Безмолвный Джо

Глава 11

Письмо, написанное судорожным почерком, оказалось от моего отца, Тора Свендсона. За всю жизнь это было его первое послание мне. Вначале я прочел его подпись. Одного взгляда было достаточно, чтобы сердце забилось быстрее, а в горле запершило. Руки затряслись, а по лицу пронеслась комета чистой белой боли.

Я отложил письмо в сторону. Мне было страшно – я чувствовал запах металла и аммиака. Сделав три глубоких вдоха, я поднялся и вышел наружу. Вокруг все выглядело как обычно, но дрожало и было окутано мерцающей красноватой дымкой. Не хватало воздуха, и мне пришлось сосредоточиться на дыхании.

Все, о чем я мог сейчас думать, – это подняться на свою "точку спокойствия", к тем деревьям, где меня никто не заметит, а я смогу видеть всех. Отыскав дерево, я забрался на него. Устроившись среди густой листвы, я растворился и стал наблюдать. Четкость изображения вернулась ко мне. Окрестности выглядели ясно и узнаваемо.

Я долго пробыл там, пока снова не спустился к дому.

Итак, вот что было в письме.

"Дорогой Джо, привет. Пишу тебе, потому что хочу, чтобы ты простил меня. Теперь я верю в Бога и думаю, что не смогу попасть на небеса без твоего прощения. Так сказано в той книге, которая есть у меня. Ты должен сделать это лично, ибо судебные тяжбы, которые ты затеял, преследуют меня всю жизнь и только ты можешь их остановить. Я живу в Сиэтле и собираюсь приехать в Санта-Ану поездом в субботу, 23-го. Может, выпьем и немного развеемся. Я плачу. Возможно, тебе стоит повидаться со своим стариком, тем более что другого застрелили. По крайней мере бесплатная выпивка тебе гарантирована. И как я уже сказал, без тебя мне на небеса не попасть.

Искренне твой,

Тор Свендсон".

Я сидел во внутреннем дворике за домом и ел купленную по дороге еду. Вечер был холодным и влажным, как в ту ночь, когда погиб Уилл. Почти сразу после заката по земле заструился туман, в воздухе повисла морось, а вокруг уличных фонарейпоявились влажные облачка.

Сходив за курткой, снова вышел во двор. Я представлял Тора Свендсона по фотографиям из газет и журналов, – их было много опубликовано после его ареста, потом, когда его приговорили к тринадцати годам заключения в федеральной тюрьме Коркоран, а еще после того, как его выпустили через семь лет. Одно время у меня была солидная коллекция этих снимков, и я иногда читал статьи о нем и себе, но отстраненно, как любой другой подписчик. И рассматривал его снимки. Почти на всех он выглядел очень приветливым, без очевидных признаков злобы. Но подчас истинная злоба внешне не проявляется.

Тор был пузатым увальнем с длинными белыми волосами, светлой бородой и огромными голубыми глазами. Он был похож на Санта-Клауса. Ему сейчас около шестидесяти четырех, хотя даже на старых снимках, сделанных сразу после ареста, когда ему было сорок лет, он уже выглядел немолодо.

Я никогда не мог понять, почему почти на всех снимках он улыбается. Немногие захотят улыбаться после обвинений в причинении увечий и покушении на убийство и тринадцатилетнего тюремного приговора. А вот Тор улыбался. Это была виноватая улыбка, заставляющая предположить недостаток ума. Это одна из самых нелепых улыбок, которые я видел в жизни.

Когда он мне являлся во сне, то всегда улыбался, словно наконец выпросил бесплатную чашку кофе. Его голубые глаза тоже смотрелись довольно жалко. Но улыбка выглядела искренней. Очень искренней. Он как бы и не поддерживает вас полностью, но, во всяком случае, на вашей стороне. В своих снах я всегда удивлялся, зачем он это делает; но у снов есть одно важное свойство – я так и не получил ответа на вопрос. Может, я это заслужил? Потому что так ему подсказал Бог? И это единственный способ преподать мне какой-то чрезвычайно важный урок?

В моих снах выражение его лица пугает меня сильнее, чем сама кислота. Фактически я даже не помню, как он выглядел в тот самый момент. Совсем не помню. Я вспоминаю только одно: как погружаюсь глубоко в себя, чтобы избавиться от чего-то огромного и злого, словно подныриваю под чудовищно огромную волну, чтобы добраться до этой спасительной зоны у океанского дна, за которое можно ухватиться и сохранить свою драгоценную жизнь.

Согласно газетам, Тор – после того как понял, что наделал, – отвез меня на пожарную станцию. В интервью одному журналу несколько месяцев спустя он заявил, что это Бог велел ему плеснуть в меня кислотой и отвезти на станцию. Пожарные отправили меня в больницу и вызвали полицию, чтобы задержать Тора. Я не знаю, зачем он поперся туда и оставил меня корчащегося от боли, да и не хочу знать.

Моя настоящая мать мне никогда не снится. Ее зовут Шарлотта Уомпл, и когда я родился, ей было всего восемнадцать лет. Так что сейчас ей должно быть сорок два. Мне неизвестно, где она сейчас, да и раньше я этого не знал. Она и Тор не были женаты. Если верить прессе и судебным показаниям – а я внимательно перечитал там каждое слово, – когда у Тора поехала крыша, ее дома не было. Она не очень-то годилась для семейной жизни: сплошные тряпки, виски и сигареты.

Я видел только одну ее фотографию. Это был газетный снимок, сделанный в момент, когда она выходила из здания суда округа Ориндж, правда, мне попался этот номер "Джорнал" лишь через четырнадцать лет после публикации. Она выглядела изможденной и несчастной женщиной с длинными светлыми волосами и жестким взглядом. Она как раз закуривала в дверях сигарету. Во время перекрестного допроса в суде прокурор попросил ее сообщить прозвище, под которым она была известна среди своих дружков-бандитов. Оказалось, Харлот[4]. Шарлотта – Харлот. Не слишком-то изобретательно, но для этих головорезов привычнее балдеть от метадрина, чем упражняться в юморе.

Шесть лет назад, когда мне было восемнадцать, я по справочникам решил отыскать всех Уомплов, проживающих в округе Ориндж, и нашел только двоих. Я позвонил по обоим телефонам. Один из них был мужчина, никогда не слышавший про Шарлотту Уомпл, но сам родившийся в городе Шарлотта, в Южной Каролине, и рассказавший мне о своей родине. Отличный мужик.

А вот другая оказалась женщиной по имени Валин, сказавшая, что ее дочь была потаскухой, но, к счастью, подохла, что и к лучшему. Когда я спросил, не изувечил ли ее сожитель их общего ребенка, она прошипела: "Да, этот сукин сын и выродок Тор Свендсон плеснул кислотой в своего сына, но какое вам, черт возьми, дело до этого, господин хороший?"

Эта короткая беседа скорее ухудшила, а не облегчила мое состояние. Сам не пойму, зачем я позвонил и что ожидал услышать. А если бы к телефону подошла сама Шарлотта Уомпл, я, вероятно, просто повесил бы трубку. Что я мог ей сказать? Почему ты не захотела ни разу увидеть меня? Любишь ли ты меня?

Я уверен, что Шарлотта куда-то уехала, вышла замуж или по крайней мере сменила фамилию. Интереса она у меня не вызывала. Однако номер телефона этой Валин я положил в бумажник, и он лежал там среди кредитных карточек. Последний раз я видел его именно там.

Моя бабушка была жуткой дамой. Даже по телефону. Но родная кровь есть родная кровь, и никому не дано это отменить. Я иногда думаю о Валин Уомпл. Своей бабушке. Бабуле.

Я позвонил в офис компании "Амтрек" в Санта-Ане и узнал расписание прибытия поездов из Коуст-Стар-лайт. Оно было составлено так, что самому черту не удалось бы прибыть в Санта-Ану раньше, чем на следующий день в 10.17 вечера.

Как только пробило девять часов, позвонил Рик Берч.

– Встречай меня на Линд-стрит. И прихвати с собой то, что ты пока скрываешь, Джо. Понял меня?

Я ответил, что понял, и Берч повесил трубку.

Вот и Линд-стрит. Шагая позади Рика Берча и вдыхая уже знакомый запах ветчины и табака, я почувствовал, как вздыбились волосы на затылке и натянулись шрамы на лице.

"Ты убил его, ты убил его, ты убил его".

Тот же протертый ковер, те же простыни на окнах. Все то же самое, кроме свежих следов от порошка для снятия отпечатков пальцев и табличек с отметками, оставленных следователями-криминалистами.

– Отличное местечко, – заметил Берч. У него были ясные глаза и морщинистое лицо. – Угадай, кто снимал эту квартиру?

– Мужчина с лицом Алекса Блейзека, но с другим именем.

– Точно. Первая и последняя оплата вместе с задатком за уборку внесены в понедельник, 11 июня. Представился он Марком Штольцем, дал случайный адрес и номер телефона.

– А как насчет женщины, что мы здесь встретили?

Берч достал свой блокнот.

– Мне помогла полиция Анахайма. Итак, Роза Дескансо. Детская сиделка, имеет лицензию. Нанята Штольцем через агентство в Кателле. Я ее навестил. Она сообщила, что парню была нужна сиделка с собственным транспортом. В тот вечер Дескансо приехала сюда к семи часам. Алекс и Саванна уже были здесь. Как она выразилась, они хорошо ладили друг с другом – настоящие брат и сестра. Саванна ей сразу понравилась, а вот брат, по ее мнению, "не очень приятная личность". Через несколько минут Алекс покинул квартиру. Вы с Уиллом, как она сказала, появились здесь в 10.15. Когда через несколько минут после этого началась стрельба, она спряталась в ванной. Она подумала, что это дело банды Линкольна 18-го.

Я медленно пересек небольшую гостиную в направлении холла и заглянул в комнату, где впервые увидел Саванну Блейзек.

"Я Саванна. Как поживаете?"

"Нормально. Пожалуйста, пойдем со мной".

Я обернулся к Берчу.

– Это как повторение дурного сна.

Он молча кивнул. Меня захватили воспоминания той ночи: огни фар, Длинный, вспышки выстрелов и упавший окровавленный Уилл.

Я услышал звук машины, и в голове опять зазвенел тот же голос: "ты убил его, ты убил его, ты убил его".

Заговорив, я с трудом расслышат собственный голос.

– Я вам не лгал, сэр. Но у меня еще осталось, что рассказать.

Встряхнув головой, Берч внимательно посмотрел на меня. – И ты готов это выложить?

– Да, сэр.

– Хорошо. Только оставь это свое "да, сэр", никакого "сэра". Я этого в армии по горло нахлебался.

Я все ему рассказал: как Уилл нервничал в тот вечер, про его переговоры с Хаимом и преподобным Дэниэлом, про пачку денег, переданных Дженнифер Авиле. Их коротком диалоге. О плохом настроении Мэри-Энн. Упомянул о передатчике, установленном на "БМВ", об отмеченных в ежедневнике Уилла встречах с Карлом Рупаски и Даном Миллбро. Рассказал, что услышал от Блейзеков о похищении их дочери и сыне-психопате. О Бо Уоррене и предложении подвергнуться гипнозу, чтобы я открыл им все, что видел и слышал. О Лорне Блейзек, давшей мне адрес принадлежавшего Алексу склада, и о том, что я там нашел. О встрече Уилла с Эллен Эрскин из детского дома Хиллвью. О Криссе Сэндз, которая разговаривала с Саванной и Джеком. Рассказал, что она видела Уилла вместе с Алексом и Саванной вечером за день до его убийства. И передал ему открытку, которую Алекс прислал Криссе.

Когда мой рассказ закончился, оказалось, что я стою у окна и разглядываю цветочный узор на грязной простыне, повешенной вместо занавески. Я не мог избавиться от ощущения, что все-таки подвел Уилла, выложив Берчу все, что знал про тот вечер. Или, скорее, предал его, потому что он сам держал меня в неведении относительно стольких важных вещей.

Когда я обернулся, Берч взглянул на меня поверх своих очков без оправы.

– Ты правильно сделал.

– Спасибо.

– Ты считаешь, что Алекс действительно похитил ее или она просто сбежала?

– Сбежала.

– Есть идеи почему?

– Ни одной.

– Может, выманить деньги у богатого старика?

– Мне это тоже приходило в голову. Но она слишком юна, чтобы сообразить такое.

– А вот у Алекса возраст вполне подходящий, уж не он ли?

– Джек и Алекс ненавидят друг друга.

– Я приложу эту открытку к доказательствам по делу, – предупредил Берч.

– Это ваше право, сэр.

– Кажется, я тебя о чем-то недавно просил.

Он вытащил из папки с документами листок и протянул мне. Это был отчет телефонной компании с указанием всех переговоров, которые вел по мобильному телефону Уилл в вечер своей смерти. Служба безопасности телефонной компании перевела все номера в аккуратно напечатанные на полях имена и адреса звонивших.

Я напряженно смотрел на три последних номера той ужасной ночи. Два входящих и один исходящий.

Первый поступил Уиллу в 9.38. Я отчетливо помнил, как он произнес "Трона", а выслушав, спросил: "Это уже у тебя, не так ли?"

И после этого дал мне адрес на Линд-стрит. Из списка, показанного Берчем, следовало, что звонили с телефона Алекса Блейзека.

"Алекс, – подумал я, – подтверждает, что уже что-то получил, и направляет Уилла за Саванной". Вероятно, это теннисная сумка, оставленная мной на скамейке у теннисного корта. Значит, выкуп.

Следующий звонок в 9.57. Опять звонят Уиллу. Все понемногу выясняется. После приветствий он говорит: "Сделаю все, что смогу, однако я еще не научился превращать уголь в бриллианты".

А этот звонок был с телефона, числящегося за некоей Луз Эскобар. Она проживала в Анахайме на Рэйтт-стрит. На полях Рик приписал: "Брат Эскобар, Феликс, арестован а групповое убийство. Луз по кличке Перлита – наемная убийца.

Мне припомнились слова, которые в тот вечер по телефону произнесла Дженнифер Авила, пока я подслушивал беседу Уилла с Хаимом: "Попросите Перлиту".

Последний раз сам Уилл позвонил в 10.01 в Ньюпорт-Бич на домашний телефон Эллен Эрскин.

"Похоже, мы будем там вовремя".

Как я и думал, Уилл подтвердил, что мы едем забрать Саванну Блейзек с Линд-стрит.

– Я вчера переговорил с Эрскин, – продолжал Берч. – После того как получил этот список звонков. Оказывается, Уилл в тот вечер не собирался возвращать Саванну родителям. Он организовал переезд девочки к мисс Эрскин в детский дом Хиллвью.

– Непонятно. Зачем?

– Эрскин тоже не знает. Уилл не сообщил ей имени девочки. И не обрисовал обстоятельств ее жизни и окружения, сказав только, что она нуждается в безопасности. Уилл собирался встретиться с Эрскин в Службе по защите детей между десятью и половиной одиннадцатого. Естественно, он там не появился. А когда Эрскин узнала из утренних новостей, что случилось той ночью, то пошла прямиком к Марчанту.

Как ни старался, я никак не мог ухватить, в чем здесь суть.

– Джо, что это за скверные дела, в которых участвовал твой отец?

– Не знаю. Но не думаю, что в этом было что-то дурно пахнущее. Я рассказал вам все, что знаю.

– В самом деле? – спросил Берч. – Сейчас я тебе почти верю.

– Все, что я сказал, правда.

Я вышел на лестницу и подождал, пока Рик закроет квартиру. Когда он это сделал, мы спустились к своим машинам.

– Я звонил Бернадетт Ли. Никакого ответа. Я съездил по адресу, что ты мне дал. Дома никого. Может, Сэмми не все договаривает?

– Посмотрю, что можно сделать.

Когда я покидал Линд-стрит, внутри у меня звучал странный насмешливый голос Джона Гэйлена. Я ехал по адресу, который списал с протокола допроса на столе Рика Берча, и прокручивал в голове его беседу с Гэйленом.

Найдя нужный номер дома, я припарковался напротив на другой стороне улицы. Это был район, застроенный в шестидесятые годы. Дом Гэйлена был желтого цвета, с темными оконными рамами. Было начало одиннадцатого. В доме горел свет. Вокруг матового фонаря над входом роилась мошкара.

"Уилл! О, Уилл Трона. Давай потолкуем".

Я уселся на сиденье поглубже и откинул голову назад. Именно так, как обычно это делал Уилл. Я попытался сымитировать его полудремотное и одновременно бдительное состояние с внимательным взглядом живых глаз. И придать себе тот же осуждающий, но вместе с тем покровительственный вид. Словно прикидывая, как улучшить положение вещей.

Наблюдая за домом, я продолжал размышлять об Уилле. Я очень ясно вспомнил первую нашу встречу в Хиллвью. Это была дождливая суббота. Мне было пять лет, и я сидел в укромном углу библиотеки, просматривая книгу "Шэг – последний бизон прерий". Для своего возраста я неплохо читал, поскольку много времени проводил с книгами, а особенно с этой. Я любил ее. И любил Шэга. А картинки были просто выдающиеся.

Вот такой очень подозрительный и пугливый пятилетний мальчишка сидел погруженный в свою книгу. Не просто погруженный – это слово здесь не совсем подходит. Когда я был с книгой, то смотрел вниз и моего лица никто не видел. Никто не мог разглядеть скрытую боль и красный уродливый комок кожи и мышц – то, с чем я вступил в этот мир.

Но когда лицо было спрятано от посторонних взглядов, я забывал о нем и мысленно путешествовал там, где пожелаю во времени и пространстве. Я мог оказаться за тысячи миль от Хиллвью, в американских прериях, двести лет назад, – и наблюдать за прекрасным бизоном по имени Шэг, который боролся с медведем гризли, в которого стреляли из лука и наконец как последнего представителя рода отправили в Йеллоустоунский национальный парк.

Поэтому я не обратил внимания на того, кто подошел и сел за журнальный столик напротив меня. Я весь был с Шэгом. Мужчина – по звуку шагов и запаху одеколона я мог сказать, что это был именно мужчина – забарабанил пальцами по столу. Но нас с Шэгом здесь не было.

– Сынок, – наконец произнес он. – Взгляни на меня, я хочу поговорить с тобой.

И я впервые поднял глаза на это самое мудрое, доброе, прекрасное, печальное и одновременно веселое лицо, которое я когда-либо видел в своей жизни. Раньше я никогда не задумывался об этом, но, увидев этого человека, понял, каким должен быть настоящий мужчина. Мне это было так же ясно, как и Шэгу, что его место в Йеллоустоуне.

– Это всего лишь шрамы, – сказал мужчина. – Они есть у всех, только у тебя они на виду.

Как всегда, опустив глаза, я все-таки набрался храбрости прошептать:

– У Шэга на боках тоже были шрамы от медведя.

– Вот видишь? Ничего стыдного в этом нет.

– А вы кто?

– Я отвечу, если ты снова посмотришь на меня.

Я поднял глаза.

Он легонько ткнул себя кулаком в грудь.

– Меня зовут Уилл Трона.

После этого он встал и вышел.

Я не видел его до следующей субботы. Я снова сидел в библиотеке. Он протянул мне пакет, завернутый в воскресные комиксы. Внутри был новый экземпляр моей любимой книги.

– Я подумал, что тебе неплохо иметь собственную книгу, – сказал мужчина.

– Благодарю, сэр.

– Ты не против, если я присяду?

– Нет, сэр.

– Я поговорил о тебе с некоторыми людьми. Они сказали, что ты хороший парень.

Я промолчал и отвел взгляд в сторону, чувствуя, как к щекам приливает горячая волна.

– Джо, тебе не хотелось бы на время покинуть это местечко? Может, поесть мороженого, прогуляться по набережной в Ньюпорт-Бич. Сегодня прекрасный денек. Посмотреть на рыбаков и скейтбордистов, красивых девочек и вообще размяться. Я уговорил воспитателей отпустить тебя на пару часов. Что скажешь?

Я знал ответ, но слова застряли в горле. В своей короткой жизни я принимал так мало решений, что не отваживался ответить. До этого за меня обычно отвечали суд, больница, власти штата, власти округа или семья.

В этот момент я впервые ощутил прикосновение крыльев свободы и трудность свободного выбора. Я словно стоял на узком трамплине для прыжков в воду, вокруг меня свистел ветер, мешая принять решение – прыгать вниз, повернуться и спуститься по лестнице или просто стоять и дрожать.

Уилл Трона ничего не говорил. Он не подталкивал меня, не торопил, не барабанил в нетерпении пальцами и не вздыхал.

Вместо этого он сцепил руки на затылке, откинулся на спинку кресла и смотрел на меня спокойным полусонным взглядом. Будто прикидывал, как сделать мою жизнь лучше.

– О'кей, сэр. Да.

– Отлично, молодой человек. Покинем этот притон. У меня "транс-ам" 1980 года выпуска с восьмицилиндровым движком и пятью скоростями. Гарантирую, что поедем с ветерком, Джо.

За время часового сидения напротив дома Джона Гэйлена ничего не произошло, и я включил радио.

Прошел еще час, все было по-прежнему. И я выключил приемник. Еще немного подумал об Уилле. В течение следующего часа, когда было уже 2.30 ночи, в доме Гэйлена так ничего и не изменилось, кроме мотыльков около фонаря. Я завел машину и направился домой.