Настал день, когда аномалия проходила над Москвой. Ничего особенного заметно не было – техника работала, люди все так же ехали в офисы, я тоже не чувствовал в себе каких-то изменений.
Перед прохождением волны мы переставили ускоритель частиц и варп-двигатель в отдаленный кабинет, где обычно не было народу. Вокруг разместили устройства, с помощью которых можно будет фиксировать происходящие изменения. Подготовились и стали ждать.
– Возможно, волна будет длиться буквально меньше секунды. Нельзя ее упустить, – сказал Игорь.
– Не упустим.
Мы оба внимательно следили за приборами. В момент, когда появилось небольшое отклонение, которое можно было трактовать как искривление, Игорь сказал:
– Давай.
Я включил варп-двигатель. Спустя несколько секунд в комнате погас свет. Шум от приборов стих и наступила тишина.
– Это из-за нас?
Розетка на стене заискрила, хотя электричества по-прежнему не было. Послышался сильный треск. Посередине стены, между двух окон, появилась небольшая трещина. Затем она начала расти вверх и вниз. Трещина аккуратно разделила стену от пола до потолка, прямо между двух окон. От нее прокатился сильный поток горячего, почти обжигающего воздуха, как в бане. На секунду стало тяжело дышать. Со стола свалились бумаги и несколько предметов.
Потом часть стены растворилась в воздухе. Появился пролом.
А дальше…
Дальше перед нами разверзлась бездна.
За стеной была абсолютная бесконечная тьма. А вдалеке горел гигантский огненный шар.
На самом деле за этой стеной не было ничего. Здание заканчивалось, это был крайний кабинет на этаже. За стеной должна была быть улица. А развернулась бездна.
Это было одновременно прекрасно и чудовищно. Я знал, что мы смотрели на что-то, на что людям смотреть не положено. Во всяком случае, живым.
У меня кружилась голова и колошматило сердце. Меня замутило. В ушах звенело. В голове разливался туман. В горле вырос ком и начало подташнивать. Стало трудно дышать. Я был незначительным и мелким по сравнению с этим величественным зрелищем. Меня скрутило изнутри.
Тьма и огонь.
Я смотрел в эту бездну и тонул в ней. Как в глазах любимого человека, как в сильном обезболивающем после долгих мучений, как в материнском лоне, как в смерти. Хотелось смотреть в эту темноту вечно, не отрываясь. Преклониться, встать на колени, прижаться к полу лбом. Молиться и плакать. Секунда этого зрелища смяла все, что было мной, все мое прошлое, будущее, настоящее. Увиденное подняло и перетряхнуло меня до костей.
Я вдруг понял, что бездна живая.
Я не знал, испытывали другие то же самое или нет. Мне казалось, что да.
Какое-то время мы были загипнотизированы увиденным. Потом переглянулись.
– Ну, проход явно не на Сейшелы, – глупо пошутил я. Мой голос прерывался.
Игорь пораженно покачал головой.
– Что это вообще? – он перешел на шепот. – Это невероятно.
Я почувствовал, как бьется в груди сердце. Мы сделали это. Я сделал это. Вышел за рамки. Сделал что-то действительно важное. Заметное.
Доказательство, что я жил не просто так.
Мы подошли к открывшемуся проходу. Он был подернут чисто символическим ограждением, тонкой прозрачной пленкой, которую можно было разглядеть только вблизи. За ней была тьма. Игорь взялся одной рукой за стену и высунул другую в открывшуюся пустоту. Помахал рукой. Высунул в проход голову. Я тоже высунулся и огляделся. Сплошная тьма. Внизу, слева, справа – черная пропасть. И шар огня вдалеке.
Огромное бескрайнее пространство. Наш мир показался мне жалким и блеклым. В нем все было абсурдно и держалось на человеческих ментальных соплях. Чуть подуешь, и развалится.
Горевший вдалеке шар был похож на солнце, но неровное, вспыхивающее и, кажется, гораздо большее по размеру. Солнце неизменчиво и пассивно, оно просто светит и греет. Этот огонь был другим. Он горел изо всех сил, бешено, жадно.
Когда глаза привыкли к яркости, стало заметно, что к огненному шару слетаются искорки, периодически появлявшиеся то тут, то там. Приглядевшись, я заметил, что они не всегда летят к шару. Иногда они двигались в обратном направлении: из пламени отлетали в сторону нашего мира. Но куда они приземлялись, я не понимал.
Не знаю, сколько времени мы провели так, глядя в раскинувшееся перед нами священное безумие. Безумную святость. Господи, да что же это?
Я смотрел в открывшуюся бездну. Она была пустой и черной. Теперь от нее веяло глубоким горьким отчаянием. Болью, которую невозможно заглушить. И вечностью. И любовью – тяжелой и бесконечной. Огонь, горевший в бездне, вызывал чувства, схожие с любованием чем-то прекрасным и потрясающим душу. Такое, только в тысячу раз слабее, человек испытывает, когда стоит на высокой горе, которую только что покорил, и смотрит вокруг. Или, например, когда заходит в величественный храм. Когда созерцает «Мону Лизу» да Винчи или бурное море на полотне Айвазовского.
Было странное чувство, будто я смотрю на что-то давно знакомое, близкое. В груди поднималась ноющая боль. Тьма будто звала меня. Затягивала. Сердце колотилось. В голове стучали вопросы: что передо мной? На что я смотрю?
Игорь стал снимать происходящее на камеру телефона. Заснял саму бездну и вид на стену с другой стороны, из окна. С той стороны стена выглядела как обычно. Потом на записи вместо бездны мы обнаружили лишь помехи.
Было очевидно, что мы стали свидетелями чего-то невероятного.
Так моя жизнь изменилась навсегда. И мир тоже изменился, хоть еще и не понял этого.
Так мы открыли проход в бездну.
Так бездна открылась для нас.