Без вождей. Декоммунизация в лицах

В Украине больше не нуждаются в услугах ленинских юнкеров

В городе Орехове, что в Запорожской области, в список объектов, подлежащих обязательной декоммунизации, попал памятник петроградско-московским курсантам, отправленным в Украину в 1920 году по личному распоряжению Ленина

У этого воинского формирования времен Гражданской войны было несколько названий. Устанавливавшее в Украине свои коммунистические порядки — «русский мир», выражаясь по-современному, московское правительство именовало их кремлевскими курсантами — по месту расположения их школы. Врангелевцы же, на борьбу с которыми и были отправлены тогдашним плешивым хозяином Кремля курсанты-кремлевцы, называли их ленинскими юнкерами.

По бытующей в Орехове легенде, завоевавшие себе, как писали в компартийные времена, «немеркнущую славу» курсанты петроградско-московской бригады отличились в конце июля 1920 года, когда им поручили освободить город от врангелевцев.

Начался их поход на Орехов утром 26 июля от Гуляйполя, где накануне бригада, составленная из учащихся находившихся на территории московского Кремля Первых пулеметных курсов по подготовке командного состава РККА, разгрузилась на железнодорожной станции.

Яростно атаковать Орехов они продолжали в течение двух дней, устилая при этом «улицы города телами своих убитых сотоварищей и трупами врагов». Согласно легенде, на которую я уже ссылался, выбили из Орехова дроздовцев — вояк генерала Дроздовского, курсанты днем 29 июля, а уже вечером на них врангелевцы бросили свежие силы, и курсанты спешно оставили город.

Отошли из него, не забирая раненых. Это исторический факт, зафиксированный в нескольких источниках. То есть, ленинские юнкера драпанули из города, плюнув на своих немощных собратьев по оружию. Удивляться тут, впрочем, нечему: бросать своих в беде — было в порядке вещей в Красной Армии. Во все времена.

Раненых занявшие город белые — опять же, согласно все той же легенде, всю ночь пытали, а утром расстреляли. При этом, когда их вели на расстрел, они, не сломленные, пели «Интернационал». Под эту песню их и расстреляли.

В последствии из 16 курсантов, похороненных в братской могиле под скромным обелиском, сооруженном в городском парке Шевченко, удалось установить только шесть фамилий: Болотов, Тененен, Орлович-Волк, Туленков, Лившиц, Кильч.

Куда же подевались трупы с улиц города, для меня осталось загадкой. Кстати, в мемуарах барона Врангеля я даже упоминания не нашел о боях за Орехов в июле 1920 года. «К утру 22 июля 1-я конная и Дроздовская дивизии были оттянуты в деревню Жеребец, 2-я конная — в деревню Васиновку [обе деревни — на пути к Орехову], кубанцы направлены были на станцию Пришиб для переброски в Феодосию». Все, больше достойных событий в июле барон Врангель не увидел.

Второй обелиск питерско-московским юнкерам, которые будто бы яростно сражались за Орехов, установлен… на территории московского Кремля [в сквере между Арсеналом и Сенатом]. Что воздвигнут он именно в честь штурмовавших Орехов частей, подтверждает надпись: «…павшим в боях в борьбе против контрреволюции под Ореховом…»

Так рождались советские легенды.

Уже в более близкие к нам времена курсантов в Орехове перезахоронили в братскую могилу на воинском мемориале — в том же парке Шевченко, где покоятся останки полутора сотен освободителей города от немцев. Вместо же скромного обелиска «благодарные потомки» возвели в парке Шевченко впечатляющий монумент, над созданием которого работал запорожский скульптор Михаил Худас. Если кому интересно, он был также автором скульптурной композиции «Пионерская дружба» [в районе улицы Анголенко в Запорожье] и скульптурных наверший на вокзале «Запорожье-1» и драмтеатре им. Магара.

Не лишне, думою, будет уточнить, что осенью 1920 года сводная бригада петроградско-московских курсантов, которая так неудачно брала Орехов, была расформирована, вместо нее в РККА сформировали сводную дивизию курсантов в составе Петроградской, Харьковской и Киевской бригад. Получив приказ отыскать [и уничтожить] один из отрядов мятежного батьки Махно, окончательно на тот момент порвавшего с большевиками, во второй половине декабря 20-го петроградская бригада оказалась неподалеку от гуляйпольского села Святодуховка [нынешняя Любимовка]. А рано утром 20 декабря и уснувший караул, и штаб бригады изрубила махновская конная разведка, неожиданно оказавшаяся в районе Святодуховки.

…Как мне объяснили в Ореховском горсовете, занимающихся — в соответствии с указом Президента Украины, в городе декоммунизацией поначалу ввел в некоторое замешательство документ, согласно которому памятник курсантам-недоосвободителям значился как… «Братская могила петроградско-московских курсантов». Могила! Но потом выяснилось: могилы там нет — курсанты давно перезахоронены, а памятник им вообще снят с учета — как не представляющий культурной ценности.

Так что юнкерам-ленинцам можно со спокойной совестью объявить: «Идите домой, вояки, в ваших услугах в Украине больше не нуждаются».

***

В заключение позволю себе отрывок из книги офицера-дроздовца Георгия Венеса «Зяблики в латах», который как раз и участвовал в том бою за Орехов с питерско-московскими курсантами. Отрывок этот длинный, но он все расставляет на свои места:

«Мы шли в контратаку.

…Как и мы, курсанты разомкнулись всего лишь на один шаг. Как и нас, их можно бы было взять одним пулеметным взводом. Но пулеметы с обеих сторон молчали. Очевидно, командир курсантов, так же, как и генерал Туркул, решил боя не затягивать.

Петь курсанты перестали. Мы также шли молча. Только трава под коленями рвалась, как под рукой приказчика рвется тугой коленкор: раз! раз! раз!..

Я помню, — ногти вошли в ложе винтовки. Помню, как остро хотелось мне, чтоб навстречу нам брызнули пули. Но рота шла молча.

И молча шли курсанты. Не стреляя.

Прицел шесть… Нет, уже четыре… Четыреста шагов. Рота шла, виляя флангами. Под ногами рвался коленкор: раз! раз! раз!..

Я скосил глаза направо, туда, где шел полковник Лапков. Полковник Лапков роты не вел, — рота тянула его за собой. Он бессмысленно смотрел вперед. Нижняя губа его свисала, подбородок дрожал. «Зачем он не бросает?.. Нужно бросить вперед, — думал я, все крепче сжимая винтовку. — Рота не выдержит… Бросай!.. Да бросай же!..»

А коленкор под ногами рвался уже медленней — раз! раз! раз! — точно рука приказчика рвать его уставала. Ра-аз! ра-аз!..

Триста…

Штыки курсантов поднялись — наши опускались. Цепь курсантов угловато выгнулась. Теряла равнение и наша. Двести… Местами цепь уже порвалась. Но подбородок полковника все еще свисал вниз… Сто… Цепь завиляла. «Раз, два, три…» — считал я секунды, — шагов считать я больше не мог… И вот, сломавшись зубчатой пилой, цепь заерзала, с двух сторон сдавленная вдруг отяжелевшими флангами.

«Сейчас, сейчас побежим… — мелькнуло во мне. — Сейчас!.. Да бросай, бросай же!..» Но раздался выстрел, — кто-то из нас не выдержал. И вслед за выстрелом стиснутый в груди страх рванулся вперед хриплым, освобожденным криком:

— Ура-а-а!..

Побежали не мы. Побежали курсанты.

Широкой цепью мы шли назад к ограде. Хотелось курить, но никто не мог крутить цигарки.

Только один поручик Горбик то и дело выбегал из цепи, — то вперед, то назад, то в сторону.

Поручик Горбик пристреливал раненых курсантов.

Прошло несколько часов.

Квартирьеры все еще не возвращались. Жара текла по пыльным улицам Орехова. На камнях она оседала. Мы лежали под самыми заборами, там, куда камни не доползали.

Через улицу — тремя-четырьмя домами дальше — разместился штаб полка. Около ворот штаба стоял поручик Горбик.

Орехов был пуст. Жители сидели в домах. Дома были заперты.

По улице вели пленных.

Все три пленных курсанта были босы. Руки у них были скручены за спиной.

Солнце пекло все сильней.

Но вдруг, подняв головы, мы удивленно посмотрели друг на друга.

…за-клей-менный

Весь мир голодных и ра-бов! громким голосом пел кто-то в кустах за пыльными домишками.

— Господа!

— Господа, кто это?..

Кое-кто из офицеров приподнялся.

— Такого нахальства!.. такого… — И, сплюнув, поручик Ягал-Богдановский встал и пошел через улицу в штаб. А голос за штабом крепчал и рос:

Эт-то есть наш послед-ний,

все выше и выше подымался он,

И реши-тель-ный бой,

С Интер…

Здесь короткий выстрел подсек пение. Следующие два выстрела упали уже в тишину…

* * *

Солнце сдвинуло тень под самые наши ноги. Мы лежали, еще ближе прижавшись к забору.

— Господа, слыхали? — еще издали крикнул нам поручик Горбик. — Слыхали, как Туркул его петь заставил?.. «Ах, сука такая!. Пой на прощанье!..крикнул Туркул — Пой, чтоб знал, за что подыхаешь!..»

— А не врете?

Поручик Горбик вспыхнул. Потом улыбнулся.

— Вам бы, Дегтярев, в че-ка служить! Всё допытываетесь! Спросите у генерала Туркула. Ага, не спросите!..

Кто-то стучал в закрытые ставни окна:

— Молока!.. Хозяйка…»

Оказывается, во время очередной атаки Орехова у курсантов-ленинцев нервишки-то сдали и драпанули они от офицерской цепи дроздовцев — от их психической атаки [помните фильм «Чапаев»? ]. И пленных, оказывается, заставили петь «Интернационал» перед расстрелом — помимо их желания. «Ах, сука такая! Пой на прощанье!»

Вот так рассыпаются в прах коммунистические легенды.

2016

Орехов, парк Шевченко, памятник петроградско-московским курсантам. Таким его запомнили ореховцы

Курсанты в Орехое

Ленкурсанты с поврежденными физиономиями, май 2016

Памятник курсантам-недоосвобидителям в Московском кремле

Москва, кремль

Чекистская тусовка возле московского памятника