Бездна

Глава 1. Ослушник

Жрец плачущей птицы положил руку юноше на плечо, когда погребальный костёр воспылал в полную силу. Евсей – щуплого вида мальчуган – осиротел на свой двенадцатый день рождения. Когда мать заболела, он переложил всю работу на себя, и уже вскоре все в железных лавках Чак Хук Хилла знали юркого паренька готового и в снег, и в дождь разносить газеты по подписке и в розницу. Вот только всё было без толку. Заработанного едва хватало на пропитание, не то что на лекарства, а столичные маги воротили нос от самой идеи помочь кому-то в долг.

– Всех нас когда-нибудь призовет небо и по каждому из нас прольёт слёзы плачущая птица, – умиротворяюще произнес жрец, упитанный и холёный мужчина в бело-золотой рясе и на вид неудобной, словно ведро, церемониальной шапочке.

– Почему небо позвало мою маму? Что, в мире нет других людей? – прошептал Евсей.

– У неба свой план на каждого, – не меняя тона ответил жрец. – Для меня и для тебя. Попробуй поспать, утром мы выезжаем.

– Вы выезжаете, я-то тут причём? – убрал плечо из-под ладони жреца Евсей.

– Ты едешь с нами! Разве районный староста тебе не сообщил?

– Не сообщил чего? – удивился парень.

– Твой дом был заложен ещё пока твоя мама была жива, а сейчас переходит в собственность банка. Ты же, как не достигший пятнадцати лет, не можешь отвечать за дела своей матери, а если тебя поймают за бродяжничество, то продадут в рабство. Но наша церковь любезно примет тебя к себе, и утром мы выдвигаемся в Шаруланкар, где ты пройдешь обучение и, возможно, послужишь плачущей птице во благо всей Земли.

Беды не приходят одни. Сперва болезнь и смерть матери, а потом и новость о заложенном доме и, по сути, рабстве в церкви плачущей птицы, ведь те, кого забирают в монахи, пропадают на десятилетия.

Душу терзали горечь и обида на судьбу, сопровождаемые некой решимостью, что никто никогда не заберет его ни в рабство, ни в монастырь. Однако Евсей не подал вида, а лишь коротенько кивнул, направившись домой, но был остановлен жрецом.

– Нет, послушник, теперь твой дом – это орден! Сегодня ты спишь вон в той телеге, – жрец указал на воз с зерновыми для походных лошадей. – Подойди к брату Луке, он даст тебе поесть.

– Хорошо, жрец, – ответил Евсей.

– Нет-нет, я для тебя Святой брат Герберт, и меня следует называть именно так!

– Спокойной ночи, Святой брат Герберт! – произнёс Евсей, про себя решив, что за глаза будет называть его Хербертом.

И правда, что за дурацкое имя Герберт?

– Да услышишь ты во сне песнь плачущей птицы! Спи хорошо, послушник, – склонил голову в молитве Святой брат.

Обычно погребальные костры складывались на площадях, но районная площадь была занята каким-то вельможей, и все неравные ему по статусу были отправлены за город. Крепостные ворота столицы давно закрылись на засовы, как будто отрезая путь к старой жизни.

Евсей бухнулся на мешки с зерном, взглянув на звёзды. Всё очень быстро поменялось, и страх перемен выступил слезами на его лице.

– А знаешь, как это будет? – проговорила темнота, от чего парень вскочил и огляделся, вытирая пальцами заплаканные глаза.

– Брат Герберт? – предположил Евсей.

– Хо-ло-дно. Тебя ждёт бездна. Давно! – посмеялась темнота.

Парень пригляделся, но ничего не увидел. С ним говорила пустота.

– Оценил мой подарок, Еся? – спросил голос, он принадлежал не взрослому, а точно такому же юному мальчику. – Твоя мама не хотела умирать, я уболтал!

– Да кто ты такой?! – вскочил Евсей на ноги.

– Тихо, малыш, тихо. Херберта привлечешь. Классная шутка, кстати, смешная. Жалко, тебе тоже не долго осталось.

Евсей очень-очень захотел взглянуть на говорившего и зубами вцепиться ему в горло. У него не было слов, потому что сейчас он задыхался от ярости – что-то или кто-то говорило, что убило его мать, а он даже не мог его видеть.

Очертания сгустившейся тьмы начали вырисовывать абрис худощавого и высокого, на вид четырнадцатилетнего подростка с неровным оскалом зубов, с маленькими рожками, едва выступающими сквозь космы немытых волос, с длинным, во весь его рост, хвостом, оканчивающимся кисточкой.

– Драсьте! – улыбнулся рогатый. – Увидел-таки!

– Я убью тебя, чем бы ты ни был! – хватая воздух, прошипел Евсей.

– Нет, охотник, это я убью тебя. Не сейчас, а через пять дней, в пути в Шаруланкар, – мечтательно произнёс демонёнок. – Интересно, твой труп выкинут в песках, сожгут в Шаруланкаре или… или нет. Ни то, ни то! Я пожру тебя с говном.

– Иди сюда!

Евсей выпрыгнул из повозки и сделал несколько шагов к демону, но тварь просто отодвинулась от него, как будто он сам толкал существо на тележке с длинными ручками, и потому не мог достать.

– Пять дней Еся, и твой щит спадёт, – пообещал демон и исчез, оставляя Евсея стоять в ночи.

Босые стопы крались по холодной, успевшей остыть за ночь земле, а глаза вглядывались в темноту. Темноту, разбавленную одиночными кострами стражников монашеского каравана.

Страх гнал Евсея дальше от церковников и от крутящихся в голове слов рогатого существа из темноты. Гнал в густонаселённую северную столицу, где ищи-свищи, а рукастому и головастому парню найдётся и работа, и кусок хлеба, и крыша над головой.

Городские стены были закрыты, но у каждой закрытой двери есть свой обходной лаз. Замёрзшие пальцы, сжатые в кулак, постучались в скрытый от постороннего взора люк в земле. Евсей стучал так, как много раз слышал в питейных заведениях среди пьяной солдатни – три коротких, перерыв и снова парный стук. Как только под землёй послышалось шевеление, юноша достал из-за пазухи тряпичный туго набитый мешочек. Пятьдесят шесть медных монет должно было хватить, чтобы воспользоваться лазом в город без отлагательств в любое время дня и ночи.