Без права на покой [Рассказы о милиции]

АЛЕКСАНДР БОРОВКОВ. ЛИХА БЕДА - НАЧАЛО

Наталья резким движением задернула окон­ную штору. Она не могла больше смотреть на уныло моросящий дождь, на мутные лужи и голые, как будто ободранные неимоверных размеров граблями, деревья.

Надо сосредоточиться на деле.

Надо...

Эта тоненькая коричневая папка отталкивала: каза­лось, откроешь — и вырвется наружу визг свиней, отчаянный крик раненого человека.

У Натальи было такое ощущение, словно ей предстоит с головой окунуться в грязную жижу, но, преодолев в себе постыдную, как она считала, для. следователя брезгли­вость, откинула новенькую обложку папки. В ней было всего несколько листков.

Сообщение из больницы. В 20 ч. 47 мин. «скорой помощью» доставлены: Кедринцев Николай Михайлович, 39 лет, зоотехник, диагноз: резаная рана грудной клетки; Пастюхин Иван Митрофанович, 64 года, рабочий мясо­комбината, диагноз: проникающее ножевое ранение поясничной области, алкогольное опьянение.

Госпитализированы в хирургическое отделение.

Протокол осмотра места происшествия Наталья отложила в сторону. Сейчас ее больше интересовали показания единственного свидетеля — Малинина.

«По существу заданных мне вопросов поясняю следующее: сегодня, 15 ноября, на автомашине «ГАЗ-52» выехал из колхоза и к вечеру уже был в Куйбышеве. Вместе со мной ехал зоотехник Николай Кедринцев. Мы везли для сдачи на мясокомбинат свиней. В Куйбышев приехали — время не помню, но было уже темно, мне пришлось включить подфарники. На мясокомбинате мы взвесили свиней и стали перегонять их из одного загона в другой, на верхний этаж. Ворота загонов открывал Кедринцев. В это время к Кедринцеву подошел рабочий мясокомбината и стал громко ругаться. Он кричал Николаю, чтобы тот не открывал ворота загонов. Во время их спора несколько свиней выбежали на территорию комбината. Николай пошел за ними, чтобы вернуть обратно, я стал загонять остальных на верхние этажи. Николая я не видел и вдруг услышал его крик: «Женька, меня зарезали!». Я побежал на крик и увидел, что Николай сидит на земле, а рабочий лежит рядом.

Я сразу побежал к машине, чтобы найти телефон и позвонить в «Скорую помощь». На центральной проходной я сообщил вахтеру о происшедшем. Когда вернулся на место происшествия, там было много людей.

Я точно знаю, что у Николая не было ножа. Мы по дороге обедали и хлеб ломали руками.

По характеру Кедринцев человек спокойный, не знаю, мог ли он первым напасть на другого человека.

С моих слов записано правильно, мною прочитано. Малинин».

«Какая нелепица», — подумала Наталья, откладывая протоколы в сторону. Не верилось, что поссорившись из-за пустяка, старик Пастюхин ударил другого человека ножом. Но кто же ранил самого Пастюхина? Кедринцев? Возможно, первым напал он?

Группа, выезжавшая на место, опросила всех работни­ков комбината, но свидетелей не нашла, никто ничего не видел . и не слышал. В сложившейся ситуа­ции истину можно было прояснить только в больнице, хотя маловероятно, ведь раненые еще в тяжелом сос­тоянии.

Разговор с Кедринцевым начался удачно. Он был в сознании и на расспросы о самочувствии отвечал связно. Но когда Наталья назвалась, его вдруг начало трясти.

— Я все помню. Все помню! Это он...

Подписать протокол Кедринцев не смог, тряслись руки.

— Ничего страшного, — улыбнулась ему Наталья, — следующий раз подпишете, поправитесь и подпишете.

Беседа с Пастюхиным оказалась более продолжитель­ной.

— Ох, товарищ следователь, у меня столько врагов, сколько вам и в кошмарном сне не снилось.

— Почему же, Иван Митрофанович?

— Я до пенсии в охране работал. Дело это опасное. Каждый норовит что-нибудь утащить, урвать побольше. Из-за куска мяса готовы горло человеку перегрызть.

— Значит, вы догадываетесь, кто вас ударил ножом?

— Нет. Он сзади подкрался. И саданул мне в левый бок. Упал я, как будто в яму провалился, ничего не помню.

По дороге из больницы Наталья старалась забыть хотя - бы на время о своих подозрениях и догадках, сосредото­чившись на анализе услышанного.

«Обоих по-человечески жалко. Но Пастюхин, пожалуй, самую малость подыгрывает. Он очень хочет вызвать сострадание, казаться добрым и справедливым. Только с добротой его что-то не складывается: «каждый норовит кусок побольше урвать... готовы горло перегрызть» — это уже мировоззрение.

Кедринцев возмущен жестокостью происшедшего. Да, делает вид, что возмущен. А на самом деле?

И еще — Малинин.

Малинин, двадцатилетний парень, нервничал. Расска­зывал о случившемся сумбурно, перескакивая с одного на другое. Наталье стоило больших трудов направить разговор в нужное русло.

— Женя, давайте вернемся к тому дню. Что вы увидели, когда прибежали на крик Кедринцева?

— Рабочий лежал на боку, а Николай — рядом, на коленях. Левой рукой он опирался на Пастюхина... Когда я вернулся с проходной, возле Кедринцева валялся нож. Кедринцев показывал на него и говорил, что рабочий несколько раз. ударил его...

— Сколько времени прошло с того момента, как вы оставили Кедринцева и Пастюхина, до крика: «Женька, меня зарезали»?

— Минут пять, не больше.

— Был ли в это время кто-нибудь посторонний на месте происшествия?

— Нет, это исключено. Там везде прожектора светили.

После допроса Наталья жирно перечеркнула в своем блокноте фамилию «Малинин».

Все допрошенные ею работники мясокомбината, сбежавшиеся на крик Кедринцева, как и Малинин, в один голос утверждали, что никого из посторонних не было. Таким образом, оставалось два действующих лица: сами пострадавшие. Но кто из них зачинщик резни?

Следующий день начался с неприятности. Утром Наталья, как и планировала, поехала в больницу. Дежурный врач недоуменно вскинул брови:

— Кого-кого вы хотите увидеть? Кедринцева? Так он же вчера умер!

Наталью бросило в жар.

— Девушка, что с вами? Выпейте, выпейте, вот вода. Нельзя все так близко к сердцу принимать. Думаете, нам не жалко? Каждого человека жалко. Зато второй ваш подопечный поправляется, скоро выпишем.

...Перед Натальей стоял старичок в белых валенках с калошами и поношенной фуфайке. Пастюхин. У него презрительный прищур глаз, плотно сжатые губы, на лице — едва уловимая усмешка.

— Нож? Ой, что вы, товарищ следователь. У меня ножей отродясь не было. Зачем он мне? А вот у моих врагов... Но я никого конкретно не подозреваю, разве всех упомнишь?

После нескольких бесплодных допросов Пастюхина Наталья уже не сомневалась: от него ничего не добьешься. Надо идти по другому пути. Но по какому?

Однажды к Стародубовой зашел судебно-медицинский эксперт Владимир Николаевич Овсянников. Наталья искренне обрадовалась, она-то знала, что Овсянников просто так не заходит.

— У тебя, говорят, занятный старичок есть? — начал он без каких-либо предисловий. — Обстоятельства дела знаю. Выкладывай, что имеешь против него.

— Мало, очень мало. Знаю, уверена, он убийца, а доказать не могу. Почему уверена? Во-первых, Кедринцев еще в больнице сказал мне, что его ударил Пастюхин. То же самое он говорил сбежавшимся на крики людям. Во- вторых, пришел ответ на мой запрос. Оказывается, Пастюхин дважды судим, но скрывал это. Наконец, последние дни я находилась на мясокомбинате, выяснила, что у Пастюхина был нож. Правда, он не признается...

Овсянников снял очки, провел ладонью по лицу.

— Если Пастюхин врет... Завтра приду на допрос, познакомлюсь с ним поближе. А ты езжай домой, отдохни, вид у тебя усталый.

На улице шел снег. Первый снег.

...Прокурор, ознакомившись с материалами дела, вынес постановление об аресте Пастюхина. Поэтому последние допросы обвиняемого Наталья проводила в следственном изоляторе. В новой обстановке Пастюхин повел себя по-другому. Наталье сначала даже показалось, что к ней по ошибке привели другого человека. Тихий, измученный недугами старичок превратился в наглого уголовника.

— Ничего ты не докажешь, следователь, мокрухи не пришьешь. Не виноват я.

Только когда на допросы приходил Овсянников, Пастюхин притихал. Он, наверное, побаивался этого спокойного человека, его пристального, изучающего взгляда сквозь толстые стекла очков. Особенно живо Владимир Николаевич интересовался самочувствием Пастюхина.

— Вы говорите, что сразу после удара потеряли сознание?

— Точно, аж сердце замерло. Как мертвый упал. Даже обернуться не смог.

— А на какой бок вы упали?

— На левый.

В комнате установилась тишина. Потом ее оборвал неожиданно резкий голос эксперта:

— Врете, сознания вы не теряли и все прекрасно помните.

— Ничего не помню, упал, никого не видел, — вяло, как фразу из заученной роли, повторил побледневший Пастюхин.

Овсянников продолжал:

— Получив ранение, для вас неожиданное, вы должны были отреагировать чисто инстинктивно: повернуться к наносившему вам удар, постараться отразить воз­можности повторного удара. Но в том-то и дело, что напали вы сами. Как? А так: левой рукой вы схва­тили Кедринцева за пальто, а правой, в которой был нож, нанесли четыре удара. У Кедринцева все- таки хватило силы вырвать нож, ткнуть им вас в поясницу...

Пастюхин сидел с невозмутимым выражением лица, он уже справился с собой, лишь голос его был по-прежнему уставшим, надломленным.

— В моем возрасте садиться в тюрьму страшно. Думал, хоть умру спокойно. Но не надейтесь, признавать­ся не буду...

Наталья знала, что убеждать этого человека бессмыс­ленно. Он жил со злобой, с ненавистью к людям, она испепелила его душу, вела от одного преступления к другому.

...В этот вечер Наталья долго не уходила с работы, ждала звонка Овсянникова из суда. И вот наконец-то в телефонной трубке его славный голос:

— Поздравляю тебя, Наташа, суд признал Пастюхина виновным.

Этот рассказ — об одном из первых дел старшего следователя Советского РОВД города Куйбышева лейте­нанта милиции Натальи Леонидовны Стародубовой. Теперь на ее счету не один десяток успешно расследо­ванных преступлений.