дома. Каждый год обходится нам в десять с лишним фунтов. Ну, все готово?

Церемония, которая за сим последовала, носила отпечаток глубокой значимости. Четверо мужчин взвалили на плечи эсквайра: мистер Корби с красноносым фермером шествовали впереди, а кривобокий Джо Пикетт и тощий незнакомец с унылой физиономией сзади. Выйдя из пивной, они свернули на лужайку, где процессию окружили мальчишки с факелами. Посреди лужайки полыхал костер, вокруг которого столпились люди. Туда и двинулась процессия. По пути Корби споткнулся о кочку и выругался.

Зрители приветствовали появление эсквайра нестройными возгласами приветствия. Чучело опустили на траву, и мистер Корбы поддерживал его под мышки.

Небо прочертила ракета, рассыпавшаяся фонтаном искр.

— Кого мы сегодня сжигаем? — зычно спросил мистер Корби.

— Мы сжигаем эсквайра Оулдмидоу, который жил в усадьбе, — раздался нестройный, но бодрый хор голосов.

— За что мы его сжигаем?

— Он был плохим эсквайром. Обманывал тех, кто ему верил.

— А как он вас обманывал?

— Он отбирал у нас землю и женщин.

— И что с ним случилось?

— Его убил в честном поединке свободный человек Фрэнсис Дрейк.

— Кто из вас сегодня будет Фрэнсисом Дрейком?

— Я.

Вперед вышел кривобокий Джо Пикетт.

— Тогда, Фрэнсис Дрейк, я передаю тебе это чучело эсквайра Оулдмидоу. Проследи, чтобы оно сгорело дотла.

Чучело наверняка было тяжелым. Джо Пикетт с усилием взвалил его себе на плечо, шагнул к костру и швырнул чучело в огонь. Снова раздались крики «ура!».

Мистер Корби оглянулся и, увидев возле себя Хью, спросил:

— Ну как?

— Очень забавно.

— Кто-то же должен поддерживать старые традиции. Хотя к ним в наши дни не проявляют особого интереса.

— А кто теперь живет в помещичьей усадьбе?

— Я, — ответил мистер Корби и измерил Хью пытливым взглядом.

Издалека донесся стрекот мотоциклов.

Он нарастал и скоро превратился в рев. Несколько фар взяли в фокус участок лужайки возле костра. Они сразу же погасли, моторы заглохли. Наступило какое-то странное затишье, от которого у Хью Беннета мурашки поползли по спине. Именно затишье, а по тишина, ибо совсем рядом громко трещал костер, а в руках у детей шипели бенгальские огни и шуршал золотой дождь. Кто-то спросил у Хью: «У вас есть спички? Я хотела бы зажечь вот это».

Он обернулся и увидел темноголовую девчушку, сжимавшую в руках несколько фейерверков.

— Который из них?

— Все сразу.

— Все сразу нельзя.

— Нет, все сразу. Я хочу устроить свой фейерверк.

— Я зажгу два — по одному в каждую руку. Остальные положи в карман.

Совсем близко от них оглушительно хлопнула ракета, и Хью от неожиданности чуть не выронил спички. Лужайка озарилась зеленым светом.

— Это он, — сказал над самым ухом чей-то звонкий голос.

Наконец фейерверки загорелись. Он отдал их девчушке, обернулся и увидел худого и бледного подростка, который указывал пальцем на мистера Корби, зажигавшего огненное колесо на столбе.

Другой голос скомандовал: «Пли». В Корби полетел нестройный залп зажженных фейерверков. Римская свеча обдала его ноги брызгами огня, летающая торпеда описала вокруг его головы шипящий обруч, в грудь угодил целый заряд шутих. Сперва Корби опешил, потом с гневным ревом бросился в сторону стрелявших. Его противники, а их было, по крайней мере, человека четыре, образовали нестройный полукруг, отступили назад, зажгли и швырнули в Корби новый залп фейерверков. Вся эта залитая зеленым светом сцена с метавшимся из стороны в сторону Корби казалась пародией на бой быков.

— Они не посмеют вернуться! — выкрикнул чей-то фальцет.

Теперь Корби знал, кто его противники. Один из подростков поскользнулся в грязи и потерял равновесие. Корби прыгнул ему на спину. Свалка оказалась в поле зрения немногих, стоявших по эту сторону костра. Хью почувствовал, что должен непременно вмешаться. Он положил руку на плечо стоявшего рядом с ним юноши, того самого, что указывал пальцем на Корби. Тот ее сбросил. Тогда Хью обхватил его за пояс и нащупал в его кармане что-то твердое. Парень вывернулся и налетел на девчушку, чьи фейерверки Хью только что зажигал. Оба упали. Девчушка вскрикнула: «Мама!» Хью хотел схватить подростка, но тот увернулся и метнулся к Корби. Ракета погасла.

Он помог девчушке подняться и постарался ее успокоить. Раздался крик: «Всыпь ему, Король», потом кто-то другой, вроде бы Пикетт, завопил что есть мочи: «А ну прекратите! Я вызову полицию!» В наступившей тишине отчетливо прозвучал зычный голос Корби: «Убери свой нож!»

И тут ночь прорезал вопль, протяжный, нечеловеческий» По лужайке забегали темные фигуры. Застрекотали мотоциклы и с ревом выскочили на дорогу. На лужайку пала мертвая тишина.

— Как тебя зовут? — спросил Хью у девочки.

— Морин Дайер. Я запачкала пальто. Тот дядя меня толкнул. Еще я потеряла своих желтых драконов.

— Желтых драконов? Ах, да, да. — Хью пошарил в мокрой траве. — Вот они. Давай попробуем их зажечь?

Фейерверк выстрелил в воздух фонтан искр.

— Спасибо. Теперь я поищу маму.

Она помахала ему желтым драконом.

Не успела девочка смешаться с другими фигурами, двигавшимися в призрачных бликах пламени, как Хью понял, что там, откуда донесся тот жуткий вопль, творится неладное. Люди громко переговаривались и бестолково сновали туда-сюда. Он поспешил в ту сторону, но ему преградил дорогу Джо Пикетт.

— Где доктор Макинтош? А, это репортер.

— В чем дело?

— По-моему, с мистером Корби что-то неладное. — Он поспешил дальше, на ходу выкрикивая: — Доктор Макинтош!

На земле кто-то лежал, вокруг него стояло человек десять.

— Это те мальчишки из города, — сказала какая-то женщина.

— Корби сам на это напросился, — сказал мужчина в байковом пальто. — В ту ночь он обошелся с ними грубо, очень грубо.

— Не будут приставать к нашим девушкам, — возразила та же женщина.

— Что случилось? — спросил Хью.

— На Корби налетели двое бандитов и сшибли его с ног, — ответил мужчина в байковом пальто. — Очухается через пару минут.

— Вы видели, как это произошло?

— В такой темноте немного разглядишь. А вот и доктор.

Это был тот самый угрюмый мужчина, помогавший нести чучело эсквайра. Возле него вертелся Джо Пикетт.

— Разойдитесь, пожалуйста, разойдитесь, — приказал он.

В свете факела, который принес Пикетт, можно было разглядеть лежавшего на земле человека, прикрытого не то пальто, не то тряпкой. Доктор опустился перед ним на колени.

— Джо, — позвал он.

— Да, доктор.

— Беги в пивную, и пусть Джордж срочно вызовет «неотложку».

— Слушаюсь, доктор. Он при смерти?

— Он тяжело ранен. Помогите-ка мне его перенести.

Вместе с другими Беннет помог перенести Корби в ту самую пивную, откуда всего несколько минут назад они выносили эсквайра Оулдмидоу.

Доктор снял пальто и попытался раздеть Корби.

— Боже мой, он такой плохой, — сказал вошедший хозяин. — Это что, несчастный случай?

— Его ударили ножом, и, по-моему, не один раз.

Руки доктора были в крови.

— Ударили ножом! — воскликнул Хью Беннет.

— Кто-то из этих городских бандитов.

— Вы хотите сказать…

— Я хочу сказать, что делаю все возможное, но ему уже ничем не помочь. — В это мгновение Корби раскрыл глаза и огляделся по сторонам. — Спокойно, Джим, не шевелись, — сказал доктор.

Корби открыл рот, силясь что-то сказать. Из него и из носа ручьем хлынула кровь. Беннет отвернулся.

— Где мне помыть руки, Джордж? — спросил доктор Макинтош.

— Он кончился, доктор?

— Да, он умер.

Засим последовали, наверно, самые беспокойные минуты в жизни Хью Беннета. Ему нужно было срочно попасть в редакцию, чтобы написать статью о случившемся, и в то же время его присутствие требовалось здесь: следовало взять интервью у полицейских и выяснить, что за человек был этот Корби. Он позвонил из пивной Лейну и доложил о случившемся.

— Ну, сегодня ты оказался, что называется, на месте. Когда сможешь вернуться?

— Хочу собрать материал о Корби. Подъеду через пару часов или чуть позже.

— Ну, валяй. Повидайся с миссис Корби, если такая существует, а в восемь пятнадцать чтобы был в редакции. Возьми такси.

— Такси?

— Окупится построчной оплатой, — рассмеялся в трубку Лейн.

От возбуждения Хью забыл про построчную оплату, а это означало, что ему предстоит обзвонить все центральные газеты, передавая им слегка измененный вариант своей статьи. Потом то же самое передаст в агентства новостей. Где-то между этими звонками напишет статью для «Гэзетт». С материальной точки зрения построчная оплата была делом стоящим. Даже после того, как Лейн отхватит свою долю, статья принесет ему… сколько же? Минимум двадцать пять фунтов, а может, и все пятьдесят. Хью вздохнул. В который раз он подумал о том, что жизнь провинциального репортера напрочь лишена романтики.

Миссис Корби, седая женщина с острым носом, разговаривала с ним так спокойно, будто ее муж всего-навсего сломал ногу и вышел из строя на каких-нибудь пять-шесть недель. Три или четыре раза она сказала о нем в настоящем времени, потом так же спокойно поправилась. Беннет чувствовал себя неловко, когда приходилось иметь дело со слезами, и был благодарен ей за самообладание. Он делал короткие размашистые пометки в своем блокноте:

«Джеймс К. 52. Местн. Компаньон фирмы лесомат. «К. и Дженкинс». Любили в деревне??? вроде не было врагов. Оч. силен, в прошлом боксер-любитель. Женат 20 лет. Детей нет. С 1946 г. живет в усадьбе…»

Хью исписал целую страницу, сверил написанное с рассказами завсегдатаев пивной. Как он и ожидал, Корби не больно любили в Фар Уэзер. За завесой похвал, которая всегда спускается над только что усопшим, скрывались упреки: да, он сделал для деревни много, никогда не считался с тем, сколько сил это стоит, но слишком уж мнил из себя. Завсегдатаи пивной неохотно говорили о подростках, которые ворвались к ним на своих мопедах, убили человека и были таковы. Джо Пикетт всем и каждому сообщал по секрету, что якобы это были те самые ребята, которые приезжали на танцы.

— Не будь таким безмозглым идиотом, парень, — сказал ему Морган, мужчина в байковом пальто. — Стояла такая темень, хоть глаз коли. Какого черта ты мог в ней разглядеть?

— А вот и разглядел, — упорствовал Джо Пикетт. — Сразу бы их узнал. Даже по голосу. Конечно, не всех, но кое-кого узнал бы.

— И что же они говорили?

— На него двое кинулись, и оба с ножами…

На пороге показался высокий доктор.

— Побереги свои рассказы для полиции, Джо, — посоветовал он Пикетту. — Они наверняка захотят тебя послушать. А в данный момент чем меньше будешь болтать, тем лучше.

Джо Пикетт обиженно выпятил нижнюю губу, но промолчал. Доктор обвел взглядом присутствующих, и все разговоры смолкли.

— Можете сказать, что послужило причиной смерти? — спросил у доктора Хью.

— Вы сами видели, что его ударили ножом. Больше нечего сказать. Сегодня мы и так пережили много волнений. К чему бередить свежие раны?

В редакцию Беннет попал около девяти. Главный подъезд «Гэзетт» выходил на Хай-стрит, но репортеры обычно пользовались грязным черным ходом с Кресситер-лейн. В тусклом свете маленькой лампочки обложенный кафелем коридор больше, чем обычно, напоминал вход в общественный туалет. Он прошел мимо кабинета редактора и мужского туалета и вошел в дверь с табличкой «Комната репортеров».

— Ну что, птенчик, написал свой материал? — спросил Лейн, едва Хью переступил порог.

Он пробормотал что-то уклончивое, тем самым выражая свое сожаление по поводу того, что не сумел воспользоваться возможностью написать статью в такси.

— Тогда вынь пальчик изо рта и садись за дело. Сперва для «Экспресс». Для них никакого сексуального аспекта.

— Его и нет.

— Сексуальный аспект есть всегда. Подними только камень, и наружу так и попрет секс. Потом для «Мейл», «Миррор», «Бэннер», «Кроникл», «Геральд». По пятьсот слов в каждую. В «Телеграф» и «Таймс» по две сотни. По стольку же в агентства. Ясно?

— А что писать для нас?

Лейн курил маленькую сигару. Он свирепо глянул на Хью поверх дыма, точно готовый к прыжку дикий кабан.

— Тысячу.

— За подписью?

Маленькие свинячьи глазки Лейна загорелись опасным огоньком, который он потушил в прищуре.

— За подписью. Валяй для «Экспресс» и «Мейл». Остальные беру на себя.

Было полдвенадцатого, когда они наконец покончили с делами. Спиртное в редакцию приносить не разрешалось, но Лейн, отперев ящик своего стола, извлек бутылку виски. К тому времени в редакции появился Майкл, отсидевший спектакль местного драмкружка, и составил им компанию.

— За журнализм и за дурость этого славного парнишки, — провозгласил свой тост Лейн. — Здесь разве работа? По полдня сидите на задницах. Да это пародия на работу. Вот когда я перед войной работал в «Экспресс», то там каждый день…

Этот вечер был очень знаменательным для Беннета, и даже слово «дурость» казалось ему вполне уместным. Ведь он и в самом деле был похож на мальчишку, убившего свою первую в жизни лисицу и одуревшего от счастья. Они с Майклом брели безлюдными центральными улицами к своей квартирке на Пайл-стрит, и Хью все никак не мог понять, почему Майкл не разделяет его возбуждения, а вместо этого болтает о какой-то девице, занятой в постановке.

— Ее зовут Джилл Гарднер. Я говорил с ней после спектакля. Даже выпили по чашечке кофе. Играть она не умеет, но такая куколка, настоящая куколка.

Для девушек у Майкла была припасена особая терминология. Всех, кто ему нравился, он делил на две категории: «кобылиц» и «куколок». «Кобылицами» были надменные норовистые девицы с гордой осанкой и голубой кровью, к которым подступиться страшно из-за их высоких запросов. «Куколками» были девушки куда более покладистые. Их не надо было водить по хорошим ресторанам или покупать им в кино самые дорогие билеты. «Куколки», по словам Майкла, годились на каждый день, «кобылицы» же были изысканным и редким угощением. Подавляющее большинство женщин не принадлежало ни к той, ни к другой категории, в том числе все, которым было за тридцать. Майкл величал их «коровами» и «ведьмами».

От возвышенных мечтаний о славе Хью с трудом возвратился к реальности.

— Не означает ли это, что я должен освободить на завтрашнюю ночь квартиру? — поинтересовался он.

— Я действую не так стремительно, — сказал польщенный Майкл. — Мы всего лишь попили вместе кофе. Она зайдет к нам завтра вечером, и я тебя с ней познакомлю.

Хью чистил в ванной зубы, когда Майкл сказал ему что-то про Фар Уэзер.

— Что-что?

— Только бога ради не возомни, будто это та самая золотая жила для мальчишки-репортера. Всего-навсего возможность подработать на построчной оплате. Очень хорошая к тому же.

— Как ты думаешь, центральные газеты пришлют своих корреспондентов?

— Сомневаюсь. Скорей всего они поручат это дело своим внештатникам. Только не жди, что Грейлинг падет тебе на грудь и пожалует «Оскара». «Гэзетт» — издание семейное, Беннет, так что нам не следует делать из этого большую статью, — сказал Майкл скрипучим редакторским голосом. — Лучше обратите свое внимание На это потрясающе интересное сообщение о старой леди ста четырнадцати лет от роду, которая, посмотрев в первый раз телевизионную передачу, сказала, что волшебный фонарь все равно лучше. Будьте добры, повидайте ее и напишите для нас статью.

Оба расхохотались. Однако, прежде чем заснуть, Хью по-вводил себе роскошь помечтать о том, как один лондонский редактор, прочитав в «Гэзетт» его статью, вызывает к себе секретаршу и говорит: «Пошлите письмо этому молодому человеку Хью Беннету. Скажите, что я прочитал его материал и прошу его заглянуть ко мне на будущей неделе в удобное для него время».

Но он заснул раньше, чем состоялась эта встреча.

Заметка Беннета была прочитана дежурными редакторами и редакторами отделов новостей. Большинство сочло ее довольно интересной. Им понравилось то, что это случилось в день Гая Фокса, приглянулись детали, касающиеся сожжения чучела эсквайра Оулдмидоу, но они были разочарованы тем, что убийство было в общем не преднамеренным и что его совершили подростки. Разумеется, этот материал годился для первой полосы, но в дальнейшем выкачать из него что-либо интересное будет трудно. В заголовке все без исключения обыграли одно и то же, и получились вариации на тему «Убийство в ночь Гая Фокса».

В «Бэннер» заметку обработали на свой манер, но поместили не на первой, а на одной из средних полос под заголовком «Смерть в разгар праздника Гая Фокса». В пятницу утром заметка обсуждалась на летучке.

— В-в-в ней что-то есть, — сказал редактор отдела новостей. — Де-де-деревенский эсквайр, костер в ночи, горящее чучело. На-на-находка для очеркиста. Для того же Джорджа Грейди.

Редактор отдела очерка быстро раскинул мозгами.

— Джордж в эти дни будет очень занят. Он освещает выставку старинных игрушек и конференцию по управляемым ракетам.

— Ну, в таком случае молено взять кого-нибудь другого. Того же Фэ-Фэ-Фэрфилда. Ведь дело идет о преступлении.

Оба глянули в сторону Эдгара Кроли, восседавшего во главе стола с абсолютно бесстрастным видом.

Эдгар Кроли был не просто редактором «Бэннер», но прежде всего выразителем идей лорда Брэкмена, владельца газеты.

Мало кто из журналистов обладал всеми качествами, необходимыми для создателя бэннеровских передовиц, как-то: гибкостью ума и слога, быстро надеваемой и, в зависимости от обстановки, столь же быстро сбрасываемой личиной негодования, способностью рассуждать с различных позиций, причем всегда со знанием дела, о торговле, политике, искусстве. Лорд Брэк-мен с огромным вниманием прочитывал все до единой передовицы «Бэннер», и хотя сам писать не умел, прекрасно знал, что нужно в них говорить. В Эдгаре Кроли он разглядел человека, почти всегда говорящего то, что нужно.

Кроли быстро продвинулся вперед и вверх. Он научился улыбаться одними губами, и все давно забыли, как он смеется. С годами его рыбье спокойствие удвоилось, и теперь даже глаза, спрятанные за толстыми линзами очков, казались тусклыми и безжизненными. Говорил он, как всегда, спокойно, постукивая костяшками пальцев по какой-то газете, поместившей материал на первой полосе:

— Здесь довольно много внимания уделено сожжению чучела и истории деревенского эсквайра. Нам не подобает выступать с тем же самым на целый день позже, не так ли?

— К-к-конечно же, нет.

— Можно ли осветить это событие под каким-либо другим углом, с тем, чтобы можно было выступить в субботу и воскресенье?

— Детская преступность, — несмело предложил редактор отдела очерка. — Мне кажется, именно под таким углом и следует освещать это событие. Подростки с шумом ворвались в деревню, убили человека и укатили.

— Детская преступность — тема не новая. И потом мы не знаем, дети ли они. Может оказаться, что им уже под тридцать.

— Вы правы, — громко сказал редактор отдела очерка.

— Посмотрим, как дальше развернутся события. Нам сообщит об этом тот местный репортер. Тогда и решим, что делать. Согласны со мной?

Они были согласны.

В четыре часа дня Эдгар Кроли снял трубку одного из своих телефонов и услышал голос лорда Брэкмена, низкий и густой, точно патока, прерываемый частыми покашливаниями:

— Корби, — сказал этот голос. — Почему не на первой полосе?

Одним из ценнейших качеств Эдгара Кроли была его способность запоминать фамилии вместе с контекстом. Про него ходил слух, что якобы он, бегло ознакомившись с номером, мог по прошествии времени припомнить каждую фамилию и связанную с ней ситуацию. Вот и теперь он без труда связал Корби с убийством в день Гая Фокса, хотя Корби фигурировал в их материале как эсквайр Фар Уэзер. И тем не менее он повторил с вопросительной интонацией: «Корби?» Это был стратегический маневр, рассчитанный на то, чтобы избежать ответа на щекотливый вопрос. Он увенчался успехом.

— Эдгар, у меня работают самые лучшие журналисты, и я никогда не вмешиваюсь в их дела. Однако, Эдгар, этот материал для первой полосы.

— Да. — Ответ Кроли прозвучал уж больно неопределенно, и он постарался усилить этот единственный слог фразой: — Да, Брэк. — Демократ Брэкмен любил, чтобы в редакции его называли именьи так.

— Это значительное событие, Эдгар, — продолжал лорд Брэкмен. — И все здесь не так уж и просто. И знаете почему? Потому что оно выпячивает на первый план детскую преступность, мой мальчик, освещает ее светом вольтовой дуги и выставляет на суд общественности. Страшная вещь эта детская преступность. Она подрывает все основы британской жизни. — Внезапно лорда Брэкмена подвел голос: — Каковы ваши дальнейшие планы? Что у вас есть? — пропищал он в трубку.

— Мы пока не решили. Думаю, этим займется Фрэнк Фэрфилд.

— Фрэнк — лучший репортер отдела уголовной хроники, но доступен ли ему человеческий аспект? Ведь эта история должна бить по чувствам людей. Как они стали такими, эти ребята? Кто их родители? Что их толкнуло на преступление? Что, Эдгар, что?

— Я надеюсь, Фэрфилду удастся осветить событие именно под таким углом, Брэк. А если нет, мы пошлем туда очеркиста.

— Вы доверяете Фрэнку в таком деле?

Кроли никогда не подвергал себя столь явному выражению доверия. Но сейчас он оказался в углу.

— Да.

— Мне только это и нужно. Если вы доверяете Фрэнку, мне больше ничего не нужно. Пока, Эдгар.

— Пока, Брэк.

Эдгар Кроли положил трубку и несколько минут молча наблюдал из своего небольшого кабинета за тем, что происходит в большой соседней комнате, где копошилось шумное сборище очеркистов, репортеров, секретарш. Одни прижимали к губам телефонные трубки, другие склонились над пишущими машинками. Сожалел ли он о том, что выбрал себе такую жизнь, состоявшую из необходимых сделок с совестью? Нет, это все романтика, а в голове у Кроли не было места для таких глупостей. Он велел секретарше передать редакторам отделов очерка и новостей, чтобы они зашли к нему на несколько минут. Когда они вошли в его кабинет, перед ними сидел бесстрастный и невозмутимый Кроли.

— Мне кажется, вы сказали сегодня утром, что Фрэнк Фэрфилд свободен, — обратился он к редактору отдела новостей.

Редактор отдела очерка догадался, к чему идет дело, и теперь ломал голову, зачем вызвали его. Его коллега работал в «Бэннер» всего несколько месяцев, поэтому был не столь сообразительным.

— Он делает для нас какой-то пустячок.

— Не смог бы он заняться делом Гая Фокса?

— Н-н-но я думал…

— Мы можем повернуть все таким образом, что получится материал для первой полосы. Предположим, осветим событие под углом детской преступности. Выясним, кто были эти парни, что толкнуло их на преступление, кто их родители и так далее.

Редактор отдела новостей смотрел на редактора отдела очерка — ведь это была его идея. Но тот и бровью не повел.

— Ясно, — кивнул он. — Но сгодится ли для такого дела Фрэнк?

— Думаю, сгодится, если его проинструктировать как следует. По-моему, здесь следует обыграть не так загадку преступления, как человеческий аспект. Если потребуется, пошлем туда кого-нибудь из очерка. А Фрэнк тем временем успеет кое-что вынюхать, поговорит с местной полицией — он в таких делах мастак. Кстати, тот местный репортер, который оказался на месте происшествия, Беннет, кажется, его фамилия, из какой он газеты? Из «Гэзетт»? Может, Фрэнк сумеет вытянуть кое-что из него. Пожалуйста, проинструктируйте Фрэнка как следует.

Редактор отдела новостей больше был не в силах молчать:

— Н-н-но ведь именно это и п-п-п-редлагал сегодня утром…

Лицо Кроли оставалось непроницаемым.

— Не помню. Пожалуйста, проинструктируйте его.

Когда они вышли от Кроли, редактор отдела новостей сказал:

— Ну и хитрец. Ведь это была ваша идея насчет детской преступности.

Редактор отдела очерка покачал головой. Он подумал, что не пройдет и трех месяцев, как Кроли выгонит этого мальчишку на улицу. Вслух сказал:

— Не имеет значения. Все равно наша взяла. Пошли к Фрэнку.

В пятницу утром, приблизительно в то самое время, когда Кроли проводил летучку, Беннета вызвали к главному редактору. Мистер Грейлинг попивал из чашки чай.

— Присаживайтесь, Хью. Вчера вечером вы оказались в самом центре этих печальных событий в Фар Уэзер. Верно?

— Да, мне повезло, — весело сказал Беннет. — Лейн послал меня сделать материал о празднике. А остальное свалилось с неба.

— Да, именно, — Грейлинг уткнулся носом в статью Беннета, которую, разумеется, уже читал. — Очень хорошо написано. Превосходно. Мои поздравления.

— Спасибо.

Грейлинг отхлебнул из своей чашки. При этом его вставные челюсти громко щелкнули.

— Мистер Корби был… гм… другом нашего председателя. Председатель был частым гостем в его доме.

— Ясно.

Председатель, которому принадлежал контрольный пакет акций «Гэзетт», местный подрядчик по фамилии Уэддл, был к тому же членом муниципалитета и известным методистским священником.

— Сегодня утром у нас с председателем был длинный разговор. — Грейлинг задумчиво тер кулаком подлокотник своего кресла. — Он считает, и я не могу с ним не согласиться, что для нас важно подойти к этому печальному событию в широком масштабе. Тем более что у нас за плечами более чем полувековые традиции трезвого и ответственного подхода к делу, Хью. Более чем полувековые.

— Вы хотите сказать, сэр, что мой материал написан безответственно?

Челюсти Грейлинга щелкнули, как железка по прутьям перил.

— Боже сохрани, Хью. Я ведь сказал вам, что он превосходен. Просто я высказываю свои соображения по поводу дальнейшего. Нам ни к чему сенсации. Это дело центральной прессы.

— Одним словом, мне не следует освещать дальнейшее развитие этих событий.

Грейлинг повернул кресло на полоборота и уставился на портрет председателя, по-крысиному оскалившего в улыбке свои острые зубы.

— Следует, но с осторожностью. История довольно безвкусная, так что не нужно ее особенно смаковать. Мы будем давать полный и беспристрастный отчет. Но будем действовать с осмотрительностью. Мы каждый раз будем действовать с осмотрительностью.

Из кабинета главного Хью вышел, весь кипя от бессильного негодования. Клэр сидела за своим столом и печатала двумя пальцами. Увидев его, подняла от машинки голову:

— По твоему виду не скажешь, что старик прицепил к твоей груди медаль.

— Он начал с того, что похвалил мой материал, а потом дал понять, что так больше не нужно писать. По-моему, председатель был другом этого Корби.

— Ты хочешь сказать, миссис Корби.

Из-за двери выплыла узкая длинная физиономия, испещренная морщинами и складками, как старый ботинок. Это был Роджер Уиллс, который под псевдонимом Фермера Роджера вел колонку «Поле и ферма», что так расхваливал Корби.

— Миссис Корби? — удивился Хью.

— О, этот старый проказник, наш председатель, частенько навещал их уютное гнездышко, если так можно выразиться, дорогуша. — Сухая старческая ладонь скользнула по груди Клэр, и та с отвращением ее отбросила. — Говоря иными словами, любит он пахать сию пашню, хоть это уже и не метафора, а скорей сравнение, любит, наш старый методистский пустобрех.

Роджер вульгарно подмигнул.

— Но ведь миссис Корби…

Хью никак не мог представить худосочную миссис Корби в роли желанной любовницы.

— У нее слегка длинноватые зубы. Ты верно подметил. Но у Уэддла они не короче. Пошли, молодой Хью, я угощу тебя кофе…

Когда Фермер Роджер был в ударе, Хью готов был слушать его часами. Они выпили по две чашки кофе в кафе «Кардом», где обычно заседали все служащие «Гэзетт», и позволили себе получасовой перерыв.

— Получил смертельное ножевое ранение. В ночь Гая Фокса. — Начальник полиции невесело покачал своей большой седой головой. — По-моему, Лэнгтон, то были какие-то бродяги.

— Нет, сэр, — возразил суперинтендант Лэнгтон. — Согласно нашим сведениям это определенно дело рук подростков из нашего города. Они приехали туда на мопедах и начали швырять фейерверки. Потом совершили преступление и уехали. Все случилось в считанные секунды.

— Кто-нибудь догадался записать номера мопедов?

— Пока я не нашел такого человека. Они побросали их на лужайке, а все жители стояли у костра.

— Есть соображение относительно того, почему они напали именно на этого… Корби?

— Постараюсь их привести.

Суперинтендант Лэнгтон был точным и обстоятельным человеком, к тому же слегка медлительным. Он не ходил в любимчиках у начальника полиции — напротив, того прямо-таки раздражали точность и обстоятельность Лэнгтона. Слушая Лэнгтона, он нетерпеливо дергал свой ус.

— Вчера вечером я побывал в Фар Уэзер и опросил местных жителей. Так что про Корби узнал, можно сказать, все. Это был властный тип, любил, когда его называли эсквайром. Приблизительно две недели тому назад выгнал с танцев этих хулиганов…

— Откуда вам известно, что это были те же самые подростки? Их опознали?

— Да, сэр, — бесстрастным голосом сказал Лэнгтон. — Они крикнули что-то насчет танцев. Еще там фигурировала кличка Король. Кто-то из них крикнул: «Всыпь ему, Король!» — или что-то в этом роде. Так что вполне вероятно, что, по крайней мере, у одного из преступников окажутся на одежде следы крови. Корби нанесли четыре ножевых ранения в грудь ножом с тонким лезвием. Может, и не одним. Ноле пока не найден.

Лэнгтон замолк. Начальник полиции подошел к окну и выглянул на окутанную мокрым туманом улицу. Казалось, он обдумывает план дальнейших действий, на самом же деле он давно все решил.

— Вы упомянули про какую-то банду. А я и не знал, что в нашем городе действуют банды.

— Они есть в каждом крупном городе, сэр.

— Имеются какие-нибудь предположения на тот счет, кто эти подростки?

— Нет, сэр. Убийство произошло вчера вечером. Но я не сомневаюсь, что в ближайшие два дня они будут в наших руках.

— Мне кажется, это дело стоит поручить Скотленд-Ярду.

Лэнгтон был человеком медлительным, но отнюдь не бесчувственным. Он знал, что действует на нервы начальнику полиции, но такого не ожидал даже от него.

— Позвольте, сэр…

— Да, Лэнгтон, я вас слушаю.

— Это преступление местного характера. Мы знаем, кого искать и как. Лондонцам придется консультироваться с нами.

— Знаете, кого искать? Неправда. Вы сами только что сказали мне, что у вас нет на этот счет никаких предположений.

— Но ведь с момента преступления и суток не прошло.

— Вот именно. Поэтому пора принять решение. Пресса вот-вот подымет шум — им только дай повод, и с нас перья полетят.

— Может, сэр, дадите нам несколько дней на расследование?

— Понимаете, я не хочу, чтобы у вас сложилось впечатление, будто тут замешаны личные пристрастия, — сказал начальник полиции, хотя оба знали, что так оно и есть. — Просто мне думается, что такое дело лакомый кусочек для Скотленд-Ярда, в то время как у нас еще не хватает опыта. Так что не будем терять времени. Решил — не откладывай. Таков мой девиз.

И он потянулся к телефону.

Через полчаса после звонка начальника полиции в Новый Скотленд-Ярд дело Гая Фокса, как его теперь называли, было поручено суперинтенданту уголовно-следственного отдела Фредерику Твикеру. К перерыву он успел рассортировать скопившиеся на столе бумаги, захватил из дому смену белья и теперь ехал в поезде с сержантом уголовно-следственного отдела Норманом. Перекусить им удалось лишь в вагоне, и за пивом Норман постарался завязать с Твикером беседу.

— Быстренько они спихнули на нас это дельце. Что и говорить, хлопотная работенка. А я-то думал, местные ребята не любят выметать из дому мусор.

Твикер молча жевал булочку.

— Этот, как его там, Лэнгтон, что ли, может оказаться нам полезным, а может, напротив, доставить кучу хлопот.

До этого Твикер не отрываясь глядел на свой ростбиф, теперь он поднял голову и пристально посмотрел на красавчика сержанта. Тому сделалось неловко от этого испытующего взгляда темных, глубоко посаженных глаз.

— Если он вздумает нам мешать, мы поставим его на место.

Норман сдался и, кончив ленч, закрылся газетой, лишь изредка поглядывая из-под нее на Твикера, который почти все время смотрел в окно.

В Ярде Твикер не пользовался симпатией сослуживцев, кое-кто его даже побаивался. Несколько лет тому назад он оказался причастным к какому-то делу, связанному с вынужденным признанием. В Ярде говорили, что этим самым Твикер надолго приостановил свое продвижение по служебной лестнице.

Твикер выглядел неплохо, хотя дело уже шло к пятидесяти: на лоб волной спадали курчавые серебряные волосы, тонко изогнутый нос, строго очерченный рот. «Интересно, когда он собирается подать в отставку? — размышлял Норман, удобно откинувшись в кресле и нет-нет поглядывая из-под полуопущенных век на красивый профиль супера. — И что все-таки творится в его душе?»

— С тех пор как я звонил вам утром, мы сделали некоторые успехи, — говорил начальник полиции, поглаживая свои усы. — В нашем городе есть три банды, которые, по мнению Лэнгтона, способны на такое преступление, но Лэнгтон считает, что круг можно сузить.

— «Банды» — не совсем точное слово, — заговорил Лэнгтон. — Ночная жизнь у нас не очень бурная, но вечерами работает несколько кафе, где и болтаются эти подростки: слушают пластинки, пьют кофе, приводят после танцев своих подружек. Обычно это мирные компании, но, когда в них объединятся человек двенадцать-пятнадцать, обязательно найдется хотя бы один, у кого есть нож, или воришка, а может, даже воспитанник трудколонии. Сами понимаете, как оно бывает. — Твикер кивнул. — Я считаю, что ответственность за совершенное преступление лежит на одной из этих компаний. Подростки поохали в Фар Уззер с целью проучить Корби, что обернулось сами знаете чем.

— Убийством, — без всякого выражения констатировал Твикер.

— Совершенно верно. Далее. Одного из присутствовавших при убийстве подростков зовут Королем. Несколько свидетелей слышали, как кто-то крикнул: «Всыпь ему, Король!» Здесь есть паренек по имени Джек Гарни, вокруг которого сгруппировалась компания подростков. Они живут на Питер-стрит и называют себя «ватагой с Питер-стрит». Гарни они зовут Королем. Днем мы взяли кое-кого из них, и я попытаюсь их расколоть.

— Я к вам присоединюсь, — сказал Твикер, обращаясь к начальнику полиции. — Вот что значит знать обстановку и местных хулиганов. Судя по всему, суперинтендант Лэнгтон хорошо разбирается в ситуации.

— Однако вернемся к тому, с чего начали, — переменил тему начальник полиции. — Я не сомневаюсь в том, что это дело рук ваших малолетних мерзавцев, но добыть улики их виновности — дело не из простых.

— Все подростки работают в одном и том же месте — на консервной фабрике Пейджа, — рассказывал Лэнгтон, когда они шли по коридору. — Конечно, они уже состряпали свою сказку. Этого Гарни считают смышленым малым.

— Они не бывают смышлеными. Они мерзавцы, и больше ничего.

Лэнгтон, относившийся к своей работе бесстрастно, подивился той злобе, с какой произнес эту фразу Твикер.

Ребят допрашивали в маленьких комнатушках с выбеленными стенами, все убранство которых составляли жесткие стулья да столы с выщербленными крышками. Норман взял себе одного, местный сержант другого, Твикер с Лэнгтоном беседовали с самим Гарни.

Гарни и в самом деле был парнем смышленым. Лэнгтон почувствовал это чуть ли не с первого слова. Смуглый, крепко сложенный красивый малый с гладко зачесанными волосами, он держался с самоуверенным изяществом, причем естественным, что так не соответствовало его потрепанному, по-пижонски вульгарному наряду. На вопросы он отвечал без малейшей заминки. Да. вчера он закончил работу в половине шестого и сразу же пошел домой. Мать напоила его чаем. Он пробыл дома до четверти восьмого, потом зашел за своей приятельницей Сюзи Хейг, и они отправились в клуб «Ротор». Туда они попали в девятом часу и пробыли до половины одиннадцатого. После танцев он проводил Сюзи домой.

— А ты знаешь, почему я задаю тебе эти вопросы?

— Потому что прошлой ночью в Фар Уэзер пришили какого-то типа, — спокойно ответил Гарни. — Вы думаете, что я имею отношение к убийству. Но вы ошибаетесь.

— Ты был две недели тому назад в Фар Уэзер на танцах?

— Был.

— У вас там возникли какие-то неприятности с мистером Корби.

— Да, если того типа так звали.

— Он вышвырнул вас на улицу.

— Мы сами уехали. Мы не ходим туда, куда нас не зовут.

— Ты главарь банды, которую вы называете «ватага с Питер-стрит».

— Это не банда. Просто мы дружим между собой.

— Но ты их главарь.

— Спросите у них.

— Я сейчас у тебя спрашиваю. Они называют тебя Королем.

— В шутку. — Гарни пожал плечами. — Ну и что с того?

— Люди слышали, как кто-то из вас крикнул вчера вечером: «Всыпь ему, Король!»

— Если так, то у ваших людей плохо со слухом.

— Значит, ты утверждаешь, что не был там вчера вечером?

— Я ведь сказал вам, где я был в это время. До без четверти восемь сидел дома. — Гарни улыбнулся. — Моя мать вам то же самое скажет. После мы с Сюзи двинули в «Ротор». Поговорите с Сюзи.

— Твоя девчонка проторчит здесь пару часиков и запоет по-другому. — Лэнгтон оперся ладонями о стол. — Мы знаем, что ты, Гарни, был там вчера вечером. Чем скорее сознаешься, тем лучше для тебя.

— Я ведь уже сказал вам, что был на танцах…

Твикер закрыл глаза. Он слышал сотни, может, тысячи подобных допросов, разве что проводимых с большим мастерством, а не с такой откровенной неуклюжестью. Все-таки Лэнгтон был человеком ограниченным. Твикер поднял свои седые брови, и Лэнгтон кивнул.

— А твои друзья тоже были в том клубе? — спросил Твикер.

— Да.

— Все?

— Не понял вас.

— Ваша ватага состоит из пяти человек. Верно?

— Из шести, — поправил его Гарни и тут же прикусил язык.

— Спасибо за информацию. — Твикер ехидно улыбнулся. — И вы все были в «Роторе»?

— Не знаю. Там было много народу.

— А кого из них ты там видел?

— Эрни Богана, Тэффи Эдвардза, Леса Гарднера.

— А остальных как зовут?

Лэнгтон недоуменно посмотрел на Твикера.

— Разве это имеет отношение к делу? — взорвался Гарни. — Этот тип загнулся до семи, так ведь? Какое вам дело, где мы были в восемь или девять?

— Как фамилии остальных? — настаивал Твикер.

— Роуки Джоунз и Жарков. Мы зовем его Поляком.

— Они не были в «Роторе»?

— Я ведь сказал вам, там было много народу.

— Ты их там видел?

— Я этого не говорил. Спросите у них самих. Я больше не отвечаю ни на какие вопросы.

— С каким умыслом вы спросили у него про танцы? — спросил Лэнгтон Твикера уже в коридоре. — Вопрос его смутил, но почему?

— Во-первых, потому, что Гарни натаскал своих дружков по всем вопросам, кроме «Ротора», поскольку посещение клуба по времени не совпадает с убийством. Теперь он боится, что его сообщники запутаются. Но тут есть и другое соображение. После такого происшествия всегда найдется кто-то слабонервный, может, даже не один, который накладет в штаны и попытается скрыться либо сознаться. В данном случае это те, кто не был вчера в «Роторе», а вместо этого проплакал дома, раскололся мамочке или напился в стельку. Джоунз и Поляк как раз те самые, на которых нужно надавить. Они обязательно расколются.

В дальней комнате Норман орал па худого, болезненного вида подростка лет семнадцати. Мальчик плохо владел английским и не всегда понимал вопрос. Это был Поляк, Жарков. Лэнгтон с Твикером постояли несколько минут за дверью, потом вызвали Нормана в коридор.

— Ну, что плетет этот?

— Он говорит, что с работы пошел прямо домой, напился чаю и отправился к Эрни Богану смотреть телевизор. Но не помнит ничего из того, что показывали, хотя проторчал там полтора часа. Потом вроде бы Эрни сказал, что идет на танцы в «Ротор», а наш мальчик сказался больным и пошел домой. Проклятые иностранцы. И что их не вышвырнут туда, откуда они понаехали?

— Ага, это уже кое-что, — сказал Твикер. Норман с любопытством посмотрел на своего начальника. — Займитесь немного Гарни. Мы ничего не сумели добиться от него. Пусть еще раз изложит свою версию. Мы скоро придем.

Норман ушел, а Твикер с Лэнгтоном занялись Поляком.

— Когда ты приехал из Полыни? — спокойно поинтересовался Твикер.

— Десять лет назад. С отцом и матерью.

— Тебе здесь нравится? — В глазах Жаркова был испуг. — Если ты не скажешь нам правду, мы можем посадить тебя в тюрьму. Или отправить назад, в Польшу. — Жарков задрожал. — Тот, кто убил в Фар Уэзер человека, попадет в тюрьму.

— Это не я. Я этого не делал.

— Но ты помогал.

— Нет, нет. Никогда не помогал. Пожалуйста, верьте мне.

Жарков упал на колени. Твикер не испытывал сострадания к его унижению, как не испытывал восхищения перед самообладанием Гарни.

— Тогда у тебя единственный выход — честно рассказать, что там произошло. Встань. Итак, ты готов дать показания?

— И после этого вы меня отпустите?

— После этого мы тебя отпустим.

Жарков, запинаясь, продиктовал свои показания.

— Гарни, — сказал он, — был главарем ватаги с Питер-стрит, и это он предложил поехать в Фар Уэзер и отыскать Корби. Он сказал: «Мы с ним позабавимся», — рассказывал Жарков, переводя исступленный взгляд с одного лица на другое. Он утверждал, что у него не было с собой ножа, но у других ребят ножи были.

— У кого именно были ножи? — потребовал Твикер.

— Не знаю. Не уверен точно. О, прошу вас.

— Отвечай. У Гарни был нож?

— Думаю, что да. У Короля всегда при себе нож.

— А ты видел у него нож? Ты видел у Короля нож? Отвечай. Он что, достал и показал его тебе?

— Нет. Я ничего не знаю. Прошу вас, не спрашивайте меня.

На выяснение вопроса с ножом ушло минут тридцать. Под конец Жарков сказал, что ножи были у Гарни, Эдвардза, Богана и Гарднера, но он их не видел. Он сказал, что все они, и он в том числе, бросали в Корби фейерверки. Но он не участвовал в свалке вокруг Корби и не видел, что там случилось, а когда кто-то крикнул: «Поехали!», сломя голову бросился к своему мопеду. Когда они вернулись в город, Гарни сказал, что все они должны обязательно прийти в «Ротор», а также приготовить алиби на первую половину вечера. На случай, если у них спросят. Ему ясе сделалось плохо, и он не пошел в «Ротор».

— Это все. Клянусь вам, это все. Можно я пойду домой?

— Попозже.

— Но ведь вы сказали, что отпустите меня домой.

— Когда ты скажешь нам правду, может, и отпустим. У тебя плохая память насчет ножей.

— Я сказал вам правду. Сказал все, что знаю.

— Дадим ему время остыть, — предложил Лэнгтон. — А пока займусь кем-нибудь другим.

Твикер заглянул к сержанту Стерлингу, который давно и безрезультатно бился с Гарднером, потом направился в комнату, где допрашивали Гарни. Увидев Твикера, Норман многозначительно пожал плечами.

— Ладно, Гарни, мы все уже знаем от Жаркова, — сказал Твикер. — Он нам сказал, что вы вшестером поехали в Фар Уэзер и что у четверых из вас, в том числе и у тебя, были ножи. Вы все кидали в Корби фейерверками, а потом вы с Боганом на него напали. Он видел, как вы ширяли в него ножами. И ты и Боган. Добавишь что-нибудь?

— Да. Этот Поляк жуткое трепло. Или вы.

Твикер со злобой ударил его по лицу.

— Наш супер большой оригинал — не любит, когда его обзывают треплом, — сказал Норман. — На-ка закури.

Гарни с недоверием взял протянутую сигарету.

— А теперь послушай меня. Пока супер вытягивал из Жаркова этот донос, я поимел кое-что от Гарднера. Но его рассказ не во всем совпадает с рассказом Жаркова. Ты мог бы навести кое-какую ясность. Для своего же блага.

— Убирайтесь к черту.

— Боган ударил Корби или кто-то другой? У Богана был нож, верно? Так кто же все-таки ударил Корби?

— Я ведь уже сказал вам, что с работы пошел прямо домой, попил чаю, немного поболтался дома и двинул в «Ротор». Не был я ни в какой Фар Уэзер.

Так продолжалось еще минут пятнадцать.

— По-моему, хватит, — не выдержал Твикер.

Он встал. Норман тоже встал и потянулся. И Гарни вскочил на ноги.

— Я могу идти? — спросил он.

Полицейские с удивлением уставились на него.

— Быть может, к утру у него появится настроение говорить, — заметил Норман.

— К утру? Вы хотите меня арестовать? Но вы не имеете права держать меня здесь всю ночь без ордера на арест. Я свои права знаю.

— Послушай, Гарни, ты мне не нравишься, — низким грудным голосом сказал Твикер. — Ты мерзавец. А у мерзавцев нет никаких прав. Ясно?

— Нет, у меня они есть! — крикнул Гарни. — Вы продержали меня в участке несколько часов и не дали ничего поесть. Я хочу домой. Вы не имеете никакого права держать меня здесь.

— Вот что я скажу тебе, Гарни. Ты обратил внимание на тот коридор, что снаружи? — Гарни исподлобья смотрел на Нормана. — Так вот, он скользкий, как настоящий каток. Усек? На нем можно поскользнуться и получить любую травму. К тому же на дворе коварная погода. Когда мы с супером поднимались по ступенькам, я сказал ему: «Здесь можно оступиться и сломать ногу». Знаешь, я бы тебе не советовал идти домой. Не ровен час, оступишься и сломаешь ногу. — Норман сел. — А теперь, сынок, ответь-ка нам на несколько вопросов, и мы, быть может, угостим тебя чайком. Но учти, нам нужны только правильные ответы.

Все это было старо как мир. Твикер перевел взгляд с лоснящейся физиономии Нормана, пытавшегося играть в дружелюбие, на лицо Гарни, где выражение высокомерия постепенно сменялось страхом. Какая тоска. Ложь и всякие увертки, угрозы и обещания — вот те методы, к которым обычно прибегают в полиции. Наверно, это неизбежно — от таких, как Гарни, иначе ничего не добьешься.

От других они тоже невесть сколько добились, пока дело не дошло до Роуки Джоунза. Припертые к стене признанием Жаркова, Эрни Боган, Тэффи Эдвардз и Лесли Гарднер согласились с тем, что они были в Фар Уэзер, но не совершили никакого преступления, а лишь бросали фейерверки. Все до единого отрицали, что у них были ножи. И не имели ни малейшего представления о том, кто зарезал Корби.

Около полуночи сержант Стерлинг, допрашивавший Роуки Джоунза, приоткрыл дверь в комнату, в которой Твикер бился с Эдвардзом, и вызвал суперинтенданта в коридор.

— Мой готов дать показания, — сообщил он. — Не хотите ли им заняться?

Джоунз, высокий светловолосый парнишка с чертами ласки, заерзал на стуле под пристальным взглядом Твикера.

— Сколько тебе лет?

— Девятнадцать.

— Вполне достаточно, чтобы пойти за убийство на виселицу.

— Я ничего не сделал.

— После того, что нам рассказали остальные, вполне можешь туда попасть.

— Кто… что они вам сказали?

Твикер взял в руки листок бумаги.

— Жарков, Эдвардз, Гарднер — они все дали показания.

— И что они вам рассказали?

— Нам вполне достаточно. К тебе вопросов нет. Уведите его.

— Нет, нет, прошу вас, не надо. Я должен вам сказать…

— Нас это больше не интересует, — отрезал Твикер.

— Заинтересует. Если они сказали, будто его зарезал я, это неправда. Потому что его зарезал Король.

Лэнгтон облегченно вздохнул.

— Ладно уж, — смилостивился Твикер. — Говори.

Показания Джоунза подтвердили многое из того, что сказал Жарков. Джоунз утверждал, что вчера вечером у него не было с собой ножа, но он видел нож у Гарни и знал, что они есть у Богана и Гарднера. Гарднер был закадычным дружком Гарни и ради него мог сделать что угодно. Когда они выехали за город, Гарни начал полосовать ножом воздух, приговаривая: «Тренировка может сгодиться». Когда бросали фейерверки, Джоунз стоял рядом с Корби, а рядом с ним Гарни, Боган и Гарднер. Корби набросился на Богана, и тогда Гарни вытащил нож. Кто-то еще, кажется Гарднер, тоже вытащил свой ноле. И кто-то, кажется Гарднер, крикнул: «Всыпь ему, Король!» Джоунз видел, как блеснул в воздухе ноле, и слышал вопль Корби. Потом раздалась команда «поехали», и они умчались.

Потребовалось три четверти часа, чтобы привести в божеский вид бессвязный лепет Джоунза. Ему принесли чашку чая и сандвич. Он забился в угол и тихонько хныкал.

— Кто следующий? Лэнгтон взглянул на Твикера. — На основании показаний Джоунза мы можем спокойно задержать Гарни и…

— Они все преступники, — хрипло бросил Твикер.

— Тогда, сэр, давайте задержим их всех как подозреваемых в убийстве, — предложил Норман. — Оснований для этого достаточно. А утром разберемся.

— А их родственники тем временем, узнав, что они арестованы, уничтожат все улики. Нет, их нужно отправить по домам. А завтра мы их всех возьмем.

— Гарни следует оставить здесь. Если он узнает, что Джоунз рассыпался, я парнишке не завидую, — возразил Лэнгтон.

— Если у Джоунза есть мозги, он никому ничего не скажет. Пусть они все думают, что перехитрили нас.

Итак, всех шестерых подростков отпустили по домам. Твикер с Норманом вернулись в гостиницу в час ночи.

— Ну и денечек, — вздохнул сержант. — Я ног под собой не чую.

Твикер молчал. Уже сквозь сон Норман услышал из соседней комнаты скрип пера. Утром он проснулся от какого-то назойливого жужжания и понял, что оно доносится из соседней комнаты. Твикер брился электробритвой. Норман взглянул на часы. Было шесть пятнадцать.

Всю пятницу Хью просидел над заметками для центральных газет — нужно было поддержать в читателях интерес к убийству и, конечно же, заработать на построчной оплате. Он был по горло занят делами и поэтому не смог съездить в Фар Уэзер, как на то рассчитывал. Он поднимался в свою квартиру на Пайл-стрит, вдыхая надоевший до тошноты запах капусты, которой несло из лавки зеленщика. В его душе вскипало раздражение.

Из гостиной доносились голоса.

Майкл восседал на продавленном диване, а девушка устроилась в единственном удобном кресле.

— Хью, это Джилл Гарднер, — представил девушку Майкл. — А мы ждем тебя. Что нового в связи с убийством Корби?

Это была «куколка». Она не поднялась с кресла, и он видел лишь широко расставленные синие глаза, курносый нос и стройные ноги.

— Мы пьем пиво, — пояснил Майкл. — Напиток, заменяющий бедному человеку алкоголь. Оказывается, брат Джилл замешан в этом деле.

— Ваш брат?

— Они вызвали его на допрос, — пояснил Майкл.

— Мой брат Лесли дружит с подростком по имени Джек Гарни. Они называют себя «ватагой с Питер-стрит».

Девушка говорила с придыханием, и Хью это показалось милым.

— А среди них есть парень по прозвищу Король?

— Они называют так Джека Гарни.

— Он их вожак?

— По-моему, да. Они, как дети, играют во всякие игры. Что будет с Лесли, мистер Беннет?

— Думаю, ему придется ответить на несколько вопросов: был ли он там, что видел и так далее.

— Одним словом, его подвергнут допросу с пристрастием.

— У полиции не может быть пристрастий, — сказал Хью с уверенностью, которой вовсе не чувствовал. — Но одного из тех, кто был там, зовут Королем — я сам слышал, как кто-то выкрикнул: «Король!» А у вашего брата до этого были неприятности с полицией?

— Он и подросток по фамилии Боган полтора года назад угнали озорства ради машину. Их избили. На нашей Питер-стрит нравы жестокие. Но Лесли не способен на насилие. Он тихий мальчик.

— У него есть нож?

— Я ведь сказала вам, что он не способен на насилие.

— Извините, только этот вопрос ему обязательно зададут в полиции, если узнают, что он тоже там был.

— Вы правы. С тех пор как пять лет тому назад умерла наша мать, я все время пытаюсь уберечь Лесли от дурных… влияний, что ли. Меня на Питер-стрит не любят. Я школьная учительница, а у нас их не жалуют. Поэтому им не нравится, что я пытаюсь повлиять на Лесли.

— Ваш брат был вчера вечером в Фар Уэзер?

Девушка пристально посмотрела на Хью.

— Не знаю. Но если он там и был, могу сказать одно: Лесли не имеет никакого отношения к убийству. Могу в этом поклясться.

В дверь позвонили. Майкл, пробормотав извинения, побежал вниз. Девушка встала и неприязненно посмотрела на Хью.

— Если Лесли оказался в беде, я его спасу. И не побрезгую ничьей помощью.

На лестнице раздались шаги, громкие голоса. На пороге гостиной появился Майкл.

— Перед вами пресса с большой буквы, так сказать, человек из столицы, журналист экстра-класса, Фрэнк Фэрфилд из «Бэннер».

В комнату шагнул не человек, а какая-то развалина, обломок чего-то некогда красивого. Красота давно поблекла, а на ее месте торчал красный в прожилках нос, за очками в роговой оправе поблескивали воспаленные глаза. На могучем костяке вошедшего болталось поношенное тряпье, на плаще не хватало пуговицы, коричневые туфли на толстой подошве нуждались в починке. Мужчина заморгал и огляделся по сторонам.

— Только, ради бога, не надо из-за меня менять планы, — сказал он. — Мне дали этот адрес в вашей редакции. Надо же иметь наглость вломиться к людям домой. Вы Хью Беннет.

— А это Джилл Гарднер. Ее брата вызвали на допрос. Фрэнк Фэрфилд — король репортеров уголовной хроники, — отрекомендовал Майкл, обращаясь к девушке. — Выпейте с нами пива.

Дрожащей рукой Фэрфилд поднял стакан. Хью обратил внимание, что его большие продолговатые ногти обведены траурными каемками.

— Я здесь благодаря капризу моего бога и хозяина, — извиняющимся тоном пояснил Фэрфилд. — А когда он приказывает, не в моем характере задавать вопросы. Признаться вам, я не очень-то в курсе дела. Может, просветите меня?

Такая постановка вопроса сразу же располагала к себе. Хью пустился в подробности дела, и Фэрфилд поначалу внимательно его слушал, но вдруг предложил:

— Пройдем-ка лучше в ближайший бар и выпьем во здравие «Бэннер».

— Во здравие «Бэннер»? Прекрасная идея, — подхватил Майкл.

— Мне, наверно, все-таки следует выяснить, что с Лесли, — сказала Джилл Гарднер. — Его взяли прямо с работы.

— Сейчас только четверть девятого. Так что он еще у них, — со знанием дела сказал Фэрфилд. — А я бы очень хотел поговорить с вами, мисс Гарднер. Может, вам это и покажется странным, но не исключена возможность, что «Бэннер» может оказать вам услугу.

— Каким образом вы бы могли помочь моему брату?

Они вчетвером сидели в «Короне и якоре».

— Гласность. — Фэрфилд сделал долгую паузу. — Пусть ваш брат все расскажет. Пусть остальные ребята последуют его примеру. А мы это напечатаем.

— Не знаю, право, не знаю…

— Моя дорогая мисс Гарднер, а что вам терять? От этого парню не будет никакого вреда. Кстати, он завтра работает?

— Завтра… О, завтра же суббота. Нет, он свободен.

— В таком случае, можно я загляну к вам часиков в десять?

— Ммм… Думаю, что да. Простите за нерешительность, но все дело в том, что мой отец не любит журналистов. А у меня сейчас в голове такая путаница. И все-таки мне пора.

Джилл Гарднер попыталась встать.

Фэрфилд поднял свою дрожащую руку.

— Пусть Хью сперва позвонит в участок. Если верить моим воспоминаниям из провинциальной жизни, у Хью есть в полиции знакомый. Так вот, если Хью ему позвонит, мы, быть может, узнаем, что они делают с Лесли.

Хью прошел в телефонную кабину на втором этаже. Его приятель, констебль Пикеринг, очень удивился, что ему известна фамилия Гарднер. Фамилии остальных допрашиваемых он не назвал.

— Против них выдвинуто обвинение в убийстве, — сказал Пикеринг.

— Ты не назовешь фамилии остальных?

— Больше ничего не могу тебе сказать.

— Спасибо и на том. Гарднер еще у вас?

— Они все пока у нас.

— А как ты думаешь, когда…

Их разъединили. Пикеринг был явно не один. Когда Хью доложил новости, Джилл встала. Майкл был увлечен беседой с Фэрфилдом и не заметил, как она собралась уходить. Но Фэрфилд заметил.

— Спокойной ночи, мисс Гарднер, — сказал он. — Значит, в десять утра.

Хью проводил ее на улицу.

— Куда вы сейчас?

— Пожалуй, в участок мне ехать без толку. Расскажу обо всем отцу. Он расстроится.

— Я думаю.

— Да, но вы не представляете… Ладно, в общем, это неважно. Вы были так добры.

— Пока я для вас ничего не сделал. Постойте, я могу прийти к вам завтра утром вместе с Фэрфилдом. Если, конечно, мне удастся выбраться из редакции и если вы ие возражаете.

— Буду рада вас видеть. — Не успел он сообразить, искренни ли ее слова, как она сказала: — Мой трамвай, — махнула рукой и уехала.

Он вернулся в бар. Майкл, раскрасневшийся и с блестевшими глазами, рассказывал сплетни, которые он уже нс раз слышал, — злобные, не лишенные остроумия анекдоты про их редакцию, в которых Клэр, Фермер Роджер, Грейлинг и все остальные представали в смешном и довольно бледном виде. Хью даже возмутился — ведь Майкл, можно сказать, предавал тех, с кем работал. А если бы его не было здесь, что бы Майкл говорил о нем? Фэрфилд слушал, осушая пинту за пинтой пиво и переводя свой затуманенный взор с Майкла иа Хью. Они просидели до самого закрытия. По пути домой Хью сказал:

— Задали вы ей проблему.

— Кому? Нашей мисс Гарднер? Надеюсь, она найдет дорогу домой? В противном случае ее не следовало отпускать одну. А я-то решил, что вы к ней неравнодушны.

— Она мне понравилась.

— Она ваша, мой мальчик. Для меня она слишком резва. Старину Фэрфилда уже укатали крутые горки. Верно?

Хью промолчал.

С виду Питер-стрит казалась вполне обычной улицей, хотя, ясное дело, жизнь здесь была унылая. Питер-стрит, Меланта-стрит, Филидор-стрит, Бью-стрит — благодаря этим названиям, приклеенным наугад, отличали одну от другой улицы, которые на самом деле ничем друг от друга не отличались. Дети, сверкавшие двадцать лет назад голыми пятками, теперь были умыты и обуты, однако по-прежнему играли на тротуарах в ту же чехарду и рисовали на стенках виселицы. Фэрфилд с Хью приехали сюда на трамвае и теперь шагали под серым ноябрьским небом к дому Гарднеров.

— Беда в том, что благосостояние дало им слишком много и в то же время ничего не дало, — философствовал Фэрфилд. — У рабочих нынче водятся деньжата, но что им делать с ними после того, как в доме стоят телек с холодильником? Взгляните в ту сторону. — Фэрфилд указал пальцем на длинноволосых юнцов, хихикающих у фонарного столба. — Одеты-обуты, в карманах шуршат деньги, а податься-то и некуда. Так и создаются банды. Возьмем этого парнишку, Гарни, который во всех отношениях настоящий вожак. Он демонстрирует перед остальными свою силу и смекалку. Из таких во время войны получаются отличные офицеры. Многие даже идут в десантники и возвращаются домой увенчанные славой. А в мирное время они, как правило, оказываются не у дел.

— А я думал, «Бэннер» газета тори.

Фэрфилд расхохотался.

— Так оно и есть, мой мальчик. Я и сам тори. Но тут дело не в партийной политике, а в здравом смысле. Здравый смысл — это то самое, что прекрасно помогает нам в жизни. Кстати, догадываетесь, почему мы приехали сюда не на такси, а трамваем? Потому что нам, судя по всему, придется беседовать с местными жителями. А подкати мы на такси, они бы стали глядеть на нас косо. Вы слышали про Твикера?

— Это тот, которого нам прислали из Скотленд-Ярда? Нет, никогда не слышал.

— Он странный человек. Я мог бы о нем много рассказать. Ну, вот мы и прибыли.

Железная калитка отворилась со скрипом. Фэрфилд взялся за молоточек. В верхнем этаже соседнего дома колыхнулась тюлевая занавеска. Дверь отворилась, и на пороге появился здоровенный мужчина с волосатыми руками.

— Я вас знаю, — сказал он Хью. — Ваша фамилия Беннет. Помните меня? Джордж Гарднер, секретарь местного филиала лейбористской партии. Вы присутствовали на двух наших митингах. А ваша фамилия Фэрфилд. Дочка мне рассказывала про вас. Входите. — Он обернулся и крикнул: — Джилл!

Гарднер провел гостей в чистую и светлую гостиную, где стоял новый гарнитур из двух кресел и дивана, а на стенах висели репродукции картин Ван-Гога и Утрилло. Вошла Джилл Гарднер и молча села в кресло. Гарднер стал спиной к облицованному кафелем камину.

— Лес еще спит. Они взяли его сразу после работы и отпустили уже за полночь. Такие у них методы. — Он откровенно разглядывал Фэрфилда. — Не знаю, что сказала вам вчера Джилл, но я скажу вам следующее: мы не собираемся открывать душу прессе. Я ясно выражаюсь?

— Ясней некуда, — кивнул Фэрфилд. — Только в ваших словах нет ни капли здравого смысла.

— Я-то знаю, что вам от нас нужно. — Он поднял свой толстый палец и тыкал им в Фэрфилда точно так, как делал это на митингах. — Допустим, кто-то из нас скажет, что на Питер-стрит живет несколько хулиганов. Вы перевернете все кверху ногами и напишете, будто на Питер-стрит орудуют целые банды. А это в корне неверно. Наша Питер-стрит ничем не хуже других улиц. Я вырастил здесь двоих вполне нормальных детей. Они у меня скромные и честные. Может, напишете об этом? Да нет, куда там, вы ведь зарабатываете на том, что торгуете враньем.

— Папа, — как-то автоматически одернула Гарднера Джилл.

— Я говорю не о присутствующих, а вообще, — нисколько не смутившись, сказал он.

Дрожащими пальцами Фэрфилд прикурил сигарету. В его голосе не было и тени обиды. Он говорил все тем же слегка извиняющимся тоном интеллигентного человека, не принадлежащего ни к какому слою общества. Казалось, он обсуждает какую-то проблему, затронутую в ходе телевизионной дискуссии, отчего его слова приобретали особую язвительную окраску.

— Держу пари, вы не уехали с Питер-стрит только потому, что вы лейборист, чем страшно кичитесь. Вы не пожелали переехать в соседний район, где перед каждым домом есть небольшой сад…

— Да, я лейборист и горжусь этим. И живу среди таких, как я. И дом наш вовсе не плох. Мы даже сделали ванную.

— После чего он стал просто роскошным, — съязвил Фэрфилд. — А как насчет вашей семьи? Вы о своих детях подумали?

— У нас в семье каждый имеет право голоса.

— Нам здесь хорошо. — У Джилл зарделись щеки. — Не слушай его, папа.

— Если они и думают, что им здесь хорошо, то только потому, что вы сызмальства вдолбили им это в голову. Дескать, какое счастье жить в трущобах и превращать их в рай. Но так ли уж здесь хорошо вашему сыну?

— Лесли парень покладистый.

— Вот только связался с непокладистыми. Хорошо. Тогда давайте подойдем к этому вопросу иначе. Вы не любите «Бэннер»…

— Продажная газетенка, — с особым ударением на последнем слове произнес Гарднер.

— Пусть так. Но я приехал сюда с единственной целью — докопаться до истины. Ясно вам? Служение истине суть деятельности всех без исключения журналистов. Вы отказываетесь снабдить меня фактами. Хорошо, я получу их в другом месте. — Фэрфилд погасил свою сигарету. — Только в таком случае не возлагайте вину на меня.

— То есть как это я не должен возлагать на вас вину за то, что вы, получив отпор у двери, попытаетесь влезть в окно? — Гарднер говорил голосом оратора, гвоздящего на митинге оппозиционеров. — Что ж, если я застукаю вас за этим занятием, пеняйте на себя. Но запомните одно: мой сын не имеет никакого отношения к тому, что случилось в Фар Уэзер в ночь Гая Фокса. И в этом доме другого вы не услышите.

Фэрфилд встал, за ним встал и Хью, который все это время чувствовал себя как статист на сцене.

— Мне очень жаль, — сказала Джилл, почему-то обращаясь не к Фэрфилду, а к Хью.

Она распахнула входную дверь.

На пороге стояли два полисмена, у калитки — «черный ворон», вокруг которого столпилось чуть не все население Питер-стрит.

— Доброе утро, — сказал сержант.

Гарднер как изваяние застыл на пороге, уперев руки в боки.

— Доброе утро, Джо Малколм. С чем пожаловал?

— Мне нужно поговорить с Лесли Гарднером.

— Он спит.

— Тогда разбудите его. Может, мы все-таки войдем в дом? Гарднер не шевельнулся. Сержант пожал плечами.

— Пусть будет по-вашему. Тогда пускай он спустится вниз. Немедленно.

— Зачем еще?

Сержант достал какую-то бумажку. Гарднер внимательно изучил ее и крикнул:

— Лес!

С лестницы спустился худой, бледный подросток в рубашке и брюках. Он был поразительно похож на свою сестру.

— Лесли Гарднер, у меня ордер на твой арест в связи с убийством человека по имени Джеймс Рестон Корби, имевшим место пятого ноября вечером в Фар Уэзер. Должен предупредить тебя…

Мальчик перевел взгляд с сержанта на своего отца, который застыл на пороге с каменным лицом. И тут у него будто выросли крылья. Он перемахнул через вытянутые руки сержанта и каким-то чудом приземлился по ту сторону порога, увернулся от второго полицейского и пустился наутек, но неожиданно споткнулся о бордюр тротуара. Полицейские тут же набросились на него и силком впихнули в «черный ворон». Хью видел, как дрожали губы мальчика, когда он шептал «Джилл, папа» и «Прошу вас». По его лбу струилась тонкая полоска крови, глаза были широко распахнуты. Хью видел в глубине машины другие лица, мелькание кулаков, слышал громкие голоса. Фургон отъехал, толпа сомкнулась и зажужжала.

— Скоты, проклятые скоты… Вломились в наши дома, забрали наших детей.

— А все потому, что Король с кем-то еще зашел к Роуки и Поляку и велел им держать рты на замке. Роуки перетрусил и сделал ноги.

— Похоже, Джордж, мы с тобой попали в один переплет, а? — говорил Гарднеру белобрысый мужчина, напоминающий хорька. — Ну что, воспользуешься своим влиянием на совет, чтобы освободить парнишку?

Фрэнк Фэрфилд тут же очутился возле этого мужчины.

— Я мистер Джоунз из 32-го дома, — представился тот. — Вчера ночью моего сына взяли прямо с работы и продержали несколько часов в участке. А когда выпустили, приятели стали ему угрожать, что зарежут, если он…

Фэрфилд взял его под руку, и они отошли в сторонку. Гарднер окинул взглядом толпу, повернулся и скрылся в доме. Джилл последовала за отцом и громко хлопнула дверью. Хью побрел по Питер-стрит. Он испытывал муки романтика, столкнувшегося с реальной жизнью. Хотя у него и не было никаких причин мучиться от того, что он узнал в Лесли Гарднере того подростка, который сбил с ног девчушку в ночь Гая Фокса.

Едва Твикер с Норманом успели переступить порог полицейского участка, как им сообщили о случившемся:

— Один из наших пацанов удрал, — сказал без всякого выражения Лэнгтон.

Не в духе Нормана было делать критические наблюдения, однако он почувствовал бы к Твикеру больше симпатии, отбрось тот хоть на короткое время свою невозмутимость сфинкса.

— Который? — спокойным голосом поинтересовался суперинтендант.

— Джоунз. Тот, который раскололся. Его папаша, мелкий мошенник, дважды сидевший за воровство, позвонил чуть свет в участок. Сказал, что, как только мальчишка пришел ночью домой, в почтовый ящик подсунули записку. Сам Джоунз ее не читал и не может нигде найти, но говорит, что, когда мальчишка ее раскрыл, он перетрусил и сказал, что его хотят зарезать товарищи. Как будто бы сам младший Джоунз робкий ягненок, а не крыса, сунувшая нос в дерьмо уже в младенчестве. Похоже, он струсил и удрал. Но я не думаю, чтобы далеко, — добавил Лэнгтон без уверенности в голосе.

Невозмутимость, с которой Твикер воспринял эту новость, показалась Норману нечеловеческой. Решение, принятое им прошлой ночью, оказалось явно ошибочным, и теперь суперу предстоит оправдываться перед начальством, докладывать о случившемся шефу полиции. Все это болезненно било по самолюбию.

Твикер кивнул в сторону кабинета начальника полиции и спросил:

— Он знает об этом?

— Ему доложили, — сказал Лэнгтон.

— Хорошо. Тогда нам придется взять пятерых оставшихся. — Твикер повернулся к Норману: — Я зайду к начальнику полиции, а потом мы с вами съездим в Фар Уэзер.

Днем Норман печатал на машинке показания свидетелей. Он здорово промок и пребывал в скверном расположении духа. В который раз он думал о том, что в жизни детектива так мало светлых минут. Будь он обычным человеком, мог бы сейчас развалиться в кресле у камина… Вместо этого он сидит в насквозь продуваемой сквозняками комнате и печатает на машинке скучные показания по делу, которое наверняка никому не принесет славы, тем более ему. От черствого кекса и жидкого чая у него урчит в желудке. Одним словом, беспросветная жизнь. Он заправил новый лист и застучал по клавишам машинки:

ДЖО ПИКЕТТ. 45 лет. Работает приходящим садовником. Был на танцах. Видел, как Корби выгонял подростков. Говорит, что Корби применил силу лишь по отношению к двоим, остальные ушли сами. Уверен, что узнал бы этих двоих, а может, и всех остальных. В ночь Гая Фокса стоял близко от Корби. Видел, кто на него напал. Говорит, их было двое. Говорит, видел, как один из подростков вытащил нож, кто именно, сказать не может. Слышал, как крикнули: «Всыпь ему, Король!» Приказывал ребятам прекратить хулиганство. Видел, как они убегали.

МОРИН ДАЙЕР. 11 лет. Дочь местного фермера. Была о ночь Гая Фокса на месте преступления. Один из подростков налетел на нее и свалил с ног. Она нащупала в его кармане «что-то твердое и острое». Хорошо разглядела того парня и могла бы его узнать.

И в том же духе. На месте происшествия случайно оказался репортер из «Гэзетт», однако жадный до дела Твикер оставил его для себя.

Пошатываясь на своих высоких каблуках, Клэр вошла в репортерскую и насмешливо сказала:

— Вот и всплыли наружу твои грехи.

— Что такое?

Дело шло к шести, и все уже разошлись. Хью дежурил вечером и теперь клевал носом над «Бременем страстей человеческих».

— Не пугайся так, милый. Это всего лишь суперинтендант полиции, настоящий и прямо из Скотленд-Ярда. Я встретила его у входа и показала дорогу наверх.

Из-за плеча Клэр выглядывал седой подтянутый мужчина.

— Ах, да, прошу прощения. Вы…

— Моя фамилия Твикер. — У него был низкий и бесстрастный голос. — Хотел бы поговорить с вами, мистер Беннет. Я не займу у вас много времени. А вам спасибо за помощь, — поблагодарил он Клэр.

— Это мисс Кэвендиш, наш репортер, — представил Хью.

— Когда-нибудь, суперинтендант, мне захочется взять у вас интервью для нашей страницы для женщин, — с наигранной веселостью заговорила Клэр. — Вопросы самого личного характера: что вы едиФе на завтрак, выводите ли по вечерам свою собаку, забавные происшествия, которые случались с вами…

— Вы путаете меня с какой-то знаменитостью, мисс Кэвендиш.

Твикер таким решительным образом повернулся к ней спиной, что Клэр ничего не оставалось, как уйти прочь. Закрывая за собой дверь, она состроила Хью гримасу.

У Хью стучали от холода зубы, хотя пружины электронагревателя накалились докрасна. К тому же он не совсем проснулся.

— Если не ошибаюсь, это по поводу убийства в Фар Уэзер?

Твикер кивнул и пристально посмотрел на Хью. Тому сделалось неловко от его взгляда.

— Я хотел бы, чтобы вы рассказали мне о том, что видели и слышали в тот вечер.

— Значит, меня-вызовут свидетелем?

— До этого пока далеко. В деле подобного рода сперва необходимо собрать десятки, может, даже сотни показаний. Обычная рутина.

Неужели, думал Хью, со времени происшествия еще не прошло и двух дней? Он старался ничего не упустить в своем рассказе и, что было еще важней, ничего не домыслить. Не внести искусственной ясности в то, что на самом деле было неясным. Твикер сделал одну или две заметки в своем блокноте, большую же часть времени сидел, сложа руки на груди, и слушал. Под конец спросил:

— Вы разглядели того подростка, которого обхватили руками? Смогли бы его опознать?

В комнате, где обычно стоял гвалт, теперь царила непривычная тишина, и Хью совсем иными глазами глядел на прислоненные к чернильному прибору трубки на столе у Лейна, открытые машинки, номера «Вог» и «Харперз», сложенные аккуратной стопкой на столе у Клэр, на весь этот знакомый уют, который придавали комнате старые ободранные столы, пожелтевшие записки, приколотые к стене. Один из младших редакторов оставил в допотопном «Оливере» листок бумаги, на котором заглавными буквами было напечатано: «БОГ ЕСТЬ ЛЮБОВЬ, А ЛЕЙН ЕСТЬ РЕДАКТОР ОТДЕЛА НОВОСТЕЙ».

— Вы хорошо его разглядели? — настаивал Твикер.

Почему в такой момент он обращает внимание на всякие мелочи? Почему ответ, который он должен дать, кажется ему таким важным?

— Да, — сказал он, но тут же оговорился: — То есть в то время я не разглядел его как следует, но видел после и узнал.

— Когда?

— Сегодня утром. Я был на Питер-стрит, когда за ним приехали. Его зовут Лесли Гарднер.

— Вы уверены, что это был тот же самый подросток?

Хью уже сжег свои мосты.

— Абсолютно уверен.

— И он направился в сторону Корби?

— Да.

— Это было до того, как крикнули: «Всыпь ему, Король!»?

— До того.

— А вы бы смогли узнать по голосу подростка, который это выкрикнул?

Хью постарался вспомнить тот голос, уловить в нем какой-либо отличительный признак, но тщетно.

— Не уверен.

— Когда вы обхватили руками Гарднера, вы ничего не нащупали в его карманах?

— В его карманах… — Он задумался, силясь вызвать то мимолетное ощущение. — Да, я нащупал с правой стороны что-то твердое. Затрудняюсь сказать, в каком именно кармане.

— Хорошо. — Твикер встал. — Я попрошу вас зайти к нам в участок в удобное для вас время для дачи показаний.

Когда Твикер ушел, Хью снова прочитал то, что написал этот слишком смышленый младший редактор: «БОГ ЕСТЬ ЛЮБОВЬ, А ЛЕЙН ЕСТЬ РЕДАКТОР ОТДЕЛА НОВОСТЕЙ». Потом почему-то вспомнил о Джилл Гарднер.

«Ротор» находился на Йетс-роуд, главной улице Райской Долины. Его неоновая вывеска мигала между витринами магазина готового платья и бакалейной лавки. Норман толкнул двустворчатую дверь и вошел внутрь. С тех пор как Твикер поручил ему опросить здешних служащих, он чувствовал себя куда уверенней, хотя сопроводительную реплику супера, что, дескать, у сержанта способности к делам подобного рода, нельзя было назвать комплиментом. Мясистый нос Нормана унюхал что-то такое, во что можно было вонзить зубы. Да, ему близок этот мир, сотканный из танцевальной музыки, веселых голосов, смеха, терпкого запаха духов. Он остановил взгляд на торговавшей билетами девушке, прыщавой брюнетке в маленькой плоской шапочке небесно-голубого цвета, синем трико и желтых колготках.

— Мне нужен директор.

— Мистер Николас? Но вы не заплатили за вход.

Норман улыбнулся, обнажив свои великолепные крупные зубы.

— Я не сказал, что хочу войти. Мне нужен директор.

Он улыбнулся еще шире и показал ей значок.

— Настоящий детектив…

— Самый настоящий. Может, ущипнешь для верности?

— Я скажу мистеру Николасу.

Она подозвала другую девушку, шепнула ей что-то на ухо, и та исчезла. Норман почувствовал, как по его жилам разливается приятное тепло. Ради таких вот редких мгновений удовольствия стоило быть детективом. Когда девушка появилась и повела его в кабинет мистера Николаса, это приятное ощущение еще усилилось.

В маленьком настороженном и очень волосатом (волосы росли из ушей и покрывали густой порослью тыльную сторону ладони) мистере Николасе Норман сразу же узрел свою потенциальную жертву. Он принял предложение выпить виски, отказался от сигареты и уютно устроился в глубоком кресле.

— Вы нездешний, мистер…

— Норман. Сержант уголовно-следственного отдела Норман. Совершенно верно.

Мистер Николас поправил манжеты и спросил с наигранной бойкостью:

— И что привело вас в «Ротор»? Что за проступок мы совершили?

— Вы разве совершили какой-то проступок?

— Надеюсь, что нет, сержант.

— Я тоже на это надеюсь. — Оба рассмеялись. — Однако здесь у вас собирается довольно дурная компания.

— Это респектабельный танцзал. У нас больше года не случалось…

— Здесь собираются ребята, которые называют себя «ватагой с Питер-стрит», — бесцеремонно прервал его Норман.

— Боюсь… мне кажется, я их не знаю.

— Должны знать. Ими верховодит парень по фамилии Гарни. Они зовут его Королем.

— А, Гарни. Его я знаю. И кое-кого из его друзей.

— Это дурная компания. — Прежде чем проглотить виски, Норман подержал его во рту. — Их арестовали по обвинению в убийстве. Разве не слыхали? Нас интересуют все подробности, связанные с посещением этими подростками вашего зала с целью обеспечить себе алиби. То есть в четверг вечером. Похоже, они считают «Ротор» подходящим местом для таких дел.

— Позвольте… — Мистер Николас притворился оскорбленным.

— Возможно, вы не имеете к этому никакого отношения. Но нам нужна ваша помощь. Вы поможете нам, мы поможем вам, — многозначительно изрек Норман.

Воцарилось молчание. Человечек посмотрел на пустой стакан Нормана и подлил ему виски.

— Я вас понял. Вам следует поговорить с моей главной распорядительницей Джин Уиллард. Красивая девушка.

— Люблю беседовать с красивыми девушками. Но нам для беседы нужно помещение.

— Ну, разумеется. Располагайтесь, пожалуйста, в моем кабинете.

— Благодарю. Вы очень любезны. Я это ценю.

— Я сейчас спущусь вниз и пришлю вам Джин.

— Я пойду с вами, — возразил Норман.

Танцзал ничем не отличался от десятка других подобных заведений в пригородах Лондона, и Норман понял, что Николас не соврал, назвав его заведением респектабельным. Это было почти респектабельное заведение, где процентов шестьдесят посетителей составляли конторские служащие, машинистки, секретарши, бухгалтеры и их кавалеры. Люди постарше, а таких было процентов десять, танцевали с платными партнершами или несмело приставали к девушкам. Примерно треть публики составлял рабочий люд: молодые парни в пестрых нарядах, причесанные, но не очень чистые девушки в джинсах, чью социальную принадлежность скрывала стереотипная одежда. Человек шесть девушек сидели вместе и о чем-то оживленно болтали. Николас положил одной из них руку на плечо.

Девушка обернулась. У нее были тонкие губы, которые она накрасила сердечком. Она жевала резинку. Взглянув снизу вверх на Нормана, спросила с искусственным американским акцентом:

— Хотите потанцевать?

— Нет, моя фамилия Норман, уголовный следственный отдел, Скотленд-Ярд. Мне кажется, вы могли бы мне помочь.

— Джин, ради бога, сделай для этого человека все, что в твоих силах, — важно сказал мистер Николас.

Норман присел рядом с девушкой за металлический столик. Она потягивала через соломинку кока-колу.

— Вы хорошо знаете Короля?

— Знала. Была его подружкой.

— Была?

— Последнее время он дружит с Сюзи Хейг. Ее сегодня здесь нет.

— Кто кого бросил?

— Не ваше дело. — Каким-то непостижимым образом девушке удавалось одновременно потягивать кока-колу и жевать резинку. — Это было взаимно.

— Может, вам не нравятся ребята, с которыми он водится?

— Послушайте, мистер, задавайте-ка мне вопросы по делу. Если мне захочется, я отвечу на них. Если нет, так вам и скажу.

Норман почувствовал, как в нем закипает гнев. Он накрыл своей мясистой ладонью тонкое запястье девушки.

— Уберите руку! — взвизгнула она.

— Слушайте, либо мы сейчас поднимемся с вами в кабинет вашего хозяина, либо вы поедете со мной в участок. Решайте сами. Мне все равно.

Ее сердечко скривилось в ухмылку.

— Ладно, пошли наверх. Только отпустите мою руку. Мне больно.

В кабинете Николаса девушка плюхнулась прямо на стел. Бутылка виски стояла на подоконнике, и Норман плеснул в оба стакана.

— Итак, начнем с самого начала. Вас зовут Джин Уиллард и вы проработали в «Роторе»…

— Полтора года.

— Так что прекрасно разбираетесь в местной ситуации. Итак, Джин, Гарни появился здесь кое с кем из своих дружков в четверг вечером. Я хотел бы знать, как они выглядели, с кем разговаривали и что говорили.

— Вам не так уж и много от меня надо. — Виски пролилось ей на подбородок. Она вытерла его ладонью и подалась вперед — пурпурное платье туго обтянуло ей грудь. — Если верить вам, то мальчики зарезали в Фар Уэзер какого-то типа. Что им помешает проделать то же самое со мной?

— Мы помешаем, — сказал Норман без всякой на то уверенности. — Мы дадим вам стража.

— Благодарю вас. — Девушка фыркнула. — А когда вы его заберете, мне придется отсюда драпать.

— А почему бы и нет?

Она приоткрыла от удивления рот и вцепилась в него взглядом.

— Ваше место в Лондоне. Позвольте цыганке Норману предсказать ваше будущее по хрустальному шарику? Вижу, вы едете в Лондон, поступаете в кабаре стриптиза, находите своего сутенера и работаете на него в поте лица, а если вам повезет, то выходите замуж. Такой конец не так уж и далек. О да, мисс Уиллард, ваше место в Лондоне… А что вас держит здесь? Не понимаю.

— Раньше мне не хотелось уезжать отсюда из-за Короля.

— Расскажите о нем подробней.

— Мы с ним по л го да дружили. Он чудо. Понимаете, с ним здорово. Все ребята смотрят на него снизу вверх, так что с ним здорово было дружить.

— Здесь-то он кажется крупной рыбой, а вот там, где плавают настоящие рыбы, покажется головастиком.

— Вы рассуждаете не как полицейский.

— Нам ведь тоже присуще человеческое, может, даже больше, чем всем остальным. И мы всему знаем цену. Я мог бы помочь вам выбраться отсюда. — Норман смело встретился со взглядом ее темных глаз-бусинок. — Вы привыкли рассчитывать только на себя, но в данном случае можете рассчитывать на меня.

— Мне нравится виски.

Своей костлявой рукой с кроваво-красными ногтями она подвинула к нему свой стакан. Норман наполнил его до половины и столько же налил себе.

Она выпила, и Норман налил ей еще. Она снова потянулась к стакану. Норман сидел в глубоком кресле Николаса, обитом дорогой материей блекло-синего цвета, такой же, как и крышка стола. Она говорила толчками — так поступает вода из шланга, на который все время наступают.

— Только они появились в зале, я сразу усекла, что-то не так. Король вел себя вроде бы как всегда, подошел и заговорил с этой дегенераткой Сюзи, но по лицам Эрни и Тэффи я поняла: что-то не так. Эти оба еще молокососы, им бы за мамину юбку держаться. Другой парень, Лес Гарднер, тот с Королем на равных. Конечно, он ему и в подметки не годится, но Король обходится с ним как с младшим братом. Его сестрица, Леса, я хочу сказать, сука первостатейная, но сам он парень хоть куда.

Так вот, с тех пор как мы с Королем рассорились — я ведь говорила вам, что мы рассорились, да? — Норм ан кивнул, не желая ее прерывать. — Это случилось взаимно, ясно вам? Так вот, с тех пор за мной стал ухлестывать Эрни Боган. Думает, я стану после Короля возиться с каким-то сопляком. Так вот, подходит он ко мне и говорит: «Мы в Фар Уэзер такое отмочили», а что именно, не говорит. Тут Король подходит, а он, как вошел, еще и слова со мной не сказал, а теперь подходит и спрашивает: «Что тебе сказал Эрни?» — «Он сказал, что вы были в Фар Уэзер на празднике Гая Фокса», — отвечаю я. Тут Король как рассвирепеет. Я таким его сроду не видела. Вы знакомы с Королем?

— Знаком, — кивнул Норман.

— Так вот, он обычно холодный, как огурец. А теперь он и говорит Эрни: «Я ведь велел тебе держать пасть закрытой». А Эрни и спрашивает у него, как быть с Роуки и Поляком, ведь их здесь нет, а Король и отвечает: «Если какой-нибудь скот хоть пикнет, его песенка спета. Я, — говорит, — сам об этом позабочусь. Усек, Эрни?» — Девушка замолчала и посмотрела на свой почти пустой стакан. Облизнула накрашенные губы. — Обо мне он тоже может позаботиться, — сказала она уже без малейшего намека на американский акцент.

— С тобой, девушка, он этого не сделает. Вот что я тебе скажу: когда кончится расследование, мы упечем твоего Короля Гарни туда, где он долго не сможет никому причинить вреда. Ну а что еще он сказал?

— Вроде больше ничего. Эрни и без того намочил со страху штаны. А тут подходит Тэффи Эдвардз, и оба начинают пудрить мне мозги, что Эрни, дескать, меня разыграл. Тэффи и говорит: «Спроси у Короля с Лесом. Мы с Эрни тоже там были, но у нас нету ножей». — «А что они сделали? — спрашиваю я. — Банк, что ли, ограбили?» Тогда Тэффи и отвечает, что они будто бы поехали позабавиться с одним типом, тем, что вышвырнул их с каких-то танцев, что ли, набрали с собой кучу фейерверков, чтобы в него бросать, а вышло так, что порезали его. «Ножи были у Короля и у Леса», — снова говорит Тэффи.

Тогда Эрни и спрашивает: «А как быть с Роуки? Может, Роуки тоже в этом участвовал?» А Эрни ему: «Ты, Тэффи, перед тем, как ехать, доставал свой ножик». А Тэффи и говорит: «Это вранье». А когда я спросила, здорово они порезали того типа, Тэффи лишь хихикнул, а Эрни сказал: «Здорово».

«Очень здорово?» — снова спрашиваю я, а Эрни и отвечает: «Король думает, тот тип в ящик сыграл».

Ее стакан был пуст. Она посмотрела на Нормана.

— Еще хочу.

— Хватит. — Перед ней сидел уже не мужчина, а полицейский. — Ты поедешь со мной.

Она взяла его за руку.

— И ты обо мне позаботишься?

— Позабочусь.

Они поехали в участок, где Джин дала показания.

— Мне придется сходить в полицейский участок, — сказал в понедельник утром Лейну Хью. — Там сегодня, проводят опознание. Вы, наверно, помните, что я тоже был в четверг в Фар Уэзер.

— Неужели ты думаешь, я мог об этом забыть? — пропел Лейн. — Ведь если ты не читаешь под столом «Бэннер» или не пишешь статейки для других центральных газет, которые все равно никто не напечатает, ты бежишь попить кофейку с этим твоим дружком мистером Фэрфилдом. Вот тебе совет, мой мальчик: либо ты бросаешь все это к чертовой матери и занимаешься текущими делами для своей газеты, либо ты можешь не вернуться с одного из своих кофепитий. Усек своими возвышенными мозгами?

— Разве я что-то провалил?

— Провалил? — Лейн стал набивать одну из своих трубок. — Сегодня уже понедельник, мой мальчик. Уже произведены аресты, о коих мы сообщили читателям. Полицейский суд, сам процесс — вот те материалы, которые мы в свое время поместим на наших страницах. Но я не хочу, чтобы репортер «Гэзетт» ползал по всем углам и заглядывал под каждый камень. Усек мою мысль?

Майкл поднял голову от пишущей машинки.

— Кстати, сегодня состоится Сэвингтонский турнир по кеглям. Одним словом, делу время, потехе час.

— Очень забавно, — оценил Лейн. — И чрезвычайно остроумно. Но самое забавное состоит в том, что наш внештатный юморист прав. «Гэзетт» — издание местное, и наши читатели в первую очередь ищут в ней сообщения о местных событиях, о которых им больше негде прочитать. Ладно, валяй на свое опознание, но чтобы к двум часам был в редакции.

Хью шагал по Хай-стрит под реденьким и каким-то больно уж теплым для этого времени года дождем. В приемной уже ожидали кривобокий Джо Пикетт, мрачный и насупленный доктор Макинтош и девчушка, чьи фейерверки он зажигал в тот злополучный вечер. Рядом с ней сидел незнакомый мужчина, наверное, ее отец. Вошли Твикер, Лэнгтон и сержант Норман.

— Сегодня мы проводим опознание, — обратился к присутствующим краснолицый флегматичный Лэнгтон. — Вы выйдете по одному во двор, где мы выстроили несколько человек, приглядитесь к ним спокойно, без спешки, а потом скажете нам, не видели ли вы кого-нибудь из этих людей на лужайке в Фар Уэзер вечером пятого ноября. Именно пятого, а не раньше или позже. Нас интересуют только те, кто был на лужайке в тот вечер. Ясно?

Первым вызвали доктора Макинтоша, за ним Морин Дайер с отцом.

— А я видел вас раньше, — сказал Хью Джо Пикетт. — Вы тот самый репортер, который был у нас в тот вечер. Верно?

— Прошу вас не разговаривать, — казенным тоном приказал стоявший у дверей Боб Пикеринг.

Наконец вызвали Пикетта, а вслед за ним Норман крикнул:

— Мистер Беннет.

Они шли рядом по коридору, и Норман развязно спросил:

— Так это вы работаете в «Гэзетт»?

— Да.

— Ваш нюх в этот раз здорово сработал. Интересно, скольких из них вы опознаете.

Они вышли на маленький дворик. Там выстроилось двенадцать подростков, все в плащах либо макинтошах, нахохлившиеся, понурые. Хью медленно шел вдоль шеренги. Да, все это здорово смахивало на фарс, но фарс трагический, ибо он должен был указать пальцем на Гарднера. Но странно, сейчас он уже не чувствовал той уверенности в своей правоте, какая была у него в субботу утром. А ведь он надеялся именно на нее — что можно было разглядеть за тот короткий миг, когда в его душе не было и намека на предчувствие беды. Мимолетное впечатление… Оно могло оказаться ошибочным. На короткое мгновение лицо Лесли Гарднера полностью заслонило лицо Джилл: такой же курносый нос, короткая, как у ребенка, верхняя губа, которая почему-то не вызывала жалости, а лишь говорила о решимости характера. Но взгляд у парнишки еще совсем детский и какой-то испуганный. К Хью подошел Твикер и спросил:

— Узнали кого-нибудь? Может, еще пройдете разок вдоль шеренги?

— Нет. Я уже узнал его.

Хью. уверенно указал пальцем на Гарднера. Тот пошатнулся под его пристальным взглядом.

Норман сделал в своем блокноте пометку.

— Я вас слушаю, — теребил Твикер Хью.

— Это тот самый, с которым мы боролись в тот вечер. Он вырвался от меня и побежал в сторону Корби.

— Ясно. Ну-ка, скажи что-нибудь, — велел он Гарднеру.

— Меня зовут Лесли Гарднер, — выдавил тот.

— Теперь скажи: «Всыпь ему, Король!»

Во взгляде Гарднера что-то дрогнуло.

— Всыпь ему, Король! — таким же бесцветным голосом сказал он.

Твикер вопросительно глянул на Хью. Тот пожал плечами:

— Трудно сказать. Ведь всего три слова. К тому же тогда я не обратил на них особого внимания.

— Ясно, — процедил Твикер. Норман захлопнул блокнот. Хью был свободен.

Начальник полиции только что позавтракал, и настроение у него было приподнятое.

— Итак, что имеем на сегодняшний день? — спросил он у Твикера.

Твикер докладывал сухо, но отнюдь не равнодушно. Лэнгтон сидел здесь же, как всегда бесстрастный, но внимательный. Норман что-то чертил в своем блокноте.

— Первое: все пять подростков арестованы. Это Боган, Жарков, Эдвардз, Гарднер и Гарни. Шестой, Джоунз, подвергся допросу, дал обвинительные показания, касающиеся двух сообщников, и после этого сбежал из дому. — Твикер сделал паузу. Норман перестал чертить в блокноте. Лэнгтон рассматривал свои большие руки. Начальник полиции поглаживал усы. — Не вызывает никакого сомнения, что все шестеро подростков замешаны в случившемся за две недели до этого инциденте на танцах. Не вызывает никакого сомнения и то, что все шестеро вечером пятого ноября были в Фар Уэзер, в чем они уже сознались, хотя поначалу и отрицали этот факт. Весь вопрос в том, кто именно совершил преступление.

Второе: у нас есть четыре свидетеля. Первый, Джо Пикетт, приходящий садовник, в четверг вечером стоял рядом с Корби. Он видел нож, хотя затрудняется сказать, в чьих именно руках. Гарни, которого его дружки зовут Королем, вожак их банды, так что вполне резонно предположить, что преступление было совершено им. Кроме того, Пикетт ошибочно опознал еще двух подростков.

Твикер замолк. Все остальные тоже молчали.

— Второй свидетель, доктор Макинтош, тоже какое-то время стоял рядом с Корби, но потом отошел от него. Он тоже утверждает, что на Корби напало «два или три подростка». Сегодня утром он смог с уверенностью опознать лишь одного Гарни.

Третий свидетель — одиннадцатилетняя девочка по имени Морин Дайер, дочь местного фермера. Она опознала в Гарднере того подростка, который ее толкнул. Говорит, будто бы видела, как в его руке блеснул нож. Репортер местной газеты, Хью Беннет, тоже узнал в Гарднере парня, который сшиб девочку. Беннет боролся с Гарднером, нащупал в его кармане что-то твердое и видел, как тот бросился в сторону Корби.

Начальник полиции звенел в кармане мелочью.

— Хотел бы я знать, где скрывается этот Роуки Джоунз? Ничего не слышно о нем?

— Пока ничего, сэр, — ответил Лэнгтон. — Но он не убежит далеко.

— Да, весьма запутанное дело, — раздраженно буркнул начальник полиции. — Один видел это, другой видел то. А что говорят сами подростки? Небось плетут разные сказки?

Твикер добросовестно пересказал версии всех шестерых подростков и Джин Уиллард. В комнате было тепло и сыро, в газовой горелке шипело и потрескивало пламя, и Норман чувствовал себя вяло, с трудом вникал в смысл происходящего. Возле газовой печки стояло огромное кожаное кресло, Норман, глядя на отсутствующее выражение лица начальника полиции, догадался, что тот обычно дремлет в нем после обеда.

— …Вытянуть из них правду, любыми способами вытянуть из них правду. — В голосе Твикера звучали стальные ноты. — С этими мерзавцами нужно обращаться только так.

Зазвонил один из трех телефонов на большом столе. Начальник полиции снял трубку и передал ее Лэнгтону. Суперинтендант выслушал то, что говорили на другом конце провода, произнес несколько односложных слов и бережно, точно заряженное оружие, положил трубку на место.

— Роуки Джоунз обнаружен, — доложил он. — В одном из этих проклятых коттеджей в поселке Плэтта.

— Хорошо! — воскликнул начальник полиции. — Теперь нужно постараться вытянуть из него как можно больше. Приступайте.

— Из него больше ничего не вытянуть. Он умер в результате ножевых ранений.

Поселок Плэтта был назван в честь его строителя, воздвигнувшего на болотистой низине два ряда четырехкомнатных коттеджей с коммунальными удобствами. Большинство из них давно снесли, но два еще стояли. У них протекали крыши, окна были заколочены досками. Сырые, забрызганные грязью стены украшали фотографии кинозвезд и гангстеров. По углам валялись пустые бутылки из-под пива.

В той комнате, где обнаружили тело Джоунза, было три стула и бамбуковый стол. Тело лежало лицом вниз в луже засохшей крови. Вокруг него сновали криминалисты.

— Он получил восемь ножевых ран, — доложил полицейский хирург. — Возможно, они были нанесены двумя или несколькими ножами с идентичными лезвиями, но это установить невозможно. Других ранений как будто нет. Судя по всему, кто-то его держал, а другой наносил удары. Потом тот, кто держал, помог прикончить.

— Когда наступила смерть?

— Этого я сказать не могу. Вероятно, где-то между десятью часами вечера в пятницу и десятью утра в субботу.

— В пятницу он до полуночи находился в участке, — ехидно заметил Твикер.

— Что доказывает, как трудно по прошествии двух суток установить точное время смерти, — невозмутимо сказал хирург. — Быть может, точное время удастся установить по вскрытии, и то с колебанием в несколько часов в ту либо иную сторону.

Они провели в коттедже около получаса. Обнаружили в кухне пустые бутылки из-под пива и остатки пищи. Лестница, ведущая наверх, давно развалилась, и попасть туда было невозможно.

— Как же это могло случиться? — вслух размышлял Твикер. — Выходит, Джоунз не убегал из дома, как считает его отец. Та записка, которую он видел, повелевала ему явиться на встречу в коттедж, где обычно собирались мальчишки. Здесь его допросили, и он сознался, что раскололся нам. А может, они и без того знали, что он в их шайке самое слабое звено. Так или иначе, они его убили. Скорей всего это сделал сам Гарни, который собрал всю шайку и преподнес наглядный урок того, что рты следует держать на замке.

Лэнгтон кивнул.

— Похоже, так оно и было. Следовательно, мы опять-таки обнаружим здесь следы всей шайки, что не больно поможет нам опознать конкретного преступника.

Молчание нарушил Норман.

— Остается единственный способ, о котором и говорил шеф, — вытянуть все из них силой.

Фэрфилд с Хью сидели в «Гранд» и пили джин.

— Ну-с, молодой Хью, что вам подсказывает ваш инстинкт журналиста относительно дальнейшего хода событий?

— Сюда нагрянут репортеры из Лондона.

— Верно. И плакала ваша построчная оплата. Однако это не то происшествие, от которого впадают в экстаз наши редакторы. Мрачновато. Я полагал, все будет несколько по-другому.

— Твикеру нагорит?

— Само собой. Ему уже как-то нагорело. Но я хотел сказать, что такой поворот дела всколыхнет волну насилия. Будущие победители алчут крови.

Фэрфилд кивком велел бармену наполнить их стаканы. Хью хотел было отказаться.

— Не глупите, мой мальчик. Эти маленькие билетики в рай покупает нам «Бэннер». Я сказал, они алчут крови. Теперь полетят головы. Полиция постарается предъявить кому-нибудь из этих парней обвинение в убийстве и приложит все усилия к тому, чтобы оно сработало. В ход будут пущены самые жестокие методы. Уловили мою мысль?

— Нет, не совсем.

— Попытаюсь объяснить. Как я себе представляю, им едва ли удастся предъявить обвинение в убийстве всем пятерым, поэтому внимание сконцентрируется на ком-то одном, а остальных прижмут к стенке и заставят накапать па сообщников.

— Понимаю.

— А как вы думаете, он виновен, этот мальчишка Гарднер? Может ли такой хлюпик, как он, зарезать ножом человека?

Что он мог ответить на этот вопрос? Он вспомнил, как мальчишка вырвался из его рук и метнулся в сторону Корби.

— Я не верю, что он способен на такое, — рассуждал Фэрфилд. — Интересный тип этот его папаша, настоящий убежденный лейборист. А сестричка — девица с характером. Имея таких родственничков, можно быть беспечным дурачком, но только не убийцей.

Хью вытер ладонью лоб. В баре было душно.

— Надеюсь, он не убийца. Мне нравится Джилл. Но чем мы можем ему помочь?

— Если мы с вами придем к совместному внутреннему убеждению, что он не виновен, надеюсь, «Бэннер» захочет заплатить за его адвоката. А мы тем временем будем вынюхивать по всем углам улики в его пользу.

Их стаканы снова были полны. У Хью мелькнула мысль, что Фэрфилд завел этот разговор под действием алкоголя. Но нет, потрепанная физиономия его друга была серьезна и даже сурова.

— А может, мы ставим телегу впереди лошади? Ведь еще неизвестно, предъявят ли Гарднеру обвинение в убийстве?

— Гарни как пить дать предъявят. А этот парнишка его самый близкий дружок.

— Остальные же скажут все, что угодно, лишь бы спасти свои шкуры.

— Ага, дошло-таки. — Фэрфилд пристально разглядывал содержимое своего стакана. — Чтобы спасти свои шкуры. Теперь полиция здорово их прижмет.

Так оно и случилось. На допрос бросили шестерых полицейских. Его направляли по двум руслам: дополнительные сведения, касающиеся обстоятельств убийства Корби, и обстоятельства убийства Роуки Джоунза. Твикер на первых порах не принимал участия в допросе. В восемь тридцать вечера в понедельник к нему в кабинет заглянул Норман и сказал:

— Жарков готов. Похоже, и Эдвардз тоже.

Ночной холод пробирал до самых костей, но с Нормана струился пот.

Они прошли лабиринтом коридоров в маленькую комнатку. Щуплый смуглолицый Тэффи Эдвардз, съежившись, сидел на стуле. Кроме него, в комнате было два детектива. Эдвардз стучал зубами и был белее стены.

— Хочешь кофе? — спросил у него Твикер.

— Да.

На лице подростка не было следов от побоев, но он прижимал ладонь к щеке.

— Вот его показания, сэр.

Норман подал Твикеру листок.

Суперинтендант пробежал его глазами. Эдвардз пел ту же песню, которую они слышали от Жаркова. Дескать, Гарни предложил эту поездку в Фар Уэзер, и они накупили фейерверков. Он думал, это всего лишь забавы ради. Гарни часто носил при себе нож, в тот вечер он тоже у него был. Он видел нож и у Гарднера и думал, что у Жаркова тоже был нож. Да, он разговаривал в «Роторе» с Джин Уиллард, но он не видел, кто именно наносил удары. Он сказал Джин, что это сделали Лес с Королем, только потому, что видел у них ножи.